Настойчиво пищали комары.

А нет, это в ушах звенело… Мышцы превратились в желе.

– Все неприятные ощущения скоро пройдут, – нежно пообещал Лавентин.

С десятой попытки веки разомкнулись. Выглядел он неважно: на скуле цвел лиловый синяк, на лбу белела повязка. Вместо одежды – тряпка серая.

Огляделась – какой-то склад.

Лежала я в ящике, полупрозрачные стенки которого мешали толком осмотреться.

Точнее, в гробу.

Хрустальном.

Может, и не хрустальном, но очень похожем на такой. Ну просто Спящая красавица. Или Белоснежка без гномов.

А надо мной – лохматый принц с розовой шестилапой хренью вместо коня.

– Ты меня поцелуем разбудил? – сипло поинтересовалась я.

– А надо было? – И взгляд такой виноватый.

Улыбнулась:

– В нашем мире девушек, спящих в хрустальных гробах, будят исключительно поцелуями.

– О… Прости, не знал. – Лавентин наклонился.

Я хотела возразить, но его губы прижались к щеке.

Чмок.

– Ведите себя пристойно, – проворчал Раввер.

Лавентин выпрямился:

– Она моя жена, я имею право целовать ее в щеку на людях.

– При встрече и прощании, – сурово уточнил Раввер и положил ладонь на борт моего гроба.

Лавентин деловито заявил:

– Мы, можно сказать, только что встретились. И это традиция Сашиного мира – будить в стазис-камере поцелуем.

– Разбудил – свободен. Мне надо ее допросить.

– Только повежливее, Саша моя жена.

– Об этом невероятно трудно забыть, – нависая надо мной, еще мрачнее произнес Раввер.

Сбежать бы подальше, но мышцы не повиновались. Совсем! Надвигалась паника, сердцебиение учащалось. Что со мной? Наконец шевельнув пальцами, я облегченно выдохнула: не парализована.

Раввер сверлил меня угрюмейшим взглядом. Директор и завуч в одном флаконе, только перед теми я стояла, а перед ним лежала, отчего ощущение беззащитности просто зашкаливало. Закопаться бы поглубже, вон я даже в гробу уже, дело осталось за малым…

– Что произошло? Расскажи подробно.

Только после его приказа поняла, что с памятью неладно. Морщась от рожденной мысленным напряжением боли в висках, я пыталась сложить из обрывков воспоминаний цельный узор.

Раввер терпеливо ждал. Присевший возле соседнего гроба Лавентин ободряюще мне улыбался. Постепенно я расслабилась и воспоминания прояснились. Начала рассказывать:

– Лавентин придумал заклятие, чтобы отыскать маму. Его к ней тянуло. – Перед глазами встали расцветавшие на его коже звездочки. – Даже сосуды лопались.

– Кровь тянуло, – вставил Лавентин.

– Мы обратились к полицейским, к нам присоединились двое. Один отправился за подкреплением, а второй поехал с нами.

– Я же говорил.

– Лавентин, помолчи. – Раввер пристально смотрел на меня. – Твою версию я уже слышал.

– Нас заметили в окно, Лавентин ворвался в дом. Полицейский взломал дверь. А потом… – Воспоминания снова рассыпались, сердце забилось чаще. Вдруг ярко-ярко, до одури реалистично я пережила бег по дому, падение с лестницы, удар выбитых пулей щепок по ноге. – На меня напали полицейские.

– Полицейские? – подался вперед Раввер.

– Да. Они скакали ко мне, стрелять начали издалека. Я забежала в дом, нашла Лавентина… На нас напали люди в масках и с пропеллерами на спинах. А потом… – Виски прострелила боль, руки взметнулись к ним, сдавили, пытаясь защитить от нараставшей мерзкой вибрации. – Этот гроб…

Во рту пересохло. Хмурый Раввер отступил, сложил руки на груди.

– Воды, – прошептала я.

– Нельзя, – отозвался высокий худощавый мужчина и положил руки на соседний гроб. – После выхода из стазиса пить нельзя полчаса, есть – минимум час. Для возвращения к нормальной работе органам требуется время, не стоит увеличивать нагрузку.

– Не буду. – Я попыталась приподняться, но голова закружилась, и я улеглась обратно. Ну и что, что этот хрустальный ящик на гроб похож, лежать-то удобно.

