Та стоящая мысль, что пришла во время разговора с Писаревым, призвала к незамедлительным действиям. И хотя все могло закончиться обыкновенным «ударом в пустоту», коих немало приходится на долю оперативного работника при проведении розыскных мероприятий, я не стал игнорировать выплывшее совпадение имен покойного Макарова и бывшего любовника убитой женщины.

Разжиться нужной мне фотографией труда не составило. Сложности начались при поисках свидетелей. Возможно, жестокое время научило людей держать язык за зубами, все пытались отделаться ничего не значившими для меня словами, словно и не жила по соседству деятельная женщина. Предъявляемую фотографию долго рассматривали, но ответ во всех случаях оказывался одинаковым — отрицательное покачивание головой. Ничего определенного не сообщили мне и родственники убитой, они мало знали о личной жизни покойной, и тем более о такой интимной стороне, как любовники. Оставалась единственная надежда — полненькая особа с гипнотизирующими губами. Мне сразу припомнилась рука Макарова, лежавшая на ее плече.

Я объявился перед уже знакомой дверью поздним вечером, когда ушла с городских улиц духота, а скверики, пешеходные дорожки, летние кафе заполнились горожанами. Но я почему-то был уверен, что в этот вызывающий истому вечер застану молодую деву дома. И не ошибся. Я чувствовал, как она разглядывала меня через дверной глазок, но это длилось недолго. Дверь открылась. Ольга предстала передо мной в легком халатике, с мокрыми волосами. Она, по всей видимости, принимала душ.

— Извините за поздний визит, — и я посчитал нужным улыбнуться.

— Проходите, — пригласила она, показывая рукой в сторону зала, и тут же устремилась туда впереди меня, убирая с кресел какую-то одежду и заталкивая ее в шкаф. — Присаживайтесь.

— Я к вам по делу, — обозначил причину своего прихода.

— Догадалась, что не на свидание, — ответила она игриво, размещаясь в соседнем кресле.

— Вам знаком этот человек? — и я предъявил фотографию Макарова.

Взор Ольги медленно переместился с фотографии на меня и возвратился обратно. Следовало ожидать чего-то неопределенного, вроде: похож, но утверждать боюсь. Я сделал попытку предотвратить ложь:

— Это тот самый человек, сотрудник уголовного розыска, которого вы видели в квартире своей подруги и, кажется, успели пообщаться. Он убит.

Ее неверящий взгляд был более чем выразителен.

— Такими вещами не шутят, он действительно мертв, — дал я ответ на застывший в ее глазах вопрос.

— Это Леша, знакомый Марины, — наконец-то отважилась она назвать его имя.

— Вы не ожидали увидеть его там, на месте преступления?

— Нет.

— А почему вы не отозвали меня и не сказали, что это тот самый Леша?

— Я боялась.

— Он предупредил вас о молчании?

— Да.

— Как вы считаете, между вашей подружкой и Лешей была любовь?

— В наше время — любовь? — она презрительно хмыкнула и с каким-то цинизмом пояснила: — Если вы меня в чем-то устраиваете и мне выгодно иметь ваше покровительство, тогда и поиграю с вами в любовь.

— Вон как. Спасибо, что просветили, — не без сарказма поблагодарил я. — Значит, вашей подруге была выгодна дружба с опером?

— По крайней мере, по ее словам, меньше мрази стало слетаться на запах денег.

— А как по-вашему, могла Марина рассказать Леше о тайниках, где хранила валюту и драгоценности?

Она призадумалась, но ответила довольно-таки категорично:

— Нет, не могла.

— Почему?

— Вы знаете, сколько мы были с ней знакомы? С детского садика. За это время столько тайн друг другу передоверили, а вот связанную с деньгами, с драгоценностями Марина не решилась мне передать. И правильно. О таких вещах только самый родной человек должен знать, а роднее тетки у нее здесь никого нет. А о Леше здесь и разговору не может быть. Их знакомству-то всего без году неделя.

— Резонно, — поддержал я ее размышления.

— Вот если только… — и она осеклась.

— Что если только? — не давал я погаснуть откровенности.

— Если только под страхом смерти она ему рассказала.

В ее словах имелось разумное обоснование всего происшедшего в квартире подруги, и я одобрительно посмотрел на Ольгу.

Мое предложение провести еще раз осмотр квартиры Макарова начальство встретило сдержанно. Оно и понятно: кому хочется выносить мусор из избы? Пресса и так исходила догадками и целыми версиями относительно убийства одного оперативного работника и ареста другого. Однако меня поддержала прокуратура: нельзя было игнорировать факт дружбы милиционера и скупщицы валюты, тем более, их смерти давали основание предполагать, что совершенные убийства как-то взаимосвязаны.

Повторный осмотр, а вернее, обыск в квартире Макарова, следуя строгому указанию не привлекать излишнего внимания, проводили днем, когда большинство жильцов на работе или на дачных участках. Искали валюту и драгоценности, исчезнувшие из квартиры убитой женщины. По истечении трех часов кропотливой работы ни того, ни другого не обнаружили. Естественно, такой итог прояснения в ситуацию не внес. Хотя не исключалось: все, что мы искали, мог унести убийца Макарова. Именно таким предположением меня попотчевал Герка Писарев во время нашего «расслабления» на открытой веранде пивного бара после бесплодного поиска вещественных доказательств. За кружкой пива предположение превратилось в стройную версию, но не без замысловатостей. По ней выходило, что женщину по имени Марина мог убить Макаров. Цель — валюта, которую, по его разумению, намеченная жертва несомненно хранила в квартире для последующей продажи, причем в немалых количествах. О тайнике с драгоценностями Макаров информацией не располагал. Но где-то наш бывший коллега сработал нечисто. Его причастность к убийству вычислили люди, тоже нацелившиеся на лакомый кусочек. Макарова ждала та же участь, что и задушенную им женщину: принять смерть в собственной квартире. Из всего вытекало, что причиной обоих убийств являлись корыстные интересы, возросшие в людях до неимоверных размеров, в сравнении с которыми человеческая жизнь — ничто.

