етырёхместный полицейский кэб покачивался, слабо вскрикивали рессоры, ныли мои рёбра и почка. Обнимая за талию маму, склонившую голову мне на плечо, я томился чувством вины, ведь жена ехала напротив одна. Её бледное лицо ярко выделялось в сумраке закрытого экипажа.

Конечно, жена пострадала меньше мамы, но я должен быть рядом.

С обеими.

Если бы мы ехали в моей двуколке, можно было бы раздвинуть сидение на нужный размер, а в этом жутком кэбе приходилось мириться с неудобствами.

Я вздохнул.

Ситуация складывалась интересная, но гадкая. Среди пяти заключённых в стазис-камерах мужчина был один — Вериндер. Остальные — старейшие в своих родах женщины. Хосаэлла Индели — двоюродная бабушка мамы, Нэтья Клахорийская и Перландия Мондербойская, мать Смуза, которая крайне редко покидала дом.

Министр ничего не сказал по поводу личностей пленников, ну кроме того, что это должно остаться тайной, но после осознания масштаба проблемы выглядел просто загнанным зверем. У него такой взгляд становился лишь первое время после смерти очередной жены.

Надеюсь, с другими спасёнными всё будет в порядке.

От преступников ожидать благородства не принято, но у этих вовсе совести нет — издевались над стариками. Убить хотели. И если маму после осмотра хирург отпустил домой, то остальным потребовалась медицинская помощь.

Они тоже сейчас под охраной, но уверенности в их благополучии не было. Да и какая уверенность, если преступники столь изобретательны? Ведь полицейский, что должен был вызвать подмогу, оказывается, в полиции не служил. Подменыш пришёл в одежде убитого офицера. И дальше бы приходил, если бы не этот случай.

Кто-то за мной следил.

Я раздражённо потёр висок: человеческие взаимодействия так трудно просчитать. Это не химическая и не магическая реакция, где возможно строго определённое и в принципе обозримое количество комбинаций, а условия задаются на уровне закладки ингредиентов.

Если бы я мог определить возможности хотя бы некоторых участников дела, можно было бы составить план противодействия. А как определить, если с одной стороны злоумышленники используют дорогую технику и подкуп, словно очень состоятельные люди, а с другой — воруют украшения жертв, ведь без них остались все женщины, не только мама.

Как оценить их технические возможности, если не осталось ни детальки и я только по чрезмерной сложности механизмов предполагаю, что у них были иные функции, кроме самоуничтожения.

Жена сложила руки на груди. Меня снова захлестнуло утомительное чувство вины:

— Скоро приедем. Прости, что так получилось.

— Ты не виноват, — отозвалась жена.

А я всё равно чувствовал себя плохо. Крепче обнял маму. Единственное, что утешало — нападение к моим военным разработкам отношения не имело. Под ударом оказались длоры основных магических ветвей.

Стук колёс изменился, мы выехали на мост. Жена поморщилась, будто от боли. Мне стало ещё мерзостней из-за неспособности её защитить. Наверное, надо пережитое ей как-то компенсировать. Но как? Вроде принято в качестве извинения дарить украшения, ездовых ящеров, экипажи модные или оплатить поход к модистке.

Оглядел прикрытую сумраком фигуру жены. Красивая. Кажется, я догадался, почему мужчины их мира не возражали против облегающих штанов и открытых рук: наши женщины в одежде, точно в броне, а жена казалась лёгкой и беззащитной… соблазнительно.

Моргнув, прогнал неуместные мысли.

Так что подарить жене, если украшения, ящеров, экипаж и помощь модистки она и так получит, стоит лишь изъявить желание?

Внезапно меня осенило:

— Саша, если завтра утром будешь чувствовать себя хорошо — давай уладим дела в твоём мире.

Мама на моём плече напряглась:

— Как в её мире?

— Мама, не волнуйся, мы ненадолго.

— Матери всегда волнуются, — отозвалась она и вздохнула.

Привыкла уже не спорить. Жена смотрела на неё широко открытыми глазами. Маминой покладистости многие удивлялись.

***

Вроде приключения были короткими, и в гробу я отдохнула, а ощущение, словно пару дней без перерывов огород дачный копала.

