Четырехместный полицейский кеб покачивался, слабо вскрикивали рессоры, ныли мои ребра и почка. Обнимая за талию маму, склонившую голову мне на плечо, я томился чувством вины, ведь жена ехала напротив одна. Ее бледное лицо ярко выделялось в сумраке закрытого экипажа.
Конечно, жена пострадала меньше мамы, но я должен быть рядом.
С обеими.
В моей двуколке я бы раздвинул сиденье, а в этом жутком кебе приходилось мириться с неудобствами.
Я вздохнул.
Ситуация складывалась интересная, но гадкая. Среди пяти заключенных в стазис-камерах был один мужчина – Вериндер. Остальные – старейшие в своих родах женщины. Хосаэлла Индели – двоюродная бабушка мамы, Нэтья Клахорийская и Перландия Мондербойская, мать Смуза, которая крайне редко покидала дом.
Министр ничего не сказал о личностях пленников (ну кроме того, что их имена должны остаться тайной), но после осознания масштаба проблемы он выглядел загнанным зверем. У него такой взгляд бывает лишь первое время после смерти очередной жены.
Надеюсь, с другими спасенными все будет в порядке.
Благородства от преступников ожидать не принято, но у этих вовсе совести нет – издевались над стариками. Убить хотели. И если маму после осмотра хирург отпустил домой, то остальным потребовалась медицинская помощь.
Они тоже сейчас под охраной, но безопасность им это не гарантирует. Например, полицейский, который должен был вызвать подкрепление, оказывается, в полиции не служил. Подменыш пришел на пост в одежде убитого офицера. И дальше бы приходил, если бы не этот случай.
Кто-то за мной следил.
Я раздраженно потер висок: человеческие взаимодействия трудно просчитать. Это не химическая и не магическая реакция, где возможно строго определенное и в принципе обозримое количество комбинаций, а условия задаются положенными ингредиентами.
Если бы я мог определить возможности хотя бы некоторых участников дела, можно было бы составить план противодействия. А как их определить, если, с одной стороны, злоумышленники используют дорогую технику и подкуп, словно очень состоятельные люди, а с другой – воруют украшения жертв, ведь без драгоценностей остались все женщины, не только мама.
Как оценить их технические возможности, если не осталось ни детальки, и только по чрезмерной сложности механизмов я предполагаю, что у них были иные функции, кроме самоуничтожения.
Жена сложила руки на груди. Меня снова захлестнуло тягостное чувство вины.
– Скоро приедем. Прости, что так получилось.
– Ты не виноват, – отозвалась жена.
А я все равно чувствовал себя плохо. Крепче обнял маму. Единственное утешение – к моим военным разработкам нападение отношения не имело. Под ударом оказались длоры в целом.
Стук колес изменился, мы выехали на мост. Жена поморщилась, будто от боли. Из-за неспособности ее защитить стало еще мерзостней.
Наверное, случившееся надо как-то компенсировать. Но как? Вроде принято в качестве извинения дарить украшения, ездовых ящеров, экипажи или оплатить поход к модистке.
Оглядел полускрытую сумраком фигуру жены. Красивая. Кажется, я догадался, почему мужчины их мира не возражали против облегающих штанов и открытых рук: наши женщины в одежде, точно в броне, а жена казалась легкой и беззащитной. Соблазнительно.
Моргнув, прогнал неуместные мысли.
Так что подарить жене, если украшения, ящеров, экипаж и помощь модистки она и так получит, стоит лишь изъявить желание?
Внезапно меня осенило:
– Саша, если завтра утром будешь чувствовать себя хорошо, давай уладим дела в твоем мире.
Мама на моем плече напряглась:
– Как – в ее мире?
– Мама, не волнуйся, мы ненадолго.
– Матери всегда волнуются, – отозвалась она и вздохнула.
Привыкла уже не спорить. Жена смотрела на нее широко открытыми глазами. Маминой покладистости многие удивлялись.
Вроде приключения были короткими, и в гробу я отдохнула, а ощущение, словно пару дней без перерывов дачный огород копала.
