АФАНАСЬЕВ
По дороге в Иваново радость моя несколько поубавилась. Я вспомнил, что Афанасьев — один из самых яростных моих недоброжелателей. Он был в числе тех, кто подписал письмо в ЦК, не далее как сегодня именно он обвинял меня в вещах совершенно немыслимых. Это он, в конце концов, однажды попросту обокрал меня.
Давний разговор с дядей Пашей Тарасовым вдруг вспомнился во всех подробностях. Старый мой друг и первый цирковой наставник не советовал связываться с Афанасьевым, называя того подлым, ленивым и ненадежным. Дядя Паша рассказывал тогда, что в молодости этот человек увел у собственного партнера жену, а вместе с ней и всю аппаратуру номера, — по сути, лишил партнера и работы и семейного очага.
Об Афанасьеве в цирке судачили много: уж больно хорошо он был известен. Скандально известен. Закончив акробатическую карьеру, возомнил себя мастером дрессуры. Сам выступал со львами, а дрессировать брался любых животных — от белых медведей до зебр и страусов. Подготовит группу — и передает ее молодому артисту. Все бы хорошо, да только странные выходили вещи. Выдрессирует Афанасьев животных, едва передаст их будущему укротителю — и уезжает в Москву. Так было с белыми медведями, с тиграми, с пумами. Но то ли старый лис не доводил животных до кондиции, то ли плохо приучал к будущему дрессировщику, а дело всегда кончалось несчастным случаем. Только маэстро за порог — звери тут же разделываются с неопытным укротителем. Белые медведи перегрызли артисту шею, тигры порвали дрессировщику ноги и так далее и тому подобное. Перечень начатых работ растет, вместе с ним растут слава Афанасьева и его послужной список. А все неудачи списываются на учеников: дескать, без няньки ничего не могут, стоит только отлучиться — и на тебе.
Я и верил этим слухам и не верил. Но мой собственный опыт общения с бывшим укротителем, а ныне инспектором по дрессуре показал, что иметь дело с этим человеком и вправду весьма опасно.
А случилось вот что. В тот день я вышел из кабинета управляющего, едва не прыгая от радости: наконец-то мне разрешили создавать собственный аттракцион. Из одиннадцати поданных мной заявок начальство утвердило сценарий «Леопарды и пумы». Я сиял от счастья.
В коридоре меня встретил Афанасьев, от души поздравил с удачей и пригласил к себе в кабинет. Доброжелательно выслушал сценарий, задал несколько каверзных профессиональных вопросов и, назначив время следующей встречи, пообещал помочь всем, что только в его силах.
Назавтра, явившись в назначенный час, я не застал Афанасьева на месте. Не застал и на следующий день. И потом. Недоумевая, я буквально ловил инспектора в коридорах главка. Ловил не меньше недели, пока не узнал, что аттракцион «Леопарды и пумы» он собирается ставить сам — и не для меня, а для артистки Кошкиной!
Дело давнее, с тех пор мне утвердили другую заявку, да и Афанасьев моих «пум» запорол бросил артистку на произвол судьбы и был таков. Но я этой истории не забыл, и теперь, когда от кабинета Бардиана, меня отделяли многие десятки километров, встреча с этим человеком уже не виделась мне в таком радужном свете.
«Почему же посылают именно его? — лихорадочно соображал я. — Хотят поставить на мне крест, сославшись на авторитетное мнение, прекратить финансирование аттракциона?» Нет, видимо, все не так-то просто. Доброе имя Афанасьева уже давно подмочено, за «аморалку» старика исключили из партии и лишили почетного звания. Тот же ЦК партии не одобрит, если смертный приговор аттракциону вынесет человек с запятнанной биографией. Что же тогда? Союзгосцирк, безусловно, заинтересован в создании нового аттракциона, разумеется, если он действительно хороший, ведь государственных средств за два года в мою группу вложено предостаточно, и пустить их на ветер было бы слишком рискованно. Значит, больше никто не решился подставить голову: одно дело писать кляузы в высшие инстанции и совсем другое — поставить свою резолюцию под актом о разрешении или запрещении. Афанасьева просто выбрали «крайним». Подтвердит, что произведение удалось, — и тогда, ссылаясь на его авторитет, руководство вложит необходимые деньги и доведет дело до конца. А в случае чего всегда можно обвинить старика в том, что он ввел руководство в заблуждение. Как ни крути, а отвечать придется одному Афанасьеву. Все остальные останутся в стороне.
А если Афанасьев решится «зарубить» аттракцион (формула-то на всякий случай всегда готова «творческая неудача»)? Я же, допустим, тоже пойду по инстанциям, начну жаловаться. Что тогда? Тогда опять виноват «аморальный» эксперт. «Так выходит, — возликовал я, — что Афанасьеву выгодно мне помогать, а не мешать!»
Он приехал инкогнито. Без предупреждения. Без звонка. Просто однажды утром возник на проходной цирка.
Устав от четырнадцатичасовой репетиции, мы с Ионисом сладко спали.
Переутомление давало себя знать: я бездарно проворочался полночи, а если и забывался на несколько минут, грезились какие-то кошмары. Было то жарко, то душно. Я крутился, толкал развалившегося у меня в ногах Султана. Иногда нечаянно лягал львенка, причиняя ему боль. Султан скалился, шипел и, силясь отодвинуть беспокойного соседа, упирался в меня могучими лапами. Тогда, в свою очередь, «шипел» на него я.
Брезжил рассвет. Серая пелена застилала окно. За стеклом едва угадывались знакомые контуры дерева. Стараясь уснуть, я закрывал глаза, потом опять открывал. В комнате висела все та же серая муть. «Скорей бы утро, — тоскливо думал я, — и репетировать…» Устав ворочаться, я наконец незаметно для себя уснул. Разбудил меня стук в дверь.
— Вальтер, вставай, к тебе из Москвы сам Афанасьев, — с видом заговорщика прошептал дежурный. — Велел не говорить тебе о своем визите. Ходит по цирку с каким-то длинным белобрысым и все записывает. Спрашивал, когда ты встаешь. А еще сказал, что он в пять утра уже репетировал, а ты, мол, лежебока-барин, до семи дрыхнешь. Это он про тебя, Вальтер, сказал! — хихикнул дежурный. — Нашел тоже, кого лежебокой обозвать!
Я быстро поднялся. Резкая боль, словно ножом, полоснула вдоль живота. Сон как рукой сняло. Мелькнула мысль: «Когда ложусь спать, мне желают спокойной ночи. Так почему же, черт возьми, когда встаю, никто не пожелает спокойного дня?!»
Рука привычно потянулась к народному снадобью, которое мне было предписано принимать натощак. Потянулась и замерла: спирт с медом, нутряным салом и алоэ! Какой, к чертям собачьим, спирт?! Мне только сомнительных запахов не хватало! Еще раз хорошенько выругавшись, я выпил соды — от нее боли тоже иногда утихают.
Цирк представлял собой хитроумный лабиринт. Со всех сторон манеж окружали клетки, примыкающие к центральной, в которой проводились репетиции. Тут были и сборные клетки; круглосуточно сидя в которых животные привыкали к соседству собратьев. Артистический выход, по-цирковому «форганг», разделялся решетками на две неравные части: Большая служила вольером, меньшая — тоннелем. Обе решетчатыми дверцами присоединялись к клеткам. А те образовывали своеобразный поезд, последний вагон которого, в свою очередь, присоединялся к вольеру, расположенному на конюшне. Таким образом, весь партер цирка был как бы опутан лесами металлических секций, подчиненных одной цели — создать систему коридоров, по которым хищники проходят на арену, место ежедневных поединков с человеком и упорных многочасовых тренировок.
Привычно пробираясь сквозь металлические джунгли, я поймал себя на мысли, что впервые чувствую себя здесь неуютно. В мои владения вошла лиса с жалом гадюки. Мне вновь предстоял поединок, но уже не с животными, а с более коварными существами — людьми. Внутренний протест я переборол в себе легко и быстро. Обуздав наконец раздражение, я призвал на помощь терпение и разум.
Противника необходимо обхитрить. От этой мысли сразу стало весело. Сердце азартно застучало: мы еще посмотрим, кто кого! Я вошел к Ионису и растолкал его:
— Вставай, лежебока, у нас гости!
Служащий открыл глаза и спросонья выпалил невпопад:
— Какой?
— Какой, какой? — передразнил его я. — Афанасьев, вот какой.
Ионис подскочил:
— Зачем Афанасьев? Гони его в шею!
— Нельзя гнать, — терпеливо ответил я, — он начальство, инспектор главка.
— Делать что надо? — Ионис торопливо поднимался и доставал из-под матраца брюки, на которых спал, чтобы разгладить.
— Будем изображать, что страшно рады его приезду! А для начала разыграем поздний подъем. Понял? Гостям так хочется.
Ионис от изумления аж сел обратно на кровать. Часто заморгав, он недоверчиво переспросил:
— Рады?!
Мой служащий совершенно не умел врать, поскольку приехал из деревни и не был еще вполне цивилизованным человеком. Не теряя времени на объяснения, я подмигнул ему, совершенно обалдевшему, хлопнул по плечу и, широко распахнув дверь, сказал:
— Пошли радоваться!
Нас могли уже слышать, поэтому я сделал Ионису предостерегающий знак, чтобы не вздумал задавать лишних вопросов, и затянул бодрую песенку. На манеже было темно. На фоне единственной лампочки, тускло горевшей где-то на периферии просторного зала, едва угадывались силуэты хищников, оставленных на ночь в центральной клетке. Глаза зверей горели, словно светлячки. Багира, ночевавшая в тоннеле, прижала уши, замерла в охотничьей стойке. Напряженные позы животных указывали на то, что их страшно интересует что-то происходящее в вольере.
Подойдя ближе, я все понял. Цезарь через решетки зацепил и содрал плохо заправленный занавес. Теперь он с наслаждением рвал игрушку, угрожающе рыча на всех желающих добыть себе лоскуток. За тряпку хищники порой дерутся так, словно это кусок мяса.
Всматриваясь в кромешную темноту, зрительских рядов, я жадно искал незваных гостей. Наконец, следуя взгляду Багиры, на фоне многочисленных кресел мне удалось различить два нечетких силуэта. Ионис тоже их увидел и, встав рядом, толкнул меня в бок. Делая вид, что не замечаю посторонних, я тихонько кивнул.
— Ах вы негодяи, ах вы подлецы! — издевательски завел я двусмысленную речь, будто бы обращаясь к животным.
