животе снова заурчало, но к лежавшим на столе пирожным не притронулась: а ну как отравят или усыпят. Девочка тоже на сладости лишь косилась с подозрением, хотя, выслушав полицейских, сама же и повела меня к их кэбу.

В участке нас проводили в кабинет к лысеющему грозному дядьке в синем мундире (ну прямо генерал, только без эполет, а с нашивками на рукавах), тот изумлённо меня оглядел. Слушая отчёт сопровождающих, он краснел, белел, снова краснел. Универсальным жестом обалдения от чужой глупости прикрыл лицо рукой, а потом расплылся в заискивающей улыбке, разлился курлыканьем.

Открыл дверь в соседнюю комнату с диваном, шторками и цветком на окне, шкафом с книгами и столиком. С лёгким поклоном предложил войти.

На мягком диване сразу захотелось спать, но я держалась: рано расслабляться, я ещё не гражданка этого государства (или подданная: что-то подозреваю, тут скорее монархия) и даже не официально оформленная эмигрантка, поэтому по бумагам меня как бы нет, закопают на пустыре — и искать никто не станет.

«Генерал» куда-то делся, полицейские приходили глазеть на меня сквозь открытую дверь, некоторые пытались угодить: пирожные там, какие-то напитки. Всё с улыбками, вежливо-вежливо. И вообще вели себя так, словно меня побаивались.

Девочке платье синее принесли (в её глазах заблестели слёзы, но на предложение переодеться она только мотала головой и крепче меня обнимала, сильно расстроив добывшего платье старенького полицейского). Мне двое молодых и симпатичных презентовали розовый плащ с чёрными кружевами на капюшоне и рукавах (я чуть не прослезилась от ужаса). Влажная, но не холодившая, одежда не настолько меня раздражала, чтобы надеть этот кошмар, хотя отказываться не стала: вдруг убегать придётся, а его можно обменять на что-нибудь или накинуть для маскировки.

Затем началась какая-то суета, и зеваки разбежались. Послышались решительные, даже грозные, шаги, разительно отличавшиеся от крадущихся пошаркиваний полицейских, и в комнатку влетел брюнет, застыл, ошарашено меня разглядывая.

Я тоже его разглядывала: молодой, симпатичный, только бледный очень, с волосами до плеч, губы чувственные, серые с зеленцой глаза — большие (если они не от удивления так выпучились). Брови, широкие у переносицы и изящно сходившие на нет к вискам, наводили на мысль, что их выщипывают. И руки ухоженные, ногти аж блестели.

Одет он был опять же в стиле денди девятнадцатого века в тёмный (глубокие оттенки сине-зелёного) костюм, подчёркивающий ширину его плеч и узость талии. В общем, джентльмен. Только без трости.

Безумно глядя на мой браслет, он взъерошил пятернёй волосы, и я его узнала! Это же тот лохматый идиот, который на меня эту грёбаную штуку напялил! И никакого мелирования у него не было.

Идиот посмотрел на мои волосы. Снова уставился на браслет. Расслабившаяся было девочка крепче в меня вцепилась. Мне тоже от его взгляда стало не по себе: а вдруг он всё же маньяк? Хотя выглядел скорее испуганным, чем грозным. Может, полицейские раскусили его маньячный план?

Брюнет задумчиво охватил ладонью подбородок вместе с губами и, не отрывая от меня взгляда, прошёлся из стороны в сторону. Что-то тявкнул и, снова охватив губы пальцами, прошёлся. Присел на корточки, разглядывая меня снизу.

В дверном проёме появился хозяин кабинета, что-то замявкал. Встав, брюнет внимательно его слушал. Я разобрала только многократно упоминание Дрели, дрелек, несколько раз «генерал» признался: «писи мы, писи мы». Затем помахал рукой, в комнату прошёл бледный полицейский, который возле рынка схватил меня за браслет (рука висела на перевязи), на этот раз череда «писи мы» участилась. Неужели у них полицейские называются «писимы»? Но что-то было не смешно: похоже, на меня жаловались.

Брюнет схватился за голову, сильнее взлохмачивая волосы. Алкашина несчастный, что б тебя похмелье тяжёлое мучило!

