ы с девочкой висели в светящихся объятиях тёплого, ничем не пахшего желе. В его мутных глубинах исчезла мебель, что при падении спасло нас от травм, а то и смерти.

А дальше что?

Оглядела стены и потолок треугольной комнаты, сплошь замощённые картиной «Крик» Мунка. Вопящие уродцы пялились со всех сторон так жутко, что девочка спрятала лицо у меня на плече. Я снова попробовала нащупать в обволакивающей нас субстанции пол — безрезультатно. Дверей не было.

Пожалуй, зря я треногу пожелала: надо было просить танк! А сейчас дом не реагировал на мои фантазии. Я пол хотела, а его не было, так и болтались посередине комнаты, как космонавты в невесомости. Я, конечно, хотела попробовать, какова она, эта невесомость, но не так же.

Снова оглядела кричащие в ужасе стены.

Мне бы дверь. Хоть маленькую. На такую роскошь, как лестница из этого сумасшедшего дома, я уже не надеялась.

***

— Так значит, виной всему — супруга иномирянка? — Глаза Хлайкери сверкали, он развёл руками с чёрными ногтями. — Весь этот развал устроила одна женщина? Я должен её видеть!

— Ну… — хотел возразить, но поймал грозный взгляд министра, писавшего приказ на коленке, и пришёл к выводу, что о военных разработках перед Хлайкери лучше не упоминать. — Да, это моя жена.

Министр запечатал письмо и отдал офицеру, тот метнулся к красному ящеру, а министр — ко мне:

— Да, его жена устроила проблемы в лаборатории. Сами понимаете: даже наши женщины иногда слишком резко перестраивают дом.

— Вам лучше знать. — Тонкие губы Хлайкери растянулись в улыбке. — А войсковые соединения вызывали для борьбы с нашей новой соседкой?

— Для борьбы с обитателями его лаборатории: Лавентин у нас тот ещё затейник. — Министр подхватил меня под локоть и повёл к треугольному валуну со вскинутыми ногами. Как жаль, что дом не пошёл…

У пролома в стене стоял готовый к съёмке фотографический аппарат, на обломке камня устроился художник с почерневшими от грифеля пальцами.

А меня вели к жене… Захотелось оказаться подальше, но министр всё настойчивее тащил меня через сад с покалеченным дёрном и затоптанными кустами.

— Я морально не готов, — предупредил я.

— Ты сам женился.

— Я не знал, что мне придётся с женой общаться, я просто не подготовился.

— У тебя было время смириться с этим фактом.

— Я полагал, она будет жить в отдельном крыле и… Послушай, у меня нет опыта совместного проживания с жёнами, я не знаю, как с ней общаться.

— Ничего, научишься, — цедил министр.

Что-то щёлкнуло и зашипело. Вздрогнув, мы оглянулись: Хлайкери вылез из-под чёрной занавески аппарата и широко улыбнулся:

— Не обращайте внимания. Я просто составляю хроники контакта с иномирной женщиной.

Я всё сильнее осознавал, во что ввязался. Я же… я же женат! На совершенно незнакомой женщине! Из другого мира! Рванулся в сторону:

— Мне нужно проверить Дусю.

— Ты его и так чувствуешь, — удержал министр.

Мда, глупо было надеяться, что он на уловку попадётся: у него тоже есть саддух, знает, что смерть Дуси я бы почувствовал. Но не сдаваться же просто так:

— Я не знаю её языка.

— Тебе привезут много книг и бумаг, найдёшь способ общаться.

— Нужная информация у меня в лаборатории, это я точно помню, а в лабораторию не попасть.

— Тем больше поводов наладить контакт.

— Не хочу, — простонал я и вдавил каблуки ботинок в землю.

Министр был силён, буквально выдрал меня и потащил навстречу судьбе. Я сопротивлялся, как мог:

— Я правда не знаю, что делать, давай… давай с ней пообщаешься ты, у тебя много опыта.

— Я четырежды вдовец, уверен, что хочешь перенимать мой опыт? — с неожиданной злобой произнёс министр и схватил меня за шиворот. — Слушай ты, проклятье острова длоров, иди и договорись со своей женой, пока нам есть, где жить.

— Но…

Тряхнув меня, он продолжил:

— Воспринимай это как очередное исследование. Объект — жена. Цель — налаживание гармоничных отношений. Давай, изучи её: особенности, взгляды, мотивы, сильные и слабые стороны. Потом напишешь монографию: как узнать свою жену и добиться от неё нужного поведения.

— Исследовать? — В груди у меня что-то затрепетало, на кончиках пальцев зародилась дрожь предвкушения. — Монографию написать?