Кажется, завтра к путешествию домой я буду физически не готова.

А надо.

Пусть сердце усиленно колотилось при мысли об этом, но необходимо уволиться и Павлу пакость с жилплощадью устроить.

И одеждой запастись.

Кэб остановился. На крыше заворочалась зверюга Лавентина, выкопанная из-под завала за несколько минут до нашего отъезда. Временно пятилапое тело шмякнулось на землю, зашуршало гравием.

Толкнув дверцу, Лавентин оглядел скромное крыльцо дома и, поддерживая Близенду, спустился на дорожку, помог ей вылезти. Придержал за талию.

— Мама, ты как?

— Терпимо, Лавентиша, терпимо.

Держа её одной рукой, другую Лавентин протянул мне. Я осторожно встала и потянулась к нему.

На фоне, обходя химеру, замаячила помесь сумеречного вампира с королём эльфов. Он с поклоном подступил к Близенде и предложил руку:

— Окажите честь, позвольте вам помочь, многоуважаемая длорка.

Близенда его осмотрела:

— Недурно, даже хорошо.

Привратный дух просиял. Причём в буквальном смысле тоже, потому что кожа у него на солнце слегка поблёскивала. Приняв её руку, взглянул на меня:

— Прибывший по вашему распоряжению доктор осмотрел Веру и ожидает вас в… комнате с чёрной прямоугольной картиной на стене.

Пальцы Лавентина тепло охватили мою ладонь. Пытаясь понять, что за прямоугольный квадрат Малевича у меня там нарисовался, я рассеянно посмотрела на Лавентина. Он смотрел на меня. Я на него. Он — на меня.

И как-то неловко стало…

— Осторожнее, тут ступенька, — тихо произнёс Лавентин.

— Ага, — протянула я и спустилась на шуршащий гравий.

Сердце бешено стучало, ветер трепал волосы, а Лавентин продолжал смотреть.

— Что-то не так?

Он мотнул головой:

— Н-нет, всё, всё нормально. Кроме того, что ты чуть не умерла из-за моей неосторожности.

И почему, с какой стати я умилилась-то?

— На фоне попадания в другой мир это выглядит не так уж страшно. — Я посмотрела на вход.

Поддерживаемая духом Близенда с любопытством осматривала дверь. Приоткрыла рот, словно собиралась что-то сказать. Но сомкнула губы и, кивнув своим мыслям, вошла.

Лавентин сжимал мои пальцы:

— Тебя поддержать? Может, за талию обхватить?

— Нет, спасибо.

Мы вошли в дом (ради потрёпанной химеры пришлось увеличить дверь), но лишь увидев Близенду в прихожей своей «квартирки», где она задумчиво смотрела то в кухню, то в спальню, то в гостиную, где с дивана поднялся седой джентльмен в строгом тёмно-коричневом костюме, я поняла страшную вещь: дом к проживанию нескольких человек и приёму гостей не готов.

То есть комнаты в нём есть, а с мебелью засада.

И чёрной картиной дух наверняка назвал телевизор.

В голове было не очень ясно, я растерялась.

Ситуацию спас гость, оказавшийся доктором Лирикири. Он с порога взял в оборот Близенду. И пока в моей спальне её расспрашивал, щупал пульс, проверял всякими кристаллами, а Лавентин метался между ней и мной, я, кивнув сидевшей возле пирожных Вере и, в конце концов, отправив Лавентина её развлекать, успела обставить одну из комнат золотом и бархатом.

Кровать под балдахином, шёлковые обои, ковры, пуфики, портьеры и туалетный столик выглядели очень музейно и богато.

— Маме понравиться.

Подскочив от неожиданности, я обернулась к Лавентину.

— Прости, что напугал, но доктор закончил с мамой и хочет осмотреть тебя.

— Меня?

Лавентин подхватил меня под руку:

— Да, тебя. Доктор Лирикири мастер своего дела, ему я доверяю куда больше, чем хирургу министра.

Сердце забилось в горле, а ноги норовили упереться в пол, вдруг ставший вязким. Мы с Лавентином посмотрели на утопавшие в жиже стопы. Вместо протеста Лавентин улыбнулся:

— Тоже врачей не любишь?

