Брюгге, начало

Вы никогда не думали о том, как здорово было бы жить в маленьком бельгийском городке с аккуратными узкими улочками, пропитанными запахом вафель? Сейчас расскажу.

Мне посчастливилось очутиться в подобном волшебном местечке. Брюгге – просто невероятный город, я влюбилась в него с первого взгляда, как только увидела из окна машины озеро, мосты и ленивых лебедей, лежащих на аккуратной травке. Сначала я подумала, что это гуси. Гуси тоже хороши. Но лебеди – это, скажу я вам, абсолютно другой уровень. Смешные, жирные и неуклюжие на берегу, в воде они превращаются в концентрированную музыку, «Лакримозу» Моцарта или «Тишину» Бетховена, в общем, во что-то невероятно прекрасное и мало подходящее для серых будней.

Мне тогда было всего двенадцать, но я до сих пор помню, как забилось мое сердце при виде этой картины: озеро, окруженное каменными стенами, выгнутый дугой мостик, дома, отражающиеся в воде, небольшая полянка, несколько деревьев и посреди всего этого великолепия – полтора десятка белоснежных лебедей, чистящих перья, косолапящих и линяющих, как самые что ни на есть обычные птицы.

Брюгге просто невозможно сопротивляться. Он – словно самый симпатичный и по совместительству самый вредный мальчишка, какой обязательно найдется в каждом классе: можно хоть тысячу лет фыркать и убеждать окружающих, что «ничего особенного в нем нет», но, если он сядет рядом с тобой на уроке, ты будешь краснеть и хихикать, как дурочка. Я не знаю, ко всем ли благосклонен этот красавчик, или мне особенно повезло, но город явно ответил мне взаимностью.

Я родилась и выросла в Брюсселе, но с того самого мгновения оставила свое сердце в Брюгге.

Мой дедушка Алекс тогда переезжал к дяде Стефану, маминому брату, и мы с мамой выбрались, чтобы навестить их и помочь с вещами. После смерти бабушки дедуле было очень одиноко и порой даже страшно одному в квартире. Какое-то время он отказывался менять место жительства, ссылаясь на то, что «старое дерево нельзя пересаживать на новое место», но его здоровье ухудшалось – то давление, то головокружение, – и мы сообща, всей семьей, сумели-таки убедить его переехать в Брюгге. «Старому дереву», вопреки всем опасениям, пришлась по вкусу новая почва. Дедуля ожил, просто расцвел – куда только девалось его давление! Он продал свою квартиру, чтобы сделать пристройку к дому дяди Стефана и иметь, как он выражался, «достаточно личного пространства». В своей пристройке он царил единолично – дядя не посягал на его свободу, радуясь, что дедушке стало лучше, и только изредка предлагал протереть пыль или вытряхнуть ковры.

Мы везли в Брюгге любимое кресло-качалку дедули и другие вещи, которые хранились у нас, пока шла стройка, и которые мама не успела «случайно» разбить или выбросить. Ей всегда досаждала дедушкина страсть к коллекционированию хлама. Кроме того, ей надоело пробираться на кухню, перелезая через тюки со старыми простынями и коробки с тарелками, подаренными лет двадцать назад и с тех пор ни разу не использованными. Она пообещала дедушке, что, как только ему что-нибудь из этого понадобится, она немедленно купит ему все новое; он на этом успокоился и с тех пор ни разу о своих простынях не вспомнил. Качалки же ему однозначно не хватало, но здесь и мама не посмела бы перечить: кресло и дедушка создали необыкновенно прочный симбиоз; скорее всего, его утрата повлияла бы на здоровье старичка гораздо сильнее упомянутой «пересадки». По этой же причине мне было строжайше запрещено прикасаться к качалке, так как я с самого детства демонстрировала исключительный талант к разрушению.

Однако судьба кресла была уже предрешена, и вовсе без моего участия: как только дедушка затащил его в свою пристройку и, умиротворенный, уселся в него, полозья качалки издали подозрительный скрип и разъехались в стороны, словно ножки новорожденного олененка. Осмотр столяра (чуть не сказала «доктора») подтвердил наихудшие прогнозы: креслу давно уже место в топке. Удивительно еще, что дедушка не упал с него раньше и не покалечился.

Дедуля очень расстроился. Он был взрослым и серьезным человеком, профессором, он так и говорил: «Я ведь взрослый, серьезный человек, профессор! А расстроился словно дитя малое!» К счастью, на помощь пришел сосед дяди Стефана – Карл. Он увидел через забор, как дедушка убивается, и заглянул на огонек. Первой же фразой он навеки завоевал мамину благосклонность. Положив руку дедушке на плечо, он сказал: «Ах, сосед, как я вас понимаю! Старые привычные вещи всегда комфортнее и уютнее новых, я тоже к ним, бывает, чрезвычайно привязываюсь! Не могу предложить вам подходящее кресло, но у меня есть гамак, может, вам в нем тоже будет удобно?» Дедушка был убежден, что никакой дурацкий гамак и на секунду не утешит его после утраты кресла, но он был воспитанным человеком, и участие соседа было так ему приятно, что он, исключительно из вежливости, согласился.

С тех пор весь теплый сезон, иногда даже в самую жару на солнцепеке или, наоборот, в промозглую и ветреную погоду, дедулю Алекса можно было увидеть во дворе – в гамаке, натянутом между старой грушей и яблоней-папировкой, окруженного клубами дыма из его трубки, с кипой газет и связками писем на коленях. Заносить обратно в дом все эти газеты и письма, а также кляссеры с марками, альбомы с коллекцией винтажных открыток, ботанические атласы и географические карты всегда приходилось дяде, но он не жаловался. Дядя радовался, что дедушка не грустит, радовался, когда он проводил много времени на свежем воздухе, что, по его мнению, хотя бы отчасти компенсировало то, что дедушка дымил как паровоз. «Хорошо еще, что он курит на улице, – говорил дядя, – он ведь способен и весь дом своим табаком провонять. От этого гамака одна польза – дедушка стал лучше спать и больше кушать!»

Вообще, дядя Стефан – удивительный человек, он во всем находит что-то хорошее. Он никогда не унывает, и это неизменно меня восхищает, а порой мне становится стыдно, потому что я, откровенно говоря, по натуре отнюдь не оптимистка. Я никак не могла смириться с тем, что дедушка курит, и постоянно пыталась его переубедить, но не преуспела. Трубочный табак пахнет приятно, да и дедуля с трубкой выглядел солидно и загадочно, словно Шерлок Холмс, но порой он заходился в таких приступах кашля, что любое, даже самое близкое сходство с великим сыщиком теряло всякое очарование. Когда я обратилась к маме, надеясь, что вместе мы сможем отвадить дедулю от пагубной привычки, она только с сожалением развела руками: «Китти, дорогая, ты знаешь его всего двенадцать лет, а я – сорок. Поверь, то, что он проводит время на свежем воздухе, – уже благо!»

Гамак дедулю не подвел и прослужил ему до самой смерти. Мне тогда было восемнадцать, я только закончила среднюю школу и собиралась поступать в университет, чтобы стать учителем английского языка. Жаль, что дедуля этого не застал, он бы мной гордился: он всегда хотел, чтобы я пошла по его стопам и стала преподавателем. Сам Алекс был профессором истории и до смерти бабушки читал лекции в нескольких брюссельских университетах. После него мне достались пропахшие табаком ботанические атласы и альбомы с открытками. Мама с дядей оставили себе еще буквально пару дедушкиных вещей, представляющих относительную ценность, после чего Стефан продал дом соседу, который как раз намеревался расширять свой участок, и переехал к морю, в Остенде.

Мне до сих пор неясно, как можно было бросить Брюгге и переехать куда-либо, пусть даже и в соседний город к морю. Но у дяди имелись свои соображения. Соображения звали Анной, на которой дядя Стефан, закоренелый сорокавосьмилетний холостяк, без малейших колебаний женился спустя два месяца знакомства и живет счастливо по сей день, посрамив все унылые статистические прогнозы касательно браков и разводов.

Вскоре после смерти дедушки грянуло новое несчастье – папа пропал. Он уехал в командировку в Финляндию и не вернулся. Мы с мамой какое-то время даже не волновались, так как он часто и подолгу ездил в командировки в финский филиал, где обучал местный персонал работе с какими-то точными приборами, и длительность командировок варьировалась в зависимости от понятливости этого самого персонала. Но через месяц папа не вернулся, не отвечал на телефонные звонки, и мы забеспокоились. Мама позвонила ему на работу и попросила назвать номер офиса в Финляндии, так как у папы явно сломался телефон, и удивленный секретарь ей ответил, что папа уже месяц как уволился. В ходе дальнейших расспросов секретарь приходил во все большее смятение: оказалось, что у них нет и никогда не было финского филиала, что папу никогда не отправляли в командировки, однако он сам частенько договаривался об удаленной работе, ссылаясь на слабое здоровье.

Мы были в недоумении и растерянности. Не то чтобы семейная жизнь моих родителей отличалась какой-то особой гармонией, скорее даже наоборот: папа был вечно всем недоволен, по любому поводу язвил и ехидничал, чем раздражал и меня, и маму. Жить с таким желчным человеком было очень трудно, нередко случались ссоры и скандалы, но пропасть без вести – это уж слишком.

А через пару недель пришли и вести: с нами связался папин адвокат, предоставил документы на развод и требование о разделе квартиры. Сказал, что «его клиент наотрез отказывается видеться и общаться с бывшей женой, поэтому весь судебный процесс будет проводиться заочно». Стыдно признаться, но я почувствовала огромное облегчение. Нельзя так говорить о своем отце, но он был гнусным человечишкой, я не помню о нем почти ничего хорошего: сплошные придирки, претензии, недовольство, хамство и насмешки. К счастью, он редко бывал дома, так что большую часть времени я проводила в тишине и спокойствии. Я даже не сожалела о продаже квартиры – пусть подавится! – но переживала за маму. Все-таки она столько лет с ним прожила и, несмотря на ссоры, никогда не изъявляла желания расстаться.

Однако она отреагировала на удивление спокойно: без малейшего волнения подписала все бумаги и сразу позвонила брокеру с просьбой подыскать нам квартирку в аренду. Я думала, она просто пытается держать марку, чтоб не показаться передо мной слабой. Ходила за ней хвостиком несколько дней, уговаривая поделиться со мной переживаниями, но она только отмахивалась и ссылалась на занятость. В конце концов мне удалось зажать ее в углу и принудить к вразумительному диалогу. Мама увидела в моих глазах решимость, вздохнула и сдалась:

– Солнышко, я очень не хочу тебя разочаровывать или каким-то образом ранить твои чувства, но я давно подозревала, что твой папаша завел кого-то на стороне.

– Но как же так! – вскричала я. – Это невозможно! Может, он и вправду был болен, но не говорил нам? Может, он ездил в Финляндию лечиться?

– Девочка моя, – снисходительно произнесла мама, – ты уже слишком взрослая, чтобы верить в такую чушь. Да, у него была любовница, может, именно в Финляндии – мне неизвестно. Поймать его на горячем ни разу не удалось, но ведь я тоже не дура. Не бывает так, чтобы мужчина постоянно брюзжал и ворчал, но при этом не изменял, – это, можно сказать, закон природы.

– Как же, мамочка, почему же ты тогда с ним не развелась?

– Ну, постоянно находились какие-то другие дела – то ты была маленькая, то бабушка болела, то стройка у Стефана, потом дедуля умер. Да и сам он мне особенно не досаждал: вечно был в разъездах. Ты уж прости, дорогая, но я просто счастлива, что все сложилось именно так! Денег нам с тобой хватит и на аренду, и на учебу, а все остальное теперь зависит лишь от нас самих! Только представь: мы сможем ездить куда угодно, питаться чем пожелаем – хоть одной пиццей! Я куплю нам в квартиру розовый пушистый ковер и яркие кресла-мешки, помнишь, которые нам с тобой так понравились, а папа забраковал? Будем с тобой сидеть в них вечерами, болтать и пить вино! Разгуливать по квартире в чем угодно, да хоть нагишом, и никто, ни одна зараза больше не посмеет и слова поперек сказать!

Надо признать, я ужасно обрадовалась. Не только тому, что мама была в полном порядке, но и обрисованным ею радужным перспективам. Страшно сказать: я не замечала, насколько тяжелым бременем было присутствие в семье человека с неизменно кислой физиономией, покуда он не ушел навсегда! С момента развода и продажи квартиры мы о нем больше не слышали и не имели по этому поводу ни малейших сожалений. Для нас с мамой как будто наконец-то миновала полярная ночь и выглянуло солнце. Мы устраивали круглосуточные просмотры любимых фильмов и сериалов, сидя в своих креслах-мешках, смешивали чипсы с попкорном и запивали все это колой, что раньше в нашем доме было недопустимо: папа не выносил ароматизаторов; мы могли есть в постели, и никто не ворчал по поводу крошек, могли не убираться неделями, если было лень, могли ходить целый день в пижамах или внезапно накраситься, разодеться в пух и прах и посреди ночи отправиться петь в караоке просто потому, что никто нам не указ!

