Два часа, которые длилась операция, пролетели для Прошкина, как одно мгновение. Драматические события этой ночи вывели его из психологического равновесия и отобрали остатки жизненных сил. Впервые за много лет, быстрый, как молния сон выключил его сознание, и кромешная темнота заполнила собой тягостные часы ожидания. Лёва открыл глаза, кто-то настойчиво тряс его за плечо. Доктор Селиванов стоял перед ним и выглядел очень уставшим. По выражению его лица Прошкин безуспешно пытался угадать исход операции, но хирург был непробиваем, как броня и никаких эмоций не показывал. Лёва поднялся со стула, вопросительно и тревожно посмотрел на Селиванова.

— Послушай меня, Лёва, внимательно, — сказал доктор голосом, от которого холодный пот побежал у Прошкина по спине, — я сделал все что мог, даже больше. Сейчас его перевезут в отделение реанимации. Я не должен тебе это говорить, но ты мне, как брат, поэтому слушай и не перебивай.

Лёва стоял молча и лишь кивал головой, поглядывая с надеждой на своего друга.

— Пулю мы достали, парню повезло, хотя это трудно назвать везением. Еще два сантиметра и она попала бы в сердце. Шансов у него пятьдесят на пятьдесят. Крови потерял много, серьезно задеты внутренние органы, но организм молодой и должен теперь справиться сам. Основная его задача, это дожить до утра. Я оставлю с ним медсестру на ночь, она будет делать все, что нужно. Повторюсь в последний раз, я сделал все, что было в моих силах. Завтра, вернее уже сегодня, в 10–00 я соберу консилиум и покажу его нашим специалистам. Профессора Георгадзе помнишь? Я попрошу его приехать. Он лучший из лучших. А ты иди домой, отоспись, выпей чаю, тебя к нему сейчас все равно не пропустят. Да и зачем? Он в отключке полной. Хочешь, я тебя отвезу?

Лёва отрицательно покачал головой. Крепко пожал Селиванову руку и отрешенно побрел по длинному коридору в сторону выхода. Хирург пристально посмотрел ему вслед и, обращаясь к самому себе, тихо сказал: «Эх, Лёва, Лёва, как жизнь-то тебя бьёт нещадно, а ты все на ногах. Удивительный человек».

Молоденькая медсестра, хлопая ресницам, похожими на крылья бабочки, принесла Селиванову, горячий чай. Он поблагодарил, с удовольствием сделал несколько глотков, и удалился в ординаторскую.

Лёва вышел на улицу. Крепкий мороз и сильный снег ударили ему в лицо. Надёжный и ответственный Рафик подогнал машину к центральному входу больницы и мирно дремал за рулем. До рассвета оставалось несколько часов. Прошкин сел на пассажирское сидение, захлопнул дверь и сказал:

— Отвези меня в офис, мне надо закончить кое-какие дела и езжай домой, девчонки твои, наверное, уже заждались тебя?

— Они меня всегда ждут и спать не ложатся пока я не приеду, ужин всегда горячий ждет. Поехали ко мне? Покушаем, поспишь, как человек.

— Спасибо, Рафик, — устало ответил Лёва, — в другой раз обязательно. У меня еще самое важное дело не закончено, а мне обязательно к Стёпе в больницу вернуться надо.

— Так может тебя подождать? — спросил Рафик, не отрывая взгляда от дороги. Он знал город, как свои пять пальцев и поэтому лихо объезжал в темноте все ямы и другие опасные места.

— Нет, брат, — я теперь сам как-нибудь, — тебе, и так, огромное спасибо за то, что ты сегодня сделал. Вот тут мне останови, я немного пешком пройдусь.

Лёва показал пальцем на автобусную остановку.

— Знаю я твоё «пройдусь», — заворчал Рафик, — не надо в ларёк ходить, есть у меня водка, целый ящик в багажнике катаю постоянно, так, на всякий случай. Дядина водка, это божественный нектар, рахат-лукум, это мёд, а не водка. А ты собрался в ларьке, неизвестно что покупать. Вон бери сколько надо. Опять же, бесплатно, и здоровье в порядке, и кошелек целый.

