«…Однако первым делом я хотел бы разъяснить свое видение тех обязанностей, которые вы на меня возложили. Главный долг Верховного Сенатора – это долг перед всей Эмпиреей; не перед тем или иным регионом или даже планетой, а перед всем народом».

Человек на экране замолчал, и Аркин Форсайт воспользовался паузой, чтобы внимательно присмотреться к его лицу. Изборожденное морщинами лицо человека средних лет с редеющими волосами песочного оттенка, серо-голубыми глазами и упрямым квадратным подбородком. Серьезное лицо; мощная аура истинного профессионала являла полную противоположность его чуть небрежной манере выражаться, свойственной простым людям. Такое лицо способно внушать одним безграничное доверие, другим – абсолютное неприятие, и никаких промежуточных чувств. В дверь постучали.

– Войдите! – отозвался Форсайт, нажимая кнопку «пауза» и вскидывая голову. Дверь открылась; на пороге стоял Рандж Пирбазари.

– У вас найдется свободная минута, господин Избранник?

– Конечно, Зар. Входи. – Форсайт сделал приглашающий жест, заметив в его руке цилиндрик памяти. – Что у тебя?

– Дополнение к официальному отчету о вторжении Пакса в пояс астероидов три дня назад, – ответил Пирбазари, подходя к столу Форсайта и протягивая цилиндр. – Проведен повторный анализ боевых действий. Он, по существу, ничего не добавил к уже имеющимся данным, но было определено название флагмана Пакса – «Комитаджи». Я выяснил, что так называлась группировка партизан либо наемников, действовавших в отдаленном прошлом на Земле, на Балканах.

– Хм-м-м… – протянул Форсайт, с неприязнью глядя на тонкий цилиндр. По его опыту, всякие дополнительные отчеты были пустой тратой времени как людей, которые их составляют, так и тех, для кого они предназначены. – Нет ли там новых отговорок, объясняющих, почему мы так долго не могли вышвырнуть мерзавцев из системы?

Пирбазари покачал головой.

– По-прежнему утверждается, что ускоритель не рассчитан на столь крупные объекты, и что на его перекалибровку ушло много времени. – Он замялся. – Однако я осмелюсь предположить, что это скорее истинная причина случившегося, а не отговорка. Никто не мог ожидать, что Пакс располагает таким большим кораблем. За все время переговоров они ни разу не продемонстрировали нам ничего, что хотя бы приближалось к нему по размерам. Судя по тому, что я слышал об этом инциденте, СОЭ сделали все, что от них зависело в данных обстоятельствах.

Форсайт кивнул; объяснения его не удовлетворили, но он был достаточно опытен, чтобы угадать тупик задолго до того, как ткнуться в него носом. Политикам издревле присуща склонность выискивать виновных, однако за плечами Пирбазари были двадцать лет службы в Силах обороны Эмпиреи, и, если он считал, что было сделано все возможное, вероятно, так оно и есть.

– В таком случае вопрос закрыт, – проворчал он. – Нет ли у тебя свежих мыслей относительно того, с какой целью Пакс устроил это представление?

Пирбазари пожал плечами.

– Самая распространенная теория по-прежнему заключается в том, что они продолжают нагнетать психологическое давление, пытаясь выяснить, какой прием их ждет, вздумай они прислать сюда боевые суда и завязать перестрелку. По другой, менее популярной версии, им потребовался план физической конфигурации наших сетей, и они решили, что корабль, размеры которого выходят за обычные параметры наших ускорителей, позволит им вести разведку несколько дольше.

– Либо они хотели что-нибудь подбросить нам и рассчитывали, что это удобнее сделать в сумятице боя?

– Если так, они добились своего, – сухо произнес Пирбазари. – Корабли СОЭ продолжали патрулировать район схватки в течение нескольких часов после ее окончания, но не обнаружили ничего, кроме астероидов. Если «Комитаджи» действительно что-то сбросил, то это был очень маленький объект.

– Или очень хорошо замаскированный, – возразил Форсайт.

– Верно, – согласился Пирбазари. – Однако попытка внедрить шпиона сулила бы им множество хлопот и опасностей. Особенно если вспомнить, что у нас и без того действует резидентура Пакса либо их автоматизированная система, которая собирает, сортирует и передает информацию.

– Да, по меньшей мере одно из двух. – Форсайт мрачно кивнул. – Полагаю, эти передачи продолжаются, как и раньше?

