андо догнало меня у ворот. Офицеры согласились открыть только после приказа бледного министра.
— Сюда. — Он распахнул дверцу.
Я прыгнул на сидение, развернулся вперёд, хватаясь за голову.
Моя коллекция…
Мои разработки…
О Хуехунова бездна, как я буду без них?
Ворота, наконец, открылись, ладно рвануло вперёд. Я тоже вытянулся вперёд, вцепился в спинку сидения и с ужасом смотрел, как башня моего дома вытягивается на ненормальную высоту. Ещё немного, и её сломает ветром.
Что делать?
Когда меня дёрнули за рукав, в сознание донеслось:
— Лавентин. Лавентиин!
Обернулся. Министр ошеломлённо смотрел на меня:
— Ты их откуда вытащил? Как их научить управлять домами? Что…
Его голос утонул в чудовищном рёве. Кровь отхлынула от лица и сердца, я повернулся: над крышей соседского имения вздымалась похожая на огромные глаза двойная голова, посаженная на сегментированное тело, каждый фрагмент которого имел по паре собственных хитиновых лап.
— Хуехун нас побери. — Впервые слышал, как министр ругается. — Что это?
— Военный заказ, — отозвался я. — Многоножка для боёв в горных труднопроходимых областях. Только… она должна быть меньше.
Я так впился в волосы, что вырвал несколько.
— Почему она такая огромная?! — Снова дёрнул меня министр.
— Она. — Я уставился на него. — Она должна быть меньше, их должны извлекать из стазис-раствора и помещать в землю, заряженную стандартным магическим разрядом, тогда из химических соединений почвы выстраивается тело в шесть метров. А тут… — Мы на бешеной скорости неслись к чудовищу, точно гусеница ползающему по саду в поисках добычи. — Оно выросло в земле, сильно пропитанной магией рода, поэтому…
Я рухнул на сидение, потерянно глядя перед собой. Ландо остановилось на почтительном расстоянии от ворот. Министр схватил меня за грудки и заставил посмотреть на себя:
— Давай чётко и по существу: насколько это опасно и как это остановить?
— Мм… В таком размере — даже не знаю, я не просчитывал ситуацию, что рабочий эмбрион окажется на земле рода. Это казалось невозможным, ведь в лаборатории нет земли, там пол каменный.
Осознавая свою глупость, закрыл глаза: Дуся. Он мог уронить пробирки на пол своей землянки, и тогда…
— Кажется, у нас может быть две проблемы.
— Что ещё? — прорычал министр.
— Тот второй эмбрион, что был у меня с собой, он… Ну, он для войны в Черундии, рассчитан передвигаться по пустыне, под землёй. Здесь, конечно, условия не те, но он может… медленно, но всё же переползать под землёй.
Министр прикрыл глаза ладонью, беззвучно шевельнул губами. Затем выпрямился, испепеляя меня взглядом:
— Вылезай и беги предупредить соседей, а я вызываю военных.
Он подтолкнул меня к открытой дверце, я спрыгнул на дорогу. Многоножка с шумом и скрипом ползала по саду. Покачиваясь на ветру, дом стонал. Земля завибрировала, пучилась, будто под ней что-то ползло.
Бедный остров длоров…
***
Дом скрипел. Пол качался: в одну сторону — в другую, в одну — в другую. Пуфик медленно сползал по паркету в соответствующую сторону, возвращался, снова сползал.
Мы с девочкой сидели в дверном проёме, она гладила меня по волосам, а я следила за пуфиком, за время своего катания уменьшившимся вдвое, сменившим парчовую обивку на кожаную, золочёные лапы — на никелированные цилиндры.
Конечно, теперь пуфик выглядел привычно, как и диван, как ковёр с абстрактными пятнами вместо изящных узоров и светлые однотонные обои вместо серебряной вышивки. Торшер и даже плоский телевизор на стене были до ужаса нормальными.
Ненормальным было то, что мы качались так, словно плыли в море. Причём, судя по скрипу, на разваливающемся корабле.
Страшно захотелось посмотреть в окно.
Хотя, нет — окон с такими чудищами, бегающими снаружи, не надо, лучше что-нибудь поменьше, типа бойницы. Вздохнув, покачала головой: когда же это кончится?
Девочка потянула меня за руку. Я открыла глаза: прямо напротив нас в стене появилась бойница.
Мм…
Бойница, которую я примерно так и представляла…
А если представить на обоях цветочки? Зажмурившись крепко-крепко, представила ромашки, нарисованные детской рукой. Открыла глаза: на стене медленно, словно с неохотой, но всё же проступали именно такие.
Ого.
Это же… получается, если я желаю — это сбывается.