Во всем здании горели только окна офиса Льва Валентиновича. Вольфганг спешил на помощь, так искренне и самоотверженно, что забыл все, что только может забыть человек, покидая вверенный ему пост, в спешке и суете. Лёва толкнул ногой увесистую дверь своего кабинета. Дверь была не заперта. Щедрость Рафика не имела границ, поэтому руки Прошкина были заняты водкой. На бутылках не было этикеток, но душевные и строгие клятвы Рафика не оставляли ни тени сомнения в её качестве. Лёва поставил бутылки на стол и включил компьютер. Забывчивый Вольфганг постарался на славу. В офисе царил беспорядок. Этот душевный парень умудрился за несколько часов превратить, сияющий чистотой и роскошью кабинет Лёвы в жалкое подобие жилища холостяка. По всему полу были разбросаны банки со спортивным питанием, пустые пакеты из-под молока и другой мусор. Лёва укоризненно покачал головой и, опустившись в кресло, принялся за дело.

Виртуальный мир больше не интересовал Льва Валентиновича, сейчас единственным его желанием было поставить точку в своих отношениях с ним. Прошкин работал быстро и уверенно. Он удалял все свои страницы. Вся его интернет-гвардия, тщательно и изощренно придуманная Лёвой за долгие годы антипикаперской деятельности, безжалостно летела в корзину. Разнообразные персонажи этого театра исчезали один за другим.

«Кукол снимут с нитки длинной и, засыпав нафталином, в виде тряпок сложат в сундуках», — вспомнил вдруг Прошкин слова из песни. «Карабас-Барабас, вероятно, так же обходился с актерами своей труппы, как и я с этими виртуальными ребятами», — подумал Лёва.

Алина Никольская и Йося Факин остались последними. Смерть Ангелины не выходила у него из головы. Её застывший взгляд, врезался в его память. Комок подступил к горлу. Лёва открыл бутылку водки, из ящика стола вытащил, аккуратно завернутую в носовой платок, луковицу и достал граненый стакан. Прошкин сидел за столом и исступленно смотрел в монитор, на экране было лицо Ангелины. Девушка улыбалась. Вероятно, фото было сделано давно. «На этой фотографии она еще безмятежно счастлива, — подумал Лёва, — что теперь осталось? Память? Эта фотография? Стакан водки и кусок черного хлеба сверху? Что?» Лёва пил. Он зажег свечу и потушил в кабинете свет. Алкоголь ударил в голову и мгновенно отпустил.

«Или старею, или Рафик обманул», — подумал Лёва и посмотрел на часы. Страница Алины Никольской отправилась через пять минут к своим виртуальным собратьям. Лёва на мгновение задержал свой взгляд на её аватарке. Он знал черты её лица до мельчайших подробностей. С этой фотографией был связан один из важнейших периодов его жизни. Лёва на прощание внимательно вгляделся в её лицо. Каштановые волосы, изящно спускающиеся кудряшками до плеч, благородные черты лица, голубые, как море, задумчивые и немного грустные глаза. «Все время забываю, как зовут оригинал», — подумал он и, вспоминая причудливые ассоциации Степана, в слух произнес: «Полина Воронцова. Да, точно! Ну всё, прощай, Полина, твой образ сделал своё дело, прости за все и будь счастлива в своей настоящей, реальной жизни».

Лёва торопился. Страница Йоси осталась последней. Это был самый дорогой и близкий его сердцу интернет-герой. «Последний из Могикан, — подумал Лёва, — через минуту тебя не станет, ты единственный из созданных мною теней Зазеркалья, с кем мне на самом деле жалко расставаться. Но решение принято, и жалость тут неуместна. Прощай виртуальный друг. Теперь я полностью свободен. Вместе с тобой я удаляю всё свое прошлое и уверенно иду в будущее».

Лёва открыл страницу, собираясь её удалить, и вдруг увидел непрочитанное письмо. Губы его задрожали, сердце остановилось. Письмо было от Ангелины. Не веря своим глазам, Прошкин с волнением открыл его. Девушка отправила своё послание вчера, примерно за час до событий, которые произошли возле памятника Независимости.

