Пролог

October 25th, 2013

Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих; ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего Небесного.

Евангелие по Матфею, 18:10

Человек, самое коварное, лживое и жестокое существо на земле. Он убивает себе подобных изощренно, безжалостно и цинично. Практически всегда человек делает это из корыстных побуждений, иногда просто из спортивного интереса, но самое главное, он никогда не задумывается, о том, что ожидает его самого, когда оружие Возмездия, неминуемо опустится на его голову. В жизни любого человека, неизбежно наступает момент, когда ему приходится отвечать за свои дела и поступки. Кто с уверенностью может сказать, что он к этому готов? Где, та грань, которая превращает нас, из палача, в жертву? Откуда начинается черта, переступив которую однажды, мы навсегда становимся другими людьми, теми, которые идут по жизни, не оборачиваясь на принципы человеческой морали в своём желании познать истину? Кто будет с нами в последний день, отведенный нам на земле? Сколько вопросов. И никаких ответов. Все потому, что правда находится внутри нас. У каждого свой ответ и свой путь.

Эта история не только о необыкновенной собаке. Эта история о любви и преданности. Эта история о нас с Вами.

Нет такого человека на земном шаре, у которого бы не было своего Ангела Хранителя. Человек живет и думает, что он сам творец и вершитель своей судьбы. Он просыпается каждое утро. Строит планы, принимает душ, чистит зубы, выпивает чашку ароматного кофе и, одевшись соответственно своему настроению, спешит по неотложным и важным, как ему кажется, делам. В другом конце города, незнакомый ему человек делает то же самое, практически, в такой же последовательности. Он целует спящую любимую женщину, захлопывает входную дверь и, одеваясь на бегу, спешит к своему автомобилю. И вот уже ключ вставлен в замок зажигания, пристегнут ремень безопасности, и с этого мгновения, этих ничем не связанных между собой людей, вектор судьбы неумолимо, словно магнит, притягивает одного к другому. Они двигаются навстречу друг к другу, а до рокового момента остается все меньше и меньше времени. И вот уже он, этот судьбоносный перекресток, по странному стечению обстоятельств не включившийся светофор, и происходит то, что еще при рождении расписано каждому человеку. Вектор судьбы останавливает жизнь одного и навсегда ломает жизнь другого. Если бы можно было, как кинопленку отмотать время назад и, изменив вектор судьбы, задать ему другое направление, ситуация предстала бы в другом виде, а эти люди никогда бы не встретились. Задержись на минутку возле лифта, выпей с женой чашку утреннего кофе или заскочи в магазин за пачкой сигарет. Вектор стал другим, и их дороги расходятся. Траектория изменена, их судьба уже совершенно иная. Новые события ждут этих людей впереди, каждому уготован другой путь и иной финал. Мы часто думаем, что мы хозяева своей судьбы, но, увы, все события в нашей жизни, предопределены в момент нашего рождения. Старуха судьба открывает книгу жизни с чистого листа и начинает новую страницу. В этот момент и появляется тот, кто сопровождает нас всю жизнь. Незримая рука направляет или останавливает нас. Это именно он, Ангел Хранитель, спустившийся с небес или восставший из ада. Это именно он стоит у нас за спиной и подсказывает, по какой дороге нам идти. Это он закрывает шлагбаум у нас перед самым носом, и мы опаздываем на самую важную встречу в жизни. Это он не дает нам проснуться, и мы не попадаем на борт рокового самолета. У каждого из нас есть свой Ангел Хранитель. Он живет в нашем сердце. Мы не узнаём его, называя внутренним голосом или интуицией. Но если мы всё еще живем, дышим, любим, действуем, значит, Ангел здесь, с нами. Значит, мы научились слушать своё сердце, нет, не разум, а именно сердце, значит, мы научились узнавать тайные знаки, предостережения, которые нам посылает наш Ангел Хранитель.

В самые сложные и критические моменты нашей жизни, когда кажется, что всё висит на волоске и спасения нет, он может воплотиться в плоть и кровь и предстать перед нами, вопреки правилам Ангелов, в реальном образе. Это может быть человек, собака, это может быть кто угодно, но когда он приходит, мы начинаем верить, верить в то, что он есть. Верить, несмотря ни на что в то, что Ангел всегда с нами. Он видит всё, его незримый глаз следит за каждым нашим шагом, а нам остается только жить и прислушиваться к его голосу, жить и ждать, когда он подаст нам очередной знак. И тогда вектор судьбы опять поменяет своё направление, а он снова займет свое законное место у нас за спиной, чуточку повыше головы. Он — наш Ангел Хранитель.

 

Глава 1. Вектор Судьбы

November 22nd, 2013

Осенний дождь барабанил по крыше с такой силой, что казалось ещё немного и под натиском этого неудержимого потока воды, потолочные перекрытия рухнут и похоронят под собой все живое, не оставив ни малейшего шанса на выживание всем, кто находился внутри.

Два человека шли по длинному коридору и оживленно спорили, размахивая руками. Их голоса и грохот армейских сапог эхом разносились под сводами старого здания. Этот шум заглушал собой отголоски стихии, и по накалу страстей матушка природа отступала тихо на задний план, уступая место человеку и буре эмоций, из которых и состоял весь диалог.

— Да пойми же ты, Петрович, я получил приказ, сверху, с самого высокого верху, от меня ничего не зависит, — гневно кричал высокий полковник в мокрой шинели с красной папкой в руке. Он нервно позвякивал связкой ключей и почему-то отводил взгляд в сторону от собеседника.

— Я не хочу Вас понимать, товарищ полковник! — Не менее громко отвечал невысокий, уже в годах, седоватый, и слегка располневший офицер в форме капитана.

— Этих собак нельзя усыплять, это неправильно! Да Вы поймите, в их послужном списке десятки задержаний, сотни спасенных жизней, у них награды есть! Вы понимаете?! Награды! — Настойчиво и эмоционально, кричал капитан.

— Я понимаю все, — отвечал высокий полковник, своему собеседнику. — Только завтра в 9-00 привезут новых собак, молодых, обученных и сильных. Мне нужно их ставить на довольствие, расселять, а вы мне устроили тут дом престарелых для калеченых животных.

— Ну, какие они калеки? — умоляющим голосом прошептал тот, кого не хотели слышать. — Они верой и правдой, они, собой закрывая, они, как люди… Эти собаки все понимают!

— Петрович, заканчивай свой Гринпис или, как там это называется? — Явно вспомнив, что он все-таки начальник, уверенным голосом сказал человек с красной папкой.

— Даю тебе время до завтра. До 8-00, чтобы ты Петрович, выполнил приказ! Доктор придет ровно в семь, усыпляй и давай служить дальше. Жизнь-то, она не заканчивается на твоих собаках.

Маленький капитан вдруг стал спокойным. Эмоции исчезли с его лица. Он резко повернулся лицом к собеседнику, посмотрел ему прямо в глаза и уверенным, ровным голосом, полным безысходного отчаяния сказал:

— У каждой из этих собак, больше боевых ран, чем у тебя полковник естественных отверстий. Прости за грубость. — помолчал несколько секунд, наблюдая за реакцией полковника, на его слова, и добавил, — Интересно, а когда тебя спишут на пенсию, к тебе тоже сверху приказом пришлют доктора с уколом на усыпление?

— ЧТО? — Гневно воскликнул высокий полковник. Он явно не ожидал, такого поворота в разговоре.

— Ну, Петрович, если бы я тебя не знал столько лет, если бы мы с тобой тогда в Афгане, если бы я не был тебе обязан! Эх, Петрович, Петрович, всю кровь ты из меня выпил своими собаками. Знаешь, почему Петрович ты до сих пор выше капитана не поднялся? Потому что совести в тебе много. Давно бы уже получил полковника, квартиру, хорошую пенсию. Так нет же, всегда поперек идешь, в разрез, как говорится.

— Так, это меня батя так учил, не умею я иначе, — ответил Петрович, — видимо твой отец учил тебя другим вещам, полковник.

В этот момент они подошли к одному из вольеров. Полковник с папкой ткнул небрежно указательным пальцем в ржавую и очень старую табличку, на которой уже не видно было надписи и сухим равнодушным голосом, переполненным казенного чванства спросил:

— Ну, кто у нас тут?

Капитан Еременко кадровый офицер, отдавший всю свою жизнь служению Родине, вдруг втянул плечи, опустил голову и стал похож не на боевого офицера, а скорее на жалкого выпивоху возле винного магазина.

— Ну? Петрович! — Не унимался начальник. — Кто у нас первый? Говори.

Петрович набрал полные легкие воздуха и, удерживая в себе скупую мужскую слезу, произнес одно слово. Это была кличка собаки, услышав которую высокий полковник выронил красную жесткую папку из рук и лицо его стало белым, как мел.

— Кто ты сказал? — Прошептал полковник. — Петрович повтори. Кто?

И под сводами старой царской тюрьмы, заглушая грохот дождя по крыше, как пистолетный выстрел прозвучало:

— Метис.

Эхом по каменным коридорам повторилось это слово несколько раз, и воцарилась пугающая своей тишиной пауза.

— Тот самый? — Прошептал полковник. — Неужели тот самый? Этого не может быть.

Он подошел к Петровичу, который стоял сгорбившись и иступлено смотрел в одну точку, наклонился к самому уху капитана и тихо прошептал:

— Уводи его отсюда, слышишь? Александр Петрович, я приказываю тебе, уводи его отсюда. Завтра в семь утра придет доктор усыплять списанных собак. У тебя есть целая ночь. Он должен жить. Я приказываю тебе. Он должен жить.

Петрович встрепенулся, как человек получивший последний шанс, выхватил у полковника из рук связку ключей, и громыхая сапогами побежал к выходу, на бегу подбирая нужные ключи.

Полковник подошел к вольеру и, через почерневшую от времени решетку, которая закрывала проем небольшого окна, заглянул внутрь. Было очень темно. В самом дальнем углу, свернувшись калачиком, казалось бездыханно, лежал внушительных размеров пес.

— Ну, здравствуй, дружище! Вот он ты какой, долгие годы, я мечтал увидеть тебя, за сына сказать спасибо, а, вот видишь, как получается. Выходит, я за твоей жизнью пришел, а ты мою жизнь мне подарил. Несправедливо как-то, не по-людски, — задумчиво произнес полковник и ничего не услышал в ответ, ни шороха, ни звука.

Он подошел к старой и вытертой табличке, рукавом белоснежной рубашки стер с нее пыль и прочитал еле видимую надпись «МЕТИС, ответственный Сергиенко С.Н.»

Полковник постоял еще минуту задумчиво глядя на табличку, после чего резко повернулся и, не говоря ни слова, зашагал по коридору в сторону выхода.

За три месяца до этих событий, произошло то с чего все и началось.

Группа спецназа проводила задержание опасного рецидивиста. Бандит укрылся в квартире и удерживал в заложниках женщину с ребенком. В тот момент, когда оперативники ворвалась в помещение, преступник выбросил руку вперед и наугад произвел несколько выстрелов. Одна из пуль попала лейтенанту Сергиенко прямо в сердце. Он умер мгновенно, шансов выжить у него не было никаких.

Метису каждую ночь снились эти последние мгновения жизни Сергея, человека, которого старый верный пес любил больше всего на свете, любил больше жизни.

Как в замедленной киноленте, прокручивал Метис в своей памяти эти события. Ему становилось горько и обидно от того, что, даже бросившись на дуло пистолета, и закрыв собой своего хозяина, ему не удалось его спасти. Пуля, по одной ей ведомой траектории прошла мимо его сердца в каких-то нескольких сантиметрах и попала в сердце самого дорогого для него человека. Память вновь и вновь возвращала одинокого пса в эту залитую кровью квартиру. Он помнил все до мельчайших подробностей. Единственное, чего он не мог вспомнить, как вцепился в горло этому уголовнику, который в одно мгновение сделал его сиротой, и одним рывком острых клыков, приговорил бандита своим личным судом, судом боевого товарища, мстившего за друга к высшей мере наказания.

Потом его посадили в клетку. Она находилась в задней части служебной машины. Через ржавые решетки Метис видел, как Сергея положили на носилки и накрыли белой простыней. Сквозь туман помутненного рассудка слышал он слова офицеров, которые что-то бурно обсуждали и качали головами. Лица их были угрюмы и печальны.

— Жалко Серегу, Метиса понять можно, но перегнул, ох перегнул, — доносились до него обрывки фраз.

— Да у него же никого не было, детдомовский он, ни родителей, ни семьи, вон только пес и больше никого.

— Метис не сможет больше работать, психика испорчена навсегда, хоть он и лучший, но кто теперь его сможет заменить? Пожалуй, никто.

Метис слышал и понимал эти слова, но ему было все равно. Он не хотел жить. Ему хотелось растянуться возле носилок с простыней, через которую начали проступать капельки крови, положить голову на плечо своего хозяина, и вот так вот умереть.

За свою долгую собачью жизнь, Метис видел много смертей. Он даже привык к мысли о том, что каждый день кто-то умирает или в перестрелке при задержании, или от шального выстрела. Но эту смерть он пережить не мог.

Ему казалось, что вот сейчас откинется белая ткань, Сергей поднимется, подойдет к нему, как всегда ущипнет его за мокрый нос и скажет:

— Привет, Акелла! Как поживаешь, старина? — И обязательно улыбнется своей неподражаемой улыбкой.

Но простыня не откидывалась, Сергей не вставал, чуда не произошло.

Потом приехала белая машина с красным крестом, и тело Сергея увезли в одном направлении, а уазик, в котором лежал закрытый на замок Метис, уехал в другом.

Петрович вбежал в дежурку как ошпаренный и, сжимая в руке заветный ключ, сразу ринулся к большому, старом сейфу. Нервным рывком он распахнул скрипучую дверцу и тяжело дыша начал судорожно перебирать папки, аккуратно сложенные в алфавитном порядке.

За всеми этими странными манипуляциями наблюдал молодой дежурный офицер с красной повязкой на руке, и соответствующей надписью на ней.

— Что с тобой Петрович? — Спросил дежурный, опустив трубку телефона, и с неподдельным интересом заглянул в сейф, через плечо своего взволнованного сослуживца.

— Молчи, Иван, просто молчи, — прошептал Петрович и вытащил из глубины толстую потертую папку.

— А, понятно, — вздохнул молодой офицер и открыл исчерканный журнал с кроссвордами.

— Петрович, и дался тебе этот Метис? Старый, хромой, списанный и никому уже не нужный пес.

Петрович резко развернулся и схватил лейтенанта двумя руками за воротник.

— Это не просто пес! Это наш боевой товарищ, это боевая единица. Ты понял меня, сынок?

Дежурный равнодушно покачал головой, поправил воротник, вытащил из кармана ручку и принялся за кроссворд. Делал это он с таким видом, как будто спасение земли зависело только от него одного.

Не мешкая ни секунды, Петрович открыл папку и направил свет настольной лампы на ее содержимое. В этой папке было все, что касалось Метиса и его жизни в мельчайших подробностях. Это было его Личное Дело.

Петрович начал читать бегло. Собака Специальной подготовки, кличка Метис. Ответственный, Сергиенко Сергей Николаевич (погиб при исполнении служебных обязанностей).

Петрович вырвал несколько листов из Личного Дела и аккуратно сложил их стопочкой на краю стола. После этого, он взял ручку и размашистым некрасивым почерком написал в правом углу папки, финальную фразу: «Усыплен согласно приказа МО N243. Факт усыпления констатировал гвардии капитан Александр Петрович Еременко».

Петрович достал печать и громко шлепнул ее прямо на свою фамилию. Теперь уже архивный документ, лежал перед ним на столе и становился историей.

— Ну, вот и все! — Спокойно сказал Петрович. — Метиса больше нет, усыпил доктор боевого товарища. И, повернув голову в сторону удивленного дежурного офицера, громко и неумело театрально сказал:

— Пойду уберу труп собаки, а то завтра пополнение привезут, расселять-то куда-то надо всю эту свору новобранцев, вольеры сейчас в большом дефиците.

С этими словами, Петрович схватил со стола ключи, сунул в карман вырванные листы из личного дела Метиса, громко хлопнул дверью, и выбежав из дежурки, направился по длинному коридору к вольеру, где лежал и ждал своей участи одинокий пёс.

Дежурный устало посмотрел на входную дверь, перевел взгляд на сейф, вздохнул и покачал головой. Прислушиваясь к удаляющимся шагам Петровича, он сделал отметку в журнале и снова принялся за кроссворд.

Петрович шел по коридору быстрой и уверенной походкой, память разрывала его мозг на мелкие кусочки и перелистывая страницы прошлого не оставляла шансов на счастливое будущее. Для гвардии капитана Александра Петровича Еременко жизнь разделилась на две половины в тот день, когда погиб его лучший друг Сергей. Петрович любил его как родного сына, больше чем родного сына.

Впервые они встретились в военном училище, когда Петровича пригласили, как воина-интернационалиста рассказать курсантам про службу в Афганистане. Он не любил говорить об этом и стеснялся своих боевых наград. Но тут было другое дело. Будущим офицерам он отказать не мог, не имел права.

Петрович вошел в актовый зал, который был переполнен молодыми ребятами в военной форме. Воцарилась полная тишина. Офицер поздоровался и начал говорить. Он рассказывал про своих боевых товарищей, про интересные моменты из своей службы, про горы, душманов и вертушки… Ему было что рассказать, и ребята слушали его, открыв рот. В этот момент он понял самое главное, он нужен им, нужен его опыт, и его навыки. Именно тогда ему пришла в голову мысль, о том, чтобы остаться в училище навсегда, и тесно связать свою одинокую жизнь, с воспитанием будущих офицеров.

Молодой парень в форме курсанта военного училища подошел к нему после выступления и посмотрев на капитана ясными чистыми глазами спросил:

— Скажите, а с собакой мне разрешат служить в войсках?

Петрович посмотрел на парня и немного смутился. «На меня похож в молодости, — подумал он, и комок подступил к горлу, — вот таким и должен был быть мой сын». На душе у него стало спокойно и тепло, как будто он нашел родственную душу.

— Как зовут тебя, сынок? — спросил Петрович и почему-то нервно начал поправлять портупею, которая и так сидела на нем безукоризненно.

— Курсант Сергиенко, — командирским голосом отрапортовал парнишка и уже спокойным голосом, немного смущаясь перед старшим по званию, добавил — Сергей меня зовут, для меня это очень важно, товарищ капитан.

— Конечно разрешат, еще как разрешат, Это очень нужно в армии, — ответил офицер и спросил в ответ. — А что, у тебя есть собака?

— Пока нет, — ответил Сергей, и добавил, — но будет, обязательно будет.

Это была их первая встреча. Петрович помнил ее ясно и отчетливо, как будто это было только вчера. Потом судьба их сводила много раз. Сначала в военном училище, где Петрович остался преподавать, потом были командировки и боевые задания. Сергей мужал и становился мужчиной на глазах у Петровича. Худенький парнишка курсант становился настоящим боевым офицером. Чем дальше шло время, тем больше крепла дружба этих двух, очень похожих друг на друга людей, и тем больше смысла находил в жизни Петрович, принимая в свое сердце эту родственную душу.

Метис всегда был рядом. Сергей притащил его неизвестно откуда холодным февральским утром в своей шапке и положил нежно на стол, за которым сидел Петрович и пил чай.

— Смотри, Петрович, — закричал радостным голосом Сергей, — это он, понимаешь Петрович, он, мой пес.

Петрович посмотрел на щенка и удивленно воскликнул:

— Вот это, да! Да, это же волк! Ты где взял его? В лесу, что ли нашел? А? Серёга, давай колись.

— Петрович ты чего? — Ответил курсант, и прижал шапку к груди. — Он Метис, у него папа немецкая овчарка, а мама волчица, мне его егерь подарил, я его так и назвал, Метис.

— Так не бывает, — ответил Петрович, — никогда у волчицы не было щенков от собаки, у них, у волков это позор хуже смерти, вот у собаки от волка могут быть щенки сколько угодно, но только не наоборот. Это доказанный учеными неоспоримый факт.

— Мне егерь все рассказал. — С дрожью в голосе сказал Сергей. — Можно оставить его, а? Петрович, пожалуйста.

Ерёменко взял в руки этот маленький серый комочек, поднес его вплотную к своему лицу и пристально посмотрел на него.

— Метис говоришь? — Задумчиво произнес Петрович и положил щенка обратно в шапку Сергея. — Ну, пусть будет Метис, оставляй, сынок, раз к душе прикипел с первого взгляда, значит твой пес, сердцем выбирал, знаю, — сказал Петрович и улыбнулся.

Сергей сжал кулаки и громко крикнул «ура» от радости, схватил щенка и выскочил из комнаты, как ошпаренный.

Петрович встал, подошел к окну, через запотевшее стекло посмотрел вслед убегающему Сергею, вытер ладонью стекло и пробормотал про себя:

— Метис, надо же, Метис! Овчарка и волчица. Эх, Серега, Серега, и ведь нашел же! А почему бы и нет?! Метис, так Метис.

Петрович подбежал к вольеру распахнул скрипучую ржавую дверь и вошел внутрь. Метис лежал в углу на старой шинели, и казалось, спал. Петрович подошел и присел на корточки возле старого пса, погладил его по голове и тихим голосом сказал:

— Вставай, дружище, нам пора, времени у нас с тобой совсем мало. Повезло нам с тобой брат, полковник свой оказался, правильный полковник, старый ваш с Серегой должник.

Метис поднял голову и посмотрел Петровичу прямо в глаза равнодушным пустым взглядом.

Петрович вынул из кармана остатки личного дела Метиса, и аккуратно сложил в кожаный чехол от своего штык-ножа. Затем крепким стальным карабином пристегнул его Метису на ошейник.

— Пошли! — Твердым голосом сказал Петрович и, более мягко, уже обращаясь как бы к самому себе, добавил, — Теперь ты оборотень, дружище, теперь тебя нет.

Метис давно научился понимать человеческую речь и привык беспрекословно выполнять приказы. Он вскочил, и слегка прихрамывая, вышел из вольера. Крадучись, практически бесшумно они прошли по длинному коридору, проползли мимо дежурной комнаты, где сидел любитель кроссвордов и, тихо открыв дверь, оказались на улице.

Шел сильный дождь. Казалось, сама природа помогала этому странному побегу.

— Беги к старой голубятне и жди меня там, — наклонившись к самому уху Метиса, сказал Петрович, — завтра утром я сдам смену и заберу тебя. Мы уедем с тобой далеко. Там тебе будет хорошо и все наконец-то оставят тебя в покое, — с этими словами Петрович отстегнул карабин, еще раз посмотрел Метису в глаза, и, перекрикивая шум дождя, крикнул, — Беги!

Старая голубятня находилась неподалеку, и Метис хорошо знал это место. Когда-то Сергей тренировал его там и у него был свой потаенный уголок, где он прятался от хозяина, когда хотел немного пошалить.

Метис выскочил на дорогу, огляделся по сторонам и исчез в кромешной дождливой темноте.

Петрович посмотрел ему вслед, поднял голову, щурясь от дождя, окинул взглядом черное небо, медленно и как-то странно неуклюже сел на ступеньки. Прислонившись спиной к грязной покрытой плесенью стене старой царской тюрьмы, Ерёменко глубоко и облегченно вздохнул:

— Вот и все! — Сказал он сам себе задумчиво, достал пачку сигарет, ловким привычным движением вытащил последнюю сигарету и чиркнул спичкой. Петрович сделал несколько глубоких затяжек, и посмотрел на часы. — Надо же, как быстро летит время, — подумал он, — через пять минут начнется новый день.

Он выкинул недокуренную сигарету, и закрыл глаза.

Спустя час, дежурный офицер, потягиваясь, вышел на улицу и увидел Петровича. Капитан Еременко сидел в той же позе и капли дождя медленно стекали по его безмятежному и спокойному лицу.

— Чего мокнешь Петрович? — Спросил Иван и добавил, — Пойдем лучше чай пить, а то смотри вон, промок совсем.