— Да. — Министр обхватил меня за плечи, чуть отвернул от разваленного дома и провёл по небу рукой, в голосе появились мечтательные нотки: — Ты только вообрази: твой доклад в научном собрании, все опять негодуют, что ты придумал то, до чего они не додумались. Смуз как всегда любое упоминание жён воспринимает личным оскорблением, по мере доклада он то бледнеет, то краснеет. С тобой спорят, ты приводишь контраргументы. Выводишь формулу оптимального воздействия на женщину.

— Да, учёные мужи будут в шоке, — прошептал я, представляя негодование коллег на такую неординарную тему исследования.

— Всё, что тебе надо сделать — это наконец договориться с женой. — Министр подтолкнул меня к дому.

Никогда не рассматривал жену как объект исследования, но это действительно интересная, загадочная и весьма сложная тема. Я просто не могу не принять такой увлекательный вызов!

— Мне нужны бумага и что-нибудь, чем можно записывать, — прошептал я, прикидывая план исследования.

В первую очередь надо, конечно, зафиксировать биометрические параметры, а потом…

***

Дверь медленно вырисовывалась в стене выше линии затопления желе. Проще было придумать дырку в стене, но отказываться от уже начатой работы не стала, а то вдруг следующее желание не исполнят? Или может у этой штуки энергия заканчивается, замурует ещё, а тут даже вентиляционных отверстий не видно.

Я гипнотизировала взглядом дверь и всячески подбадривала, мысленно представляя, как она открывается из комнаты со стенами в «Крике» в мою квартиру.

«Откройся в мою квартиру, откройся в мою квартиру», — продолжала надеяться я.

Дом заскрипел, застонал.

«Ну или просто откройся, просто откройся», — взмолилась я.

Даже если собравшиеся у башни люди в форме пришли меня задержать, я же хрупкая маленькая девушка, они поймут, что натравливать на меня ящеро-мамонтов и гигантских сороконожек необязательно, я и так сдамся. В тюрьме, может, хоть покормят.

Или отправят домой, как незаконную эмигрантку!

Скрипнув, дверь отворилась. Всего мгновение я видела разрушенный парк, а затем обзор закрыл знакомый брюнет, прижимавший к груди планшет с бумагой: помахал мне рукой с зажатым в ней карандашом и улыбнулся той идиотской улыбкой, которую обычно натягивают при общении с не понимающими языка туристами.

Экстремальный туризм в этой стране определённо развит.

Брюнет снова помахал и жестом пригласил выйти. Придерживая девочку за талию, я поплыла по желе, оно выталкивало нас к двери, почти выбросило.

Брюнет что-то быстро записал.

Мне не понравился его горящий энтузиазмом взгляд, потому что причина энтузиазма не ясна, но он явно велик.

Подсадила девочку.

Сбоку раздался мужской голос. Брюнет, снова записывая, лишь отмахнулся.

Желе бесследно соскользнуло с платья девочки, она развернулась, протягивая мне тонкие ручки. Зацепившись за край проёма, я оттолкнулась ногами от стены и выскочила вверх. Встав на взрытую чёрную землю, огляделась.

В общем, можно сказать, что парка больше не было.

Напротив стоял лохматый брюнет с записями и снова пугал энтузиазмом.

ПЫФ! От старинного фотоаппарата на ножках взвился столб дыма. Из-под занавески вынырнул высокий худой гот в перьях и нахлобучил цилиндр. Налаченные волосы свисали сосульками, игравшая на губах улыбка не отражалась в густо накрашенных глазах. Но перья его мне определённо нравились, надеюсь, он не один здесь так ходит. Коснувшись цилиндра пальцами с чёрными ногтями, он слегка наклонился, сверкнув острым кольцом на весь палец.

Брюнет ломанулся ко мне, я дёрнула девочку на себя: казалось, он не успеет притормозить и собьёт её, но он остановился, положил ладонь на мою макушку, затем параллельно земле повёл ладонь к себе (получилось на уровне губ) и быстро что-то черкнул на прикреплённом к планшету листе. Краем глаза уловила движение: в стороне стоял ещё один длинноволосый брюнет и закрывал лицо рукой.

Что-то резко сказав, брюнет номер два пружинистой походкой двинулся ко мне: высокий, широкоплечий, подавляющий, длинноволосый, с бледным очень серьёзным лицом, одетый с иголочки во всё чёрное (но его готом не назовёт даже самый наивный). От его правильности и респектабельности хотелось скрыться, как от палящего солнца.

Но скрываться было негде, разве что опять в желе нырнуть. Я осталась стоять.

