жимая свидетельство о собственности на квартиру, доставшееся в потасовке за документы вместо свидетельства о регистрации брака, я стояла посередине стрёмного каменного тоннеля. Браслет, прицепленный всклокоченным алкашом (по запаху иначе не скажешь), холодил, точно лёд.
И что делать?
Закрыла глаза и досчитала до десяти.
Открыла.
Тоннель остался на месте.
Наверное, сон. Но на всякий случай пошла вперёд — оттуда меня приволокло к алкашу, значит, дом там.
В конце тоннеля забрезжил свет. Приближался. Глянула вниз: рельсов нет, значит, не поезд. Машина? Да как у неё колёса не отвалились на таких колдобинах? Отошла к стене, присматриваясь к несущемуся на меня свету.
Это оказалась светящаяся мембрана.
Браслет вдруг разогрелся, я попыталась вдавиться в стену, потом побежала прочь от светящейся штуки, напоминавшей силовые поля из тюремных камер в фантастических фильмах.
Споткнувшись, рухнула вперёд. Ладони и колени обожгло, под зад поддала сияющая мембрана и, притянув в мягкую сердцевину, потащила с собой, всё набирая скорость.
Несколько полных ужаса минут, вспышка света — и меня вышвырнуло в мрачную комнату. На каменном полу блестели осколки бутылок, пятна вина. Алкоголем пахло до рези в глазах.
Посмотрела в сторону — лучше бы не смотрела: заспиртованные пакости ещё с уроков биологии терпеть не мола. Местные пакости расставлены явно с любовью: подогнаны по размеру и даже цвету, от маленьких к большим, а цветовые переходы вместе с блеском баночек создавали эффект волны. Тошнотворное ощущение.
Тряхнув головой, посмотрела на книги, реторты, врезные светильники под потолком.
А потом — на мятый, подтверждающий право совместного владения документ в руке, скованной цельным браслетом цвета платины.
Вписанные имена владельцев — моё и Павлика — воскресили в памяти ужас произошедшего. Сглотнула, осознавая: Павлик уговорил меня продать унаследованную трёшку на окраине и, добавив процентов семь от стоимости (вычтя из полученных за трёшку денег на ремонт нового жилья, обновление гардероба и отложив на поездку в Турцию), купил двушку в центре. Но ведь его целью, скорее всего, была не покупка удобнее расположенного жилья, а приобретение совместной собственности, ведь так его семь процентов (если можно так сказать) превращаются в пятьдесят.
— Дура. — Стукнула себя по лбу. — Дура-дура-дура.
Исподлобья глянула на жуткую коллекцию чего-то, напоминающего эмбрионы, и добавила:
— Сумасшедшая.
Браслет вдруг показался тяжёлым. Я ведь фенечки люблю, а эта бандурина — неудобная. И витой узор какой-то эльфийский, а меня от такого изящества трясло. После слов Павлика до зубовного скрежета хотелось надеть гриндерсы, джинсы мешковатые, майку с чем-нибудь страшным, кожуху…
Вспомнилась Светка на Павлике, её скачущие гигантские сиськи. В груди снова разрасталась колючая, холодная боль. Вцепилась в волосы, дёрнула, стараясь отвлечься, но помогло на мгновение, а потом снова накатило осознание: Павлик мне изменил. Просто Павлик Морозов, будь он неладен! Предатель, сволочь, гад ползучий, змей подколодный и прочее, прочее, прочее… любимый. По сердцу опять будто резанули ножом и стали вырывать из груди.
Порывисто скомкала свидетельство, сжала крепко-крепко, концентрируя в нём всю ярость, боль, образ Светкиных сисек, болтающихся перед Павликом, и его самого, и… Руки опалило.
Охнув, отскочила, раскрывая ладони: на хрустящие осколки бутылок сыпался пепел. Недоуменно уставилась на него, на покрытые копотью руки, на мерцающий голубовато-зелёным браслет. Может, я вина нанюхалась до глюков? Вонь такая, что хоть топор вешай. Тряхнула головой, но видение не исчезло.