Тогда почему мы качаемся? Превращения дома в корабль я точно не хотела. Поднявшись и сжав руку девочки, по качавшемуся полу двинулась к бойнице.
В неё задувал ветер. Холодный, неприятно пахший дымом. Просунула голову в бойницу… и закричала. Всполошившаяся девочка вцепилась в меня, и это помогло закрыть рот, но… но…
Мы были на острове. В башне высоко-высоко над большим островом с удивительно ровной береговой линией, а внизу — очень далеко внизу — земля пестрела крышами зданий и парками в окружении стен.
Всё это покрывала лёгкая дымка… Внизу суетились люди в мундирах, к основанию башни шли какие-то ящеро-мамонты, вокруг ползала огромная сороконожка.
Это они из-за меня собрались? Почувствовала себя в осаждённой крепости. И крепость эта качалась на ветру. Да меня одним ударом из катапульты или пушки свалят, полечу вниз — костей не соберу. И так захотелось, чтобы у моей башенки выросли ножки, как у треног из «Войны миров». Там они резво бегали, мне бы сейчас так — и подальше от собиравшейся в основании армии…
***
— Если бы её шкуру можно было пробить гарпуном — зачем многоножку вообще делать? — изумился я предположению, что моё сокровище возьмёт какой-то там гарпун. — Это было бы бессмысленной тратой ресурсов, неужели вы не понимаете?
Стоявший передо мной полковник, до этого бывший слегка багровым после моего заявления, что простым военным с моим созданием не справиться, теперь слегка побледнел.
Стоявший в стороне министр снова прикрыл лицо рукой. Что-то у него последнее время этот жест в ходу.
Полковник елейно уточнил:
— А чем же предлагаете, уважаемый длор, с вашим творением сражаться?
Я покосился на выгнутую дугой спину многоножки. Панцирь окреп и блестел, как стекло: особое строение хитина, чтобы смесь нетушимого огня стекала. Да и огнеупорное оно в принципе. Я же многоножку практически непобедимой создавал даже в размере шести метров, а тут она вымахал на двадцать. И ползала в опасной близости от дома.
А дома жена…
Посмотрел вверх: башня терялась в нагнанном со столицы дыму.
«Надо правильно расставлять приоритеты, — понял я. — На самом деле из всех моих дел самым важным было просветить жену относительно последствий её желаний. Следовало учесть, что самый безродный и нищий человек нашего мира знает, пусть только по сказкам, что хозяйка меняет дом, а иномирянке откуда знать? Вряд ли она достаточно умна, чтобы прийти к такому выводу на основе эмпирических наблюдений».
— Как уважаемый длор предлагает справиться с его творением? — с нажимом повторил полковник. — Что нам прикажете делать?
— Позвать специалиста по управлению магическими животными и активировать управляющий контур.
Полковник снова побагровел:
— Вы предлагаете кому-то подойти к этому существу и?..
Оглушительный хруст саданул по нервам. Башню раскололи вертикальные трещины, они ширились, стены выгибались наружу.
Вцепившись в волосы, я смотрел, как мой дом, как его верхушка проседает вниз, а разделившиеся на три полосы стены надламываются в нескольких местах.
Вопреки всякой логике, внизу стены стали утончаться, а вверху расширяться, верхушка разрослась, за потоками дыма угадывалась треугольная форма…
— Хуехун! — завопил кто-то, и множество голосов подхватило, хотя Хуехуна никогда не изображали треугольником на трёх кривых столбах.
Послышался топот, я оглянулся: солдаты бежали, бронированные химеры пятились. Приподнявшаяся на гибком теле многоножка, увидев столько еды, ринулась через стену… Столб, вылепившийся из стены дома, поднялся, словно нога, и опустился на её голову. ХРЯСЬ! — и моё чудо, моё дивное творение, забилось в конвульсиях, страшно ревя.
А дом — дом, который в принципе не может отделиться от источника — поднял вторую ногу и шагнул за ограду.
Не может быть.
— Кого ты нам призвал?! — Министр дёрнул меня за плечо.
Ноги ослабели, я рухнул на колени:
— Невероятно! Волшебно! Дом пошёл! Аа! Это же открытие века! Это революция в понимании сути родовой магии, это…
Насаженная на первую ногу многоножка извивалась, вторая нога дома, переставленная за ограду, проминала дорогу (ну да, чтобы грунт выдерживал такой вес, на конце ноги должно быть не сужение, а расширение — это же очевидно), дом отчаянно дёргал третью ногу, но она держалась в земле. Издав пронзительный вой, многоножка забилась в судорогах. Дом пошатнулся, третья нога сломилась посередине, точно колено, и расплющила бедную сверхпрочную многоножку.
