ля большей надёжности расчищенный в завале колодец укрепили распорками и сверху положили деревянную раму. Спасательная химера вцепилась в неё когтями и шарила внутри росшими из спины живыми лентами. Посланный мной импульс магии показал, что первая на очереди для извлечения — жена.

Разум проанализировал крепления, приложенные силы, использованные заклятия и пришёл к выводу, что всё должно получиться, и мамину камеру после удаления камеры жены от обрушения кирпичей защитит лежащая поперёк балка. Но сердце волновалось и норовило выдать пульс за сто ударов в минуту.

Кусая губу, я плотнее закутался в покрывало.

— Расширяем поле для экспериментов? — насмешливо уточнил Хлайкери.

Он стоял лицом к спасательной химере, но взглядом косил на меня.

— Министр допустил сюда прессу? — спросил я.

Впрочем, всё равно ничего не расскажу: за несанкционированные откровения с ним министр мне голову открутит.

Хлайкери обнажил зубы в улыбке:

— Взрыв в близком к острову длоров квартале не то событие, которое можно замолчать. Пришлось Равверу пойти на сотрудничество с моими «Горячими новостями Динидиума».

— А, понятно, — кивнув, снова уставился на спасательную химеру: она сделала первый шаг вниз, натягивая росшие из спины ленты.

— Лавентин, ты, конечно, не от мира сего, но должен хотя бы из вежливости потешить моё самолюбие и удивиться тому, что я уломал самого Раввера.

— Работа у него такая, иногда быть уломаным, — пожал плечами я, мысленно прикидывая, насколько успела подняться камера с женой: на полметра.

Да и в любом случае договорённость с «Горячими новостями Динидиума» — не худший пункт в послужном списке министра, уж получше бойни в Черундии с последующей казнью нескольких тысяч повстанцев. Деловое общение с послом Охтандии, одним из любовников его последней жены, тоже вряд ли приятнее договора с Хлайкери.

— Так что же здесь произошло? — Хлайкери выступил вперёд, и в поле зрения показались колыхавшиеся на ветру чёрные перья.

— Министр договаривался, пусть он и рассказывает.

Хлайкери рассмеялся:

— И я ещё считал его нелюбезным.

Министр, как и всякий политик, часто был любезным. Просто Хлайкери не попадал в сферу его интересов.

Спасательная химера застыла, её ленты так сильно натянулись что, казалось, оторвутся. Я закусил губу.

— Лавентин, всё написанное перед печатью будет утверждаться Раввером, поэтому как длор длору скажи, что тут произошло. Я от любопытства изнемогаю весь.

— У меня контракт, — я подступил ближе к развалинам. Скрип камней и хрусталя тревожил, стискивал сердце. Хватит ли прочности лент? Удержит ли балка кирпичи над маминой камерой? — Пусть министр тебе продиктует, что писать.

— Ох, ну что за люди нынче пошли. Я же за вас радею, всё хочу представить в лучшем виде, а вы…

— Меньше знаешь, крепче спишь, — министр подошёл сзади и хмуро смотрел на обернувшегося Хлайкери.

— Любопытство не порок, — отозвался тот.

— Порок — нарушать только что заключённые договорённости. Я сказал, что печатать ты будешь информацию, которую предоставит мой секретарь. А здесь твоё присутствие — лишь видимость деятельности.

— Вот я и создаю видимость, — вскинул руки Хлайкери. — Уверен, многие заметят моё позорное изгнание и охотнее поверят материалу. Особенно если ты не поскупишься на факты.

— Для создания видимости беседы ты мог говорить о погоде. А сейчас уходи, дальнейшее — юрисдикция особого отдела.

Несколько секунд Хлайкери, сощурившись, смотрел на него. Натянуто улыбнулся, кивнул и зашагал прочь. Чёрные перья на его плечах нервно вздрагивали на ветру. Хлайкери несколько раз оборачивался и, провожаемый строгим взглядом министра, вышел за кордон полицейских, исчез в одном из кэбов.

Спасательная химера продвинулась ещё на несколько шагов, над деревянной рамой появился край стазис-камеры.

Потирая ноющие рёбра, я спросил:

— Не боишься, что злоумышленники попытаются избавиться от свидетелей?

— Именно потому, что этого боюсь, я до сих пор здесь. — Министр снял со спрятанного под рукавом родового браслета серебристую подвеску в виде глаза.

