А к концу октября, когда отшуршала неповторимая петербургская золотая осень, настало самое гнетущее, самое тяжелое время — такое привычное для города и такое неожиданное для Анжелы, видевшей Питер только весной или летом. Ее пугали голые черные деревья, потемневшая вздувшаяся Нева и почти не рассеиваемый редкими тусклыми фонарями царящий повсюду мрак. Ей, родившейся и выросшей в маленьком доброжелательном городке, где сразу после ковра из багряных листьев земля покрывается толстым пушистым снежным покрывалом, а река прочно сковывается льдом, было непонятно и страшно это затяжное переходное состояние, когда лужи уже звенят корочками льда, но улицы и скверы не оживляются ни одной снежинкой, и кажется, что никогда уже не будет настоящей весны и жаркого лета, потому что не будет настоящей зимы.

Анжела и так с трудом переносила походы по темному холодному городу, пытаясь компенсировать отсутствие плотно закрытого тучами солнца ярким светом в квартире, а тут еще с Володей стало твориться что-то неладное. Он стал нервным и раздражительным, все чаще подолгу засиживался в библиотеках и все реже сопровождал Анжелу к Кириллу или в парк, куда она старалась ходить каждые выходные, чтобы хоть как-то взбодриваться, совершая долгие прогулки на свежем воздухе. Возвращаясь домой, сама не избавившаяся от тоски и тревоги, которые только усугублялись зрелищем обшарпанных или вовсе заколоченных дворцов и старинных дач, она заставала возлюбленного за книгой, с вечным стаканом горячего чая, мрачным и неразговорчивым.

Бедная девушка совсем извелась, не понимая, в чем причина такой резкой перемены, произошедшей с Владимиром, бывшим всегда внимательным, мягким и ласковым. Сначала Анжела думала, что у него что-то не ладится с диссертацией, но из института он приходил обычно довольный и спокойный. Потом она решила, что во всем виновата погода, и это было бы вполне естественно. Но Владимир никогда не жаловался на дождь, холод или пробирающий до костей ветер. В конце концов, не получая от Володи никакого ответа на свои робкие вопросы, совсем растерянная и измученная Анжела бросилась за помощью к Кириллу. Но и он не смог сказать ей ничего внятного.

— Он много работает, устал, да и наша осень не способствует хорошему настроению. Ты вон тоже побледнела, притихла.

— Да, но Володя провел здесь много лет, он любит этого город и никогда не говорит про плохой климат, а все только про красоту, величественность, таинственность… Да и ты вроде не тяготишься этим кошмаром?

На Кирилла, похоже, и в самом деле не влияла мрачная атмосфера, повисшая в городе. Он по-прежнему, так же, как и в теплом сентябре, беспечно прогуливался по продуваемым сырым холодным ветром мостам, пустынным набережным и пыльным площадям. А потом возвращался в свою полусредневековую квартиру, заваривал душистый чай или открывал бутылку сухого вина и оставался улыбчивым, всегда готовым поддержать разговор или плодотворно поработать.

— Я — другое дело. Я здесь родился, как и несколько поколений моих предков. Для меня это самая естественная атмосфера. Я полюбил этот город, не пленившись его красотой и не польстившись на его интригующую мистику, а всосал эту любовь, как говорится, с молоком матери. Я бы зачах под огромным южным солнцем или ослеп от белизны ваших сказочных снегов. А Володя, как и ты, все-таки существо из другого мира, он не может без вреда для себя так долго дышать нашей сыростью и мрачностью, хотя, может, и сам не осознает, что на него это давит, несмотря на довольно большое взаимопонимание с городом, привязанность к нему, насыщенную интеллектуальную жизнь и даже на твою горячую любовь.

Анжела только тяжело вздыхала, слушая эти объяснения, потому что из них следовало, что помочь ничем невозможно, и, сидя с ногами на высоком стуле, крепче обхватывала руками колени, пытаясь сохранить еще оставшиеся в груди тепло и силы.

Володя становился все угрюмее. Хотя он никогда не позволял себе грубости или пренебрежения и оставался неизменно нежным в постели, Анжелу начал мучить страх, что он больше не любит ее. Может быть, сам он еще этого не понимает, но внутренне уже охладев к ней, продолжает относиться к ней ласково и внимательно просто в силу привычки и воспитания.

Анжела не выдержала и решилась прямо спросить об этом. Шел редкий мокрый снег, мгновенно таявший на земле. Анжела рано вернулась с прогулки, уставшая и печальная более, чем обычно. Владимир просматривал свои записи, покусывая ручку и сжимая в пальцах стакан с крепким чаем. В квартире было холодно, топили плохо, а столбик термометра показал минусовую температуру. Анжела тихонько подошла и положила на плечо возлюбленного едва заметно дрожавшую руку.

— Володя?

— Да, милая. — Он обернулся и, чуть наклонив голову, накрыл высоким пушистым воротом свитера пальцы девушки. — Ты очень рано сегодня. На улице совсем мерзко?

— Да, отвратительно. Мокрый снег, от которого не остается и следа, как только он касается земли. Это очень обидно: вот он вроде уже есть, уже становится капельку светлее от падающих белых комочков, но оказывается, что все это обман.

Анжела смотрела в устремленные на нее черные глаза, полные такого сочувствия и понимания, за которыми просто не могло не быть глубокого чувства, и не могла заставить себя задать такой важный и страшный вопрос, становившийся под этим взглядом бессмысленным и глупым.

— Тебя что-то тревожит? — Володя отложил листки и, повернувшись к Анжеле, обнял ее за талию.

— Ты меня любишь? — сама уже не зная зачем, дрожащим голосом спросила она.

— Девочка моя!

Володя усадил ее на колени и стал жарко целовать глаза, щеки, губы. Анжела несколько минут сидела неподвижно, только слегка поворачивая голову, подставляя поцелуям еще не обожженные его горячими губами островки кожи. И вдруг разрыдалась, крепко прижалась мокрым лицом к свитеру с таким родным запахом и, всхлипывая, глотая слезы, сказала:

— Давай поженимся! Только так я смогу жить спокойно — зная, что я твоя, навсегда твоя, навсегда рядом!

Володя на секунду замер, но тут же еще сильнее прижал девушку к себе, и она услышала его тихий голос:

— Ты и так всегда будешь для меня самой любимой, и все будет хорошо. И мы поженимся, если это так важно для тебя. Дай только сперва закончить с кандидатской, разобраться с работой, чтобы все было надежно и по-настоящему радостно, не омрачалось нервотрепкой и всякими досадными мелочами. К тому же жениться нужно там, где будешь жить, где будут расти дети, где дом.

— Да-да, конечно, это верно — где дом, дети, где все родное, — горячо, быстро шептала Анжела, вытирая слезы и судорожно сжимая пальцами плечи возлюбленного.

С этого дня стало как будто легче. И хотя за окном делалось все холоднее и темнее, а Володя улыбался не больше, чем раньше, Анжела почувствовала себя гораздо лучше. Уверенность в завтрашнем дне, в навсегда обещанной близости Володи придала ей сил и терпения. Теперь его раздражительность она относила на счет усталости и денежных трудностей. Но если раньше это представлялось ей вечным и непоправимым, то теперь, когда так ясно обозначились планы на будущее, они воспринимались как небольшие временные неприятности, которые вполне можно пережить, если немного напрячься и взять себя в руки. Анжела поняла, что больше всего ее давила не пасмурная погода и даже не Володино состояние, а неопределенность, с исчезновением которой даже низко ползущие тучи стали похожи на мягкие уютные подушки.