оть и говорил Раввер, что против моего вида не возражает, но сесть меня попросил в угол и подвинул свой стул так, чтобы больше меня загораживать. Лавентин просто сидел рядом и сжимал мои пальцы, как утопающий соломинку.

Дамы перетекали в противоположную от нас сторону, поближе к тронам. Мужчины осмеливались взглянуть в мою сторону лишь исподволь. А неплохим я щитом получилась для приватного разговора: многие любопытствуют, но дистанционно. Других, очевидно, держало подальше нежелание принять винный душ.

Императрица обмахивалась веером и закатывала глаза. Император о чём-то беседовал с невысоким смуглым мужчиной в красном мундире. От стен стала исходить лёгкая музыка, но то и дело фальшивила. Принцесса, спустившись с возвышения, вытащила из складок необъятной юбки книжечку и обсуждала её с молодой девушкой.

В общем, всё мирно, никто не пытался сжечь меня на костре. Хотя ещё неизвестно, что император скажет Лавентину тет-а-тет. Ведь только кровавый тиран будет рубить гостям головы прямо на банкете, а умный сделает это тихо после праздничного ужина.

Стискивая мои пальцы, Лавентин наклонился к Равверу и прошептал:

— Не издевайся. Что с ней?

— А ты попроси рассказать.

Вот ведь шантажист! Терпеть не могу таких людей.

— Пожалуйста, расскажи, — легко попросил Лавентин.

Раввер, скользя взглядом по изнывающим от любопытства мужчинам и подчёркнуто возмущённым женщинам, вкрадчиво произнёс:

— Я просил тебя жену одеть нормально. Выполнил ты мою просьбу?

— Но я объяснил ей правила поведения, как ты и просил.

— И на том спасибо. Хорошо: её нашли возле Ликортских складов.

Лавентин перегнулся через мои колени:

— Живую?

— Лавентин, веди себя пристойно, — шёпот Раввера напоминал шипение, он слегка подтолкнул Лавентина в плечо, но продолжал смотреть на гостей. — Ещё решат, что в довершение всего вы решили исполнить супружеский долг прямо здесь.

Из моей груди вырвался нервный смешок:

— Извините, что вмешиваюсь в разговор, но в моём мире люди даже на пляжах, где они находятся в… — Задумалась, а знают ли они бюстгальтеры и трусы, и решила объяснить без терминов. — Куда они приходят в тряпочках, едва прикрывающих груди и бёдра, супружеский долг прилюдно не исполняют. Да и тут, что-то мне кажется, некоторые пристойно одетые женщины и мужчины не упускают случая в какой-нибудь беседке… страсть разделить.

Бледный Раввер побледнел ещё сильнее, у него стал страшный взгляд, а Лавентин крепче сжал мои пальцы. Кажется, сейчас я проехалась по больному. Обоим. Попробовала закруглить всё философским:

— Главное не обёртка, а содержание.

— Но не когда содержание определяет свою обёртку, — ледяным тоном уверил Раввер. — И прошу больше не вмешиваться в наш разговор.

Я шумно вдохнула.

Спокойствие, только спокойствие. Лавентин снова наклонился вперёд:

— Министр, я очень хочу знать, что случилось со старшей Какики, и готов потешить твоё самолюбие, но жену не трогай. Я согласен с её аргументами относительно одежды. Она сюда не напрашивалась. И здесь в таком виде с моего согласия. Есть претензии — готов обсудить их лично с тобой. Но не здесь и не сейчас.

Я несколько оторопело разглядывала Лавентина. Это он дуэль сейчас предложил или перекинуться парой слов за стаканчиком горячительного? Помедлив, Раввер тихо отчеканил:

— Я же сказал, моё отношение к этому вопросу определяется мнением императора.

— У тебя ко всему своё собственное отношение, и тут тебе даже император не указ, чего бы ты ни говорил.

Глаза Раввера расширились:

— Лавентин.

У меня тоже расширились: обычно я сама право на любимую одежду отстаивала, и вдруг… С одной стороны ясно, что оскорбляя меня, Раввер оскорбляет Лавентина, а для джентльмена это повод вмешаться. Но и волнительно тоже.

— Так что со старшей Какики? — с прежней мягкостью спросил Лавентин.

— Убита.

Лавентин отшатнулся. У меня мороз пробежал по коже. Раввер продолжал:

— Простое физическое воздействие. Ориентировочное время смерти — три дня назад.

— Вместе с ним, — прошептал Лавентин.

Почесал затылок и облокотился на колени. Посидев так, достал из-за пазухи блокнотик с карандашом, открыл на чистой странице и стал задумчиво рисовать… цветочки. Хорошо, что не эмбрионы… а, нет, рано обрадовалась: среди цветочков проявилось что-то с лапками, хвостиками и острым хребтом, свернувшееся в позу зародыша.