– Все по-прежнему, изменилось только расписание выхода в эфир. «Комитаджи» появился у нас точно в срок, чтобы перехватить последний импульс. По всей видимости, эта операция была спланирована очень тщательно.

– И мы до сих пор не знаем, где в системе Лорелеи спрятан передатчик.

– Не знаем, – подтвердил Пирбазари. – И если его еще не обнаружили, не обнаружат никогда. Система трансляции, которой пользуется Пакс, – настоящее чудо инженерной мысли.

– Иначе и быть не могло, – проворчал Форсайт. – Прежде чем мы вышвырнули их из своего пространства, у Пакса было пять месяцев, чтобы установить аппарат.

– Да, сэр, – пробормотал Пирбазари.

Форсайт посмотрел на помощника, ощущая, как в душе Пирбазари борются прежние и нынешние привязанности.

– Я не упрекаю в этом СОЭ, – сказал он. – Не их вина, что корабли и люди Пакса буквально кишат в наших мирах. Верховному Сенату не следовало соглашаться на эти бесплодные переговоры в пространстве Эмпиреи. Нужно было перенести их на нейтральную территорию.

Лицо Пирбазари прояснилось – он вновь обрел почву под ногами.

– Это не нравится никому из нас, – признался он. – Однако я уверен, что если шпионам Пакса и удалось миновать наши заслоны, то их можно пересчитать по пальцам.

– Хватит и нескольких человек. – Форсайт посмотрел на цилиндр, который держал в руке, и положил его на стол. – Я изучу доклад позже. Если он вообще заслуживает внимания.

– Да, сэр. – Пирбазари кивком указал на экран. – Ваш отец?

Форсайт бросил взгляд на застывшее изображение.

– Да. Его речь в космопорту, в тот самый день, когда он покинул Лорелею, чтобы занять свое место в Сенате.

– Я помню этот день, – задумчиво произнес Пирбазари. – Мои родители смотрели его выступление дома, и на всем его протяжении мой старик недовольно бурчал – сколько, мол, можно мусолить избитые истины.

Форсайт негромко усмехнулся:

– Он был настолько самоуверен?

– Да, сэр, – ответил Пирбазари. – Но он ошибался и во многом другом.

Форсайт улыбнулся, чувствуя, как от горестно-сладких воспоминаний сжимается горло.

– Отец был искусным политиком, – заговорил он, скорее обращаясь к самому себе, чем к Пирбазари. – Многие этого не понимали либо не верили ему. Но он действительно был настоящим профессионалом. Он, как никто другой, разбирался в системе сдержек и противовесов, которые позволяют правительству функционировать. Он понимал, что без сделок и компромиссов невозможно воплотить в жизнь ни одно решение. И он доводил свои замыслы до конца.

На мгновение в комнате воцарилось молчание, и Форсайт словно воочию увидел перед собой отца. Только что тот смеялся и шутил, а в следующую минуту уже поверял сыну очередной секрет ремесла политика.

– Кстати о выступлениях, – произнес в тишине Пирбазари. – Через полчаса вам выходить в эфир. Быть может, я отправлюсь в студию и все подготовлю?

Видение исчезло, отец вновь превратился в неподвижную картинку на экране.

– Нет, – ответил Форсайт. – Лучше попробуй еще раз уговорить СОЭ установить наблюдение за посадкой кораблей. Если Пакс действительно выбросил разведчика, он рано или поздно должен спуститься на планету.

– Так точно, сэр, – сказал Пирбазари, но в его голосе не чувствовалось воодушевления.

– Понимаю, это может оказаться пустой тратой времени, – согласился Форсайт, отвечая на невысказанные мысли помощника. – Мне уже вежливо намекнули, что у СОЭ нет столько людей, чтобы осматривать каждый рудовоз или грузовик в системе Лорелеи. Но если мы будем надоедать им, то, может быть, они согласятся организовать хотя бы выборочный контроль. Просто чтобы отделаться от нас.

Пирбазари тонко улыбнулся:

– Приятно работать с человеком, который разбирается в психологии. Но как быть с подготовкой студии?

– Этим займется Роньон, – ответил Форсайт и, взяв в руки свой коммуникационный жезл, три раза нажал кнопку вызова другого помощника. – Потом расскажешь мне, чем закончилась поездка в СОЭ.

