артошка вышла на редкость удачной, да ещё с солёными огурчиками от двоюродной бабули Павла — просто объедение. Жаль, мало было.

После неё мы неторопливо пили чай с пирожными.

Павел сидел в туалете.

Меня уже распирать начало, а дражайший супруг занимал стратегическое место. Живот его, что ли, подвёл от страха? Или надеялся нас таким образом из квартиры выжить?

Мысль, конечно, здравая: без туалета в квартире плохо. Но и в туалете всё время проводить тоже как-то не очень.

Допив чай, Лавентин задумчиво произнёс:

— Может, он заболел?

— Кто?

— Этот твой… муж, — он махнул на дверь в прихожую. — Столько в туалете сидеть ненормально.

Невольно рассмеялась:

— Согласна. Но думаю, дело не в болезни.

Лавентин вопросительно приподнял брови. Я подхватила ложечкой кремовый цветок, покачала его:

— Это стратегический ход: заблокировал доступ к важному ресурсу в надежде, что мы покинем оккупированную территорию.

— Дверь хлипкая.

— Для кого хлипкая, а для кого и нет.

Забросила в рот сладкий, таявший на языке кремовый цветок. Так же, как таял он, растворялась поселившаяся в груди тяжесть.

Обидно, горько, страшно, но… лучше в двадцать два узнать, что не с тем человеком связалась, чем в сорок или пятьдесят, или чем в ситуации, когда его поддержка была бы жизненно необходима.

Можно сказать, я легко отделалась.

— Ладно. — Воткнув ложку в остаток пирожного, поднялась. — Давай закончим дела.

— Да, пора, — Лавентин тоже поднялся.

Пропустил меня, следом вышел в прихожую и постучал в туалет.

Павел молчал.

Лавентин постучал громче.

— Ну что вам? — огрызнулся Павел.

Я прямо представила, как он, сложив руки на груди, нахохлившись, сидит на крышке унитаза и злобно смотрит на дверь.

— Физиологические потребности, — пояснил Лавентин.

Стало до ужаса интересно, что победит у Павла: гнев или страх?

— Не пущу, — отозвался он.

— Мне бы не хотелось выбивать дверь, — Лавентин не терял спокойного такта.

Если подумать, в нашем мире такое поведение выглядит страшно: аристократическая выдержка кажется поведением психопата. В фильмах психопатов часто так и показывают: спокойное дружелюбие, а потом раз — и голову отрубил.

Похоже, у Павла появились примерно такие же ассоциации. Щёлкнул замок. Гордо вскинув подбородок, но опасливо косясь на Лавентина, Павел пересёк прихожую и закрылся в кухне.

Будет ругаться из-за картошки или нет?

Я ждала, ждала… Судя по звукам, Павел открыл тумбочку и достал ещё клубней.

— Будешь? — Лавентин указал на туалет.

Улыбнулась:

— Да, конечно.

Была у меня мысль на время, пока разбираюсь с последними делами, приклеить к двери спальни смартфон Лавентина с запущенным на тихом звуке порнороликом длинной так с час. Чтобы Павел, если решит подслушивать, только охи-вдохи уловил и почувствовал себя ущербным. Но вдруг стало лень с этим возиться.

Не стоил Павел лишних телодвижений.

Оставив Лавентина со смартфоном, я взялась за ноутбук. Деньжат дяде на подарки племяшке перевела. Даже письмо на таймер поставила, в котором извинилась, что не даю адреса своего таинственного санатория. И ещё на год вперёд писем отсроченных наделала с сообщениями, что со мной всё в порядке.

Во Вконтакте тоже написала об отъезде, статус поставила «Вернусь через год», вышла из всех аккаунтов, чтобы Павел чего не натворил, историю почистила.

Затем поставила ноутбук на табуретку возле кровати и усадила Лавентина рядом. Меня вдруг охватило волнение, сомнение в способности добиться желаемого результата.

А вдруг я в Лавентине ошиблась, как когда-то в Павле?