Надеюсь, это видение: не хочется бегать по конторам, восстанавливая документ. Опять грудь наполнилась болью потери. Шумно вдохнув, огляделась: лаборатория-библиотека с коллекцией древних на вид штук вызывала только одно желание — смотаться отсюда скорее. В открытую дверь просматривался каменный коридор, словно в каком-нибудь монастыре «Золотого кольца». Мы ведь с Павликом на медовый месяц в тур по этому кольцу ездили…
Надо избавляться от тоски и воспоминаний, а самый лучший способ для этого — новые впечатления. Решительно хрустя осколками, направилась к двери. Коридор за ней переходил в лестницу наверх, оттуда на ступени падал свет…
Как-то жутенько. Я будто к маньяку попала. Или в ток-шоу с шутками над не ведающими друзьями и родственниками. Если последнее — кого-нибудь, наверное, прибью, если первое — прибить надо обязательно.
И вроде верила, что это сон, но инстинктивно прижалась к стене и шла осторожно. Чуть выше блестели осколки бутылки, вина вокруг было совсем мало. Если я у пьяного маньяка — повышается шанс спастись.
Изрядно ободрённая этой мыслью (даже во сне или глюках не хочется попадать в лапы безумного садиста), поднялась к двери… в ярко освещённую спальню. С огромной кроватью под балдахином, резным секретером, кованым сундуком в изножье, пуфиком на ножках-лапах, тканными синими обоями в серебряных узорах, тяжёлыми портьерами, лепниной под потолком, расписанном полуголыми девицами.
Может, я с горя напилась и как-то оказалась в музее? Только тут почему-то нет оградительных канатов (неужели я снесла?)… Присмотрелась внимательнее. Я не эксперт, но вроде у нас в России подобные шикарные экспозиции интерьеров только в Зимнем и Петергофе, и в них чувствовалась древность старых деталей и аляповатость восстановленных после войны, а тут всё равномерно дышало жизнью и дороговизной. Уж не в лапы ли олигарха попала?
А что маньяк, что олигарх — выкинут трупик в реку и дело с концом.
С такими оптимистичными мыслями пробежала по роскошным коврам к резной двери и выглянула в коридор. Точнее, во тьму, в которой едва угадывались очертания коридора и огромного французского от потолка до пола окна с приоткрытой дверью в озарённый звёздами сад.
Тишина…
Случайно или нет, но мне давали сбежать. Хотелось мчаться без оглядки, но я заставила себя прокрасться вдоль стены до двери в окне. Ответвление коридора уходило в тёмную глубину дома. Холодный ветер сквозил по ногам.
Надеясь, что здесь не спускают собак, выглянула: чистый запах ночного сада. Никаких выхлопных газов и прочей мерзости, под тусклым светом звёзд серебрились листья фигурных кустарников. В совсем не городской тишине свиристели птички. Посыпанные гравием дорожки, журчание фонтанов… Идиллия, в общем, если не считать того, что я здесь.
И драпнула я вдоль хрусткой гравийной дорожки в темноту, мимо кустов и статуй, мимо фонтанов и…
Передо мной возникло двухметровое пятно мрака. Тормознув, покачнулась и врезалась во что-то мягкое. Охнула, ощупывая препятствие. Судя по ощущениям — это стог совсем свежей, ещё не подсохшей травы. И пах приятно, травка нежная, шелковистая, так бы и тискала — запустила в неё пальцы и сжала. Стог замычал и затрясся, обхватывая меня лапищами. Меня! Схватил! Стог!
— Аа! — заверещала я.
— Ааа! — стог перемахнул через ближайшие кусты и помчался прочь, сшибая статуи.
И легко так сшибал, как пушинки…
— Аа… — тихо протянула я и побежала дальше: вдруг стог за помощью рванул?
Это хорошо, что я секцию и бег иногда по утрам не забросила: сад оказался гигантским.