Раненый полицейский жалобно-жалобно запричитал. «Генерал» временами вставлял пару слов. Замахав руками, брюнет указал на меня и потявкал.

Это типа я во всём виновата? А не он, навесивший на меня эту опасную штуку. Кстати говоря, а у меня рука из-за этого не отсохнет или что-нибудь в этом роде?

С опаской уставилась на браслет.

Обречённо вздохнув, брюнет что-то мявкнул и указал мне на дверь.

Кажется, меня возвращали маньяку.

Маньяк при этом выглядел очень несчастным, словно его приговорили к чему-то страшному. Ну а я что? Зачем портить жизнь какому-то маньяку, я, наверное, лучше в участке останусь: тут все добрые, пирожными угощают, меня побаиваются… Может, помогут оформить визу.

В животе пронзительно заурчало. Брюнет вскинул брови. Ну заурчало, и? Я только благодаря доброте неизвестного торговца не лежу сейчас в голодном обмороке.

Брюнет протянул мне руку.

Всё равно не пойду, наоборот, поглубже в угол дивана забилась и упрямо выпятила подбородок. Брюнет затявкал и замявкал, тоже что-то о дрелях заговорил, о бабах или баобабах.

— Не понимаю, — процедила я.

Почесав голову, брюнет подтянул левый рукав: под аккуратно закатанной манжетой был браслет как у меня. Но это же не повод уходить куда-то с незнакомым мужчиной. Даже если этот мужчина мне что-то насильно подарил.

Он, похоже, так не считал: указывал на дверь, что-то говорил, тряс браслетом.

Посмотрела на его руку, на свою: ну да, действительно одинаковые узоры на побрякушках, и? Взгляд скользнул с моего браслета на ладонь, на золотой ободок обручального кольца. А кольца у супругов тоже одинаковые.

И тут меня прошибло потом: а до колец ведь брачные браслеты были.

— Нет-нет-нет. — Приподнялась, но обнимавшая меня девочка висела на шее, и я рухнула на сидение, переводила взгляд с моего браслета на браслет брюнета, туда и обратно, туда и обратно.

Посмотрела на его лицо. Неужели он мой муж по местным законам? Он, потрясая рукой с браслетом, закивал. А может даже не муж: вдруг эти браслеты означают, что я его рабыня?

Да что ж мне так не везёт-то?

Хозяин кабинета начал жестами предлагать мне следовать за брюнетом и заискивающе улыбался. Раненый полицейский тоже указывал на брюнета, всем видом предлагая идти за ним.

Сбагривают.

Брюнет тоже помахивал на себя и на дверь.

А выглядел он отнюдь не хрупко, даже наоборот, от такого трудно отбиваться. К тому же, судя по всему, в моём появлении здесь (где бы это безумное «здесь» ни находилось) виноват этот гадёныш.

Посмотрела ему в глаза: добрые. Натурально такие добрые-добрые. И печальные. И испуганные немного. В общем, глаза человека, который вроде не обидит.

Но как показала моя семейная ситуация, в людях я разбиралась плохо, так что верить этому сомнительному типу с добрыми глазками не стоило.

У «генерала» начал нервно подёргиваться уголок растянутого в улыбку рта. Брюнет снова указал на свой браслет, на мой и двумя пальцами изобразил шагающего в сторону двери человечка.

Вообще странная ситуация: здесь много мужчин, а меня, явно не понимающую языка и упирающуюся, просто уговаривают. Не уводят под белы рученьки, не трескают дубинкой по голове, не перекидывают через плечо и не тащат в пещеру, а уговаривают.

Может, иначе не могут?

Посмотрела на перевязанную руку полицейского, на свой браслет, на натянутые улыбки его и «генерала», на брюнета-идиота, самозабвенно повторявшего шагания человечка из пальцев к двери.

Похоже, они как-то действиями ограничены. Но ведь меня до этого хватали и дёргали. А вот прикосновение к браслету закончилось травмой.

Получается… этот браслет что-то вроде электрошокера или перцового баллончика? И эти уговаривальщики боятся, что я их браслетом припечатаю? От всяких летающих сгустков огня и зелёного света я тоже вроде защищена, так что…

Наверное, можно и пойти с этим… альтернативно одарённым владельцем похожего браслета. Вдруг домой вернёт.