Вдохнув и выдохнув, начала:

— Я хочу объяснить, почему императору не стоит знать об оружии нашего мира.

И рассказала о том, что такое высокотехнологичная война.

С цифрами.

С описанием травм.

С показом роликов и фрагментов исторических фильмов и хроник.

Лавентин кивал, задавал вопросы, но выглядел… отстранёно. Сердце сжималось: неужели ему совершенно безразличны страдания других людей? Неужели надежда, что он не станет выспрашивать о земных военных разработках и даже поможет сделать так, чтобы император не прислал в мой мир шпионов, окажется тщетной?

Голос слабел, энтузиазм угасал. На застывшем лице Лавентина мерцал цветной свет экрана, где сменялись кадры документального фильма о применении бактериологического оружия.

Не выдержав, я захлопнула крышку.

Лавентин вздрогнул.

Помолчал.

— Знаешь, — он почесал затылок. — Мне кажется, ваш мир слишком опасен. И ещё тут много смертельных болезней, которых у нас нет. Сюда на самом деле нельзя путешествовать. Тебя и меня, по-хорошему, надо запереть на карантин.

Лавентин заглянул мне в лицо. Спокойный, задумчивый. Непредсказуемый.

— Оружие вашего мира очень разрушительно, но хуже того — бездумно, ему всё равно, солдат перед ним или младенец. Такое нельзя пропускать в наш мир, и я постараюсь этому помешать.

От сердца отлегло.

Пусть попадание к Лавентину не моя вина и произошло против воли, я не должна стоять в стороне, пуская на самотёк последствия контакта двух миров.

Теперь наконец выражение лица Лавентина стало обеспокоенным, он почесал затылок, потёр подбородок.

— Какие-нибудь проблемы с этим? — положила руку ему на плечо.

— Да, будут некоторые сложности… — Он снова почесал затылок. — Нам придётся скрыть то, что мы здесь были. Скажем, что проникнуть сюда в брачных браслетах в принципе невозможно. Я постараюсь сделать незаметную защиту, чтобы никто не мог войти в тоннель.

— А если прибор для перехода у тебя заберут и защиту снимут?

— Тогда остальное будет не в нашей власти. Но, подозреваю, сделать этого не смогут.

— Почему?

— Видишь ли, когда я предложил членам научного собрания открыть проход в другой мир, ни у кого не получилось. Они чётко следовали инструкции, но всё равно не смогли.

Осмыслила сказанное. Моргнула:

— Почему?

— Вероятно, это связано с тем, что магия их семей не такая древняя, как моя. Мой предок был одним из первых, кто получил родовую магию, а она связана с путешествиями между мирами. Возможно, у него были какие-то особые способности, а может, основатели первых родов позаботились о том, чтобы держать появление источников магии только в своих руках.

— То есть… — Я шумно вдохнула и откинулась на постель.

Получается, мне, так сказать, троекратно «повезло»: Лавентин пожелал такую аферу провернуть. Каким-то образом из трёх с половиной миллиардов женщин выбрало меня. Так он ещё оказался одним из немногих, кто способен открыть проход.

Так и в судьбу поверить можно.

— Хорошо, скажем, что здесь не были… Только вещи жалко.

— С этим как раз проблем нет: дома можешь ходить в них сколько угодно, все будут считать их порождением самого дома. Позже можно будет найти портных и модисток, которые скопируют покрой. Или вовсе объявить их пошитыми у нас по твоим рисункам и объяснениям.

— Я не умею рисовать.

— Об этом никто не знает.

— Ну да… Сколько времени у нас осталось?

— Часа два.

Я села.

— Ну что ж, давай объясним Павлу, что он должен ждать моего возвращения и не дёргаться.

— Да-да, помню, — кивнул Лавентин и тихо добавил. — А вообще идея с магическими жучками мне понравилась, надо будет реализовать.

Может с защитой своего мира от нашего оружия он и поможет, но технологический прогресс по полученной информации будет ускорять. Можно ли от учёного ожидать иного?