Ионис оценил издевку и чуть не поперхнулся от смеха. Я же тем временем продолжал, обращаясь уже ко льву:
— Что это ты натворил, мерзавец?! Я покажу тебе, как рвать казенный занавес! Ионис, дай-ка мне розгу!
Цезарь, подняв свою громадную голову, посмотрел на меня и глухо зарычал, давая понять, что хоть и рад моему появлению, шутить не намерен.
Взяв тонкую розгу из разобранной метелки, я стал открывать дверь клетки. Это был непозволительный юмор. Идти на хищника с прутиком мог только круглый идиот, тем более на темном манеже, где лев находился в компании, а наготове не было брандспойта. Ионис подтолкнул меня и тихо сказал: «Ты что, с ума соскочил?!» Надеясь сам не зная на что, я одними глазами успокоил ассистента.
Почти физически ощущая на себе возбужденные взгляды гостей, я думал о том, что Афанасьев всю свою жизнь жестоко наказывал животных, но всегда это тщательно скрывал. Например, однажды на него накинулся его лев Цезарь. Афанасьев с помощью двух своих ассистентов так избил зверя тяжелыми палками, оглоблями, металлическими спецвилами, что тот еле выжил. Зато публично, на лекциях и собраниях, он пропагандировал гуманные методы дрессировки и постоянно подчеркивал, что палочная система характерна для капиталистического воспитания.
И, входя в клетку с тоненьким прутиком в руке, я, еще не сознавая этого, хотел подразнить лживого «гуманиста», показать, что можно и нужно дрессировать животных, находя с ними взаимопонимание, не калеча их ни публично, ни за закрытыми дверьми.
Увидев меня, Багира замерла в ожидании. Нас разделяли решетки, остававшиеся невидимыми для непрошеных наблюдателей. Зная, что тигрица меня не достанет, а другие хищники не осмелятся приблизиться к Цезарю, я бойко позировал перед Афанасьевым и его спутником. Я знал из опыта, а сейчас просто чувствовал кожей, что лев бросит тряпку, как только я войду. Но опасность была действительно велика, и я ее не исключал. А вдруг да не бросит? Вдруг станет ее защищать? А я с розгой!
Разъяренный с виду, лев лежал на бархатной тряпке, жестоко терзал ее и явно не собирался отдавать кому бы то ни было. Тем более что два тигра, Ампир и Парис, стояли поодаль, готовые при первой же возможности вцепиться в забавную игрушку.
Открыв дверь, я двинулся к Цезарю, лежавшему метрах в пяти от меня. Лев приподнялся на передних лапах и рыкнул. По его голосу я понял, что Цезарь не злится, а скорей готов поиграть со мной, конечно, не лишаясь своей драгоценной тряпки. Я вздохнул с облегчением, в то же время отдавая себе отчет, что настроение льва может измениться в долю секунды. О, я отлично понимал, что играю с огнем, что рядом Багира, которая достанет меня лапой, как только я приближусь. Но во мне уже проснулись азарт и самоуверенность.
Громко бранясь, я стремился интонацией успокоить животное, убедить, что готов поиграть с ним. Лев понял, что я в добром настроении, и, приглашая порезвиться вместе, стал рычать громче. Со стороны же казалось, что он злился не на шутку — ведь человек, незнакомый с конкретным животным, не знающий тембра и интонаций его рычания, никогда не сможет определить, сердится животное или нет.
Покосившись в сторону двух темных силуэтов, я с удовольствием отметил, что они окаменели: со смертью не шутят. Я же наслаждался ужасом Афанасьева. Мне нравилось играть на нервах старого прощелыги, демонстрировать ему свое лихачество. «Смотри, — весело вопило что-то внутри меня, — ты на словах, а я на деле с жалкой хворостинкой среди разъяренных хищников, один из которых явно угрожает!»
Темные силуэты вдруг стали приближаться. Теперь я легко различал фигуру Афанасьева. Мое лихачество явно взволновало старика. Он купился!
Продолжая «не замечать» гостей, я шел на льва.
Наконец нервы Афанасьева не выдержали, он воскликнул:
— Осторожно! Лев гуляет!
Словно бы не поняв, что слышу голос постороннего человека, я пожал плечами и, чтобы скрыть улыбку, отвернулся. Затем вновь пошел на льва, ругая его громче прежнего. Не на шутку перепугавшись, старик опять закричал сорвавшимся голосом:
— Лев гуляет! Вальтер, что ты делаешь?! Остановись!
Прижав уши, Цезарь покосился на кричащего незнакомца и еще крепче вцепился в тряпку, изредка выдыхая громкие звуки.
В темноте члены комиссии не видели занавеса, большую часть которого лев прикрывал своим телом. Рыча на стерегущих добычу тигров, Цезарь заводил себя, взвинчивал. Громкость львиного голоса все усиливалась, но я-то хорошо понимал, что Цезарь рад мне. Продолжая изображать, что ничего вокруг не вижу и не слышу, я подошел ко льву, схватился за конец тряпки и стал тянуть ее к себе. Меня такая игра забавляла. Я часто играл так с хищниками, особенно когда они были молодыми. Но сзади украдкой приближались два тигра.
Афанасьев снова закричал:
— Что ты делаешь, пацан?! Осторожно!
Не замечать его дольше становилось невозможно. И как только тигры подошли достаточно близко, я выстрелил из револьвера. Ампир и Парис остановились, а я, вдруг «увидев» Афанасьева, инсценировал радость, даже восторг. Я стоял, держа в одной руке прутик, а в другой тряпку, которую дергал лев, и очень удивлялся внезапному появлению здесь Афанасьева и незнакомого блондина.
Чтобы выйти из клетки и поприветствовать гостей, мне надо было или пройти вперед, перешагнув через льва (но это было бы слишком!), или вернуться назад, минуя перепуганных тигров. Мелькнула мысль: «попробую защититься львом», и в это время Ионис крикнул:
— Вальтер, сзади!
Я повернул голову и на фоне света, падавшего с конюшни, увидел присевшего для прыжка тигра. Мгновенно рассчитав траекторию прыжка и продолжая делать вид, что радуюсь прибытию гостей, я, не успев испугаться собственной смелости, неожиданно пошел прямо к ним, перешагнув через лежащего льва. Цезарь не шелохнулся. В этот момент тигр прыгнул. Он опоздал лишь на долю секунды. Расчет мой оказался верен: я был уже за львом. Налетев на Цезаря, тигр получил великолепную затрещину. От неожиданности он перевернулся на спину и, шипя, стал отбиваться всеми четырьмя лапами. Лев стоял над ним в грозной позе победителя. Второй тигр немедленно ретировался.
Повернув голову, я как бы между прочим бросил:
— Куш, ребята! — И пошел к стоящим в оцепенении гостям.
— С приездом вас! Как я рад, как рад!
И, схватив руку Афанасьева, я стал трясти ее так, что старик сморщился от боли. Смешливый Ионис аж присел.
— Ну, ты даешь! — фыркнул он.
— Ионис, Ионис! Иди же сюда, посмотри, кто приехал! — заорал я. — Борис Эдуардович, какими судьбами? Пойдемте к нам! Вот радость какая! Как я вас жду! Познакомьте нас с вашим коллегой. Теперь вы всё увидите и поймете, как мы здесь мучаемся.
Длинный, весьма несимпатичный молодой человек производил неприятное впечатление. Видно было, что столь бурная радость молодого дрессировщика при виде влиятельного врага в его расчеты не входила. Поборов растерянность, блондин протянул мне руку и представился Виктором Викторовичем. Я же догадался, что сопровождать Афанасьева главк отрядил новоиспеченную «шишку» — пусть-де поучится, а заодно и последит и за начинающим, и за маститым дрессировщиками.
Я же, увлекая гостей за собой, стремительно шагал вдоль барьера и, постоянно оборачиваясь, задавал десятки вопросов. Не дожидаясь ответа, задавал новые. И тараторил, и тараторил. Афанасьев был счастлив. Он смущенно улыбался и иногда бросал горделивый взгляд на своего спутника: видишь, мол, как меня встречают! Я Афанасьев! Обращаясь ко мне, он покровительственно произнес:
— Мы уж тут насмотрелись, как ты обращаешься с хищниками. Кстати, неужели лев действительно не гуляет? Я что, впервые в жизни ошибся?
— Конечно не гуляет! Да если бы и гулял, какое это имеет значение! — слукавил я, торжествуя в душе.
Наконец мы добрались до конюшни, где было довольно светло.
— Пойдем к тебе, — обнимая меня за плечи, предложил Афанасьев. — Надо раздеться.
— Конечно, конечно, Борис Эдуардович, — заюлил я, указывая на крутую старую лестницу. — Сюда, пожалуйста, наверх! Я тут и живу, прямо в гардеробной.
— И правильно делаешь, — одобрил он. — Живя в цирке, работать с животными гораздо удобнее.
Пройдя темным коридором, мы добрались до моей двери. Доставая из кармана ключ, я произнес традиционную в таких случаях формулу:
— Только не пугайтесь, у меня не прибрано.
— Все так говорят, — отдышавшись, улыбнулся Афанасьев.
Но шагнув за порог, он ошеломленно замер. Взглянув на свой дом глазами гостей, я и сам вдруг заметил, что живу как в сарае. В нос ударил едкий запах аммиака. Посреди пустой и неуютной комнаты стоял голый стол с обглоданными исцарапанными ножками, на нем валялись кусок хлеба и опрокинутый граненый стакан. Свет, пробивавшийся сквозь металлические оконные решетки, освещал два ободранных стула, шкаф и кровать с тонким матрацем, обтянутым мешковиной.
— Ты ведешь спартанский образ жизни? — поморщившись, спросил старик и, довольный своей шуткой, многозначительно посмотрел на блондина.
— Да нет, Борис Эдуардович, просто ничего нельзя ни постелить, ни оставить. Все стаскивает, пачкает или рвет.
— Кто рвет?
— Да Султан. — Я щелкнул ключом и распахнул дверь в соседнюю комнату.
Из темноты, словно большой желтый комок, вывалился заспанный львенок. Повернув хвост набок, очаровательное существо фыркнуло и побежало к ногам пришельцев. Не добежав, Султан резко остановился и упал на живот. Распластавшись, он испуганно мотнул головой, отчего ударился о ножку стола. Испугался еще больше и зашипел.
Афанасьев от души рассмеялся, а его спутник смертельно побледнел и, пятясь назад, прикрыл ноги своим громадным портфелем.
— Не бойся, глупышка, это свои, — успокоил я львенка. А сам подумал: «Расти скорей да сожри их!»
