ывшие зерновые хранилища посерели от старости, в покатых крышах зияли дыры. Наш кэб остановился на границе складской зоны. Министр открыл шальные с полудрёмы глаза, высунулся в окошко.

Солдаты и офицеры особого отдела рассредатачивались между ветхих строений и куч мусора. Команды передавались знаками. И всё так тихо, спокойно, что закралось подозрение: а не обманул ли нас таинственный информатор?

БАХ! БАХ! БАХ! В небо взвились огонь и земля, трескуче заполыхал мусор, магия всколыхнула воздух, выпуская в него водяных хлёстких змей.

Меня отшвырнуло на стенку, министр выскочил наружу, его крик утонул в воплях раненых. Тёмная магия наполнила всё вокруг леденящим дыханием. Мне сдавило грудь, сердце бешено колотилось.

В сумраке кэба, в рыжих отблесках пожиравшего мусор огня я видел свои руки с зеленеющими венами. Стальные кольца на груди будто кто-то отомкнул. Глубоко дыша, я выскочил наружу.

Чёрные щупальца сцепились с водяными потоками, словно ветви двух тесно стоявших деревьев.

«Он сошёл с ума, — пронеслась лихорадочная мысль. — Кто же так открывается?»

Я побежал к министру. А из хлипких стен хранилищ выбивали доски и совали в отверстия дула ружей.

***

Сидя на лавочке среди кустиков, я держалась за голову.

Недели здесь не провела, а уже думаю о браке с аборигеном!

Шесть дней назад единственным мужчиной, с которым я мыслила свою жизнь и старость, был Павел. И что сегодня? Меня ломает от мысли остаться без Лавентина. А ведь при первой встрече он не впечатлил, я просто хотела домой.

Может, заболела? Или меня заколдовали?

Но я отмела эти предположения: никакого колдовства не надо, чтобы оценить Лавентина. Он хорош по самое не могу. К нему ещё чуткая, терпеливая и далеко живущая свекровь прилагается.

А если я здесь не приживусь?

Так и бегать всю жизнь от визитов во дворец?

— Не о том думаю, не о том думаю, — твердила я себе, не вполне понимая, зачем и почему, в каком смысле «не о том».

Если сейчас так пугает перспектива расставания, то что будет через год?

Если переживём все их заговоры.

Мы будем жить вместе.

Иногда просыпаться в одной постели.

Лавентин будет меня умопомрачительно целовать.

Ещё сны какие-нибудь тематические начнутся.

А ещё Лавентин будет весь такой милый, очаровательный и добрый.

Ну и какие у меня шансы устоять против него?

Никаких.

Будь Лавентин конченым мудаком или мистером «директор школы» вроде Раввера, я бы продержалась, а этот взглянет серо-зелёными глазами и всё, я даже сердиться за похищение на него не могу.

Попала. Кажется, я действительно попала.

Надо срочно подумать, что я теряю в случае согласия остаться здесь навсегда.

***

Следом за мной выскочила из засады химера.

— Пригнись! — я бежал к министру.

Застрелят ведь! И его и меня.

Министр провалился во тьму теней у себя под ногами. Химера скакнула на меня, притиснула к земле. Громыхнул нестройный залп. Над нашими головами вились, хлестали друг друга водяные змеи-плети, яростно шипели.

Солдаты и офицеры, пригибаясь, лавируя между постройками, воронками от химико-магических бомб, полыхающими сарайчиками и мусором, помчались к хранилищам.

Я лежал под химерой. Она опять вошла в режим защиты и наотрез отказывалась слушать мои приказы бежать в атаку.

В общем-то, она права. С боевыми заклятиями у меня слабо. А ещё я стал понимать план министра.

Встав под пули и выпустив магию, он заставил врагов показаться, прощупал их и прошёл через тень к кому-то из самых опасных. Судя по опадающим водяным змеям, министр оказался рядом с магом. С Хлайкери? Надеюсь.

И что я беспокоился? Министр опытный боец, он в Черундии и сам в атаку ходил, и нападениям подвергался. Умеет вести себя на поле боя. Умеет планировать. Выманивать.