С минуту Раввер наблюдал за получавшимся монстриком, потом развернулся к гостям. Что примечательно, стоило ему задержать на ком-нибудь взгляд дольше десяти секунд, и человек начинал передёргивать плечами, озираться. Страшный этот Раввер.

Лавентин вскинул голову:

— А можно мне снова осмотреть тело? И остатки кристалла источника? И…

— После разговора с императором, — отрезал Раввер.

И мы стали ждать разговора с императором.

В программу ожидания входили:

Сидение в углу около часа, пока в противоположном углу гости и императорская семья что-то обсуждали, причём к концу смотрели они больше на Раввера, чем на меня. Лавентин рисовал цветочки и эмбрионы, я тихо лезла на стенку.

Ужин на пятнадцать блюд и несчётное количество столовых приборов. Лавентин сидел пятым справа от императора, из чего я сделала вывод, что супруг у меня персона важная. Раввер отсел вместе со своей мрачной аурой поближе к монарху. Справа от меня оказался дедушка на грани апоплексического удара от моего непристойного вида, сидевшие напротив дамы смотрели в тарелки. Короче, дали поужинать спокойно, если спокойной можно назвать трапезу, когда приходится следить за соседями, чтобы знать, что каким прибором есть.

После ужина нас для групповых развлечений разделили по половому признаку, но Лавентин лишь на две минуты вышел вместе с мужчинами и вернулся ко мне, я едва успела дойти до окна, из которого открывался вид на залитые светом заходящего солнца гроты и фонтаны.

Кто-то начал играть на клавишных. Шуршали голоса. А мы с Лавентином стояли молча. Он думал о своём. Я проникалась осознанием, что мне жить в этом месте ещё год.

Ужас.

Наверное, стоило сердиться на Лавентина, что забыл предупредить о регламенте, но результат получился слишком веселым.

— Нас ведь больше ко двору не пригласят? — прошептала я.

— Думаю, что нет.

— Хорошо.

— Я тоже так считаю.

Мы, улыбаясь, переглянулись. Но за блеском задора в потемневших глазах Лавентина притаилась грусть.

Я наклонилась чуть ниже:

— Что там за убийство?

Оглянувшись на женщин, Лавентин склонился к уху, а его рука заскользила по моему браслету, скрытому тканью рубашки:

— Длоры владеют родовой магией. У каждой семьи свой источник. Главы, как ты и я, имеют к нему прямой доступ. Объём магической подпитки остальных членов рода определяют главы. Я оставил то же распределение, что было при моём отце, а пока ты не вмешаешься, женская часть будет распределяться по установкам мамы. Чем обширнее род, тем сильнее борьба за магию, часто в семьях начинаются сражения за право получить больше подпитки. Но недавно случилось невероятное… — Лавентин шумно вздохнул. — Только я подписал магический контракт и не могу об этом рассказать.

— Лучше бы не начинал.

— Тоже любопытная?

— Да. — Я смотрела на рубиновые брызги фонтана. — То убийство, о котором вы с Раввером говорили, как-то связано с исчезновением твоей мамы?

— Вероятно.

— И об этом тоже нельзя говорить?

— Нельзя, — мотнул головой Лавентин.

— Плохо…

— Да.

***

Думал, меня выгонят из женской гостиной, но, похоже, после нашего фееричного появления нарушение протокола визитов восприняли как нечто само собой разумеющееся. Удобно.

Взгляд скользил по изгибам гротов вслед за сверкающей водой, подобно ей разум струился по лабиринтам мыслей. И всё чаще оказывался перед фактом, что жена стояла слишком близко, и через нашу лёгкую одежду я чувствовал жар её тела.

Интересно.

С Сабельдой так не было, у её одежды теплопроводимость ниже. Да и встать так близко не получалось из-за подола. Наверное, люди в их мире намного ближе друг к другу и не так одиноки, ведь они могут ощутить тепло чужого тела.

Провёл ладонью по руке жены и отступил.

Надо обдумать убийство Какики. Наверняка целью был не он, а источник родовой магии. Министр считает, это нападение воюющей с нами из-за Черундии Галлардии. Но если бы я был галлардцем и проектировал операцию, я бы в первую очередь ликвидировал не Какики, а самый вовлечённый в войну род, ведь с каждым новым ударом повышается вероятность, что противник примет эффективные контрмеры.

А жена у меня тёплая и от её волос приятно пахнет блинным пирогом.

Я придавил пальцы ко лбу: надо думать о крови Какики и о кристаллах родовой магии.

***

Лавентин думал. При этом иногда сопел, как ёжик. Кажется, ему нужен предмет для сосредоточения, и просто стоя у окна он такого не находил.

Хотелось задать много вопросов. Например, на этот год он отправит меня в путешествие или оставит дома? Ведь если браслеты будут нас притягивать, разумнее всего разъехаться подальше друг от друга.

А возвращение в мой мир вместе с Лавентином… Придётся его с собой везде брать, а то такого дома одного оставишь и потом дома не досчитаешься.

