ёгкий скрип кожи, фейерверки в крови, жадные губы, руки словно везде и дрожь тел. Когда, наконец, разорвали поцелуй, тяжело дышащие и трясущиеся от возбуждения, я ничего не соображала.

Просто смотрела в потемневшие глаза Лавентина. Он прижимал меня так крепко, что я чётко ощущала рельеф его тела и не удержалась, потёрлась о него. Если бы стул не стоял в самом углу — точно бы обвила Лавентина ногами, насколько бы плотно их ни облегали кожаные штаны.

Лавентин потянулся ко мне, ловил губы, и я то наклонялась, то приподнимала голову, желая и страшась урагана чувств.

С ума сойти… Наклонилась, пальцы Лавентина пробежали по шнуровке корсажа, по обнажённым лопаткам, запутались в волосах на затылке. И голова кружилась, словно я падала и взлетала, и не всегда могла понять, где верх, где низ.

Жгучим контрастом было прикосновение плеча к холодному зеркалу. Миг отрезвления — и снова пьянящий экстаз поцелуя…

Дрожащие руки Лавентина оказались на моих плечах, и он мягко оттолкнул.

— Саша… — Прижался лбом к моему лбу, наши щёки горели. Тяжело дыша, зажмурился. — Не надо, так… трудно сдержаться.

Я сглотнула, сердце билось в горле, а в глазах темнело от возбуждения. Меня лихорадило, Лавентина тоже. И хотя он вроде как собирался остановиться, его ладони соскользнули с моих плеч и обвили талию.

— Ты ведь не собираешься меня отпускать, — сипло прошептала я.

— Оказывается, так обниматься очень приятно. — Он снова провёл руками по моей спине. — Восхитительно просто…

Сквозь розоватую пелену одурения до меня дополз смысл его слов, и глаза широко распахнулись:

— У тебя была с кем-нибудь близость?

— Конечно нет, — Лавентин выглядел возмущённым, — ты же моя первая жена.

Вспомнился Павел с его объяснениями, что тогда, в восемнадцать, он изменил мне из чистого любопытства, ведь ни с кем кроме меня не пробовал.

— Неужели тебе было неинтересно? — Я повела бёдрами. — Неужели тебе потом не захочется попробовать с другой женщиной?

Что я делала? Зачем? Но меня будто током пронзало желание прижаться к нему, обнажённой кожей к обнажённой коже, обвить ногами.

Снова зажмурившись, Лавентин торопливо прошептал:

— Близость — это всего лишь поступательные движения цилиндрического тела в полости. Конфигурации полостей бывают разными, что может привести к различиям в ощущениях, но они не настолько существенны, чтобы нарушать гармонию отношений и пятнать честь длора и свою совесть неблаговидными поступками.

Верилось абсолютно и беспрекословно, что он действительно думает так, что он может избежать соблазнов, потому что честь, потому что совесть, потому что…

Его покрасневшие влажные губы притягивали, я снова хотела целоваться, ощутить их тепло. И руки сами расстёгивали его косуху, и мысли были исключительно непристойными.

— Саша, — Лавентин перехватил мои ладони, прижал к своей груди, в которой бешено колотилось сердце. — Ты должна понимать, что… Если сейчас поддадимся соблазну, жить здесь ты не сможешь.

«Ну и что», — почти сказала я.

Зателебенькал в рюкзаке мой старый телефон.

Медленно-медленно накрыло осознание.

Браслеты.

Ещё немного, и мой оказался бы на мне навсегда.

Телефон продолжал надрываться.

Сглотнув, я сползла с покрасневшего, растрёпанного Лавентина. Руки ещё тряслись, я откопала старенький мобильник, который обычно использовался вместо домашнего, если мы с Павлом, желая оградиться от звонков с работы, отключали основные телефоны.

«Виктор», — горело на экране.

Было уже за семь часов вечера, рабочий день у дяди кончился, и ему вернули мобильный.

Вдохнув и выдохнув, прижавшись лбом к стеклу, приняла вызов:

— Алло.