Это было прекрасное, счастливое время, мы наслаждались им вовсю. Но оно не длилось слишком долго, на этот раз уже по хорошей причине: мама, все еще бурно празднующая свою новоприобретенную свободу, решила исполнить свою давнюю мечту и пойти на курсы фламенко для тех, кому за сорок. Хотя ей было уже под пятьдесят, выглядела она куда моложе – ее даже иногда принимали за мою сестру. Так что совершенно неудивительно, что в нее без памяти влюбился преподаватель танцев, смуглый испанец (он бы воскликнул: «Я не испанец, я каталонец!») Паоло и принялся страстно умолять ее выйти за него замуж и уехать с ним жить в Росас.

Мама кокетничала и отпиралась, но я видела, что ей очень хочется согласиться. Уж если она была готова переехать в другую страну, о чем раньше даже и думать не желала, то все остальные препятствия можно не принимать в расчет. Я видела, что она просто беспокоится из-за меня, не хочет оставлять меня одну. Учитывая, что ей столько лет довелось прожить с папой, которого очень сложно назвать милым человеком, я не имела ни морального права, ни, собственно, желания как-либо ей препятствовать и горячо убеждала ее в том, что ей нужно ехать. Конечно, мы будем скучать, но на свете существуют поезда и самолеты, а также телефон, Интернет и прочие достижения цивилизации. К тому же у меня началась учеба, а это лекции, экзамены и новые друзья, так что пора бы уже и ей пожить исключительно для себя.

Я провожала маму на самолет и старалась не плакать, чтоб она не передумала. Паоло клялся мне всем святым на свете, что не даст ее в обиду и никогда не обидит сам. Я видела, как он на нее смотрит, как с блаженной улыбкой переносит ее суматошную беготню по магазинам, как без малейшей жалобы таскает за ней чемоданы, и верила. В конце концов, мама теперь и сама себя в обиду не даст. Даже удивительно, как могло случиться, что она столько лет терпеливо переносила те издевательства, которых был полон ее брак с папой.

 

Стивен

После маминого отъезда какое-то время мне было очень одиноко. Столько перемен, и все сразу! Но началась учеба, и вскоре стало повеселее: появились новые подруги, каждый день читались разнообразные лекции, к тому же, как оказалось, в университетах можно встретить интересных парней – кто бы мог подумать? Ребята в школе не слишком-то обращали на меня внимание, поддразнивали, считали зубрилой и занудой. А вот студенты то ли еще не успели узнать меня получше, то ли вообще не находили мою начитанность отталкивающей. Меня то и дело звали на вечеринки или прогулки, и я иногда даже снисходила до того, чтобы ответить согласием.

Как раз на одной из таких вечеринок я встретила Стивена. Он стоял у открытого окна, слегка опираясь о подоконник. Прохладный вечерний воздух, заходя с улицы, колыхал легкие полупрозрачные занавески и ерошил Стивену волосы. Он был хорош, ох как он был хорош! Даже преподавательницы считали его самым привлекательным студентом в университете. Стивен был высок, отлично сложен, с прозрачными голубыми глазами, густыми каштановыми волосами, которые он то и дело отбрасывал со лба изящным жестом. К тому же он был одет в черные джинсы и белоснежную рубашку с подвернутыми рукавами, выставлявшими его крепкие руки и красивые кисти на всеобщее обозрение. Прямо-таки воплощение девичьих грез! Я понимала, что это показуха, осознавала это даже в момент первой встречи, но показуха хорошо сработанная, качественная, за нее не было стыдно.

Естественно, я сразу же им заинтересовалась. К тому же мне представилась возможность немного пообщаться с ним на вечеринке – он вел себя чрезвычайно дружелюбно и вежливо, не приставал, не хорохорился, а внимательно меня слушал и сам охотно рассказывал о себе.

Стивен оказался очень амбициозным молодым человеком, планировал по окончании университета открыть свое дело, а пока развивал соответствующие навыки: учился на управляющего гостиничным и ресторанным бизнесом, параллельно посещал разнообразные тренинги и семинары по мотивации и постановке целей. Он рассказывал мне о том, как пришел к решению заниматься бизнесом, какие у него есть идеи и что он намерен изменить в упомянутых сферах. Я была поражена, очарована и полностью покорена! Трудно было и представить, что за удивительный парень этот Стивен: такой смелый, такой целеустремленный, и при этом он общался со мной открыто, ни от кого не прячась и, кажется, даже с удовольствием! Только в своих детских мечтах я могла представить себя рядом с кем-то настолько великолепным!

Но нет-нет, я, конечно же, не позволяла себе увлечься необоснованными надеждами. Пусть я вовсе не дурочка и очень даже симпатичная, но в университете были девушки и покрасивее, и, чего уж там, поумнее. Поэтому я настроилась на то, что могу рассчитывать только на его дружбу. Впрочем, перспектива дружбы со Стивеном тоже меня необыкновенно вдохновляла. В конце вечера он провел меня домой и дал на прощание почитать свою любимую книгу о том, как научиться общаться с разными людьми и нравиться им.

Я прочла эту книгу в тот же вечер. Потом сидела, плакала и молилась, чтобы мне ни в коем случае в этого парня не влюбиться, потому что иначе я пропала. Нельзя было и надеяться на то, что он как-то по-особенному заинтересовался мной: к нему на протяжении нашей беседы время от времени подходили другие ребята и даже девушки, и со всеми он вел себя одинаково приветливо и дружелюбно.

Убедив себя в том, что, как бы ни нравился мне Стивен, можно просто радоваться знакомству со столь уникальной личностью, я решила сразу воспользоваться советом из прочитанной книги, а именно – честно и открыто выразить свое восхищение. Книга гласила, что это ни к коем случае меня не скомпрометирует, даже наоборот, ведь только достойные и уверенные в себе люди способны прямо говорить окружающим о своем уважении.

Поскольку подобное признание, вздумай я высказать его Стивену лично, вовсе не прозвучало бы в моих устах достойно и уверенно, я остановила свой выбор на записке. На небольшой открытке я написала о своих чувствах таким образом, который казался мне безопасным: что беседа с ним меня очень вдохновила, что я уверена в его успехе и желаю ему всего самого лучшего. Сообщение получилось очень дружественным и относительно нейтральным, так что, если бы это послание вдруг попало в руки постороннему, мне было бы нечего стыдиться. Открытку я вложила между страниц, рассчитывая, что Стивен обнаружит ее когда-нибудь потом.

На следующий день я подкараулила его в университете, отдала книгу и вежливо поблагодарила. Он похвалил меня за тягу к знаниям и пригласил присесть рядом с ним на лавочку в парке, поделиться впечатлениями. Пока я заливалась там соловушкой, описывая свои восторги – по поводу книги, конечно же, – Стивен, прикрыв глаза, одобрительно кивал, будто какой-то знаменитый профессор, принимающий зачет. Судя по всему, зачет я сдала, однако дальше дело не пошло. Красавчик по-прежнему без стеснения здоровался со мной при встрече, весело бросал очередное «Как дела?», а затем, окруженный стайкой девушек, как апельсиновая долька осами, уплывал сиять в какую-нибудь другую галактику.

Я вздохнула, но смирилась. Мне ведь и так было известно, что это безнадежно. Я только порадовалась своей предусмотрительности, тому, что заранее настроила себя исключительно на дружбу и тем сумела защититься от разочарований. Жизнь шла своим чередом. Только вот поклонники отныне немного поблекли в моих глазах. Вроде бы умные и добрые парни, но не хватало им размаха, полета души, настроя, так сказать. Слишком уж они были осторожны в своих прогнозах на будущее, мало верили в свои силы, казались какими-то приземленными. Спрашиваешь у них о мечтах, а они и думать не смеют ни об огромных особняках, ни о собственных конюшнях с охотничьими соколами, ни о роскошных автомобилях: «Ну, если после учебы удастся попасть на практику туда, куда я хочу, то лет через десять упорного труда, думаю, смогу приобрести собственное жилье», «Для начала хочу выплатить кредит за учебу», «Сейчас подрабатываю, в конце года сдам на права и куплю подержанную машину». Стивен же по сравнению с ними был львом среди стада блеющих овец.

Он говорил: нужно мечтать по-крупному, мечты сбываются! Нужно дерзко заявлять Вселенной о своих желаниях, и она тебе покорится! Нужно мыслить позитивно!

Я раньше никогда об этом не думала, но, когда услышала слова Стивена, поняла, что он прав. Ведь таким и должен быть мужчина, разве нет? Рваться в бой, достигать вершин, покорять и завоевывать на всяческих поприщах. Но ничего подобного в своих собеседниках я не находила. Они все называли себя «реалистами», но мне казались людьми, заранее сложившими руки. Один даже сказал мне вообще неслыханную вещь: «Пока у меня нет семьи, мне достаточно маленькой квартирки или даже студии, которую можно снимать вдвоем с приятелем. Я лучше положу лишние деньги в банк под проценты». С этими ребятами все сразу было ясно: не тот у них уровень мышления, ох не тот! Я, конечно, понимала, что вряд ли существует второй такой парень, как Стивен, и тем более вряд ли я ему приглянусь, но и соглашаться на что угодно ввиду отсутствия вариантов мне не улыбалось.

Самым адекватным из всех «вариантов» казался Грег. Грег был очень умным и серьезным парнем, я ему нравилась и, возможно, даже ответила бы ему взаимностью, если б он внезапно сам все не испортил. Он сказал:

– Китти, а зачем тебе все эти огромные дома, лошади и парк автомобилей? Ты действительно всего этого хочешь или просто такова сложившаяся картина успеха?

Я начала бормотать что-то о масштабности целей и тому подобном, но Грег только усмехнулся и спросил в лоб:

– Это ты наслушалась сказочек Стивена? Узнаю его стиль. Китти, твой ненаглядный Роттен – просто лентяй и балабол, прости за прямоту. И бабник к тому же. Я знаю, он нравится девушкам, потому что ему повезло родиться со смазливой мордахой, но среди парней своего возраста он уважением не пользуется. На старших курсах только представители золотой молодежи нигде не подрабатывают, остальным стыдно просить у родителей денег, чтоб сводить девушку в кино. Все понимают, что нужно с чего-то начинать, и не считают унизительной непримечательную должность бармена или официанта. Сара – вообще легенда нашего курса, за год из ресепшионистки превратилась в младшего администратора отеля. Девочка работала на износ, в ночные смены, ее даже преподаватели старались пожалеть и порой прикрывали ее прогулы. Вот это, я понимаю, целеустремленность! А Стивен только трепаться горазд, да и то лишь перед молоденькими девчонками вроде тебя – еще раз прошу прощения.

Я попыталась встать на защиту своего фаворита:

– Но ведь Стивен не сидит на месте! Он исследует сферу, анализирует, разрабатывает план.

– Китти, до чего же ты наивна! – фыркнул Грег. – Черт, ты классная девчонка, и меня прямо досада берет, что ты поддаешься на всю эту красочную муть! Роттен корчит деятеля перед своими родителями, которые помешаны на амбициях. Отец его со свету сживет, если Стив решит ограничиться востребованной, но отнюдь не фешенебельной профессией продавца мороженого! Хотя поверь мне, Китти, это именно то, что ему по плечу! На большее он не способен!

Я не могла стерпеть подобных унизительных слов в адрес Стивена. Нет-нет, я, конечно, не влюбилась в него, но все-таки я тоже не ребенок и уже немножко в людях разбиралась! Грег просто завидует. Ну, и ревнует. Это было очень приятно, так что я не стала с ним ссориться, а просто ответила, что он серьезно заблуждается, и ушла. Грег смотрел мне вслед и с сожалением качал головой.

Я сидела дома на подоконнике и в унынии смотрела на улицу. Наверное, не пришло еще время встретить прекрасного принца. Но вдруг, как в сказке, зазвонил телефон. На другом конце провода (а скорее, сигнала спутника) оказался мой принц. Стивен явно был в прекрасном настроении. Он нашел мою открытку и, естественно, был весьма польщен. Пригласил меня на свидание. Я поверить не могла своему счастью: по Стивену сохла почти вся женская половина нашего вуза, поэтому то, что среди всего обольстительного разнообразия ему понравилась именно я, казалось мне небывалой удачей. Не все эти красотки с идеальными локонами, наращенными ресницами и ногами от ушей будут ходить с ним в кино и на прогулки, а я, только я!

Стивен рассказывал о своей жизни, а я слушала, раскрыв рот. Мне так хотелось разделить его мечты, помочь ему! Сама я особыми амбициями не отличалась, просто хотела быть счастливой. И вот я обрела счастье со Стивеном и желала, в свою очередь, поспособствовать осуществлению его мечтаний.

Слова Грега, однако, прочно засели у меня в голове, хотя я упорно старалась от них избавиться. Иногда мне даже начинало казаться, что Грег, возможно, самую чуточку прав, но я любила Стивена и решила, что буду поддерживать его во всем. Я устроилась на работу на полставки, чтобы иметь возможность посещать вместе с ним все эти мотивирующие тренинги. Вообще-то я жила на те деньги, которые присылала мне мама. Тренинги стали бы серьезным ударом по бюджету, а позволить, чтобы за меня платил Стивен, я не могла: не хватало еще, чтоб он счел меня корыстной стервой.

Я старалась ничего от него не требовать, наоборот, всеми силами пыталась показать, что он нужен мне сам по себе, что его амбиции меня восхищают в личностном плане, а не как шанс приобщиться к его будущему успеху. Грег не перестал хорошо ко мне относиться и, если встречал меня где-нибудь в университете и рядом не было Стивена (а пару раз и при самом Стивене), просил меня быть поосторожнее и оценивать людей по их поступкам, а не по словам.