А в конце ждала белая стена метра три, и я со своим метр с кепкой почувствовала себя ну очень запертой в этом странном месте. По привычке делая после бега растяжку, я смотрела то на недоступно высокий край стены, то по сторонам. Выполнение привычного упражнения успокаивало, но ситуация казалось безвыходной.
А выбраться хотелось.
Надеясь обнаружить лазейку, побежала дальше вдоль стены, прислушиваясь и поглядывая на серебрившиеся в свете звёзд кусты и статуи (девы, мужчины, змеюки драконистые, что-то кошкообразное и медведеобразное). Чуть не врезалась в дерево. Странно, что раньше его не заметила. Оно выбивалось из общего ансамбля упорядоченности, стоя так близко к стене, что ветки свешивались на другую сторону, прямо таки приманивая злоумышленников забраться внутрь, а несчастную жертву в лице меня вылезти наружу.
А с Павликом мы тоже по деревьям лазили… Тряхнув головой, полезла вверх, благо на мощном стволе имелись удобные выступы. Кора у дерева была удивительно гладкой, но рану на запястье растревожила, её дёргало и жгло, а чужой браслет на другой руке стал тяжеленным, напомнив о кольце всевластья с таким же свойством менять вес.
Надеюсь, этот браслет ни к чему противоестественному и опасному склонять не станет, а тёмные властелины обойдут стороной.
Радуясь своему миниатюрному строению, проползла по тянувшейся за стену ветке и заглянула вниз. В ноздри ударил слабый запах дыма, пространство за стеной было покрыто туманом, из него торчали деревья и вдалеке — строения, готичные контуры которых очерчивал звёздный свет. Ощущение, что я угодила в какой-нибудь ужастик с маленьким городком и заброшенной психбольницей в старинном жутком особняке.
Свесившись со стены, ухватилась за ветку, она основательно прогнулась вниз, будто у дерева был не мощный, а гибкий молодой ствол, накренившийся под моим весом. Или будто ветка удлинилась. Прыгать осталось всего ничего, под ногами влажно чмокнуло, и кроссовки стало затягивать в жижу.
— Ну что за?.. — Рванулась в сторону, ноги поехали по грязи, едва удержалась, шагнула — и с облегчением ощутила под стопой камень дорожки.
***
Ворота родного имения немного двоились, голову переполнял пьяный дурман и умные мысли. Выглядел я весьма помято, но неподходящий внешний вид не помеха для истинного учёного, желающего донести до окружающих своё открытие.
А то, что всё качается и я снова на четвереньках — тоже преодолимые мелочи, длор я или не длор?!
Длор, поэтому встал, приложил ладони к створкам и даже удержался, когда они поползли в стороны, ввалился в чистый воздух под защитным куполом родового поместья.
Свадьба подождёт, куда важнее то, что я первый за полтысячелетия смог открыть портал в другой мир, об этом нужно срочно оповестить научное сообщество! И службу безопасности. И ещё запатентовать способ полновластного возглавления рода.
Запатентовать и никому не давать пользоваться, чтобы оставаться единственным главой, которому не надо делиться силой с супругой. Уже представляю заголовки утренних газет. Нет, газеты — пустяк, куда приятнее завистливые взгляды других глав, особенно женившихся ради этой власти.
Пошатываясь, двинулся к двоившемуся и вообще смутно видному в темноте парадному крыльцу: портальный узел надо забрать для демонстрации коллегам (главное, жену при этом случайно не вытащить). Центральная дорога из мраморных плит самым подлым образом пыталась уползти из-под ног. Ничего, скоро наведу здесь порядок, я же глава. И самое прекрасное: никто не будет мешать советами, спорить о цвете обоев и мебели. Кра-со-та!
Только почему-то паршиво.
И в проткнутое ухо будто кто-то дул. Накрыл его ладонью. Дорожка опять попыталась уползти. В темноте сада послышался истошный крик, дребезг, хруст. Развернулся на звук и чуть не столкнулся с чем-то бежавшим мимо. Это оно орало. Просто я его, похоже, плохо слышал.