Петрович не отвечал. Казалось, он крепко спит.

«Вот дела, — подумал дежурный, — ничего не берет эту старую гвардию, что за люди? Крепкое поколение, намного сильнее наших, настоящие и стойкие».

Он подошел к Петровичу, дотронулся до него рукой и, уже с тревогой и явным суетливым беспокойством, пощупал пульс. Пульса не было.

 

Глава 2. Старая голубятня

November 23rd, 2013

Метис бежал, не оглядываясь. Он хорошо ориентировался в темноте. Промокнув до кончика хвоста, беглец добрался до старой голубятни и с трудом протиснулся в узкий проем между ветхой стеной и старыми досками, которые когда-то были лестницей. Бесшумно, словно он был на боевом задании, Метис пробрался в подвал и очутился в том самом потаенном месте, которое он облюбовал уже давно. Это было его личное укрытие. Он считал его своим с тех пор, когда тот, кого он любил, был жив, и когда его сердце колотилось от счастья и желания жить. Это было время, когда он точно знал, что его любят и что он по-настоящему нужен.

В нос ударил запах сырости. Метис пробрался в дальний угол, лапами разгрёб слежавшийся мусор. Свернулся калачиком на куче сырой ветоши и моментально провалился в глубокий и теплый сон, в котором на смену нескончаемому дождю темноте и сырости, вдруг появились солнце, зеленая трава и высокие деревья. Метис услышал пение птиц и увидел чистый прозрачный ручей, возле которого стояли два человека.

Одного из них Метис узнал сразу. Это был Сергей, его хозяин. Он был одет в камуфляжную форму, именно в такую, которая была на нём, в тот злополучный вечер, когда так трагично и безвозвратно оборвалась его жизнь. Лицо второго Метис не мог рассмотреть, потому что он стоял на коленях и с жадностью пил воду из ручья.

— Привет, бродяга, — сказал Сергей и улыбнулся такой привычной и родной улыбкой.

— Привет, Серый, — ответил Метис и от радости завилял хвостом.

— Ты так и не научился разговаривать на волчьем языке, брат? — спросил Сергей.

— Я стараюсь, но у меня никак не получается, — виновато ответил Метис.

— Ничего, Акелла, настанет день и у тебя обязательно получится, — Сергей погладил Метиса по голове. Старый пёс ощутил теплоту его родных рук и от удовольствия закрыл глаза.

— А когда он настанет? — спросил Метис, и открыв глаза, вопросительно посмотрел на своего хозяина.

— Скоро, брат, очень скоро. Просто время еще не пришло. Помнишь, как мы мечтали с тобой? Ты станешь настоящим волком, будешь стоять на скале советов, а внизу будет твоя стая. Помнишь? — Сергей посмотрел Метису прямо в глаза.

— Да, я помню, — ответил Метис, — я буду ждать, когда оно настанет, мое время.

— Волки будут смотреть на тебя как на своего вожака, и победный твой вой повергнет врагов в ужас и страх, а друзья возликуют от чувства близкой победы добра и справедливости!

— Я буду стараться, и ты обязательно будешь мной гордиться, — ответил Метис и положил голову Сергею на ладонь. Ему не хотелось просыпаться, чувство безграничного счастья овладело его душой.

— Рядом с тобой будет твоя верная подруга — белая волчица и маленькие волчата, твои дети. Все будут белые, а один будет похож на тебя, такой же красивый боевой пес, — продолжил Сергей и громко рассмеялся.

— Нет, не будет волчицы, — вдруг став серьезным ответил Метис, — ты же знаешь, я люблю только одну. Я такой же однолюб, как и ты. Мне никто не нужен, кроме неё.

— Ах, вот ты о ком! А ну, признавайся ловелас, Снежинка? Ну, давай, — смеялся Сергей, и Метис подумал во сне, что если бы собаки могли краснеть, он покраснел бы от смущения.

Сергей вдруг перестал смеяться, и лицо его стало серьезным, даже как показалось Метису злым. Голос его звучал, как колокольный набат, скорбно и тревожно.

— Нет больше Снежинки, брат, усыпили ее час назад, и Казбека, и Борзого. Всех ваших усыпили. Один ты остался, Акелла. Теперь тебе нужно рассчитывать, только на себя.

Сердце Метиса заколотилось от этих слов так, что ему показалось, что оно может выскочить наружу. От одной мысли об этом, стало больно и тоскливо на душе. Его друзья, его боевые товарищи, его любовь. Метис знал их с того момента, когда их, еще совсем молодыми, привезли в питомник. Снежинка, это была его первая и единственная любовь. Он вспомнил, когда увидел ее впервые и, как встретились их глаза. В тот миг, что-то оборвалось у него внутри, и сердце его перестало принадлежать ему самому. Метис вспомнил, как на прогулках ему хотелось невзначай дотронуться до нее и ощутить ее запах. Снежинка не сразу ответила ему взаимностью, ей не нравился этот непонятного окраса полукровка. Она рассуждала: «Что можно ждать от полуволка, полуовчарки? Наверное, у него несносный характер, а волчье в любой момент может взять верх, и тогда, страшно представить, что может быть тогда». Но шло время, и Метис с каждым разом доказывал поступками свою надежность, преданность и смелость. Уже и окрас его казался ей не таким уж непонятным, и Снежинка ловила себя на мысли, что она скучает, если не видит его хотя бы один день.

Метис понимал, что это сон. Ему казалось, что вот сейчас он проснется, и все будет иначе, ему очень хотелось верить, что Сергей, который пришел к нему во сне, это всего лишь иллюзия, это просто игра его воображения, но смутное чувство тревоги и ощущение опасности, не покидали его даже во сне.

— А теперь вставай и уходи, — промолвил Сергей, — тебя ждут, ты нужен, иди, и судьба тебя приведет туда, где ты будешь счастлив, и где тебе будет хорошо.

— Мне хорошо рядом с тобой, Серый! И потом скоро придет Петрович, и заберет меня с собой, он обещал, он всегда держит слово. Я буду ждать его здесь, чтобы ни случилось.

Сергей повернул голову в сторону человека пьющего воду из ручья и, обращаясь к нему, сказал:

— Объясни ему, он хоть и умный пес, но кое-чего не понимает.

Человек поднялся с колен, вытер мокрые губы рукавом и повернулся к Метису.

— Петрович? — Удивленно воскликнул Метис — Ты уже пришел? Так быстро? Мы уже уходим?

— Прости старина, — ответил Петрович, и тоска отразилась в его глазах, — я тебе солгал, я не смогу забрать тебя, ты потом поймешь, теперь ты можешь рассчитывать только на себя.

— А теперь проснись, Метис, и беги! — Закричал Сергей. — Уходи отсюда, и не оборачивайся назад, беги. Сергей показал указательным пальцем куда-то поверх головы Метиса. Пёс обернулся и увидел черные, грозовые тучи, стихия стремительно приближалась. Он посмотрел на своего хозяина, и панический страх охватил его душу. Он пытался осознать, что же происходит с ним на самом деле.

— Ты никогда не называл меня этим именем, — взмолился Метис, — зачем так, Серый? — Ты говорил Акелла, говорил Брат, иногда Дружище, но Метис? Что изменилось?

Яркое пятно света медленно начало расти за спинами офицеров, оно становилось больше и ярче. Через мгновение на него невозможно было смотреть. Размытые силуэты Сергея и Петровича начали тонуть в этом свете. Метис начал тревожно метаться во сне и вдруг услышал лай собак. Их было много. Очень много. Этот лай звучал у Метиса в ушах. Он начал искать глазами своих друзей, но их уже не было. Они исчезли из его сна, и Метис остался один. Последним усилием воли он поднял голову и попытался завыть, именно так, как это делают волки. Именно так, как пытался научить его Сергей. Но ничего не получалось. Какое-то жалкое рычание, полное мольбы и отчаянья, вылетало из его пасти. Метис разогнался, и спасаясь от надвигающейся бури, со всего разбегу прыгнул в холодный ручей. Ледяная вода покрыла его от лап до головы. Дышать было нечем. Он начал медленно идти ко дну. Острыми иглами, холодная вода, пронзала его и сковывала движения. Метис вдруг понял, что сейчас он захлебнется. В этот момент он открыл глаза.

Яркие лучи утреннего света пробивались сквозь щели между трухлявых досок, и казалось, будто множество фонариков светят Метису прямо в глаза из глубокого туннеля.

Метис прищурился и с облегчением вздохнул. Он снова находился в реальности.

«Какой жуткий сон, — подумал пес, — хорошо, что всё это мне приснилось, еще этот лай собак… До сих пор стоит в ушах».

Но собачий лай почему-то не исчезал. Метис осознал, что слышит его наяву, где-то вдалеке, но очень отчетливо и явно. Он приподнялся, встал на задние лапы, и выглянул через большую щель между сырыми досками на улицу. Из старой голубятни было хорошо видно здание старой царской тюрьмы, где находился питомник, с которым у Метиса была связана большая часть его жизни.

То, что он увидел, повергло его в шок. Из большого зеленого автобуса, один за другим выходили офицеры, и каждый вел на поводке собаку. Все они были молоды, сильны и прямо из автобуса, казалось, уже рвались в бой. Это было то самое пополнение, о котором разговаривал высокий полковник с Петровичем. Для Метиса вдруг стало очевидным, что прошлое, закрылось навсегда. Никогда уже он не вернется обратно и нужно двигаться только вперёд. Ему стало грустно и немного обидно от этой мысли.

Менялось время, менялась эпоха. Старое уступало место новому. Метис вдруг вспомнил, как когда-то, очень давно, он сам, вот точно так же, выходил из зеленого автобуса. Вспомнил Сергея, молодого и красивого, вспомнил Снежинку, вспомнил её запах, от которого, у Метиса перехватывало дух. Как наяву, в его памяти возникла картинка, как он, крепкий и молодой впервые шел по длинному коридору к своему вольеру. Сергей крепко держал в руке его поводок, и гордость переполняла собачье сердце. Метис вспомнил того прапорщика, который ножом счищал ржавую табличку на решетке с именем предыдущего обитателя и белой краской наносил на нее теперь уже его имя. Он помнил всё до мелочей. Это было его прошлое, которое теперь исчезло и не вернется больше никогда.

В тот момент, Метис подумал — интересно, а где же тот, кто жил здесь до меня? Теперь он точно знал ответ на этот вопрос. Безжалостный механизм человеческой сущности совершенно спокойно избавляется от него и его собратьев. Выбрасывая отработанный материал на обочину жизни, тут же заменяя на тех, кто способен выполнять свою работу.

«Сейчас они зачистят мою табличку, и этот счастливчик будет жить там долго, и служить будет так же, как я, — думал пес, — пока не зачистят его табличку и все повторится снова».

Метис лег обратно на свое место. Ему было очень грустно и одиноко. Он снова свернулся калачиком, и, повинуясь последнему приказу, начал ждать Петровича.

Этот странный сон не выходил у него из головы. Глаза Сергея, слова Петровича. Неужели всё, что они сказали, это правда? Если Сергей умер, почему Петрович приходил вместе с ним? Все эти вопросы вертелись у Метиса в голове, и он не мог найти на них ответа. Вот так и пролежал несчастный пёс до позднего вечера, обдумывая все, что с ним произошло за последние несколько часов, и вспоминая странный сон.

Стемнело. Петровича не было. Очень хотелось есть. Он поймал летучую мышь, которую брезгливо съел, поддаваясь инстинктам. Еще раз выглянул в щель между досками. Вокруг царила непроглядная ночь. Одинокий фонарь над входом в питомник, словно огонек надежды, горел тусклым светом, собирая вокруг себя мошкару. Метис выбрался из своего убежища, потянулся и оглянулся по сторонам. Молодой месяц показался из-за туч, словно предвестник чего-то нового и неизведанного. Вокруг была глубокая темнота. Дождь давно прошел, воздух был свежий и чистый. Он в последний раз посмотрел в сторону питомника. Его удивила эта пугающая тишина. Вдалеке, на озере, заливались лягушки, перекрикивая друг друга. Он очень любил гоняться за ними, когда Сергей водил его купаться. В этот момент Метис воспринял их, как родственные души, и сам удивился этой мысли. Прошло еще немного времени, когда он понял, что никто не придет за ним и, вспоминая вещий сон, где-то в глубине своего собачьего сознания понял почему. Он выскочил на дорогу, поднял голову и еще раз посмотрел на луну.

— Вот на такую и воют наши. И я когда-нибудь смогу, как Серый хотел, — подумал пес. Теперь уже никуда не торопясь, побрел прихрамывая прямо по центру дороги в неизвестность и вскоре исчез в темноте.

 

Глава 3. Егерь

November 24th, 2013

Метис медленно брел по ночной дороге. Эпизод за эпизодом вспоминал он всю свою полную событий жизнь. Беглец помнил все, что в ней было хорошего и плохого, грустного и веселого. Память вновь и вновь возвращала его в тот далекий день, когда он совсем еще крохотным щенком сидел за пазухой старого егеря. Он жмурился от лучей утреннего солнца, разглядывал мелькающие деревья и кустарники и слышал странное бульканье мотора старого Уазика. Автомобиль громыхал и пыхтел так, что казалось, скоро захлебнется или просто разлетится на кусочки от неистовой скорости.

— Потерпи чуток, малыш, — закричал старый егерь, перекрикивая рев мотора. — Скоро приедем, да и найдем тебе хозяина, йок-макарек.

Странный мужик подумал щенок, разглядывая егеря. На первый взгляд большой и грозный, так и исходит от него опасность, а разговаривает как добрый.

Старый егерь Михалыч, как с любовью называли его и вышестоящее начальство, и охотники, и даже браконьеры, которых Михалыч ловил день и ночь, был живой легендой и местной достопримечательностью в одном лице.

День и ночь колесил Михалыч по своему егерскому хозяйству на стареньком уазике, самоотверженно и дотошно выполнял свою работу. Всю свою одинокую жизнь посвятил он служению природе и защите ее от самого главного ее врага — человека.

Местным жителям порой казалось, что даже лесные звери, все без исключения, знали и уважали старого и честного егеря.

Теплом и добротой веяло от этого угрюмого и не разговорчивого человека, и Метис едва появившись на свет, ощутил это на себе в полной мере.

Чихая и кашляя, как старая бабушка после простуды, влетел уазик в город и, выпуская черные клубы дыма из выхлопной трубы, направился в сторону Блошиного рынка.

Выглядывая из-за пазухи Михалыча, Метис с удивлением разглядывал, как проносились мимо дома и светофоры, как ходили люди по тротуарам, а мимо пролетали автомобили. Жизнь в городе кипела, и маленькому Метису все это было очень интересно. При всём при этом, он чувствовал себя в абсолютной безопасности, ведь с ним был Михалыч, которому Метис интуитивно доверял.

Припарковав уазик в одном из прилегающих к Блошиному рынку дворов, Михалыч прижимая Метиса к своей груди, протиснулся между бабушек торгующих всякой всячиной и оказался в самом Центре Блошиного рынка.

Поискав глазами свободное место среди торговцев кошками, собаками, попугаями, рыбками и другой живностью, Михалыч скромно присел на ступеньку ближайшей торговой лавки. Он опустил глаза от смущения и положил Метиса на колени.

Торговый день был в самом разгаре. Народ суетился. Тут и там мелькали родители с детьми. Кто-то тащил клетку с канарейкой, кто-то уносил лукошко с пушистым персидским котенком, а кто-то просто бродил между рядов и щелкал семечки от безделья.

Михалыч сидел тихонько на ступеньках и озирался по сторонам в надежде, что кто-нибудь проявит заинтересованность в этом сером комочке, мирно посапывающем у него на коленях.

— Какая порода? — вдруг услышал Михалыч звучный, как труба голос и резко поднял голову. Большой дядька в дорогом пальто и каракулевой шапке стоял перед ним с авоськами в обеих руках, набитыми всевозможной едой. За спиной дядьки стояла миниатюрная женщина, очевидно жена, которая молча, и безучастно смотрела по сторонам.

— Овчарка это, — не моргнув глазом, сказал Михалыч, — месяца ему еще нет, малой совсем, наполовину немецкая овчарка наполовину волк.

Миниатюрная женщина вздрогнула и нервно принялась дергать дядьку за рукав, призывая поскорее уйти.

— Большой вырастет? — одергивая рукав, спросил Михалыча дядька, и поставил авоськи на землю. — Дачу охранять сможет?

Михалыч от радости, что хоть кто-то заинтересовался щенком, залепетал:

— Большой вырастет! Отец у него размером с молодого телёнка был, — и Михалыч показал рукой, явно преувеличивая размеры, — а насчет дачи, йок-макарек, вообще не переживайте, порода у отца его такая, что охраняй и охраняй.

— Сколько хочешь за него? — спросил дядька и полез за кошельком. Михалыч облегченно вздохнул и с радостью выпалил, потирая ладони от волнения:

— Так отдаю, даром, жалко мальца, маленький совсем.

Тут вмешалась миниатюрная женщина. По её манере разговаривать, было видно, что настроена она негативно:

— Саша, нам на даче еще волков не хватало, весь лес туда потащится, как узнают его сородичи, что такое неведомое чудо нашу дачу охраняет. Что будем тогда делать?

Она с усилием начала оттаскивать большого дядьку от Михалыча, в сторону выхода.

— Погоди, отец, — сказал дядька, — сейчас с женщиной улажу и заберу твоего красавца, сам понимаешь, баба есть баба. Ты подержи его, я вернусь через пару минут.

С этими словами странная парочка отошла в сторону и принялась что-то бурно обсуждать. Они оживленно размахивали руками и изредка поглядывали в сторону Михалыча и его щенка. Старый егерь понимая, что теперь судьба собаки зависит только от миниатюрной женщины, глубоко вздохнул и снова сел на ступеньку.

Чтобы скрыть волнение Михалыч начал неумело делать вид, что ему совершенно не интересно, чем закончится словесная баталия ячейки общества и принялся разглядывать прохожих с деловым видом. Ситуация накалилась до предела.

— А можно мне? — услышал Михалыч за спиной голос и от удивления даже потер глаза.

Молодой парень в новенькой форме курсанта стоял перед ним и восторженно смотрел на щенка. Он сильно волновался, переминаясь с ноги на ногу.

— А можно мне? — Повторил курсант с дрожью в голосе. — Мне очень нужно, я все лето копил. Пожалуйста, у меня вот, столько хватит? С этими словами, он достал из нагрудного кармана аккуратно сложенные несколько денежных купюр и протянул их Михалычу. Егерь равнодушно посмотрел на деньги и оглянулся с тревогой на странную семейную пару, после чего пробормотал про себя что-то невнятное и посмотрел парню прямо в глаза. Огромные, чистые, уверенные и вместе с тем добрые глаза смотрели на Михалыча с мольбой и отчаяньем.

— Ты того, это, йок-макарек, пацан, убери деньги. — Михалыч хлопнул себя по коленке и в сердцах воскликнул. — И откуда ты такой взялся? Ты кто вообще, солдатик?

— Из училища я, — ответил курсант, — Военное училище здесь недалеко, знаете?

Михалыч почувствовал, как комок подступил к горлу, перед ним стоял человек, которому действительно был необходим этот щенок, егерь понял это душой и сердцем. Он прожил долгую жизнь и очень хорошо, разбирался в людях.

— Собаку хочешь, говоришь? — спросил Михалыч. Он присел на ступеньку и знаком пригласил парня присесть рядом с ним.

— Очень хочу, — ответил курсант, — больше всего на свете хочу. Я заботится о нем, буду, любить его, кормить хорошо. Я уже и на кухне договорился. А потом, когда он вырастет, мы пойдём с ним служить в армию. Мне Петрович рассказывал, что это, очень сейчас нужно.

Михалыч почесал затылок и громко хлопнул себя по другой коленке.

— Вот, йок-макарек, задача! — Воскликнул егерь и посмотрел на дремлющего беззаботно щенка. Тот мирно посапывал у Михалыча на руках, чуть подергивая кончиком хвоста.

В этот момент, дядька с авоськами и миниатюрной женой подошел к Михалычу:

— Все, договорился. Смелость города берет, а тут женщину убедить, тьфу, проще пареной репы. Давай, отец, своего пса волчистого сюда. Пойду я ему цепь покупать. Пусть с детства приучается, — с этими словами дядька сделал шаг к Михалычу намереваясь взять собаку.

Михалыч быстрым взглядом посмотрел на молодого человека, тот стоял ни живой, ни мертвый от такого поворота событий, затем перевел взгляд на Метиса, который уже проснулся и мотал головой туда-сюда, не понимая, чего от него хотят. В упор посмотрел на решительного дядьку.

— Нет! — Отрезал Михалыч, — Щенка не отдаю! — И еще более решительно посмотрел на обомлевшего дядьку.

— Как это? — возмутился дядька, — Мы же договаривались?

— Я передумал, — сказал Михалыч и победоносно улыбнувшись, посмотрел на испуганного парня, — вот внуку своему отдам. Давно хотел служивый собаку-то себе, йок-макарек, обещал я, а слово, оно не воробей. Прости дядя, не отдам собаку.

— Эх, а еще взрослый человек, — разочаровано промычал дядька и начал поднимать с земли свои авоськи, — да ну тебя и твою полукровку к черту, только время из-за тебя потерял. Пусть забирает эту шавку, не очень-то и хотелось.

С этими словами, дядька развернулся, взял под руку свою, торжествующую победу, даму и направился к выходу, продолжая с ней о чем-то ругаться.

— Вот так брат, отбили мы тебе друга-то, йок-макарек, у неприятеля, — засмеялся Михалыч и по-приятельски похлопал парня по плечу.

— Значит так, убирай свои деньги, и пойдем выпьем чайку, да поболтаем с тобой немного. Сам понимаешь, дело серьёзное и ответственное, без чая нельзя.

Михалыч бережно взял Метиса на руки, и они все вместе направились к выходу с Блошиного рынка. Егерь хорошо знал все ближайшие кафе и уверенно направился в одно их них. Курсант шел рядом, не отставая ни на шаг.

В кафе было тепло и уютно. Они сели за столик, и Михалыч купил две огромные тарелки пельменей и горячий чай. С удивлением глядя, как молодой организм поглощает один за другим пельмени из тарелки, Михалыч начал разговор.

— Понимаешь, старый я уже, йок-макарек, не ровен час помру, кто у него останется? — сказал Михалыч и с удовольствием сделал глоток горячего чая. — Никого у него нет ни папки, ни мамки. Вот и подумал я, что нужен ему хороший хозяин, а тут вот ты со своими глазищами.

— А где его родители? — Спросил парень и влюблено посмотрел на щенка.

— Это печальная история, — ответил Михалыч, — ты кушай, а я расскажу тебе, как все было. Тут надо всё по порядку, иначе ничего не поймёшь, молодой ты еще.

Старый егерь устроился поудобнее, задумчиво подкатил глаза, как бы соображая с чего лучше начать и неторопливо начал свой удивительный рассказ.