«Милый, Йося! Если ты читаешь эти строки, значит, меня уже нет. Меня нет нигде, ни в виртуальном, ни в реальном мире. Я хочу, что бы ты знал. Время, проведенное вместе с тобой, было самым лучшим временем, в моей жизни. Жаль, что все это никогда не будет иметь продолжения. Я не знаю, как ты выглядишь, я не знаю, как твоё настоящее имя, но я очень хорошо знаю твою душу. Душа — это же книга. Благодаря тебе, я научилась читать. Если бы ты только мог представить, сколько раз во сне я разговаривала с тобой, я помню твой голос, у меня от него мурашки бегут по всему телу. Мне кажется, я знаю его всю жизнь. Знаешь, смерть — это просто. Я совершенно не боюсь её. Я давно уже к ней готова. Больше всего на свете я хочу, увидеть твои глаза, прежде чем навсегда закроются мои. ВИЧ — это смертельный приговор, мне его вынесла Судьба. Неизбежность — в одном лице судья, прокурор и адвокат. Сегодня у нас с тобой должно было быть свидание. Меня очень давно никто не приглашал на свидание. Интересно, на какой спектакль мы бы пошли с тобой? Я представляю, как бы это было. Я беру тебя под руку, мы медленно проходим в зал, старая билетёрша показывает нам наши места, гаснет свет, спектакль начинается. Я осторожно касаюсь твоей руки, она такая тёплая и родная. Ничего этого не будет. Когда-то мой друг, сказал мне: «Никогда не сдавайся, даже если шансов нет совсем, пока ты веришь, любишь и надеешься, ты непобедима». Его звали Чудотворец. Он был убит заточкой в парке, прямо в сердце. Он уже на небесах, а любовь его осталась здесь, на земле. Как несправедливо. Я думаю, сейчас он уже встретил меня там. Я ушла непобежденная, потому что я верю, все еще надеюсь и, вот теперь, поняла, что люблю. Пусть это будет поздним откровением, но я люблю тебя. Это такое счастье — любить. Мне кажется, у нас с тобой были бы красивые дети. Интересно, у тебя они есть? Наверное, такие же умные и талантливые, как их отец. Я открою тебе тайну. У меня есть дочь. Её зовут Софья, ей три года. Я не видела её давно. Она родилась до того, как я наступила на этот проклятый шприц. Когда я поняла, что обречена, то отвезла её очень далеко, она живет сейчас у хороших людей, я полностью оплачиваю её содержание, и моя дочь ни в чём не нуждается. Ты спросишь, зачем я поступила именно так? Я не хотела, чтобы все тыкали в неё пальцами и шептались при этом, чем больна её непутевая мамаша. Я сильно скучаю по ней. Чувство вины — это мой крест. Никогда себе этого не прощу. Я очень надеюсь, что ты понимаешь меня. Теперь, о самом главном. Первый Железнодорожный вокзал, камера хранения, четвертая секция, ячейка 401. Код sos911. Там деньги. Много денег. Наш корабль. Он должен быть построен и пусть он принесет людям счастье. Мечта должна сбываться. Видишь, я как добрая фея, исполняю желания. Я хочу, чтобы и ты стал наконец-то счастливым. В сумке, в боковом кармане, лежат документы. По ним ты сможешь найти мою дочь. Половину денег отдай Софье, когда ей исполнится шестнадцать лет. Я хочу, что бы она получила ту порцию свободы, которая не досталась мне. Когда-нибудь, она станет взрослой, выйдет замуж. Мне очень хочется, что бы у неё, всё сложилось хорошо. Только про меня ничего ей не говори, так будет лучше и легче. Ну, вот и всё. Мне пора. Спасибо тебе за то, что подарил мне счастье общения с тобой. Будь счастлив и прощай!»

Лёва был раздавлен. Эта девушка на короткое время словно вернулась с того света, чтобы перевернуть его сознание. Душа Лёвы Прошкина разрывалась на части.

Последняя страница была уничтожена. Теперь ничто не связывало его с этим миром социальных сетей. Лёва был свободен, прошлое было закрыто для него навсегда, его виртуальный мир закончил своё существование. Но какой ценой он получил свою свободу? И нужна ли она, эта свобода, такой ценой?

Прошкин выключил свет, накинул пальто и, закрыв дверь, выскочил на улицу. Город встретил его темнотой, безлюдностью и снегопадом. Лёва поднял воротник, втянул голову в плечи и отрешенно побрёл в строну Центральной Городской Больницы. Тротуары были завалены снегом, вокруг стояла морозная и ночная тишина. Сгорбленный силуэт одинокого путника был единственным, кто нарушал эту спокойную и величавую картину мироздания. Какое-то время он был виден на фоне замерзающего города, но вскоре исчез, словно растворился, в непроглядной и холодной ночи.

Последние предрассветные часы Лёва провел на автобусной остановке. Он видел окна больницы, она находилась на противоположной стороне улицы. «Где-то там сейчас мой друг Стёпа», — подумал Прошкин, и его тоска стала еще сильней. Лёва достал последнюю бутылку водки и, следуя своей неизменной традиции, высоко запрокинув голову, выпил её быстрыми глотками. Луковица пошла в ход следом. Лёва аккуратно положил пустую бутылку в мусорную корзину, лег на лавочку и, плотно закутавшись в пальто, закрыл глаза. Все что ему хотелось сейчас, это заснуть и больше не проснуться никогда.