Трудно было оценивать Стивена по поступкам, потому как меня совершенно ослепила любовь. Меня бросало с вершин счастья в пучину отчаяния, иногда даже несколько раз в день. Порой не верилось, что Стивен действительно хочет быть со мной, что я ему действительно нравлюсь, и я начинала грустить. Но, судя по всему, я все-таки была ему небезразлична, поскольку через год он сделал мне предложение. Несмотря на то что мы уже долго встречались, я была необыкновенно удивлена. Стивен, правда, предупредил, что мы сможем пожениться не раньше, чем он закончит учебу, то есть еще через год, но это были уже частности.

Он любил меня! Он хотел на мне жениться! Он хотел прожить со мной всю жизнь! Первые месяцы после помолвки я ходила ошеломленная. Я не слышала ни поздравлений, ни радостных (или завистливых) возгласов подружек, постоянно пребывая в каком-то блаженном полусне. Мама тоже очень радовалась. Я звонила ей по вечерам, когда они с Паоло уже возвращались со своих танцев или посиделок у друзей, и взахлеб рассказывала о своем счастье.

Свадьбу мы пока не начали планировать, даже дату не назначили, так как Стивен готовил свою дипломную научную работу и был чрезвычайно занят. Мы редко виделись, и мне было трудно и одиноко. Стивен же пропадал в постоянных разъездах – ему нужно было посетить множество отельных комплексов, чтоб получше изучить тему и заодно найти себе место для стажировки. Меня это порядком пугало, я опасалась повторить печальный мамин опыт. Но тут все выглядело иначе: Стивен вовсе не стал ко мне придираться, наоборот, во время наших редких встреч он говорил, что только в моей компании чувствует себя расслабленно и умиротворенно, может быть собой и ему ничего и никому не нужно доказывать. В последнее время он очень уставал, даже стал менее разговорчивым. Он просил меня рассказывать что-нибудь, что угодно, но не расспрашивать его ни о чем, позволить ему просто отдохнуть и послушать. Я старалась поддерживать его и не докучать своими глупыми страхами.

А потом он со мной порвал. Совершенно неожиданно и непредсказуемо. Как говорится, ничто не предвещало беды. Просто однажды Стивен пришел и сказал, что ему предложили стажировку в одном роскошном отельном комплексе в Париже и от такой возможности нельзя отказываться. Сказал, что сейчас самое время заняться карьерой. Сказал, что мы еще молоды и все у нас впереди, и подмигнул. И еще добавил: он чувствует, что еще не созрел для семьи. В общем, спрыгнул.

Меня как будто асфальтоукладчиком переехали. Если раньше я звонила маме и часами щебетала, рассказывая ей о своем безграничном счастье, то теперь я рыдала до икоты и жаловалась, как я разбита и растоптана. Мама рыдала вместе со мной и настойчиво звала к себе. Но возможность плакать у мамы на плече не казалась мне панацеей, и я отговаривалась учебой и работой. К тому же, если честно, у меня оставалась слабенькая надежда на то, что Стивен просто устал и испугался. Ведь все мужчины нервничают перед свадьбой! Он же прекрасно ко мне относился, не мог ведь он так внезапно перемениться! Он обязательно поймет, что именно я способна поддержать его во всех начинаниях, обеспечить ему дома уют и спокойствие, которые обновят его силы!

Было очень трудно учиться и работать. Трудно было видеть сочувственные (и не очень) взгляды одногруппников. Грег смотрел на меня издалека с грустью, но я его избегала – сейчас он был мне противен, мне все были противны. Я не могла простить Грега за то, что он оказался прав.

Я нередко сбегала с лекций и пряталась в туалете, потому что уже не могла сдерживать слезы. Повезло, что хотя бы на работе меня временно переместили в серверную, так как в моем кабинете был ремонт, и теперь я сидела одна. Я переводила деловые письма и всяческие документы компании и временами устраивала перерыв, чтобы всласть порыдать. Как-то в серверную неожиданно зашел начальник и увидел бесподобную картину: я быстро стучала по клавишам, вслух проговаривая набираемый текст письма партнерам, и одновременно ревела и икала. Начальник был мужчина солидный, давно в браке, имел двух взрослых дочерей, но к женским истерикам относился с суеверным ужасом. Он не рискнул спросить у меня, что происходит, но, видимо, все-таки предпринял какие-то попытки повлиять на мое настроение при помощи смены обстановки. Начальник предложил мне отправиться на пару дней в командировку в Марсель – решить от его имени кое-какие вопросы с поставщиками.

Поездка действительно вдохнула в меня новые силы. Я даже воспрянула духом. Радостно было делать что-то важное, решать какие-то проблемы, хотя я работала всего лишь на секретарской должности, да еще и на полставки. Начальник, слушая по телефону мой бодрый голос, был доволен моими рабочими успехами, и это вдохновляло дополнительно. А погуляв немного по Марселю в свободное время и полюбовавшись морем и бесконечной вереницей кораблей всех видов, расцветок и назначений, я немного успокоилась. В конце концов, мы действительно еще молоды, пройдет он свою практику и вернется, никуда не денется.

А буквально чуть позже в тот же день я наткнулась на него прямо посреди Марселя. Впервые за два месяца после нашего разрыва. Он как раз выходил из кафедрального собора. Под руку со своей новоиспеченной женой. Наверное, за эти восемь недель он дозрел до нужной кондиции.

Я попыталась улизнуть незамеченной, но гости стояли плотными рядами, и я встретилась с ним взглядом. Далее я мало что помню. Помню, что зачем-то пожимала его руку в белой перчатке и беспомощно мямлила: «Рада. Очень рада!» Мне еще никогда не было так стыдно. Казалось, воздух вокруг должен воспламениться от моих пылающих щек. Как ни старалась я убедить себя, что это ему должно быть стыдно, это ведь он оказался подлецом и обманщиком, – стыдно все равно было именно мне.

Я вернулась в Брюссель, без объяснений уволилась из своей конторы, заперлась дома и погрузилась в глубочайший ступор. Я не реагировала на звонки, на шум на улице, на смену дня и ночи. В голове пульсировала только одна мысль: «Почему? Почему это произошло именно со мной? За что?»

В книгах, когда с девушками происходит что-то подобное, они имеют обыкновение поедать столовой ложкой мороженое, распивать вино в неположенное время и закусывать все это поджаристыми куриными крылышками. Для меня это был бы более щадящий вариант. Но когда я страдаю, у меня напрочь пропадает аппетит. Через месяц (два, три? – понятия не имею), который я прожила в основном на сухих анчоусах, апельсиновом соке и слезах с редкими микродозами колбасы, меня поймала в магазине бывшая сотрудница и буквально силой отволокла к врачу. Но в этом совершенно не было необходимости. Я не питала абсолютно никаких иллюзий касательно моего состояния. Да, я отощала. Да, у меня нервный срыв, депрессия и еще что-нибудь. Что ж тут странного? Странно было бы, если бы я цвела и пахла. Я пыталась просто продолжать дышать, просто продержаться какое-то время до тех пор, пока не станет полегче.

Доктор говорила много, заумно и скучно и в итоге записала меня в группу каких-то там анонимных деятельных победителей или победоносных деятелей: я ее не слушала. Главное, посещать эти собрания нужно было дважды в неделю. Она все убеждала меня в том, как это важно, что я должна отнестись к своему состоянию серьезно и ответственно, что эта терапия вернет меня к полноценной жизни и тому подобное. Я исправно кивала и поддакивала для виду, но, откровенно говоря, и сама уже поняла, что нужно срочно что-то менять.

Нужно сбежать туда, где никакие непрошеные доброжелатели не будут мешать мне гробить себя дальше. Поэтому я переехала в Брюгге.

 

Брюгге. Воссоединение

Этот город невозможно забыть. Он навсегда отпечатался в моем сердце, как место, где чудеса случаются буквально на каждом шагу. Казалось, его и строили с таким расчетом, что однажды некая сломленная и раненая Китти вернется сюда, чтобы обрести в своих горестях покой. Огромное преимущество Брюгге состояло в том, что я знала его достаточно хорошо, в то же время оставаясь достаточно неизвестной его жителям. Совершенно не хотелось выслушивать всякие неуклюжие утешения вроде: «Ты еще так молода, все наладится», «Время лечит» и «Все будет хорошо, вот увидишь».

Мне был всего двадцать один год, и моя песенка была спета. Самый прекрасный, самый желанный, самый любимый мужчина на земле не просто ушел от меня, а предпочел мне другую. Я бросила учебу, ибо зачем она нужна, если жизнь не имеет смысла? Чему я буду учить детишек в школе? «Когда-нибудь вы вырастете, полюбите какого-нибудь человека, будете готовы разделить с ним печаль и радость, здоровье и болезнь, а потом он разобьет ваше сердце и даже не объяснит, за что именно».

Я настроилась на то, что я здесь тихонько зачахну и умру. Все равно я больше никогда и никого не полюблю, а жить без любви мне вообще было неинтересно. Утешало то, что мама была пристроена: Паоло о ней позаботится. Поэтому я, как больная на терминальной стадии, просто отказалась от лечения и приехала в любимый город, чтобы вкусить последних радостей этого мира, насладиться хоть чем-нибудь, что еще не утратило своей прелести.

Я очень ответственно отнеслась к процессу умирания. Старалась не отвлекаться от мыслей о своей загубленной молодости и печальной судьбе. «Такая юная, такая прекрасная! – скажут обо мне в надгробной речи. – Жизнь была к ней жестока! Ах, кто же этот мерзавец, который своей жестокой рукой сорвал эту цветущую розу?» А я, вся бледная, холодная, безмолвная, лежу в гробу в белом платье невесты, которое мне так и не суждено было надеть. Мои ножки в легких туфельках никогда не будут танцевать свадебный вальс. На моем лице – выражение безропотного страдания. Все рыдают. Стивен присутствует на похоронах и, не в силах вынести осознания того, кого именно он отверг, молча уходит в закат.

Я надеялась, что смогу беспрепятственно изводить себя здесь, однако этот план дал ощутимую трещину. Не желая впустую переводить мамины деньги, я выбрала самую унылую и дешевую квартирку. Тем не менее старинное здание с высокими потолками и наполовину облупившейся лепниной на стенах почему-то не способствовало болезненной хандре. Из окна виднелась противоположная стена дома, увитая диким виноградом, а во дворике рос миндаль. Я чувствовала себя Кентервильским привидением, громыхающим кофейником и табуретками в своей одинокой башенке, и это, скажу я вам, было невероятно круто. Каким-то образом я перескочила стадию умирания и сразу приступила к посмертному существованию. Мне понравилось. Я так вжилась в эту роль, что потихоньку стала выходить на улицу, в основном по ночам. Мне не спалось, я вставала с постели и, как была – нечесаная и в пижаме, – накинув сверху только серое драповое пальто для хоть какого-то приличия, выходила бродить по узким улочкам Брюгге. Никто, совсем никто не обращал на меня внимания – в городе достаточно много приезжих, среди них встречались и весьма эксцентричные персоны. Равнодушие жителей Брюгге завораживало и успокаивало одновременно. Наконец-то окружающим было наплевать на подробности моего личного конца света.

Затем вопреки всем своим планам я переключила внимание со своих душевных ран на красоту окружающего города. Брюгге как будто разговаривал со мной. «Смотри, какие у меня ровные мощеные улочки! Смотри, а за этой узкой арочкой скрывается лучший бар в городе! Смотри, если влезть на этот поручень, ты увидишь зимний сад на балконе бывшего отеля. Здесь растут лимоны и красные перчики в кадках. Здорово, правда? Скажи, ведь я хорош, я ведь хорош?» Я смотрела и соглашалась. Никто не был так хорош, как Брюгге. Даже мой великолепный бывший, неотразимый и обворожительный Стивен не шел с ним ни в какое сравнение. Брюгге куда больше походил на человека, чем некоторые хомо сапиенсы.

Я сидела на ограде моста, глядя на отражающийся в воде свет окон. За окнами жили люди. Тысячи и тысячи маленьких персональных вселенных. Люди ели бублики с ветчиной и сыром, пили красное вино и ромашковый чай. И каждый из этих человечков думал, что его проблемы – самые значимые, его боль – самая невыносимая, на его жизни зиждется мир. Прямо как я.

Я беззвучно проплывала под окнами спящих домов, прислушивалась к запоздалым ночным звукам, эхом раздающимся по всему кварталу. Встречала рассвет, глядя на то, как над водой закручивается пар, колышется, стекается к центру озера и столпом уходит вверх. Можно было наклониться и зачерпнуть кудрявую дымку ладонью. Первые робкие лучи солнца пробивались сквозь просвет между домами. Они подсвечивали мою беспорядочную копну волос, как будто вплетая в отдельные локоны тонкие медные проволочки. Пробираясь в мои глаза, солнце окрашивало радужки в бирюзовый цвет. Я плакала от счастья и признавалась Брюгге в любви. Он отвечал взаимностью. А потом я жутко проголодалась.

Светало. Я понятия не имела, где можно найти работающее заведение, хотя вроде бы обошла город вдоль и поперек; наверное, просто не обращала внимания. Знакомый круглосуточный мини-маркет находился на другом конце города, а организм требовал всех недополученных за время страданий калорий. Помаявшись, я уж было решила все-таки пойти проторенным путем, как вдруг увидела свет, льющийся из кухни кафе-пекарни в полуподвальном этаже какого-то старинного пансионата. На кухне суетилась молодая девушка с роскошными каштановыми волосами. Волосы были убраны в косу, кое-как зачесанную набок. С другой стороны выбивалась пара прядей, и девушка то и дело нетерпеливо заправляла их за ухо рукой, испачканной в липком тесте. Зрелище было настолько уютным и успокаивающим, что я все ближе тянулась к окну, как будто пытаясь согреться ее неутомимой энергией.