— Дело было так. Повадились в наши края браконьеры, йок-макарек. Да так нагло и бессовестно начали наезжать, что отбоя от них не было. Никого не жалели. Заставили весь лес капканами, да и отстреливали нашу живность без разбору, безжалостно. Каждое утро объезжал я территорию и снимал капканы, которые ночью ставили эти нелюди. То и дело натыкался я, то на убитого лося, то на кабана, вернее на то, что после них осталось. Акурат прошлой осенью это было. Поехал я рано утром осматривать местность. Начал от сухого ручья. Это место такое, плохое место, дурной славой у местных пользуется. Волчья стая облюбовала себе его. Уж если кто забредет туда, ну там собака или корова, или еще какое животное то всё, йок-макарек, там и пропадает. Только косточки потом находят наши егеря. Добрался я, значит, туда к обеду и начал капканы снимать. Один снял, второй, третий, вдруг смотрю, возле огромного дуба волчица лежит молоденькая и не шевелится. Подкрался я ближе. Гляжу, йок-макарек, а задние лапы у нее в капкан попали и крови целая лужа вокруг. Потрогал я ее рукой, а она не шевелится. Мертвая значит. Снял я капкан, а лапы то совсем перебиты. Капкан-то большой, на медведя капкан-то. Ну и думаю, пусть лежит, не хоронить же её. И только я собрался дальше идти, как вдруг Ермак, это овчарка моя, зарычал и начал кругами вокруг волчицы-то бегать. Ермак собака умная, просто так не будет тишину леса нарушать, а тут как с цепи сорвался, рычит, кругами бегает, потом лаять начал. Смекнул я, йок-макарек, что нечисто тут, наклонился и за нос волчицу-то и потрогал. А нос у нее мокрый, живая подумал я, и на сердце ей руку взял и положил. А оно-то бьется. Снял я свой плащ, завернул в него волчицу и отнес в машину, где, стало быть, и положил ее на заднее сидение. Помрет ведь в лесу бедолага, подумал я и повез ее домой. Всю дорогу Ермак нервничал, скулил, рычал и в глаза пытался мне заглянуть, а как приехали домой, сразу залез в будку и притаился там йок-макарек, как мышь полевая. Обиделся, значит. По началу, думал я, помрет лесная гостья, совсем плохонькая была. Да и с лапами совсем беда. Жалко стало мне ее, вот и решил выходить, во чтобы-то ни стало. Много месяцев возился. Лапы по кусочкам сложил, шины поставил, с ложечки кормил, раны мазью особой на травах смазывал. Ну, и через полгода, как новенькая стала волчица, йок-макарек. Во двор выходить стала. Бывало, выйдет ночью, сядет и смотрит на луну. Я еще подумал, вот ведь природой заложено, сколько волка не корми, все равно в лес смотрит. Ермак все это время возле нее был, наблюдал с интересом. Помню, ляжет рядом, и часами смотрит на неё, и взгляд такой тоскливый и загадочный. Я говорю ему, ты, товарищ, давай не это мне, волчица она, не положено ей тебе взаимностью-то отвечать, да и друг ее слышишь, как ночью в лесу заливается. Жутко воет, тоскует, зовет, наверное, так же на луну смотрит, как и подруга наша с тобой.

Прошло время, и начал я замечать, что отношения Ермака и волчицы потеплели как-то. Ермак то косточку ей притащит, то носится вокруг нее как ошпаренный, и одно по траве катается, да лапы поджимает. Что поделаешь, любовь. Она хоть и собачья, а все одно, любовь. Вот и решил я Ермака на цепь посадить, чтобы ни дошло до греха. Да видать поздно уже было. Ты молодой еще эти вещи понимать. Да только месяца через три ощенилась волчица наша. Мучилась бедняжка, роды очень тяжелые были у неё. А то, как ещё? Пятерых таких карапузов выносить, шутка ли? Вот и воспроизвела она потомство. Четыре серых, волчата волчатами, а этот вон, ну чистый папаша, такой же, как Ермак, только подшерсток серый. Ну, и конечно, больше, чем остальные будет. Понимаешь, никогда такого небывало, чтобы волчица от собаки щенков рожала. Были случаи, когда сучка уходила в лес и потом приводила с собой выводок, но вот чтобы так, я не припомню. Жди беды, подумал я, и смутное чувство опасности прочно закрепилось в моей голове.

И беда не заставила себя ждать. Не стала волчица кормить своих детей. Отказалась от еды и даже пить воду не стала, а только сидела во дворе и жутко выла, как бы прося прощения у своего лесного друга за свой грех. Эхом из леса отдавался этот вой. Так было, пока не стемнело, и не наступила глубокая ночь. А потом пришли волки. Я проснулся от того что Ермак, привязанный на цепи, неистово рычал и громко лаял. На бегу, схватил я ружье, накинул куртку и выскочил на порог. Их было много. Очень много. Может двадцать, может и больше. Со страху, мне казалось, что весь двор был заполнен ими. Главное, двигались они тихо, без шума, только слышно было легкое шуршание и злобное дыхание стаи. Первым выстрелом я убил самого большого, как мне показалось вожака. Вторым, я пальнул наугад, и как мне показалось, тоже попал. Волки кинулись врассыпную и начали убегать в разные стороны. Я перезарядил ружьё. После чего, начал стрелять уже без остановки, до тех пор, пока последний из них не исчез в лесу. В этот момент, Ермак, задыхаясь от собственного бессилия, сорвался с цепи и с диким лаем бросился за ними. Через несколько минут, громыхая обрывком того, что еще недавно было цепью, он исчез в ночном лесу. С тех пор я не видел Ермака. Он так и не вернулся. С ужасом представляю, что с ним могло произойти.

Я стоял на пороге с ружьем в руках и пытался посчитать, сколько же я их убил-то, йок-макарек. И тут взгляд мой остановился на двери сарая, где была волчица, которая принесла нам столько бед и ее щенки. Дверь была открыта настежь. Я вытащил фонарь и пулей влетел в сарай. Волчицы там не было. В свете фонаря, я увидел на полу четыре бездыханных комочка, которые лежали один возле другого, и казалось, просто спали. Не снесла своего позора зверюга, и задушив собственных детенышей, ушла вместе со своей стаей. Я стоял ошарашенный происходящим и не мог поверить, что все это происходит со мной. Стоп, подумал я, а пятый? Где пятый? Неужели с собой унесла? Может закатился куда? И я начал искать. Нашел его за поленницей, всего в пыли и грязи, с перепуганными глазами, дрожащего, но живого. То ли не смогла достать его, то ли пожалела, а может за чужого приняла. Этого я не знаю, и никто никогда не узнает. Да только видишь, йок-макарек, остался он совсем один, ни мамки, ни папки, да, и на старого егеря надежды мало. Не ровен час помру, и что тогда? Вот такая грустная история сынок. — Сказал Михалыч и перевел взгляд на курсанта, который давно уже сидел с пустой тарелкой, и открыв рот, слушал его затаив дыхание.

— Как назовешь-то друга своего? — спросил егерь, погладил щенка по голове.

— Не знаю пока, — ответил парень и крепко прижал собаку к себе.

— На третью букву имени отца положено называть, — сказал Михалыч, с умилением глядя на светящегося счастьем, теперь уже хозяина щенка. — Ну, стало быть, йок-макарек, если отца Ермаком звали, то на букву М и надо называть.

Парень задумался:

— Я не знаю кличек для собаки на букву М, — сказал он и почесал затылок.

— Йок-макарек, ну там Мавр может? Или Максимка, ох сынок, не работает смекалка у старика. Совсем плохо соображать стал. Придумаешь сам, ты молодой, голова хорошо варить должна.

— Метис, — неожиданно выпалил парень, — точно, Метис!

— Что за имя чудное такое? — спросил, задумавшись Михалыч, — Не слыхивал такого, йок-макарек.

— Я в кино видел, про индейцев, там ковбой был, мама у него англичанка, а папа индеец, его все Метисом звали.

— Метис, Метис, — задумчиво произнес Михалыч, — а почему нет? Метис, так Метис, пусть будет Метис. И уже обращаясь к щенку, весело крикнул, привет, Метис!

Они вышли из кафе на улицу, и Михалыч сказал:

— Ну что, дружок, давай прощаться, береги его, в рубашке он родился, счастливчик.

— Я обещаю, я даю вам слово, у меня ведь никого кроме него нет, — с волнением в голосе залепетал парень.

— Ну, все, давай ступай, — сказал Михалыч и протянул парню свою мозолистую руку. Курсант протянул руку в ответ, и Михалыч почувствовал крепкое рукопожатие.

«Надо же, — подумал он, — крепко жмет, будет толк из пацана».

Парень бережно обнял своего щенка и побежал не оглядываясь. Он излучал всем своим естеством полный восторг и счастье. Старый егерь, чуть прищурившись, посмотрел ему вслед и подумал: «они нашли друг друга, им вместе будет очень хорошо, Метис и…» Тут Михалыч вспомнил, что он даже не спросил, как зовут будущего офицера и, что есть мочи закричал:

— А как звать-то тебя, йок-макарек?

— Серега!

Еле услышал егерь в ответ и уже совершенно спокойно сказал вслух, обращаясь к самому себе:

— Серёга, дай бог, чтобы у тебя и у Метиса все было хорошо.

После этих слов он облегченно вздохнул, и твердым и уверенным шагом зашагал к своему уазику.

Метис никогда больше не видел старого егеря, и как сложилась его дальнейшая судьба, не узнает никогда. Но он очень часто вспоминал этого судьбоносного человека в свой жизни, всегда помнил теплоту его рук, честный и уверенный взгляд. Ну, и конечно эту фразу, которую любил повторять старый егерь Михалыч, «йок-макарек», запомнил на всю жизнь. Метис часто повторял ее про себя, совершенно не понимая, какое значение вкладывал в нее этот человек, и что на самом деле она означает.

 

Глава 4. Новый поворот

November 26th, 2013

Метис, прихрамывая, брел по ночной дороге. Вокруг была полная темнота, лишь только одинокая луна, как огромный фонарь, освещала ему путь. За долгие годы службы Метис многому научился, и ему не составило большого труда безошибочно выбрать направление движения в сторону города. Голод, холод и отчаяние гнали его вперед, и он шел не оглядываясь. Метис искренне пытался понять, почему в его жизни так быстро произошли такие резкие и несправедливые перемены. Еще вчера он был счастлив и нужен людям, еще вчера его окружали те, кто его любил и кого преданно любил он. Наступило сегодня, и всё изменилось в худшую для него сторону. Прошлое осталось позади, впереди его ждала, полная неизвестность.

Вдали показались огни города. Метис подумал: «Вот сейчас я дойду, и что дальше? Главное сейчас найти еду и место, где можно укрыться от непогоды и опасных людей».

Он уже подходил к окраинам города, как вдруг из-за поворота, на огромной скорости, выскочил автомобиль и ослепил его ярким, пронизывающим светом фар. Метис хорошо знал, как нужно действовать в такой ситуации. Сергей тренировал его очень хорошо. Многие действия были им отработаны в совершенстве. Мгновенно оценив ситуацию, за доли секунды прикинул расстояние до машины и, осознав, что столкновения ему не избежать, он сделал то, что было единственно правильным в этой ситуации. Оттолкнувшись всеми четырьмя лапами от земли, он подпрыгнул вверх, чтобы не попасть под колеса автомобиля, в надежде перекатится через крышу, и оказаться сзади железного монстра. Ранение, полученное при последнем задержании, когда погиб Сергей, в последний момент сыграло свою роковую роль, и прыжок оказался недостаточно высок. Удар пришелся прямо в лобовое стекло. Метиса отбросило на несколько метров. Стекло при ударе разлетелось вдребезги. Машина съехала в кювет и остановилась. Метис лежал в стороне от дороги и, ощущая сильную боль в боку, пытался понять тяжесть своего положения. «Главное, чтобы были целы кости, — подумал он, — все остальное это ерунда». Сергей всегда учил его, главное береги кости. Он закрыл глаза и на мгновение потерял сознание. Смутные очертания фигуры человека, увидел пес перед собой и приготовился защищаться. Но силуэт становился все отчетливее, и Метис увидел Сергея.

— Привет, Акелла, вижу, плохи твои дела, — сказал Сергей и сел прямо на землю возле Метиса.

— Серый, это снова ты? — Радостно закричал Метис, отчаянно попытался вильнуть хвостом и с надеждой в голосе спросил. — Я умер? Ты пришел за мной?

— Нет, ты не умер, рано тебе дружище. Тем более, ты так и не научился до сих пор разговаривать на волчьем языке, на языке твоих предков. Вот когда научишься, тогда и поговорим об этом.

— Я старался, но у меня снова не получилось, — ответил Метис и стыдливо опустил глаза.

— Значит еще не время. А теперь послушай меня, — сказал Сергей став серьезным, — Очень скоро ты их увидишь, и тогда у тебя начнется новая хорошая жизнь.

— Кого их? — С тревогой спросил Метис. — Но Сергей ничего не ответил, он лишь приложил палец к губам и провел ладонью по своему горлу. На языке жестов, который знали только Сергей и Метис, это означало «замри, не шевелись и притворись мертвым».

Метис резко открыл глаза. Сергей исчез также внезапно, как и появился. Медленно, не поворачивая головы, Метис боковым зрением посмотрел в сторону машины.

Он лежал на обочине и видел, как из машины, которая стояла на противоположной стороне дороги, медленно пошатываясь, вышли два человека. Они, бормоча себе под нос непристойные выражения, явно с недобрыми намерениями направились в сторону, где лежал раненый пёс.

Метис умел притворяться мертвым. Когда-то, это было неотъемлемой частью его работы, и этот трюк Сергей отработал с ним великолепно. Увидев приближающихся мужчин, Метис остался в той же неуклюжей позе, закрыл глаза и остановил дыхание.

— Что это было, братан? — Спросил один из мужчин, осторожно подкрадываясь к лежащему Метису.

— Я сам не понял, смотри, да это кажется волк, видал какой здоровый.

— Да, какой волк? — Ответил второй, — посмотри это собака, вон у нее и ошейник есть. Ты где видел волка в ошейнике? Надо валить отсюда, а то, как хозяин сейчас проявится, и тогда конец нам.

Они склонились над Метисом и начали с опаской его разглядывать.

— Конец ему, представь какой удар, — сказал первый и пнул Метиса ногой.

Метис лежал, не шевелясь, и казался бездыханным. Он внимательно слушал, о чем говорят эти испуганные люди.

— Говорил тебе, не гони, не гони, — сказал второй и взялся руками за голову, — валим отсюда, чувствую, беду сейчас накличем на свои дурные головы.

— Он машину мне разбил, что я пахану скажу теперь? — ответил первый и злобно снова пнул собаку ногой в бок. Метис почувствовал жуткую боль, но снова остался лежать неподвижно. Он лишь сделал незаметный вдох, потому что сдерживать дыхание уже было трудно.

«Не справлюсь с двумя, — подумал Метис — после такого удара неизвестно что у меня, где сломано. Надо лежать и ждать, когда они уйдут, а потом уже оценить свои повреждения».

— Смотри что это у него на ошейнике? — Спросил первый. — Никак чехол от ножа? С этими словами, он резким движением сорвал с карабина последнюю надежду Метиса на собственное имя и возможность, что кто-нибудь узнает, что он это он.

В темноте, при свете луны трудно было разобрать, что находится внутри и, ощупав чехол, мужчина широко размахнулся и бросил его в глубину леса.

— Ты чего, — закричал второй, — зачем выкинул? А может там написано кто хозяин? Вот придурок, хоть бы башкой своей тупой подумал.

— Да? А ты хочешь хозяина поискать? Чтобы он тебе голову за эту тварь, отвинтил? Дергаем отсюда, все равно подох, завтра отгоним тачку, стекло вставим, и все шито-крыто.

— Точно, валим! — Ответил второй, и они направились в сторону своей машины.

Вдалеке показался свет фар приближающегося автомобиля, шум двигателя стремительно нарастал, свет становился всё ярче.

— Быстро давай, вон, хозяин едет! — Закричал первый, распахивая дверь, со стороны водителя.

Зарычал мотор, и выбрасывая из под колес камни и куски земли, машина с разбитым стеклом рванула с места, исчезла за поворотом и через несколько секунд растворилась в неизвестности.

Метис поднял голову и, осмотрев местность, безошибочно вычислил место, куда мог упасть чехол, в котором находились его документы, бережно и тщательно упакованные Петровичем, и попытался встать. Жуткой болью в левом боку отозвалось это движение, и Метис подумал, что, наверное, сломаны ребра. Он сделал ещё одну попытку встать, превозмогая боль, но задние лапы не слушались его, он покорно лег на сырую землю и глубоко вздохнул. Свет автомобильных фар становился все ярче. Метис решил дождаться пока он проедет. Он не знал, друзья это или враги, хорошие или плохие люди приближаются к нему. Старый пёс просто хотел, чтобы всё это поскорее закончилось. Время шло на секунды. Машина была уже совсем рядом.

Юрка сидел на заднем сидении и от безделья смотрел через плечо отца на дорогу. Он представлял себя водителем, мысленно переключал скорости и думал о том, что когда он вырастет, то будет так же, как его отец водить машину. Ему безумно нравилась эта мысль. Он хотел быстрее стать взрослым.

— Юрка, ты чего там притих? — Спросила мама, которая сидела рядом с отцом и внимательно следила за дорогой, периодически поглядывая на часы.

— Да все нормально, мам, — ответил Юрка и с удовольствием потянулся, подняв вверх руки.

— Потерпи, сынок, скоро уже приедем, и я накормлю тебя вкусным ужином.

— Хватит разговаривать с ним, как с маленьким, — вмешался отец, — ему 12лет, он уже взрослый парень, а ты с ним, как с ребеночком носишься, и уже обращаясь к Юрке, сказал, а ну, боец, спокойно сиди, а то еще выпадешь из машины.

Мать покачала головой, вздохнув укоризненно, влюблено посмотрела на отца.

Юрка родился и вырос в семье офицера и, такое слово, как «дисциплина» было для него не пустым звуком. Он приложил руку к голове, и громким командирским голосом сказал, обращаясь к отцу:

— Есть, товарищ майор!

— А вот к пустой голове руку не прикладывают — сказал отец и включил дальний свет.

Именно этот свет и увидели люди из машины с разбитым лобовым стеклом, так спешно покинувшие место столкновения, в котором пострадал Метис.

Через несколько минут машина поравнялась с тем местом, где лежал Метис, и в свете фар Юрка вдруг увидел на обочине темный силуэт.

— Смотрите, там лежит кто-то! — Закричал Юрка и, подпрыгнув, прилип лицом к боковому стеклу.

Отец остановил машину и вытащил фонарик. Недолго обсудив свои дальнейшие действия, они вместе направились к тому месту, где лежал раненый пёс.

Метис услышал приближающиеся голоса и чётко определил — взрослый мужчина, женщина и ребенок. Он усвоил все уроки в школе подготовки собак и хорошо знал, что женщина и ребенок, это не опасно, и поэтому не стал притворяться, а медленно встал, превозмогая боль, на все четыре лапы.

— Это волк! — Закричала женщина, прижимаясь к мужчине.

— Где ты видела волка в ошейнике? — Спросил мужчина, подходя ближе к Метису!

Причем, ошейник-то у него непростой, армейский ошейник. Вот смотри, тут и номер есть, с этими словами, мужчина наклонился и направил фонарик Метису прямо в глаза.

Метис зажмурился, ослепленный ярким светом, и сел на задние лапы.

— 7417841, - прочитал мужчина и, обращаясь к Метису, спросил, — Кто же это тебя так боец?

Если бы Метис мог говорить на человеческом языке, он ответил бы на этот вопрос, но он только понимал все, что говорят люди, а разговаривать мог только во сне со своим хозяином. Сейчас он только мотал головой и пытался встать на все лапы.

— Папа, скажи, а что значит этот номер на ошейнике? — спросил Юрка встревоженным голосом.

— А то и значит, — ответил отец, осматривая Метиса в свете фонаря — собака это военная, боевая собака, и, согласно этому номеру, у нее есть личное дело, где записаны все его боевые операции, ранения и, вообще, вся его история. Это его личный номер.

— Ранения? Ух ты, а что тогда он здесь делает? Может он выполняет секретную операцию? — Не унимался Юрка.

— Да нет, здесь что-то другое, — ответил отец и, повернувшись к жене, сказал, — Наташа достань из багажника пару мешков и постели на заднее сидение. Его к доктору надо, мы заберем этого пса с собой.

— С собой? — Закричал Юрка, — Мы заберем его к себе жить? Ура! — И он радостно захлопал в ладоши.

В следующее мгновение отец встал в полный рост и, изменившись в лице, категорически сказал:

— Нет, в нашем доме никогда не будет собаки. Слышишь меня? Никогда. Мы отвезем его к ветеринарному врачу и все. Слышишь, сын, на этом все. Вопросы есть?

— Вопросов нет, товарищ майор, — опустив голову, ответил Юрка и побрел, нахмурившись к машине.

— Послушай, — сказала Юркина мама своему мужу, — пять лет прошло, а ты все забыть не можешь. Володя, ну нельзя же так, ты на Юрку посмотри, он всегда хотел собаку, он-то не виноват, и ты не виноват.

— Забыть? Наташа, я должен забыть? — И переходя на шепот, чтобы сын не слышал их разговора, продолжил. — Я потерял в этих горах двадцать восемь человек, они снятся мне до сих пор. Я матерям их, так и не посмотрел в глаза. Ты понимаешь, Наташа? Двадцать восемь молодых, красивых, опытных бойцов. У них были дети. У многих могли быть дети. А я не смог их спасти. Как мне жить с этим чувством вины? Подскажи мне, жена.

— Володя, а сколько людей, ты вывел тогда? Сколько? Сорок? Пятьдесят? Они сейчас живы и растят детей. Понимаешь, ребят не вернуть, жить надо дальше.

— Я? Вывел? — Закуривая сигарету, ответил майор. — Да, как бы я их вывел, если бы не эти кинологи? Чтобы я значил тогда без этих людей и их собак? Наташа, ты видела, как собака разлетается на куски, подорвавшись на мине? А я видел. Они погибли тогда спасая нас, эти собаки выполняли свой долг. Понимаешь? А тот офицер со своей овчаркой? Да что без него значили бы все мои усилия? Ничего. И этот орден по праву ему принадлежит ему и его собаке. А я даже не знаю, как его зовут.

Метис сидел и покорно слушал несвязанную речь майора. Он смутно вспоминал, где он мог слышать этот голос? И не мог, вспомнить. «И все-таки, определённо, где-то слышал», — подумал пёс, но сейчас ему было не до этого, и он отпустил от себя эту мысль.

— Ну что, друг, — сказал майор, — прошу занимать свои места. С этими словами он с большим трудом взял Метиса на руки, и бережно положил на мешки, постеленные женой на заднее сидение.

Потом все заняли свои места в машине, и отец, не поворачиваясь, сказал Юрке:

— Смотри, сын, чтобы этот зверь, нам сидение не испачкал, а то потом ни за что не отмоем. Юрка промолчал и лишь погладил Метиса по спине и снова уставился в окно.

Машина тронулась с места. Метис выглянул в окно, ему нужно было запомнить место, где остались его документы в лесополосе, возле дороги.

Юркин отец не любил говорить о войне, это свойственно всем мужественным людям. Даже когда Юрка, как липучка приставал и вкрадчивым голосом просил рассказать, отец только отшучивался и печально смотрел в одну точку, закрывая свою память на замок. Мысленно каждый раз он переносил себя в тот роковой бой. Майор просчитывал все возможные ситуации и тщетно пытался понять, почему всё вышло именно так, а не иначе? Память сверлила ему мозг, память не давала ему дышать и жить спокойной жизнью.

Капитан Золотарев со своей ротой возвращался с задания. Как только бойцы зашли в ущелье, шквал смертоносного огня обрушился на них со всех сторон. Капитан быстро оценил ситуацию и понял всю тяжесть своего положения. Нужно было действовать и принимать решения без промедления.

— Семенов, — закричал командир, — вызывай вертушки! Квадрат 27, мы выходим на исходную точку. Давай, сынок!

Радист быстро включил рацию и без остановки начал кричать, пытаясь перекричать грохот выстрелов:

— База, база! Я — Самшит! База, база! Я — Самшит. Квадрат 27, вертушки срочно!

Бойцы заняли оборонительные позиции и начали отстреливаться. Капитан открыл карту. Слева и справа ущелье. Впереди противник, сзади поле, возможно заминированное. Силы не равные, полем будем уходить, выйдем на точку, а там вертушки подоспеют. Других вариантов нет.

Золотарёв подозвал двух бойцов и приказал проверить путь отступления. Прикрываемые товарищами, оба бойца поползли в сторону единственного спасения, поле было их последним шансом на отступление. Через минуту раздался мощный взрыв, за ним второй, и капитан Золотарев понял, что пути к отступлению у него нет. Вражеский снайпер появился в самый разгар ожесточенного боя, он явно был профессионал в своём деле. Ребята гибли один за другим.