— Ну как? — поинтересовался Герка после того, как все разложил по полочкам, нашел каждому факту свое место.

— Хорошо мозгуешь, — похвалил я его, чтобы следом озадачить вопросом: — А как же Пашка Чегин?

Герка снисходительно похлопал меня по плечу:

— Стареешь. Стареешь прямо на глазах, — проговорил он. — Не успеваешь уже за новостями. Пашка-то на свободе. Его алиби стопроцентно подтвердилось безо всяких там натяжек, оговорок.

— А как же быть с папиллярными узорами его пальчиков на ноже? — пригасил я пыл оптимизма в Геркиной душе.

— Загадка ножа удручает, — проговорил он уже упавшим голосом. — Она может так и остаться великой тайной криминалистики.

Я в ответ хмыкнул, допил пиво. Движением руки эффектно отодвинул от себя кружку так, что она, проскользив по столу, застыла на краешке, и нравоучительно изрек:

— Гера, нельзя присваивать высокий титул тайны обыкновенному убийству, которое к тому же далеко не расследовано. А насчет ножа можешь загибать пальцы: а — Чегин мог запамятовать на самом деле, где и когда касался рукоятки; бэ — Чегин не желает впутывать в это дело совершенно невиновного, по его мнению, человека, потому и играет в неведение; вэ — мы постоянно упускаем из виду одного типа, который может дать вразумительный ответ, что же произошло в квартире Макарова. Я имею в виду доброхота, приславшего в ваше учреждение писульку. Ведь это он мог так ловко озадачить нас происхождением отпечатков пальцев на ноже. Его поиски надо бы возобновить.

— Это уже больше по вашей части, сыскной, — вклинился Писарев в мои рассуждения, напоминая о разграничении обязанностей.

— Ты пальчики загибай, — обрезал я его и продолжил: — Помнишь, ты предполагал, что в случае с Макаровым могла быть месть? Так вот, теперь этот вариант приобрел более конкретное очертание: месть родственников погибшей. Не заняться ли вам этой версией, как говаривал Ленин, всерьез и надолго?

Заниматься родственниками не пришлось. На следующее утро произошло совсем неожиданное событие: в районный отдел милиции пришел мужчина, назвался Колмыковым Михаилом и представился двоюродным братом Петруниной Марины. Далее пришедший заявил, что это он обошелся так жестоко с Макаровым, именно так, как тот обошелся с его сестрой. Достоверность заявления мог подтвердить только следственный эксперимент. Заинтересованные люди из прокуратуры и милиции в очередной раз собрались в квартире Макарова. Привели мужчину, лет тридцати пяти, щупловатого на вид, с подвижными, горящими беспокойством глазами. Я успел выяснить, что это старший сын Колмыковой Антонины Петровны, и теперь не исключал его возможной причастности к убийству сотрудника милиции.

Начал он довольно-таки уверенно, чем ясно дал понять, что в этом помещении уже бывал. Он сразу открыл дверь в спальню, показал на кровать, обрисовал, в каком положении находился Макаров. Путаница в его показаниях началась после просьбы районного прокурора начать все по порядку и вопроса:

— Как вы открыли дверь в квартиру?

Мужчина наморщил лоб. Подошел к двери, подергал за ручку.

— Не помню, — заявил он.

Его ответ озадачил всех.

— Вы не помните, как проникли в квартиру? — продолжал пытать его районный прокурор.

— Кажется, я позвонил.

— И вам открыли?

— Нет-нет, вспомнил, дверь в квартиру была открытой. Правда, открытой, — мужчина обошел нас, заглядывая каждому в глаза. — Поверьте, она была открытой.

— Хорошо, была открытой и вы вошли, — приглушил эмоциональный всплеск подозреваемого прокурор. — И что вы делали дальше?

— Дальше? Я сбегал на кухню, схватил нож, вошел в спальню и ударил его ножом в живот… Потом ушел. Вот и все.

— А пистолет?

— Какой пистолет? — глаза мужчины наполнились еще большим беспокойством.

— Вы стреляли из пистолета?

— Я? Нет… Не помню. Я находился в состоянии аффекта. Я ничего не помню, — он вновь стал обходить каждого из нас. — Но это я убил его.

Мы втроем — Писарев, Алешин и я — переглянулись.

— Кажется, придется наводить справки в психушке, — негромко произнес Алешин.

Справки навели. Мужчина действительно состоял на учете в психоневрологическом диспансере с диагнозом «маниакально-депрессивный психоз».

Однако полученные в медицинском учреждении сведения ситуацию не упростили: круг вероятных убийц Макарова увеличивался еще на одно лицо. Соответственно прибавлялось и версий, которые предстояло проработать. Мы даже не исключали и такой вариант: на Макарова покушались дважды. Сначала его кто-то застрелил из пистолета, а затем уже психически больной мужчина вонзил в мертвое тело нож. Правда, и здесь обозначилась та же закавыка, мешающая стройности всех версий: на рукоятке ножа были выявлены лишь отпечатки пальцев Пашки Чегина.