пути я всё же задремала, поэтому взошла на крыльцо дома сонная, плохо соображающая. Озарённый светильником над входом Лавентин казался старше. Он отворил передо мной дверь:

— Пожалуйста, никуда не выходи одна и не принимай писем. Заклинания очарования не относятся к атакующим, поэтому противостоять им можно только волевой постановкой щита.

— От получения писем ты меня отучил, — усмехнулась я. — Но я бы предпочла, чтобы ты научил меня всяким штукам, а то у вас маньяк бродит.

— Да, к сожалению, даже в доме ты не в безопасности.

— Умеешь ты успокоить девушку.

Лавентин озадаченно нахмурился:

— Мне казалось, в такой ситуации разумнее сказать правду.

— Конечно, — похлопала его по плечу, скользнула ладонью на предплечье. — Спасибо, что предупредил. Только не удивляйся, если по возвращении не найдёшь в доме ни одного окна.

— Дверь тоже запечатай, оставь только верёвку от колокольчика, чтобы я мог до тебя дозвониться.

— Хорошо.

— Мне пора.

Но он стоял на месте. Мы смотрели друг другу в глаза. Лавентин тихо добавил:

— Начало приёма вышло просто замечательное.

— Сногсшибательное.

Мы засмеялись. Моя рука соскользнула с его предплечья, наши пальцы переплелись.

Из кэба у крыльца выглянул Раввер:

— Время.

Вздохнув, Лавентин подтолкнул меня к двери.

Только закрыв её за собой, поняла, насколько спокойнее было в его обществе.

Оглядела тускло освещённый дом: окно в прихожей затягивалось, входная дверь слилась со стеной.

— Мой дом моя крепость.

Голос звучал гулко и одиноко.

В своей спальне, голубоватой от света ночника, я обнаружила спавшую в кровати Веру. На стуле уже ждало очередное роскошное детское платье. А меня — мягкий большой халат.

Завтра решу, что делать.

А в общем, Лавентин прав, надо воспринимать этот год отпуском, поездкой на курорт.

Надеюсь, у самого Лавентина всё буде в порядке.

***

— Это точно оттуда? — У меня не только пальцы зудели, но и внутренности скручивались.

— Нет, я так решил пошутить от нечего делать, — отозвался министр. — Люблю, знаешь ли, веселиться в критических ситуациях.

Его слова заставили меня оторвать взгляд от осколков на столе и посмотреть на министра.

Он не шутил. И строго дозированную иронию всегда направлял на других. Но себя не высмеивал.

До этого случая.

— Тебе точно нужно в отпуск, — пробормотал я и натянул перчатки из тонкой кожи.

— Если разберёмся с этим делом — возьму.

Министр усомнился в своих силах. Министр собрался в отпуск. Сегодня снег выпадет.

Едва я зарядил магией прожектор, эти мысли вылетели из головы. Луч света пронзил огромные куски кристалла из источника родовой магии Какики, сложенные на столе в примерно правильной последовательности. В этом свете, заигравшем в высветлившихся гранях, стало окончательно ясно, что внутри кристалла вплавлена…

— Мумия, — произнёс министр. — Как и там.

Он развернул прожектор ко второму, цельному кристаллу, извлечённому из особняка Сомсамычевых. Он был значительно светлее принадлежавшего Какики, поэтому свёрнутые в позу эмбриона мощи просматривались лучше.

Теперь понятно, почему магия запоминает команды и может что-то решать, а разумная форма моей магии принимает облик женщины. Не удивительно и то, что её вызов сопровождался столькими предостережениями: всё живое обладает волей, а потому непредсказуемо. И всякая непредсказуемость опасна — это я по себе знаю.

Кристалл поглощенного магоедом источника стал хрупким, но его мы вскрывать не стали. Я внимательно осмотрел лишь разорванную мумию из источника Какики.

Это была женщина. Маленькая, хрупкая, как и большинство родичей длора Какики. Её кости в какой-то момент приобрели гибкость, но позже снова отвердели, а внутренности покрылись кристаллами — как и у него. Кристаллы проросли через кожу, соединившись с внешней кристаллической оболочкой.

Я всё это фиксировал и очищал мумию в зловещей тишине под присмотром министра.

Мы оба долго рассматривали собранное по кусочкам тело. Накрыли его простынёй.

— Пойдём, — министр мотнул головой в сторону металлической двери.

Он запер её за нами на несколько физических и магических замков. Я снова удивился тому, что в особняке министра есть отдельные, незатронутые магией дома, подземные помещения.

Мы поднялись в гостиную на первом этаже. Занимавшийся рассвет бросал на дорогое убранство комнаты кровавые отблески.