Первая нога высвободилась из останков рассыпавшейся плоти («Ааа, зачем я в тестовый образец сразу добавил режим разрушения после уничтожения, мне же ни кусочка для исследования не останется!») и тоже шагнула за ограду. Вторая нога переступила к соседской ограде.
— Ну же, ну же, ещё немного, — взмолился я, поддерживая дом в его попытке обрести свободу от привязки к земельному участку. — Ещё шажок! Ты можешь!
— Сдурел? — Министр тряс меня за плечи. — Останови это!
От восхищения я не мог говорить, навернулись слёзы.
Вторая нога стала сильно проваливаться в грунт. Неужели там тоннель песочного рогача или естественная полость? Тогда земля точно не выдержит веса дома. Понимая, что это бессмысленно, я рванулся туда:
— Левее, левее ставь! — Срывая голос, кричал я, махал руками и подпрыгивал. — Левеее!
— Идиот! — Министр пытался оттащить меня назад.
Дом рвался вперёд, скрипел, но вторая нога глубоко увязла в земле и коленом упёрлась в ограду соседнего дома. Над соседским участком взвился розовый мерцающий щит, из щита вылезли аморфные призрачные щупальца и оттолкнули ногу и верхушку моего дома.
— Ух ты! — У меня вытаращились глаза. — Они так могут?!
— Да, — ошалело подтвердил министр.
Дёрнувшись из последних сил, мой дом запрокинулся навзничь, две свободные ноги вскинулись вверх, по ходу проломив стену, а третья исчезла под треугольной верхушкой.
И стало тихо. Только бешено стучало в висках сердце.
Я потрогал браслет: ни единой трещины по месту бывшей щели — жена жива.
— Значит так. — Министр указал пальцем на дом, несколько раз махнул, то ли грозя, то ли пытаясь скрыть дрожь руки. — Теперь твоя первоочередная задача — научиться объясняться с этими женщинами.
Хотел спросить, а как же песочный рогач, вдруг он тоже выбрался из стазис-раствора, но взгляд на министра выбил эту мысль из головы: такого ужаса в его глазах я ещё не видел.
— Ладно, научусь, — шёпотом пообещал я.
Министр толкнул меня к пролому в стене. Я оглянулся:
— Мне нужны документы по старинным заклинаниям. Понимаешь… — (Министр упорно толкал меня вперёд, приходилось делать шаг за шагом). — Я же не знаю её языка.
— Хоть картинками объясняйся! — рычал министр и толкал, толкал, толкал.
— Нет, пойми, раньше портальными узлами пользовались, общались с иномирянами. — Мне стало не по себе, хотя с чего бы вдруг: вроде жена у меня не буйная. — Как-то же язык их узнавали, а они — наш. Я даже, кажется, что-то когда-то видел в архивных документах, какое-то заклинание понимания…
— Тебе привезут все архивные документы научного собрания, любого музея, всё, что угодно! — Министр толкал меня добрых сорок метров до пролома в стене. — Только реши эту проблему.
Послышался цокот когтей, неожиданно звонкий в наступившей после падения дома тишине. Мы обернулись.
Шестёрка выкрашенных в чёрное хищных ящеров покачивала иссиня-чёрными перьями плюмажей. На пассажире резво катившегося ландо блестели длинные чёрные перья. Вместо нормальной заострённой шляпы покачивался гротескно расширенный кверху цилиндр.
— Только не он, — процедил министр.
Ящеры остановились.
— Уважаемые длоры! — широко улыбнулся длор Хлайкери Эрджинбрасский и в знак приветствия снял странную шляпу. — Вижу, у вас тут что-то интересное происходит.
Густо обведённые чёрным глаза хищно блестели в предвкушении сенсационного материала для его газеты, длинные чёрные перья в воротнике-стойке и на плече колыхались на ветру, но остриженные в каре чёрные волосы свисали неподвижными сосульками.
В ландо рядом с Хлайкери сидел бледный узколицый, как и он, мужчина в кепке и, то и дело бросая взгляды на нас с министром и на мой дом, быстро-быстро рисовал грифелем на прикреплённых к планшету листах. Газетный художник.
У министра слегка перекосило лицо: если бы обычный репортёр или художник явились на остров, их можно было бы вышвырнуть, но с длором и его личным гостем, сидящим в его транспортном средстве, так просто не поступишь.
Похоже, место на первой полосе в вечернем выпуске газеты мне обеспечено. Художник отложил первый набросок и взялся за второй.
Хлайкери спрыгнул с ландо и вытащил из багажника объёмный ящик.
— Только сегодня приобрёл, — Хлайкери извлёк из чехла блестевший новенькими деталями фотографический аппарат. — Даже не надеялся, что удастся так быстро его опробовать.
Министр снова прикрыл лицо рукой. Поглядывая на него, закусивший губу художник торопливо делал набросок.