— Сань, только не говори, что ты звонила предупредить, что в пятницу не сможешь посидеть с Лёликом.

Я скривилась: совсем забыла, что у дяди с тёткой корпоратив в пятницу, и я обещала присмотреть за племяшкой.

— Не смогу, — обречённо призналась я. — Уезжаю на год. И связаться со мной будет невозможно.

На том конце линии молчали. На фоне гудел мотор и переговаривались люди.

— На год? Куда? С чего вдруг?

— Расхожусь с Павлом. Купила годовую путёвку в островной санаторий, буду дышать свежим воздухом, искать смысл жизни. Интернет и телефоны запрещены правилами. Уезжаю через пару часов.

Снова молчание.

Потом ошарашенное:

— Сань, ты чего? Как поссорились? Что? Почему на год? Ты же не соплячка какая-нибудь обидки лелеять целый год у чёрта на куличках. Что на самом деле случилось? Какие у тебя проблемы? Со своей коллекторской работёнкой наехала не на тех? Подключить моих ребят? Если не совсем отморозки попались, можно договориться.

— Нет, честно, всё не так драматично и с работой никак не связано. Я правда еду отдыхать и разбираться в себе, — почти не вру ведь, почти не вру. — Сам понимаешь, когда рушатся отношения длиной в восемь лет — это слишком… Это требует осмысления.

— Но не год же! Сань, тебе всего двадцать.

— Двадцать два.

— Ну двадцать два, всё равно жизнь только начинается, в этом возрасте многие расходятся со своими первыми парнями, чтобы начать серьёзные отношения.

Покосилась на Лавентина, ковырявшего на ошейнике шип. Дядя продолжал:

— Сань, давай возвращай путёвку, слетай на недельку в Турцию, этого хватит.

Противненький внутренний голосок намекал, что больше всего дядю беспокоит то, что теперь придётся раскошеливаться на няню для племяшки. Хотя так лучше не думать. Даже если дядя звонит только когда надо присмотреть за Лёлей.

— Нет, я хочу поехать, — уверила я. — И хочу, чтобы ты в это время присмотрел за Павлом.

— Морду ему набить? Этого хватит, чтобы решить ваши разногласия?

— Нет, что ты, — нервно усмехнулась я. — Просто проверяй время от времени, платит ли он по счетам и не пытается ли продать квартиру. Свидетельство на собственность у нас безвозвратно потеряно, но вдруг…

И снова с той стороны молчание. Потом суровое:

— Сань, надо встретиться и поговорить.

— У меня честно всё нормально.

Правда, я попала в другой мир, у меня теперь два мужа, а ещё меня пытались убить и могут попытаться снова.

— Мне кажется, ты врёшь, — сказал дядя.

— У меня правда всё нормально. И я не хочу встречаться, извини, потому что ты не успокоишься, пока всё из меня не вытрясешь, а у меня просто девичьи чувства, и потом будет стыдно за откровенность.

— Может, я не самый лучший дядя, но если у тебя проблемы — я должен помочь их разрешить.

— Это правда чисто психологическая проблема. Через год вернусь.

— А если с тобой там что-нибудь случится?

— Я укажу твой номер, и тебе сообщат.

— А если нет? Ты должна оставить мне всю информацию: адрес, владельцы, реквизиты.

— Я их пробила, всё в порядке.

— И всё же…

— Пришлю их реквизиты по почте, — пообещала я, конечно же не собираясь ничего присылать, хотя потом получу за это взбучку. Если доживу до возвращения. — Мне пора бежать, пока. Поцелуй Лёлю от меня. И я тебе деньжат скину на карточку, будешь покупать подарки от моего имени.

— Такое чувство, что ты прощаешься навсегда.

— Всего лишь на год, — улыбнулась я. — Пока-пока.

Посопев, дядя буркнул:

— Мне это не нравится. Но счастливого пути. И будет возможность — звони.

— Обязательно.

Я первой оборвала связь. Помедлив, выключила телефон. Посмотрела на своё отражение: взгляд испуганный, щёки красные… губы припухшие, хотя вроде недолго целовалась.