— Стоять! — Я пошатнулся. — И свет!
По бокам дорожки загорелись два гриба-светильника, отчего тьма вокруг нас сгустилась. Вопли и грохот сменились невнятными всхлипываниями. На дорожке обильно зеленели выдранные травинки. Или выпавшие.
— Ко мне, — велел я хныкающей темноте.
Там появились смутные очертания двухметрового вертикального бревна. Двоясь, оно медленно выползало на свет, отразившийся в огромных, с тарелки, глазах. В этих несчастнейших глазищах стояли слёзы. На тощем древесного цвета теле вместо огромной копны торчали несколько клочков травы, словно Дуся не трёхсотлетний дух, а новорожденный.
Кто ощипал моего саддуха? Кто это урод, позарившийся на святое?
Как злодеи смогли пробраться в мой дом?.. А, я же сам его открытым оставил.
— Кто посмел? — Пытался разглядеть Дусю: кажется, саддух был чем-то измазан.
Дуся затрясся тощим тельцем и, лихорадочно указывая в сторону, попискивал и похныкивал. К сожалению, говорить хранители садов не умели. Но подозреваемых в этом издевательстве над исчезающим видом немного: соседи из разбогатевших коммерсантов.
Да, точно эти: без родовой магии завести саддухов сами они не могли, вот и обращались к длорам в затруднительном положении, даже ко мне пару раз, уж больно им Дуся статью приглянулся: двухметровый, травянистый, с целый стог сена… был.
— Изверги! — Душа наполнилась жаждой праведной мести, стукнул кулаком в грудь. — Лично злодеев ощипаю.
Но где их искать?
А ведь дочка коммерсантов Сомсамычев, живших через два имения от моего, пыталась подёргать Дусю за травяную шкурку, и когда я запретил, объяснив, что саддухи от прикосновений незнакомых людей нервничают и лысеют, девочка (десять лет ей, не ожидал такой несознательности) разрыдалась, родители вопили «Этожеребёнок!» и, кажется, смертельно обиделись, что я не дал их чаду трогать Дусю. Неужели это их месть?
Похныкивая, Дуся указывал трёхпалой лапой в темноту. Коварные злоумышленники ещё здесь? Тогда я с ними разберусь.
Закатывая рукава, решительно направился во тьму.
Споткнулся обо что-то.
Ещё более решительно выкорчевал гриб-светильник и, выставив вперёд, пошёл разбираться со злодеями.
Свет выхватил из тьмы осколки чего-то белого, руки, ноги. Не сразу сообразил, что это статую так размолотили. Кусты вокруг остались целыми, только белой пылью припорошены. А на низенькой травке газона — пучки длинных травинок.
Сердце заныло. Скомкав на груди рубашку, развернулся к Дусе и восхищённо произнёс:
— Ты сопротивлялся до последнего.
Голова Дуси дёрнулась, из глазищ размером с тарелки закапали слёзы. Дуся отчаянно закивал.
— Бедный мой малыш. — Отложил гриб, обнял похожее на бревно тело, которому едва доставал до груди, похлопал по узкой спине. — Не бойся, больше я тебя в обиду не дам.
Дуся растроганно поскуливал. Ещё раз его похлопав, я высвободился из жёстких объятий и подхватил гриб. И чем дальше шёл, тем трезвее становился: да тут случилось настоящее побоище! Дуся бегал вокруг дома и отбивался от преследователей. Я знал, что саддухи сильны, но не думал, что настолько, особенно мой — он отличался тонкой душевной организацией, нервностью и миролюбием.
Утешало то, что в погоне за несчастным Дусей злодеи разнесли понатыканные мамой уродливые статуи, от которых я не решался избавиться: всё же мамин подарок, а она умеет делать жизнь невыносимой. Но не теперь, когда я полновластный глава! Довольно усмехнулся. Руки потереть мешал гриб.
