тстранив меня, Раввер бросился вниз. Гот и художник по бокам от меня заглянули в проём. После душераздирающего вопля ждёшь звуков сражения, криков, но было тихо, выглянувший Раввер махнул мне, предлагая спуститься.

Я не фанат подземелий, но, похоже, это единственное, что осталось от дома, где мне предстояло жить. Пошагала вниз, увлекая за собой девочку. Сзади раздалось болезненное шипение, я оглянулась: чёрная сеть перегородила вход перед носом гота. Тот что-то пространно сказал, Раввер тявкнул и вновь меня поманил.

Внизу обнаружилась белоснежная лаборатория в лучших традициях фантастики Земли, лишними были только древние фолианты на алюминиевых полках, да антикварный стол под огромным стеклянным колпаком. На столе в два слоя стояли эмбрионы, а те, что некогда располагались по бокам, теперь лежали на полу среди осколков. Но в принципе потери были всего процентов тридцать.

Державшийся за голову Лавентин выбежал из-за стеклянного колпака и уставился на меня диким взглядом. Поскакал вокруг стола, причитая, протягивая руки к разбитым банкам. В общем, языка знать не надо, чтобы понять: коллекцию свою он любил и крайне огорчён её сокращением. А вот нечего было всё на стол ставить, мог бы и по полу распределить — целее были бы.

Мертвенно побледнев, Раввер схватил Лавентина и тряхнул, тот указал на стол, он забежал за него, наклонился и выпрямился с потрёпанным прямоугольным ящиком в руках, причём обнимал его так, словно там было величайшее сокровище.

Затем рявкнул на Лавентина.

Тот, причитая, стал собирать с пола застеклённые и просто пожелтевшие листы. Наблюдая, как он раскладывает их по полу, добавляет к ним книги с полок, я осознала, что жутко устала и предел моих мечтаний — сесть на что-нибудь мягкое.

В углу приподнялся и обрёл форму диван. Был он не слишком мягок, но лучше, чем ничего. Поставив ящик в дальний угол, Раввер стал листать книги. В душе затеплилась надежда, что джентльмены ищут способ вернуть меня домой.

Перелистав две книги, Раввер взял третью и отошёл к офисному креслу у стола. Озадаченно покрутил верхушку, с наисерьёзнейшим видом присел на краешек, затем устроился глубже. Облокотился на спинку с таким настороженным видом, словно она могла отвалиться. С опаской посмотрел на меня, я улыбнулась, он, помрачнев, уткнулся в книгу.

Я опустила взгляд на прижавшуюся ко мне девочку: она неотрывно следила за перекладывающим листы Лавентином. Он поминутно оглядывался на разбитые банки с эмбрионами. Неподдельное горе сквозило в каждом жесте, даже в развороте плеч, так что почти хотелось погладить по лохматой голове и сказать, что ничего страшного — новые образцы достанет.

Но стоило подумать, что это чудо, вероятно, ответственно за мои злоключения здесь — и сочувствие как рукой снимало.

Все застеклённые и просто древние на вид листы были разложены по белому полу, половина книг пересмотрена, когда Лавентин поднял вверх фолиант и один из листов и издал радостное:

— Вау-ваф!

Раввер шумно захлопнул книгу и вернул её на полку. Лавентин прямо на четвереньках добрался до валявшегося у входа планшета с бумагой и карандашом, отбросил лист с изображением лестницы и, поглядывая в книгу и на старинный лист, стал что-то торопливо вычерчивать.

Абстрактный узор у него получался что надо, такой не стыдно принтом на майку сделать, даже на обоях он смотрелся бы недурно. Но скорее всего у узора, за созданием которого Раввер наблюдал с неподдельным интересом, было исключительно прозаическое назначение.

Когда Лавентин со взором горящим и бумажкой с засветившимся узором ломанулся ко мне, я как-то запаниковала, вжалась в стену, притискивая к себе девочку. Лавентин тявкал и мявкал, обмахивал меня листом, как священник нечисть кадилом. Очень, конечно, надеялась, что меня изгоняли.

С листа сорвались зелёно-голубые искры и растворились в воздухе. Горло будто ментолом обожгло. Я всё ещё была здесь. Лавентин вопросительно оглянулся на Раввера, тот грозно указал на меня.

— Шмякакабякырбыр, — произнёс Лавентин на каком-то непривычном языке.

— Не поняла.

