есмотря на странный надоедливый сон, проснулась я отдохнувшей. Оглядела спальню, пронизанную лучами солнца… А ведь заснули мы с Верой (такое имя выбрала девочка) в подвале.

Шоколадного цвета стены и потолок, широкая кровать с гладкими спинками, квадраты чёрных тумбочек по бокам и светильники на длинных гибких ножках — красота да и только. Надо сказать, удобная у них система работы с интерьером, дома бы так…

На стульях у входа лежали два пышных платья в рюшечках — этого я точно не заказывала.

Вера тихо сопела, уткнувшись лбом мне в плечо.

Я зевнула.

Треволнения забега по иному миру (о таком можно будет рассказать только когда стану бабкой старой, каким маразм простителен) будили одно желание — подольше валяться в уютной постели.

С другой стороны, я понимала: в интересах Лавентина подержать меня здесь дольше, чтобы восстановила жилплощадь. А в моих интересах встать и скорее вернуться домой… Сердце кольнуло: меня ждало так много неприятных дел. Надо подавать на развод и раздел имущества, попытаться отсудить часть квартиры побольше (покупали-то её на деньги от продажи доставшейся в наследство собственности).

А ещё надо у Лавентина попросить дать мне золота, чтобы было чем заплатить за справку, что всё проведённое здесь время я была на больничном: портить трудовую увольнением за прогулы не хочется, да и лишаться работы тоже. Может, даже на то, чтобы нанять адвоката по разводам. Учитывая, сколько нервных клеток я здесь убила, Лавентин мне должен пару кило золота (вдруг у него и правда прииски есть, как в рекламе обещали). Или мешочек драгоценных камней…

Заворочавшись, Вера распахнула глаза. Первый миг в них был страх, он сменился умиротворением, и мозолистая ручка переплела свои пальцы с моими.

— Есть хочешь? — спросила я.

Вера кивнула.

***

— Но ведь всё правильно. — Постучал пальцем по схеме портального узла, которую начертил в процессе раздумий. — Я тогда всё сделал по инструкции, произошедшее — не моя вина.

— Тогда почему не сработало? — Министр грозовой тучей навис над моим столом (я выпросил у Дуси пару оставшихся от полок в землянке досок, и теперь все эмбрионы стояли на них вдоль стены). — Ты же понимаешь, что если всё сделано правильно — это должно работать.

— Ну… — Обижать его не хотелось, поэтому я, выводя на полях цветочек, обтекаемо сказал: — В какой-то мере ты прав.

— Лавентин. — Министр надвинулся сильнее. Вот дурная у него привычка давить или авторитетом, или ростом. — У нас в стране напряжённая ситуация. Мы на грани рассекречивания информации об убийстве Какики, ты нужен в этом деле. А для решения повседневных задач мне нужен трезвый ум, не отягчённый заботами о совершенно чужой мне иномирной женщине.

— Понимаю, — кивнул я. — Мне тоже хочется коллекцию восстановить, исследовать улики по убийству. Снимками ведь со мной поделятся? А результатами вскрытия? — С надеждой посмотрел на министра.

— Вскрытие уже провели, но патологоанатом ждёт тебя на консультацию. Сегодня в двенадцать. Надеюсь, к этому времени ты разберёшься с нашими проблемами.

Он смотрел на меня пристально и как-то нервно. Я откинулся на спинку неожиданно удобного крутящегося кресла:

— Я думаю, проблема в браслетах. Это единственный неучтённый у создателей портального узла элемент.

— Да? — У министра дрогнули брови, что означало недоверие.

— Посуди сам: портальные узлы были созданы в то время, когда появились основатели двух первых магических родов, а они вряд ли рискнули бы своим неустойчивым могуществом ради прогулки в другой мир. Поэтому логично предположить, что проблема перемещения связана с тем, что оно не рассчитано на глав рода, каковыми стали наши супруги.

От лица министра медленно отхлынула кровь, он разомкнул побелевшие губы:

— Ты понимаешь, что… — Запрокинув голову, министр отступил от стола и шумно вздохнул. Тряхнул головой и пристально посмотрел на меня. — Так. Тебе лучше решить эту проблему, иначе…

Я опустил взгляд на его стиснутые кулаки и почесал висок:

— Иначе мне не поздоровится. Понял.