Вдруг девушка заметила меня. Вздрогнула. Потом моргнула, приветливо махнула рукой и, раскрыв пошире окно, высунулась наружу.

– Доброе утро! – радостно воскликнула она.

Я растерянно оглянулась по сторонам. Действительно, пожалуй, уже утро.

– Ээээм… доброе… – Я замешкалась, размышляя, как бы объяснить тот факт, что я выгляжу как сумасшедшая и подглядываю за незнакомым человеком. – Подскажите, пожалуйста, в котором часу вы открываетесь?

– Ну, выпечку я начинаю продавать с семи, а вот кафе открываю только в восемь… – извиняющимся тоном произнесла девушка. Потом внимательно посмотрела на меня и вдруг лучезарно улыбнулась: – Но для вас можно и сейчас! – Она выбежала из кухни, открыла мне дверь кафе и пригласила внутрь, затем аккуратно заперла ее за мной. – Просто неудобно одновременно печь и обслуживать посетителей, – пояснила она.

Я кивнула, чувствуя себя не в своей тарелке. Оглядела кафе. Вроде бы ничего особенного, и в то же время абсолютно все было особенным: круглые белые столики на одной ножке, подушечки из клетчатой ткани на стульях, в основном бело-салатные и бело-розовые, маленькие молочники из толстого фарфора, приспособленные под вазочки, со слегка увядшими столистными розами, ажурные бумажные салфетки. Стены, окрашенные в фисташковый цвет, большие витрины для выпечки. Я села за дальний столик у окна, неуверенно расправила на коленях пижамные брюки и постаралась прикрыть несерьезный узор из уточек полами пальто.

– Чего изволите? – приветливо спросила хозяйка заведения.

– Ну-у… э-э-э… а что у вас есть?

– Резонный вопрос, – рассмеялась девушка. – В такое время мало что есть, но кофе я вам точно сделаю.

– Тогда капучино, пожалуйста, – решилась я, – и, наверное, что-нибудь из съестного.

– Остался вчерашний хлеб, сыровяленое мясо и помидоры, сойдет? Свежая выпечка поспеет минут через сорок… – с сожалением призналась она.

– Нет, что вы, это как раз подходит, – поспешно согласилась я и, подумав, добавила: – Вот разве что еще какого-нибудь сыра… дорблю, что ли?

– Ах да, имеется такой! – просияла девушка и, глядя на мое изможденное лицо, участливо поинтересовалась: – Что, трудная ночка выдалась?

– Скорее последние несколько месяцев… – Я криво ухмыльнулась. – Но, кажется, у меня только что началась белая полоса в жизни!

– О-о-о, тогда это непременно следует отпраздновать! – воскликнула хозяйка и умчалась на кухню.

Через пару минут она вернулась с плетеным подносом, на котором лежал нарезанный крупными ломтями ароматный хлеб с поджаристыми семечками, тонюсенькие полупрозрачные ленты хамона, кружочки помидора и кубики дорблю. Она поставила все это геометрическое разнообразие на стол, а еще через мгновение принесла два бокала искрящегося «Фраголино» и один протянула мне.

– За счет заведения! – Она подняла бокал и торжественно произнесла: – За новую жизнь!

Сложно было с ней спорить. Я осушила свой бокал до дна и принялась за первый за долгое время завтрак.

Так я познакомилась с Оливией.

А через пару часов в кафе за свежим хлебом заскочил Карл. Узнав меня, сытую, разомлевшую и прикорнувшую в уголке, он невероятно обрадовался, когда выяснил, что я теперь живу в Брюгге, и предложил работать у него.

 

Роман с книгами

На данный момент я вот уже шесть лет работаю у Карла в его книжном магазине. Здесь сухо, немного пыльно и постоянно царит полумрак, который старинные мутные люстры под потолком разогнать не в состоянии. Потертые сосновые доски пола скрипят под ногами, а отполированные годами и тысячами прикосновений деревянные перила лестницы, наоборот, почему-то выглядят как новые. Я одна из тех счастливых людей, которым для того, чтобы попасть на работу, нужно всего лишь спуститься по ступенькам: за дальними стеллажами на втором этаже прячется дверца в небольшую квартиру.

Квартирка не отличается особыми удобствами, но в ней есть все, что может понадобиться относительно юной и сравнительно неприхотливой особе вроде меня: крохотная спаленка, которую почти полностью занимает большая кровать на низких ножках, несколько плетеных корзин для одежды (потому что шкаф – это для слабаков), большое зеркало, прислоненное прямо к стене, прикроватная тумбочка с неизменной стопкой книг и поигрыватель на полу, в котором за все время его существования вертится один-единственный диск с подборкой заводной попсы. Дальше идет кухня с плитой и шкафчиками для посуды, «общительным» (то есть громко жужжащим, булькающим и ворчащим, словно вредный старикашка) холодильником и большим столом в центре, который абсолютно здесь не нужен и занимает слишком много места, но прекрасно смотрится в сочетании с высокими барными табуретами. Затем – совмещенный санузел с продолговатым окошком под самым потолком, милой металлической эмалированной раковиной с синим орнаментом по краям и старинной маленькой бронзовой ванной. За последнюю я готова простить квартирке все остальные неудобства, даже крохотные размеры самой ванны: в нее удается погрузиться, только свернувшись клубочком, но зато, если добавить морской соли, пены и немного розовых лепестков, можно окунуться в роскошь девятнадцатого века.

Так вот, квартирка и магазин шли в комплекте. Когда-то вместо книжного здесь была швейная мастерская, и ее владелец чрезвычайно беспокоился за сохранность своих тканей и готовых заказов, поэтому не хотел оставлять ее без присмотра ни на минуту. Потом он с детьми и внуками переехал куда-то в Северную Америку – то ли в Канаду, то ли в Канзас, что-то на К, а мастерскую продал за сущие гроши местному «состоятельному безумцу», по его словам. То есть Карлу. Карл каждый раз рассказывает эту историю с довольной улыбкой и с какой-то необъяснимой гордостью вспоминает столь лестную характеристику. Когда бывший хозяин узнал, что он хочет устроить здесь библиотеку, то был весьма обескуражен. Сознание опытного дельца отторгало мысль о том, что на свете бывают богатые люди, которым нравится разъезжать по всей Европе, скупать на барахолках старые книги, приводить их в порядок и за копейки перепродавать. Но Карл не нуждается в том, чтоб зарабатывать себе на пропитание, он просто любит книги, любит их запах и шорох страниц, да и вполне может позволить себе подобное оригинальное хобби. Так же как и подобрать в каком-то кафе старую знакомую и сразу пристроить ее на непыльную (хотя, если в буквальном смысле, то довольно-таки пыльную) работенку. Мама, узнав, что я теперь нахожусь под протекцией Карла, угомонилась и сдала билеты. Она так мучилась и переживала, несмотря на мое успокаивающее вранье, будто «мне уже лучше», что готова была примчаться куда угодно, чтобы, если понадобится, даже упаковать меня в смирительную рубашку и отправить в больницу. Карл же после случая с гамаком стал для нее неоспоримым авторитетом, благороднейшей персоной на всем белом свете, что я, впрочем, даже и не думала оспаривать, потому как сама была ровно того же мнения.

Вообще-то мне с ним очень повезло. Или ему со мной – по его словам. Я такая же книжная маньячка, как и сам Карл. Каждый раз, когда он возвращается из своих поездок, я набрасываюсь на его добычу, как голодный лев. Если добычи особенно много, мы можем всю ночь напролет разбирать и сортировать книги, нумеровать, создавать каталоги, решать, что пойдет на продажу, а что для библиотеки. Некоторые экземпляры Карл оставляет себе и уже под утро тащит свои сокровища домой, к жене. Карина – степенная дама в возрасте, чрезвычайно холеная, с таким убедительным чувством собственного достоинства, что многие подозревают ее в родстве с британской короной. Я всегда смотрю на нее, разинув рот. Как это ей удается так изящно размешивать ложечкой сахар в чашке с чаем, да еще и чтобы она не цокала о края? Разве возможно намазывать булочку абрикосовым мармеладом так, чтоб ни одна капля этой янтарной роскоши не упала мимо? Неужели в человеческих силах откусывать такие малюсенькие кусочки песочного печенья, не раскрошив его?

При всем ее аристократизме Карину совершенно не интересуют книги. Они с Карлом могут вместе ходить в море на своей яхте, посещать изысканные официальные приемы, даже копаться в саду, но, как только речь заходит о книгах, Карина зевает, прощается и уходит к себе в комнату. Она совершенно ничего в них не смыслит, но, к счастью, никогда не жалуется на библиофилию Карла.

– Жизнь такая штука, дорогая моя, – любит говорить она мне, – иногда нужно друг от друга отдыхать. Вот Карл опять со своими буквариками возится, а я что? А я беру бутылочку вермута и иду в гости к подруге – обсуждать последние новости и рассматривать каталоги кружевных сорочек. А когда он вернется, мы поедем в Испанию за изумрудным колье. Это ли не семейное счастье?

Я только посмеиваюсь. Конечно, для женщины, никогда не прикасавшейся к половой тряпке или едкой щелочи для прочистки труб, покупка изумрудного колье – всего лишь забавное событие. Но мне нравится, что она такая. Мне нравится, как она снисходительно вздыхает, глядя на мою растрепанную косу – такова моя каждодневная рабочая прическа, – берет свои костяные гребни и шпильки и приводит это хаос в божеский вид за каких-то пять минут. Каждый раз, когда я буквально на полчасика заскакиваю к Мороцким по делу, я ухожу накормленной и с идеальной прической.

Дядя Стефан просто поймал счастливую звезду, приобретя когда-то дом по соседству с Карлом. А сейчас сияние этой звезды озарило и меня. Карл с Кариной всегда были чрезвычайно добры и внимательны к нашему семейству. Мне было позволено частенько забегать к ним в гости, рассматривать дорогой старинный фарфор Карины, редкие собрания Карла, чаевничать у них или просто играть с их золотистым лабрадором. Когда Карл встретил меня у Оливии, я как раз осознала, что пора бы себя куда-нибудь пристроить. А он все не мог найти человека, которому можно было бы доверить такую ценность, как книги. Так что чуть ли не в первый раз в жизни я оказалась в нужном месте в нужное время.

К сожалению, к нам в магазин не так уж часто заходят люди. Во-первых, нынче не очень-то принято читать книги, особенно старые. Во-вторых, мы совсем ради этого не стараемся. Для Карла совершенно не важно, будут у него покупатели или нет. Продажа книг – всего лишь возможность освободить место для новых. Так что моя работа – быть верным псом Карла, этаким Цербером на страже тысяч пыльных фолиантов. И это счастье.

Мой жизненный уклад незатейлив и функционирует с точностью швейцарских часов («Скорее дыряв, как швейцарский сыр», – ехидничает Оливия). Я обычно просыпаюсь часов в семь утра. Умываюсь холодной водой, потому что бойлер еще не успевает нагреться после ночного отключения, глажу рубашку, одеваюсь, жарю яичницу с беконом и наливаю себе кофе в огромную кружку. С этой же кружкой я спускаюсь в магазин, открываю ставни и двери и стираю пыль со своего рабочего места. Не факт, что сегодня кто-нибудь заскочит, так что в обед я могу закрыть магазин и съездить на местный рынок за продуктами. Частенько «килограмм помидоров и пучок базилика, пожалуйста» становятся первыми произнесенными мной за день словами. Я складываю продукты в корзинку, прикрепленную к рулю моего желтого велосипеда.

Очень долго я искала именно желтый велосипед с коричневой плетеной корзинкой, но все имеющиеся в наличии были неподходящего оттенка. Мне же нужен был теплый солнечный цвет, как серединка одуванчика или как перезревший испанский лимон. Я успела измучить всех продавцов велосипедов в округе; мама уже принялась искать его в Испании, время от времени присылая мне фотографии; я готова была даже наплевать на дороговизну доставки, пока Карл совершенно случайно, как, в общем-то, почти всегда происходит с Карлом, не нашел велосипед моей мечты на очередной барахолке. Довольный, он вез его мне через пол-Европы, поставив вверх тормашками на крышу своего отреставрированного бело-красного «бусика», на котором всегда отправлялся на охоту за книгами.

Велосипед, судя по всему, хранился в хороших руках и, несмотря на ветхость, нуждался только в основательной помывке и смене покрышек. Корзинка же, к сожалению, явно пришла в негодность. Я начала планировать осаду местных корзинщиков, но Карина внимательно осмотрела крепление, зашла в дом и минут через десять вернулась с плетеным коробом, в котором она когда-то привозила из путешествий бутылки с оливковым маслом холодного отжима. Короб подходил идеально, сказывался наметанный глаз Карины, которая умела выбирать одежду по размеру без единой примерки. Мне оставалось только сшить парочку чехлов для внутренней части корзинки из плотной ткани шоколадного цвета в бирюзовый горошек и купить маленькую силиконовую вазочку для велосипеда, чтоб ставить туда анютины глазки, сирень и другие сезонные цветы.