— Сколько же у тебя скотинки, а? — сквозь добрый смех спросил Борис Эдуардович и вытер указательным пальцем появившуюся слезу.
— Львов — шесть, — начал перечислять я, — но работник из них будет один, от силы два. Тигров — сорок, что из них получится, пока не знаю: многие — еще малыши. Леопардов два, один черный. Два ягуара…
— Ого! — посмотрев на блондина, воскликнул Афанасьев. — Сорок тигров… Однако!
— Львиц пока что нет, — перебил я его, — зато есть тигрицы. В крайнем случае буду спаривать. Родятся метисы. Говорят, они получаются очень крупные. Да?
— Но зато тупые и злобные, — ответил Афанасьев.
— Ничего, я злобных люблю, — беспечно отозвался я.
— Да, — задумчиво протянул старик, — в свое время у нас не было возможности выбирать способных. Кто есть, с теми и работай! А ты правильно сделал, — ласково продолжал он, — набрав много животных. Но, с другой стороны, это же совершенно непосильная ноша. С таким хозяйством в одиночку не справиться.
В его последней фразе я услышал отчетливый намек, но сделал вид, будто ничего не понял.
— В главке только и разговоров, что у тебя гигантомания, — продолжал Афанасьев. — Значит, правду говорят, что ты содержишь целую армию животных, поэтому расходуешь зря много средств и, вместо того чтобы репетировать, теряешь дорогое время на уход за ними.
Некоторое время я слушал молча. Потом не выдержал:
— Теряю, и еще как теряю! Но не потерял бы ни минуты, если бы имел нормальный штат, реквизит, клетку и многое другое. Неважно, сколько у тебя хищников, — были бы рабочие руки. А у меня полтора служащих — один пашет, другой постоянно болеет. Спасибо, с Ионисом повезло.
Афанасьев что-то ответил, но я вдруг перестал его слушать. Я стоял рядом с человеком, приехавшим решать мою судьбу, и думал: «Не терял бы ты, Борис Эдуардович, времени на пустозвонство! Дал бы мне лучше штатное расписание, деньги на изготовление реквизита, мягкое оборудование для манежа, люминесцентные лампы, медицинские и ветеринарные аптечки, столярные инструменты и электропилу, складные тросовые секции для вольеров, фургоны для транспортировки животных, клетку-фиксатор…»
— Ты не слушаешь, — перебил мои мысли Афанасьев. И обнял меня как-то особенно аккуратно, я бы сказал, крадучись.
— Извините, — очнулся я, — задумался.
— Ну еще бы, — понимающе отозвался он, — устаешь небось смертельно. А выглядишь хорошо. И, главное, не растолстел. Ты же знаешь, это общая беда: кто бросает акробатику, того сразу разносит, как на дрожжах.
Я отшутился:
— Времени нет ни стареть, ни толстеть.
— Да-да, времени ни на что не хватало, — серьезно и задумчиво протянул старик. Взглянув на меня, он пояснил: — Вспомнил вот свою буйную молодость.
«Что буйную, это точно», — некстати подумал я.
А старик, не подозревая о моих мыслях, внезапно расчувствовался:
— Была у меня львица Пупа. Держал я ее так же, как ты, дома. Любил водить ее на поводке, даже в ресторан с ней ходил. А какой был лев! Цезарем звали. Они мне до сих пор снятся…
Он замолчал, чтобы скрыть подступивший к горлу комок. Воспоминания об ушедшей молодости, былом удальстве душили его, не давали возможности говорить. Чтобы не выдать свою слабость, Афанасьев отвернулся и украдкой вытер набежавшую слезу. Я хорошо понимал, что творится со стариком, ибо знал его историю. Молодость давно прошла, успехи понемногу забывались, а впереди ждали полное забвение и дряхлость. И мне вдруг стало жаль человека, который был готов раздавить меня, как комара. «Какой же я козел, — внезапно подумал я. — Ведь все мы когда-то состаримся, и я тоже».
Но передо мной сидел широкоплечий старец с мощными руками и крепкой шеей. Под жесткими кустистыми бровями скрывались лукавые глаза, не раз обманувшие тех, кто им доверялся. С некоторым усилием я вспомнил, что старик приехал ко мне вовсе не для того, чтобы вспоминать молодость. Именно ему предстоит решать: выделить мне деньги для завершения работы или расформировать аттракцион, а животных, которые считаются полностью не излеченными, расстрелять.
Впрочем, стоит ли так сгущать краски! Совершенно очевидно, что Афанасьеву невыгодно закрывать аттракцион. Более того, из его недавних намеков я понял: мне одному не справиться, значит, нужен опытный руководитель. Конечно же, он подразумевает себя! Ведь даже при беглом взгляде на лабиринт решеток, опутывающий цирк, он со своим опытом не мог не заметить, что здесь ведется большая работа. И интересует его не будущее аттракциона, а сегодняшний результат. Если результат есть, то будущее обеспечено. В том числе и будущее его, Афанасьева, почет, возрождение былой славы и авторитета. Руки старика подрагивали от вполне понятного мне волнения. Но он умело, с большой выдержкой, присущей пожилым людям, скрывал свое нетерпение.
После несколько затянувшейся паузы, словно стряхнув с себя печаль воспоминаний, Борис Эдуардович спросил:
— Ну, а как твои личные дела? Есть ли у тебя деньги?
Присутствие этого человека мучило меня. Мои чувства к нему постоянно менялись, и это выводило меня из равновесия. Чтобы разрядить обстановку, я решил отшутиться:
— Да вот они, мои личные дела и мои накопления!
И выдвинув ящичек серванта, извлек оттуда занятный документ. Это была расписка, где квартирная хозяйка подтверждала, что я полностью расплатился с ней за испорченную мебель красного дерева, ремонт квартиры и разбитый хрусталь. Протянув бумажку Афанасьеву, я, смеясь, добавил:
— Вот такой ценой и создаются лучшие полотна циркового искусства двадцатого столетия.
Афанасьев улыбнулся:
— Любишь кататься, люби и саночки возить! Зато теперь мне понятно, почему ты поселился в цирке. А расскажи-ка мне лучше, как тебе удается дрессировать тигрят, львят и прочих сволочат?
— С одной стороны, — ответил я, — успехи вроде бы ничего.
— Ничего — это пустое место, — перебил он и многозначительно посмотрел на блондина, уже несколько пришедшего в себя.
Не обращая внимания на их переглядки, я продолжал:
— А вот, с другой стороны, получается полная ерунда. Помощи от главка никакой. Денег не перечисляют. Реквизита до сих пор нет! Нормальной центральной клетки нет! Клеток для содержания животных не хватает! Все, что было деревянного, сожжено во время эпидемии микроспории, а нового не дают. Холодильника для хранения мяса — и то нет! Я уже не говорю о костюмах, о том, что звери ни разу не слышали оркестра и аплодисментов, не знают, что такое яркий свет, публика и прочие раздражители.
— Ну до этого-то еще далеко, — дружелюбно, но уверенно заявил Афанасьев. А Виктор Викторович согласно закивал.
— Да как вам сказать, — вскочил я. — Пойдемте, сами все увидите!
— Правильно! — обрадовался блондин, опасливо поглядывая в сторону львенка. Пойдем, посмотрим!
Подойдя к двери, я широко распахнул ее.
— Прошу вас.
Афанасьев развел руками, спрятал за бровями хитрый прищур глаз и, опираясь на палку, поднялся. Мы подошли к лестнице.
— А львенка-то, львенка забыли закрыть! — забеспокоился Виктор Викторович.
Как бы в подтверждение его слов, на лестнице немедленно появилась лопоухая голова Султана, глаза малыша озорно горели.
— Выскочил, выскочил, лови его! — закричал Виктор Викторович, прячась за Афанасьева.
Увидев меня, озорник рванулся вперед и, опрометью промчавшись мимо нас, скрылся за поворотом.
— Ничего-ничего, — успокоил я гостей, — он бегает за мной по всему цирку. Ему трудно спускаться здесь — лестница слишком крутая. Он сейчас обежит вкруговую этаж, спустится по соседней лестнице и встретит нас внизу.
— Он, что, вот так свободно гуляет по цирку? — изумился Афанасьев.
— Конечно, — подтвердил я. — А куда он денется?!
— А если кого загрызет или перепугает? — поежившись, спросил блондин.
— Что вы, Виктор Викторович, — улыбнулся я, — в цирке все давно привыкли к Султану. Он очень умный и привязчивый. Да здесь и не бывает никого, кроме моих служащих, пожарного с бухгалтером и директора.
Обойдя громадный кирпичный столб, к которому было приставлено старое пианино, мы увидели львенка. Султан дожидался меня возле вольера. Животные в клетках поднялись и заволновались, по опыту зная, что вслед за львенком покажусь и я. Увидев нас, львенок распластался на полу, опустив голову на лапы и плотно прижав уши. Круп его мелко дрожал, а задние лапы, подыскивая упор, нетерпеливо скребли пол. Львенок был готов броситься на меня из своей засады. Я хлопнул в ладоши, спугивая его, и Султан стремительно сорвался с места. Бочком-бочком он поскакал в сторону — искать новое «укрытие».
— Такие игры до добра не доводят, — рассмеялся Борис Эдуардович и, обращаясь к блондину, добавил. — Хотя очень забавны, правда? И для развития полезны.
— Пусть играет, пока мал, — сказал я. — В неволе еще насидится. Ему ведь год с небольшим.
— Годовалый лев — это хищник, — возразил Афанасьев, — который может натворить такое, что и представить трудно. И весит он уже килограммов восемьдесят-сто. Представляете, — старик круто обернулся к блондину, — вы входите домой, а на вас из-за шкафа прыгает сто килограммов!
Мы дружно рассмеялись. А Афанасьев перекрестился:
— Не хотел бы тебя видеть на смертном одре до выпуска аттракциона.
Я улыбнулся:
— А после выпуска можно?
— Да нет, уж, и после не надо! — дружелюбно произнес Виктор Викторович.
— Живы будем — не помрем, — отшутился я. — К тому же, когда сплю, я Султана запираю в другой комнате.
Афанасьев лукаво улыбнулся и, обращаясь к блондину, заметил, что оно и видно по моей мебели и постели.
Мне ничего не оставалось делать, как смутиться.