Предубеждения, страхи — они всегда стояли на пути открытий. Повезло мне, что я от них свободен. Министр продолжал сверлить меня взглядом.

— Я всесторонне исследую вопрос. — Я пробежался пальцами по чертежу портального узла. — Попробую скорректировать настройки, проведу исследования. Можешь на меня рассчитывать.

— Я уже понадеялся на тебя один раз. — Министр зашагал к выходу, остановился на пороге. — И в полдень тебя ждут в лабораториях особого отдела. Пропуск на тебя выписан, я оставил его на проходной, чтобы ты точно его не потерял.

— Спасибо, — кивнул я. Министр развернулся, и я вскинул руку. — А как твоя жена? Что она с домом сделала? Мне просто хочется сравнить результаты, всё же иномирян…

Министр выскочил в коридор. И меня обожгло любопытством: что же такого случилось с его домом, что он не хочет говорить? Да и в целом любопытно, как прошло первое общение. Если судить по моей жене, иномирянки интересные.

***

Дом нравился всё больше: какую мне огромную кухню в стиле хай-тек, чёрно-никелированную сделал — я чуть от восторга не задохнулась!

Ведь всё-всё было, как я мечтала! И панорамное окно с видом на сад (а мне казалось, от него ничего не осталось, или магией быстро восстановили?), и чёрный монолит столешницы, лаковое сияние панелей, и металлический блеск сковородок, лопаточек, изящные ручки ножей. А чёрные плиты на полу, а стеклянный стол, и стулья с высокими спинками… Я почти прослезилась.

Правда, потом обнаружила, что блендер, соковыжималка, электрический чайник и микроволновка — бутафория, а холодильник внутри оказался небольшим лифтом, по которому снизу молча переслали продукты.

Коснувшись кринки с молоком, задумалась о слугах, которые непременно должны быть в таком огромном доме — надеюсь, никто не пострадал от моих экспериментов.

Надо будет у Лавентина спросить.

Подхватив корзину с беконом, хлебом, яйцами и сыром, я отступила от холодильника и развернулась.

Вера испуганно тыкала прозрачную столешницу пальцем. Почувствовав взгляд, посмотрела на меня. Синее платье с рюшечками очень ей шло, сейчас она выглядела, как куколка, несмотря на кривенькие косички (никогда не умела красиво укладывать волосы, а с распущенными Вера почему-то ходить отказалась).

— Так выглядят вещи в моём мире, — пояснила с улыбкой. — У нас часто используют стекло, никель и сталь. Ну и я просто люблю чёрный цвет. И не переживай, хотя у этого стула тонкие ножки, он крепкий, присаживайся.

Вера подошла ко мне, протягивая руки к корзинке.

— Не надо, я сама, у тебя же такое красивое платье, побереги его. — Подмигнув, направилась к плите.

В этой супер-современной кухне плетёная корзинка смотрелась странновато. Да и глядя на индукционную плиту, я засомневалась, работает ли она.

К счастью, стоило провернуть регулятор, и плита начала разогреваться. Видимо, такую простую вещь, как нагрев, дом мог имитировать. Круто!

Правда, интересно, где они берут энергию на все эти изменения. Аккумулятор должен быть о-го-го каким огромным. Или источник. А может, им присылают счёт за подачу магии, как нам за электричество? Тогда Лавентина ожидает громадный счёт.

Усмехнувшись этой мысли, шмякнула сковороду на плиту. Развернулась:

— Вера, тебе сколько яиц жарить?

Она стыдливо показала два пальца и сглотнула. Бедный голодный ребёнок. Я стала нарезать бекон. Когда тонкие полосочки зашкварчили на сковороде, огляделась в поисках фартука. Он вдруг возник на стене вместе с крючком.

В общем, дом готов был выполнить любую мою просьбу, кроме доставки нормальной одежды. Появившееся утром платье я, естественно, не надела, а трусы бы поменяла с радостью. Но не на кружевные панталоны, предложенные вместо них. Пришлось джинсы на голое тело натягивать, и чувствовала я теперь себя не очень уютно.

Послышался стук. Я развернулась: в дверях стоял Лавентин, закрывший глаза ладонью:

— Прости, не могла бы ты одеться.