Всучил гриб Дусе и потёр ладони друг о друга: жизнь налаживается.
Жаль, нападавших в саду уже не было, хотя через трёхметровую стену без подручных средств не перебраться. Похоже, злоумышленники основательно подготовились и выжидали удобный момент, караулили: ведь не было меня от силы полчаса, а они успели столько натворить (и неизвестно, что ещё сделали бы, не окажись Дуся таким героем). Эх, вернись я минут на десять раньше, я бы им, я бы их… ух!
Но не вернулся и некого теперь ухать.
Восстановив защитные чары, я оказался перед сложным выбором: отправиться в клуб учёных мужей хвастаться порталом или ловить обидчиков Дуси.
***
«Туманный Альбион, блин, какой-то», — подумала я, в очередной раз споткнувшись в кромешном тумане. Бродила часа два, ноги уже гудели, но так и не поняла, повезло мне или не очень. Похоже, меня привезли в коттеджный посёлок (если можно жалкими коттеджами назвать огромные дома, силуэты которых проглядывали над трёхметровыми стенами). Судя по туману, он возле реки, и где-то недалеко горели торфяники (это судя по запаху дыма).
Если территория огорожена, мне, скорее всего, капец: похитивший меня олигарх (Зачем? Кто-нибудь может объяснить, зачем я ему?) наверняка проинструктировал охрану, чтобы меня не выпускали.
Если с территории имеется беспрепятственный выход в лес или на реку — может, ещё спасусь (вряд ли богатеи построили такой роскошный выселок в тайге, для южных регионов тут слишком прохладно, вероятнее всего, мы где-нибудь возле Москвы).
Послышался скрежет-цокот. Я застыла, сердце своим гулом пыталось заглушить страшный звук, но тот приближался, усиливался. Двигался на меня.
Вытянув руки, побрела в сторону. В тумане затеплился голубой свет. Пейзаж приобрёл ещё более потусторонний вид. Мне резко захотелось драпнуть, но под ногами захлюпала грязь. И браслет потяжелел. Даже не потяжелел, потянул в сторону, и рука приподнялась.
Пока я гадала, меня зацепили ниткой и тянут или в браслете магнит, и меня тянет к другому магниту (или всё это затянувшийся сон), из тумана показалась пара запряжённых динозавров, голубой фонарь на двухколёсном закрытом кэбе без кучера. Они остановились.
Натурально динозавры.
Несмотря на прикрывавшую их дымку тумана, было очевидно, что это не наряженные лошади (да и не могут лошади так долго ходить на задних ногах) или люди, а самые настоящие двухметровые ящеры! Обнимающийся стог, вернись — я на всё согласная…
Кажется, сердце перестало биться. Две взнузданные морды повернулись ко мне, голубой свет блестел на чешуйчатых макушках и принюхивающихся ноздрях.
У динозавров приоткрылись зубастые пасти. И зубы не плоские, как у травоядных, а острые, хищные. Какой идиот ездит на хищниках? Сглотнула.
«Они теплокровные, тут холодно, но они бегают, а значит, это не по-настоящему», — утешилась я, но, присмотревшись, поняла: ящеры в тёплых облегающих комбинезонах. Динозавры смотрели на меня, я на них, и ноги предательски слабели.
Мой мир рушился.
Я не в посёлок олигархов попала, а на секретную научную базу, где оживили динозавров и впрягли в кэб. И меня никогда-никогда не выпустят.
Резко захотелось к Павлику и Светке: лучше её силиконовые сиськи, чем эти плотоядно взирающие на меня морды. Конечно, на динозаврах сбруя, но вряд ли она помешает меня пожевать.
Дверца кэба отворилась, выглянул ослепительно красивый мужчина с зелёными волосами, в нарочитом беспорядке лежавшими на плечах. Именно ослепительно и красивый даже в ярко-голубом свете, делающим его похожим на покойника или русала. Он так уставился на привешенный мне браслет, словно я его из Лувра спёрла. Вылез. Одет он был в зеленоватую блестящую одежду, по фасону — как какой-нибудь денди девятнадцатого века, и явно с иголочки. В петлице фрака чернел незнакомый цветок.