Выдохнула.

Ещё на один пункт меньше в списке дел перед разговором с Павлом.

Даже возникла мысль потянуть время и съездить к дяде, но при личной встрече он так замучает вопросами, что точно проколюсь, придётся рассказывать о волшебном мире, а для психики человека, считающего магию выдумкой и параллельные миры лишь безумной фантазией учёных, такое известие и демонстрация доказательств могут стать разрушительными. Пусть лучше дядя спокойно живёт в своём привычном мире и считает, что у его племянницы сдали нервы, чем нервы сдадут у него.

— Ты как? — Лавентин внимательно меня разглядывал.

— Терпимо.

— Прости, — потупился он. И выглядел при этом так мило-мило. Виновато глянул исподлобья и приложил шипастый ошейник к шее. — Мне идёт?

— Очень, — невольно рассмеялась я.

Тянуло обнять Лавентина. Очень. И в его тёмных глазах читалось такое же желание.

Хуже того — внутри у меня всё пело и трепетало, настолько хотелось оказаться в его руках.

Кажется, надо держаться подальше друг от друга, а то…

Я попятилась.

А браслет остался на месте — в полуметре от браслета Лавентина, словно привязанный невидимой верёвкой.

— О нет, — застонала я.

— Повезло ещё, что нас не прижало друг к другу.

— Не накаркай.

Лавентин вскинул брови. Пришлось объяснять значение фразы.

К счастью, Лавентин не накликал, нас даже приотпустило сантиметров на десять, но ни о какой развесёлой примерке речи больше не шло. Да и Лавентин, судя по томным вздохам и прикосновениям к своим губам, думал вовсе не об обновках.

Пришлось ограничиться тройкой штанов, пятком жилеток и парой косух.

Но когда Лавентин обмолвился, что в такой одежде он может вне острова длоров и столицы ходить, я не удержалась и взяла ему ещё одежды. Ничего, в следующий раз я буду морально готова и от восторга на него не брошусь, а посмотреть будет приятно.

Извинившись, что из-за нас пришлось держать магазин открытым на час дольше (продавщицы уверили, что мы можем приходить ещё, они и на два часа позже закроют), мы покинули «Подвал».

На повестке дня оставались ещё два неприятных дела.

Поставив пакеты с вещами на газон, я попросила у Лавентина смартфон.

Начинался девятый час вечера. Значит, начальница успела принять ванную и поужинать. Время наибольшего её благодушия. И полного нежелания заниматься работой. Самое то быстренько предупредить об увольнении и может быть даже обойтись без долгих объяснений.

Пришлось снова включить старый телефон и поискать в списке контактов на всякий случай внесённый номер. Пришло извещение о двух пропущенных вызовах.

Я набрала номер.

Начальнице версия с поездкой в закрытый санаторий на год не показалась странной. Наоборот, вызвала желание так же хорошо отдохнуть.

Стараясь оттянуть неизбежное, я принялась расписывать прелести несуществующего места, то и дело глядя на смотревшего ролики Лавентина. Свет экрана красиво очерчивал его лицо, играл на скулах, мерцал в глазах. И у меня щемило сердце.

Разговор закончился, а я всё смотрела…

Тряхнула головой, сбрасывая наваждение. Такими темпами через год я в самом деле буду замужем за Лавентином.

Остался один главный неприятный пункт — Павел.

Но ведь перед этим я собиралась купить игрушки для Веры, а Лавентин что-то для мамы.

И ещё нужно запастись чаем.

Обязательно нужно купить очень много чая. И кофе. И какао. Шоколада тоже.

И вообще можно придумать себе уйму дел.

Только бы не встречаться с Павлом.

Только бы не поднимать запрятанную в глубине души боль.

«Надо, надо, надо с ним поговорить, — уверяла себя. — Это один из жизненных этапов, нужно его хоть как-то подытожить, чтобы не тяготил незавершённостью. И надо объяснить Павлу, что наши разборки по техническим причинам переносятся на следующий год».

Надо, но встречаться всё равно страшно не хотелось.