Оторопев на мгновение, осмотрела себя:

— Я одета.

— Разве на тебе не нижнее бельё? — Лавентин по-прежнему закрывал глаза рукой и подсмотреть не пытался.

Джентльмен…

— Это верхняя одежда. Клянусь.

О том, что никакого нижнего белья на мне нет и в помине, я благоразумно умолчала.

***

Я был в домах всех глав рода страны (кроме новой формы дома министра): несмотря на попытки женщин сделать своё жилище оригинальным, все они являлись лишь повторением однотипных вариаций. Даже внесённые элементы искусства других народностей в конце концов подчинялись общему знаменателю алверской культуры, и разнообразие поэтому в целом выглядело однообразно.

Мой дом теперь отличался от остальных разительно.

Начиная с лестницы из подвала: она была будто отлита из серого материала. Стены стали немного неровными, снизу их покрывала зелёная лаково блестевшая краска, а верхняя часть и потолок были матово-белыми, причём на потолке в одном месте появились подпалины, из которых торчали чёрные загогулины, в которых я не сразу опознал спички. Росписи на стенах, казалось, не имели системы, словно разные люди рисовали на них что-то своё (в основном странные геометричные фигуры), не оглядываясь на остальных.

Прихожая была маленькой и в стиле коридора в подвале. На стенах висели прямоугольные ящички с маркировкой. Дверь на улицу была в одну створку, так что ни одна длорка из-за пышного платья не смогла бы свободно войти в дом.

Почесав затылок, пришёл к выводу, что это даже удобно: уберегает от лишних гостей. Оглядел несколько дверей: все одинаковые, тёмные, с маркировками и глазками.

Зачем дверям внутри дома глазки? Так и не найдя достойного объяснения этой странности, стал заглядывать за них. Там обнаруживались пустые комнаты, и только за пятой были шкаф, стойка для обуви, коврик, скамейка. И слышался шум за одной из внутренних дверей, открыв которую, я увидел жену в нижнем белье.

И, вспомнив сон, сразу задался вопросом: а реально ли повторить те движения по-настоящему?

Сообразив, что смотреть на неодетую девушку неприлично, я накрыл глаза ладонью:

— Прости, не могла бы ты одеться.

Повисла пауза, потом недоверчивый ответ:

— Я одета.

— Разве на тебе не нижнее бельё?

— Верхняя одежда. Клянусь.

Кажется, в её голосе была насмешка. Может, она шутит? Чуть раздвинув пальцы, открыл глаз. Зачем-то решившая готовить самостоятельно жена уже повернулась к плите. Я уточнил:

— Разве дом не предложил тебе одежду из запасов?

— Предложил, но я не люблю платья. Тебе яиц пожарить?

«Не любит платья. Любит готовить», — пронеслось в голове. Очень хотелось внести это в список исследования жены. Ничего, так запомню. Я ответил:

— Да.

— Сколько?

— Три.

Жена недовольно посмотрела на сковороду, и та выросла в размерах. Я оглядел кухню: странно, но в целом приятно. А стеклянный стол — это вообще нечто. Я метнулся к нему и погладил. Постучал по поверхности. Отступившая девочка настороженно за мной следила. Вдруг тоже постучала по столешнице. И я постучал. И она. И я. Мы перестукнулись раз десять, а стол всё стоял.

Затем я опустился на колени и посмотрел на своё отражение в гладкой-гладкой поверхности ножек. Они были холодными и напоминали зеркало, но это был металл. Не каждое ювелирное изделие могло похвастаться такой полировкой и блеском.

— Нравится? — спросила жена.

Вздрогнув, оглянулся: она стояла у плиты, вооружившись лопаткой. Я глянул на скрытый фартуком живот: во сне по нему ходили такие волны, что казалось, у неё нет костей.

— Ножки нравятся? — уточнила жена.

Я закивал.

— Может, встанешь? — предложила она. — Пол чистый, но всё же…

— Ой, да. — Опустив взгляд, стал подниматься.

Неловкость сковывала движения и мысли.

«У них так принято одеваться», — повторял себе.

«Её кожа прикрыта», — увещевал себя, садясь на стул и опуская ладони на колени.