Времени у меня уйма. Могу читать книги, могу шить, вязать, рисовать – что угодно. Карлу все равно. Лишь бы книги были в сохранности. Я уже три года не брала отпуск просто потому, что мне это совершенно не нужно. Карл не хочет, чтоб я открывала магазин во время больших праздников и пивных фестивалей, не хочет, чтобы «подвыпившие горожане лапали моего Гюго своими ручищами, испачканными в соусе из-под устриц». К слову сказать, я как-то сомневаюсь, что подвыпивших горожан тянет именно в библиотеку с целью полапать Гюго, им, собственно, и трезвым-то Гюго не особенно интересен, но начальство есть начальство.

И вот по праздникам мне совершенно некуда деться. Бродить по наглухо запертому магазину как-то совсем уж уныло. Я пробовала ездить в Краков или Прагу, но заранее знала, что там все будет по-старому. Я точно так же встану в своем отеле в семь утра, съем в каком-нибудь миленьком ресторанчике яичницу с беконом и буду прогуливаться по городу с огромным бумажным стаканом кофе. Потом обязательно найду книжный и там окопаюсь на все оставшееся до отъезда время, так что, как говорится, зачем платить больше?

Иногда можно съездить к маме, но, хотя Паоло ни разу даже не посмотрел косо в мою сторону и неизменно готов услужить всем, что в его силах, я все равно чувствую себя немного неловко. Навещаю их изредка, остаюсь денька на три: достаточно времени, чтобы поговорить и пообниматься, но недостаточно, чтобы надоесть.

Если Карл с Кариной никуда не уезжают, можно прийти к ним в гости. Карина очень любит кружева и все пытается научить меня их плести. Целые вечера мы проводили с ней у растопленного камина: она аккуратно пришивала эти воздушные изделия ручной работы к очередной подушечке, я – портила ее пряжу. За пятнадцать лет знакомства и кружевной каторги я испаскудила столько хлопчатобумажных нитей, что ими, пожалуй, вполне можно было бы обмотать Землю вдоль экватора, а то и пару раз. Но Карина не оставляет надежды. А может, ее это просто забавляет. Сама она кружева не плетет, хотя умеет, просто покупает у лучших мастериц в городе. Зачем ей мои мучения, непонятно.

Вязать я не люблю, но люблю шить. У нас здесь есть одна запущенная на вид подворотня, в глубине которой скрывается вход в еще более подозрительный подвал. Однако в этом подвале таится волшебное царство, мечта всех женщин поствоенной Европы – магазин тканей. Сейчас-то этим никого не удивишь, но в свое время этот магазин составлял значительную, хотя и труднообъяснимую конкуренцию нашей тогда еще мастерской. Когда я попадаю в этот магазин, я будто с катушек слетаю – столько шотландки, батиста, льна, что практически невозможно держать себя в руках. Правда, один взгляд на цены значительно остужает мой пыл: ткани из натуральных материалов в принципе недешевы, а здесь, судя по всему, и вовсе собрали лучшие образцы ткацкого мастерства. Я не настолько уверена в своих способностях, чтобы позволить себе без ограничений запасаться такой изысканной продукцией. Поэтому я примерно раз в несколько месяцев балую себя, покупая метр-другой божественной материи, да и только.

Собственно, не такая уж я искусная швея. Могу сшить юбку. Если очень постараюсь, то перекрою старые брюки. Однажды мне даже удалось сшить пальто. Выглядит оно относительно прилично, но я все равно стесняюсь его носить, потому что оно смахивает на продукт современных концептуальных дизайнеров, а это не для слабонервных. Я его надеваю, только когда мне посреди ночи приспичит выбежать в круглосуточный мини-маркет за консервированными ананасами. Днем показываться в нем на люди я не решаюсь, хотя встречала в Брюгге персонажей и похлеще. Жаль, у меня его не было в мою бытность привидением. Короче говоря, я могу сшить даже пальто. Но лучше юбку.

И вот к чему я веду. Близятся рождественские праздники. А значит, мне придется закрыть магазин более чем на две недели. Честно говоря, это мое самое нелюбимое время. Меня вполне устраивает моя жизнь, точнее, даже не так: меня более чем устраивает моя жизнь, такая, какая она сейчас, но на рождественские праздники почему-то вдруг становится одиноко. Все вокруг суетятся, покупают подарки, запасаются продуктами, ездят в гости, принимают гостей, ссорятся, мирятся, веселятся – а я не могу за этим даже из окна понаблюдать, потому что окна моей квартирки выходят во внутренний дворик.

Карл с Кариной на все каникулы уедут к детям в Швейцарию пить глинтвейн и кататься на лыжах. То есть кататься будет Карина, она великолепна во всех благородных видах спорта – верховой езде, лыжах, гольфе, – а Карл будет в основном падать. После часа напрасных попыток он промокнет и устанет, оставит Карину на попечение детей или какой-нибудь свежеприобретенной подруги, сдаст лыжи и вернется в свой номер к любимым книгам. Как ни странно, такой вариант неизменно устраивает обоих: во время подобных горных вылазок Карина большую часть дня блистает в обществе, собирая аплодисменты и комплименты, Карл же читает, по десятку раз посещает ярмарки и антикварные магазинчики, а иногда под вечер сопровождает Карину на какую-нибудь вечеринку ее новых знакомых, где блещет умом и эрудицией и создает Карине еще более очаровательный образ.

В Росас я ездила на прошлое Рождество, но мне было как-то не очень уютно. Мама не хотела оставлять меня в одиночестве, чтобы совершить привычный обход гостей и знакомых, а когда гости приходили к ним, я запиралась у себя в комнате или отправлялась бродить по городку. Ну не хочу я социализироваться! Тем более когда все эти эмоциональные испанки рассматривают меня, треплют за щеки и нахваливают мои голубые глаза. Каждая считает своим долгом сообщить, что у нее есть неженатый сын, и настойчиво зазывает в гости познакомиться с «будущим женихом», несмотря на то, что возраст сына варьируется от шестнадцати до сорока, и невзирая на мнение по этому поводу самого сына и уж тем более мое собственное. Я понятия не имею, как себя вести в таких ситуациях: терпеть не могу подобные намеки и сватовство. Вроде и понимаю, что они так поступают не со зла и, скорее всего, исключительно из вежливости (мол, нужно показать хозяйке, что ее угрюмая нечесаная дочь на самом деле очень даже ого-го!), но моя изначальная милая улыбка все равно постепенно превращается в оскал. Сначала я отнекиваюсь, потом фальшиво хихикаю, а как-то раз дошло до того, что одна из гостий цепко ухватила меня под руку с намерением сопроводить-таки на встречу с суженым, так что мне еле удалось отвертеться. С тех пор я перестала показываться гостям на глаза.

Маме совсем не понятна моя резкая реакция: это ведь соседи, друзья, не поведут же они меня под венец насильно, в самом-то деле! Разве нельзя просто присоединиться к шутке? Даже познакомиться с этим самым сыном – что тут такого? Но меня прямо-таки передергивает от отвращения: после Стивена все вопросы брака и отношений стали какими-то слишком уж болезненными. Так что ну их всех, лучше приеду как-нибудь весной, а еще лучше – осенью, когда все местные кумушки будут заняты обхаживанием своих садов либо заготовками.

* * *

За шесть лет в Брюгге я умудрилась практически ни с кем не подружиться – окунулась в мир книг с головой, отреклась от всего человеческого, короче говоря, до сих пор порядком боялась людей. Разве что вот Оливия… Но для Оливии любая праздничная пора оборачивается каторгой. В это время она практически не спит, только месит тесто, лепит, печет, украшает, продает. Чем больше она устает, тем шире становится ее улыбка. К концу рождественского безумия она напоминает Чеширского кота: сплошная улыбка, витающая в воздухе. Затем она берет пару дней отдыха и отсыпается, оставляя кафе на двух не особенно мастеровитых поварят, освоивших буквально четыре-пять сортов хлеба да круассаны. Так что эти дни кафе работает, так сказать, в разгрузочном режиме.

Еще у меня есть соседка с верхнего этажа. Эта барышня лет на пятнадцать старше меня, но держит себя в тонусе и форме, по крайней мере считает, что это так. Ее скорее следует отнести к врагам замедленного действия, хотя изначально она активно набивалась мне в подруги. Ванесса – такая же претенциозная, как и ее имя, – пытается выглядеть дружелюбной и очаровательной, но эта маска, кажется, не обманывает никого, кроме нее самой. Как только мы с Карлом договорились о работе, он предложил, чтобы я заняла прилагающуюся к магазину квартирку. Когда я переносила свои немногочисленные пожитки в новое жилище, Ванесса застала меня на лестничной клетке (из квартиры есть два выхода – на общую лестницу и в магазин) и сразу же предложила пойти завтра с ней на пикник в ее любимый парк. Я от неожиданности согласилась, хотя желанием совершенно не горела и не скрывала этого. Потом устыдилась: соседка проявила доброту, а я волком на нее гляжу. Решила искупить свою грубость, расстаравшись к пикнику: нажарила домашних котлеток для бургеров, сложила их в пластиковый контейнер вместе с хрустящими полосками своего любимого бекона, позаботилась о специальном легкоплавком сыре, булочках с кунжутом и салатных листах. Веселая Ванесса заскочила ко мне с утра в спортивном костюме. Я сразу слегка напряглась: мы не договаривались ни о каких физических нагрузках. За ее спиной болтался легкий рюкзачок, в котором едва ли могло поместиться что-то съедобное к пикнику. Ванесса уловила запах жареного бекона и брезгливо поморщилась:

– Ой, фу, Китти, что это?

Я не сразу поняла, к чему она клонит, поэтому тщательно принюхалась к воздуху, затем к контейнеру с котлетками. Пахло изумительным свежеподжаренным мясом.

– Бургеры и бекон. Свежайшие, я даже фарш сама делала.

– Что-о, ты ешь мясо? – с таким недоверием спросила она, как будто ранее я сообщала ей, что происхожу из славного племени луговых коровушек. Травоядных то есть.

– Еще как! – Я решила, что раз уж она позволяет себе подобное поведение, то и мне можно. – За обе щеки уплетаю! Кажется, я и не говорила, что вегетарианка.

– А я вот вегетарианка! – гордо сообщила противная бабенка. – И тебе советую! Это же просто кошмар – поедать братьев наших меньших! К тому же так вредно! Вся эта гадость откладывается в сосудах и на боках! Ты извини, Китти, но ты не можешь похвастаться идеальной талией!

Я даже не обиделась. Сама знаю: похвастаться идеальной талией я могла только в тот период, когда чуть не сдохла от истощения из-за сердечных мук. Но талия меня не особенно интересовала: вокруг нее образовалась небольшая симпатичная мягкость, мой внешний вид она не портила, а ремень перестал так больно впиваться в кости. Я задумчиво пощупала свои бока, оценивая их масштабы, но Ванесса восприняла это иначе:

– Ну вот, видишь! Все, Китти, с сегодняшнего дня ты начинаешь новую жизнь! Я не дам тебе пропасть! Не позволю филонить! Теперь мы каждое утро будем с тобой выбираться на пробежку и зарядку! Давай, переодевайся, и пойдем! Для начала сделаем несложный комплекс упражнений, потом перекусим морковными палочками – она потрясла рюкзачком, и в нем что-то негромко затарахтело, – а потом отправимся в мое любимое кафе и позавтракаем вареным брокколи и свекольно-кабачковым смузи!

Я попыталась представить, каков на вкус свекольно-кабачковый смузи, и меня чуть не стошнило. Собрав остатки самообладания и призвав все имеющееся в наличии дружелюбие, я собралась было вежливо отказаться от участия Ванессы в заботе о моем здоровье и в жизни вообще, но тут она схватила мой контейнер и выбросила в мусорное ведро, демонстративно отряхнула руки и сказала:

– Итак, первый шаг сделан!

Ей повезло, что я как раз перед ее приходом вынесла мусор и застелила ведро чистым пакетом, поэтому я не стала бить ее по рукам или тыкать мордочкой в содеянное, а молча достала контейнер из ведра, открыла его и демонстративно, глядя ей прямо в глаза, захрустела полоской бекона.

– Но, Китти, ты не понимаешь, что творишь! – заверещала Ванесса прямо как хрюшка, которую она так рьяно защищала. – Ты мне еще спасибо скажешь!

– Спасибо, – спокойно сказала я и сунула ей чуть ли не под нос кусок бекона.

Ванесса заверещала еще громче и выскочила из квартиры, спасаясь бегством от опасной поросятины. Я закрыла за ней дверь, собрала свой наборчик для пикника и отправилась в парк самостоятельно, намереваясь умять обе порции. Тем не менее мне все-таки не суждено было пасть жертвой коварного холестерина в одиночестве: в парке ко мне причалил чей-то роскошный черный котяра и я скормила ему половину котлетки. Котяра довольно жмурился и ни капельки не осуждал меня за кровожадность.