Он всплеснул руками и снова вернулся к книге и древнему листу, почесал в затылке карандашом. Вздохнул и сел напротив стола в позу лотоса. Внимательно-внимательно разглядывал банки на столе. Раввер только головой покачал.

Минут пять спустя Лавентин подскочил, смял первый узор и стал со скоростью света рисовать новый. Затем «изгнание» повторилось, и Лавентин уставился на меня:

— Ты меня понимаешь?

— Да.

— Ураа! — Метнувшись за планшетом с листами, Лавентин сел на край дивана и уставился на меня. — Возраст? Вес? Объём груди? Талии? Бёдер?

Раввер поднял с пола лист с последним узором:

— Приятного времяпрепровождения. И без тотальных разрушений, пожалуйста. — Кивнув Лавентину и мне, он покинул лабораторию.

Не успели его шаги затихнуть на лестнице, как Лавентин подёргал меня за рукав фрака и повторил:

— Возраст? Вес? Объём груди? Талии? Бёдер?

— Где я? Как здесь оказалась? Кто ты такой? — грозно спросила я.

— А давай я сначала твои биомет…

— Где я? Как здесь оказалась? Кто ты такой? — спросила таким тоном, каким обычно разговаривала со злостными неплательщиками.

— Мм, ты на острове длоров. Я тебя призвал из твоего мира. И я… ээ… — Лавентин покосился на руку, на которой, я знала, был браслет, как у меня. — Я твой муж. — Подтвердив мои плохие (рабство было бы хуже, хотя одно от другого иногда не отличается) подозрения, он уставился на меня. — Я не виноват, это случайно получилось, правда-правда.

Повисла пауза. Я, сев прямо, выпустила девочку из объятий:

— Ты идиот?

Лавентин растерянно моргнул:

— Нет, конечно.

— Тогда объясни, как можно призвать кого-то из другого мира и жениться случайно?

— Ну, это было не совсем случайно…

— А подробнее, — с обманчивой ласковостью уточнила я, но он подвоха явно не почувствовал, почесал за ухом:

— Мне надо было срочно жениться, чтобы не потерять родовую магию, это проклятие такое, долго объяснять. И я решил, что… ну, в общем, я решил попробовать призвать кого-нибудь из другого мира, чтобы как бы жениться, но без последствий, и вот… э… случайно попалась ты.

— А ты подумал о том, что у меня своя жизнь есть? Планы собственные!

Оценив зверское выражение моего лица, Лавентин спешно замахал руками:

— Нет-нет, я отправил тебя назад и собирался призвать через год, снять браслет, тебе бы это никак не помешало, но что-то пошло не так, и ты оказалась здесь. Но я обязательно тебя верну назад. Честно-честно.

— Значит, ты притащил, — (Он поморщился), — меня из другого мира и сделал своей женой? Насильно?

— Ээ… как-то так, да, но я не…

— Слушай, ты… хрен с горы, я больше замуж не собиралась. Собственно, я замужем ещё.

— Ничего не поделаешь. — Развёл руками Лавентин. — Браслет сомкнулся на твоей руке, значит, с точки зрения наших законов ты была свободна, и теперь ты длорка Бабонтийская.

Поперхнувшись гневной тирадой, уточнила:

— Кто я?

— Длорка Бабонтийская.

В груди защекотало, в голове крутилось «Длорка Бабонтийская», мышцы непроизвольно сокращались… Давясь хохотом, я сложилась пополам.

— Послушай, — возмутился Лавентин. — Длорка Бабонтийская — это звучит гордо.

Мышцы живота ныли, рёбра ломило от почти истерического смеха, я всхлипывала и похрюкивала, брызнули слёзы.

Длорка Бабонтийская.

Я, блин, теперь длорка Бабонтийская.

Как не лопнуть от смеха?

Смех сменился поскуливанием: вот попала, так попала. Поскуливание сменилось нервными хохотками. Лавентин отступил на пару шагов:

— Что случилось?

— И ты ещё спрашиваешь? — Я снова расхохоталась до слёз, всё тело сотрясали судороги.

Лавентин что-то записал, но сил спросить, что именно, не было. А он отбежал к столам у стены, вглядывался в пробирки, колбы, коробки и выдвигал ящики. Наконец вернулся с пробиркой. Я отмахивалась, судорожно хохоча и не в силах произнести, что его экспериментами сыта по горло, а он молча бросил в меня щепотку порошка, я вдохнула, закашлялась… И успокоилась.