Львенок, устав от бесполезного сидения в засаде, поднялся и, вихляя задом, пошел к нам. Никто больше не играл с ним, и настроение Султана вконец испортилось. Но малышу не пришлось долго унывать: на пути он увидел полоску бумаги, которую шевелил неизбежный цирковой сквознячок. Забыв обо всем, Султан ринулся в атаку. Он прыгнул на бумажку, поймал ее лапами и вдруг… приклеился. Добыча оказалась липучкой для мух, оброненной уборщицей. Львенок попятился и замахал лапой, но не смог отделаться от противной ленты. Он тряс лапой, рычал и крутился. Но все его усилия были тщетны. Наконец львенок сел, поджав хвост. И тут же вскочил и бросился наутек: вредная лента теперь висела на хвосте, шелестела и не отставала. Потеряв терпение, он укусил приставучую бумагу, и та залепила ему нос и глаз. Султан испуганно посмотрел на меня. Мы разом грохнули: вытаращенный глаз львенка выражал настоящий ужас. Вдоволь нахохотавшись, я подбежал к бедолаге и помог ему освободиться.
— Ионис, принеси, пожалуйста, теплой воды, — обратился я к служащему. — Надо отмыть ему мордочку и хвост.
Придя в себя после пережитого кошмара, Султан несколько раз провел лапой по морде, облизнулся и вдруг, забыв обо всем, схватил меня зубами за штанину Я пошел вперед, волоча львенка за собой, пока тот не отцепился. Афанасьев и блондин весело хохотали.
— Дети есть дети, — извинился я и снова позвал Иониса.
— Мы здесь, — откликнулся служащий.
Оказывается, он преспокойно сидел рядом с нами и кормил из бутылочки двух тигрят.
— Ну, ты даешь! Я же просил тебя принести воды, а ты взялся кормить.
Ионис поднял голову и, не вынимая соски из пасти тигренка, вцепившегося одной лапой в бутылку, а другой в руку своего кормильца, ответил со счастливой улыбкой:
— Когда я ем, я глух и нем.
И с материнской нежностью посмотрел на чмокающих тигрят. Он обожал своих сосунков и, если подошел час кормления, бросал все, даже срочные дела. Тяжело вздохнув, он с неохотой поднялся и понес тигрят на конюшню.
Провожая служащего взглядом, Виктор Викторович спросил:
— А как работает Ионис?
— Отлично, — ответил я. — Трудолюбив, безотказен и, что самое главное, ему ничего не нужно повторять два раза. Знает, что, кроме него, никто работу не выполнит. Деревенский парень, еще не испорченный цивилизацией и работниками профсоюзов.
— Тогда тебе повезло, — сказал Афанасьев. — Теперь легче найти преподавателя с дипломом, чем рабочего, согласного за гроши ухаживать за животными, спать в вагонах и годами не бывать в родном городе. Да-а-а! Настоящие работяги теперь редкость. Что поделаешь, люди стали стремиться к знаниям, благо наша Родина щедра и богата. Вот тебе, например, государство сколько средств отпустило на аттракцион? А? — И он победоносно посмотрел на блондина: вот, мол, куда я завернул! — А сколько ты пустил на ветер? И никакого спроса! Богата матушка Русь. Берите! Проматывайте! Вот в наше время за такие вещи могли крепко наказать.
Увидев, куда гнет старый хрыч, я не сдержался:
— Что верно, то верно, Борис Эдуардович. Родина наша щедра и богата. И деньги мотает без всякого смысла. Помнится мне, что в свое время вы получили от немцев готовый аттракцион, а ведь создать собственный было бы гораздо дешевле. Только нет у нас хорошего хозяина, строго следящего за утекающими рублями. Да что там рубли — сотни тысяч выбрасываются кошке под хвост. Ни один частник не допустил бы такого хаоса, безобразия и бездарной траты средств. Вот вам мой случай. Сколько времени я сижу?! А? Сколько заплачено за лечение животных?! Сколько погибло реквизита и оборудования?! Кто подсчитает убытки от гибели моих тигров? А разве погибло бы столько животных, если бы меня своевременно перевели из холодного сарая? Разве погибло бы столько животных, если бы кто-то не поторопился прислать мне тигрят, не прошедших карантин и зараженных лишаем? А может быть, кто-то нарочно прислал этих тигрят именно мне?! Спасибо, что хоть репетирую. Меня в цирк-то из сарая перевели, только когда вмешались прокурор и Общество защиты животных. А то вам не пришлось бы сегодня ничего увидеть, все погибло бы в лютый мороз. Я вам скажу, одни только проволочки решений обходятся в сотни и даже тысячи рублей! Я потерял минимум год, простояв без дела. Зато едет одна комиссия за другой!
Афанасьев предостерегающе поднял руку и перебил меня:
— Надеюсь, эта комиссия последняя.
В его голосе мне послышалась скрытая угроза.
— Дай-то Бог! — парировал я. — Боюсь, мне придется приглашать еще одну комиссию — из ЦК партии. Там скорей разберутся в причинах неудач и разбазаривания государственных средств.
Сыр-бор разгорался не на шутку. Задетый за живое, я готов был высказать старику все, что знал о его «рачительном» отношении к государственным средствам, а заодно просветить в этом плане блондина, жадно вслушивающегося в нашу перепалку. Но в этот момент из-за пианино высунулась любопытная мордашка. Прижав огромные уши-лопушки, Султанчик крался к нам, неуклюже прячась за широкой ножкой инструмента. Взглянув на львенка, Афанасьев подавил гнев и сказал примирительно:
— Ладно, старик, не кипятись! Все будет хорошо. У тебя вон сколько радости, а ты хандришь. Где там твой Ионис? Пора бы уже начинать. Что у вас там готово?
— Что готово?! — Я все еще продолжал злиться. — Могло бы вообще ничего не быть, если бы я не тратил личных денег, если бы не затрачивал нечеловеческих усилий. Если бы исполнял директивы главка вроде той, что требовала расстрелять группу!
— А что, была такая директива?! — ахнул Афанасьев.
Глядя на него, я готов был поверить, что старик впервые слышит о подобном распоряжении. Но ведь оно не могло пройти мимо него. Такие документы регистрируют и визируют именно инспектора по жанрам. Значит, врет?
— Ты же знаешь, в цирке все держится на инициативе артиста, — примирительно сказал Афанасьев. — Стоит ли повторять старую истину?
— Да, но сколько же можно?! Когда наконец артист будет заниматься творчеством, а не бороться с бюрократизмом?!
— Э-э-э! — протянул Афанасьев, многозначительно подняв брови. Мол, никогда, на наш век хватит.
А к нам уже спешил Ионис. Увидев служащего, Султан понял, что его сейчас отведут домой, и настроение его опять испортилось. Он заглядывал мне в глаза и морщил нос, словно прося оставить его с людьми.
— Надо, Султанчик, надо, — как человека, уговаривал я львенка. — Забери его, Ионис, и бегом назад. Пора начинать. А вас, — обратился я к гостям, — прошу в зрительный зал.
— Михалыч, надо загонять тех, кто на манеже? — спросил Ионис.
— Да-да, прими всех в клетки, оставь только Тайфуна и Жанну. Потом выпускай восьмерку крупных. Дальше готовь пантеру и гепарда, я потом скажу, когда их пускать. Когда будешь гнать Жанну, смотри за Тайфуном, что-то не нравится мне, как он на нее стал бросаться. Самец, а угрожает всерьез. Одним словом, смотри в оба. Шланг протянут? Напор воды хороший?
— Четыре атмосферы, — ответил Ионис и подмигнул, как бы говоря: «Брось волноваться, все будет хорошо!»
Я забежал в гардеробную, достал из сейфа ракетницу и наган. Взял венский стул, трезубец, арапник. Выдохнув «Господи, помоги!» и ощутив острую боль в желудке, я пошел на манеж. Ионис был уже готов. Дежурный с вахты стоял на шланге. На манеже гуляли тигры — только те, которые любили или терпели друг друга. Я старался казаться спокойным, но мое волнение немедленно передалось животным. Удивленно озираясь на меня, они быстро заняли свои места. Мне не понадобилось даже хлопать бичом, как это бывало обычно. Звери нервничали, а я, стараясь успокоить их, был особенно дружелюбен. Я подзывал их, называя ласковыми именами, сюсюкал с ними. Животные, привыкшие к моей строгости, насторожились еще больше.
Поняв наконец свою ошибку, я щелкнул арапником и крикнул:
— Давай Багиру!
Ионис отозвался:
— Пошла Багира! Багира идет!
Раздалось шипение, сменившееся специфическим кашлем и протяжным «а-у-у», и тигрица вошла в туннель. Резко лязгнул металлический запор. Я ждал ее, одновременно сжимая в руке наган и венский стул, направленный ножками в сторону хищницы. Багира на долю секунды задержалась у порога, огляделась, как бы оценивая обстановку, и только после этого пошла на свое место. Легкая, но напряженная походка зверя выдавала коварство замыслов. Я улыбнулся при мысли, что читаю намерения Багиры, как раскрытую книгу. Подходя к тумбе, тигрица еле сдерживалась, чтобы не броситься на меня. Но затем общее тревожное настроение передалось и ей, и Багира грациозно вспрыгнула на свое место. Удостоив меня свирепым взглядом, она округлила шею и показала клыки, при этом ужасно сморщив нос и топорща усы. Я опустил стул. Мне были слишком хорошо знакомы ее повадки, чтобы опасаться этой пустяковой угрозы.
— Ионис, выпускай следующих! — крикнул я, а сам подумал: «Плохая это примета, когда все идет хорошо. Каково будет продолжение?»
Но поспешил отогнать дурные мысли и распорядился:
— Продолжаем. Давай гепарда!
Ионис изумленно поднял брови. Одними губами он прошептал: «Куда ты торопишься? Животные плохо сведены. Сам ведь говорил, что соединять их еще рано! Зачем это нужно?»
Но я был настроен решительно.
— Давай, Ионис, все будет о'кей, — и подмигнул ему.
Ионис насупился и нехотя открыл дверь тоннеля. Подталкивая гепарда, он мрачно подгонял:
— Да иди же, иди!
Гепард отказывался идти, ложился и рычал, тараща свои громадные глаза. Наконец он поддался понуканиям Иониса и опрометью выскочил на манеж. Но в панике метнулся совсем не туда, куда следовало. Громко мяукнув, гепард помчался под тумбами, на которых сидели тигры. Парис и Ампир сорвались со своих мест и, не долго думая, кинулись на наглеца. От неминуемой гибели гепарда спасла лишь врожденная спринтерская скорость. «Если дурак, то это надолго», — мелькнуло у меня в голове, когда я увидел, что, поравнявшись со своей тумбой, гепард резко развернулся и побежал обратно, навстречу тиграм. Два полосатых исполина, мешая друг другу, рванулись за ним, путаясь в ножках тумб и реквизите. При виде тигров гепард вновь развернулся и опрометью кинулся на свое место. Не добежав каких-нибудь полметра, он поскользнулся и, подцепленный Багирой, упал на бок. Передняя лапа его застряла между прутьями клетки.