– Слушаюсь, сэр. – Пирбазари чуть склонил голову, с военной четкостью развернулся и вышел из комнаты.

Форсайт вновь посмотрел на экран, чувствуя, что его раздражение, вызванное действиями чинов СОЭ – как, впрочем, и иными событиями последних дней, – сменяется застарелой горечью. Да, он неплохо разбирался в людях; политике и психологии его учил непревзойденный мастер. Человек, познавший систему власти до таких глубин, что к концу второго срока избрания его называли самым компетентным Верховным Сенатором Лорелеи, когда-либо представлявшим ее на Ахаре.

И вдруг эта система рухнула.

Отец, разумеется, боролся. В ходе долгих ожесточенных дискуссий он утверждал, что новооткрытые ангелы слишком плохо изучены, чтобы позволять им воздействовать на людей, особенно на тех, кто несет прямую ответственность за благосостояние Эмпиреи. Однако авторитет реформаторов был непоколебим, воодушевление масс буквально воспарило до небес, а сказки о бесчестии и алчности растленных политиков слишком глубоко укоренились в народной мифологии. Всеобщее движение в поддержку эксперимента с ангелами неуклонно набирало силу, и, по мере того как оно крепло, все те, кто поначалу выступал против, втихую оказались по ту сторону баррикад. Даже средства массовой информации, исходившие слюной при малейшем намеке на раскол мнений, столь же незаметно превратились в сплоченную команду болельщиков, ратующих за Эксперимент.

В конце концов отец остался в одиночестве. И когда ему выдали персонального ангела, он вернул его обратно. Вместе с заявлением об отставке.

Это был последний жесткий, безвыигрышный шаг в его политической карьере. Вероятно – последнее жесткое и безвыигрышное решение из всех, которые принимались Верховным Сенатом за восемнадцать лет, минувших с той поры.

Этого не замечал никто, кроме Форсайта; план противостояния все более настойчивым вторжениям Пакса на территорию Эмпиреи, основанный на применении сетей и ускорителей, был лишь очередным свидетельством коллективной нерешительности Верховных Сенаторов. Они то и дело, хотя и не без оснований, заявляли, будто бы политика Пакса нацелена на захват, а не уничтожение и будто бы он стремится поглотить Эмпирею, как поглотил остальные земные колонии, поселившиеся в дальних уголках космоса за последние триста лет. Само по себе это предположение выглядело достаточно разумным.

Однако предполагать, что подобным территориальным притязаниям можно давать отпор, попросту вышвыривая корабли Пакса и вынуждая их провести в свободном пространстве несколько месяцев, было верхом наивности. Единственный способ остановить агрессора – расквасить ему нос.

Идеальные условия для такого шага имелись в системе Лорелеи три дня назад. Незначительное изменение стартового вектора ускорителя – и чудовищный боевой корабль Пакса прямиком прошел бы сквозь звезду и исчез навсегда. Более радикального решения нельзя и придумать.

Однако Верховные Сенаторы, определяющие политику СОЭ, носят на шее ангелов, как и военные чины, проводящие эту политику в жизнь… а люди, которые носят ангелов, никогда не опускаются до таких грубых мер, как убийство.

Они не спешили, они все тщательно взвесили и отправили корабль Пакса в такое место, где ему ничто не угрожало. В один прекрасный день он вернется.

Но еще до того Форсайт сам станет полномочным Сенатором. Верховным Сенатором с ангелом на шее. А может быть, и нет. Послышался неуверенный стук в дверь. – Войдите, – отозвался Форсайт.

Приглашение не возымело действия. Форсайт недовольно поднял глаза; потом, сообразив, в чем дело, взял жезл и дважды нажал кнопку вызова Роньона. Дверь распахнулась, и гигант робко ступил в комнату. Его толстые пальцы вывели в воздухе вопрос:

«Вы меня звали, господин Форсайт?»

«Да», – отозвался Форсайт на языке жестов. Глухой от рождения, Роньон неплохо читал по губам, но Форсайт придерживался давно установленного правила – если речь идет о делах, касающихся лишь их двоих, по мере возможности общаться с Роньоном только посредством пальцев. Как любой навык, язык глухонемых без практики быстро забывается, а Форсайт не хотел, чтобы его люди утрачивали эту сноровку. Порой было очень удобно иметь возможность вести тайный разговор в окружении толпы посторонних. – «Через полчаса я должен выступить с речью, – сообщил он Роньону. – Не мог бы ты отправиться в студию и подготовить все к передаче?»