Едва шарик упал на землю и растворился, моё сердце нервно дёрнулось от всплеска тёмной родовой магии министра. Стазис-камера жены наполовину показалась из завала, и внутри неё всё было чёрным от только что наложенного заклятия.

— Сколько времени продлится маскировка? — Я подавил желание растереть грудь, чтобы избавиться от неприятного ощущения, и это напряжение отозвалось болью в рёбрах и ключице.

Министр покосился на меня, будто решая, стоит ли выдавать тайну своей магии, потом понял, что я и так время посчитаю.

— Сорок две минуты.

— Всех вытащить не успеют.

— Сколько успеют.

Стазис-камера жены наконец целиком вылезла на поверхность. Химера распутала ленты. Солдаты, повинуясь приказам командира, подхватили камеру и понесли вниз к одной из подвод. Нога идущего впереди солдата провалилась между камней, камера накренилась. Я метнулся на помощь, но спасательная химера обвила хрустальный короб лентами, и падение прекратилось.

Только когда чёрную от магии министра, оплавленную и пыльную стазис-камеру опустили на подводу, я свободно выдохнул. Спасательная химера уже устроилась на раме и шарила внутри завала спинными лентами.

— Надо ей глаза сделать, — я посмотрел на министра. — Почему я не подумал снабдить её глазами на эластичных щупальцах?

У него стало какое-то странное выражение лица. Я попытался объяснить ход своих мыслей:

— Ну смотри, когда надо просто живое существо достать откуда-то, ленты, конечно, даже отдельно от химеры с этим справятся, но сейчас и участие её сознания в работе не гарантирует положительного результата, ведь она не видит, что там внизу, ей приходится судить лишь по притуплённому осязанию. Ей не хватает глаз там. Но на ленты их располагать нельзя — помешают работе. Значит, надо сделать щупальца с глазами, чтобы они могли проникать в труднодоступные места и…

— Лавентин, твоя животина используется для извлечения всяких застрявших не у места идиотов и поиска утопленников. Глаза на щупальцах ей не нужны.

Больше книг на сайте -

— Но…

— Она и так прекрасно работает.

— За свой счёт их приделаю.

— Прежде чем что-то куда-то приделывать ты должен кое-что снять, — процедил министр, но я так задумался о проблемах соединения зрительных окончаний и обучения химеры пространственному восприятию с динамичными дополнениями тела, что не сообразил, о чём он, и рассеянно уточнил:

— Что снять?

Министр шумно втянул воздух. И выражение глаз такое, словно хотел меня придушить.

— А, браслет снять, — сообразил я.

Он надвинулся на меня и грозно уточнил:

— Ты этой проблемой вообще занимаешься? Хотя бы немного?

— Я с духом родовым проконсультировался.

— Отлично. А что ещё ты сделал?

Да ничего, я и у духа-то спросил мимоходом, но об этом, наверное, лучше не говорить.

— Мама.

— Очень надеюсь, что теперь, когда она найдена, ты вплотную займёшься моей проблемой.

— А убийство Какики? Разве это не приоритетное дело?

Его губы дрогнули, взгляд изменился.

— Да, с убийством надо разобраться скорее, — выдавил министр.

— Мне кажется, мамины похитители имеют к этому отношение. И нападавшие на Сарсанну. Их допросили?

— Нет, — министр перевёл взгляд на спасательную химеру, натужно тащившую стазис-камеру мамы.

— Почему?

— Они исчезли из больницы. Или вовсе до неё не доехали. До сих пор разобраться не можем.

— А полицейский, который должен был сообщить о том, что мы идём по следу похитителей?

— Я только что спрашивал. Никто ни о чём подобном не предупреждал. Я отправил людей допросить тех, кто остался у твоего дома.

— А второй полицейский? Он же ехал с нами, — я огляделся по сторонам. — Это ведь он рассказал, что с нами случилось?

— Его привалило. Не насмерть, но когда его отправляли в госпиталь, он был без сознания. И прогнозы не слишком благоприятные. А то, что ты в деле замешан, полицейские узнали от свидетелей и сообщили мне.

Стазис-камера мамы со скрежетом проехалась по раме и кирпичам. Магический узор проступал на хрустале красными линиями, сигнализируя о критическом состоянии. Штатно вывести маму из стазиса не получится, и стремительно понизился шанс сохранения последних перед наложением заклятия воспоминаний.

— Вот ведь… — министр вздохнул.

— Надеюсь, у других дела обстоят лучше, — тихо произнёс я.

— Не думаю. Нам в этом деле катастрофически не везёт. Какая-то беспросветная чёрная полоса…

— Прорвёмся.