Собственно, по большому счету у меня нет предубеждений по поводу всяческих вегетарианцев, ЗОЖников и фитоняш – пусть живут, как им угодно, я ничего не имею против, пока они не отбирают у меня мясо и не навязывают свою петрушку. Однажды какая-то активистка уже пыталась запугать меня просмотром часового ролика о разделке мяса, но не на ту напала: лет этак в шестнадцать мы с подругой – частично из интереса, частично по необходимости – помогали ее отцу-мяснику разделывать свинью. Подруга была уже барышней продвинутой, поэтому ловко обдирала с брюшной полости жировую сетку. Мне же досталась честь осмолить поросячьи запчасти специальной кулинарной горелочкой, пока мясник разбирал остальную часть туши на отдельные мышцы. Занятие не самое приятное, но не особенно пугающее, поэтому я с воодушевлением и в подробностях рассказала активистке об этом процессе. Та позеленела и убежала прочь. Странно: в ее ролике было слишком уж много крови, я бы сказала, чересчур – из целой свиньи столько нацедить не удастся. Она показывала мне такие фильмы и меня же обвиняла в жестокости!

К вежливым и уважительным вегетарианцам я отношусь соответственно, меня вовсе не затруднит отказаться от мяса во время совместного обеда, чтобы не смущать их. Но когда мне в лицо тычут своей «правильностью», я теряю всякое сострадание. Ванесса прекратила навязываться мне в друзья, но время от времени бросает в почтовый ящик пропагандистские листовки с призывами пожалеть свинок и коровок. Я в ответ снабжаю ее распечатками историй о том, как какая-нибудь коровка кого-то насмерть забодала или чья-то свинка кого-то загрызла. Что уж тут скрывать, иногда я эти истории сама же и придумываю, но не все. А еще в воспитательных целях я пошире открываю окно на кухне, когда жарю бекон и отбивные, – до ее этажа беспрепятственно доходят все запахи. В некотором роде именно по этой причине я на завтрак ем яичницу с беконом. Уж очень она меня тогда рассердила.

По пятницам же я даю Ванессе отдохнуть и завтракаю в кафешке у Оливии в компании, конечно же, книги и капучино с корицей и кардамоном. В моем каждодневном кофе катастрофически не хватает густой пушистой пены. Я пробовала приготовить что-то подобное дома: добавляла молоко и толкла кардамон в ступке, но получалась только какая-то бурда. Так что пришлось ее, как и все остальные подозрительные жидкости, скормить бессмертной герани на окне.

С цветами у меня тоже не все благополучно («А с кем/чем у тебя благополучно?» – спросите вы). Как бы я вокруг них ни хлопотала, что бы ни делала ради их блага, они все равно у меня долго не живут. То недолив, то перелив. Ну, в общем, я сама виновата, чего уж там: вряд ли после трех недель без полива можно реабилитироваться в глазах растения, разведя его почву водой в пропорции один к одному. Я о них просто забываю. Книгам вода не нужна, вот и от цветов я жду такой же сознательности. Но эта герань – мой заклятый враг. Я купила ее у какой-то цыганки возле рынка и, честно говоря, рассчитывала понаслаждаться ее цветением стандартных две недели, пока растение не засохнет. Но через полмесяца герань все еще держалась. Это уже становилось интересным. Стоило мне ее чуть-чуть полить, как она снова воспрянула. Потом Карл приволок целую телегу книг, и я забыла о несчастном растении на месяц. Но герань не сдавалась. Тогда мне стало как-то неуютно рядом с ней, и потому я угостила ее прокисшим морсом. Чокнутому цветку это понравилось, и он выпустил еще целую ветку с бутончиками. С тех пор у нас молчаливое противостояние – я поливаю герань всякой пакостью, а она цветет и воняет у меня на подоконнике. Кстати, кофе с кардамоном ей пришелся по вкусу.

Так вот, в конце рабочей недели мне позволено открывать магазин на час позже, то есть не в восемь, а в девять. В общем и целом абсолютно все равно, когда его открывать, а если совсем откровенно, можно вообще не открывать: вся эта затея – просто блажь богатенького Карла, но я очень дисциплинированная. Отчасти потому, что давно дружу с семьей Мороцких и не хочу их разочаровать даже в самой малости, отчасти потому, что всегда такой была. Так что я открываю и закрываю магазин строго по расписанию. Именно по пятницам я позволяю себе перед работой заглянуть на огонек к Оливии, дабы испить неземного кофейного нектара. К капучино я традиционно беру набор, с которого началась наша с ней дружба, – сэндвич с хамоном и помидорами, пару кусочков сыра дорблю и кубики коричневого сахара. Вообще, я могла бы пить ее капучино каждый день, она даже готова была присылать его мне домой, но тогда мой кофейный ритуал утратит свою особенную прелесть, а к этому я пока не готова.

Меня неизменно поражает и восхищает маниакальная энергия и трудолюбие этой барышни. Она из семьи потомственных пивоваров, и родители чрезвычайно настаивали на том, чтоб она училась на мастера-пивовара (по-местному – сладека) в Чехии, в известной Střední průmyslová škola potravinářských technologií. Несмотря на красивый набор заковыристых буковок в названии школы, Оливию вдохновлял совершенно другой вид отношений с зерновыми – месительно-выпекательный. Родители – о чудо! как редки подобные истории! – категорически ей этого запрещать не стали, а заключили с пивоотступницей договор: ей даются три года и небольшой стартовый капиталец на открытие своего дела. Если Оливия прогорит, никто ее ругать не станет, но ей все-таки придется освоить азы пивоваренного ремесла, дабы иметь возможность хоть как-то удержать семейный бизнес на плаву, покуда не подрастет ее сын (коего не было и в проекте, впрочем, так же, как не было и малейших намеков на скорое замужество), который ну просто по всем законам мироздания обязан подойти на эту роль. Судя по всему, и Оливия, и ее родители были заядлыми оптимистами, упрямцами и трудоголиками, потому как она без колебаний согласилась на подобный кабальный договор.

Никаких таких специальных школ по хлебу она не заканчивала, но, кажется, с дрожжами и прочими составляющими сдобной магии у нее было особое таинственное взаимопонимание, так как она схватывала все на лету, с удивительной интуицией находила самые простые и удачные рецепты, нюхом чуяла качество продуктов и никогда не унывала. За три года рабства у духовки, которые она, впрочем, считала самым счастливым временем в своей жизни, Оливия не только не прогорела, но и завоевала уйму постоянных восторженных клиентов вроде меня или даже более восторженных. Родители смирились, поздравили дочь с успехом и оставили ее в объятиях теста. Затем, поскольку они были еще достаточно молоды, произвели на свет сына и теперь возлагают свои хмельные надежды на него. Вот такой хэппи-энд. В этом месте должен быть салют.

Оливия пускает меня в кафе еще до открытия. Это в некотором роде тоже можно считать нашей традицией. Она говорит, что ее пугает то, как я стою снаружи и через стекло наблюдаю за ней, протирающей столы и раскладывающей салфетки. Чушь, конечно, ничего она не боится, но впускает раньше положенного только меня одну, а это, признаться, чрезвычайно лестно.

Я всегда сажусь за дальний столик у окна, это мое любимое место. Кафе Оливии находится в полуподвальном помещении, так что из окна мне видны ноги прохожих. Люди в Брюгге носят восхитительную обувь. Сплошь натуральная кожа, все в британском стиле. Иногда попадаются очень даже приличные итальянские сапожки, но мужские туфли меня радуют больше всего. Эстетический компонент – это еще один плюс пятничного завтрака у Оливии. Пока я пытаюсь распознать знакомых по обуви, Оливия приносит мой заказ и удаляется на кухню – вынимать благоухающие круассаны из духовки. Я разбираю сэндвич на составляющие и столовым ножом намазываю, если это можно так назвать, непослушный дорблю на хлеб. Оливия много раз предлагала мне просто добавить этот сэндвич в меню и приносить его уже в готовом виде, но я не соглашаюсь: не хватало еще, чтоб разные простофили без вкуса и фантазии пользовались моим изобретением, даже не осознавая, насколько великолепно это сочетание: хамон, дорблю и помидорка. Поэзия. Песня. Волшебство. Сахар я съем уже в конце, после кофе, всухомятку. Оливия будет смеяться и опять скажет, что я пони. По ее словам, я слишком мелкая для того, чтобы носить гордое звание лошади. Но я все еще надеюсь дорасти.

По пятницам у Оливии я читаю «Алису в стране чудес». Пробовала и другие книги, но в результате строгого отбора победила все же «Алиса». Я уже прочла ее раз сто, на всех доступных мне языках, и она по-прежнему остается лучшим вариантом для пятницы, хамона и капучино.

Мне нравится создавать собственные маленькие традиции. Это как якорьки, которые привязывают меня – нет, не к реальности, еще чего, – а к удивительному миру книг. Реальность меня мало интересует. Она довольно скучна и уныла. А еще жестока. Так что, как сказал Адам Сэвидж из передачи «Разрушители мифов»: «Я отвергаю вашу реальность и заменяю ее своей!» Выдуманные традиции удерживают в моей жизни сказку, а она мне очень нужна. К ним относятся плетение кружев с Кариной, отравление герани, посещение кафе Оливии и магазина тканей, а также книги – очень много книг. Карл меня понимает. Карина не понимает, но поддерживает. Да что уж там, она и так всю жизнь живет в сказке: единственная дочь в богатой семье, родители и старшие братья тряслись над ней, как будто она была сделана из муранского стекла. Карина росла принцессой в океане любви, заботы и дорогих подарков. Природа наделила ее умом, но лишила тяги к знаниям, поэтому Карина знала и умела все понемножку, но в основном интересовалась всем красивым. В том числе собой: на нее-то и сейчас прохожие оборачиваются, а после просмотра ее старых фотографий я еще неделю брезговала заглядывать в зеркало.

Наверное, жизнь в достатке способствует формированию дружелюбного характера и широты души – иначе я не могу объяснить благосклонность госпожи Мороцкой ко мне. Она всегда рада меня видеть, мило ворчит из-за моей лохматой косы и никогда не устает приводить ее в порядок. Просто невообразимо. «Китти, милая, – протяжно вздыхает Карина, – смотреть не могу на это безобразие, поди-ка сюда». И главное, это ей никогда не надоедает.

Все зовут меня Китти, хотя я вообще-то Кэтрин, но Карина произносит букву «т» с каким-то прицокиванием, поэтому у нее получается скорее Кицци. Вообще-то я подозреваю, что Мороцкие питают какую-то особую слабость к людям, чье имя начинается на К. Карл, Карина, Кэтрин. Их детей зовут Корнелия и Крис. Правда, есть какой-то двоюродный племянник Пэрри, которого они обожают, несмотря на полное отсутствие буквы К в имени. Как по мне, двоюродный племянник вообще не родня, но Карл очень трепетно относится ко всем кровным узам. Кстати, возможно, я скоро наконец-то увижу этого загадочного Пэрри, который, по словам Карины, «красив, образован и великолепно вальсирует», а по словам Карла, «просто славный малый и обладает отменным вкусом в литературе».

– Кицци, – сказала мне Карина во время телефонного разговора пару дней назад, – мы завтра улетаем в Швейцарию, но Пэрри говорил, что будет в наших краях и хочет заскочить. К сожалению, мы его не застанем. Карл обещал ему какие-то там книги, так что ты уж выдай, будь любезна. Я на всякий случай дала ему твой номер, вдруг он не успеет до выходных…

– Ничего подобного! – заорал Карл в трубку. – Не слушай ее, Китти! Если не успеет до выходных, ничего ему не давай, пусть приезжает, когда следует!

– И то правда, – флегматично согласилась Карина, – ничего ему не давай, задержи до нашего возвращения. Ну все, дорогая, счастливого Рождества! – И положила трубку.

 

Новая глава

Утром в четверг, открывая магазин, я вспомнила о звонке Карины. Поразмыслив о том, как мне задержать здоровенного (скорее всего) мужика против его воли в Брюгге, я отмахнулась от этой идеи. Зачем мне это нужно? Просто сломаю ему ногу. Да нет, конечно, ничего подобного, всего лишь с лестницы столкну. Так, это уже похоже на сюжет детектива. И вообще, какое мне дело до этого Пэрри? У меня есть график работы магазина, составленный и утвержденный самим Карлом Мороцким, так что кто не успел, тот свободен до самого Нового года, пусть хоть под дверью ночует.

Я вдруг почувствовала, что порядком волнуюсь из-за перспективы познакомиться наконец с пресловутым Пэрри – умником, красавцем и любимчиком моих покровителей. То ли меня снедала ревность, потому что я не хотела делить с ним внимание друзей, то ли я хотела ему понравиться. А я не желала хотеть кому-то понравиться, вот еще! Пусть он старается мне понравиться! И зачем мне вообще думать о нем?!

Пытаясь немного успокоиться, я принялась за внеочередную уборку библиотеки. Протерла все полки. Подумала. Переместила на витрину несколько книг со сказками на рождественскую тематику. Подумала еще и добавила к ним несколько экземпляров классического дамского чтива. Оглянулась вокруг. Причесалась. Не помогло. Выглянула на улицу в поисках потенциальных покупателей. Люди тащили домой из магазинов огромные пакеты со снедью, свертки свитеров с оленями и коробки с айпэдами. Им чихать на книги, кого я обманываю?

Я утешала себя тем, что мне слишком много рассказывали о Пэрри, чтобы оставаться к нему равнодушной. Ну, возможно еще мне нравилось воображать, будто Карина и Карл тайно замышляют нас свести. Исключительно потому, что это было бы лестно. Сама-то я для себя решила, что семью нужно заводить уже лет под сорок, с серьезным благоразумным человеком, который уж наверняка знает, что хочет создать семью, причем именно со мной. Кто-то скажет, что мне давно пора бы отойти от своих сердечных ран. Я и сама порой себе это говорю. Но не получается.