Хрюкнув, химера приподнялась. Я высунулся из-под бронированного брюха. Из щелей в стенах ружья больше не торчали. Солдаты открыли широкие ворота.

Если подумать, на захват ушло меньше десяти минут. Не верится, что за это время можно справиться с серьёзным противником. На тех ли мы напали?

***

Бег помогает думать. Я бежала шестнадцатый раз вокруг дома, но с мыслями было туго. Зато развивалась паранойя: казалось, лежащее в кустах бревно переползает с места на место. Оно не делало этого у меня на глазах, но положение с каждым заходом меняло.

Подойти проверить я не решилась: вдруг оно хищное?

И зачем думаю о бревне, когда надо думать о предложении Лавентина?

Если брак с ним — осознанный выбор обоих, то восприятие ситуации меняется. Ведь одно дело жить с человеком, который тебя вынужден терпеть, потому что случайно призвал, и совсем другое, когда тебя оценили и хотят вместе прожить жизнь.

За кустами впереди взвился сигаретный дымок, блеснули драгоценности на платье.

Это же дух, который гигантского червяка с одного удара приложил! Я остановилась.

Из-за кустов послышался смех, блеснула кожа сумеречного вампира и показалась корона короля эльфов. Лицо этого мутанта моей фантазии закрыл алый букет.

То есть там за кустиками стояла родовая магия в женской форме.

А перед ней — привратный дух (форма мужская) с букетом цветов.

Они времени зря не теряли.

Я попятилась.

Развернулась и побежала в обратную сторону.

Передо мной возникла сощурившаяся Бабонтия.

Еле успев затормозить, я вскинула руки:

— Я не подглядывала.

— Знаю. Без моего согласия ты бы не смогла.

И взгляд насмешливый. Не злой. Но всё равно страшно: она с ходу такое чудище уложила. Я снова попятилась:

— Можно мне дальше бежать?

— Выслушаешь, и можно будет. — Бабонтия затянулась.

Угрозы в её голосе не было, просто уверенность, что я останусь. Ну как же не послушать того, кто тебя прихлопнуть может?

— Слушаю.

Внимательно глядя мне в глаза, Бабонтия спросила:

— Что в жизни важнее: вещи или люди?

— Люди, конечно же.

— Почему?

Несколько опешив, я пояснила:

— Потому что вещи — это просто вещи. А люди… они незаменимы. — Поморщилась. — Нет, конечно, и люди в какой-то мере заменимы, но они все такие индивидуальные. И они просто важнее вещей.

— Вот именно. — Бабонтия указала на меня мундштуком. — А теперь подумай и скажи себе честно, есть тебе к кому возвращаться или нет. Не к вещам и привычным удобствам, а именно к людям. Всё, можешь дальше бежать.

Она провалилась сквозь землю.

— Ну Бабонтия, — вздохнул из кустов привратный дух.

И всё стихло. Я осталась одна, а в груди холодело от слов Бабонтии.

Она задала страшный вопрос.

***

Едва оказавшись в помещении старого хранилища, я заметил металлический блеск деталей, проглядывающих за шторками на перегородках.

Со всех сторон доносился звон изымаемого у женщин и редких мужчин оружия, охи и вздохи, ругань, звон защёлкиваемых наручников. Хлайкери среди этих людей не было.

— Даже не пытайся! — Грозный возглас министра перекрыл прочие звуки, заставив меня остановиться на полпути к цели.

Здоровой рукой министр заламывал запястье женщине, её растрёпанные тёмные волосы стелились по грязному полу, но свободной рукой она пыталась оцарапать полицейского, тянущего к ней браслет наручника.

Тёмная магия министра не выразилась визуально, но удар я ощутил, по коже побежали мурашки. Застонав, женщина сжалась.

Все преступники разом заорали. В гвалте слышалось:

— Ублюдок!

— Длор проклятый!

— Тварь!

— Отпусти её!

— Сволочь!

— Будь проклят!

— Бей длоров!