Меня замутило то ли от усталости, то ли от осознания происходящего. Я распластался на кресле. Руки и ноги налились тяжестью, казалось, я не смогу сделать ни шага.

Министр открыл бар и налил полный бокал янтарного креплёного вина.

— Будешь? — спросил устало, потом мотнул головой. — Нет, пожалуй, тебе нельзя, а то ещё что-нибудь натворишь.

Прихватив бутылку, министр отошёл к креслу и, отпив полбокала, практически рухнул на сидение. Несколько капель плеснулись на ковёр. Затирая пятно носиком ботинка, министр глухо произнёс:

— Везде, во всех письменных упоминаниях, в каждой легенде источники называются даром Фуфуна Великого, чем-то неповторимым, недостижимым. А это просто законсервированные трупы.

Я считал, что не просто трупы, но делиться своим предположением пока не собирался, слишком оно… опасное.

— Мы всегда так гордились принадлежностью к длорам, считали это положение уникальным, — министр покачал бокалом, — а получается, какой-нибудь простолюдин может законсервировать подходящий труп и тоже стать длором.

— Вряд ли найти подходящий труп легко.

— Будь это сложно, секрет происхождения источника не прятали бы. Придумали бы легенду об основателях рода, обращённых в камни, но ведь нет. Просто вымарали из истории способ, чтобы длоров не стало слишком много.

А мы открыли древнюю тайну. Только я не испытывал радости, было тошно. Возможно, от недосыпа и голода, но думать об источниках магии оказалось физически неприятно, словно что-то выталкивало из меня это знание. Я тихо спросил:

— Ты кому-нибудь будешь рассказывать об этой находке?

— Не знаю. Все, кто это видел, уже плывут на освоение Новой земли.

— Это почти верная смерть, — заметил я, помня о суровом климате, болезнях и ядовитых животных заокеанских территорий.

Министр допил вино и налил ещё. Покачал бокал, разглядывая подкрашенную восходящим солнцем янтарную жидкость.

— Я даже императору ещё не сказал.

— Не думаю, что это произвело бы на него сильное впечатление. В нём меньше идеализма длоров, чем в тебе.

— Вероятно. — Министр махом осушил бокал и заново наполнил.

Кажется, пора было откланяться, но тошнило при мысли о напряжении, которое потребуется для того, чтобы встать, ехать, дозваниваться до жены. Министр снова приложился к бокалу.

— Не знал, что ты столько пьёшь, — произнёс я.

Допив и это, слив остатки из бутылки в бокал, министр глухо ответил:

— На людях столько не пью определённо.

Сквозь усталость пробился зуд любопытства:

— А не на людях?

— Лучше не считать, так спокойнее.

Так вот почему он такой бледный обычно: работа в помещении, алкоголь по вечерам. Тяжело быть министром, даже если очень хочется им быть.

— Проблемы на работе, — покивал я.

— В личной жизни. Во многом благодаря тебе. Ты понимаешь, что при моём положении в обществе, стране и даже на международной политической арене мой настоящий брак должен быть приличным, с женщиной, имеющей хорошие связи или хотя бы достойную родословную. — Министр допил вино и направился к бару. — Ты должен найти способ снять браслеты.

Он звенел бутылками и графинами. Политик во всём, даже в личной жизни.

— Постараюсь, — пообещал я. — В крайнем случае, снимем их через год. Если проявить волю…

— Никакой воли не хватит сопротивляться зову браслетов.

— Но они же не могут в буквальном смысле заставить исполнить супружеский долг. Да, они будут притягивать, оказывать физическое воздействие, но разум сильнее. Если принять твёрдое решение устоять и следовать ему…

Министр стал пить прямо из хрустального графина. Я сидел с приоткрытым ртом. Выдержки у министра хватило только на половину литрового объёма. Закупорить графин он уже не смог, просто поставил в бар. Не поворачиваясь, спросил:

— Знаешь, почему Талентина покончила с собой?

О том, почему первая жена министра умерла, не дожив до их первой годовщины, ходило множество самых невероятных слухов. Но правды не знал никто.

— Ты не рассказывал, — заметил я.

— Мои ухаживания и предложения она приняла под давлением родственников. Даже я бы сказал из-за их шантажа. В первую брачную ночь она разрыдалась и призналась, что любит другого, без него ей не жить, и если я хоть каплю её люблю, то должен отпустить. — Не оборачиваясь, министр помахал рукой. — Конечно, я был молод и благороден, тоже верил в силу воли и прочие глупости. Считал, что никакой брачный браслет мне не указ, и если я захочу… — Он заскрежетал зубами. — А потом начался кошмар. Во снах. Наяву. Мы часами не могли отойти друг от друга. Порой было трудно понять, где сон, где реальность. И в какой-то момент физическое воздействие стало настолько велико, что мы не удержались. Ночью, пока я ещё спал, Талентина осознала, что навеки привязана ко мне и не будет с любимым, написала прощальную записку и утопилась. Конец истории.