«Биатлонист, наверное», — подумал капитан отстреливаясь.

Шли драгоценные минуты, а вертушек всё не было. Вдруг непонятно откуда, в ущелье ворвался военный грузовик, и проскочив под перекрестным огнем, остановился недалеко от того места, где занял оборону капитан со своими людьми. Из грузовика, нагибаясь от пуль, выскочили несколько человек. Каждый вел на поводке собаку. По их лицам было видно, что они решительно готовы вступить в бой.

— Кто вы? Откуда? — Закричал Золотарев, когда неожиданно прибывшие бойцы, залегли рядом.

— Капитан Еременко, спецназ ГРУ. Это мои люди. Рота кинологов. Возвращались с задания и услышали заварушку тут у вас. Вот, решили не пропустить веселье.

— Слушай капитан, — закричал Золотарев, — по нам тут снайпер работает. Потери у меня. Мне бы ребят вывести, но там заминировано всё.

— Я понял тебя, сейчас поможем, — ответил Еременко и, повернувшись к своим людям, приказал, — Ваня, Макс, чистим поле. Серёга, работает снайпера. Поехали ребята. Делаем дело и выписываемся домой.

Кинологи разделились. Двое поползли в сторону поля, а один вместе с собакой подполз к Золотареву и, нарушая всякую субординацию, спросил:

— Капитан, покажи, откуда снайпер работает?

Золотарев взял бинокль и передал его офицеру.

— Вон смотри, на той стороне из-за камней лупит. Если его не остановить, всех положит сволочь. Да левее смотри, вон там, видишь?

Спецназовец прижал к себе собаку и что-то начал говорить ей на ухо, показывая в ту сторону, откуда стрелял снайпер. Собака подскочила и стала в напряженную стойку. В этот момент, кинолог отстегнул карабин и крикнул:

— Давай, Малыш!

Собака рванулась с места и исчезла в кустарнике.

Снайпер продолжал стрелять. Золотарев пытался подсчитать потери, когда один из кинологов подполз к нему и закричал:

— Там всё в минах, мины не простые, квакушки. Будем пускать собак.

Золотарев с трудом понимал, что на их языке означало пускать собак. Но если это помогло бы спасти его людей, он пустил бы не только собак, но и всю кровь себе заодно. Золотарев обернулся и увидел, как две овчарки принюхиваясь, поползли по минному полю.

— Ну? Где твоя собака? — Спросил Золотарев.

— Подожди капитан, — ответил солдат и с тревогой начал вглядываться в сторону камней, за которыми укрылся злополучный снайпер. В следующее мгновение, со стороны снайперского укрытия, раздался душераздирающий крик. Отчетливо прозвучали четыре выстрела, и снайпер замолчал.

— Красавчик мой, — сказал офицер, — нет снайпера. Уводи своих людей капитан, я прикрою вас и заодно напарника подожду. Он опытный у меня, работу сделал, значит вернется.

В этот момент на минном поле прогремел взрыв. Все обернулись и увидели, как одна из собак, корчилась в смертельной агонии, подорвавшись на мине. Вторая практически уже доползла до заветной черты, и тут прогремел второй взрыв.

К Ерёменко подполз один из кинологов и сказал:

— Чисто. Могут уходить. Наши потери — Белка и Борзый, и прибавил, обращаясь уже к Золотарёву, — товарищ капитан, задание выполнено, поле разминировано, проход открыт, можете уводить своих людей.

Один за другим остатки роты капитана Золотарева поползли по уже безопасному полю в ту сторону, где их должны были ждать вертушки. Золотарев подбежал к спецназовцу, который остался один на передней линии огня, и закричал:

— Уходи, он не вернется. Он спас моих ребят. Слышал выстрелы? Их было четыре, у него нет шансов, уходи, я прикрою.

— Он придет, я знаю, и не в таких бывал передрягах, — ответил офицер и передернул затвор автомата, — ты уходи, капитан, у тебя семья, наверное, есть, а у меня никого нет. Детдомовский я, вот он один мне и родня, и друг, и напарник, а ты ребят своих лучше спасай. Я без него все равно не уйду. Да и мои ребята, сейчас за нами вернутся.

Капитан Золотарев крепко пожал офицеру руку, и отстреливаясь, пополз по освобожденному коридору вслед за своими бойцами. Вдалеке уже слышен был шум вертолетных винтов, когда Золотарев добрался до середины поля. Послышался шорох, и он увидел капитана Еременко с двумя бойцами, которые перебежками бежали в сторону, где остался их товарищ.

— Как там наш Рембо? Собака вернулась? — Спросил капитан. И не дождавшись ответа, прибавил. — Нас не жди капитан. У нас еще тут кое-какие дела есть. Давай, удачи тебе, возвращай ребят. С этими словами спецназовцы побежали дальше и вскоре совсем исчезли из поля зрения.

Больше майор Золотарев не видел этих людей. Ему ничего не было известно об их дальнейшей судьбе. Тайной осталась для него судьба того спецназовца и его собаки, которые спасли им жизнь. Гриф «совершенно секретно» поставил крест на его поисках, и он мог только догадываться, чем закончилась эта операция.

Из 57 бойцов Золотареву удалось вывести живыми 29 человек. Сам он получил звание майора и был представлен к Ордену Мужества.

 

Глава 5. Юрка

November 28th, 2013

Юрка положил голову Метиса себе на колени. Он гладил его по носу, а когда машина подскакивала на кочках, бережно пытался приподнять ее, чтобы смягчить тряску.

«Хороший пацан, — подумал Метис, вспоминая слова старого егеря, — чем-то напоминает Сергея. Такой же добрый и светлоглазый. Хороший пацан».

Мимо пролетали светофоры, деревья и дома. Метису на мгновение вдруг показалось, что вот сейчас он очнется и окажется маленьким щенком у Михалыча за пазухой и услышит заветное «йок-макарек». От этой мысли на душе старого пса стало спокойно и тепло. От удовольствия, он даже закрыл глаза.

— Папа, — вкрадчиво протянул Юрка, — давай возьмем его к себе? А? И похлопал отца по плечу.

— И речи быть не может, — отрезал отец, — сейчас мы доедем домой, и потом я отвезу его на дачу. Все равно выходные. Оставлю ему еды, а в понедельник мы отдадим его в приют для собак. Там ему будет хорошо. Там много таких как он, и потом, ты же помнишь, что у него номер на ошейнике? Вдруг он чей-то? Тогда надо будет вернуть его хозяину. Я завтра все узнаю про него, тогда и станет ясно, что с ним делать.

— Пап, а пап, — не унимался Юрка, — а если окажется, что у него никого нет?

— Послушай, сынок, — вмешалась мама, — ты же знаешь отношение отца к собакам. Ты же должен понимать. Посмотри, он весь на нервах. Он слово дал, никогда собак в нашем доме не будет. Понимаешь? Ты же знаешь его слово. Всё, не приставай к отцу. — Закончила мама, и что бы снять напряжение включила радио. По радио передавали сводку новостей.

— Чрезвычайное происшествие, — сказал диктор, — захват заложников в кинотеатре «Родина»… 120человек… боевики… заминировано… — Звучали обрывки фраз.

— Что же это творится? — Сказала мама. — И когда они порядок-то в стране наведут? Сколько невинных людей, детей.

— Никогда не наведут, — глубоко вздохнув, сказал отец, — несколько поколений сменится, тогда и наведут. Вот Юрка вырастет и наведет порядок, — отец весело посмотрел на сына. Юрка спал. Он крепко обнял Метиса, и счастье светилось на его детском и искреннем лице.

— Володя, может, все-таки оставим? Юрка вон смотри, сияет от счастья, — сказала мама Юрки, положив руку мужу на плечо, — я тебя понимаю. Юрка тебя слушается беспрекословно. Но ты же пойми, у него ведь до конца не прошел стресс, и там были собаки, и тоже служебные.

В этот момент по радио передали, что прибывшая на место захвата заложников группа спецназа со специально обученными собаками в течении нескольких минут обезвредили обоих террористов. Никто из заложников не пострадал. Потери среди личного состава уточняются.

Отец резко выключил радио и раздраженно сказал:

— Неужели эти собаки будут преследовать меня до конца моих дней? Кругом собаки. Да как вы не хотите меня понять? Я не могу брать на себя такую ответственность, потому что мы всегда в ответе за тех, кого приручили. Помнишь? И потом, я слово офицера дал. Я не могу его нарушить. Знаешь, что означают сухие слова «потери среди личного состава уточняются»? Они означают, что снова погибли специально обученные собаки. Но это никто не берет в расчет, и об этом даже не сообщают. Надеюсь, ты понимаешь это?

— Они погибают, спасая жизни людей. Это их работа и это их миссия в нашей жизни, как не жестоко это звучит, — закончила Юркина мама и, опустив глаза, добавила, — это же для нас, для нашей семьи — ангелы хранители. Ты разве не понял до сих пор? Сначала твоя жизнь там, в горах. Потом наши с Юркой в этом ужасе при захвате школы. Всюду нас спасали они, четвероногие ангелы хранители. Возможно, и сейчас нам послан этот ангел, в очередной раз. Ты не думал об этом? Я больше ничего не скажу, я жена офицера, и последнее слово всегда за вами, товарищ майор.

Они не проронили больше ни слова до самого дома, ехали молча, и каждый думал о своем. Юрка спал, посапывая на заднем сидении не выпуская Метиса из своих объятий. Метис просто лежал и пытался оценить ситуацию, в которую он попал. Майор Золотарёв смотрел на дорогу и думал с чего ему завтра начать выяснять прошлое и настоящее пассажира, так внезапно появившегося в их жизни. Наташа мысленно перенеслась туда в тот злополучный день 1 сентября, когда Юрка впервые пошел в школу. Закрыв глаза, она вспоминала шаг за шагом эти роковые события, и пыталась представить, чем могло бы все завершиться для ее семьи, если бы снова в их судьбе не появился ангел хранитель.

Все утро Юрка крутился возле зеркала и разглядывал себя со всех сторон. Он примерял новенький школьный костюм. Еще бы, ему исполнилось семь лет, и сегодня он впервые шел в школу. В углу стоял такой же новый, как и форма, настоящий портфель первоклассника. Юрка представлял, как они с мамой гордо шагают по улице, а прохожие оглядываются им вслед и шепчутся. Отец был в командировке. Юрку это очень расстраивало, но он реально понимал, что его отец боевой командир и, возможно, сейчас выполняет очень важное задание. Гордость от этой мысли переполняла его сердце и делала его грусть менее болезненной.

Юрка с мамой вышли на улицу и пешком зашагали в сторону школы. По дороге мама купила роскошный букет цветов, и Юрка нес его с таким достоинством, как будто это было боевое знамя или олимпийский факел, и эту ношу доверили лишь ему одному. С таким гордым видом они прошли оставшийся отрезок пути и вошли в здание школы, где уже начал собираться народ. Актовый зал был полон. Родители вместе с детьми сидели на своих местах, первоклашки с охапками цветов стояли возле кулис, в полной готовности выйти на первый в своей жизни школьный звонок. Но, едва директор школы начал свою традиционную речь, как вдруг на сцену вбежал странный мужчина. На нем был длинный черный плащ и такого же цвета шляпа. Он грубо оттолкнул директора от микрофона, занял его место и четким поставленным голосом сказал:

— Школа заминирована. Всем оставаться на своих местах.

Люди застыли от страха, и неожиданности. Никто не мог даже пошевелиться. Наступила гробовая тишина.

Когда подъехала первая милицейская машина, ситуация была ясна. Трое террористов с поясами, начиненными взрывчаткой, захватили здание школы и требовали представителя власти для ведения переговоров. Наташа сидела в третьем ряду, и единственной ее мыслью было прорваться к Юрке. Он стоял вместе с другими первоклассниками, готовясь выйти по команде на сцену.

Вся городская милиция собралась возле школы. Отдельно, возле машины мэра города, стояли несколько человек. Сам мэр, начальник милиции и командир воинской части, которая находилась неподалеку, и в которой служил Юркин отец.

— Что мы имеем? — Спросил мэр и от волнения вытер пот со лба рукавом пиджака.

— Один террорист на сцене, двое перекрывают выходы из актового зала. Все обвешаны тротилом, и в руках детонаторы, срабатывающие на нажатие. Все вооружены. Это сообщил один из учителей, сбежавший чудом через черный вход. Требования террористов стандартны. Деньги, безопасный транспорт, свободное передвижение. Времени у нас два часа, доложил начальник милиции. Ровно через два часа, они произведут первый взрыв.

— Так, — задумчиво произнес мэр, — надо вызывать специалистов, и чем быстрее, тем лучше. За час справитесь? — Спросил он начальника милиции.

— У нас выхода нет, мы не имеем права не справиться, вертолет уже готов.

С этими словами начальник милиции побежал к своей машине, где находилась рация.

Наташа пробралась к испуганному Юрке и, крепко обняв сына, села вместе с ним на пол. Время шло медленно. Прошло около часа, но Наташе казалось, что прошла целая вечность. Где-то вдалеке послышался шум приземляющегося вертолета, и все услышали голос, который звучал в мегафон.

— Господа террористы, только что привезли деньги, убедительная просьба сохранять спокойствие. Сейчас подъедет автобус, и деньги вам передадут.

Террорист подошел к одной из учительниц, схватил ее за воротник и с силой потащил к выходу.

— Иди и скажи им, что я сокращаю время на 15минут, пусть поторопятся, — с этими словами он открыл дверь и вытолкнул ее наружу.

Снова наступила жуткая тишина. Слышно было только, как тут и там всхлипывают дети, и слышался шепот успокаивающих их родителей.

— Все, — сказал террорист, который стоял на сцене, — время вышло, будем взрывать.

Наташа зажмурилась и, крепко прижав к себе Юрку, рукой закрыла ему глаза. Она судорожно начала вспоминать молитву, но от страха, не могла вспомнить даже первую строчку.

— Господи, если ты есть, — успела промолвить она, как вдруг за стеной что-то зашипело, и раздались два мощных взрыва.

Через мгновение, все заволокло дымом, и послышались отрывистые хлопки. Странные тени, как в старых диафильмах появились ниоткуда. Один из террористов, который находился возле двери, упал как подкошенный, и на него тут же прыгнул человек в маске, железной хваткой сжав ему руки. Второй террорист попытался нажать на кнопку детонатора, но большая овчарка в прыжке сбила его с ног и вцепилась зубами в горло. Оставался последний террорист, который стоял на сцене. Он поднял обе руки вверх, в одной из них был детонатор. Наташа перехватила его безумный взгляд, совершенно пустой и в тоже время полный отчаяния. Но тут случилось, что-то невообразимое. Огромная серая собака, в невероятном прыжке, прямо из-под потолочных перекрытий, с высоты нескольких метров прыгнула прямо на обезумевшего бандита, и в прыжке сомкнув пасть у него на его руке, в которой была смертоносная кнопка. Затем она всем весом повалила террориста на пол, не выпуская кисти из капкана своих клыков.

Бандит пытался нажать кнопку, но собака крепко сжимала ему запястье и, прижав уши, грозно рычала, не давая ему возможности подняться. В следующее мгновение террорист свободной рукой выхватил нож и несколько раз ударил собаку в бок. Собака перестала рычать, но кисть не выпускала. Человек в маске и бронежилете подбежал к месту этого поединка и выхватил детонатор из рук бандита.

Все это длилось не более одной минуты. Заложников целых и невредимых, бойцы спецназа начали одного за другим выводить на улицу. Наташа с Юркой дошли почти уже до выхода. Не удержавшись, она обернулась. Дым еще не рассеялся, и видимость была не очень хорошая, но она увидела картину, которая навсегда осталась в ее памяти. Большой серый пес бездыханно лежал на полу. Из раны в его боку текла кровь. Возле него на коленях стоял спецназовец в маске, тот самый, который перехватил руку террориста. Он что-то шептал собаке на ухо и пытался перевязать рану. Лицо его было скрыто маской, Наташе были видны только его выразительные глаза. Боец повернул голову в их сторону, снял маску и подмигнул Юрке. Наташа внимательно смотрела на него, пытаясь запомнить черты его лица. Через несколько минут они уже сидели в автобусе, который увозил их прочь от этого места.

Юрка хоть и был маленький, но он все видел и все запомнил. Он потом часто задавал матери вопросы, на которые Наташа не знала ответа. Кто были эти люди, которые их спасли? Как могла собака спрыгнуть с такой высоты? И главное, выжила ли она, и кем для нее был тот, спецназовец, который так бережно перевязывал её? Наташа не могла ответить, она лишь иногда шептала про себя: «Это наш ангел-хранитель, он всегда появляется, когда нашей семье грозит опасность». Она хорошо знала со слов мужа о той собаке, которая спасла ему и его товарищам жизнь там, в ущелье смерти, и всегда отворачиваясь, потихонечку крестилась и повторяла про себя: «Это он, ангел-хранитель, я это точно знаю, и верю в него».

Была уже глубокая ночь, когда они подъехали к дому. В окнах многоэтажных домов уже нигде не горел свет. Город спал, было темно, и лишь огромная круглая луна освещала силуэты домов.

«Опять она», — подумал Метис, и почему-то представил, свою маму. Он рисовал в своём воображении, как где-то там, в лесу, сейчас сидят его братья и сестры, и вот так же смотрят на луну. «Увижу ли я их когда-нибудь?» — снова подумал он. Ему стало тоскливо и грустно. Он вспомнил, как Сергей говорил ему часто о том, что рано или поздно, волк возьмет в нем верх над собакой, и он уйдет в свою стаю, которая ждет его, и все ему будут рады. Стая обязательно выберет его вожаком, и он, наконец-то научится разговаривать на волчьем языке. Сергей при этих словах громко и искренне смеялся и гладил его по голове своей теплой и до боли знакомой рукой.

Юрка сидел в машине с Метисом и ждал, пока родители поднимут вещи на девятый этаж, где была их квартира. Он думал о том, что вот было бы хорошо оставить собаку у себя навсегда. В его детском воображении, прочно засел образ той, вероятно погибшей собаки, и склонившегося над ней бойца в черной маске. Юрке очень хотелось быть похожим на него, а еще он очень хотел быть похожим на отца.

— Давай, воин, марш спать, я сейчас отвезу его на дачу и вернусь, — сказал отец и открыл заднюю дверь автомобиля.

— Можно с тобой, папа, пожалуйста, — снова затянул Юрка, обнимая собаку.

Отец многозначительно посмотрел на жену, и она одобрительно кивнула головой. Юрка от радости захлопал в ладоши и закрыл дверь автомобиля.

Через двадцать минут они въехали в дачный поселок и остановились около небольшого уютного домика, который когда-то Юркин отец построил своими руками.

Юрка привычным движением открыл замок на калитке, и отец бережно занес Метиса внутрь дома. Они вместе расстелили в углу на полу старую отцовскую шинель. Отец достал из холодильника несколько банок тушенки, ловким движением открыл их и высыпал содержимое на большую тарелку. Метис не ел уже два дня, ему казалось, что ничего вкуснее он не пробовал в своей жизни.

Положив собаку на шинель, отец внимательно осмотрел его и сказал:

— Кости не задеты, и ребра вроде бы целые. Есть, конечно, пару ушибов, но это, как говорится, заживет как на собаке! Ему отлежаться надо, и все будет нормально. Пару дней побудет тут, а там видно будет.

Юрка внимательно следил за действиями отца и, услышав, что с собакой все относительно в порядке, весь засиял от радости. Отец тщательно переписал номер на ошейнике Метиса, выключил свет и захлопнул входную дверь. Через минуту Метис услышал звук отъезжающего автомобиля и остался один в кромешной темноте. Впервые за много ночей, он спал глубоким, спокойным и ровным сном. Ему даже не снились сны. Метис устал от целой цепочки событий, он был сыт, ему было тепло и уютно. Метис спал.

 

Глава 6. Беглец

November 30th, 2013

Майор Золотарев сидел за кухонным столом и задумчиво пил чай. Перед ним лежал листок с номером 7417841, который он переписал с ошейника найденной собаки. На часах было уже восемь утра. Наташа тихонько зашла на кухню, обняла мужа сзади за плечи и тихо спросила:

— Ты так и не ложился? Я ждала тебя, ждала и уснула.

— Я люблю тебя! — сказал Золотарев, повернулся и крепко обнял жену.

— Господи, — прошептала она, — когда же тебя отпустит? Неужели ты так и будешь убивать себя медленно и постепенно.

— Отпустит, Наташа, обязательно отпустит. Вот только доделаю кое-какие дела, и мы вместе уедем на неделю на море. Будем купаться, загорать, гулять по пляжу. Юрка будет кидать камни в воду, есть мороженное. Нам всем вместе будет хорошо. Подожди чуток, совсем чуток. Скоро всё закончится, я обещаю тебе, слышишь? Обещаю. А сейчас извини, Наташа. Мне надо выяснить один вопрос, — с этими словами он взял телефонную трубку и по памяти набрал номер.

— Алло, — послышался сонный и недовольный голос на другом конце трубки.

— Валера, — сказал Золотарев, — это я, прости, что так рано, но это очень важно.

— Вовка? — прозвучал удивленный голос — Что случилось? С тобой все в порядке? С Наташей? С Юркой? Ну, говори не тяни.

— Слушай брат, тут такое дело. Собаку я нашел ночью, надо бы узнать, что к чему.

— Собаку? — Удивленно спросил голос. — И ты звонишь мне в выходной день утром? Я уж подумал, что у тебя проблемы, а ты мне про собаку? Ну, Володя, ты даешь. А ты не выпил случайно, майор? А?

— Да погоди ты, — теряя терпение, сказал Золотарев, — непростая собака, видел я таких собак. Из вашего ведомства собака, с номером на ошейнике и ошейник ваш. Машина ее сбила, сейчас на даче у меня. Помоги мне Валера, пробей номерок. Очень надо. Я спать не могу спокойно. Юрка переживает, ты же знаешь какой он, помоги, брат.

— Володя! Ты вообще в своем уме? Наши собаки поголовно на полном контроле. Они все засекречены. Каждая единица на вес золота. Это настоящие обученные бойцы. Они даже понимают все, как люди. А ты мне говоришь, машина сбила. Наших собак нельзя просто так найти на улице. Да, что там, ладно говори номер, бред какой-то.

Золотарев взял измятый листок и старательно прочитал цифры.

— Хорошо, Володя. Ох, подведешь ты меня под монастырь своим характером, — сказал голос и прибавил, — ты же знаешь, как я к тебе отношусь, и что для меня значит, твоя семья. Я не могу тебе отказать, хотя вся информация строго засекречена. Я попробую. Давай в семь вечера на нашем месте. Наташке только ничего не говори, а то начнет волноваться. — Сказал человек на том конце провода и повесил трубку.

Майор Золотарев сидел в небольшом уютном кафе и нервно допивал четвертую чашку кофе. Он уже начал волноваться и поглядывать на часы, когда человек в штатском с выправкой офицера подошел к нему и присел за столик. Это был тот самый полковник, который два дня назад разговаривал с Петровичем в питомнике, из которого и сбежал Метис. Полковник был встревожен и немногословен.

— Значит так, Володя, — начал полковник, — нет у нас такой собаки. Вернее уже нет. Погиб три месяца назад при исполнении, — голос полковника дрожал, и по его лицу было видно, что он хочет как можно быстрее закончить этот разговор.

— Понимаешь, — продолжил он, — я много не могу тебе сказать. Скажу одно. Может ты и нашел какую-то собаку, но к нам она не имеет никакого отношения. Я пытался поднять личное дело, так по таким, как этот пёс, личные дела уничтожаются, или остаются полностью засекреченными.

— Да, уж. Не густо, — разочаровано протянул Золотарев, — ну раз открыто сказать не можешь, так хоть намекни. Может, сам догадаюсь, понятливый вроде.