Хотела встать с девочкой на руках, но осознала, насколько устала и как расслабило меня сидение на мягком тёплом диване. Подтолкнула девочку, чтобы слезла с колен, но она отчаянно впилась в меня и заскулила. У меня оборвалось сердце, быстро стала гладить её по спутанным волосам.

Похоже, придётся нести.

Крякнула от напряжения, но встала, она обхватила меня ногами, как коала. Стоило шагнуть к двери, брюнет указал на девочку и недоуменно вскинул брови. Затем изобразил руками, будто что-то берёт — и «передал» это «генералу». Тот немного закатил глаза и поджал губы.

Крепче прижала девочку и повернулась, как бы защищая её от брюнета, грозно нахмурила брови и вообще сделала зверское лицо (ну а что делать, если руки заняты и кулак не покажешь?).

Вздохнув, брюнет подержался за голову и, махнув рукой на дверь, вышел первым.

На дрожащих от усталости и напряжения ногах я отправилась следом. Провожало нас, наверное, всё отделение полиции. На моделей на подиуме не пялятся с таким вниманием, как с каким разглядывали меня: в потрёпанной влажной одежде, лохматую, измотанную и с грязной девочкой в лохмотьях.

К счастью, девочка сообразила, что я не собираюсь её бросать, возле лестницы сползла с меня и взяла за руку. Иначе мы рисковали добраться вниз кубарем.

Брюнет шёл, не оглядываясь, но в его походке чувствовалась какая-то обречённость. В отделанном морёным деревом холле на первом этаже он развернулся (меня поразила мертвенная бледность его лица) и о чём-то переговорил с провожавшим нас «генералом», тот помотал головой и руками развёл.

Полицейские с незаметностью мамонтов устраивались вдоль стен, теснились, толкали друг друга, шептались. Девочка жалась к моим ногам. Брюнет так и стоял в середине холла, будто передумал меня забирать. А я уже настроилась на еду и ванну… И поспать бы не помешало. А лучше — домой.

Тяжко-тяжко вздохнув, брюнет дёрнул головой, вновь приглашая следовать за ним, и подошёл к двустворчатым дверям. Распахнул.

Подойдя, я в первый момент подумала, что неправильно запомнила положение выхода и это какой-то другой. Потом сообразила, что просто не опознала площадь перед полицейским участком из-за переполнявших её экипажей, запряжённых диковинной живностью: были тут и огромные динозавры, и восьмёрка мелких клыкастых динозавров, и существо, будто собранное из камней, и бык из заключённого в стеклянную оболочку пламени, и облако, и нечто из плетёной соломы.

Но более всех выделялась жуткая тварь, которую я имела сомнительное удовольствие видеть на мосту: коричневая в чёрных разводах хрень метра четыре в холке, на шести лапах, вся утыканная рогами (рога торчали даже на заднице), с тремя хвостами (конечно, и на концах хвостов рога, то есть шипы). Тело твари покрывали пупырчатые чешуйки, их цвет делал её похожей то ли на рогатую родинку, то ли на кучу не до конца переваренных репейников. Причём это ещё пялилось восьмью круглыми тёмными глазками (и ладно бы они в разные стороны были направлены, понятен был бы их функционал, а так все вперёд глядели). В общем, если такое ночью увидишь, можно ненароком и обмочиться.

Оторвав взгляд от чудища, я поняла, что все пассажиры экипажей, в основном почтенного возраста мужчины, смотрят на меня.

Ой, а я тут, кажется, звезда…

***

«Может, мне эмигрировать? — я разглядывал тёмные морёные двери и на улицу: ничего в них примечательного. — Потому что если жена министра тоже вернулась, лучше закопаться где-нибудь подальше… Хотя и это вряд ли поможет: руки у него длинные».

Голова снова раскалывалась: перед научным собранием я прямо порхал, а теперь стоял совсем без сил, руки и ноги казались неподъёмными.

Вот кто меня за язык тянул? Почему не проверил, действительно ли жена добралась до своего мира? А если бы она застряла по пути?