Мужчина провел по соседней крышке пальцами, будто наиграл мелодию на клавишных, и приподнял ее. Лавентин просунулся внутрь. Высокий полупрозрачный борт не давал рассмотреть содержимое, но встревоженное, нежное выражение лица Лавентина не оставляло сомнений: он смотрел на маму.

– Как она? – Сердце у меня замирало, глаза пощипывало.

– Жива, – улыбнулся Лавентин и погладил ее по волосам.

Раввер промчался мимо них к следующему гробу и махнул мужчине:

– Продолжим. У меня не так много времени.

– Здесь ситуация хуже. – Мужчина положил руки на хрустальный ящик. – Структура стазиса сильно нарушена, возможна полная потеря памяти.

Умиление воссоединением Бабонтийских как ветром сдуло, я мрачно спросила:

– То есть у меня в этом гробу память могло отбить?

– В случае повреждения структуры заклинания, – подтвердил мужчина.

– Выбора не было, – виновато произнес Лавентин. – Функции глав рода разнятся, возможности соответственно тоже. Лишь мужчины могут трансформировать тело, а без трансформации ты могла умереть.

– Даже здесь дискриминация. – Я потерла шею, в горле было до ужаса сухо.

– Зато ты можешь управлять домом, а я нет. Мы маги, а не боги и не можем получить все. – Лавентин быстро опустил взгляд. – Здравствуй, мама.

Как же ему повезло, что его мама выжила. Я бы со своей тоже хотела вот так поздороваться, но никогда не смогу.

На складе бодрствовали только Бабонтийские, Раввер и сухощавый мужчина. Домой меня не отпустили, и я устроилась в стороне в одном из принесенных из лавки кресел.

В другом сидела мама Лавентина – Близенда. Она оказалась высокой стройной шатенкой и выглядела молодо, несмотря на болезненную бледность лица, серые тени под глазами, лохматые волосы и измятое платье с поломанным кринолином.

При всей серьезности ситуации я не могла отделаться от мысли, что со стороны запихивание этого необъятного подола в хрустальный гроб выглядело забавно.

Лавентин с чашкой успокоительного отвара стоял перед Близендой на коленях и преданно заглядывал в лицо. Раввер возвышался над ними. Не выдержав затянувшейся паузы, он повторил:

– Вы что-нибудь помните?

Близенда открыла большие карие глаза.

– Смутно, – потерла лоб тонкими ухоженными пальцами. – Я получила известие, что Лавентин… пустился во все тяжкие.

– От кого? – наклонился к ней Раввер.

– От Сабельды.

Раввер и Лавентин переглянулись. Не заметив этого, Близенда устало продолжала:

– По письму выходило, что требуется срочное вмешательство. Что это вопрос чести, а возможно, и жизни. Я немедля отправилась в путь, хотя Керл был против. Он считает, я не должна путешествовать одна, но не мог уехать из-за заседания городского совета. А я не хотела ждать еще четыре дня.

Как все удобно сложилось: вызов, занятость мужа… Судя по взглядам, которыми обменялись Лавентин и Раввер, они тоже сочли это совпадение подозрительным.

– Кажется, я заказала билет на поезд… И потом… Дальше все как в тумане. – Близенда сжала виски. – Не знаю, не уверена. Может, и не заказывала. Я точно помню, что Керл просил меня остаться, спорил, а дальше…

Отставив чашку на подлокотник, Лавентин взял руки Близенды в свои и мягко спросил:

– Мама, ты накладывала на меня брачное проклятие?

Нахмурившись, подумав, она покачала головой:

– Нет, не помню такого… – Ее глаза расширились: – Брачное проклятие? Ты что? – Она схватила его запястье, ощупала браслет, и в глазах заблестели слезы. – Ты женат!

Резко потянуло уйти. Как минимум спрятаться за кресло. Приподнялась, но Раввер посмотрел на меня через плечо, и я, точно нашкодившая ученица, застыла на месте.

– Да. – Лавентин предательски указал на меня: – Это Саша, моя жена. Я призвал ее из другого мира.

И помахал рукой, приглашая подойти. Наконец Близенда посмотрела в мою сторону. Устало. Потерянно. Как и полагается человеку после похищения и неправильного выхода из их стазис-заклятия.

