астойчиво пищали комары.

А нет, это в ушах звенело.

Мышцы были словно желе.

— Все неприятные ощущения скоро пройдут, — нежно пообещал Лавентин.

С десятой попытки веки разомкнулись. Выглядел он неважно: на скуле — лиловый синяк, на лбу белела повязка. Вместо одежды на нём была серая тряпка.

Огляделась: какой-то склад.

Лежала я в ящике, полупрозрачные стенки которого мешали толком осмотреться.

Точнее, лежала в гробу.

Хрустальном.

Может, и не хрустальном, но очень похожем на такой.

Спящая красавица, ё-моё. Или Белоснежка без гномов.

А надо мной лохматый принц с розовой шестилапой хренью вместо коня.

— Ты меня поцелуем разбудил? — сипло уточнила я.

— А надо было? — И взгляд такой виноватый.

Улыбнулась:

— В нашем мире спящих в хрустальных гробах девушек будят исключительно поцелуями.

— О. Прости, не знал, — Лавентин наклонился.

Я открыла рот возразить, но его губы прижались к щеке.

Чмок.

— Ведите себя пристойно, — проворчал Раввер.

Лавентин выпрямился:

— Она моя жена, я имею право целовать её в щёку на людях.

— При встрече и прощании, — сурово уточнил Раввер и положил ладонь на борт моего гроба.

— Мы, можно сказать, только что встретились. И это традиция Сашиного мира — будить в стазис-камере поцелуем.

— Разбудил — свободен. Мне надо её допросить.

— Только повежливее, Саша моя жена.

— Об этом невероятно трудно забыть, — нависая надо мной, ещё мрачнее произнёс Раввер.

Сбежать бы подальше, но мышцы не повиновались. Совсем! Надвигалась паника, сердцебиение учащалось. Что со мной? Только шевельнув пальцами, я облегчённо выдохнула: не парализована.

Раввер сверлил меня угрюмейшим взглядом. Директор и завуч в одном флаконе, только перед теми я стояла, а перед ним лежала, от чего ощущение беззащитности зашкаливало. Закопаться бы поглубже, вон я даже в гробу уже, дело осталось за малым…

— Что произошло? Расскажи подробно.

Только после его приказа поняла, что с памятью что-то не то. Морщась от рождённой мысленным напряжением головной боли, я пыталась сложить обрывки воспоминаний в цельный узор.

Раввер терпеливо ждал. Присевший возле соседнего гроба Лавентин ободряюще мне улыбался, так что постепенно я расслабилась, и воспоминания прояснились.

— Лавентин придумал заклятие, чтобы отыскать маму. Его к ней тянуло, — вспомнила расцветавшие на его коже звёздочки. — Даже сосуды лопались.

— Кровь тянуло, — вставил Лавентин.

— Мы обратились к полицейским за помощью, к нам присоединились двое. Один отправился сообщить в управление, а второй ехал с нами.

— Я же говорил.

— Лавентин, помолчи, — Раввер пристально смотрел на меня. — Твою версию я уже слышал.

— Нас заметили в окно, Лавентин ворвался в дом. Полицейский взломал дверь. А потом… — Воспоминания снова рассыпались, сердце забилось чаще. Вдруг ярко-ярко, до одури реалистично я пережила бег по дому, падение с лестницы, удар выбитых пулей щепок по ноге. — На меня напали полицейские.

— Полицейские? — подался вперёд Раввер.

— Да. Они скакали ко мне, стрелять начали издалека. Я забежала в дом, нашла Лавентина… На нас напали люди в масках и с пропеллерами на спинах. А потом… — Виски прострелило болью, руки взметнулись к ним, сдавили, будто пытаясь защитить от нараставшей мерзкой вибрации. — Этот гроб.

Во рту пересохло. Нахмурившийся Раввер отступил, сложил руки на груди.

— Воды, — прошептала я.

— Нельзя, — отозвался высокий худощавый мужчина и положил руки на соседний гроб. — После выхода из стазиса пить нельзя полчаса, есть — минимум час. Для возвращения к нормальной работе органам требуется время, не стоит увеличивать нагрузку.

— Не буду, — я приподнялась.

Голова закружилась, я улеглась обратно. Ну и что, что этот хрустальный ящик на гроб похож, лежать-то удобнее.