Полицейские перешёптывались, я буквально чувствовал их взгляды: конечно, столица не знала таких скандалов. Мне уготована роль хита сезона. Если разящий меч, он же министр внутренних дел, он же моими руками потенциально несчастный новобрачный, раньше меня не убьёт.

Хотя даже если убьёт, хитом я стану, только результата не увижу.

Мотнул головой, приглашая дорогую супругу следовать за мной, и распахнул двери.

Преследовавшие меня всю дорогу учёные мужи собрались в полном составе, ещё и знакомых по пути прихватили.

Ну что, мне не привыкать к эпатажу. Вскинул голову, шагнул к краю верхней ступени. По этикету надо бы жене руку подать, но… Поворачиваться к ней страшно, не то что трогать: мало ли какие болезни в их мире существуют, да и в нашем она могла что-нибудь подхватить, судя по тому, что её выловили среди попрошаек. Спасибо ещё, в протокол её имя не вписали — всё позора меньше.

— А вот и наш глава рода без супруги, — осклабился секретарь научного собрания.

Я неторопливо и свободно спускался с лестницы, чтобы девочка, а с ней и жена не отстали. Конечно, это было только начало:

— Что же вы так поспешно прервали свою речь, коллега?

— Да-да, мы только вошли во вкус.

— Мы бы желали внимательно ознакомиться с доказательствами вашей теории.

— А вы изволите продолжить практические исследования в этом направлении и познакомите нас с результатами супружеской жизни без жены?

На этот раз они совершенно не по-длорски рассмеялись. Можно подумать, мы в закрытом клубе, а не на площади, вокруг которой полно зевак из простолюдинов.

Остановился внизу лестницы. За смехом не было слышно шагов супруги, пришлось обернуться, и ужас осознания ситуации снова меня накрыл. Рыжая особа спускалась, ничуть не смущаясь своего непотребного вида.

А вдруг в их мире такой облик — норма, и мне не удастся переубедить её (ох, надо ещё вопрос с пониманием языка решить) помыться и одеться соответствующе? Во что она превратит мой дом? И вообще её штаны выглядели до ужаса развратно, обтягивали бёдра так, как не каждые панталоны охватывают. И это — у всех на виду. Да и верхняя одежда была без корсета, совершенно вызывающе липла к грудям, у меня аж между ног потеплело. Повернулся к двуколке.

Наш самый учёный муж, министр науки и новых технологий Смуз, приподнялся на своей пролётке, оглядывая женщину за моей спиной:

— Продажные девки с Тёмной улицы выглядят приличнее твоей жёнушки. Ах, да, она же, как говорят, на той улице и обреталась, пока облаву не устроили.

В глазах потемнело, чуть не споткнулся: какая бы моя жена ни была, так говорить о ней никто не смеет!

Ярость клокотала в груди, но я усмехнулся, глядя ему в лицо и приподнимая брови, мысленно воззвал к магии своей химеры, отвлекая всех разговором:

— А вы помните, как они выглядят, многоуважаемый длор Смуз? Насколько я понял по вашим многолетним посещениям доктора Вийона, девушки, даже самые неприличные, вам больше не нужны.

Краснота набегала на него медленной, яркой волной. В химере тем временем завершился активированный процесс, она распахнула повёрнутую к Смузу пасть и чихнула. Почётного научного мужа, министра по совместительству, окатило двумя вёдрами соплей из серы.

На площади воцарилась мёртвая тишина.

Что-то последнее время у меня входит в привычку заводить среди министров врагов.

— Простите, уважаемый длор. — «Сокрушённо» покачал головой. — Видимо, в нос ей что-то залетело. Не догадался вставить носовые пластины при создании, теперь такие казусы случаются. Вы бы поосторожнее, коллеги, если это приступ аллергии, зачихает всех.

Изображая смущение и готовность снова чихнуть, химера отступала в сторону и переводила взгляд с одного почтенного длора на другого. Те норовили сдвинуться.

Смуза объяло очистительным пламенем. Это он зря, конечно. В «соплях» расплавились гранулы, и над министром науки и новых технологий заклубился вонючий дым, охватил пролётку, его огненного быка.

— Идиот! — прокашлял Смуз. — Мальчишка! Так и не повзрослел, гадёныш мелкий.