— Да пойми же ты, чудак-человек, — понизив голос до шепота, сказал полковник, — личные дела таких собак — это государственная тайна. Ты, Володя, сыну моему жизнь спас, а значит и мне. Я в долгу неоплаченном перед тобой до гробовой доски. Я скажу тебе только то, что могу. Остальное домысливай и делай выводы сам. — Его хозяин погиб при задержании несколько месяцев назад. Кличку сказать не могу, имя хозяина тоже. Сам понимаешь он прошел специальную подготовку, и за ним куча боевых операций, и еще много чего. Официально его нет. Усыплен согласно приказу вместе с другими выслужившими и теми, кто по ранению, или по психологическим мотивам не могут продолжать службу. Поэтому он вычеркнут из архива и снят с довольствия. Личное дело исчезло из сейфа, это, по меньшей мере, странно и непонятно. Чтобы хоть как-то сгладить это дело, наши ребята, провели его по форме, погиб при задержании тем же числом, когда погиб его хозяин. Так что, Володя, нет такой собаки, и никогда не было. Оборотень. Уж и не знаю, кого ты там нашел. Больше ничего сказать не могу, — закончил полковник и, наклонившись к самому уху Золотарева, еле слышным голосом добавил, — Володя, если это действительно он, спрячь его максимально надёжно. Я потом тебе все объясню, когда все уляжется. Благодаря его хозяину и ему жива сейчас моя семья, да и тебя это напрямую касается. Не просто так он появился. Значит, так судьбе угодно.

С этими словами полковник встал, пожал Золотареву руку и направился к выходу.

— Твоего сына не я спас, я просто вывел всех кого смог. Если бы не ваши ребята с собаками, все бы там остались, — в след уходящему офицеру крикнул Золотарев.

— Так и я тебе о том же, — ответил странной фразой полковник и вышел из кафе.

Золотарев глубоко вздохнул и, не допив пятую чашку кофе, вышел следом за своим другом. Майор посмотрел ему в след и зашагал в противоположную сторону.

Метис проснулся уже к вечеру. Он доел остатки тушенки и внимательно осмотрел комнату.

«Документы надо вернуть любой ценой, — подумал он, — без них совсем пропал ты старина. Завтра сдадут тебя в приют, и пиши, пропало. А там спокойная старость, и отдельная клетка. Об этом ли ты мечтал, Метис? Да и Сергей вряд ли хотел для меня такого будущего. Надо выбраться отсюда, найти мое дело там, в лесу возле дороги. А потом видно будет. Может в лес уйти, к братьям по крови? В лесу свобода, там стая, о которой говорил Серёга. Вот вопрос примут ли?»

Метис сам испугался такой мысли и решил не думать, а действовать.

Входная дверь была плотно закрыта на замок снаружи. Других путей к побегу не было. Оставалось окно. Расшатать щеколду закрывающую обе створки окна, для Метиса было делом двух минут. Его учили этому во время подготовки в спецшколе, и этот навык часто оказывался полезен Метису в течение службы. Метис ударил лапой по створкам и окно открылось. Через пару секунд он был уже во дворе и, перепрыгнув невысокий забор, оказался на улице. Почти стемнело. Метис осмотрелся и безошибочно побежал в правильном направлении.

«Если Серый был из детского дома, — думал Метис, на бегу втягивая носом свежий воздух и оглядываясь по сторонам, — значит похоронить его должны были на общем кладбище. Мне обязательно надо попасть туда и найти место, где могут хоронить военнослужащих. Ошибиться будет трудно, могила должна быть свежая. Я найду документы и спрячу их у Серого. Это единственное место, где они будут в безопасности. А потом посмотрим. Всё просто, нахожу дело и ищу Серёгу».

Через пару часов запыхавшийся Метис оказался на том самом месте, где его сбила машина. Была уже глубокая ночь. Полная темнота окружала его, и только звезды яркими точками светились на небе. И луна, большая и круглая луна, оставалась неизменной, загадочной и такой манящей.

«Снова она», — подумал Метис, глядя на идеально ровный светящийся круг на небе, она начинает меня раздражать своим присутствием.

Он еще несколько секунд осмотрелся по сторонам, и уже не раздумывая, прыгнул на обочину дороги, где скрылся в лесополосе.

Самое ценное из всех качеств, в служебной собаке, это нюх и чутье. Это то, что ей позволяет выполнить задание, защитить человека и остаться в живых. Метис обладал этими качествами лучше, чем кто-либо, и поэтому он без труда отыскал среди опавших листьев и сухих веток заветный чехол. Он взял его крепко зубами и собрался было выйти из леса, как вдруг, шестым чувством Метис понял, что он в лесу не один. Пристальный и враждебный взгляд внезапно он ощутил на себе и, повинуясь инстинкту самосохранения, застыл, в неподвижной позе ожидая, что же будет дальше. Казалось, ничего не выдавало присутствия кого-то еще в ночном лесу. Но Метис чувствовал, он знал, здесь кто-то есть. Послышался легкий шорох, и прямо на него из темноты и неизвестности леса вышли волки. В темноте были видны лишь силуэты животных, но Метис точно знал, это они. Перемещаясь практически бесшумно, стая медленно окружила Метиса и остановилась, сохраняя гробовое молчание. Красные точки светящихся глаз, напоминающие лазерные прицелы снайперских винтовок, которые Метис хорошо знал и видел много раз в своей жизни, злобно и не отрываясь, сверлили его взглядом, казалось насквозь.

«Так, приехали, — подумал Метис, — их шесть, я один. Сейчас начнется. Пока загрызут, успею справиться с двумя, может быть с тремя, если повезет. Но потом, шансов нет, силы не равны».

Метис стоял неподвижно и уже прикидывал, как ему начинать бой, как вдруг самый большой, вероятно вожак, подошел к нему очень близко и, обнюхав его, насторожено и тщательно, заглянул прямо в глаза. Метис ощутил зловонное дыхание врага. Он вдруг вспомнил слова Сергея, что отводить взгляд, значит быть побежденным, решительно посмотрел в ответ, прямо в эти два красных уголька смерти. Метис много слышал о печальной участи собак, заблудившихся в лесу и встретивших волчью стаю. Он не мог припомнить ни одного случая, когда собака возвращалась живой из леса. Метису всегда казалось это странным, ведь они были так похожи, такие же лапы, уши и хвост. Он никогда не видел так близко этих загадочных и жестоких животных. И сейчас он не знал, как поступить. Может проявить агрессию? Или все-таки попытаться встать на дружелюбную ногу.

Дуэль глазами длилась около минуты. Метису показалось это вечностью. Он увидел в этих глазах все. Смерть, зов крови, холод, ужас и страх. Еще он увидел в них тоску и полное равнодушие. На всю оставшуюся жизнь осталась у Метиса в памяти эта нескончаемая минута. Волк попятился назад, резко сел на задние лапы и, не отводя взгляда от ночного гостя, вдруг завыл именно так, как это делают волки. Именно так, как Метис представлял себе, они воют на большую и круглую луну. Кровь застыла у него в жилах от неожиданности и страха. Эхом прокатился этот жуткий вой между деревьев и пропал где-то в глубине чащи. Словно поддавшись гипнозу, Метис, не выдержав больше нервного напряжения, медленно закрыл глаза. Он приготовился умирать.

Стоя с закрытыми глазами, он думал: «Вот и хорошо, сейчас я умру и увижу Серёгу. Мы снова будем вместе. Что меня здесь держит? Ровным счётом ничего. Быть может только Юрка. Единственный человек, в котором Метис увидел то, что его связывало с Сергеем. Он не мог сам себе объяснить это чувство. Но оно было».

Метис простоял неподвижно некоторое время. Постепенно он начал понимать, что на него никто не нападает. Метис медленно открыл глаза, волков не было. Стая несколько раз обошла вокруг своей жертвы, зло и хладнокровно разглядывая Метиса от головы до кончика хвоста, после чего, тихо и медленно удалилась в лес, так и не тронув его. Метис вдруг почувствовал себя маленьким волчонком, отбившимся от стаи. Ему захотелось побежать за ними и вместе с ними уйти в лес, чтобы остаться там навсегда. Странное чувство, которое раньше он никогда не испытывал. Сейчас он удивлялся сам себе, глядя вслед уже отошедшим на приличное расстояние серым силуэтам братьев по крови.

Причина, по которой волки не тронули Метиса, так и осталась для него полной загадкой. Возможно, они почувствовали в нем своего, вероятно, просто пожалели, но что-то в нем заставило их остановиться, а может быть, просто так легли звезды. Он так и не узнал этого. Но один урок из этой встречи он извлек для себя навсегда — даже волки иногда могут проявлять такое качество, как — милосердие.

Крепко сжимая спасительные документы зубами, Метис выбрался на дорогу, уже второй раз за последние сутки побежал в сторону города.

На другой день Золотарев приехал на дачу, чтобы проведать и накормить своего ночного найденыша. Он увидел распахнутое окно, ударил кулаком по капоту своей машины, и громко выругался. Такого поворота событий майор явно не ожидал.

«Не будет мне покоя с этими собаками, — подумал он, возвращаясь, домой — вот как сказала тогда цыганка на вокзале в Ростове, так и получается». Золотарев вспомнил, как когда-то, еще молоденьким курсантом, он подошел с чемоданом к старой цыганке и протянув ей руку и сказал:

— Ну что мать, погадаешь мне?

Старуха внимательно посмотрела на него и ответила:

— Зачем левую руку даешь? Правую давай, там вся твоя книга жизни написана.

Золотарев протянул ей правую руку.

— Только давай бабка, всю правду, как есть. Пусть даже горькую, но правду, — сказал он и поставил чемодан на землю.

— Денег не возьму служивый, так погадаю, да и откуда они у тебя? Вон ведь матери и невесте подарков накупил на последние деньги, так с 3 рублями домой и едешь, — сказала старуха и улыбнулась.

Золотарев вздрогнул от такого совпадения и с удивлением посмотрел на цыганку.

— Откуда ты узнала, а? Скажи, — спросил он.

— Откуда, откуда, на лбу у тебя написано, вон почитай, — она протянула Золотареву маленькое зеркальце и принялась громко хохотать.

Золотарев поднял чемодан, и сделал обиженный вид, хотел уйти, но старая цыганка крепко схватила его за протянутую руку, повернула к себе ладонь, и сказала — тихо стой и не мешай.

Золотарев почувствовал прикосновение ее шершавых грязных пальцев, и затих, повинуясь жесткому указанию старой цыганки. Через несколько минут старуха резко сжала руку курсанта в кулак, и не отпуская руки сказала:

— Лучше бы ты ко мне не подходил служивый, когда не знаешь будущего, всегда легче — сказала она задумчиво.

— Давай бабка, поезд у меня, не тяни, говори как есть — суетливо и насторожено сказал Золотарев.

— Собака — ответила цыганка.

— Какая собака? — удивленно спросил Золотарев.

— Сложная судьба у тебя, служивый. Много горя вижу, много смертей вижу, много крови вижу. Хороший ты человек. Семья у тебя будет. Дети хорошие у тебя будут. Умрешь ты в глубокой старости. Но через всю твою сложную жизнь, когда смерть откроет свою книгу и подойдет к тебе, или к тем, кто тебе дороже всего на свете, в твоей жизни всякий раз будет появляться собака. Бойся появления собаки, ибо это знак беды. Это ангел хранитель предупреждает тебя, что смерть близко. Больше ничего тебе не скажу. Все уходи, — с этими словами она оттолкнула руку Золотарева и, повернувшись к другим цыганкам громко что-то начала выкрикивать на своем родном языке. Золотарев взял чемодан и, обдумывая странные слова старой цыганки, быстрым шагом пошел в сторону вокзала. Маленькая цыганская девочка догнала его через несколько метров и схватила за руку приглашая остановиться.

— Бабушка просила передать тебе, но только на ухо, — сказала она, уставившись маленькими, как черные бусинки глазами на молодого курсанта.

Золотарев наклонился, и девочка, приблизившись, прошептала ему в самое ухо.

— Бабушка просила передать — слушай свое сердце, оно не обманет. Когда появится Ангел, сердце подскажет тебе, — с этими словами девочка развернулась и, размахивая руками, побежала в сторону цыганок, которые оживленно и громко спорили на площади около вокзала.

«Странные они какие-то, говорят, сами не понимают о чем», — подумал Золотарев и поспешил на поезд.

Потом, спустя много лет, он часто рассказывал жене про эту странную встречу, и Наташа всегда качая головой, говорила:

— Я им верю, Володя, значит, Ангел Хранитель у нас действительно есть, он в нашем сердце, в нашей душе, и пока мы верим в него, с нами никогда ничего не случится.

Когда муж уезжал в опасные командировки, Наташа тихонько садилась на кухне в уголок и, закрыв глаза руками, просила: «Ангел Хранитель помоги ему, отведи от него смерть и опасность, верни его нам, потому что мы любим его, потому что мы ждем его. Он нужен нам, как и мы нужны ему».

Золотарев возвращался в город. Уже подъезжая к дому, подумал:

— А может и хорошо, что он убежал? Нет собаки, нет беды. Так ведь старуха говорила. Может и ему лучше так будет? А, то приют, клетка. Вот, только что домашним сказать? Придется правду, только правду, так будет честно.

Оттягивая время разговора, он пешком по лестнице поднялся на девятый этаж, и тихонько, чтобы не разбудить домочадцев бесшумно открыл дверь.

Наташа и Юрка стояли в прихожей, и глаза их были полны надежды и тревоги.

— Катька спит? — Спросил Золотарев, снимая обувь, и делая вид, что от него не ждут никаких объяснений.

— Да, давно, мама уже ушла. Что с собакой Володя? — Ответила жена, явно проявляя обеспокоенность.

— Ну, значит так, — ответил Золотарев, явно понимая, что разговора ему не избежать, — сбежал ваш пес. Ума не приложу, как он открыл окно, но сбежал. Как будто, и не было его, и полковник ничего толком не сказал. Так одни намеки и воспоминания. Сказал только, что засекречено все, что хозяин его погиб три месяца назад при задержании, а документы исчезли, и официально этот пес погиб вместе с офицером. Больше ничего не сказал.

— Папа, — закричал Юрка, едва сдерживая слезы, — давай найдем его, пожалуйста. Я тебя очень прошу. Не надо мне ни велосипеда, ни фотоаппарата, я хочу, чтобы ты его нашел.

Золотарев посмотрел на рыдающего Юрку, перевел взгляд на жену и в этот момент он понял самое главное. Он понял все. Это была его семья. Это были самые дорогие для него люди в жизни. И они ждали чуда. Они ждали от него поступка. Майор Золотарёв принял решение. Решение, которое подсказывало ему его сердце, которого от него ждали любимые люди.

— Юрка, ты остаешься с Катькой. Наташа одевайся, я жду тебя в машине.

Золотарев сидел в машине и нервно стучал ладонями по своим коленям. Наташа села с ним рядом, и захлопнув дверь, сказала:

— Что будем делать, товарищ майор?

— Что делать, что делать? — Задумчиво произнес Золотарев. — Ума не приложу, где его можно искать. Куда он мог пойти?

— А ты сердце слушай Володя. Поставь себя на его место и думай сердцем. Оно подскажет, — ласково сказала Наташа и положила голову мужу на плечо.

— Так, — сосредотачиваясь на ходе своих мыслей, сказал Золотарев, — собака умная, опытная и хорошо обученная. Мыслит и действует, как человек. Смотри, как щеколду открыл. Запросто, даже окно не разбилось. Далее. Погибший офицер, хозяин, который возможно, воспитывал его со щенячьего возраста, вероятно, тоска по хозяину может гнать его к нему, как в том фильме помнишь? — Сказал он и с надеждой посмотрел на жену.

— Дальше, Володя, дальше, молодец, соображай, — ответила Наташа.

— Чтобы сделал я на его месте? — Продолжая вслух рассуждать, задумчиво произнес Золотарев.

— Собаки очень привязываются к своим хозяевам, жизнь без них перестает иметь для собаки всякий смысл. Что бы сделал я? Сердцем, говоришь? Наташа, я любым способом нашел бы, где он похоронен, пришел бы туда и умер прямо на его могиле. Наташа, он на кладбище!

Через час закрытые ворота городского кладбища, осветил свет фар. Старый сторож Иван Митрофанович поднялся с кровати, вышел из сторожки и, не открывая ворот, спросил:

— Чего нужно в такой поздний час, добрые люди? Для начала документ бы, какой посмотреть, а, то сами понимаете, время нынче тревожное.

Золотарев достал служебное удостоверение и протянул руку в створку ворот.

— Я командир десантно-штурмового батальона гвардии-майор Золотарев Владимир Владимирович. Читай отец, читай, — сказал человек из темноты и уже более тихим и просящим голосом добавил, — это моя жена Наташа нам тут найти кое-кого надо, батя, очень надо.

Иван Митрофанович включил фонарик, медленно и вдумчиво изучил все, что написано в предъявленном документе. Щелкнул замок, ворота со скрипом открылись. Сторож выключил фонарик, и спокойным голосом сказал:

— Ну, заходи Майор, и дамочку свою приглашай, смотри вон, замерзла совсем. Только зачем такая спешка, командир? Наши постояльцы уже не уйдут никуда, могут и до утра тебя подождать, им торопиться уже некуда.

— Да мы не человека, отец, ищем, собаку, понимаешь?

— А, вон оно что, — протянул сторож, почему-то я так и подумал, — уж много всего похожего и непонятного за последние дни тут происходит.

С этими словами они все вместе вошли в сторожку, и Иван Митрофанович, предложив гостям присесть, начал свой рассказ.

 

Глава 7. Поиски

December 1st, 2013

— Значит, так дело было, — начал сторож, явно получая удовольствие от неожиданного общения с гостями. — Прибегает вечера бабка Степановна ко мне и орет благим матом. Степановна она завсегда тут. У неё мужик здесь похоронен. Видать шибко любила, что каждый день на кладбище ошивается. Она даже место подле него себе приготовила. Говорит, как помру, Митрофаныч, прикопай меня вот на этом месте около супружника моего. Чудная баба. Так вот, залетает Степановна, ни жива, ни мертва, и с порога кричит: «Митрофаныч, помоги Христа ради, оборотень у тебя по кладбищу бродит. В волка обернулся и могилы нюхает. Я так перепугалась, что побросала все вещи и прямиком к тебе». Я ей говорю, глупая ты баба Степановна. Вроде взросленькая уже, а все в нечистую силу веришь. Откуда тут волку-то взяться? Они вона где, в лесу, каждую ночь так заливаются! А что бы на кладбище, да еще днем, не иначе ты собаку заблудшую увидала, вот и растопырила-то зенки свои глупые и теперь народ баламутишь.

— Митрофаныч, ты хоть верь, хоть не верь. Но сидит он камнем на могилке, что в 16 ряду и не шевелится. Я потихоньку убегать начала, а он как глянет на меня глазищами-то, здоровенный такой. Так я вещи свои и побросала, да наутек. Пошли Митрофаныч, заберем вещички, а то, так ведь и пропадет добро. Да и документы, и кошелек все там. Пошли Митрофаныч, пожалуйста.

— Ну, короче говоря, взял я ружьишко-то, — продолжал сторож, — накинул патронташ с патронами и потопали мы через все кладбище в 16-й ряд. Иду, а самому боязно, а то впрямь оборотень, что тогда? Пиши, пропало, Митрофаныч. Иду значит, а сам оборачиваюсь влево, и вправо, как та юла. Всюду мне что-то мерещится. А Стапановна вцепилась в меня ручищами своими натруженными, как клещами и трясется как овечий хвост. Да одно приговаривает: «Ты, коль увидишь зверя лютого, так пали в него, что есть мочи, из своей балалайки-то, Митрофаныч, а то если он кинется, так я прям тут и помру со страху». Я ей говорю: «Заткнись, неуемная старуха». А у самого ноги так и подкашиваются от страха.

Золотарев посмотрел на жену, и Наташа поняла, что муж начинает терять терпение от подробных описаний Митрофаныча и чтобы как-то выправить ситуацию вкрадчиво сказала:

— Вы бы к делу ближе, дедушка, а то времени особо-то и нет.

— Ну-ко, цыть, дитятко, — улыбаясь, рявкнул Митрофаныч, — сейчас будет тебе самая суть, и что за молодежь нынче пошла, всё норовят поперек старших залезть. Вот вошли мы, значит, в 16-й ряд, а народу ни души, да и темнеет уже. Степановна ни жива, ни мертва, висит плетью на мне и причитает себе под нос. То ли матерится, то ли молитву, какую читает, это только ей ведомо. Раздвигаю я осторожно кусты, гляжу, а на могилке того солдатика новенького, волчище сидит огромный, как телёнок. Замер и не шелохнется. Зрение-то у меня не очень, а ну, как восьмой десяток разменял давно. Про мой возраст, люди говорят, на том свете с фонарями ищут. Подкрался я ближе, кусты, значит, обошёл, гляжу, а он сидит и, как бы надпись на кресте читает, или фотографию рассматривает. Большой такой, грязный и глазищи, во! — И Митрофаныч показал руками явно преувеличенный размер глаз оборотня. — Вскинул я, значит ружьишко-то, глаз один прищурил и палец на курок поставил. Как смотрю, а это и не волк вовсе, а собака, только окрас странный какой-то, не то серый с чёрным цветом, не то черный, с грязью перемешанный. Прямо говоря, не похож окрас на те, что я видел у собак. Совсем близко я подкрался, чтобы не промахнуться, в случае чего. Гляжу и ошейник на нем, и в зубах какую-то штуковину держит, не выпускает. Тут он, как повернет голову в нашу сторону, а глазищи-то, красные огнём горят и слезы текут. Я 30 лет охраняю кладбище, много видел в своей жизни. Три войны прошел, но вот чтобы животина, так слезами умывалась, я не видел никогда. В этот момент, Степановна, как подскочит, будто ее змея укусила, да как заорет. Вот тут-то я на курок-то и нажал. Выходит значит, пальнул в него из обоих стволов.

— Убил? — Подскочила со стула Наташа, явно давая понять Митрофанычу, что если он ответит утвердительно, то ему несдобровать.

— Куда там, говорю же, зрение уже плохое. Вот скажем лет тридцать назад, шансов бы не было у оборотня то, — сторож увидел гневный взгляд Золотарева и тут же вернулся к своему рассказу. — Подскочила зверюга выше моего роста и как шмыгнет в кусты, и исчез точно, как оборотень. Подошли мы поближе, все спокойно и нет никого, только земля разрыта чуток с одного конца могилки-то.

Золотарев вскочил с места и закричал:

— Пошли туда, батя, он вернётся, я знаю. Может ты ранил его, и ему помощь нужна? С этими словами он направился к выходу.

— Погоди майор, это вот вероятно тебе передали, значит, с того света. — Старик открыл шкаф, засунул туда руку по самый локоть, и немного пошарив на ощупь, вытащил потертый и грязный чехол от ножа. — Он в зубах это держал, выронил от неожиданности, когда я пальнул-то. Думаю, он яму копал, чтобы возле солдатика бедного спрятать это, для надежности.

Сторож положил ножны на стол, немного отошел назад и добавил:

— А это, майор, приказано тебе лично в руки передать.

— Мне? — Удивился Золотарев, — почему мне? Кто приказал? Ты чего, отец?

— А ты прочитай, а потом серчай на старика, — сказал Иван Митрофанович и развернул на столе мятую и грязную бумагу.

Золотарёв склонился над столом, и при свете тусклой лампы прочел: «Не вскрывать! Вручить первому встреченному офицеру. После прочтения, принимать самостоятельные решения».

— Стало быть, я это нашел, а ты для меня первый встреченный офицер. Все как на бумаге написано.

— Наташа, — сказал Золотарев, — я это прочту, а ты посиди спокойно.

После этих слов, он вынул пачку бумаг из ножен, аккуратно разложил на столе, и открыл первую страницу.

