Расчищенный в завале колодец для большей надежности укрепили распорками и сверху положили деревянную раму. Спасательная химера вцепилась в нее когтями и шарила внутри росшими из спины живыми лентами. Посланный мной импульс магии показал, что первая на очереди для извлечения – жена.

Разум проанализировал крепления, приложенные силы, использованные заклятия и пришел к выводу, что все должно получиться и мамину камеру после удаления камеры жены защитит от обрушения кирпичей лежащая поперек балка. Но сердце волновалось и норовило выдать пульс за сто ударов в минуту.

Кусая губу, я плотнее закутался в покрывало.

– Расширяем поле экспериментов? – насмешливо осведомился Хлайкери.

Он стоял лицом к спасательной химере, но косился на меня.

– Министр допустил сюда прессу? – спросил я.

Впрочем, все равно ничего не расскажу, даже если контракт позволит: за несанкционированные откровения министр мне голову открутит.

Хлайкери обнажил зубы в улыбке:

– Взрыв в близком к острову длоров квартале не то событие, которое можно замолчать. Пришлось Равверу пойти на сотрудничество с моими «Горячими новостями Динидиума».

– А, понятно… – Кивнув, снова уставился на спасательную химеру. Она сделала первый шаг вниз, росшие из спины ленты натянулись от тяжести стазис-камеры.

– Лавентин, ты, конечно, не от мира сего, но должен хотя бы из вежливости потешить мое самолюбие и удивиться тому, что я уломал самого Раввера.

– Работа у него такая, иногда быть уломанным, – пожал плечами я, мысленно прикидывая, насколько поднялась камера с женой: на полметра.

Да и в любом случае договоренность с «Горячими новостями Динидиума» – не худший пункт в биографии министра, уж получше бойни в Черундии с последующей казнью нескольких тысяч повстанцев. И общение с послом Охтандии, одним из любовников последней жены министра, тоже вряд ли приятнее договора с Хлайкери.

– Так что здесь произошло? – Хлайкери выступил вперед, в поле моего зрения оказались колыхавшиеся на ветру черные перья.

– Министр договаривался, пусть он и рассказывает.

Хлайкери рассмеялся:

– И я еще считал его нелюбезным.

Министр, как и всякий политик, часто был любезным. Просто Хлайкери не попадал в сферу его интересов.

Спасательная химера застыла, ее ленты так сильно натянулись что, казалось, оторвутся. Я закусил губу.

– Лавентин, перед печатью все написанное будет утверждаться Раввером, поэтому как длор длору скажи, что тут произошло. Я от любопытства изнемогаю весь.

– У меня контракт. – Я подступил ближе к развалинам. От скрипа камней и хрусталя сжималось сердце. Хватит ли прочности лент? Удержит ли балка кирпичи над маминой камерой? – Пусть министр тебе продиктует, что писать.

– Ох, ну что за длоры нынче пошли. Я же за вас радею, все хочу представить в лучшем виде, а вы…

– Меньше знаешь – крепче спишь. – Подошедший сзади министр хмуро смотрел на обернувшегося Хлайкери.

– Любопытство не порок, – отозвался тот.

– Порок – нарушать только что заключенные договоренности. Я сказал, что печатать ты будешь информацию, которую предоставит мой секретарь. А здесь твое присутствие – лишь видимость деятельности.

– Вот я и создаю видимость, – вскинул руки Хлайкери. – Уверен, многие заметят мое позорное изгнание и охотнее поверят материалу. Особенно если ты не поскупишься на факты.

– Для создания видимости беседы ты мог говорить о погоде. А сейчас уходи, дальнейшее – юрисдикция особого отдела.

Несколько секунд Хлайкери, сощурившись, смотрел на него. Натянуто улыбнулся, кивнул и зашагал прочь. Черные перья нервно вздрагивали на ветру. Хлайкери несколько раз оборачивался и, провожаемый строгим взглядом министра, вышел за кордон полицейских, залез в один из кебов.

Спасательная химера продвинулась еще на несколько шагов, над деревянной рамой появился край стазис-камеры жены.

Потирая ноющие ребра, я спросил:

– Не боишься, что злоумышленники попытаются избавиться от свидетелей?

– Именно потому, что этого боюсь, я до сих пор здесь. – Министр снял со спрятанного под рукавом родового браслета серебристую подвеску в виде глаза.