Мне невероятно посчастливилось хотя бы просто очнуться от своего потрясения. Если бы не целительная атмосфера Брюгге, я вообще не знаю, что бы со мной стало. События шестилетней давности не дают мне покоя по сей день: я вспоминаю наши отношения, стараюсь задним числом увидеть полную картину, но мне до сих пор не удалось понять, почему он так поступил. Что это значило? Так горько, так стыдно за всю эту историю – вот дура-то, наслушалась красивых сказочек Стивена, уши развесила, а нужно было не на слова обращать внимание, а на дела.

А делами Стивен не особенно-то и блистал. Я вспоминала, как Грег просил, умолял меня обратить внимание именно на это. Он был прав, во всем прав, от начала и до конца: можно часами разглагольствовать о своих амбициях и грандиозных целях, но что толку, если ничего в этом направлении не предпринимать? Помню, как я сопровождала возлюбленного на все эти мотивационные тренинги, дабы он вдохновился и поверил в себя. Сначала мне это казалось правильным, а потом начали терзать сомнения: все его «цели» были высосаны из пальца; он возвращался с очередного семинара с сумбурным и неадекватным списком планов на год и ничего, абсолютно ничего по этому поводу потом не предпринимал. Вот Оливии совершенно не нужно ходить на тренинги: она и так вдохновлена тем, чем занимается. Лишь изредка она уделяет внимание каким-то чисто практическим вопросам: повышает квалификацию, изучает новые технологии и новое оборудование. На пустую болтовню у нее нет времени – у нее и на сон-то времени нет. Грег же видел Стивена насквозь, а я была слепа и глупа. Перед ним было особенно стыдно: он говорил, что я «классная девчонка», а оказалось, что я, как последняя дуреха, купилась на яркую обертку, очаровалась пустышкой. От этого я ощущала жутчайшее разочарование в себе. Еще было отчаянно стыдно перед другими ребятами, которые казались мне скучными, глупыми, с «несоответствующим уровнем мышления», к которым я отнеслась с таким презрением. На самом деле они были умными, честными трудягами, однако я была ослеплена звездой по имени Стивен…

Наши отношения со Стивеном начались с того, что я выразила ему свое восхищение. Это-то восхищение его и привлекло, я поняла это только несколько лет спустя. Он просто нуждался в девушке, которая будет слушать его, разинув рот, и верить каждому слову. Сначала я именно такой и была. Потом, когда первые восторги поутихли, я начала замечать на своем солнце пятна. Тем не менее я действительно его любила и надеялась, что моя любовь и поддержка помогут ему измениться. Ха-ха-ха! Разве вы не слышите мой грустный смех? Разве не слышите в нем горечь многих поколений женщин, жертвующих собой во имя подобных мужчин в надежде, что «они изменятся»? «Он изменится!» – самый мерзкий, самый жестокий, самый бессовестный обман.

Я видела дичайшее несоответствие между тем, что Стивен говорил, и тем, что он делал. Не очень ясно, лишь десятую, двадцатую часть, но видела. Однако, когда я попыталась осторожно обсудить с ним этот вопрос, он ужасно рассердился, заявил, что я унижаю его эго; мол, не ожидал он услышать от любимой девушки такие уничижительные слова; ему, мол, и так сложно на выбранном поприще, а тут еще я палки в колеса вставляю. А я, дура, согласилась с этим, приняла вину на себя и потом долго извинялась.

Стивен вообще мастерски умел обвинить меня в чем-нибудь эдаком, чаще всего в том, что я недостаточно его поддерживаю и уважаю. Сказала, что он грубо о ком-то отзывается, – значит, поучала его, словно он мальчишка какой-то; заметила, что его цели не реалистичны, – «Ах, ты совсем меня демотивируешь!»; посетовала, как меня огорчает его хвастовство, – а он с грустью ответил: «Знаешь, милая, большинство великих мужчин достигли успеха потому, что рядом с ними были женщины, которые верили в них больше, чем они сами!» И я оправдывалась, извинялась, соглашалась. Чувствовала себя последней сволочью – какая же я мерзавка, мой жених не ощущает, что я в него верю! Как я могла такое допустить?

Кто бы знал, как меня тошнит от одной мысли о нем! Как мне противно вспоминать свои восторги… Какой униженной я себя чувствую из-за того, что слушала его, что верила ему, что позволяла ему так собой манипулировать… Иногда просто охота вырвать этот эпизод из своей жизни, словно испорченную страницу, сжечь и развеять пепел по ветру. А вот и нет! Он всегда со мной, и раны от него по-прежнему ноют.

Я вдруг осознала, что, забывшись в воспоминаниях, немигающим взглядом уставилась на свое отражение в окне и тереблю косу. Коса, и раньше не особенно аккуратная, теперь выглядела совершенно безобразно. Я вздохнула, расплела ее и стала яростно разрывать гребнем образовавшиеся колтуны. Переплела волосы. Побарабанила пальцами по рабочему столу красного дерева – Карл отдал мне свой, когда купил себе новый, а точнее, старый, антикварный. Снова посмотрела в окно. Да что ж такое-то!

Хотя Брюгге помог мне снова обрести вкус к жизни, я по-прежнему упорно отмахивалась от мыслей о будущем. Как Скарлетт О’Хара: «Я не буду думать об этом сегодня, я подумаю об этом завтра». Как только кто-то пытался вовлечь меня в свои планы на праздники, на лето, даже на следующие выходные, мне становилось не по себе.

Я отказывалась от приглашений в гости к соседям, пронзала всех молодых людей, предпринимавших попытки со мной познакомиться, испепеляющим взглядом, распугала всех, кого только можно, и в конце концов отвоевала вожделенный кусок личного пространства. Меня окружал вакуум, и это было именно то, что нужно. То, что доктор прописал. Так как же этому дурацкому Пэрри удалось нарушить мой покой?

Мне вполне известно, что время утекает сквозь пальцы. Сколько бы мне его ни было отпущено изначально, с каждым днем становится все меньше. Но я просто не могу, не хочу… просто невыносимо строить какие-то планы. Страшно высунуться из своей защитной раковины. А что, если со мной опять случится что-нибудь подобное? Куда я сбегу тогда? Лучше я еще немного подожду… Лучше я подумаю об этом немного позже.

Меня не очень пугает перспектива старения – стоит только взглянуть на Карину. Я знаю ее уже пятнадцать лет, и она всегда была восхитительной. Пожалуй, когда придет время, нужно будет спросить у нее совета о том, как достойно принять свой возраст. «Пожалуй, – сказал ехидный внутренний голос, – тебе не мешало бы спросить у нее совета уже сейчас».

День неумолимо близился к закату, Мороцкие уже давно наслаждались фондю и чем там еще питаются в Швейцарии, а Пэрри не объявился. Я подумала о том, что даже не имею понятия о том, как он выглядит. Конечно, он, наверное, представится, но мне хотелось узнать его самой. А может, лучше бы он вообще не приходил.

Я вышла на улицу, осмотрела ее на предмет наличия жаждущих погрызть гранит знаний, но таковых не обнаружила. С улицы освещенный магазин выглядел очень умиротворяюще, он словно излучал тепло. Я закрыла наружные ставни, щелкнула задвижкой. Зашла внутрь, повернула ключ, выключила свет и, поднявшись на второй этаж по лестнице, еще раз на прощание окинула взглядом темные ряды стеллажей. Да, лучше бы он вообще не приходил.

 

Алиса

Сегодня пятница, я сижу у Оливии с «Алисой» и чашкой капучино. Здесь мне всегда так хорошо и уютно, что все тревоги и переживания отходят на задний план. Ну, кроме одной. Сегодня последний рабочий день. Впереди две недели удручающих праздников. Счастливого Рождества!

По кафе циркулируют посетители, одни заходят только за хлебом, другие остаются на чашечку кофе. Приветливый, полный энтузиазма голосок Оливии немного примиряет меня с таким фоновым шумом.

– О, завтрак за книжкой, одобряю! Зачем читать газеты, это ведь так уныло, да? Что читаем?

Оторвавшись от «Алисы», я подняла недовольный взгляд на незваного собеседника. Молодой, возраст от двадцати пяти до тридцати, явно не местный – потому что местные ко мне уже не цепляются, – но периодически бывает в Брюгге, так как я его определенно уже когда-то видела. Неизвестно, что внушило этому детине такую глубокую уверенность в себе с такой-то заурядной внешностью: относительно высок, но довольно худощав, Аполлоном его точно не назовешь, обладатель курчавой шевелюры ржавого оттенка, с непримечательной короткой стрижкой, с жиденькой, по-новомодному выстриженной бороденкой, в хипстерских очечках и обязательном свитере с оленями. Боже мой, сплошные олени, когда же это закончится!

– Да ладно, почему вы такая сердитая, Рождество ведь! Как вас зовут, злючка? – не унимался парень. Наверное, он казался себе обаятельным. В чашке, которую он легкомысленно держал тремя пальцами только за ручку, опасно колыхался горячий черный кофе, а в глазах его горел необъяснимый энтузиазм.

Я лишь брезгливо дернула верхней губой и вернулась к чтению – обычно этого более чем достаточно. Но данный индивид оказался не слишком догадливым: он, видимо, решил, что он тут самый хитрый, подошел к моему стулу вплотную и постарался заглянуть мне в книгу через плечо. Ненавижу, когда подкрадываются! Почувствовав его приближение спиной, я дернулась, он от неожиданности тоже вздрогнул, и кофе хлюпнул через край, заляпав страницы моей книги и обдав горячими брызгами меня саму.

– Да что с вами такое?! – взвыла я, вскакивая со стула и пальцами за края поднимая книгу, пытаясь стряхнуть с нее капли на пол.

– Ой, простите, пожалуйста! – пролепетал детина, отставив свою чашку на соседний столик и пытаясь пучком салфеток промокнуть мою книгу. – Просто вы так внезапно дернулись!

– А зачем вы подкрадывались? – огрызнулась я. – Кто так вообще делает, вам сколько лет?

– Мне двадцать четыре, – чистосердечно признался малый, хотя мой вопрос явно был риторическим, – а вы так и не сказали, как вас зовут.

Я возмущенно вытаращила на него глаза – мало того что книгу испортил, еще и продолжает приставать, тоже мне, маньяк-недоучка.

– Секундочку, сейчас все исправим, – поспешила на помощь Оливия. – Ну вот, Китти, ты не обожглась? – участливо спросила она, вытирая губкой кофейное пятно на рукаве моего свитера.

Я выпучила на нее глаза: вот предательница! Она ведь нарочно назвала меня по имени! Еще и так заговорщицки мне подмигнула, мерзавка! Конечно, Оливия и раньше пыталась меня с кем-нибудь познакомить, но такого свинства я уж никак не могла ожидать! Осталось только надеяться, что он не услы…

– Ах, Китти! – Этот поганец все-таки услышал мое имя. – Китти – как «котенок»? – улыбнулся он. – Вам очень подходит!

Я закатила глаза: только еще такой вот тривиальной галантности мне здесь не хватало для полного счастья!

– А меня зовут Каспер, – не унимался тип.

– Каспер – как «дружелюбное привидение»? – ядовито поинтересовалась я.

– О-о-о, так вы знаете! Да, именно в честь его меня и назвали! – обрадовался Каспер, а я опять закатила глаза: у него еще и родители сумасшедшие; впрочем, это все объясняет.

– Как мило… – проворчала я, оценивая нанесенный книге ущерб. Мда, теперь половина страниц скукожится…

– Простите за книгу, – покаялся детина. – Я вам новую куплю! Что это? – И он ловко отобрал ее у меня. – «Алиса»? – воскликнул он. – Да сколько вам лет?

– Мне двадцать семь, – злобно осадила я его, отбирая книгу, – и не вам решать, что мне следует читать!

– Ох, простите мою бестактность, – сказал Каспер так, будто оплошность с «Алисой» – это единственное, за что ему следовало просить прощения. – Конечно, вы вольны читать, что вам угодно. Значит, я куплю вам новую «Алису».

Эти слова меня немного успокоили, но он залпом допил все еще обжигающий кофе, направился к выходу и, стоя вполоборота к двери и натягивая пальто, добавил:

– И еще, пожалуй, какую-нибудь настоящую книгу вдобавок, в качестве извинения. Ее можно оставить здесь?

Мне ужасно захотелось пнуть его в коленку, так что ему повезло вовремя сбежать на противоположный конец кафе. «Настоящую книгу» – вот ведь нахал! Да кем он себя возомнил? Я только собралась высокомерно фыркнуть и непреклонно скрестить руки на груди, как Оливия пискнула из-за прилавка:

– Вообще-то Китти работает в книжном магазине недалеко от площади Рынок на улице Халлестраат.

Я тут же запустила в негодницу скомканной мокрой салфеткой, а Каспер издал многозначительное «Оу!», ухмыльнулся, поклонился ей и вышел.

Дверь за спиной самоуверенного рыжика уже закрылась, а я продолжала на нее смотреть. Кто он вообще такой? Что он здесь делает? Почему пристал ко мне? Какого цвета у него глаза, а то я не рассмотре… Ну нет, вот это уж точно меня не интересует! Я сердито фыркнула, поскольку не успела фыркнуть раньше непосредственно для Каспера, и вернулась за свой столик.

Оливия скрывалась за витриной от моего праведного гнева, но я слышала, как она там хихикает. Знает же, вредина эдакая, что я не могу на нее долго сердиться! Ну почему она просто не может принять, что я не хочу никаких отношений? Неужели я веду себя неубедительно?