Кивнула. Лавентин улыбнулся шире:

— Понимаю, но надо убедиться, что с тобой всё в порядке. И ты собиралась поговорить с ним о здоровье девочки.

Он был прав. Я вздохнула, силясь избавиться от привычного перед медицинскими осмотрами беспокойства и вернуть полу твёрдость, но не очень-то получалось.

Сорок минут спустя я поняла, почему Лавентин не любил врачей. Наверное, их тут никто не любил. У меня было чувство, что мне все внутренности вынули, перековыряли и сложили назад в неправильной последовательности.

А доктор сидел напротив и попивал то, что они тут вместо чая хлебали, и улыбался во все зубы. Он до одури напоминал доктора Ливси из «Острова сокровищ», даже подбородок двойной.

Напряжённо поджав губы, сидевшая рядом Вера собирала пазлы из раскрашенных деревяшек. Надо будет ей из нашего мира что-нибудь интересное принести.

Не хватало Лавентина, но он выращивал химере лапу.

— Итак, что вы можете сказать о результатах осмотра Веры?

— Если не углубляться в медицинские термины, — жизнерадостно возвестил Ливси, точнее, Лирикири, — то мы имеем дело с физическим и психическим истощением. Не волнуйтесь, ничего не поправимого: хорошее питание, витаминчики, свежий воздух, сеансы терапии раз в два дня — и ваша девочка заговорит.

— Заговорит? — я уставилась на Веру.

На её щеках разливался румянец.

— Конечно. Физически никаких препятствий этому нет, всему виной нервы.

Казалось, он сейчас захихикает, как Ливси из мультфильма, но он ограничился широченной улыбкой.

Я снова посмотрела на Веру. Она съёживалась на стуле.

— Всё в порядке, — Я улыбнулась. — Будет здорово, если тебе смогут помочь.

— Поможем, как же без этого. — Доктор хлебнул отвара. — Приятно иногда заняться настоящим лечением.

— А обычно чем занимаетесь?

— Лелею ипохондрию.

Нервно усмехнулась, а он развёл руками.

— Что ж, тогда ждём вас… — я умолкла, предлагая ему выбрать время.

— Завтра в три часа дня, если вас устроит.

На этом и распрощались. Сверкавший улыбкой доктор покинул нас. Вера не поднимала взгляда от сцепленных на коленях рук. Закралась мысль, уж не притворялась ли она немой, а теперь боится рассказать правду.

Я её просто обняла.

***

Другой мир…

Совсем другой мир…

Другой мир!

Вздрогнув, я проснулся в небольшой синей спальне, накануне обставленной женой. Было очень раннее утро. Сердце безумно колотилось, мысли заполнило удивительным, поразительным, сногсшибательным осознанием, что сегодня я отправляюсь в другой мир.

Только бы министр не узнал, что я снова отложил его задание.

Разминаясь на ходу, я отправился в ванную. Воодушевление было так велико, что я едва соображал, что делаю и как. И в общем ничего удивительного, что, столкнувшись в коридоре с мамой, я услышал:

— Лавентиша, ты опять не причесался.

— А, да.

Под строгим маминым взглядом я спешно пригладил волосы.

Она склонила голову набок. Затянутая в строгое домашнее платье, посвежевшая, увенчанная сложной причёской даже в столь ранний час. И взгляд пытливый:

— Что-то мне подсказывает, что ты так спешишь не на завтрак.

— Мама, я сейчас в гости к Саше. В её мир. Представляешь! Хочешь с нами? — Ноги так и подёргивались в направлении спальни жены.

— Нет, спасибо, дорогой, — мама застегнула верхние пуговицы моей рубашки. — Если будет возможность, принеси мне оттуда духи и какие-нибудь сладости.

— Принесу. — Я рванул дальше по коридору и, промчавшись через прихожую, замолотил в дверь спальни. — Саша! Саша! Пора!

Только почему-то когда она открыла дверь (лохматая, как я, и в сорочке), радости на её лице не было.

— Ты что, в свой мир не хочешь? — испугался я.

— Хочу.

Её взгляд посветлел.