Застенчивые глаза Роньона расширились, вялые губы изогнулись в радостной улыбке.

«Да, господин Форсайт, – возбужденно зажестикулировал он. – Вы имеете в виду, я все должен сделать сам?»

Форсайт сдержал улыбку. Это была одна из немногих точек опоры в его неустойчивом мире – каким бы простым либо унизительным ни казалось дело, он всегда мог рассчитывать, что Роньон возьмется за работу со всем энтузиазмом, на который был способен его мозг восемнадцатилетнего юнца.

И это был весьма горячий энтузиазм. Никто даже не догадывался, воодушевляла ли Роньона поставленная перед ним задача или более тонкое чувство – удовлетворение оттого, что кто-то ему доверяет.

«Господин Милз уже там, – продолжал Форсайт. – Ты ведь знаешь, что нужно сделать?»

Роньон кивнул.

«Да, знаю. – Его детский пыл сменился столь же детской сосредоточенностью. – Я все сделаю».

«Не сомневаюсь в этом, – вполне искренне отозвался Форсайт. В отличие от более „зрелых“ людей, с которыми ему приходилось иметь дело, Роньон был начисто лишен раздражающей ложной гордости, которая не позволяет людям признавать свое поражение. Как правило, если ты что-то поручил Роньону и он не обратился к тебе за дополнительными разъяснениями, это значило, что он сделал все как надо. – В таком случае отправляйся. Нельзя заставлять народ Лорелеи ждать».

«Слушаюсь, господин Форсайт». – Со счастливой улыбкой на губах Роньон повернулся и вышел.

Порой, улучив свободную минуту, Форсайт задумывался, зачем он держит Роньона при себе. Рослый и неуклюжий, с далеко не фотогеничным лицом и разумом ребенка, Роньон был весьма далек от типичного образа человека, вхожего в политические круги. Поначалу это был символический жест со стороны Форсайта – высокопоставленный представитель планеты находит время позаботиться о тех, кому бессильна помочь даже современная медицина. Этот предвыборный трюк оказался весьма успешным, невзирая на громкие протесты оппонентов, объявивших его бесстыдной игрой на человеческих чувствах. Форсайт выиграл ту кампанию и с той поры не знал поражений.

Но это было пятнадцать лет назад. Почему же Роньон до сих пор находится рядом с ним?

Пожав плечами в ответ на собственные мысли, Форсайт нажал клавишу интеркома.

– Милз слушает, – произнес знакомый голос.

– Это Форсайт. Как дела?

– Последняя проверка осветительных приборов, господин Сенатор-Избранник, – ответил Милз привычно-озабоченным тоном. – Заканчиваем через пять минут.

– Надеюсь, что так, – с нажимом произнес Форсайт. – Потому что я послал в студию Роньона и попросил подстегнуть вас.

Милз фыркнул.

– Что ж, придется засучить рукава, – отозвался он с насмешливой серьезностью, которая, впрочем, не могла скрыть появившегося в его голосе напряжения. – Я бы не хотел, чтобы он рассердился на нас.

– Я тоже, – сказал Форсайт. – Скоро спущусь к вам.

Он выключил интерком. Да, наверное, дело именно в том, что Роньон так выделяется среди нас, подумал он. Со своим детским энтузиазмом и безрассудной верностью Роньон был подобен легкому ветерку, разгоняющему застоялый запах нечистот, которыми нередко оборачивается политика. У Форсайта сохранились живые воспоминания о том, как его отец пускал в ход свое недюжинное чувство юмора, чтобы разрядить напряжение, столь часто грозившее свести с ума его самого и людей, которые с ним работали. Быть может, Форсайт приблизил к себе Роньона из подсознательного стремления компенсировать отсутствие у себя этого дара.

Несколько секунд он смотрел на застывшее изображение отца, чувствуя, как его охватывает знакомый прилив решимости. Когда-то один из Форсайтов сложил с себя обязанности Верховного Сенатора, не желая поддаться отупляющему воздействию ангела. Теперь его потомок, если ему достанет изобретательности и будет сопутствовать удача, попытается одновременно сохранить свой пост и свободу… и в процессе убедить окружающих в том, что его отец с самого начала был прав.

Выключив монитор, он собрал бумаги и двинулся к выходу. Его ждал народ Лорелеи.