Кажется, до завтрашнего путешествия домой я не оправлюсь.
А надо.
Пусть сердце усиленно колотилось при мысли об этом, но необходимо уволиться и с жилплощадью разобраться.
Одеждой запастись.
Кеб остановился. На крыше заворочалась зверюга Лавентина, выкопанная из-под завала за несколько минут до нашего отъезда. Временно пятилапое тело шмякнулось на землю, зашуршало гравием.
Толкнув дверцу, Лавентин оглядел скромное крыльцо дома и, выбравшись наружу, помог Близенде вылезти. Придержал за талию.
– Мама, ты как?
– Терпимо, Лавентиша, терпимо.
Держа ее одной рукой, другую Лавентин протянул мне. Я осторожно встала и потянулась к нему.
Сбоку, обходя химеру, замаячила помесь сумеречного вампира с королем эльфов. Он с поклоном подступил к Близенде и предложил руку:
– Окажите честь, позвольте вам помочь, многоуважаемая длорка.
Близенда его оглядела:
– Недурно, даже хорошо.
Привратный дух просиял. Причем и в буквальном смысле, потому что его кожа на солнце поблескивала. Приняв ее руку, дух взглянул на меня:
– Прибывший по вашему распоряжению доктор осмотрел Веру и ожидает вас в… комнате с черной прямоугольной картиной на стене.
Пальцы Лавентина охватили мою ладонь теплом. Пытаясь понять, что за вытянутый квадрат Малевича у меня нарисовался, я рассеянно посмотрела на Лавентина.
Он смотрел на меня. Я на него. Он – на меня.
И как-то неловко стало.
– Осторожнее, тут ступенька, – тихо произнес Лавентин.
– Ага, – протянула я и спустилась на шуршащий гравий.
Сердце бешено стучало, ветер трепал волосы. Лавентин продолжал смотреть.
– Что-то не так?
Он мотнул головой:
– Н-нет, все… все нормально. Кроме того, что ты чуть не умерла из-за моей неосторожности.
И почему, с какой стати я умилилась-то?
– На фоне попадания в другой мир это выглядит не так уж страшно. – Я посмотрела на вход.
Поддерживаемая духом Близенда с любопытством осматривала дверь. Приоткрыла рот, словно собиралась что-то сказать. Но сомкнула губы и, кивнув своим мыслям, вошла.
Лавентин сжимал мои пальцы:
– Тебя поддержать? Может, за талию обхватить?
– Нет, спасибо.
Мы вошли в дом (ради потрепанной химеры пришлось увеличить дверь), но лишь увидев в прихожей своей «квартирки» Близенду, задумчиво заглядывающую то в кухню, то в спальню, то в гостиную, где с дивана поднялся седой джентльмен в строгом темно-коричневом костюме, я поняла страшную вещь: к проживанию нескольких человек и приему гостей дом не готов.
Сами комнаты есть, а с мебелью засада.
И черной картиной дух наверняка назвал телевизор.
В голове было не очень ясно, я растерялась.
Ситуацию спас гость, оказавшийся доктором Лирикири. Он с порога взял в оборот Близенду. И пока в моей спальне ее расспрашивал, щупал пульс, проверял всякими кристаллами, а Лавентин метался между ней и мной, я, кивнув сидевшей возле пирожных Вере и в конце концов отправив Лавентина ее развлекать, успела обставить одну из комнат.
Кровать под балдахином, шелковые обои, ковры, пуфики, портьеры и туалетный столик выглядели очень музейно и богато.
– Маме понравится.
Подскочив от неожиданности, я обернулась к Лавентину.
– Прости, что напугал, но доктор закончил с мамой и хочет осмотреть тебя.
– Меня?
Лавентин подхватил меня под руку:
– Да, тебя. Доктор Лирикири мастер своего дела, ему я доверяю больше, чем хирургу министра.
Сердце забилось в горле, ноги уперлись в пол, вдруг ставший вязким. Мы с Лавентином посмотрели на утопавшие в жиже стопы. Он улыбнулся:
– Тоже врачей не любишь?