— Да что вы, это чистой воды случайность, — самым искренним образом уверил я (хотя после стольких вёдер краски, сколько моими стараниями упало на него с Башни злых духов, всё равно не поверит). — У химеры аллергия на… чешую.

Соседям не хватало выдержки тактично сносить вонь, они тянули поводья, экипажи сталкивались, динозавры клекотали, заметались испуганно, а, нюхнув дымка, — заметались в упряжках.

У меня голова прошла, всего переполнило бодростью.

Началась сумятица, едкий дым охватывал зверьё и пассажиров, которые, оказывается, знали много дурных слов. Над площадью громыхало моё славное имя, повторяемое несколькими десятками самых почтенных голосов.

«Ну как, получили?»

Щит родовой магии отклонил несколько непроизвольных проклятий. Улыбаясь, взбежал на пару ступеней, понаблюдать за результатом творческой деятельности с лучшего ракурса.

Взгляд зацепился за рыжий сполох всклокоченных волос, и у меня в груди будто воздушный шарик сдулся. Голова опять заболела.

Жена… мда.

Натянув ворот странной рубашки на нос, она скептически наблюдала попытки научного собрания смотаться с площади.

Обтянутые штанами бёдра, обхваченные тонкими грязными руками бродяжки, так и притягивали взгляд.

Во что я ввязался?

***

На площади творилась настоящая каша-мала. Экзотическая живность кусалась, плевалась, динозавры блевали, огненный бык треснул и с наскока подпалил соломенную хрень. Каменная животина тупо развалилась на куски. Почтенные дядьки махали руками, кричали, пытались вылезти. И шум стоял такой, что в ушах звенело.

«Кажется, они идиоты», — на всякий случай поднялась на крыльцо и снова взяла девочку на руки.

Полицейские осторожно выглядывали из дверей, но остановить непотребство никто не пытался. Поникший было при взгляде на меня брюнет увидев, как оплёванный дедан выскочил из толпы в одних портках, заржал и даже поаплодировал. Невольно улыбнулась и я.

Потом вспомнила, что я, кажется, такая же жертва, как спрятавшийся в чьей-то карете дед, и охота улыбаться резко пропала. В карете, похоже, завязалась потасовка, деда пытались вытолкать, он влезть. Брюнет так увлёкся наблюдением за процессом, что не заметил, как я подошла и дёрнула его за ухо.

Одного моего грозного взгляда хватило, чтобы он осознал, как я хочу покинуть этот бардак.

К нам вразвалочку подбрела четырёхметровая рогатая хрень с двуколкой за тремя хвостами. Восьмиглазая морда развернулась ко мне, я отшатнулась за брюнета: пусть в него плюёт. Господи, ну и твари здесь водятся, я ещё верблюдов страшными считала.

Потасовка на площади медленно сходила на нет, восемь прямоходящих динозавров позорно пали, облачко скорбно поливало обугленные останки соломенной животины. А вот владельцы экипажей приходили в себя, отряхивались и смотрели на нас ну очень не добро.

Брюнет подхватил меня под локоток и потащил к двуколке. От взглядов помятых мужчин у меня мурашки по коже побежали и волосы дыбом вставали, так что ногами я перебирала резво.

Только место в двуколке было одно. Брюнет постучал по ней три раза, и она раздвинулась в стороны. Миг — и он уже сидел наверху, протягивал мне руку.

Мужчины приближались, и чем-то они напоминали зомби из фильмов ужасов: тот же голодный взгляд. Схватила горячую ладонь брюнета, он практически швырнул меня на сидение. Подняв шипастые хвосты, химера рванула мимо поверженных камней и динозавра, удивительно резво перебирая шестью лапами.

Я вцепилась в боковую ручку, девочка — в меня. Брюнет упёрся коленом в сидение и, держась за него, смотрел назад.

На выезде с площади перед полицейским участком химера всё же запуталась в лапах, сшибла угол дома и, точно нашкодивший щенок, оскалзываясь и шатаясь, рванула прочь. Нас болтало и подкидывало, двуколка скрипела от напряжения, люди с визгом разбегались.

Вслед нам кричали о баобабах…