В общем, очень настораживающая внешность, особенно если ты одинокая девушка в незнакомом месте.
И смотрел на меня так странно. Ошарашено я бы сказала. Морщился и куксился, словно не понимал, что перед собой видит (сюда, наверное, посторонних не пускали).
Настораживающий красавчик раскрыл симпатичный рот — и выдал невнятную руладу из тявкающих, вякающих и тягучих звуков.
Иностранец? Пришлось честно сознаться:
— Не поняла.
Он затявкал и замявкал с новой силой. В долгой невнятной речи я разобрала только слово, похожее на «дрель». Причём произносил он его, прижимая ладонь к груди.
— Тебя Дрель зовут? — осторожно предположила я.
Мужчина поморщился и снова начал о дрелях или длерях, или длорах (в общем, язык сломаешь, проще — дрель), постукивая себя в грудь. Зеленоватая голубоватость придавала ему угрожающий потусторонний вид, и похрюкивания расположения не вызывали.
Он шагнул ко мне — я назад.
Он улыбнулся — я показала кулак.
У него взлетели брови и округлился рот. В окошко дверцы за его спиной выглянула женская зелёно-голубая головка с припухшим лицом и что-то прохрюкала.
— Сабле — да! — ну или как-то так воскликнул Дрель.
Заплаканная (подозреваю, что заплаканная: в голубом свете кожа вокруг глаз казалась синевато-лиловой, почти как фингалы) девушка отозвалась недовольным тявканьем. Дрель снова обозвал её саблей и, отойдя в сторону, указал на мой браслет.
Рванувшись наружу, Сабля замерла в проёме и, странно склонившись, стала бить кулаком по стенке кэба. Динозавры переминались с лапы на лапу.
— Сабле — да, Сабле — да, Сабле — да, — закудахтал Дрель и бросился к ней.
Отличная возможность сбежать, но у меня ныли ноги, кругом туман, за два часа блужданий я не видела ни одного узкого прохода, а динозавры казались достаточно быстрыми, чтобы догнать меня по широкой улице.
Дрель дёрнул Саблю, что-то затрещало, она выскользнула из кэба, раскрывая синие крылья. Оба шлёпнулись в грязь, и я поняла: у Сабли не крылья, а просто разложился каркас платья под старину. В колоколе подола и пене кружев дёргались ноги. И это выглядело как-то так безобидно, и Дрель так воодушевлённо повторял: «Сабле — да, Сабле — да», что защекотало в груди, живот задёргали спазмы, и я, расхохотавшись, сложилась пополам.
Истерический смех захватил меня на пару мгновений. Утирая слезу и разгибалась, уловила движение. Резко выпрямилась: Сабля и Дрель уже стояли. Он чуть в стороне, но о нём я забыла, увидев глаза оказавшейся передо мной Сабли: в них пылала такая жгучая ненависть, что я икнула.
Её рука метнулась к декольте, выхватывая что-то холодно сверкнувшее — кинжал взвился для удара. Чисто на рефлексе влепила ей двоечку в челюсть. Как в замедленной съёмке видела мутнеющий взгляд, запрокидывающееся тело, выпадающий из её руки кинжал.
Пусть сложные приёмы в секции кикбоксинга я так и не освоила, но двоечку — удар левой-правой — наработала так, что тренер хвалил.
Сабля упала, верхняя юбка торчала колоколом, являя мне кружевной подъюбник. У Дрели глаза на лоб вылезли. Он смотрел на неё, на меня, на неё, на меня. И даже за голову схватился:
— Сабле — да?!
Снова безумно уставился на меня. Динозавры тоже смотрели на меня. Фонарь на карете вдруг разгорелся ярче, и в отразивших свет глазах Дрели будто вспыхнул синеватый огонь.