По мере того как Золотарев перечитывал личное дело, лицо его становилось бледным, на лбу появилась нервная испарина. Майор обхватил голову руками и жадно впился глазами в сухие строчки текста. Он дочитал до конца, и словно завороженный, остался сидеть на прежнем месте. Золотарёв уставился взглядом в одну точку и тихо шептал: «Этого не может быть! Цыганка говорила правду. Я понял, что она имела в виду. Я думал, она говорила про собак, а она сказала, слушай свое сердце, когда появится Ангел, сердце подскажет. Как же я сразу этого не понял. Это он, понимаешь Наташка, это он. Старик, ты не представляешь, какое ты сделал дело, для нас».

Наташа испугано смотрела на мужа. Она никогда не видела его в таком состоянии.

— Володя, объясни, что все это значит? — Не выдержала она, — мне ты можешь сказать?

Золотарев вскочил из-за стола. Он был сильно взволнован и начал говорить, не отрывая от жены тревожного взгляда.

— Наташка, это он, ангел хранитель. Он пришел спасти нас от беды, а мы не поняли этого. Там в ущелье, этот чёртов снайпер. Помнишь солдата, который остался нас прикрывать? Это был его хозяин, он лежит сейчас здесь, в 16-м ряду. Собака, которая всем нам спасла тогда жизнь, это он. Понимаешь, он. Его зовут Метис. Там в школе. Юрка и ты, заложники, раненая собака, которая спасла ваши жизни. Это тоже он, Метис. Помнишь, ты рассказывала про спецназовца в маске? Это его хозяин, лейтенант Сергиенко. Метис его напарник, полусобака, полуволк. Наш Ангел Хранитель.

— Да, и вот еще что, — сказал сторож, понимая, что участвует в чём-то значимом, и очень важном. Золотарёв повернул в его сторону голову, и увидел в руках Митрофаныча, маленький сверток размером со спичечный коробок. Старик положил его на стол, и гордо сказал:

— Это тоже у него было, на самом дне, этой штуковины.

Майор дрожащей рукой развернул бумагу, и увидел новенький орден.

— Это «Орден Мужества», — сказал Золотарев, — я понял всё. Мне больше ничего не нужно объяснять.

Наташа смотрела на всё это с широко открытыми глазами, полными слез.

— Отец, пошли в 16-ряд, — скомандовал Золотарев, и, схватив фонарик, выскочил на улицу.

Они шли по ночному кладбищу. Блуждающий свет фонарика в руках майора, освещал им дорогу. Золотарев складывал в голове все эти события в одну цепочку, и картина, становилась для него, все понятней.

Через пять минут они были уже в нужном ряду. Митрофаныч указал на деревянный крест, одиноко стоявший немного в стороне от других захоронений.

— Вот он солдатик-то тот, — сказал сторож и спрятался за спину майора.

Золотарев подошел ближе и осветил фонариком табличку с фотографией.

«Сергиенко Сергей Николаевич», далее шли годы жизни, и внизу маленькими буквами, короткая надпись уже сделанная от руки «погиб при исполнении служебных обязанностей».

Золотарев внимательно вгляделся в лицо на фотографии и с дрожью в голосе сказал:

— Смотри, Наташа, это он, я очень хорошо его помню. Это его орден лежит сейчас у меня в кармане. Это к нему пришел Метис, потому что идти больше ему некуда.

Наташа подошла ближе, и вздрогнув, прижалась к мужу. Она, сразу узнала того самого бойца, который перевязывал собаку, в освобожденной школе.

— Смотри, Володя, они Метиса не убрали с фотографии, видишь, вот сзади. Странно все это, — сказала она и бережно вытерла фотографию носовым платком.

— Он должен быть где-то здесь, — сказал Золотарев, — куда ему идти? Всё, что ему дорого находится тут.

Два часа безуспешных попыток найти беглеца не привели ни к чему, и Золотарев принял решение вернуться домой, чтобы все обдумать в спокойной обстановке.

Они вышли за ворота кладбища, попрощались с Митрофанычем, сели в машину и уехали. Долго еще старый сторож стоял на дороге и смотрел им вслед.

«Какие интересные люди, — думал он, — с совестью в глазах. Кажется, простая собака, а им не лень среди ночи бегать по кладбищу. Возможно, они очень сильно нужны друг другу, вот и ищут».

Иван Митрофанович, закрыл ворота, положил связку ключей в карман и зашел в сторожку. На столе лежала забытая в суете скомканная бумага. Сторож расправил ее и вслух, громко прочитал.

— Не вскрывать! Вручить первому встреченному офицеру. После прочтения, принимать самостоятельные решения.

Митрофаныч положил бумажку обратно на стол, и вытянувшись по стойке смирно, отдал честь, гордо глядя в стену. После чего, с чувством выполненного долга, лег на кровать и мгновенно уснул.

Метис целеустремленно и уверено бежал по направлению к кладбищу. Чутьё, опыт и интуиция были теперь не главными в безошибочности выбора правильного пути. Его вели отчаяние и душа, желание быть вместе с хозяином и обида на саму жизнь, которая так несправедливо поступила с ним, и продолжала поступать дальше.

Было уже совсем светло, когда Метис увидел вдалеке ржавый кладбищенский забор, за которым как мачты затонувших кораблей было видны кресты и памятники, среди которых росли деревья. Метис понял, что он у цели.

С легкостью перепрыгнув невысокий забор, он очутился на территории кладбища и огляделся по сторонам. В этот утренний час, на кладбище никого не было, лишь ветер раскачивал унылые деревья, охранявшие вечный покой обитателей этого печального места, нашедших здесь свой последний приют.

Несколько часов потребовалось Метису, чтобы найти могилу Сергея. Он несколько раз вдоль и поперек обошел всю территорию кладбища, пока сердце не остановило его возле невзрачного деревянного креста в 16-м ряду. Он подошел совсем близко и увидел фотографию Сергея, прикрученную заботливой рукой Петровича.

«Я нашел тебя, — подумал старый пес, — Мы с тобой снова вместе. Если бы я мог, как дельфины останавливать дыхание чтобы умереть, я сделал бы это сейчас. Мы снова были бы рядом, по-настоящему. Смотри, на фотографии видно меня, вон там незаметно на заднем плане. Случайно получилось, а может Петрович оставил специально, чтобы мы и там были неразлучны».

Метис лег на землю прямо возле холмика с деревянным крестом, свернулся калачиком, и от усталости сознание на несколько секунд покинуло его.

— Нашел меня, бродяга, — услышал Метис голос Сергея, и на мгновение ему показалось, что он слышит его наяву. Сознание вернулось к нему, пёс вскочил и сел на задние лапы. Глаза его были закрыты, Метису очень не хотелось, чтобы его хозяин сейчас исчез. На удивление, Сергей был тут, с ним, Метис слышал его голос очень отчетливо, словно это было наяву.

— Я знал, где тебя искать, — ответил пёс, и добавил. — Как ты тут, Серый? Почему я только слышу тебя? Ты не хочешь, что бы я тебя видел? Почему?

— Потому что меня здесь нет, — ответил Сергей, — моей души здесь нет. Она уже далеко. Она в другом теле, Акелла. Ты веришь в переселение душ брат?

— Я знаю, что это такое, — ответил Метис, — ты рассказывал мне, помнишь? В следующей жизни я буду вожаком стаи. Белая волчица, маленькие волчата, скала советов, ты же об этом говоришь, Серый? Твоя душа нашла свою стаю? Ты сейчас счастлив, Серый?

— Как я могу без тебя быть счастлив, Бродяга? — Ответил Сергей. — Мы же с тобой единое целое. Вот посмотри, даже на моей фотографии ты остался там сзади.

— Да, я видел, — сказал Метис, — я подумал, это Петрович специально сделал для тебя и для меня.

— Ничего брат не бывает просто так, — сказал Сергей, — и Петрович тут не причём. Ему сейчас здесь хорошо, гораздо лучше, чем было на земле.

— Знаешь, Серый, я видел этих людей, ту самую семью, они не узнали меня. Возможно, они догадываются о чем-то, но откуда им знать, что и там, в ущелье, и в школе, это были мы с тобой. А впрочем, это и не важно. На самом деле, это все равно уже ничего не изменит.

— Изменит, Акелла, еще как изменит, совсем немного осталось. Мы встретимся с тобой. Ты главное верь и готовься. Скоро твое время наступит.

— Правда? Значит, я снова тебя увижу? И мы снова будем вместе? — Радостно воскликнул Метис и отчаянно попытался завилять хвостом.

— Ты слышал, как выл это волк в лесу? — Вдруг спросил Сергей. — Это твой язык, и пока ты не научишься на нем разговаривать, не бывать тебе вожаком стаи.

— Да, я слышал, — ответил Метис, — но у меня так не получается. Я пробую, пытаюсь, но не выходит ничего. Я ведь все-таки собака в первую очередь, а нам, вероятно, этого не дано. Знаешь, Серёга, а они меня не тронули, эти волки в лесу.

— Да знаю, я видел, — ответил Сергей, — они бы и не смогли тебя тронуть, даже если бы очень захотели. Зов крови это очень сильная штука, это же твои братья и сестры, у них не принято своих трогать.

— Если мы скоро встретимся, — спросил Метис, — значит или я умру, или ты вернешься ко мне, но в другом теле, правильно?

— Да, совершенно верно, — ответил Сергей, — и наша встреча полностью зависит от тебя, Акелла. — Как ты захочешь, так и будет написана книга твоей судьбы.

— Если ты вернешься ко мне, то как я тебя узнаю в другом теле? — С волнением спросил Метис.

— Сердцем почувствуешь, ты же мальчишка у меня умный. Главное, слушай свое сердце, оно не подведет тебя никогда. Хочешь я дам тебе знак, чтобы ты узнал, что это именно я? Этот секретный знак будем знать только мы с тобой!

— Какой знак? Скажи какой? Я буду ждать его, если не дождусь, тогда я, как те дельфины, про которых ты мне рассказывал, остановлю сам себе дыхание, и все равно приду к тебе.

— Акелла, я щелкну тебя по носу, вот так, и ты сразу поймешь, что это я. Только главное, никому не говори, пусть это будет наша с тобой тайна, — при этих словах Метис почувствовал легкий щелчок по носу и узнал руки своего хозяина.

— Я запомнил, Серый. Я буду ждать, — сказал Метис и добавил, — Серый, а ты помнишь этого снайпера там в ущелье?

— Нет, не помню, — ответил Сергей, — я просто ждал тебя, и прикрывал отход ребят, а чего это ты вдруг о нём? Я даже не видел его в лицо. Я ждал тебя. Потом за мной пришел Петрович с ребятами, мы вытащили тебя, ты почти дополз к нашим позициям, весь в крови. Ты был сильно ранен. Я тащил тебя два дня на себе. Вот ты тяжелый был, брат, все плечи мне отдавил.

— Этот снайпер был женщиной. У нее скоро должен был быть ребенок. Я почувствовал это, она была очень красивая, почти такая же, как Снежинка, — ответил Метис, — она выстрелила в меня четыре раза, прежде чем я перегрыз ей артерию. Мне тогда стало её очень жалко, со мной такое было впервые, это враг, а ты учил меня, что если ты пожалеешь врага, то враг никогда тебя не пожалеет.

— Это война, Акелла, и слово «жалко» тут неуместно. Ты спас тогда много наших ребят, и это оправдывает тебя. А сейчас просыпайся, сюда приближаются люди, и у одного из них ружьё, — сказал Сергей.

— Мне так хорошо с тобой, Серый, — сказал Метис, — и мне очень одиноко.

— Эй, дружище! — Воскликнул Сергей. — А что это у тебя с глазами? Ты никак плачешь, Акелла? Ну, ты, брат, даёшь.

Сергей вдруг оборвал сам себя на полуслове и командным голосом закричал:

— Резко прыжок вверх и сразу вправо в кусты.

Метис был уже в прыжке, когда прогремели два выстрела, один за другим. Это сторож Митрофаныч, случайно нажал на курок. Пули прошли в нескольких сантиметрах от головы Метиса и, не причинив ему вреда, вошли в землю в том самом месте, где только что был пёс. Петляя между памятниками, Метис уже добрался до ржавой ограды кладбища, как вдруг его словно ударило током. Он остановился, как вкопанный. Метис понял, что столь важные для него документы остались лежать возле могилы Сергея.

— Надо возвращаться! — Подумал он и побежал в обратном направлении.

Все оставшееся время Метис провел, спрятавшись в кустах. Он умел маскироваться тщательно. Сергей называл это «сливаться с природой в единое целое». Метис видел всё. Он видел, как Митрофаныч нашел его документы, видел перепуганную до смерти Степановну. Даже когда Золотарев с Наташей были на могиле Сергея, тщетно звали его и сантиметр за сантиметром обыскивали территорию кладбища, Метис был здесь. И только когда все улеглось, снова стало темно и тихо, когда уехал майор с женой, а Митрофаныч ушел спать, он осторожно вышел из своего убежища, еще раз посмотрел на фотографию на могиле Сергея. Он постоял еще пару минут и сломя голову побежал. С легкостью перепрыгнул он кладбищенскую ржавую ограду, не сбавляя скорости и не оборачиваясь, уже в который раз за последнее время бесследно исчез в темноте.

 

Глава 8. Момент истины

December 5th, 2013

Юрка сидел дома с младшей сестренкой Катей и с волнением ждал возвращения родителей. Ему очень хотелось, чтобы они нашли собаку. Он уже представлял себе, как они гуляют с ним и маленькой сестрой по парку. Все мальчишки с завистью оглядываются на них, а он идет гордо и рядом шагает послушный большой и красивый пёс. Хлопнула входная дверь. Юрка пулей выскочил в прихожую. Он увидел уставших родителей, но собаки с ними не было. Отец посмотрел на него глазами полными отчаяния и сказал:

— Мы искали его всю ночь. Были на кладбище. Он как сквозь землю провалился. Понимаешь, вроде бы вот он, совсем близко, только руку протяни, а он исчезает, как призрак. Единственное что мы нашли, это вот, его личное дело.

С этими словами отец протянул Юрке документы Метиса.

Юрка посмотрел на отца глазами полными слез, выхватил у него из рук сверток, забежал в свою комнату и громко захлопнул за собой дверь.

— Бедный мальчишка, — сказала Наташа, — сколько лет прошло, а он все никак не может забыть. Он ведь все видел, все помнит, ему очень тяжело. Мы что-то должны сделать, Володя, мы обязаны сделать. Его память не дает ему жить нормально.

— Ты думаешь, я не вижу Наташа? — Ответил Золотарев. — Ты думаешь, я могу спокойно жить? Давай пару часов поспим и на свежую голову начнем думать, принимать решения, и потом действовать. Я уже ничего не соображаю. Мне надо все обдумать. Золотарев разулся, прошел в зал, прямо в одежде лег на диван и мгновенно забылся глубоким сном.

Картинки сна сменялись одна за другой. Сон словно по взмаху волшебной палочки возвращал майора в разные этапы его жизненного пути. Ему снилось, как он маленьким мальчиком едет на велосипеде по бескрайней равнине, отец с неизменной улыбкой на знакомом до боли лице. Чем глубже он проваливался в сон, тем тревожнее становились его воспоминания. Вдруг он увидел себя со стороны, там, в ущелье, услышал взрывы и выстрелы. К нему подбежал солдат, лицо которого он никак не мог рассмотреть, и закричал:

— Товарищ капитан, надо отходить, снайпер, он перебьет нас всех, помощи ждать неоткуда.

— Будем стоять до конца, — закричал Золотарев, — это приказ!

Он достал пистолет, тот самый наградной, посмотрел на дарственную надпись, и приставил дуло к виску.

— А как же Наташа? Юрка? Катька? — Подумал он, — Как они без меня? В следующее мгновение, он увидел человека в камуфляжной форме и рядом с ним силуэт собаки.

— Здравствуй, майор, — окликнул его человек в форме, — узнал меня? Вижу, что узнал. Совсем ты раскис, думаешь, сейчас застрелишься, и это всё решит для тебя? Сомневаюсь. Не выход это. Ты же офицер, держи в руках себя, майор.

«Странно, — подумал Золотарев, — в ущелье я был еще капитаном, почему он называет меня майор?» Он вгляделся в лицо человека и вздрогнул от неожиданности. Перед ним стоял тот самый спецназовец, тот самый, с собакой, который спас их тогда в ущелье. Офицер с фотографии на кресте в шестнадцатом ряду на кладбище, хозяин Метиса.

— Не бойся, майор, — я на твоей стороне воюю, — сказал Сергей и протянул ему руку.

Золотарев почувствовал крепкое рукопожатие и подумал: «Надо же, вроде бы это сон, а я чувствую тепло его руки, как наяву».

— Но ты же умер! — Закричал майор. — Я видел там твою могилу. Зачем ты сейчас пришел? Чтобы помочь мне? Как тогда?

— Все мы когда-то умрем, — ответил Сергей, — вопрос только где, когда и как, и что останется после нас. Помнишь, майор, слова, которые сказала тебе цыганка, там, на вокзале в Ростове. Думай сердцем, слышишь, майор, сердцем. Твое сердце должно было тебе подсказать, что Метис не случайно появлялся в твоей жизни. Каждый раз, когда наступал момент истины, он всегда был рядом. Найди его, вы нужны друг другу. Понимаешь, майор?

— Я начинаю понимать, о чём ты говоришь, — ответил Золотарёв, — я обязательно его разыщу. Это теперь моё личное дело. Это дело моей семьи.

— Ну вот, наконец-то, теперь я совершенно спокоен, — ответил Сергей, — а сейчас, убери пистолет, и иди, спасай своих ребят. Тебе много еще кого придется спасти. Ты им нужен, своей семье, твоим бойцам, которые верят в тебя, Метису, понимаешь, майор?

Картина сна вдруг резко изменилась, и Золотарев увидел огромное васильковое поле. Он стоял в самом его центре. Ярко светило солнце, вокруг летали птицы. Было очень тихо. Так тихо, что майор услышал, как где-то жужжат пчелы. Старая женщина, в странной одежде, медленно и устало подошла к нему. В руках она держала старую, потрепанную, толстую книгу. Золотарев вгляделся в её лицо, и узнал ту самую цыганку, которая гадала ему на вокзале.

— Ну, здравствуй, солдатик, — промолвила старуха, — а ты не верил мне. Думал, старая выжившая из ума цыганка всем говорит одно, и тоже?

— Зачем я подошел к тебе в тот день?! — Спросил Золотарев, — Я мог жить, ничего не зная. Так намного легче и спокойнее, и тогда свершилось бы то, что должно было свершиться. Разве это не лучше? Разве это не правильней?

— Глупый ты, — ответила старуха, открывая книгу на самой середине, — знаешь что это? Книга судьбы. Вот смотри, это вся твоя жизнь. Здесь всё. Она написана заранее, и ты ничего не смог бы в ней изменить. Её страницы заполнены до сегодняшнего дня, потому что сегодня решается, будет ли она продолжена или остановится на этом месте. Только от тебя теперь зависит будущее тебя и твоей семьи. Ангел Хранитель, помнишь? Он уже здесь. Он ждет своего часа. Он предупредил тебя знаками. Теперь, ты должен слушать свое сердце.

Внезапно цыганка захлопнула книгу, бросила её на землю и пронзительно закричала Золотареву прямо в лицо:

— Когда горы упадут на землю, и реки повернуться вспять, когда солнце испепелит все живое на земле, и силы зла возликуют в предчувствии победы над силами добра, с небес придет Он! Израненный, но непобежденный, опаленный дыханием смерти, восставший из ада и возрожденный из пепла. Последний воин добра и справедливости. Ангел Хранитель готовый отдать свою жизнь во имя спасения каждого, кто тебе дорог. За каждого, за кого ты отдал бы, не раздумывая свою жизнь, и имя ему, — старуха замолчала и, отвернувшись, начала медленно уходить в сторону горизонта. Золотарев недоуменно смотрел ей вслед. Он понимал, что это сон, но не мог проснуться. Майор протянул руки вперёд и хотел окликнуть её, но не смог произнести ни слова. Старуха обернулась и уже спокойным и уверенным голосом добавила:

— Ты уже знаешь его имя, оно написано в книге твоей жизни, оглянись, он уже стоит у тебя за спиной.

Майор внезапно проснулся. Он вскочил с дивана и пытаясь прийти в себя, оглядывался по сторонам. Наташа подскочила, схватила его за руку и спросила:

— Что с тобой, Володя? — Ты так метался во сне, что я подумала, тебе опять приснились эти кошмары, и надо бы тебя разбудить, но ты проснулся сам.

— Все хорошо, Наташа, — ответил Золотарев, — сон странный приснился. Бред какой-то. Устал, надо ехать отдыхать, а то с ума можно сойти от всех этих передряг.

— Сейчас приедет мама и пойдет с Катькой гулять. Юрку в школу и придумаем, что делать дальше, — сказала Наташа и ушла на кухню.

Всю ночь Юрка читал личное дело Метиса. Шаг за шагом в его детском сознании складывались события, которые касались его самого, его отца и мамы, жизни и службы Метиса и его погибшего хозяина. Юрка теперь знал всё. Но самое главное, он всё понял. Взрослые уже ничего нового не могли ему объяснить и рассказать. Он знал одно, эта собака — Ангел Хранитель его семьи. Юрка понял, про какого Ангела все время твердила мама. Одно он знал наверняка, Метиса надо найти, несмотря ни на что, любой ценой.

Через некоторое время пришла Юркина бабушка. Она, как обычно поворчала, одела маленькую Катю и отправилась с ней гулять. Юрка на бегу схватил бутерброд, и полный энтузиазма, в предвкушении поисков Метиса убежал в школу. Золотарев с женой остались вдвоем.

— Надо полковнику позвонить, — сказал Золотарев, — тут дело то непростое, и собака непростая. Только он сможет подсказать, как нам быть дальше.

— Эта собака для нас непростая, думаю, он ничего нам не подскажет, — ответила жена, — ты что, не понял до сих пор? Это очень важная для нас собака, понимаешь? Для всех нас, тебя, меня, Юрки и Катьки. Это наш Ангел, я же чувствовала, я знала, что так и есть.

— Да знаю я, Наташа, знаю, — ответил Золотарев, — но без полковника мы не сможем решить все вопросы, даже если мы его найдем.

Наташа вопросительно посмотрела на мужа, и он, осознав свою ошибку, поправился:

— Когда, мы его найдем.

Золотарев взял телефонную трубку и набрал номер. Голос на другом конце ответил:

— Ну, привет, неугомонный, раз звонишь, значит, докопался до сути. Что собираешься делать?

— Я хочу найти его, полковник. Он нужен моей семье. Я все знаю. Я нашел его личное дело. Это он полковник. Ты понял, о чем я говорю? Он! — Ответил Золотарев.

— Я знаю, что он, — ответил голос в трубке, — я с самого начала знал, что он. Не имел права говорить. Надеюсь тебе не надо объяснять почему?

— Я все понимаю, Валера, когда я найду его, ты поможешь мне? Я же никогда ни о чем не просил тебя, и никогда больше не попрошу, ты же знаешь меня.

— Володя, я сделаю все, что в моих силах. Ты думаешь, мне безразлична его судьба? Ошибаешься майор.

— Спасибо тебе, друг, — ответил Золотарев, — я не сомневался в тебе.

— Держи меня в курсе, Володя, вы очень дороги мне, — ответил голос в трубке, и Золотарев услышал короткие гудки.

— Я сейчас поеду к ребятам, — сказал жене Золотарев, положив трубку, — они подключат кого надо из нашего ведомства и ментов, а ты пока садись на телефон и звони по справочнику во все приюты, ветеринарные клиники, и вообще, куда только можно, и где он мог бы быть.

Наташа, как истинная жена офицера не привыкла обсуждать, и переспрашивать, а молча, принялась за дело.

Золотарев вернулся домой через два часа. Наташа все еще сидела с трубкой в руке. На столе лежал открытый справочник, и куча исписанной бумаги. Глаза их встретились, и Наташа отрицательно покачала головой. Глаза майора тоже не светились радостью, и она поняла, что положительного результата поиски мужа не принесли.