Девицы заколотили полицейских кулаками, пинались, хватали доски, камни и лупили, кричали. Полицейские попытались унять разбушевавшихся, но тут и мужчины включились в потасовку. Кто-то страшно заорал. Над моей головой просвистел стул. Я присел.

Знакомые металлические детали манили, но вокруг бегали, кричали и дрались люди.

— Тихо!

Хранилище содрогнулось от тёмной магии министра, его волосы взвились от невидимого ветра, скулы заострились, глаза провалились, точно у мумии, и голос приобрёл потустороннее звучание:

— Прекратить сопротивление!

— Иди ты! — взревел один из арестантов и треснул лбом полицейского, потянулся к валявшемуся на полу ружью.

Чёрное пламя охватило мужчину, плоть истлела, осыпалась с сероватого скелета. Лишившиеся связок кости повалились на пол, череп отскочил в сторону и уставился на остальных пустыми глазницами.

— Клэар, — всхлипнула и заплакала одна из растрёпанных женщин.

Остальные, пряча глаза, протянули руки. Защёлкали наручники. Некоторых связывали верёвками.

Невидимый ветер больше не колыхал волосы министра, но выглядел тот бледновато и мертвовато. И вообще вёл себя так, словно ему и впрямь главой рода оставаться только до вечера.

Механизмы на столах в отгороженных каморках снова привлекли внимание, и я бросился туда.

Среди вещей преступников были современные измерительные приборы, пара микроскопов, лупы и прочие инструменты, даже для химических манипуляций, но сразу заняться неизвестными механизмами министр не дал, а со всеми сокровищами и арестованными повёз в особый отдел.

Сеть тёмной магии опутывала клетки и даже конвоиров. Меня слегка мутило от прикосновения столь чужеродной силы. И когда мы, невредимые, въехали на территорию министерства, я выдохнул с облегчением и чуть не бегом отправился в лаборатории, сопровождаемый несколькими офицерами и полицейскими с ящиками конфискованного.

— Да быстрее же! — я готов был тянуть их за руки.

Покрасневший от натуги полицейский крепче сжал ящик с медными приборами.

— Ох, — я отнял ящик и помчался дальше.

Ведь надо ещё в лабораторию спуститься, всё запротоколировать…

Ведя под локоть скованную шатенку с презрительно изогнутыми губами, министр шёл за мной. Она была бледна, а во взгляде — бешеная ненависть, от которой мурашки по спине бежали.

Надеюсь, министр вел её не в ту лабораторию, куда собирался определить меня. Несколько встревоженный, я вошёл в холл. Охранники пропустили нас и ни слова не спросили.

Министр втащил арестованную и скомандовал:

— Налево, вниз, лаборатория номер три.

Это рядом с отделением морга, где хранился источник с Какики внутри.

Войдя в эту самую третью лабораторию, министр велел:

— Зовите Хобла Нерландийского. Всем выйти. Никого, кроме него, не пускать, только по очень срочным извещениям и если будет информация о Хлайкери.

Женщина фыркнула и отвернулась.

В полминуты сопровождающие расставили конфискованные механизмы с шестерёнками и проводами по столам и исчезли.

В лаборатории мы остались втроём.

— Ничего не скажу, сволочи длорские, — женщина сплюнула на ботинок министра.

— Время покажет, — ледяным тоном отозвался тот.

На этот раз у меня не только мурашки побежали, но и внутри всё сжалось.

— Мне кажется, вы не понимаете, кто перед вами, — примирительно начал я. — Это министр внутренних дел, разящий меч империи, он в Черундии…

Арестованная вскинула голову:

— …убивал женщин, стариков и детей за то, что они хотели освободиться от гнёта империи. — Она ухмыльнулась, смело глядя ему в глаза. — Я прекрасно знаю, кто передо мной.

Ну вот, я хотел её испугать, а она уже знает все страшные мифы о министре.

— Тем лучше, — отозвался он. — Значит, вы осознаёте, что я могу с вами сделать.

— Ничего страшнее, чем моя жизнь, вы сделать со мной не можете, длор Раввер Вларлендорский.

Улыбка у неё была жуткая, сумасшедшая.