Кивнула. Лавентин улыбнулся шире:
– Понимаю, но надо убедиться, что с тобой все в порядке. И ты собиралась поговорить с ним о здоровье девочки.
Он прав. Я вздохнула, силясь избавиться от страха перед медицинскими осмотрами и вернуть полу твердость, но не очень-то получалось.
Сорок минут спустя я поняла, почему Лавентин не любил врачей. Наверное, их тут никто не любил. У меня было чувство, что мне все внутренности вынули, перековыряли и сложили назад в неправильной последовательности.
А доктор сидел напротив, попивал то, что они тут вместо чая хлебали, и улыбался во все зубы. Он до одури напоминал доктора Ливси из советского мультфильма «Остров сокровищ», даже подбородок двойной.
Напряженно стиснув губы, сидевшая рядом Вера собирала пазлы из раскрашенных деревяшек. Надо будет ей из нашего мира что-нибудь интересное принести.
Не хватало Лавентина, но он выращивал химере лапу.
– Итак, что вы можете сказать о результатах осмотра Веры?
– Если не углубляться в медицинские термины, – жизнерадостно возвестил Ливси, точнее, Лирикири, – то мы имеем дело с физическим и психическим истощением. Не волнуйтесь, ничего непоправимого: хорошее питание, витаминчики, свежий воздух, сеансы терапии раз в два дня – и ваша девочка заговорит.
– Заговорит? – Я уставилась на Веру.
На ее щеках разливался румянец.
– Конечно. Физически никаких препятствий этому нет, всему виной нервы.
Казалось, он сейчас захихикает, как мультипликационный Ливси, но он ограничился широченной улыбкой.
Вера съежилась на стуле. Я улыбнулась:
– Будет здорово, если тебе смогут помочь.
– Поможем, как же без этого. – Доктор хлебнул отвара. – Приятно иногда заняться настоящим лечением.
– А обычно чем занимаетесь?
– Лелею ипохондрию.
Я нервно усмехнулась. Он развел руками.
– Что ж, тогда ждем вас… – Я умолкла, предлагая ему выбрать время.
– Завтра в три часа дня, если вас устроит.
На этом и распрощались. Сверкавший улыбкой доктор покинул нас. Вера не поднимала взгляда от сцепленных на коленях рук. Закралась мысль, уж не притворилась ли она немой, а теперь боится рассказать правду.
Я ее просто обняла.
Другой мир…
Совсем другой мир.
Другой мир!
Вздрогнув, я проснулся в небольшой синей спальне, накануне обставленной женой. Было совсем раннее утро. Сердце безумно колотилось, меня заполнило удивительным, поразительным, сногсшибательным осознанием, что сегодня я отправляюсь в другой мир!
Только бы министр не узнал, что я снова отложил выполнение его задания.
Разминаясь на ходу, я отправился в ванную. Воодушевление было так велико, что я едва соображал, что делаю и как. И в общем ничего удивительного, что, столкнувшись в коридоре с мамой, я услышал:
– Лавентиша, ты опять не причесался.
– А, да…
Под строгим маминым взглядом я спешно пригладил волосы.
Она склонила голову набок. Затянутая в строгое домашнее платье, посвежевшая, увенчанная сложной прической даже в столь ранний час. И взгляд пытливый.
– Что-то мне подсказывает, что ты спешишь не на завтрак.
– Мама, я сейчас в гости к Саше. В ее мир. Представляешь! Хочешь с нами? – Ноги подергивались, так не терпелось мне помчаться в спальню жены.
– Нет, спасибо, дорогой. – Мама застегнула верхние пуговицы моей рубашки. – Если будет возможность, принеси мне оттуда духи и сладости.
– Принесу! – Я рванул дальше по коридору и, промчавшись через прихожую, заколотил в дверь спальни: – Саша! Саша! Пора!
Только почему-то когда она открыла дверь (лохматая, как я, и в сорочке), радости на ее лице не было.
– Ты что, в свой мир не хочешь? – испугался я.
– Хочу.
Ее взгляд просветлел.