— Я поднял всех кого можно и всех кого нельзя, мои ребята прочесывают город вдоль и поперек. Галаев и Васильченко подняли своих, они начали с окраин. Парни из отдела, раскинули ориентировки на него в ГАИ и ДПС. Милиция роет по полной программе. Звонил первому, он вообще все, что можно поднял. Его ищут все. Наташка! Его нигде нет. Я сделал все что мог, — Золотарев от отчаяния закрыл лицо руками.

— Знаешь, Володя, Метис уже сделал для нас важное дело. Посмотри, как ты изменился за последние дни. У тебя ожил взгляд, ты начал действовать, ты впервые не уничтожаешь себя памятью о том, что ты многие годы не мог забыть. Посмотри на Юрку, его впервые начало что-то интересовать. Он самостоятельно действует, он стал похож на тебя. Эта собака, своим существованием, сплотила нашу семью. Мы вместе и мы одержимы одной целью. Это с нами сделал он, Ангел Хранитель, разве этого мало?

— Это много, Наташа, — ответил Золотарев, — это очень много, но цыганка говорила не об этом. Она говорила об опасности для нас. Я никак не могу разгадать и понять, что она имела в виду?

— Потому что ты думаешь мозгом, а не сердцем, — сказала Наташа, — вот садись и думай. Скоро мама с Катькой вернутся, да и Юрка вот-вот из школы придет. Хочешь, давай подумаем вместе.

— Да, пожалуй, так будет лучше, — ответил Золотарев, присаживаясь за кухонный стол.

— Смотри, Володя, — сказала жена, — цыганка сказала, Ангел Хранитель уже пришел, это понятно. Он своим появлением предупредил об опасности для нашей семьи, с этим, тоже всё ясно. Что она сказала потом? Вспомни, это может быть очень важно.

Золотарев задумался, вспоминая странный сон:

— Она сказала, Ангел Хранитель отдаст свою жизнь, во имя спасения тех, кто мне дорог и за кого я бы не раздумывая, отдал бы свою жизнь.

— Вот, — сказала Наташа, — это и есть ключ к разгадке. Теперь ты должен прислушаться к своему сердцу и решить за кого ты без колебания, отдал бы свою жизнь.

— Наташа, мне не нужно прислушиваться, я отдам свою жизнь за тебя, Юрку и Катьку. Это точно и обсуждению не подлежит, — сказал Золотарев, и посмотрел на жену уверенным взглядом.

— Так, первую жизнь он спас твою, в ущелье, когда убрал снайпера, тем самым изменив вектор судьбы, твой и твоих, оставшихся в живых ребят, — задумчиво сказала Наташа, — затем он спас наши с Юркой жизни в школе. В том, и другом случае, он мог погибнуть, но чудом остался жив. Потом, погиб его хозяин, и он не смог спасти его ценой своей жизни. Потому что, у него была другая миссия. А заключается она в том, чтобы оберегать нашу семью. Он знал про опасность и поэтому вернулся. Но если следовать этой логике, то для того чтобы круг замкнулся, он должен спасти последнего человека из нашей семьи. Тогда его задача будет выполнена, и он сможет соединиться с хозяином. Иными словами, умереть, спасая кого-то из нас. Вот, что имела в виду цыганка, когда говорила «Ангел вернется чтобы отдать жизнь», и получается, что этот последний человек это…

Наташа на мгновение задумалась, не веря своим догадкам. Ответ, пришел к ней и Золотареву одновременно, и, вскочив с места, они оба закричали: «Катя!»

В этот момент с улицы донесся душераздирающий крик. Даже на девятом этаже, где они жили, крик был слышен отчетливо. Наташа побледнела и прошептала:

— Это мама.

Золотарев и Наташа бросились к окну. То, что они увидели, повергло их в шок.

Большая стая бродячих собак, выскочив во двор непонятно откуда, медленно окружала песочницу, в которой играла маленькая Катя. Ощетинившись и издавая злобное рычание, они плотно смыкали кольцо вокруг песочницы. Десятки озлобленных глаз, не отрываясь, смотрели на маленького ребенка. Бабушка Кати, заболтавшись с соседкой на лавочке, слишком поздно увидела это. Именно ее крик услышали Золотаревы, когда подбежали к окну. Майор выхватил из ящика стола наградной пистолет, сломя голову выскочил на лестничную площадку, и, понимая, что девять этажей отделяет его от выхода, побежал вниз. На ходу, дрожащими руками он пытался зарядить обойму и, перескакивая через несколько ступенек, бежал к выходу. Наташа от бессилия опустилась на пол и обхватила голову руками.

Счет шел на секунды. Собаки подкрались уже совсем близко, их было много. Свирепые пасти и грязная шерсть, казалось, заполонили всю территорию вокруг детской площадки и песочницы, в которой была Катя. Уличные псы вот-вот готовы были кинуться на ребенка. Прохожие стояли в оцепенении от ужаса, происходящего на их глазах. Откуда-то из глубины двора несся Юрка, возвращавшийся из школы, еще и не зная, что он будет делать в этой ситуации. Где-то по лестничным пролетам бежал Золотарев, в надежде спасти дочь. Наступал момент истины.

Вдруг, серая тень мелькнула в воздухе, появившись ниоткуда. Огромный волк в невероятном прыжке, как будто спустившись с небес, перелетел через головы злобных собак и, подняв облако песка, оказался, в самом центре песочницы, перекрыв собой девочку от опасности. Пыль рассеялась, и глазам остолбеневших прохожих открылась жуткая картина. Маленькая девочка, заливаясь слезами, сидела в песочнице, а прямо над ней стояло большое животное, напоминавшее волка. Мощные ноги, как вековые деревья вросли в землю. Шерсть стояла дыбом. Красные глаза, как раскаленные угли, с ненавистью и жестокостью смотрели на приближающихся собак. Невероятных размеров клыки, как острые ножи, застывшие в зверином оскале, готовы были, в любую секунду, вцепится в глотки врагов. Все застыло вокруг, и в этот момент раздался звук, от которого все живое приходит в трепет, кровь леденеет в жилах, а дух смерти спускается на землю. Пронзительный волчий вой раздался из песочницы и исчез, прокатившись эхом отражаясь в лабиринтах многоэтажных домов. В этом вое было всё. Боль и отчаяние, бесстрашие и жестокость, готовность биться до конца и умереть. Это был боевой клич вожака волчьей стаи, и собаки почувствовали это.

Не прекращая рычать, собаки попятились назад, как вкопанные остановились, испытывая, по всей видимости, чувство глубокого страха, и растерявшись от неожиданности.

— Метис! Служить! — Закричал подбегающий Юрка.

«Откуда он знает эту команду?» — подумал Метис. На их с Сергеем языке, это означало «защищай объект любой ценой». Но сейчас все собачье в нем уступило место волчьему, и Метис уже не принадлежал сам себе. Это был волк, самый настоящий волк, спасающий жизнь своему волчонку. На раздумье было несколько секунд, пока собаки не пришли в себя. Метис знал, они не отступят. Он готовился к худшему.

«Я выиграл несколько минут, разговаривая с ними на волчьем языке, — подумал он, — их много, около десяти, я успею разобраться с четырьмя, может быть с пятью. Потом меня просто загрызут. Силы слишком не равны, да и после падения очень болит бок, и не слушается одна из задних лап. Но девочка, ее надо спасти любой ценой. Даже ценой своей жизни. Возможно, это мой последний бой. Наконец-то, я увижу Сергея, и останусь с ним навсегда. Где же этот майор? Он должен успеть, прежде, чем все закончится для меня».

Оцепенение прошло, собаки все вместе рыча и оскалившись, бросились на Метиса.

Он дрался, как гладиатор. Ударами мощных лап он ломал позвоночники, рвал зубами, эту грязную, серую массу, и собаки отлетали на несколько метров. Метис не чувствовал укусов. Он приготовился умирать.

Несколько собак уже корчились в судорогах, когда Метис почувствовал, что его начинают одолевать. Десятки острых клыков вонзились в него, и он понял, что осталось недолго. Он посмотрел на девочку, она сидела на песке и плакала, но пока он находился с ней рядом, ей ничего не угрожало.

Метис уже начал терять сознание, когда раздался первый выстрел. Это майор Золотарев выскочил из подъезда и открыл прицельный огонь.

«Как у Серёги пистолет», — успел подумать Метис. Он хорошо знал звук этого выстрела.

«Осталось восемь, и потом все будет закончено», — пронеслось в его голове.

От первого выстрела упал и замер самый большой и злобный пес из нападавших. Следом раздался второй, за ним третий, четвертый выстрелы. Собаки падали, как подкошенные одна за другой. Прозвучал последний девятый выстрел, и вдруг наступила тишина.

Золотарев и Юрка подбежали одновременно. Метис лежал в луже крови посреди песочницы, на него страшно было смотреть. Получив большое количество рваных ран, он терял жизненные силы с каждой секундой. Вокруг валялись поверженные враги. Нескольким собакам удалось убежать. Золотарев взял на руки целую и невредимую, но перепуганную дочь и крепко прижал к себе.

— Все закончилось, — сказал майор, — все закончилось. Теперь все будет хорошо. Он вдруг вспомнил про Метиса, и повернул голову в его сторону.

— Нет, майор, — сказал он, обращаясь к самому себе, — закончилось, да не все. Самое главное, осталось.

Метис, теряя сознание, посмотрел на Катю, на Золотарева который держал ее на руках, перевел взгляд на зареванного Юрку и подумал: «Она жива, Серёга гордился бы мной». Сознание покинуло его, и наступила полная темнота.

 

Глава 9. Между небом и землей

December 11th, 2013

Метис не знал, умер он или жив. Кромешная темнота окружала его. Но он думал, а значит, жизнь еще держалась в нем, израненном и непобежденном.

Сергей появился неожиданно и, как всегда, ниоткуда. На этот раз, Метис видел его отчетливо и ясно. Спецназовец присел на корточки возле своего друга и щелкнул его по носу, улыбаясь, как всегда знакомой и родной улыбкой.

— Это знак? — Спросил Метис. — Значит мне уже пора? Ты пришел за мной?

Сергей громко рассмеялся и, погладив его по голове, сказал:

— Нет, брат, это я просто тебе напомнил, чтобы ты не забыл.

— У меня получилось, Серый, я сегодня был настоящим волком, вожаком стаи. Эти собаки, они испугались меня, я прочитал это по их глазам.

— Я слышал, Акелла, все наши слышали. Ты молодец, я горжусь тобой, — ответил Сергей, — ты стал настоящим волком. Помнишь, я говорил тебе, что этот день настанет. Но ты должен остаться здесь. Ты нужен этим людям, а они нужны тебе. Если бы ты сейчас видел лицо этого майора. Если бы ты мог видеть слезы мальчишки, который рыдает возле тебя, ты бы понял, о чем я говорю.

— Да, я помню твои слова, и про скалу советов, и про белую волчицу, и про волчонка похожего на меня, — ответил Метис, — но зачем мне все это? Если со мной нет тех, кого я люблю? Нет тебя, Петровича, Снежинки. Для чего мне быть здесь? Что меня здесь держит? Может только Юрка? Они хорошие люди, и мы с тобой сделали для них больше, чем могли. Зачем я им теперь?

Сергей улыбнулся и снова погладил Метиса по голове.

— Сегодня твой день брат, ты стал взрослым и мудрым, теперь ты истинный воин. Тебе и выбирать. Я не могу подсказывать тебе правильное решение или, тем более, говорить, как тебе надо поступить. Ты сам должен сделать свой выбор.

— Я хочу быть с тобой, Серый, понимаешь? С тобой. Я сделал свой выбор в тот день, когда ты впервые взял меня на руки.

— И я хочу быть с тобой, Акелла. Когда-то это обязательно произойдет, и тогда уже никто и ничто не разлучит нас. Сейчас я уйду, потому что время твоего выбора настает. Я вернусь, скоро вернусь, и мы с тобой скажем друг другу то, что должны сказать. Держись брат и слушай свое сердце.

— Серый, я люблю тебя. Я всегда тебя любил, больше всего на свете, — едва сдерживая слезы, закричал Метис. Но Сергея уже не было. Метис глубоко вздохнул, и погрузился в беспроглядную мглу.

Золотарев снял с себя рубашку, и бережно, как мог, завернул в нее истекающего кровью Метиса. Майор с большим трудом взял его на руки и скомандовал:

— Быстро в машину! Наташа, возьми ключи и открывай заднюю дверь.

Бережно уложив собаку на заднее сидение, Золотарев дрожащими руками завел машину. Наташа села рядом, а Юрка обливаясь слезами сел рядом с Метисом и положил его голову к себе на колени. Майор, нарушая все мыслимые и не мыслимые правила движения, выехал на дорогу и на бешеной скорости помчался в сторону центра города. Наташа никогда еще не видела мужа в таком состоянии. Всегда сдержанный и невозмутимый, сейчас он был похож на взвинченную пружину. Его живые, немного с грустинкой глаза стали отчаянно печальными.

— Сейчас заднее сидение все испачкается кровью, а ты так берег сидения всегда, Володя, — с небольшой долей сарказма сказала Наташа и вопросительно посмотрела на мужа.

— Что? Какое сидение? — Посмотрел на нее майор и, продолжая вести машину, начал взволнованно говорить. — Ты о чем мать? Сейчас мы дотянем до первой больницы и вылечим его. Ничего, я еще и не таких подранков видел. Так потом на свадьбе у нас с тобой отплясывали! О-го-го! Только держись!

Майор положил руку на шею Метиса и пощупал пульс.

— Дышит! Есть пульс, слабый, но есть, значит живой! Сейчас найдем доктора, и все будет нормально.

Молоденькая медсестра первой городской больницы сделала запись в журнале регистраций, положила его на полку и, присев за стол в регистратуре, достала стопку пустых бланков. Томно и без особого энтузиазма вытащила из ящика стола печать и методично начала проштамповывать один лист за другим. Мысли её были заняты чем угодно, только не рабочим процессом, поэтому, когда на улице послышался какой-то шум, она лениво, с явным неудовольствием на симпатичном лице, повернула голову в сторону входной двери.

От мощного удара дверь слетела с петель, и на пороге появился статного вида мужчина весь перепачканный кровью, большую и казалось бездыханную собаку, он держал на руках. Медсестра подскочила от неожиданности и застыла в немой позе пытаясь сообразить, что же это происходит.

— Сестричка, — сказал мужчина, — друг у меня совсем плохой, давай сюда тележку и хирурга, только поскорее, а то не протянет он долго.

— Это больница для людей, — оправившись от шока, закричала девушка, — вам в другую больницу надо, мы собак здесь не лечим, уходите, пожалуйста.

— Не доживет он до другой больницы, — взмолился мужчина, — вызывай врача и открывай операционную.

— Не пущу! — Категорически отрезала медсестра и, расставив руки, встала на его пути. — Уходите немедленно, я сейчас позвоню главному врачу, и у вас будут огромные неприятности.

— У меня уже неприятности, — ответил мужчина, — неприятней не бывает.

Он подтолкнул к себе ногой тележку для перевозки больных и бережно положил израненного пса на нее.

— Понимаешь, сестра, это мой боевой товарищ, он солдат, он людям жизнь спас. Он мою семью спас. Он должен жить, это справедливо и правильно. Ты понимаешь меня, сестра? — Умоляющим голосом сказал мужчина.

— Я не пущу Вас в операционную! — Категорически сказал девушка и схватила телефонную трубку. — Всё! Я вызываю милицию, я вас предупреждала.

Мужчина в гневе выхватил трубку из ее рук, резко, одним движением вырвал провод и со всего маху бросил телефонный аппарат на пол. Телефон разлетелся на куски от мощного удара о кафельный пол.

Из-за двери с надписью «Ординаторская» выскочил взлохмаченный и заспанный молодой человек лет восемнадцати-двадцати в белом халате и большими несуразными очками, которые нелепо сидели на его носу.

— Ты кто, боец? — Спросил Золотарев и вытащил из кармана пистолет.

— Я? Я — санитар, я практику прохожу, — испугано залепетал юноша, поправляя очки.

— Как звать тебя, санитар? — Спросил Золотарев и, подойдя к нему, положил окровавленную руку ему на плечо. — Имя есть у тебя?

— Федя. Федор Сенькин, — дрожа от страха, еле выдавил из себя практикант.

— Доктором будешь, когда вырастешь? — спросил Золотарев голосом, от которого молодой человек затрясся еще сильнее.

— Да, доктором, хирургом. Не убивайте меня, у меня мама, я у нее один, пожалуйста, — взмолился парень.

— Надо же, — хладнокровно сказал Золотарев, — и я у мамы один, сколько у нас с тобой общего, Федор Сенькин.

Парень утвердительно закивал головой, полностью потеряв дар речи от страха.

— Ты аппендицит когда-нибудь удалял? А? Федор Сенькин? — Спросил Золотарев, глядя ему прямо в глаза тяжелым взглядом.

— Я? Нет, никогда. Я на втором курсе учусь, мы еще не проходили это, — сказал испуганный юноша.

— Студент значит, — задумчиво произнес Золотарев, — а вот у меня друг был, Паша Трегубов, так он сам себе, в поле, аппендицит ржавым ножом удалил, да сам себя и заштопал, суровой ниткой. Выпил бутылку водки перед этим и спас себе жизнь. Хороший друг был Паша Трегубов. Был. Снайпер снес ему башку на моих глазах. Мама у него осталась и дочка маленькая. Понимаешь, студент? Я когда снайпера этого взял, весь приклад у него в насечках, весь в таких, как мой Пашка. Понимаешь, какая заковырка, Федор Сенькин?!

Парень отчаянно закивал головой, давая понять, что он понимает.

— Видишь, там на тележке парень лежит? — Спросил Золотарев и дулом пистолета указал в сторону Метиса.

— Это мой друг. Это мой боевой товарищ. Знаешь сколько он в своей жизни спас таких, как ты и таких, как я? Правильно, много, и еще спасет, когда понадобится. Но сейчас, ему самому помощь нужна, понимаешь, студент. Так вот, кроме нас с тобой, никто ему не сможет сейчас помочь. Поэтому ты сейчас откроешь операционную и немного поштопаешь моего друга, а я покараулю, чтобы тебе никто не мешал. Пойдем, Федор Сенькин, времени совсем нет у нас с тобой.

— Я не умею, у меня нет опыта, и потом, это же собака, я же не ветеринар, а если он умрет? Вы же застрелите меня. Я просто боюсь, я никогда не делал операций, — скороговоркой, выпалил Федор.

— Я не вижу здесь других хирургов, кроме тебя Федя, а у меня нет времени его искать. Мой друг умрет через час, или мы с тобой попытаемся его спасти. Пойдем, сынок, мы очень много говорим и мало делаем, время идет.

Молодой человек вдруг перестал дрожать. Видно было, что он пытается справиться с волнением. Он поправил на себе белый халат и твердым уверенным голосом сказал:

— Хорошо, я сделаю все, что смогу. В конце концов, мой отец поступил бы также. Операционная там, в конце коридора, но у меня нет ключей и ассистента.

Золотарев улыбнулся улыбкой, которая не выражала никаких эмоций и сказал:

— Есть у меня ключ, и ассистент у нас с тобой тоже есть, — и посмотрел на испуганную медицинскую сестру, которая всё это время пыталась собрать разбитый телефон. При этом она по-девичьи всхлипывала и причитала, разговаривая сама с собой.

Одним ударом ноги Золотарев выбил дверь в операционную и втолкнул тележку с Метисом вовнутрь. Следом туда вбежал Федор и включил свет.

Золотарев посмотрел на перепуганную девушку, направил на нее дуло незаряженного пистолета и сказал:

— Заходи, сестренка, и не серчай, ты потом все поймешь. Нет у меня выбора.

Девушка глубоко вздохнула, пожала плечами и вошла в операционную, где уже в маске стоял Федор. Золотарев заботливо закрыл за ними дверь. Он в изнеможении сел прямо на пол, облокотившись спиной о дверь операционной, положил пистолет прямо перед собой, давая понять, что пока операция идет, он не пустит туда никого, и пройти в операционную можно будет, только разобравшись с ним самим.

Табличка «ТИХО ИДЕТ ОПЕРАЦИЯ» вспыхнула над входом через несколько секунд, и наступила гробовая тишина. Время шло. Каждая секунда отдавалась майору пульсирующей кровью в висках. Впервые в жизни, он мысленно обращался к богу, с просьбой о помощи. Как человек неверующий, он никогда не делал так, но сейчас, Золотарёв сидел на полу, закрывая спиной вход в святилище, где решалась судьба. Судьба того, кто был дорог ему, как его любимая женщина, как его дети. Майор молился, и молитва его была обращена к богу.

Шаги послышались по коридору. Золотарев устало поднял глаза и увидел мужчину. Незваный гость медленно шел в его сторону. Это был человек лет шестидесяти, совершенно седой, в хорошо сидящем на нем костюме и накинутом на плечи белом халате. Майор схватил пистолет и направил его на неожиданного гостя.

— Стой, где стоишь, иначе, мне терять нечего, моя жизнь сейчас здесь.

— Я — главный врач этой больницы, я все знаю, майор, я к тебе пришел. Помочь тебе хочу, опусти пистолет. Поговорить нам с тобой надо, очень надо. Золотарев снова положил оружие на пол и кивнул головой в сторону операционной:

— Помочь? Да помогают уже. Федор Сенькин. Хороший пацан, стержень есть у него, это факт.

Мужчина в халате подошел к Золотареву и сел с ним рядом. Помолчав минуту и глядя, в пол главврач спросил:

— Он на самом деле тебе так дорог, что ты на кон судьбу свою поставил? Скажи, майор?

— Ты друга терял в своей жизни, доктор? — Спросил Золотарев. — Ты знаешь, как это больно и страшно? Сегодня ты делишь с ним одну сигарету на двоих, спишь под одной шинелью в лесу, а завтра снайпер делает ему огромную дырку в голове. И все это на твоих глазах. Знаешь, как пережить это? Как матери его в глаза смотреть, знаешь? Это страшнее самой смерти.

— У меня лучший друг погиб в Афганистане, — задумчиво ответил доктор, — умер прямо у меня на столе во время операции. Мы с ним вместе 5 лет в Афганистане, вдоль и поперек, а вот спасти не смог. Да и нечего там было уже спасать. Подорвался на мине. По частям собирали, только сердце еще билось. Тоже, как и ты, майором был. Так что я тебя понимаю, очень хорошо понимаю, и поэтому я сейчас здесь, с тобой.

— Афганец значит? — Глубоко вздыхая, протянул Золотарев. — Слушай, доктор, а может быть, пойдешь, поможешь Федору? Ты мужик опытный, а он ведь мальчишка совсем.

— Не, майор, не пойду. Хирург работает, значит, другой хирург, не имеет права входить в операционную. Это золотое правило. Не нами придумано, и не нам его нарушать.

— Да какой он хирург? Молодой, необстрелянный и операций не делал ни разу в жизни.

— Раз взял скальпель, не испугался ответственности, значит хирург. Я представляю, что для него это значит, — сказал главврач, — и потом, майор, плохих студентов, к нам на практику не присылают, пусть даже и санитарами. Федор один из немногих, кого я оставил бы после института у себя работать. Отец его такой же рисковый был, мы служили с ним вместе. Талантливейший хирург. Погиб под Кандагаром. Что-то есть в этом парнишке, я верю в него. И ты верь, майор.

— Тебя как звать-то? — Спросил Золотарев. — А то всё доктор, да доктор.

— Николай Ивановичем, называй.

— Низкий поклон тебе, Николай Иванович, хорошо, что ты пришел. Что-то я совсем потерялся. Отдыхать надо, вот закончу все это и к морю. Скорее бы, — ответил Золотарёв, искоса поглядывая на надпись над дверью в операционную.

— Взбаламутил ты народ, майор. Вон и милиция подъехала, и спецназ по поводу тебя подтянули. Ты бы отдал мне пистолет от греха, я спрячу его, меня не обыщут точно, а у тебя проблемы могут быть. Не нужны тебе сейчас проблемы, у тебя их и так много.