Едва шарик упал на землю, мое сердце дрогнуло от всплеска темной родовой магии министра. Стазис-камера жены наполовину показалась из завала, и внутри нее все было черным от только что наложенного заклятия.

– Сколько времени продлится маскировка? – Я подавил желание растереть грудь, чтобы избавиться от неприятного ощущения, и это напряжение отозвалось болью в ребрах и ключице.

Министр покосился на меня, будто решая, выдавать ли тайну своей магии, но понял, что я и так время сосчитаю.

– Сорок две минуты.

– Всех вытащить не успеют.

– Сколько успеют.

Стазис-камера жены наконец целиком показалась на поверхности. Химера распутала ленты. Солдаты, повинуясь приказам командира, подхватили камеру и понесли вниз, к подводе. Нога идущего впереди солдата провалилась между камней, камера накренилась. Я метнулся на помощь, но спасательная химера обвила хрустальный короб лентами, и падение прекратилось.

Только когда черную от магии министра, оплавленную и пыльную стазис-камеру опустили на подводу, я с облегчением выдохнул. Спасательная химера уже устроилась на раме и шарила внутри завала спинными лентами.

– Надо ей глаза сделать. – Я посмотрел на министра. – Почему я не подумал снабдить ее глазами на эластичных щупальцах?

У него стало какое-то странное выражение лица. Я попытался объяснить ход своих мыслей:

– Ну смотри, когда надо просто живое существо достать откуда-то, ленты, конечно, даже отдельно от химеры с этим справятся. Но сейчас и участие ее сознания в работе не гарантирует положительного результата, ведь она не видит, что там внизу, ей приходится судить лишь по притупленному осязанию. Ей там нужны глаза. Но на лентах их располагать нельзя – помешают работе. Значит, надо сделать щупальца с глазами, чтобы они могли проникать в труднодоступные места и…

– Лавентин, твоя животина используется для извлечения всяких застрявших не к месту идиотов и поиска утопленников. Глаза на щупальцах ей не нужны.

– Но…

– Она и так прекрасно работает.

– За свой счет их приделаю.

– Прежде чем что-то куда-то приделывать ты должен кое-что снять, – процедил министр, но я так задумался о проблемах соединения зрительных окончаний и обучения химеры с динамичными глазами пространственному восприятию, что не сообразил, о чем он, и рассеянно поинтересовался:

– Что снять?

Министр шумно втянул воздух. И выражение глаз такое, словно хотел меня придушить.

– А-а-а, браслет снять, – сообразил я.

Он надвинулся на меня и грозно спросил:

– Ты этой проблемой занимаешься? Хотя бы немного?

– Я с духом родовым проконсультировался.

– Отлично. А что еще ты сделал?

Да ничего, я и у духа-то спросил мимоходом. Но об этом, наверное, лучше не говорить.

– Мама…

– Очень надеюсь, что теперь, когда она найдена, ты вплотную займешься моей проблемой.

– А убийство Какики? Разве это не приоритетное дело?

Его губы дрогнули, взгляд изменился.

– Да, с убийством надо разобраться скорее, – выдавил министр.

– Мне кажется, мамины похитители имеют к этому отношение. И нападавшие на Сарсанну. Их допросили?

– Нет. – Министр перевел взгляд на спасательную химеру, натужно тащившую стазис-камеру мамы.

– Почему?

– Они исчезли из больницы. Или вовсе туда не доехали. До сих пор разобраться не можем.

– А полицейский, который должен был сообщить о том, что мы идем по следу похитителей?

– Только что спрашивал. Никто ни о чем подобном не предупреждал. Я велел допросить тех, кто остался у твоего дома.

– А второй полицейский? Он же ехал с нами. – Я огляделся по сторонам. – Это ведь он рассказал, что с нами случилось?

– Его завалило. Не насмерть, но, когда его отправляли в госпиталь, он был без сознания. И прогнозы не слишком благоприятные. О твоем участии в этом деле полицейские узнали от свидетелей и сообщили мне.

Стазис-камера мамы со скрежетом проехалась по раме и кирпичам. Магический узор проступал на хрустале красными линиями, сигнализируя о критическом состоянии. Штатно вывести маму из стазиса не получится. И вероятность сохранения последних перед засыпанием воспоминаний ничтожно мала.

– Вот ведь… – Министр вздохнул.

– Надеюсь, у других дела обстоят лучше, – тихо произнес я.

– Не думаю. Нам в этом деле катастрофически не везет. Какая-то беспросветная черная полоса.