Мужчина провёл по соседней крышке пальцами, будто наигрывая мелодию на клавишных, и приподнял её. Лавентин просунулся внутрь. Высокий полупрозрачный борт не давал рассмотреть, кто там внутри, но встревожено-нежное выражение лица Лавентина не оставляло сомнений: он смотрит на маму.

— Как она? — Сердце у меня замирало, глаза пощипывало.

— Жива, — улыбнулся Лавентин и погладил её по волосам.

Раввер промчался мимо них к следующему гробу и махнул мужчине.

— Продолжим. У меня не так много времени.

— Здесь ситуация хуже, — мужчина положил руки на гроб. — Структура стазиса сильно нарушена, возможна полная потеря памяти.

Умиление встречей Лавентина с мамой как ветром сдуло, я уточнила:

— То есть у меня в этом гробу память могло отбить?

— В случае повреждения структуры заклинания — да, — подтвердил мужчина.

— Выбора не было, — виновато произнёс Лавентин. — Функции глав рода разнятся, и возможности соответственно тоже. Лишь мужчины могут трансформировать тело, а без трансформации ты могла не выжить.

— Даже здесь дискриминация, — я потёрла горло, в котором было до ужаса сухо.

— Зато ты можешь управлять домом, а я нет. Мы маги, а не боги, и не можем получить всё. — Лавентин быстро опустил взгляд. — Здравствуй, мама.

Как же ему повезло, что с его мамой всё в порядке. Я бы тоже хотела со своей вот так поздороваться, но больше никогда не смогу.

На складе бодрствовали только Бабонтийские, Раввер и сухощавый мужчина. Я бы предпочла отправиться домой, но отпускать меня никто не собирался, и я устроилась в стороне в одном из принесённых из лавки кресел.

В другом сидела мама Лавентина — Близенда. Она оказалась высокой стройной шатенкой и выглядела молодо, несмотря на болезненную бледность лица, серые тени под глазами, лохматые волосы и измятое платье с поломанным каркасом.

При всей серьёзности ситуации я не могла отделаться от мысли, что впихивание этого необъятного подола в хрустальный гроб выглядело забавно.

Лавентин с чашкой успокоительного отвара стоял перед Близендой на коленях и преданно заглядывал в лицо. Раввер возвышался над ними. Не выдержав затянувшейся паузы, он повторил:

— Вы что-нибудь помните?

Близенда открыла большие карие глаза:

— Смутно, — потёрла лоб тонкими ухоженными пальцами. — Я получила известие, что Лавентин… пустился во все тяжкие.

— От кого? — наклонился к ней Раввер.

— От Сабельды.

Раввер и Лавентин переглянулись. Не заметив этого, Близенда устало продолжила:

— По письму выходило, что требуется срочное вмешательство. Что это вопрос чести, а возможно, и жизни. Я немедля отправилась в путь, хотя Керл был против. Он считает, я не должна путешествовать одна, но он не мог уехать из-за заседания городского совета. А я не хотела ждать ещё четыре дня.

Как всё удобно сложилось: вызов, занятость мужа. Судя по взглядам, которыми обменялись Лавентин и Раввер, они тоже сочли это совпадение подозрительным.

— Кажется, я заказала билет на поезд… и… Дальше всё как в тумане, — она сжала виски. — Не знаю, не уверена. Может, и не заказывала. Я… точно помню, что Керл просил меня остаться, спорил, а дальше…

Отставив чашку на подлокотник, Лавентин взял руки Близенды в свои и опустил на её колени, мягко спросил:

— Мама, ты накладывала на меня брачное проклятие?

Нахмурившись, подумав, она мотнула головой:

— Нет, не помню такого… — Её глаза расширились. — Брачное проклятие? Ты что? — Она схватила его запястье и ощупала браслет, в глазах заблестели слёзы. — Ты женат!

Резко потянуло уйти. Как минимум спрятаться за кресло. Приподнялась, но Раввер посмотрел на меня через плечо, и я, ощутив себя нашкодившей ученицей, застыла на месте.

— Да, — Лавентин предательски указал на меня. — Это Саша, моя жена. Я призвал её из другого мира.

И помахал рукой, приглашая подойти. Наконец Близенда посмотрела в мою сторону. Устало. Потеряно. Как и полагается человеку после похищения и неправильного выхода из их стазис-заклятия.