Брюнет номер два остановился в полутора шагах от меня, поклонился и, прижав ладонь к груди, произнёс:

— Раввер. — Слабо улыбнулся бледными тонкими губами.

Ну это понятно! Имя, правда, не слишком удобное, я обдумала цепочку запоминания: «Чёрный ворон — равэн — Равер, Раввер. Равэн, Вер-Верь. Равэн-Верь, Ворону-верь. Равэн-Вер. Раввер, Раввер». Теперь не забуду.

Улыбнулась, коснулась своей груди:

— Саша. — Указала на него. — Раввер.

Он кивнул и с улыбкой указал на себя:

— Раввер. — На меня. — Са-ша. — Показал на брюнета номер один и медленно произнёс: — Лавентин.

«Лав — любовь. Вена. Тина. Лав-вена-тина. Но «вена» и «тина» женского рода, а у нас мальчик, поэтому: Лав-вен-тин».

Лав-вена-тина помахал рукой и снова что-то записал. Гота мне Раввер представлять не стал, с галантным поклоном предложил отойти от двери.

Людей в мундирах поблизости не было, нападать на меня, кажется, не собирались, поэтому, взяв девочку за руку, пошла, куда предлагают. Лав-вентин пошёл следом. С вывороченного фонтана встал незамеченный ранее узколицый бледный мужчина и двинулся за нами, делая наброски. Пернатый гот, подхватив фотоаппарат, присоединился к шествию.

Вели меня в обход огромного валуна, из нутра которого я выбралась. Раввер расстегнул пуговицы фрака и, стянув его с себя, медленно, будто боялся меня испугать, положил его мне на плечи и жестами показал, что надо его надеть и застегнуться.

Было не слишком жарко, я надела сильно большой для меня фрак и застегнулась. Мой брюнет, то есть Лавентин, с прежним нездоровым энтузиазмом что-то черкнул в бумагах. Почувствовала себя жертвой эксперимента. Впрочем, возможно, так и было.

Мы прошли под вскинутыми ногами огромного валуна и оказались на большой каменной площадке. Раввер что-то сказал Лавентину, тот, оглядываясь, почесал затылок.

Отмерив часть площадки шагами, он радостно указал в одно место. Раввер любезным жестом пригласил идти туда. Лавентин опять что-то записал, раздался тяжкий вздох Раввера.

Затем мне попробовали что-то объяснить.

Лавентин сдвигал и раздвигал ладони, после чего указывал на пол.

Раввер коротко мявкнул, на помощь пришёл художник: нарисовал на каменной площадке, куда мне указывали, дверь.

Они стали показывать на неё, на меня и трогать виски. Все трое. Безумный учёный, джентльмен в трауре и художник, как заведённые, показывали на изображение двери, на меня и тёрли виски. Причём довольно синхронно.

Первой засмеялась девочка, поспешно уткнулась мне в бок. Мужчины замерли с недоуменными выражениями лиц, тут засмеялась и я.

Раввер закрыл глаза ладонью, Лавентин чесал затылок, и только художник отошёл в сторону и продолжил рисовать. Первые два начали что-то обсуждать. Я глянула на изображение двери на каменной платформе, на огромный валун, из которого вылезла. Судя по одинаковому цвету и их плотному, будто без шва, соединению, мой камень и площадка были из одного материала. Камень подчинялся моей мысли, наверное, площадка тоже, а эти три товарища просто хотели, чтобы я создала мыслью дверь.

Представила дверь.

Раввер с Лавентином явно спорили.

Неохотно, но в камне проступала дверь. Бедный камушек, похоже, всё же разрядился от моих случайных упражнений.

Мурашки побежали по спине, я обернулась: гот с фотоаппаратом стоял совсем близко, улыбнулся. Девочка крепче обняла меня за бёдра.

Заметив его, Раввер снизил голос, гневно указал на меня, Лавентин развёл руками. Серая неприметная дверь обрела чёткость. Я неловко из-за обнимающей меня девочки наклонилась и дёрнула ручку.

Петли заскрипели, в следующий миг Лавентин оказался рядом, сунул голову в темноту, потом поднял на меня влажно блестевший восторженный взгляд (я испугалась, что целовать полезет от счастья), дрожащей рукой сорвал с планшета верхний лист и нарисовал кривенькую лестницу.

Представила нормальную лестницу.

Со скрипом в сумрак потянулись ступени. Лавентин издал похожий на мурлыканье звук и бросился вниз.

— Осторожно, — крикнула зачем-то.

В темноте затеплился зелёно-голубой свет, свернул в дверной проём, отблески озаряли гладкий светлый пол.

Внизу раздался страшный крик, будто Лавентина резали.