«Достаточно представить, что я нахожусь на пляже… Правда, у женщин на пляже поверх штанов до щиколоток ещё и тонкие юбки, но… тут почти то же самое».

Наконец я смог снова посмотреть на жену: она доставала из навесного шкафчика тарелки. Как же плотно одежда облегала её тело! Как у цирковых акробаток. Хотя, пожалуй, у тех ноги обтянуты сильнее, тут всё же штаны, складочки на них… И почему бы сверху не быть небольшой юбочке, как у тех же циркачек?

Жена разложила яичницу с беконом по тарелкам и переставила на стеклянный стол. Так странно было видеть тарелку, парящую над коленями, будто вовсе без опоры. Рядом легла вилка. Отломленный кусок хлеба.

Глядя на его неровные края, я растерянно моргал: я всегда ел ровно отрезанные ломтики, а тут… Потыкал его пальцем.

— Что-то не так? — уточнила жена.

— Нет-нет. — Мотнул головой. — Просто ни разу не ел отломленный хлеб.

— Как так?

— Ну. — Взял сладко пахший сдобой кусок. — К столу всегда подают нарезанные ломтики толщиной семь миллиметров.

— И ты никогда не воровал еду с кухни? Ну так, перекус между трапезами…

— Мама была против, и дом не давал.

— А слуги? Разве слуги… Ой, забыла спросить: надеюсь, во время моих упражнений никто из них не пострадал?

Кажется, в её глазах было неподдельное беспокойство. Я заправил прядь за ухо:

— Нет, они все — призрачные сущности, часть дома, пока жив дом, живы и они. — В груди пробежал холодок воспоминания о доме Какики: его привратный дух был забавным, любил играть с детьми.

— Аа… — протянула жена. — С такими, конечно, ни о каких шалостях не может быть и речи.

Я тяжко вздохнул.

— Ты ешь, — бодро предложила жена. — А отломленный хлеб вкуснее нарезанного.

Отщипнув кусочек поменьше, положил в рот. Пожевал. Жена продолжала меня разглядывать. Чего она хотела? Кажется, из вежливости стоило согласиться с её словами. Сглотнув, пробормотал:

— Да, вкуснее.

Её губы дрогнули и растянулись в улыбке, глаза заблестели:

— Да, по лицу вижу.

Я коснулся своей щеки. Думал, что ещё сказать, но жена принялась за завтрак. Вслед за ней за вилку осторожно взялась девочка. Судя по неуверенности движений, столовый прибор она использовала впервые, а значит, она из совсем бедных.

Салфеток жена не предложила…

Было непривычно есть без ножа, так что я справился с порцией вторым. Густо покрасневшая девочка отчаянно пыталась нас догнать.

— Не торопись. — Жена погладила её по плечу. — Я пока чайник поставлю.

Выросший из столешницы чайник она ловко наполнила водой из крана, блестевшего так же ярко, как ножки стола. Поставила на странного вида плиту. Движения были не такими выверенными, как у прислуги в домах обычных длоров, но достаточно умелые, чтобы увериться: жена часто хозяйничала на кухне.

Заглянув в напольный шкаф, она вытащила из подъехавшего лифта масло с вареньем и стала намазывать бутерброды.

Так странно видеть женщину за приготовлением еды… интимно. Словно я подглядываю за купанием в ванной или одеванием. Конечно, я ни за чем подобным не подглядывал, но ощущения, уверен, были бы примерно такие же.

Опустив взгляд на столешницу, стал водить по ней пальцем.

— Как продвигается подготовка к моему возвращению? — Жена поставила передо мной чашку с зеленоватым отваром душистого куста.

— Я всё проверил. — Краем глаза видел, как она ставит тарелку с бутербродами с маслом и, отдельно, намазанные вареньем. — Нужно будет снова тебя отправить, считать показания портального узла, попробовать его настроить.

— Звучит не очень оптимистично. — В её голосе послышалась нервозность.

— Я пообещал и сделаю всё возможное, чтобы вернуть тебя домой. — Посмотрел на неё: растрёпанная, яркая, непривычная… Может, дело было в том, что она носила мало одежды, но казалось, она излучала тепло.

Она приоткрыла рот, в глазах мелькнуло странное выражение, и губы сомкнулись. Я ждал, не надумает ли сказать то, что собиралась. Жена хлебнула отвара, поморщилась и взялась за бутерброд с вареньем.