Не то что бы совсем, но истерически хохотать больше не тянуло.

Глубоко вдохнув и выдохнув (жутко тянуло мышцы живота и рёбер), посмотрела в серо-зеленоватые глаза Лавентина и велела:

— А теперь рассказывай с чувством, с толком, с расстановкой.

— Что?

Даже чудо порошок не спас меня от вспышки раздражения:

— Как быстро ты вернёшь меня домой?

Я уже почти не злилась. Если быстро отправит назад — расцелую его и сочту это всё маленьким приключением, а через пару лет буду вспоминать с улыбкой. Только бы вернул быстро. Но Лавентин выглядел слишком растерянно:

— Э… не знаю. Если честно, я не понимаю, почему ты вдруг оказалась здесь.

— Светящаяся мембрана перегородила тоннель и вытолкнула меня в какую-то лабораторию.

По лицу Лавентина пробежала судорога, закончившаяся тяжким вздохом. Он опустил взгляд на свои записи и робко попросил:

— А может, скажешь, сколько тебе лет, какой вес, объём груди, талии и бёдер?

— Раньше надо было спрашивать, до того, как женился.

Лавентин совсем поник:

— Мне срочно надо было, времени ни на что не оставалось. В общем-то, я любое проклятие снять могу, кроме родового, ведь моя сила дана родом.

— Тебя прокляли, чтобы женился? — Усмехнулась. — Специальное проклятие: женись — или не поздоровится.

— Именно так.

Ё-моё, он, похоже, не шутил.

Впрочем, наличие брачных родовых проклятий пока меньшая из моих проблем. И ответственности за похищение и наглое распоряжение моей жизнью оно с Лавентина не снимало. Осознание, что меня натуральным образом похитили и без спросу взяли в жёны, будило во мне зверя:

— Значит так, дорогой муж… объелся груш…

— Прости, чего объелся?

— Не важно, чего ты ел. — От гнева стало жарко, я расстегнула огромный фрак Раввера. — Я не собираюсь из-за тебя терять работу…

— Ты работаешь? — Лавентин округлил и без того большие глаза. — Ты что, простолюдинка?

Мда, в двадцать первом веке ощутила себя жертвой классовой дискриминации. Поднялась, сбрасывая фрак:

— Работаю, простолюдинка и… Сам виноват, что такую выбрал. Мне надо срочно домой, у тебя сутки, чтобы вернуть меня, иначе пожалеешь.

Он вскинул брови. Затем оглядел сияющую белизной лабораторию, вздохнул на разбитые эмбрионы, опустил взгляд на свои записи. Скомкав верхний лист, торжественно пообещал:

— Я сделаю всё возможное, чтобы уже завтра ты оказалась дома.

— Отлично. А до этого, пожалуйста, обеспечь нас, — села и обняла напряжённую девочку, — едой и нормальными условиями проживания.

— Боюсь, комфортность проживания и еда теперь зависят от тебя.

Удивлённо вскинула брови. Лавентин почесал маковку (он так часто это делает, что понятно, почему вечно лохматый оказывается):

— Вместе с брачным браслетом тебе передалась способность управлять домом. Он воспринимает твои пожелания и эмоции. Сейчас он потратил слишком много магии и будет работать медленно, пока не восстановит базовую конфигурацию, но создание комнат по-прежнему зависит от тебя, как и управление кладовыми, кухней.

— То есть у вас такие живые дома — норма?

— У глав рода — да. — Улыбнулся Лавентин.

— И то, что ты сейчас сделал, чтобы мы понимали друг друга, — это с самого начала было легко сделать?

— Ну для меня — да, там надо было перевести с дре…

— Легко?

— Да.

Мой голос снизился до угрожающего полушёпота:

— И зная, что дом будет подстраиваться под меня, имея возможность всё мне объяснить, ты оставил меня одну без этой информации?

Задумавшись, Лавентин осторожно кивнул:

— Да.

На меня накатили воспоминания о пережитом ужасе, ощущении безумия, отчаянии, попытке убежать вместе с домом, падении… и:

— У меня нет привычки распускать руки, но можно я тебя ударю?

Помедлив, Лавентин улыбнулся и подставил щёку:

— Да, конечно.

Он что, думал, я жалкой пощёчиной ограничусь?