Ну все, сейчас будет выволочка от настоящей леди, то есть длорки… Взгляд Близенды был очень растерянным, я уже поверила, что она не задаст сакраментальный вопрос, но она вздохнула и спросила:

– А почему вы не одеты?

– Она одета, – спешно заверил Лавентин. – В ее мире женщины одеваются именно так.

Близенда прикрыла глаза, будто борясь с головокружением.

– Вы в порядке? – Я испуганно шагнула к ней.

Она философски произнесла:

– Привыкла к взрывам, к бегающим по дому химерам. И к тебе привыкну. Женился мой мальчик – уже хорошо.

– Это временно, – уверила я.

– Временно так временно.

Похоже, мальчик маму так выдрессировал, что она познала дзен. Крепко познала, ведь даже после второго, уже более осмысленного взгляда на меня, у нее не случилось ни сердечного приступа, ни непреодолимого желания прочитать мне нотацию о женственности и прочей ерунде.

Впрочем, расслабляться рано: Близенда не в себе, а выспавшись, может кардинально изменить поведение.

В одном из гробов кто-то сухо закашлялся.

– Спокойно, – властно распорядился хирург, следивший за состоянием людей в гробах. – Без резких движений.

Раввер поспешил к ним. У лежавшего там человека не было рядом упрямого родственника, который потребовал бы сначала обеспечить комфорт и успокоительный отвар, и лишь потом разрешил допрос, поэтому возражение хирурга «он еще недостаточно оправился» пропало втуне.

– Вериндер, – Раввер склонился над гробом, – как вы здесь оказались? Кто вас похитил?

Лавентин приподнялся, выворачивая голову в их сторону. Близенда схватила чашку с подлокотника. Лавентин вскочил, уронив блюдечко, и бросился к очнувшемуся.

– Раввер? – сипло спросили из гроба. – Что? Где? Ох, Лавентин, только не ты!

Лавентин обиженно вскинул брови.

– Что ты опять натворил? – проскрипел голос. Морщинистая рука вцепилась в борт. – Чуть травой дом мой не окрутил, а теперь что? Решил избавиться от старика? Да я тебе… Где клюка моя? Сейчас, вы только погодите…

– Спокойно. – Хирург попытался удержать его, но дед уселся.

Это оказался тот самый старик, что с клюкой гонялся за Лавентином вокруг нашей повозки. Выглядел он бледным и изможденным, но кулаком грозил бодро:

– Поймаю и выпорю!

– Если вспомните, как оказались в стазис-камере, – вклинился Раввер, – я лично его поймаю и подержу, пока будете пороть.

Старик Вериндер застыл. Гнев схлынул с его сурового лица, оставив растерянность, словно только сейчас он осознал происходящее.

– Как я оказался в стазис-камере?

Кулак задрожал, Вериндер запустил пальцы в волосы. Взгляд заметался, ноздри сильно раздувались. По телу пробежала дрожь.

Хирург коснулся его плеч:

– Я не…

Глядя на старика, Раввер вскинул руку, и хирург умолк, отступил к столику с какими-то пластинами.

– Меня… Я куда-то шел… – Вериндер стиснул волосы, взгляд его стекленел, грудь часто вздымалась. – По приглашению. Нет, ехал… Я ехал… Девушка с корзинкой. Улыбалась и… – застонав, он согнулся пополам.

– Я протестую. – Хирург занес над ним одну из пластин.

– Запрещаю! – рыкнул Раввер.

Он был бледен и взбудоражен не меньше Вериндера.

Напряженное молчание, шумное дыхание старика и легкий шум с улицы перекрыл голос Близенды:

– А знаете, я тоже помню… девушку с корзинкой.

Все повернулись к ней. Она смотрела на свою руку. Потом ощупала уши.

– Ей понравились мои украшения. Теперь их нет.

В двустворчатые двери постучали. Окинув всех недовольным взглядом, Раввер чеканным шагом прошел к ним и приоткрыл створку:

– Слушаю!

– Вас вызывают на экстренное совещание кабинета министров. Немедленно.

– Пусть начинают без меня, я приеду позже.

– Это приказ императора.

Раввер запрокинул голову и вздохнул. Вспомнив встречу с императором, я ему даже посочувствовала.