Выставив вперед венский стул и паля из нагана, я кинулся к бедолаге. Выстрел отпугнул тигров и согнал с тумбы Багиру. Животные, до того невозмутимо сидевшие на своих местах, испугались грохота, соскочили и сбились в кучу. Гепард вскочил и на трех лапах поскакал к тоннелю, где и был принят Ионисом.
— Ну и ну! — произнес блондин.
— Это только начало, — мрачно сказал Афанасьев. — Посмотрим, что будет дальше!
Я сделал вид, что не слышу этих реплик, и распорядился:
— Ионис, посмотри, не надо ли вызвать врача. А мы пока продолжим просмотр.
— Да ничего страшного, — отозвался служащий. — Он уже наступает на лапу. Напугался только!
Немного успокоившись, я стал готовиться к выполнению первого упражнения. Заключалось оно, в том, что я, здороваясь по порядку с каждым животным, касаюсь пальцами его носа. Звери же реагируют на это по-разному: кто рычит, кто огрызается, кто машет лапой.
Я подошел к сидевшему с краю Цезарю. Лев охотно подставил носи сморщился. Я легонько коснулся громадного влажного носища. Следующим был Антей. Едва завидев мою руку, он протестующе отшатнулся и приподнял лапу. Оценив серьезность угрозы, я пожал плечами и, сказав: «Не хотите — как хотите», двинулся дальше. Обойдя по очереди всех тигров, рычавших, но терпевших символическое прикосновение к носу, я приблизился к Багире. Дотронуться до ее морды, разумеется, не представлялось возможным. Я громко произнес:
— Позвольте ваш носик!
Протянув руку, я незаметно щелкнул пальцами, что служило сигналом к подаче голоса. И Багира отозвалась: по залу разнесся неимоверный по силе звук. Тигрица замахала лапами и закрутилась на месте. Я же, сделав вид, что после такого вопля не желаю иметь с ней дела, небрежно махнул рукой и двинулся дальше. Продемонстрировав свою злость, Багира села, сморщив нос и растопырив усы. Получилось именно то, чего я добивался, — она смеялась.
Афанасьев даже подскочил.
— Вот это да! Вот это сценка! — прокричал он. — Ты можешь это повторить?
— Конечно, могу.
— Неужели получится?!
— Разумеется, — ответил я, — это же не импровизация. Это дрессура.
— Тогда повтори, — завелся Афанасьев. — Неужтоправда?!
Присев на край стула, он всем корпусом подался вперед. А я вдруг увидел, что старик не ищет возможности уличить меня во лжи. Наоборот, он жаждет убедиться в моей правоте.
Я показал сценку с Багирой еще раз. Потом еще. Афанасьев хохотал от всей души и, толкая спутника в бок, повторял:
— Смотри, Виктор, что парень творит! Тигры и львы у него играют определенные роли. Просто невероятно! Это же новое слово в дрессуре! — И, обращаясь ко мне, вновь просил: — Вальтер, ну, пожалуйста, покажи еще раз!
— Борис Эдуардович, — наконец взмолился я, — давайте пойдем дальше. Впереди еще много трюков, и большинство из них игровые.
— Да ну, откуда много?! — заерзал на стуле Афанасьев. — Ладно, показывай.
— А вот вам добавка к первой комбинации! — объявил я.
И сделал шаг в сторону сидящего с опущенной головой флегматичного Париса.
— Пожалуйте ваш носик! — сказал я, протягивая руку.
Тигр немного отодвинулся и задрал голову. Пытаясь дотянуться до его носа, я приблизился к Парису почти вплотную. Не долго думая, тигр ударил меня по плечу. А я, как говорят у нас в цирке, «принял апач», то есть сымитировал падение. Размахивая занесенным над головой арапником, я неудержимо «падал» в сторону Ампира. Схватив плеть, Ампир вырвал ее у меня и стал безжалостно трясти. Создавалось впечатление, что один тигр заступается за другого; не дает бить соседа. Я вцепился в арапник и стал тащить его на себя. Тогда Ампир подтянул меня к себе поближе и обнял. Бросив арапник, он наложил мне на плечи вторую лапу и стал, как бы успокаивая, облизывать мою голову. Афанасьев и блондин замерли.
Краем глаза я видел, что Багира, переминаясь с одной лапы на другую, ищет упор для прыжка.
— Багира, не хохми! — прикрикнул я, силясь высвободиться из цепких объятий Ампира.
— По-моему, — неуверенно произнес Афанасьев, — тигр его поймал.
— Конечно, поймал! — испуганно выдохнул блондин.
— Воду! Дайте воду! — закричал старик и, тяжело опираясь на палку, стал пробираться к манежу, чтобы оказать мне помощь.
Блондин кинулся вперед. Но споткнулся и упал между рядами, крепко ударившись локтем о ручку кресла. Стараясь перешагнуть через своего неловкого коллегу, Афанасьев наступил на него.
Лишь заметив, что стоявший с брандспойтом вахтер никак не реагирует на происходящее, гости наконец поняли, что им показывают трюк. И трюк, достойный похвалы.
— Фу ты, черти окаянные, до смерти напугали, — напряженно рассмеялся Афанасьев. — Так и инфаркт получить недолго.
Он стоял расстроенный и озадаченный. Пальцы его рук нервно тряслись. Я никогда не видел, чтобы человек был так поражен цирковым зрелищем. А Ампир все продолжал облизывать мою голову, старательно удерживая меня могучими лапами. Притворяясь, что не могу вырваться, я приговаривал: «Да отпусти ты меня, отпусти, слюнтяй несчастный!» И наконец, сжалившись над Афанасьевым, приказал:
— Хватит, Ампир! Ты и так комиссию перепугал!
Тигр неохотно отпустил меня. А я, повернувшись к нему спиной, объяснил гостям:
— Это промежуточный трюк из первой комбинации. Так что не волнуйтесь, Борис Эдуардович. Все в порядке.
Афанасьев кивнул и едва выговорил:
— Да… да… конечно… Понимаю…
Смертельно бледный, он тяжело опустился в кресло.
Блондин встревоженно спросил:
— С вами все в порядке, Борис Эдуардович?
— Со мной-то да, — ответил Афанасьев. — А вот этот парень, — старик трясущейся рукой показал на меня, — недопустимо лихачит. Такие укротители гибнут, как мухи, успев поработать два, от силы три года.
— Да полно, Борис Эдуардович, — извиняющимся тоном сказал я, — на этом трюке все попадаются.
Афанасьев криво ухмыльнулся и проворчал:
— Да уж… «Купил» ты меня, пацан… Ну показывай, что там у тебя еще. — Он поосновательней устроился в кресле, видимо, дав себе слово ничему больше не удивляться.
Выбежав на середину манежа, я поднял палку на уровень плеча и позвал Багиру. Та прижала уши и оскалилась. Я щелкнул арапником. Тигрица вновь не подчинилась. Я сделал решительный выпад в ее сторону, и она прыгнула. Но что это был за прыжок! Вместо того чтобы перепрыгнуть через подставленную палку, Багира кинулась в атаку. Меня обдал фонтан пыли и опилок, а тигрица-людоед оказалась почти рядом. Афанасьев и блондин вскрикнули. А Багира, озадаченная тем, что я не шевельнулся, резко затормозила у самых моих ног. Мое же «олимпийское спокойствие» объяснялось просто: я не ожидал нападения.
— На место! — как ни в чем не бывало скомандовал я.
И тигрица, повинуясь приказу, затрусила к своей тумбе. Я тут же снова подозвал ее и заставил прыгнуть через палку.
Афанасьев восторженно произнес:
— Молодец! — И стал объяснять блондину, как важно уметь настоять на своем и не дать тигру почувствовать собственную силу. — Он делает это профессионально. Откуда это у пацана? У них же в роду не было дрессировщиков!
Тем временем я сделал шаг назад и, подняв палку над головой, громко и четко произнес:
— Багира, ко мне!
От неожиданности Ионис даже крякнул.
— Что ты делаешь?! — отчаянно зашептал он. — Безумец! Это же трюк Ампира!
Но было уже поздно. Тигрица на мгновение подалась назад и замерла. Этот прыжок ей предстояло сделать впервые. Я подбодрил ее:
— Ай браво, Багира! Ап!..
Тигрица сошла с тумбы и, нервно перебирая лапами, прижалась к опилкам. Ионис судорожно вцепился в брандспойт, а я повторил:
— Багира, ап! Ну, смелее!!
Трудно сказать, кому я адресовал это «смелее» — себе или тигру-людоеду. Краем глаза я увидел перепуганного, но предельно собранного Иониса. В голове мелькнуло: «Этот не подведет! Не успеет Багира броситься, как он собьет ее — струя крепкая, через весь манеж бьет». Я невольно усмехнулся: сколько раз придется зрителю из первых рядов купаться вместе со мной!
Тем временем тигрица прыгнула. Она, словно вихрь, пронеслась так высоко, что мне даже не пришлось приседать. Но Багира оставалась Багирой. В прыжке она попыталась схватить меня лапами, отчего ее тело закрутилось, повернувшись на 180 градусов.
— Полпируэта!!! — раздался из темноты зала восторженный выкрик Афанасьева. — Этого не может быть!
Но мне сейчас было не до похвал: я еще находился в опасной близости от Багиры. Упав на землю, она подскочила ко мне почти вплотную. Но я воспользовался недавней находкой не шевельнулся, лишь опустил палку. И, не давая тигрице опомниться, повернулся к ней спиной. Висевшее передо мной зеркало обеспечивало полный обзор, к тому же, нарвавшись однажды, Багира предпочитала сзади не нападать.
Ошеломленная моей дерзостью, тигрица не сводила с меня глаз. Я понял, что она боится чего-то неизвестного, какого-то нового подвоха. Повернувшись к Багире лицом, я спокойным голосом похвалил ее и отправил на место и только после этого перевел дух.
Афанасьев стоял, опираясь на палку. Челюсть его отвисла. Какое-то время он не мог произнести ни слова. И, вдруг старика словно прорвало: выражения восторга посыпались из него, как из рога изобилия. Он горячо объяснял блондину, что такое полпируэта. Говорил, что такой прыжок никогда не делали хищники — да еще с пола, да еще через стоящего дрессировщика.