– Прорвемся.

Министр неопределенно хмыкнул. Камеру мамы спускали к подводе, на которой ждала пробуждения жена. Я обернулся к министру:

– Новые камеры уже привезли?

– Скоро будут.

Передернув плечами, он покосился в сторону. Я взглянул туда же: Хлайкери пробрался на оцепленную территорию и наблюдал за нами из-за палатки.

– И как ему это удается? – раздраженно произнес министр. – Везде пролезает. Не удивлюсь, если однажды во время секретного совещания обнаружу его под столом.

– У вас там магическая защита, а он магией принципиально не пользуется.

– Это он так говорит. Но, судя по «Горячим новостям», Хлайкери любитель приукрасить действительность.

– Может быть. Но у вас надежная защита на кабинетах для секретных совещаний, я и старую-то три недели взломать не мог, а он…

– Лавентин!

На нас уставились солдаты и офицеры, даже спасательная химера. Схватив меня за покрывало, министр полушепотом процедил:

– Зачем ты взламывал кабинет для секретных совещаний?

Язык мой – враг мой. Когда я это запомню?

– Из любопытства, – честно признался я.

Кажется, у министра начинается нервный тик. Попробовал успокоить:

– Мне было одиннадцать, дворцовые приемы казались страшно скучными, вот я и… Ты не думай, император об этом узнал и велел усилить защиту, я в нее кое-что добавил, так что не переживай: Хлайкери под столом ты не найдешь.

– Спасибо, утешил, – без малейшего намека на благодарность отозвался министр.

В глубине завалов что-то противно заскрипело, спасательная химера застыла. Военные растерянно смотрели под ноги и на деревянную раму. Но звук не повторился, и извлечение камер из-под завала продолжалось.

Склад бакалейной лавки, расположенной через дом от взорванного особняка, оцепили военные. Туда доставили новые стазис-камеры и те четыре, что успели извлечь из-под обломков.

Силовые линии у всех, кроме камеры жены, горели красным. Злоумышленники не уничтожили этих людей, но как свидетелей дискредитировали. Даже если кто-то вспомнит похитителей, суд показания о произошедшем перед усыплением не примет.

Обработавшие меня хирург и медсестры считывали показатели камер, заполненных темнотой благодаря повторно наложенному заклинанию министра. А он силен: мало кто может два раза подряд активировать одно и то же особое заклятие рода.

Сам он бродил между складом и завалом, отчаянно пытаясь все держать если не под контролем, то хотя бы под присмотром. Интересно, а он через свою магию знает, кто находится внутри камер, или для него это такая же загадка, как для остальных?

– Начнем с этой. – Хирург указал на стазис-камеру жены.

Морщась от боли в ноге, я встал с табуретки и положил ладонь на хрустальное изголовье.

Медсестра взяла с подноса круглый камень экстренного дестазис-ключа и приложила к уплотнению на боку камеры. Хрусталь озарился голубоватым светом силовых линий, крышка щелкнула, но линии продолжали гореть, не выпуская жену из сетей стазиса.

Ближайшим к нам солдатам хирург приказал:

– Вы и вы: снимайте.

Они медленно приподняли крышку. Исходившие из нее голубоватые нити стазис-заклятия утопали в окутавшей жену тьме. Хирург осмотрел нити, внутреннюю сторону бортов нижней части камеры и недовольно цокнул:

– Придется перекладывать.

Одним движением астрального лезвия он рассек нити заклятия, и они остались торчать над темным коконом с женой, словно стеклянные травинки. Пока солдаты отставляли крышку, хирург подвез каталку с новой камерой.

– Я сам, – сказал я.

Хирург сжал мое плечо:

– Постельный режим и покой.

Надавил лишь чуть-чуть, а боль хлестнула огненной плетью, и я весь сжался.

Солдаты подхватили жену за ноги и под руки, вмиг переложили на хрустальное ложе.

Обрезанные нити заклятия затрепыхались, пытаясь дотянуться до крышки. Пока солдаты осторожно ее закрывали, мы с хирургом следили, как нити соединяются с силовым узором. Соединились все.

– Отлично, – констатировал хирург. – Самое легкое позади.

Он мрачно посмотрел на сиявшие алым камеры.

– Продолжите, пожалуйста, с нее. – Я указал на ту, в которой лежала мама.

Дождавшись кивка хирурга, посмотрел на камеру с женой. Тьма министра сползала с рыжих прядей и лица.