Министр неопределённо хмыкнул. Камеру мамы спускали к подводе, где ждала пробуждения жена. Я обернулся к министру.

— Новые камеры уже привезли?

— Скоро будут.

Дёрнув плечами, он покосился в сторону. Я взглянул туда же: Хлайкери пробрался на оцепленную территорию и наблюдал за нами из-за палатки.

— И как это ему удаётся? — раздражённо произнёс министр. — Ведь везде пролезает. Не удивлюсь, если однажды во время секретного совещания обнаружу его под столом.

— У вас там магическая защита, а он магией принципиально не пользуется.

— Это он так говорит. Но, судя по «Горячим новостям», Хлайкери любитель приукрасить действительность.

— Может быть. Но у вас надёжная защита на кабинетах для секретных совещаний, я и старую-то три недели взломать не мог, а он…

— Лавентин!

На нас уставились солдаты и их офицеры, даже спасательная химера. Схватив меня за покрывало, министр прошептал:

— Зачем ты взламывал кабинет для секретных совещаний?

Язык мой враг мой. Когда я это запомню?

— Из любопытства, — честно признался я.

Кажется, у министра намечался нервный тик.

— Мне было одиннадцать, дворцовые приёмы казались страшно скучными, вот я и… Ты не думай, император об этом узнал и велел усилить защиту, я в неё кое-что добавил, так что не переживай: Хлайкери под столом ты не найдёшь.

— Спасибо, утешил, — без малейшего намёка на благодарность отозвался министр.

В глубине завалов что-то противно заскрипело, спасательная химера застыла. Военные растерянно смотрели под ноги и на деревянную раму. Но звук не повторился, и извлечение камер из-под завала продолжилось.

Через дом от взорванного особняка располагалась бакалейная лавка. В её просторное складское помещение, тоже оцепленное военными, доставили новые стазис-камеры и те четыре, что успели извлечь из-под обломков.

Силовые линии у всех, кроме камеры жены, горели красным. Злоумышленники не уничтожили этих людей, но как свидетелей их дискредитировали. Даже если кто-то сохранит память о произошедшем перед усыплением, суд эти показания не примет.

Обработавшие меня хирург и медсёстры считывали показатели с камер, будто заполненных чернилами благодаря повторно наложенному заклинанию министра. А он силён: мало кто может два раза подряд активировать одно и то же фирменное заклинание рода.

Сам он бродил между складом и завалом, отчаянно пытаясь всё держать если не под контролем, то хотя бы на виду. Интересно, а он через свою магию знает, кто находится внутри камер или для него это такая же загадка, как для остальных?

— Начнём с этой, — хирург указывал на стазис-камеру жены.

Морщась от боли в ноге, я встал с табуретки и положил ладонь на хрустальное изголовье.

Медсестра взяла с подноса круглый камень экстренного дестазис-ключа и приложила к уплотнению на боку камеры. Хрусталь озарился голубоватым светом силовых линий, крышка щёлкнула, но линии продолжали гореть, не выпуская жену из сетей стазиса.

— Вы и вы, снимайте, — велел хирург ближайшим к нам солдатам.

Они медленно приподняли крышку. Исходившие из неё голубоватые нити стазис-заклятия утопали в окутавшей жену тьме. Хирург осмотрел нити, внутреннюю сторону бортов нижней части камеры и недовольно цокнул:

— Придётся перекладывать.

Одним движением астрального лезвия он рассёк нити заклятия, и они остались торчать над тёмным коконом с женой, словно стеклянные травинки. Пока солдаты отставляли крышку, хирург подтолкнул ближе каталку с новой камерой.

— Я сам, — сказал я.

Хирург сжал моё плечо:

— Постельный режим и покой.

Надавил лишь чуть-чуть, а боль хлестнула огненной плетью, я весь сжался.

Солдаты подхватили жену за ноги и под руки, вмиг переложили на хрустальное ложе.

Обрезанные нити заклятия затрепыхались, пытаясь дотянуться до крышки. Пока солдаты осторожно её закрывали, мы с хирургом следили, как нити соединяются с силовым узором. Соединились все.

— Отлично, — констатировал хирург. — Самое лёгкое позади.

Он мрачно посмотрел на сиявшие алым камеры.

— Продолжите, пожалуйста, с неё, — я указал на ту, в которой лежала мама.

Дождавшись кивка, опустил взгляд на камеру с женой. Тьма министра спадала, обнажая рыжие пряди и овал лица.