— А кто тебя проклял на брак? Зачем такие проклятия вообще? — Она усмехнулась. — Какая-нибудь девушка решила срочно тебя захомутать?

Потребовалось несколько мгновений, чтобы понять: «захомутать», кажется, значило «женить на себе».

— Почти. — Воспоминание отозвалось холодной болью в груди. Я отпил горько-пряного отвара. Мысли никак не облекались в слова. Хотелось сказать информативно, но как-нибудь небрежно, чтобы только факты и никаких оценок, а вместо этого меня захлёстывали эмоции и жгучие, злые слова. — Я… поссорился с невестой. И разорвал помолвку.

— Крепко, видимо, поссорился.

— Она мне изменила, — неожиданно признался и поспешил выпить ещё отвара, взгляд я поднять не мог.

Жена похлопала меня по плечу:

— Всё что ни делается — то к лучшему. Хорошо, что ты узнал это до свадьбы и разорвал помолвку. Такие люди не меняются.

Её слова кольнули, задели неведомые струны в душе, и сердце сжало тоской, я обречённо спросил:

— Думаешь?

— Знаю по своему опыту. — Преувеличенно бодрый голос подрагивал. — Мне жених изменил. Прощения просил, клялся в любви, на коленях ползал и цветами засыпал. Простила, вышла за него. И что в итоге? Прихожу домой неожиданно — а он с моей подругой. Горбатого могила исправит.

Посмотрел ей в лицо. Я не знаток эмоций, особенно женских, но даже мне было очевидно, что она говорила правду и ей больно. Смутился:

— Э… прости, что напомнил.

— Да ладно, — отмахнулась жена и потрепала по волосам девочку, только сейчас расправившуюся с яичницей. — Что было, то было. Так тебя бывшая невеста решила на брак простимулировать?

— Мама, — вздохнул я. — Только мама имела власть потребовать у родовой магии принудить меня к вступлению в брак.

— Родная мать хотела твоего брака с изменщицей?

— Мама не знала причины размолвки, — пробормотал я, поражаясь тому, как от обиды сдавливает горло. — Думаю, её ввели в заблуждение, сказали, например, что я решил посвятить жизнь науке и отказался от брака. Думаю, дело было как-то так.

Повисла неловкая пауза. Я снова стал пить отвар.

— Так. — От резкого возгласа жены мы с девочкой вздрогнули, а она продолжила: — Твоя мама простимулировала тебя на брак и не явилась посмотреть невестку? Не пришла оценить причинённый дому ущерб? Не заглянула промыть мне мозги? Странно это. Не верю.

Лишь теперь я задумался: в самом деле странно.

— Она со своим новым мужем живёт в полутора днях езды отсюда, — неуверенно пробормотал я. — Может, ещё не узнала, что я женился на другой…

Да и как тогда Сабельда могла так быстро уговорить её проклясть меня? Странно. Очень.

Из стены послышался шипящий голос привратного духа:

— Вам письмо от длора Керла Нерландийского.

Теперь вздрогнули жена и девочка.

— Это привратник. — Я поднялся. — Письмо от маминого мужа.

Внутри стало как-то неуютно и прохладно от дурного предчувствия. С каждым шагом к выходу я двигался всё быстрее. Распахнул дверь.

Удивлённо разглядывающий дом посыльный протянул мне конверт со штемпелем «Срочно» и бланк для росписи. Черкнув подтверждение доставки, я схватил письмо и надломил печать, через мгновение передо мной предстали витиеватые буквы:

«Прекрасного дня, Лавентин!

Надеюсь, дорогая Близенда доехала хорошо. Она обещала отписаться, когда будет у тебя, но прошло уже четыре дня с её отъезда, а письмо так и не пришло. Наверное, потерялось, а может, Близенда ещё дуется на меня за то, что не хотел отпускать её к тебе, и в наказание терзает меня неизвестностью. Но ты же мужчина и не поддержишь эти глупые женские штучки. Так что напиши, как там моя крошка.

К. Н.»

Завтрак встал комом в горле: мама не приезжала и не собиралась. От неё не было известий недели три. А исчезать без предупреждения — не в её стиле.