«На таком морозе, меня хватит на пару часов, — подумал он, — потом моё тело найдет какой-нибудь дворник таджик, долго будет причитать, возможно, заберёт мои часы и бумажник. Пусть берёт, мне это всё уже не нужно».

Глубокий сон, поддерживаемый немыслимым количеством алкоголя, взял Прошкина в свои цепкие объятия и снова поставил нашего героя на перепутье между жизнью и смертью.

— Сегодня я пришел попрощаться с тобой. — Услышал Лёва во сне голос рядового Нестеренко. На этот раз военной формы на нем не было. Он был одет в строгий деловой костюм, выглядел значительно старше, легкая паутинка седины проглядывалась в его волосах. — Не удивляйся, вот таким я стал, все-таки двадцать лет прошло, — продолжил Нестеренко, подходя ближе.

— Почему прощаться Паша? И ты меня покидаешь? Слишком много потерь для одного дня. — Удивился Прошкин.

— Глупый ты, Лёва, все свои долги я тебе отдал. Вот сегодня последний взнос сделаю и отдыхать. Надоел ты мне уже, хватит. — Нестеренко засмеялся, громко и искренне.

— Значит, в следующий раз не ждать тебя? — с тревогой спросил Лёва.

— Следующего раза у тебя не будет, сержант. Всё, отвоевался ты.

— Понятно. Значит, я уже умер, а все мои тревоги и печали уже позади? Ну что ж, так лучше. Устал я, Паша. Спокойствия хочу. Знаешь, а ведь так действительно лучше. Лежишь себе тихо-мирно, берёзка над тобой листьями шумит. Красота.

— Куда уж там! Кто же тебе спокойно помереть-то даст? — Ответил Нестеренко и лукаво посмотрел на Прошкина, — Нет, брат, тут не в этом дело. — Нестеренко подошел совсем близко и положил Лёве руку на плечо. — Не нужен я тебе больше, нет у тебя опасностей впереди. Теперь до глубокой старости жизнь твоя будет счастливой и спокойной. Вот сейчас вытащу твою еврейскую задницу в очередной раз и всё! А насчет тезки твоего, так в армии уже мальчишка, гвардии сержант Нестеренко Лев Павлович. Скоро вернется, женится. Жизнь продолжается, сержант.

— Какая счастливая и спокойная? — Закричал Прошкин. — Моя жизнь закончится здесь, на автобусной остановке. Жаль не узнаю, как там Стёпа, вот это действительно меня волнует.

— Ты очень скоро всё узнаешь, немного осталось. Тут еще для тебя не очень хорошая новость.

— Что ещё, Паша? Слишком много у меня нехороших новостей в последнее время.

— Бабушка твоя Гертруда просила передать, что семья твоя всегда с тобой в трудную минуту. Но они тоже не придут к тебе больше никогда, потому что не будет больше в твоей жизни таких трудных минут. Отец очень любит тебя и по-настоящему тобой гордится. Ты не переживай, сержант, они же остались в твоей памяти навсегда, а это главное. Для тебя они живы и всегда рядом.

Снег заметал всё сильнее, рассвет был близок. Лёва спал, а холод неотступно и коварно отбирал у него жизненные силы, которых становилось всё меньше и меньше с каждой минутой.

— Слушай, сержант, — сказал Нестеренко, — тут с тобой поговорить хотят, не хочу мешать, да и за помощью мне пора. А то, я вижу еще немного и могу опоздать. Думаю, вам есть о чём поговорить. Прощай, Лёва. Теперь я тебе точно, ничего не должен. У нас с тобой полный расчёт.

Нестеренко исчез, и на его месте появилась девушка. Лёва огляделся. Он стоял посреди заснеженного поля, в одной руке у него была бутылка водки, в другой луковица. Сильный ветер сбивал с ног, сквозь нависающие над землёй, черные тучи, угрожающе сверкала молния, раскаты грома, с нарастающей мощью, приближались все ближе и ближе. Девушка протянула к нему руки, резкий порыв ветра, сорвал с её головы изящный белый шарф, молния на мгновение осветила лицо.

— Ангелина! — Воскликнул Прошкин, ноги его подкосились, и он медленно опустился на колени.