И Павел…

Сердце привычно кольнуло, но мысли о нём я погнала: разведусь и квартиру буду делить до последнего. Из принципа.

Работа… нравилась, и коллектив хороший. И соцпакет… Ладно, с рубинами от Лавентина мне не соцпакет нужен, а охрана…

Ко многому я была готова, но настроиться на то, что о мелочах вроде работы думать не надо, оказалось почти нереально. Почти так же сложно, как осознать, что нахожусь в другом мире.

И что в этом мире у меня есть фиктивный муж, немыслимый социальный статус, живой дом и ребёнок на руках, с которым тоже надо что-то делать. А о детях я знаю лишь в теории, потому что мне племяшку выдают только в кино сводить или с ней посидеть мультики или фильмы посмотреть.

И вообще… я только сейчас подумала, что когда детей из семьи забирают, им обычно медосмотр делают. Вере тоже, наверное, надо.

Фонтаны стали ритмично вздымать струи, чертить ими узоры. Я поняла, что смотрю на погружающиеся во тьму гроты и почти не слышу музыку, которую продолжали наигрывать женщины. Оглянулась: дамы плотным кружком сидели вокруг подобия клавесина и самозабвенно слушали игру императрицы.

Дверь в зал отворилась, и слуга возвестил:

— Император требует длора Бабонтийского с супругой.

У меня засосало под ложечкой.

Через две минуты мы оказались возле золочёных дверей. Короткий стук, бесшумное движение открывающейся створки — и слуга жестом предложил пройти в отделанный синим кабинет.

— Без церемоний, можешь смотреть, — Император сидел за массивным столом, в сравнении с которым казался ещё более сморщенным и усохшим.

На кресле сбоку с напряжённо прямой спиной застыл Раввер. Но на столике с другой стороны стояла бутылка и четыре бокала, что намекало на дружескую обстановку. Если бы не грозный взгляд императора, направленный на Лавентина. Тот встал так близко ко мне, что наши руки соприкасались.

— Надолго она здесь? — спросил император.

Прошагав к столику, Лавентин налил бокал и подал Равверу алую жидкость:

— Выпей.

Взяв бокал, Раввер медлил. Лавентин понурился:

— На год.

Раввер вскочил, его грудь часто вздымалась, вино плеснулось на роскошный ковёр:

— Ты… Ты хоть понимаешь, что… Этого ни один человек не выдержит!

Я открыла рот спросить, но Лавентин развёл руками:

— Ничего не могу поделать. Нет, я попытаюсь, даже к родовому духу воззвал, но, похоже, придётся принять это как факт.

И что Раввер так волнуется? Дом Лавентина я больше разрушать не собираюсь и ко дворцу больше на пушечный выстрел не подойду.

Император вытащил из письменного набора золотую ручку и покрутил её в пальцах.

— В принципе, меня это устраивает. — Он уставился на Лавентина. — Я ведь тебя предупреждал: ещё одна выходка — и запрещу посещать официальные приёмы.

— Простите.

— И знаешь, мне кажется, ты специально каждый визит что-нибудь устраиваешь, чтобы получить этот запрет.

Так вот в чём дело! Лавентин молча смотрел в пол. Император приподнялся:

— Так, это ведь так?!

— Я бы мог полезными делами заниматься вместо того, чтобы попусту тратить время на разговоры с…

— Я понимаю, ты скучал при дворе, когда тебе было десять. И в пятнадцать это простительно. Но тебе двадцать три! Раввер в твои годы уже отслужил в Черундии и стал министром, а ты всё думаешь, как бы приём сорвать. Сколько тебе ещё нужно лет, чтобы повзрослеть?

О боже, как мне знакомы эти разговоры. Лавентин грустно отозвался:

— Лет десять-пятнадцать.

Бедный. Я ему от всей души сочувствовала: в этом дворце даже мышь от скуки повесится, не то что такой интересный парень.

— Да я столько не проживу! — Вскипел император. — Что, хочешь совсем со мной не встречаться?

— Ну что вы. С вами — всегда с удовольствием, а вот с остальными гостями официальных приёмов…

— Год. Я отлучаю тебя от обязательных приёмов на год. И Сарсанна, когда оправится, займётся вашим воспитанием, дорогие мои Бабонтийские.

А я-то тут при чём? Через год меня здесь не будет, зачем мне учить их этикет? Срочно надо напомнить, что я здесь временно. Но как сделать это по этикету, чтобы не вызвать ещё большего желания меня ему обучать?

Лавентин подался вперёд:

— Я осознал. Вот только сейчас осознал, насколько неподобающим было моё поведение. Правда-правда. Мне стыдно. Я потрясён до глубины души, и как это я раньше не замечал?! — Он стукнул себя по лбу. — Этого больше не повторится.

— Конечно, не повторится. Сарсанна тебе все-все правила напомнит, а за каждый новый промах я буду назначать её твоей учительницей манер.

Бледнея, Лавентин сглотнул.

Я уже боюсь этой таинственной Сарсанны.