— Нет, правда, — не мог успокоиться старик, — я просто не поверил своим глазам! Ай да Вальтер! Вот это молодчина, из молодчин — молодчина!
— Комплименты всегда приятны, — улыбнувшись, сказал я и, водрузив в центре манежа тумбочку, подозвал к себе Ампира.
Ленивой походкой Ампир подошел ко мне и поставил на тумбочку передние лапы. Я поднял палку. Тигр присел и, как только я произнес «прыжок», Ампир прыгнул, сделав в воздухе полный поворот вокруг собственного хребта.
— Пируэт! Пируэт во время прыжка! — закричал Афанасьев. — Это безумие! Я не верю своим глазам! Как ты этого добился?!
— Говорят же «хочешь жить — умей вертеться», — отшутился я. — Вот мы и вертимся… вокруг собственной оси!
Все засмеялись.
— А теперь покажу еще один игровой трюк, смотрите!
Между двумя высокими тумбами я поставил две маленькие, на которые передними и задними лапами встал Цезарь. Повернувшись к нему спиной, я сделал вид, что двигаю большую тумбу, а сам отставил ногу назад, провоцируя льва коснуться меня. Не выпуская когтей, Цезарь стал подбивать лапой мою ягодицу. Я развернулся, изображая, что собираюсь дать ему щелбан, и лев немедленно ударил меня в плечо. Я притворно отлетел в сторону и упал. Лев затоптался на тумбочке, собираясь спрыгнуть и принять участие в игре. Но я сквозь смех сказал:
— Стоять, Цезарь, стоять, — и в знак примирения протянул ему руку.
В ответ Цезарь дал мне свою громадную лапу, и мы обменялись рукопожатием. Потом я обнял шею льва, а Цезарь лизнул меня в щеку. И хотя, как уже упоминалось, язык хищника больше всего напоминает терку, я сделал вид, что мне очень щекотно и расхохотался. Затем, словно шепча что-то тайное, я тихонько подул Цезарю в ухо. Лев замотал головой, а я тем временем незаметно сунул ему под нос пропитанную духами ватку. Цезарь сморщился, задрал голову, высунул язык и, оскалившись, чихнул. Афанасьев с блондином пришли в полный восторг: ведь со стороны казалось, что мы с Цезарем тихонько обсуждаем что-то чрезвычайно пикантное и по очереди смеемся.
Показав гостям эту забавную миниатюру, я подозвал леопардов. Оба красавца — черный и пятнистый — легко вспрыгнули на большие тумбы. Подвинув еще две тумбы, я пригласил на них тигров. Таким образом, Цезарь оказался как бы внутри живого креста. Ап! — и все хищники через льва прыгнули навстречу друг другу. Тигры пролетели над самой головой Цезаря, леопарды — «этажом выше».
— Одновременный перекрестный прыжок, — прокомментировал Афанасьев.
— Обалдеть можно! — отозвался блондин, не заметив, что употребил словечко, не подобающее должностному лицу. — Это тоже новшество?
Старик авторитетно разъяснил:
— Сложнейший трюк, требующий высокой дисциплины. Это бесподобно!
Прислушиваясь к восторгам высокой комиссии, я ухмылялся про себя и готовился поражать гостей новыми чудесами.
Вновь подозвав Багиру, я уложил ее рядом с Жанной и несколько раз подряд заставил тигриц, люто ненавидящих друг друга, синхронно перекатываться с боку на бок, то есть делать пируэты на полу.
Затем по моей команде Жанна села на задние лапы, а Багира прыгнула через нее. Когда же я заставил обеих тигриц попеременно, словно играя в чехарду, прыгать друг через друга, блондин совершенно по-детски воскликнул:
— Да они же у него совсем как дрессированные собачки!
— И правда, как собачки, — согласился Афанасьев.
Рассадив животных по местам, я попросил Иониса подать ренское колесо. Но тот неожиданно отказался.
— Как я тебе его подам? Вахтер ушел — кто будет на брандспойте стоять? Вон смотри, Багира, стерва такая, с тебя глаз не сводит. Иди сам!
Я растерялся. Уйти с манежа, оставив крупных хищников в одной компании с мелкими, было крайне опасно. К тому же, когда открывается шибер, звери, уставшие от репетиции, норовят поскорее вырваться из клетки и разбежаться «по домам». А тут еще и я уйду! Может получиться такая драка, что не дай Бог!
Я еще размышлял, как же мне поступить, когда вдруг услышал голос Афанасьева:
— Говори, что надо делать!
И старик решительно скинул пиджак. Неожиданно для себя я ответил: «Спасибо, я сам!» и шагнул в сторону двери. Взявшись за шибер, я рявкнул:
— Всем сидеть! Сидеть!!! Место! — И, прежде чем хищники поняли, что дверь открылась, втолкнул в клетку ренское колесо.
Секунда — и я вновь на манеже. Столкнув с места тяжелое колесо, я для быстроты вскочил в него и, несколько раз перевернувшись, направил его в центр арены. Животные, не привыкшие видеть, как я кувыркаюсь вниз головой, занервничали. Багира приготовилась к прыжку. Но я уже обеими ногами стоял на полу и уверенно распоряжался:
— Спокойно, ребята! Цезарь, в колесо! Ампир, наверх! Живо!
Цезарь занял свое место внутри снаряда. Ампир вспрыгнул сверху.
— Ватан, ко мне!
Я не успел еще договорить, а пантера уже прыгнула ко мне на руки. Я посадил Ватана на колесо «задом наперед», то есть головой в противоположную от тигра сторону.
— Алле! — И колесо покатилось.
Цезарь «управлял» им изнутри. Ему помогал Ватан, а Ампир тем временем пятился назад. Я еще никогда не репетировал этот трюк при всей группе. Но сегодня решился продемонстрировать его полностью. Вынув из кобуры наган, я вошел в колесо и, с трудом удерживая оружие в руке, стал вращаться вместе с хищниками. Колесо катилось медленно, а когда я оказался вниз головой, остановилось совсем. Искоса следя за Багирой, я позвал «на помощь» Байкала. Зная, что его ждет кусочек мяса, тигр не заставил себя ждать. Встав на задние лапы, он подтолкнул снаряд, и колесо благополучно пересекло арену.
Кувыркаясь в колесе, я не спускал глаз с Багиры, а сам думал: «Интересно, что делает Афанасьев? Мне же его сейчас не видно: Вот два зверя! Только Багира постепенно поддается укрощению, а этот хитрит, притворяется, показно реагирует на трюки, а сам строит какие-то планы, расставляет свои сети!»
Закончив трюк, я взглянул на Афанасьева. Он не успел отвести глаза, и во взгляде старика я прочел зависть и нетерпение.
— Ну, как вам трюк, Борис Эдуардович? — поинтересовался я.
— Великолепный, — медленно произнес он и сделал паузу. — Только я предложил бы сделать два или даже три ренских колеса. И посадил бы на них разных животных по группам. На одних можно работать с мелкими хищниками, а на других с крупными.
— Это идея, — ответил я. — Только большие хищники выглядят эффектнее. Их лучше видно.
— Это нужно проверить, — вдруг вмешался блондин. — Если ты согласен, давай сделаем для начала два колеса. Я помогу, чем надо.
Разумеется, я не признался, что уже давно заказал второе колесо, и радостно вскликнул:
— Вот это здорово! Только не знаю, как их фиксировать на одном месте. Может быть, вы подскажете, Борис Эдуардович?
— А зачем их фиксировать? — удивился Афанасьев.
— Чтобы использовать колеса вместо больших традиционных тумб. Мне хочется, чтобы хищники прыгали с одного колеса на другое!
Поняв, что проболтался, я прикусил губу. Догадавшись, что его «свежая идея» давно пришла мне в голову, Афанасьев проглотил обиду и дружелюбно ответил:
— Это не проблема. Закажем в конструкторском бюро. Предложат тебе сразу несколько вариантов. Твое дело — выбрать и утвердить. — Он вдруг увлекся. — Особенно если обратиться на авиационный завод. Там такие мастера! Сделают тебе колесико из легкого металла, на высоком профессиональном уровне, с высокой культурой обработки. Все заиграет, заблестит, засветится.
— А это дорого? — спросил я, скрывая внутреннее ликование за озабоченным тоном. И как я сам не додумался?! Привык все делать самостоятельно! А ведь, действительно, можно сделать так, что колеса будут сиять в темноте.
— О деньгах забудь, — покровительственно ответил Афанасьев. — Теперь это не твоя забота. Деньги найдем. Для тебя главное — твои достижения, твои авторские трюки.
— Тогда еще один авторский трюк! — объявил я.
Одного за другим подозвав к себе тигров, я уложил их рядом друг с другом. У моих гостей разочарованно вытянулись лица: ничего себе авторский трюк традиционный «ковер»! И в этот момент, крикнув короткое «ап!», я поднял всю восьмерку на задние лапы. Выстроившись в шеренгу, тигры пошли вперед.
Афанасьев был окончательно сражен. Он вставал и садился, вставал и садился.
— Этого не делали даже лучшие дрессировщики мира! — наконец воскликнул он.
Тут, извинившись, что не встретил гостей лично, в зал вошел Николаев. Присутствие директора еще больше ободрило меня. И на радостях я показал, как восемь тигров одновременно прыгают через меня.
— Этот трюк еще не готов, — пояснил Николаев. — Сейчас тигры прыгают с тумб, а в дальнейшем будут отталкиваться прямо от пола.
— Боюсь, что тогда над Вальтером нависнет опасная туча, — двусмысленно пошутил Афанасьев.
Пришел черед продемонстрировать мой любимый трюк. Ватан, изображая нападение, прыгнул мне на грудь. Словно защищаясь, я подставил руки, и пантера, оттолкнувшись от них, сделала заднее сальто. Мы с Ватаном повторили упражнение несколько раз без перерыва — что называется, «в темп». Ватан прыгал вновь и вновь, пока я не наклонился. Тогда леопард вскочил мне на спину, оттуда перебрался на руки, и мы принялись ласкаться. Я дул в черную мордочку, трепал пушистые бакенбарды, а хищник блаженно скалился и прикрывал глаза.
Затем я усадил Ватана на оттянутую к стене трапецию. Ионис держал веревку, готовый по моей команде отпустить снаряд. Напротив Ватана, опираясь, словно на трамплин, на маленькую тумбочку, поместился Ампир. Я скомандовал: «Прыжок!», Ионис рванул за веревку, и трапеция с черной пантерой понеслась над манежем. Тигр прыгнул навстречу снаряду, перескочил через Ватана, а тот, долетев, приземлился на подвешенную высоко над ареной полку.