— Да бери, Николай Иванович, у меня там и патронов-то нет, расстрелял все. Только не потеряй, смотри, наградной он. Сам первый мне вручал. Сыну на память обо мне останется, — сказал Золотарев и протянул Николаю Ивановичу оружие.

Главный врач бережно спрятал пистолет во внутренний карман пиджака и ответил.

— Не волнуйся, командир, — все будет хорошо, — я пойду на улицу задержу их чуток, а то ворвутся, Федору опять же помешают работать. А ты давай, майор, держись.

С этими словами Николай Иванович встал и зашагал по коридору в сторону выхода.

На улице возле входа в больницу творилось что-то невообразимое. Казалось все представители силовых ведомств собрались здесь для решения очень важной задачи. Несколько милицейских машин, армейский спецназ, милиционеры в бронежилетах, которые нервно курили в стороне и ждали команды. Офицеры в камуфляжной форме топтались с ноги на ногу и о чем-то шептались друг и другом.

Николай Иванович вышел на порог больницы, и прищурился от яркого солнечного света. В этот момент подъехала черная, сияющая казенным блеском «Волга», и из нее вышел генерал.

Офицеры замерли по стойке смирно. Генерал махнул рукой и сказал:

— Вольно, товарищи офицеры, подойдите все сюда.

Ему передали докладную записку. Пока он тщательно изучал ее, офицеры стояли, окружив начальника плотным кольцом, и не отрывая глаз, с интересом наблюдали за своим начальником. Дочитав до конца, он в сердцах бросил докладную записку на землю и раздраженно сказал.

— Опять этот Золотарев. Вот уж неугомонный майор. Такое ощущение, что он как магнит, притягивает к себе все неприятности. И уже обращаясь к офицерам, добавил.

— Товарищи офицеры, дело тут сложное, дело это сугубо наше внутренне. Майор Золотарев, боевой командир, зарекомендовавший себя, блестящий офицер. Он имеет правительственные награды за боевые заслуги, и самое главное, он представлен к званию Героя России. Я надеюсь дальше мне вам ничего не надо объяснять? Или вы думаете, что спецназ начнет сейчас брать штурмом своего командира? Мы своих людей не сдаем и против своих солдат не воюем, поэтому я сейчас пойду к нему. Я выйду ровно через десять минут. К этому времени, здесь не должно быть никого, ни средств массовой информации, ни милиции. Никого. Где у нас заместитель Золотарева? Капитан спецназа строевым шагом подошел к генералу, и, отдав честь, представился:

— Капитан Пантелеев.

— Значит, слушай, Пантелеев, приказ. Бери своих ребят, и освободите всю близлежащую территорию. Расставь их по периметру. Золотарев должен выйти беспрепятственно. Затем снимай своих бойцов и на базу. Приказ ясен?

— Так точно, товарищ генерал, — ответил капитан и отдал честь.

— Выполнять! — Скомандовал генерал и уверенным шагом пошел в больницу.

Прошло уже больше часа. Золотарев сидел в той же позе и исступленно смотрел в одну точку, нервно постукивая костяшками пальцев по бетонному полу.

Надпись над дверью «Тихо идет операция» не гасла, и от этого майору становилось все тревожнее на душе. Послышались размеренные шаги по коридору, он поднял глаза.

— Ну, здравствуй! — Сказал генерал приближаясь.

Золотарев сделал попытку встать, но генерал остановил его.

— Сиди, Володя, сиди. Ох, и натворил ты дел, хорошо что сразу ко мне попала информация. Думаю, выкрутимся. Там снаружи ребята твои. Они уже получили мой приказ. Сейчас они зачистят территорию, и ты сможешь уйти отсюда совершенно спокойно.

— Спасибо Вам, товарищ генерал. Вот такая петрушка у меня получается. Вон там друг у меня, между небом и землей, — Золотарев кивнул головой в сторону операционной, — вот сижу, жду его. Хирург хороший, опытный попался. Надеюсь, друг мой выкарабкается.

— Наташа и Юрка у меня в машине сидят. Ждут тебя, вернее Вас. Я их чаем напоил. Переживают, а друга твоего я знаю, наслышан и в деле видел несколько раз. Характеры у вас похожи, такой же, как ты непредсказуемый и упрямый. Ты бы отдал мне пистолет Володя. Это единственное за что можно зацепиться, нет пистолета, нет и проблемы.

— Какой пистолет? — Улыбнулся Золотарев. — Нет никакого пистолета. О чем это Вы, товарищ генерал? Вероятно, со страху кому-то показалось.

Генерал улыбнулся в ответ:

— Ну раз нет, значит на нет и суда нет. Померещилось народу, с кем не бывает, надо же, пистолет придумали. О чем это я? А! Так мы тогда тебя в машине ждем. Твою машину ребята припарковали правильно. А то ты бросил ее прямо на тротуаре, еще оштрафуют, не дай бог. — Генерал громко рассмеялся, и добавил. — Ну я пошел Володя. Давай, заканчивай свои дела. Ждем тебя.

Генерал вышел на улицу, во дворе больницы было безлюдно и тихо. Лишь наличие спецназовцев, четко распределённых по всей территории больницы, исполнительным капитаном, говорило о том, что все под контролем, и все ждут финальной развязки.

Прошел еще час. Табличка с надписью вдруг погасла. Послышался звук открываемого замка. Золотарев отодвинулся, давая двери возможность открыться. Дверь скрипнула, и из нее, пошатываясь, вышел Федор. Белый халат на нем был весь в крови, большие капли пота выступали на лице, которое не выражало никаких эмоций. В одной руке он держал зеленую маску, в другой большую бутылку с прозрачной жидкостью с многозначительно лаконичной надписью «СПИРТ».

Федор, медленно сползая по стене, сел рядом с Золотаревым, и не глядя на него, протянул ему бутылку. Майор взял ее в руки, откинул крышку, даже не поморщившись, сделал два глубоких глотка и вернул бутылку Федору.

Федор сделал небольшой глоток и закашлял от неопытности, хватаясь за горло.

. — Я сделал все что мог, — откашлявшись, сказал он, — крови много потерял. Человеческую кровь-то, не заправишь. Возраст опять же не молодой. Сердце слабое. Очень сильно порвали его, рана на ране, артерию перекусили. Где это его так?

— В бою, Федор, в бою, — понимая, к чему клонит молодой человек, тихим голосом ответил Золотарев, — спасибо тебе, в разведку бы я с тобой пошел. Ты настоящий мужик. Держи, это тебе, от души, на память. Они настоящие, командирские. — Золотарёв снял с руки часы, и протянул Фёдору. — Можно мне посмотреть на него?

— Да, конечно, иди, — перейдя вдруг на «ты», ответил Федор, — я посижу пока тут. Что-то не очень хорошо мне. Да и спирт что-то в голову стукнул. Не пью я, наследственность плохая, — закончил Федор, безуспешно пытаясь, надеть на свою руку, подаренные Золотарёвым часы.

Майор встал и осторожными шагами зашел в операционную. Метис бездыханно лежал на столе, вокруг были разбросаны медицинские инструменты, окровавленные тампоны и какие-то тряпки, которые тоже были в крови.

Он подошел близко и, наклонившись к самому уху Метиса, прошептал.

— Знаешь, смерть приходит к каждому из нас. Я много раз смотрел ей в лицо. Когда она придет ко мне, я попрошу чтобы мы встретились с тобой. Потому что мне не хватает тебя. Моей семье не хватает тебя. Мы победили их, брат, ты победил. Ты настоящий солдат. Твой хозяин гордится тобой там на небесах. Нет, старик, я не плачу. Мужчина не плачет, он огорчается, — сквозь слезы продолжал майор, — ты всегда был рядом, я чувствовал, сердцем. Ты всегда будешь в моем сердце, потому что ты, Ангел Хранитель. Прощай, Метис, если увидишь там моих ребят, скажи им, что я горжусь каждым из них, так же как Сергей гордится тобой. Прощай!

Золотарев встал в полный рост и, не оборачиваясь, вышел из операционной. Федор сидел, прислонившись к стене и прикладываясь к бутылке со спиртом, икал без остановки. Золотарев выхватил бутылку у него из рук, сделал несколько больших глотков, крепко пожал Федору руку и быстро пошел по коридору в сторону выхода.

— Ау! Командир! — Окликнул его уже совсем захмелевший Федор. Золотарев остановился как вкопанный, и застыл, не поворачивая головы в ожидании.

— Я не понял, — заплетающимся языком и очень фамильярно вдруг сказал Федор, — Сначала ты привозишь своего кореша, размахиваешь тут пушкой, требуешь его заштопать. Говоришь, давай Федор Сенькин, покажи какой ты мужик, аппендицит тут приплел, типа, ты Федя хирург от бога. А когда я, прямо скажем, под дулом пистолета, виртуозно, собираю эту псину, которую ты называешь боевым товарищем по кускам, ты спокойно уходишь?! А когда через два часа наркоз его полностью отпустит, который я, к слову сказать, ему вкатил в человеческой дозе, и он тут перегрызет всех, ты что скажешь? Прости Федор Сенькин, это мой друг от радости? Так что ли? Забирай его отсюда, пока люди не начали приходить на работу, и не обсмеяли меня. Всю жизнь будут вспоминать мне мою первую в жизни операцию, собаку собирать по частям. Тут даже часы твои командирские не помогут, смыть мой позор. Да, кстати, молока купи ему по дороге, много молока. Очнется, есть захочет и съест тебя с потрохами, — закончил Федор, и громко и истерично захохотал.

— Что?! — Закричал Золотарев, обернувшись. — Что ты сказал? Так он живой? Живой? Повтори Федор, повтори мне это.

— Господи! Посмотри на этого человека. Как надену портупею, все тупею и тупею, — заливался пьяным смехом Федор, — да конечно живой! Поживее многих будет. Как наркоз отпустит, так покажет тебе, какой он живой. Спит сейчас, глубоко спит. Крепкий парень, даже не скулил, лежал как партизан. Ну, подштопанный будет теперь, не без этого. У него и до меня-то было всяких швов да отверстий пулевых, ну теперь чуток больше будет. Вот артерия, это да! Это классика жанра. Меня отец учил ее сшивать. Знаешь, кто был мой отец? А тебе это и не надо знать.

Золотарев подбежал к Федору и, крепко заключив его в объятия, радостно завопил.

— Федька! Золотой ты мой человек, что же ты шельмец, сразу не сказал. Да я молиться буду на тебя теперь.

— Как же, скажешь тебе сразу, — ответил, пытающийся выбраться из крепких объятий майора, Федор, — ты лицо свое видел? Так бы и пульнул в будущее светило медицины из своей пушки, тебя же подготовить надо было. Ты же вон какой, неуравновешенный. Тебе, майор, надо успокоительное лекарство пропить, нервы расшатаны у тебя. Береги нервы, майор.

Метис находился под глубоким наркозом. Сквозь пелену и туман, сознание то возвращалось к нему, то он снова проваливался в пустоту и темноту. Как в бреду, он чувствовал прикосновение рук молодого хирурга. Он силился открыть глаза, но не мог. Ему не было больно. Метис так и не понял, был ли это наркоз, или отчаяние дошло до критической отметки, и ему было уже все равно. Старый пёс пытался понять, жив он или уже умер. В его голове звучали слова Золотарева, он слышал их в полубреду. Он понял всё. Теперь он точно знал, что его любят и в нем нуждаются.

Сергей появился в его сознании неожиданно как всегда.

— Я понял, что ты принял свое решение Метис, — сказал Сергей.

— Ты снова назвал меня по имени? Что-то не так, Серёга? Я допустил промах? Скажи где? — Ответил взволнованно Метис.

— Ты все сделал правильно малыш, — сказал Сергей, — и еще ты очень крепкий парень, семнадцать швов наложил тебе этот Федор Сенькин. Я скажу тебе, он все сделал на высшем уровне. У парня талант. Я вижу его будущее, я разговаривал здесь с его отцом, он будет хорошим хирургом. Опять же, с твоей помощью. Золотарев сломал ему сознание, вытащил наружу из него то, что спало в нем с самого рождения. Сегодня, в его жизни знаменательный день, вектор его судьбы изменён. И помог ему в этом ты. Ну а как он срастил разорванную артерию тебе, тут вообще фантастика. Я все видел. С первой секунды операции и до последней. Этот парень тебе в прямом смысле слова спас жизнь.

— Серый, получается, я не увижу тебя? Если останусь жить, значит, мы не будем вместе?

— Вспомни про наш условный знак. Я обязательно буду с тобой. Я уже в другом теле и очень жду встречи с тобой. А ты сделал свой выбор, сделал его сердцем, и я очень горжусь тобой.

— Серый, скажи, а там, где ты сейчас, ты видел её? Снежинку. Мне это очень важно.

— Конечно, видел, Акелла, она передавала тебе привет, ну и еще кое-что.

— Что? Скажи, Серёга, скажи, что? Мне это важно очень, скажи.

— Она сказала, что любит тебя. Всегда любила, с первого взгляда, и сказала, что будет любить и ждать тебя здесь.

— Это правда, Серый? — Спросил Метис. — Ты сейчас говоришь мне правду?

— Тебе не стыдно, бродяга? Я обманывал тебя когда-нибудь?

— Нет никогда, — с грустью сказал Метис — я очень хочу увидеть её, хоть на минутку, я понимаю, что это не возможно, я очень люблю её, Серега. Очень.

— Ну почему невозможно? — Улыбаясь, сказал Сергей. Он повернул голову, и пристально вглядевшись, куда-то вдаль, громко свистнул. Грациозная, белоснежная собака, изящно касаясь земли лапами, тут же подбежала к нему и завиляла хвостом.

— Снежинка! — Радостно воскликнул Метис. Сердце его бешено колотилось.

— Ну, я оставлю вас на пару минут, — сказал Сергей, с улыбкой глядя на влюблённую парочку, — поворкуйте немного, голубки, думаю, вам есть, что сказать друг другу.

Сергей исчез. Метис и Снежинка, остались наедине друг с другом.

— Я очень скучаю по тебе, — сказал Метис. Голос его дрожал, он сдерживал слёзы из последних сил.

Снежинка молча подошла к нему и легла рядом. Она была так близко, что Метис почувствовал её прикосновение. Он вздрогнул и осторожно подвинулся еще ближе. Ему казалось, что всё это происходит на самом деле. От этой мысли на душе старого пса стало спокойно и очень хорошо.

— Я видела сегодня тебя в бою, — сказала Снежинка и посмотрела на Метиса влюблёнными и грустными глазами, — ты был великолепен. Ты дрался как великий воин, как настоящий мужчина. Мой мужчина. Я волновалась.

— Я волк, Снежинка, что мне эти уличные собаки? — Явно получая удовольствие от своих слов, сказал Метис, — Я спасал жизнь детёныша. Любой на моём месте поступил бы также.

— Я люблю тебя Метис, — промолвила Снежинка и коснулась кончиком носа его уха. Метис снова вздрогнул от её прикосновения.

— А я люблю тебя, — ответил Метис, заливаясь слезами. Он больше не мог сдерживать бурю эмоций, которая бушевала в его израненной душе.

— Я кое с кем хочу тебя познакомить, — загадочно сказала Снежинка.

Четыре белых, как первый снег, щенка выскочили ниоткуда и начали резвиться вокруг странной пары.

— Это твои дети, Метис, они прекрасны, не правда ли?

Чувство безграничной любви ощутил Метис при виде этих малышей. В этот миг он был безгранично счастлив, это были его дети, и он это осознавал.

— Я был пятым, — с грустью сказал Метис, вдруг вспомнив, что это всего лишь видение.

— Их тоже было пять, эти на меня похожи, а последний, вылитый ты, даже характер такой же. Сказано волк. Его я не взяла с собой, он остался там, на земле.

— Его вынес доктор, в своём портфеле, тогда, из питомника, когда всё закончилось, — послышался голос Сергея, и Метис увидел своего хозяина. Сергей сидел на траве, прямо напротив него.

— Почему ты мне сразу не сказал? Я пошел бы его искать, — закричал Метис, и с укором посмотрел на Сергея.

— Тогда мы изменили бы вектор судьбы, и твоя жизнь пошла бы в другом направлении, — ответил Сергей, — ты никогда бы не встретил этих людей. Майора, его жену, и самое главное, Юрку. Ты понимаешь меня, Акелла?

— Я все равно найду его, Серый. Ты же знаешь меня, — с грустью сказал Метис.

— Конечно, знаю, — засмеялся Сергей, — ты же в меня весь, поэтому сразу и не сказал, чтобы ты дров не наломал.

— Нам пора, брат, мы все, очень тебя любим, — сказал Сергей, — да и ждут тебя уже. Сейчас мы исчезнем, а ты откроешь глаза. И с этой минуты у тебя начнется новая жизнь. Иди Метис. Иди и не оглядывайся. Ты нужен им, а они нужны тебе. Ступай, брат.

С этими словами Сергей и Снежинка со своими щенками исчезли. Жуткая боль пронзила шею Метиса, но ни один его мускул не дрогнул.

«Артерию начал», — подумал Метис, и снова провалился в полную темноту.

Старший следователь по особо важным делам Дзейкун Станислав Алексеевич, одетый в строгий гражданский костюм, не совсем складно сидевший на нем, зашел на территорию городской больницы. В руках он держал чёрную папку, которая определённо придавала ему более строгий вид. Внимательно оглядевшись по сторонам и увидев бойцов спецназа занявших свои позиции, он достал служебное удостоверение, и, показав его одному из бойцов, представился. Спецназовец окинул незваного гостя презрительным взглядом, равнодушно и вдумчиво, изучил красную книжку и угрюмо спросил:

— Чего надо?

— Мне хотелось бы узнать, кто здесь главный? И чем быстрее, тем лучше, — натянутым голосом сказал Дзейкун, пытаясь испепелить бойца колючим взглядом.

Спецназовец достал рацию и, нажав на кнопку, сказал:

— Второй, это Горец! У нас гости. Как слышишь меня? Прием.

— Слышу хорошо, всё понял, — ответили из рации, — сейчас буду.

Капитан Пантелеев подбежал к человеку в костюме, представился и очень медленно и с расстановкой, явно выигрывая время, прочитал предъявленное удостоверение.

— Меня интересует, где находится майор Золотарев, Владимир Владимирович, — по казенному сухо, обращаясь к Пантелееву, сказал следователь.

— Гвардии-майор Золотарёв! — Поправил его капитан и добавил. — Шел бы ты отсюда товарищ Дзейкун, учения у нас тут, приближенные к боевым условиям. Не ровен час, зашибут тебя ребята нечаянно или костюмчик твой помнут. Ты что? Не видишь, что происходит?

Пантелеев вытянул шею и, прищурившись, посмотрел в сторону, где находилась чёрная «Волга», в которой сидели Наташа, Юрка и, собственно, сам генерал. Дзейкун перехватил взгляд капитана и посмотрел в ту же сторону.

— Ну, так что? — явно теряя терпение, спросил следователь капитана.

Генерал внимательно посмотрел на Пантелеева и одобрительно кивнул головой, после чего, открыл газету и с безучастным видом, принялся её листать.

— Ты чего? Дзейкун? Не видишь? Отрабатываем захват больницы. У нас предписание и все документы за подписью генерала Говорова имеются. Что касается гвардии-майора Золотарева, так он, согласно условиям учения, находится внутри здания, выполняя очень опасное задание. А учитывая прямое подчинение командиру дивизии, я вообще тебе ничего не должен говорить и тем более выполнять твои приказы. Так что, ступай мил человек, а то сейчас взрывать начнем, зацепить может, ненароком.

В этот момент из рации Пантелеева позвучал голос.

— Всем внимание! Это Белый, батя выходит наружу. Прием, батя выходит наружу.

Пантелеев схватил рацию и командирским голосом сказал:

— Всем, это — второй, готовность номер один, батя с пассажиром, работаем ребята.

— Развели тут детский сад, — проворчал Дзейкун, — в войнушку не наигрались ещё.

На пороге показался Золотарев. На руках он бережно нес перебинтованную большую собаку. Он долго пробыл при слабом освещении, и поэтому щурился от солнечных лучей. Майор нащупывал каждую ступеньку и медленно выходил из здания больницы.

— А вот и он, майор Золотарев, выносит заминированную собаку из заминированной больницы, — наигранно торжественным голосом сказал Пантелеев следователю.

— Ах, да! Чуть не забыл. Вот возьми, почитаешь, на досуге.

Пантелеев вынул из за пазухи сложенный вчетверо листок с гербовой печатью Министерства Обороны и протянул его Дзейкуну. Следователь несколько раз перечитал документ, недоуменно пожал плечами, и вернул его Пантелееву. После чего, Дзейкун извинился, и быстро удалился. Он, так ничего и не понял, и часто потом, задавал себе вопрос, на который не находил ответа. Что же это происходит на самом деле у этих непонятных его сознанию военных, которые никогда не сдают своих.

Золотарев шел медленным шагом к своему автомобилю, возле которого его уже ждали Наташа и Юрка. Метис без сознания лежал на его сильных руках. Так бережно, майор носил своих детей Юрку и Катю, когда забирал Наташу из роддома. Сейчас он шел очень осторожно. Спецназовцы, увидев Золотарева, выстроились в одну шеренгу и по команде отдали честь, приветствуя своего командира, неподвижно застыв в строю.

Золотарев шел мимо своих ребят и думал. Вот ради чего стоит жить, ради таких ребят. Ради Наташки, Юрки, Кати. Ради памяти тех, кого уже нет с ним рядом. На душе у него становилось тепло и радостно. На мгновение он оглянулся и увидел на пороге больницы сгорбленную старуху с толстой потрепанной книгой в руках. Цыганка покачала укоризненно головой, захлопнула книгу и, загадочно улыбнувшись Золотареву, исчезла. Майор улыбнулся и облегчённо вздохнул. Теперь ему все стало понятно. Он посмотрел на Метиса. Ангел Хранитель лежал на его руках, и стук его сердца, Золотарёв чувствовал так, как будто это было его сердце.

 

Эпилог

Метис медленно отходил от наркоза. Его сознание потихоньку, но верно возвращалось к нему. Еще звучали в ушах последние слова Сергея, когда Метис открыл глаза.

— Папа, он проснулся, — радостно закричал Юрка, — смотри.

Голова Метиса лежала у Юрки на коленях. Он увидел майора Золотарева, который вел машину и с радостным лицом обсуждал с женой их будущую поездку на море. Увидел Наташу, которая влюблено смотрела на своего мужа, и счастьем светились ее глаза. Они ехали домой. Метис в это мгновение осознал всей своей собачьей душой, как эти люди счастливы. И он, старый боевой пес, был одной маленькой частичкой их счастья. Он посмотрел в окно. Все так же, как в далеком детстве, когда он сидел у егеря Михалыча за пазухой, пролетали мимо деревья, светофоры, многоэтажные дома. Суетливо бежали люди по тротуарам. Жизнь продолжалась, и ему вдруг очень захотелось жить. Очень захотелось. Он был нужен, и это было самое главное для него, полусобаки-полуволка, для животного, с такой трагической, и вместе с тем, такой счастливой судьбой.

Метис поднял глаза на Юрку, и что-то, еле уловимое, до боли знакомое увидел он в его глазах. Юрка гладил осторожно его по голове и шептал какие-то слова. Метис не слышал, что он говорил. Но сердцем он чувствовал, сердце не обманет. Старый пес зажмурился от удовольствия и вдруг почувствовал, что кто-то дружески щелкнул его по носу.

— Привет, бродяга, — сказал Юрка, улыбаясь, — я очень рад тебе, дружище.

Метису стало всё ясно и понятно. Он понял главное. Если любить и верить, если ждать и надеяться, чудо обязательно произойдет. Он был счастлив и посмотрел влюбленными, полными слез радости глазами на своего друга, лизнул своим шершавым и тёплым языком Юркину руку и вильнул хвостом.