Наверное, мне следовало посочувствовать, но министру опасно сочувствовать, обидится ещё. Когда он ногу сломал, а я посочувствовал, сильно обиделся. Здесь же ситуация хуже.

Министр опёрся на бар, вытащил графин с чёрной жидкостью. По-прежнему на меня не смотрел:

— Я рассказал тебе, чтобы ты осознал: год ждать не получится. Ты должен придумать, как снять браслеты или как вернуть женщин в их мир. Что угодно, — его голос повышался, дрожал. — Любой вариант, только не повторение этого всего! Ты меня понял?!

— Да.

— А теперь иди! Отсыпайся! И работай! Ты должен всё исправить!

— Да, — я поднялся.

Подошёл к двери. Вернулся на середину комнаты. И не знал, что сказать.

Вышел. Постоял у входа. Нет, так нельзя! Я заглянул внутрь.

Стоявший боком ко мне министр перестал пить из графина.

— Прости, я не хотел, — это был тот редкий случай, когда я извинялся искренне.

— Ты никогда не хочешь, — голос плохо слушался министра. — Но почему-то всегда делаешь.

Я не стал напоминать, что временный брак показался ему замечательной идеей. А ещё я чувствовал, что министра надо как-то поддержать. Но как? Я никогда не был силён в отношениях с людьми.

— Может, всё не так уж и плохо? — осторожно предположил я. — Мне моя жена очень нравится, я бы на ней по-настоящему женился. А ведь твою тоже браслеты родовые выбирали…

— Лавентин!

— Я хотел…

— Это ты можешь жениться, на ком хочешь! — прорычал министр. — А я, если уж вынужден жениться, должен сделать это во благо страны. Мне нужен выгодный брак!

— Жена тебе нужна нормальная, ты один не можешь, — пробормотал я и закрыл дверь.

С той стороны об неё разбился графин. Ну а я что? Я ведь всё правильно сказал, не всем эмбрионов и работы достаточно для жизни, а он сопьётся ещё, и кто внутренними делами заниматься будет? Министр-то он хороший.

Я огляделся по сторонам. Когда мы шли в подвал, цвета обстановки были светлее, теперь тона преобладали мрачноватые, даже чёрный цвет появился в переплетениях узоров обоев и ковров.

Скучно жена министра домом распоряжалась, самое то для него.

Усталость навалилась с новой силой, я поплёлся к выходу, удостаивая интерьеры дома лишь мимолётным, рассредоточенным взглядом. В них, пожалуй, было что-то чужеродное, но в целом выдержано в стиле прежней хозяйки.

Ноги вдруг по щиколотку погрузились в чёрную жижу пола.

— Эм, — я огляделся.

В холле никого не было. Стены стремительно чернели, лестница на второй этаж оплавлялась. Стёкла огромных окон подёрнулись дымкой.

Так выглядела тоска хозяйки… Возможно, министр прав, и его жену надо скорее возвращать назад.

Идти было тяжело, с каждым шагом я погружался всё сильнее.

«Как бы не засосало», — я снова огляделся по сторонам.

Никого.

Вряд ли жена министра хотела устроить такое осознанно, скорее всего, дом воспринимал её сны, неконтролируемое разумом настроение.

Приложив ладонь к горлу, я послал магический заряд в голосовые связки и заорал:

— Проснись!

Стёкла лопнули, рассыпались дребезжащими лезвиями. Свежий воздух хлынул в холл. Меня вытолкнуло из твердеющего пола, и я быстро пошёл к двери. В ушах слегка звенело. Я быстро сбежал с крыльца. Кэб по-прежнему ждал у входа, ящеры испуганно озирались.

Прыгнув в кэб, я крикнул в окошко:

— Поехали.

Правивший кэбом полицейский не шелохнулся. Так и пришлось ждать министра, пока он не проорал из разбитого окна, что я могу катиться куда подальше.

Кажется, страна в опасности. И всё потому, что я на радостях рассказал ему о фиктивном браке с иномирянкой.

Надо было тогда промолчать.

Покачиваясь в кэбе, я задумался над страшным рассказом о первой жене министра, и вдоль хребта пробежал холодок.

Мы с моей женой тоже можем не сдержаться, закрепить брак пожизненно. И хотя это по отношению к ней было бы несправедливо, подобная перспектива меня не только не огорчала, а даже вызывала приятное трепетное ощущение в груди.

Бабонтия права: мне выбрали идеальную женщину. Жаль, что мой мир настолько чужд и враждебен ей.