— Пассаж! — прокомментировал Афанасьев. — Этот парень ушел из акробатики в дрессуру и теперь собирается сделать акробатами хищников!
А я продолжал показ. То лежа раскачивался на свободной проволоке над шикарным «ковром» из льва и тигров, а в это время через нас с тумбы на тумбу прыгали оба леопарда. То верхом на льве лихо раскатывал по манежу, а затем носил зверя на собственных плечах, словно живой воротник. То тигр, как собачка, вился у меня под ногами.
Теперь Афанасьев с блондином уже не пытались скрыть своего восторга. Правда, после самых рискованных комбинаций старик, пытаясь скроить строгую мину, бурчал что-нибудь типа: «Ну это уж слишком, так они у тебя хребты переломают». Но, увлекшись очередным трюком, немедленно забывал о своей начальственной роли и смотрел на манеж с почти детским восхищением.
А я, радуясь вместе с гостями, подзывал то одних, то других животных и показывал все новые и новые трюки.
Но понемногу я стал замечать, что Афанасьев все больше нервничает. Он то и дело приподнимался, махал в воздухе палкой, ежеминутно вытирал платком потную шею.
Наконец, выбрав подходящий, как ему показалось, момент, он встал и громко произнес:
— Это чудо!
Его поддержали Николаев и блондин.
— Молодец, Вальтер! — продолжал. Афанасьев. — Что и говорить, молодец! Но на первый раз, — и он повернулся к Николаеву, — я думаю, хватит. Мы устали.
И посмотрел на блондина. Тот немедленно поднялся и засуетился.
— Конечно, конечно! — без особого энтузиазма согласился он. — Отдохните, Вальтер. Вы с Ионисом молодцы. И ваши звери тоже молодцы.
Ионис опустил брандспойт и, ничего не понимая, уставился на меня. Его недоуменный взгляд отчетливо вопрошал:
— Как это — хватит? Ведь только начали?
Я тоже растерялся и попробовал возразить:
— Но, Борис Эдуардович, я же не все показал…
Афанасьев, как кролика, пригвоздил блондина своим тяжелым, не терпящим возражений взглядом и ответил:
— Мы уже получили представление. Нам все понятно.
— Вам понравилось, Борис Эдуардович? — пришел мне на выручку Николаев.
Старик сделал загадочное лицо, но его спутник вдруг горячо заговорил:
— Нам все очень понравилось. Просто мы с поезда, не завтракали. А Вальтер, небось, до вечера будет репетировать. Вон у него сколько зверей. Если с каждым заниматься по часу — и то двое суток нужно.
— Нравится, конечно, нравится, — вмешался Афанасьев, — хотя о многом, Вальтер, нам с тобой нужно подумать и поговорить, многое обсудить в деталях. И вообще, надо увидеть все и только потом делать выводы.
— А лично мне очень, очень нравится, — запальчиво сказал блондин, — и я буду с восхищением говорить о ваших достижениях в Москве. Мы еще разберемся, что там о вас докладывают и кому охота морочить голову начальству! Но теперь я на вашей стороне.
Он хотел добавить что-то еще, но Афанасьев потянул его к выходу.
Пробираясь между рядами, старик зацепился полой пиджака за ручку кресла и очень серьезно произнес:
— Попался я.
Я отлично понял его и втайне усмехнулся.
— Вальтер Михайлович самого главного не показал, — жалобно заныл плетущийся сзади Ионис. — У нас еще много трюков.
Я жестом попросил помощника помолчать. В голове крутилось: зачем Афанасьев остановил репетицию? Что гости собираются предпринять? Какой такой вопрос надо обсуждать со мной в деталях?
Мы вышли во двор. Осенний холод продрал меня до костей. И неудивительно: после репетиции меня можно было выжимать. Рубашка прилипла к телу. Лицо и руки облепили опилки. Кожаная куртка давила на плечи и грубым швом натирала потную шею.
Обернувшись, я увидел, что Ионис отвел в сторону блондина и что-то ему нашептывает, а тот понимающе кивает, а иногда возмущенно качает головой. Я догадался, что умница литовец жалуется на искусственно создаваемые нам трудности.
Делая вид, что эта тема мне неприятна, я сказал:
— Ионис, перестань плакаться! Комиссии не интересны наши беды. У нее другие задачи.
Ионис прекрасно понял меня и с возмущением выпалил:
— Как это — не интересны?! Они уедут в Москву, а нам опять ловить собаки воровать лошадей?!
Тут мой служащий скорчил такую мину, словно, сам не ожидая, выболтал святую тайну. Николаев же покраснел, будто его ошпарили.
— Как красть лошадей? Как ловить собак? — не понял блондин.
— Видите ли, — пояснил я, — были у нас здесь такие черные дни, когда хищники неделями голодали.
— Да и сейчас не лучше, — к возмущению Николаева соврал Ионис.
Я посмотрел на директора цирка. Он всячески подавал мне знаки, чтобы я прекратил этот дурацкий разговор.
— Ты не прав, Ионис, — сказал я. — Товарищ Николаев старается изо всех сил, да толку мало. В городе постоянные перебои с мясом.
— Дай ты гостям отдохнуть! — не выдержал Николаев. — Вот смола, пристал со своим мясом! Борис Эдуардович, Виктор Викторович, пойдемте, я все объясню.
Не слушая его, блондин возмущенно спросил:
— Как перебои с мясом?! А нам почему не сообщали?!
— Ионис, дорогой мой, — подмигнул я служащему, — пора кормить животных.
— Ладно, покормлю, — обиженно согласился Ионис и скрылся на конюшне.
Кажется, он не понял, почему я напоминаю ему о его обязанностях. Ионис очень гордился тем, что никогда ничего не забывает и не получает замечаний:
— Иди, иди, Ионис, — мягко повторил я.
— Сообщали, и много раз сообщали, — горячился между тем Николаев. — У нас хищников без малого пять десятков голов, а главк даже деньги на корма не перечислял. А вас, вот видите, и поставить об этом в известность не сочли нужным. И что Вальтеру делать оставалось, если не было в городе мяса — и все тут. Для детских садов и то не было! Хотя на кой черт детским садам мясо?!
Увидев, что директора заносит, я счел своим долгом вмешаться.
— Коля, я кивнул на Николаева, — сто раз ходил ко второму секретарю обкома. А тот заявил, что животных надо отправить из Иванова.
Наши гости искоса взглянули друг на друга, и я вдруг понял, что они полностью в курсе наших проблем.
— А почему ходите ко второму секретарю, а не к первому? — задал неожиданный вопрос блондин.
— Потому что за обеспечение отвечает второй, — терпеливо, как ребенку, объяснил Николаев.
Афанасьев пошамкал губами и, дернув бровью, протянул как-то неопределенно:
— Да-а-а, времена… Ну, что делать? Разберемся и с секретарем. — И повернувшись ко мне, закрыл тему: — Пойдем, дорогой мой, посмотрим на твоих животных.
И мы пошли на конюшню.
Теснясь в коридорчиках между клетками, мы добрались до конца тигрятника, по дороге осмотрев всех животных. Виктор Викторович вышел из этого лабиринта бледный. Близость хищников, в ожидании кормления мечущихся по клеткам и бьющихся о решетки, напугала его.
— Ну, ты и нагородил, — сказал Афанасьев. — Черт ногу сломит в твоем хозяйстве.
— А как же? — ответил я. Смешанная группа. Все должны видеть друг друга. Я еще сюда лошадь поставлю, чтобы хищники ее видели, а она — их.
— Лошадь — это замечательно, — задумчиво протянул Афанасьев. — Я пытался свести лошадь со львами, но львица убила ее.
Вместо ответа я крикнул в пространство:
— Ионис! Пора кормить!
— А вы что же, собаками кормите? — вдруг забеспокоился блондин. — Как же вы можете, Вальтер Михайлович?!
— А я не смотрю. Это работа Иониса. Он мужик крепкий.
Ионис, хорошо слышавший наш разговор, отозвался из темноты:
— Вальтер, что льву давать? Живой корм или мясо?
И не успел я обрадоваться понятливости моего помощника, как блондин завопил, прижимая к груди портфель:
— Не надо живой корм! Не надо, умоляю вас! Дайте мясо!
— Давай мясо, раз гости просят, — распорядился я, в знак одобрения незаметно поднимая большой палец, — хотя у нас его мало.
А мой собеседник, внезапно заторопившись, стал трясти мне руку, приговаривая:
— У вас, Вальтер Михайлович, удивительно интересная жизнь!
Затем он бросился к Ионису, стал трясти руку и ему, всем своим видом подчеркивая, что жмет руку рабочему:
— Вы отличный помощник!
Ионис все прекрасно понял и драматически произнес:
— Тронут вашим особым вниманием!
Втянув голову в тощие плечи, блондин, опасливо озираясь, ринулся к выходу. Мы с Афанасьевым едва поспевали за ним.
Во дворе гости откланялись, пообещав вернуться через пару часов.
Проводив членов комиссии, я отправился переодеваться. В коридоре меня поджидал Николаев.
— Как ты думаешь, понравилась этой хитрой лисе твоя работа? — спросил он.
— А ты как думаешь? — ответил я вопросом на вопрос.
— Думаю, да. Виктор Викторович, тот точно в диком восторге. Даже скрыть не мог. Как на иголках сидел.
Я рассмеялся и рассказал директору, как блондин упал, когда Ампир схватил меня лапой.
— А почему так поспешно ушли? — вдруг посерьезнел Николаев.
— Может, куда нужно срочно! — весело отозвался я.
— Точно, наложили небось в штаны, увидев твою работу, — развеселился и директор.
Часа через два Афанасьев вновь появился в цирке. Но уже без сопровождающего.
— А где Виктор Викторович? Мы что, будем продолжать просмотр без него? — сразу же спросил я.
— Поди сюда, мой мальчик, — по-отечески обратился ко мне Афанасьев. — Нам нужно поговорить с тобой без посторонних. Потому я и пришел один.
На носу у старика выступили капельки пота, свидетельствующие о том, что он нервничает.
— Давай-ка пройдемся, — предложил он. И мы вышли в фойе.
— А ваш товарищ не будет вас искать? — поинтересовался я.
— Пусть ищет, — махнул рукой Афанасьев. — Наш разговор его не касается. И вообще будь с ним поосторожнее.
При этих словах я насторожился: гость начинал свою игру.
— Мы оба с тобой артисты, — с пафосом произнес он. — Я — в прошлом, ты — в настоящем. Было время, когда и я тоже был молод и силен. Женщины меня на руках носили. — И он поднял руки, словно держал ребенка.