Ну всё, сейчас будет выволочка от настоящей леди, то есть длорки… Взгляд Близенды был очень растерянным, я уже поверила, что она не задаст сакраментальный вопрос, но она вздохнула и уточнила:

— А почему вы не одеты?

— Она одета, — спешно заверил Лавентин. — В её мире женщины одеваются так.

Близенда прикрыла глаза, будто борясь с головокружением.

— Вы в порядке? — я испуганно шагнула к ней.

Она философски произнесла:

— Привыкла к взрывам, к бегающим по дому химерам. И к тебе привыкну. Женился мой мальчик — уже хорошо.

— Это временно, — уверила я.

— Временно так временно.

Похоже, мальчик маму так выдрессировал, что она познала дзен. Крепко познала, потому что даже после второго уже более осмысленного взгляда на меня у неё не случилось ни сердечного приступа, ни непреодолимого желания прочитать мне нотации о женственности и прочей ерунде.

Впрочем, расслабляться рано: Близенда не в себе, а выспавшись может кардинально изменить поведение.

В одном из гробов кто-то сухо закашлялся.

— Спокойно, — властно распорядился мужчина, следивший за состоянием людей в гробах. — Без резких движений.

Раввер поспешил к ним. У лежавшего там человека не было рядом упрямого родственника, который потребовал бы сначала обеспечить комфорт и отвар, и лишь тогда разрешил бы допрос, поэтому возражения мужчины:

— Он ещё недостаточно оправился.

Пропали втуне.

— Вериндер, — Раввер склонился над гробом. — Как вы здесь оказались? Кто вас похитил?

Лавентин приподнялся, выворачивая голову в их сторону. Близенда схватила чашку с подлокотника — Лавентин вскочил, уронив блюдечко, и бросился к очнувшемуся, не замечая, как оно зазвякало по полу.

— Раввер? — сипло спросили из гроба. — Что?.. Где?.. Ох, Лавентин, только не ты.

Лавентин обиженно вскинул брови.

— Что ты опять натворил? — проскрипел голос. Морщинистая рука вцепилась в борт. — Чуть травой своей дом мой не окрутил, а теперь что? Решил избавиться от старика? Да я тебе… Где клюка моя? Сейчас, вы только погодите…

— Спокойно, — мужчина попытался удержать его, но дед сел.

Это оказался тот самый старик, что с клюкой гонялся за Лавентином вокруг нашей повозки. Выглядел он бледно и измождёно, но кулаком грозил бодро:

— Поймаю и выпорю.

— Если вспомните, как оказались в стазис-камере, — вклинился Раввер, — я лично его поймаю и подержу, пока будете пороть.

Старик Вериндер застыл. Гнев схлынул с его сурового лица, оставив растерянность, словно только сейчас пришло осознание происходящего.

— Как я оказался в стазис-камере?

Разжавшаяся рука задрожала, Вериндер запустил пальцы в волосы. Взгляд заметался, ноздри сильно раздувались. По телу пробежала дрожь.

Мужчина коснулся его плеч:

— Я не ре…

Глядя на старика, Раввер вскинул руку, и мужчина умолк, отступил к столику с какими-то пластинками.

— Я… — Вериндер стиснул волосы, взгляд его стекленел, грудь часто вздымалась. — Меня… я куда-то шёл… По приглашению… Нет, ехал… Я ехал… Девушка с корзинкой. Улыбалась и… — Застонав, он согнулся пополам.

— Я протестую, — мужчина занёс над ним одну из пластин.

— Запрещаю, — рыкнул Раввер.

Он был бледен и взбудоражен не меньше этого Вериндера.

Напряжённое молчание, шумное дыхание старика и лёгкий шум с улицы перекрыл голос Близенды:

— А знаете, я тоже помню… женщину с корзинкой.

Все повернулись к ней. Она смотрела на руку. Потом ощупала уши.

— Ей понравились мои украшения. Теперь их нет.

В двустворчатые двери постучали. Окинув всех недовольным взором, Раввер прошагал туда и приоткрыл створку:

— Слушаю!

— Вас вызывают на экстренное совещание кабинета министров. Немедленно.

— Пусть начинают без меня, я приеду позже.

— Это приказ императора.

Раввер запрокинул голову и вздохнул. Вспомнив встречу с императором, я ему даже посочувствовала.