«Вот почему ты такой поношенный!» — подавив улыбку, подумал я. Поднял глаза и увидел, как внимательно Афанасьев следит из-под бровей за моей реакцией. Заметив, что я смотрю на него, он отвел взгляд и вновь заговорил:
— Жизнь такая штука, что не каждый может понять ее суть. И далеко не каждому дано достичь того, чего он хочет. И чего он стоит. — Старик сделал многозначительную паузу. — Даже очень способные люди могут не пробиться в жизни. Все зависит от того, сориентируется человек вовремя или нет.
Я не перебивал, стараясь вникнуть в тайный смысл этой сомнительной речи.
— Понимаешь, — Афанасьев решил прямо перейти к делу, — вот мы приехали и посмотрели на твои успехи. Ты, может быть, не знаешь, что вокруг тебя и твоей работы плетется в кулуарах всякая всячина. Это все, конечно, мерзко и глупо. Но люди есть люди. Многие тебе завидуют.
— Но чему? — не выдержал я.
— Чему завидовать? — Скажешь, нечему завидовать? — хитро спросил Афанасьев. — Да хотя бы тому, что ты молод, а уже получил возможность создавать аттракцион. Другие всю свою жизнь этого добиться не могут. Я молча кивнул, хотя прекрасно понимал, кто мешает этим «другим». Но я уже устал от бесполезной борьбы, от бесконечных помех и проволочек. И решил не строить из себя героя.
А Афанасьев между тем продолжал:
— Ты знаешь, что я приехал не просто прогуляться, а посмотреть, сделать заключение. И главное, — он опять выдержал долгую паузу, — решить твою судьбу.
— Знаю! — сказал я твердо и передернул плечами. — Только не мою судьбу, а судьбу аттракциона.
Старик достал носовой платок и медленно вытер руки и лоб.
— Вот смотрю я на тебя, — тон его стал мягким, отеческим, — и вспоминаю свою молодость. Ты разбередил мне душу. И я очень хочу помочь тебе. Я же вижу твою хватку. — И Афанасьев похлопал меня по плечу. — Ты будешь отличным дрессировщиком. Но самому тебе не справиться. Тебе должен помочь мудрый и опытный человек. Это твое дело, кого пригласить на помощь. Тебе решать.
И он сделал очередную паузу. Я отлично понял, для чего она сделана, и ответил:
— Вероятно, я должен выбрать вас?
Афанасьев перевел дух. Он явно не ожидал, что я соглашусь сразу, но теперь, когда разговор складывался так, как ему хотелось, заговорил увереннее:
— Мы с тобой должны всех поразить! — Старик сжал кулак и так резко опустил его, словно придавил кого-то. В глазах его мелькнул властный огонек. — Мы должны стать первыми, ведь и я, и ты привыкли быть первыми.
— Естественно, — согласился я, проглотив это наглое «мы».
Афанасьев вновь стал ласковым:
— Я, кстати, помню тебя еще вот таким, — он показал рукой. — Мать с отцом сажали тебя в перевернутую табуретку, а сами репетировали. Да-а-а, было время…
Внезапно от слезливой сентиментальности он резко перешел к деловому тону:
— У меня, как ты знаешь, неприятности. Ты тоже в затруднительном положении. Многие хотят твоей гибели. Поверь мне, этого хотят не один там или два каких-нибудь типа, а многие, — он поднял палец, — весьма авторитетные люди.
Наивно захлопав глазами, чем живо напомнил самому себе Иониса, я доверчиво спросил:
— Но почему, Борис Эдуардович? Разве я живу не в советской стране, где нет места конкуренции? Разве моя работа не на пользу нашему цирку? Ведь создание аттракциона — это не лично мое, а общее дело!
Афанасьев посмотрел на меня как на ребенка и улыбнулся.
— Не горячись! Молодо — зелено! То, что ты говоришь, — правда. Почти правда. Но правда бывает разная, и правдой не всегда пробьешь путь к намеченной цели.
— Но правда есть правда! — горячо возразил я. — За нее люди жизнь отдавали!
— Да оставь ты этот задор, — устало отмахнулся мой собеседник, — не на комсомольском собрании. Ты хоть понимаешь, с какой силой тебе придется бороться? Тебя, к сожалению, не любят нужные люди.
Я было вскинулся.
— Не понимаешь, — продолжал Афанасьев, словно не замечая моего возмущения. — А я понимаю и хочу тебе помочь. Тебе сейчас нужно славировать, — он сделал змееобразное движение кистью, — применить, так сказать, тактику и стратегию. Обойти подводные рифы. Никто тебе в глаза не скажет, что о тебе думает, а за гла-а-а-за! — Старик театрально помотал головой. — Тебе устроят, что ты еще Бог знает сколько будешь сидеть со своим невыпущенным аттракционом, пока не заглохнешь.
«Вот она, другая сторона жизни, — подумал я. — Та, которую я не знал и не хотел знать. Вот он передо мной — прохиндей, мудрец, хозяин этой жизни, создающий трудности, чтобы успешно их преодолевать!»
Устав прикидываться юным мечтателем, я вдруг тоже перешел на деловой тон:
— И все же, Борис Эдуардович, я не понял, что мне дает наше с вами объединение?
Афанасьев опешил от моей прямоты и выпалил:
— Я помогу тебе выпуститься.
И немного помолчав, собравшись с мыслями, продолжал:
— Во-первых, я уберу с твоей дороги все материальные препятствия, во-вторых, возьму на себя все административные проблемы, в-третьих, в конце концов, открою тебе зеленую улицу к выпуску. Тебе не придется беспокоиться ни о каких текущих делах. Я буду громоотводом, который защитит тебя от всех неприятностей. А твое дело — отрепетировал и отдыхай. Разве ты не этого хочешь?
Я смотрел на него и думал: «Вот хищник, накладывает лапу на готовое». Но использовать авторитет Афанасьева для скорейшего выпуска аттракциона — дело, безусловно, выгодное, по крайней мере, он не подсунет мне плохо выдрессированных животных. В чем-в чем, а в этом я не сомневался. «И все же какая подлая сделка!» — пронеслось у меня в голове.
Я вздохнул и произнес:
— Хорошо.
Афанасьев перевел дух и приступил к финальной части разговора:
— Раз уж ты согласен с тем, что я возглавлю аттракцион… Ведь ты согласен?.. — переспросил он, видимо, все еще терзаясь неуверенностью.
До боли стиснув пальцы рук, я кивнул в ответ: согласен.
— Так вот… Ты мне расскажи свои задумки, а я помогу тебе избавиться от всех препятствий.
Услышав это предложение, я вздрогнул. Видимо, Афанасьев тоже вспомнил, как совсем недавно обокрал меня. Я напрягся, словно пружина, с трудом удерживая желание вцепиться в горло старого дьявола.
— Да не смотри на меня так. В том, что произошло с Кошкиной, не я виноват. Так решила режиссерская коллегия. К тому же Кошкина не дрессировщица. Она хотела, чтобы все — от и до — сделал я, и у нее, естественно, ничего не вышло. А ты сам уже все подготовил. И, если честно, мне нужно от тебя только одно согласие на совместную работу. Ты согласился, следовательно, скорейший выпуск твоего аттракциона в моих интересах.
— Да, согласился, — угрюмо ответил я, — но только потому, что при вашем вмешательстве дело форсированно двинется вперед. И, как я понимаю, автоматически возрастет ваш авторитет?
Он пожал плечами: что, мол, поделаешь, такова жизнь!
— Это дорогая цена, — сказал я жестко, — потому что в такой игре падает мой авторитет.
— Ну почему?.. — начал Афанасьев.
Но я продолжал, не обратив на него внимания:
— Зато аттракцион наконец увидит свет.
Раскачиваясь из стороны в сторону, Афанасьев одобрительно кивал головой. Еще раз тяжело вздохнув, я встал и произнес:
— Гут.
Короткое слово, словно выстрел, ударило меня в висок. И сделка состоялась. Теперь все сомнения были позади: мне было нужно только как можно быстрее завершить работу.
— Молодец, — похвалил Афанасьев. — Я всегда считал тебя умным парнем.
Он дружески положил мне на плечо руку. Я рефлекторно дернул плечом, как бы боясь испачкаться. Но спохватившись, решил загладить грубость и пояснил:
— Немного болит.
Афанасьев проницательно взглянул на меня:
— Во-первых, ничего больше не показывай этому… — он кивнул куда-то в сторону. — Пусть себе едет в Москву и выражает свои восхищения, — и сделал ударение на слове «свои».
Зло засмеявшись, я спросил:
— А вы будете опровергать его слова?
— Почему опровергать? — удивился старик. — Не ругать, не опровергать, а помогать! Я буду дело делать. Это не так легко, как кажется. Но раз нужно — будем делать. Мы, кажется, договорились!
Мелкими, быстрыми движениями он потер руки.
— Мы должны дать обязательство начать работу через три месяца, к началу нового сезона.
— Что дальше? — Уложиться в такой короткий срок не так-то просто. Но мы постараемся. Только, чур, никому наш разговор не передавать. Это чисто джентльменский договор.
«Хорош джентльмен! — подумал я, сжимая кулак в узком кармане кожаных брюк. — Чужими руками жар загребает»… Потом попытался вытащить из кармана сжатую в кулак руку, но мне не удалось.
— Вот так и ловят обезьян, — задумчиво сказал я.
— Что? — не понял Афанасьев.
— Я говорю, вот так на жареные каштаны ловят обезьян, — и, повернувшись боком, показал старику карман, из которого не мог вытащить кулак.
— А-а-а… — протянул он, отлично поняв меня, — так нечего зря кулаки сжимать! — И засмеялся хитрым смехом.
Своей выдержкой старик как бы давал мне понять, что всему свое время, что однажды все встанет на свое место и тогда…
— Сегодня ночью, — сказал Афанасьев, — я поеду в Москву, а ты составь-ка список вопросов, которые я должен разрешить. Что нужно пробить? Что достать? Какое животное приобрести, какое заменить? Все опиши в виде служебной записки.
— Сейчас, — сказал я примирительным тоном, — я мигом. — И с этими словами вышел в гардеробную, откуда принес давно готовый список. Устроившись на ступеньках лестницы, я стал быстро перечитывать вопросы. Афанасьев заглядывал мне через плечо и хвалил мою предусмотрительность. Иногда в знак одобрения он даже ударял об пол палкой, подтверждая правильность изложенного.
В тот же вечер комиссия уехала в Москву.