Быстро расправившись с остатками завтрака, я забрала пострадавшую «Алису», погрозила Оливии кулаком – она в ответ скорчила умильную рожицу и показала мне язык – и побежала открывать магазин. Должен же Пэрри когда-нибудь объявиться. И еще этот… призрак ржавый.

Вообще-то логичнее всего было бы, если бы противный рыжик купил книгу именно в моем магазине: у меня в запасе имелся десяток «Алис» различных издательств и даже на разных языках. Но, как я уже упоминала, мой новый знакомец не отличался догадливостью. А может, просто соврал, хотел показаться джентльменом. Угостившаяся с утра пораньше черным кофе «Алиса» лежала на столе – молчаливое напоминание о том, на что мне следует злиться. Однако по необъяснимым причинам настроение было преотличным.

В этот день случился невиданный наплыв покупателей, как будто всем внезапно отключили Интернет и люди вспомнили, что на свете еще существуют бумажные книги. Девять человек, девять! И это еще до обеда. Бывало, целыми днями никто даже не заглядывал, а тут такой аншлаг. Мне очень понравилось общаться с посетителями. Я старалась как можно точнее составить для себя портрет каждого отдельного человека и подобрать историю, которая поразит его в самое сердце. Мне неоднократно доводилось чувствовать, что книга словно разговаривает со мной, что автор писал ее исключительно для меня и больше ни для кого другого. Такое впечатление, будто обретаешь друга, будто находишь свои детские сокровища в старой картонной коробке в дальнем углу чердака. Очень хотелось, чтобы другие могли ощутить то же самое.

Я весело болтала с покупателями, шутила, расспрашивала об их литературных предпочтениях и вообще вела себя чрезвычайно уверенно и дружелюбно, что мне, в общем-то, не свойственно. Тем не менее такое мое поведение находило отклик в собеседниках: они тоже оживлялись, веселели, радовались и обещали потом зайти и поделиться впечатлениями от купленных книг. Я приветливо улыбалась, махала им рукой через окно витрины. Пожалуй, нужно будет поговорить с Карлом о том, как бы повысить посещаемость нашего магазина.

К обеду Каспер так и не объявился, Пэрри, впрочем, тоже. Я с досадой поймала себя на том, что жду их, то и дело поглядывая на дверь. Мне почему-то не хотелось, чтоб они пересеклись. Неизвестно почему… Хотя очень даже известно: как я ни сопротивлялась, я все равно надеялась понравиться Пэрри, а Каспер меня порядком раздражал. Едва ли утренняя сценка в кафе у Оливии могла выставить меня перед кем бы то ни было в привлекательном свете. Конечно, это не важно, совершенно не важно, мне все равно, что подумает Пэрри, и уж тем более плевать, что там себе возомнил этот нахальный Каспер. Вот. И вообще…

Тем не менее утренние гости меня очень подбодрили, и вдруг захотелось «продолжения банкета», захотелось общения. В обед я прогулялась по любимым магазинам – ради покупок и просто так, чтобы поздороваться со знакомыми, купила в любимой лавке метр серой костюмной ткани на юбку в складочку, затем мне приглянулась кокетливая воздушная розовая блузка с жабо и камеей в витрине одного магазинчика. Какая-то она была непривычно девичья, и я несколько раз прошла мимо витрины, не решаясь зайти внутрь, но блузка все-таки в итоге победила. Почему бы и не побаловать себя, любимую? Кто, как не я?

Затем мне вздумалось украсить дверь своего магазина рождественским венком, и я заскочила к знакомой флористке Мэр.

Мэр, как и я, переехала в Брюгге после большого разочарования. Правда, не в делах сердечных, а на почве карьеры. Она была блистательным юристом, лучшей выпускницей на своем курсе, несколько лет весьма успешно работала адвокатом в крупной конторе, пока ей не попалось совершенно отвратительное и гнусное дельце. От начальства поступило распоряжение защищать в суде отпетого негодяя – коррупционера, педофила и насильника. Негодяй был при огромном капитале, свои гнилые делишки даже не пытался скрывать, вел себя нахально и вызывающе, уверенный, что от всего сумеет откупиться. Мэр, конечно, не была наивной дурочкой и знала, каких подлецов порой приходится отмазывать от возмездия. Однако, изучив материалы предстоящего разбирательства, она поняла, что не только не готова впрячься во имя несправедливости, а и сама бы не прочь потуже затянуть удавку на шее подзащитного. Использовав все свои связи, она каким-то чудом перешла на сторону обвинения и, несмотря на титанические усилия бывшего работодателя, сумела усадить негодяя за решетку без права обжалования приговора. По слухам, в тюрьме его уже дожидались некогда обманутые подельники. Обработали красавца так, что мама родная не узнала бы. Кажется, во время драки его хорошенько стукнули головой (если головой еще можно было назвать эту боксерскую грушу) обо что-то твердое. Несколько раз. Когда с мерзавца сняли гипс и швы и выпустили из тюремной больницы, он стал тише воды ниже травы, рисовал тихонько какие-то каракули на бумаге и ни с кем не спорил. Говорят, он тронулся умом, однако на его поведении это сказалось наилучшим образом, поэтому в психиатрическое отделение его не стали помещать, а подельники больше его не трогают.

Эту жуткую историю мне рассказала сама Мэр, рассказала с металлической жесткостью в голосе. Я была в растерянности, не знала, как реагировать. Но Мэр посмотрела мне в глаза и призналась: «Китти, я разговаривала с некоторыми его жертвами. Поверь, был бы у меня шанс – я разорвала бы его на составляющие части голыми руками. Буквально. Без колебаний».

После суда над мерзавцем Мэр пришлось столкнуться еще и с иском от ее бывшей адвокатской конторы. Мол, она нарушила договор о конфиденциальности, разгласив некоторые материалы дела, которые могла узнать только непосредственно от их клиента. Процесс продвигался очень туго, заявленная сумма компенсации была просто заоблачной. Но не зря ведь Мэр считали лучшей выпускницей своего курса, а затем и лучшим адвокатом в городе. Владелец проигравшей конторы, как оказалось, сам не очень отличался от ранее посаженного негодяя, потому что докатился до запугиваний. К Мэр подсылали вооруженных громил, которые проникали в ее квартиру, грозились пристрелить или для начала просто переломать ноги. «Китти, так страшно мне еще никогда не было, – признавалась она. – Меня спасла только многолетняя привычка делать морду кирпичом». Мэр наврала бандитам, будто в квартире внизу живет ее хороший друг – бывший служащий французского Иностранного легиона, у которого сохранилась привычка агрессивно реагировать на подозрительный шум. Ребята, конечно, все проверили до того, как явиться, и знали о легионере, точнее, что квартира принадлежит ему, а сам он где-то в отъезде. Мэр, естественно, просто тянула время, но молодчики стали колебаться: а вдруг она не врет? Ребяткам было неизвестно, что в квартире, принадлежащей упомянутому легионеру, на самом деле проживала его бабушка, которая тем не менее оказалась гораздо полезнее его самого, так как, увидев угрюмые рожи входящих в подъезд, сразу вызвала полицию. Голубчиков грамотно повязали и увезли в синюю даль. «Когда полицейские, всех допросив и сделав подробные записи, уехали, я попросилась переночевать к бдительной соседке, – продолжала Мэр, и я никогда больше не видела на ее лице такого выражения. – Просто не могла оставаться дома одна. Она отнеслась ко мне как родная бабушка: дала выговориться и выплакаться, напоила горячим молоком и успокоительным, укрыла пледом и никому не позволила меня разбудить раньше полудня. Даже полиции. До сих пор на каждый праздник я присылаю ей огромную охапку цветов».

В результате ей удалось посадить еще и бывшего начальника и пустить по миру всю его контору. Мэр предлагали высокую должность в министерстве юстиции, но она вдруг заявила, что в гробу видала все это правосудие, обрубила все связи и кардинально изменила профессиональную ориентацию. Теперь только Брюгге, только цветочки.

Мэр – еще один человек в этом городе, которого я всегда рада видеть. Несмотря на новую цветочную профессию, у этой барышни сохранилась и прежняя хватка, и стальной характер: я не раз наблюдала, как жуликоватые поставщики бледнели и бормотали какие-то жалкие отговорки, а Мэр метала своими прекрасными очами молнии. Одного разговора всегда оказывалось достаточно, повторять свои требования дважды ей не приходилось. Возле ее имени в списке доставки рисовали череп и кости – это означало приоритетность класса «ультра». Думаю, поставщики скорее лишили бы цветов королевскую резиденцию, но отказать в чем-либо Мэр было абсолютно немыслимо. По отношению к цветам она – сама нежность, мать-природа, королева дождей и повелительница пчел. Но не дай бог вам опоздать с доставкой каких-нибудь там лютиков или привезти слегка увядшую гортензию! Казнь неминуема, Червонная Королева нервно курит в сторонке.

Только изредка я замечаю, как она погружается в свои мысли, смотрит, не мигая, куда-то в пустоту, а затем вздрагивает и приходит в себя. Порой мне хочется как-то помочь ей, разделить с ней пережитый ужас, но глубоко внутри я малодушно радуюсь тому, что это все-таки невозможно.

Однако рождественские венки от Мэр не имеют себе равных. Надеюсь, их еще не все раскупили.

 

Каспер

Я открыла дверь, и Мэр, услышав перезвон колокольчика, выглянула из-за цветочной пирамиды, увидела меня, улыбнулась, стряхнула с полотняного фартука ягодки илекса и обрезки еловых ветвей и поднялась навстречу.

– Какие люди! – радостно воскликнула она, обнимая меня. От нее изумительно пахло можжевельником. – Только поглядите, кто выбрался из своей скромной обители! Какими судьбами, Китти? Неужто… – она притворно встревожилась, – неужто твоя герань не вынесла очередного надругательства?

– Нет, герань заработала еще одно очко в свою пользу, я безнадежно ей проигрываю, – уныло призналась я. – Я вообще-то к тебе за венком.

– Да ладно тебе, брось, ты не так уж плохо выглядишь, он успеет завянуть к моменту похорон!

– Вот дурочка, – я шутливо ткнула ее пальцем в бок, – тебе бы все издеваться! Захотелось ощутить дух Рождества. Найдется у тебя что-нибудь для моей скромной обители?

– Ну вот… – Мэр сделала вид, что огорчилась, – нескоро, значит, мне доведется надеть свои траурные черные туфли.

Я посмотрела на ее обувь и недоверчиво хмыкнула.

– Да нет же, – рассердилась Мэр, – это праздничные черные туфли, совсем, что ли, не разбираешься? Ладно, шутки в сторону, – образумилась она, – готовые у меня уже заказаны, но, если зайдешь минут через двадцать, я тебе придумаю что-нибудь по-быстренькому.

– Я подожду здесь, не помешаю?

– Тогда не стой столбом, рассказывай что-нибудь, – велела Мэр и уселась обратно за свой стол, усыпанный разнообразными веточками, ягодками, лентами и шишечками. Сбоку стояла коробка с разноцветными перьями.

Пока она копошилась в своем хворосте, я рассматривала безупречные груды цветов и повествовала об утреннем кофейном приключении. Старалась изобразить рыжика в самых ярких красках, чтобы не осталось сомнений в его придурковатости. Наверное, мое описание было достаточно точным, потому как Мэр внезапно меня перебила:

– А, это такой высокий симпатичный парень в черном пальто? – спросила она. – У него еще темно-зеленый шарф и кожаный ежедневник с серебристой застежкой?

– Шарф я как-то не заметила, но, наверное, это он… – растерялась я, а затем опомнилась и возмутилась: – И вовсе он не симпатичный! Самодовольный индюк! Выдумаешь тоже!

– О-о-о-о, так он тебе понравился! – радостно заключила Мэр. – Неужто нашу Китти проняло? – И торжественно добавила, как бы между прочим: – Что же это, как не чудо Рождества?

Я гневно фыркнула, что развеселило ее еще больше. Хотелось добавить что-нибудь язвительное, но Мэр многозначительно заметила:

– Он заходил ко мне сегодня. – И умолкла.

Вот знала же я, что это ловушка, но все равно не смогла удержаться:

– И?

– Покупал цветы, – безразличным тоном добавила Мэр, притворяясь, что полностью погружена в процесс сотворения венка.

Я возвела глаза к потолку и обреченно спросила:

– И какие же?

– Твои любимые бордовые хризантемы! Огромную кадку! – радостно мурлыкнула Мэр и тихонько пропела, завязывая бантиком пучок какого-то сена: – Тили-тили-тесто!

– Что за чушь, ты же взрослый человек! – возмутилась я, но это прозвучало совсем неискренне. – Откуда ему знать, какие у меня любимые цветы? И вообще, с чего ты решила, что это для меня? – Откровенно говоря, я сама сразу же подумала о том, что огромная кадка бордовых хризантем предназначалась именно мне, но Мэр не обязательно это знать. – Может, у него здесь зазноба? – как можно более равнодушно добавила я.

– Да, конечно, наверное, у него здесь зазноба… – легко согласилась Мэр, но я чувствовала подвох, – скоро появится! – закончила она и, не давая мне выразить свое негодование, сменила тему: – Вот, держи свой венок!

– Омела?! – возмутилась я. – Ты сделала мне венок с омелой? Что за намеки?

– А что? – невинно хлопая ресницами, удивилась Мэр. – Самое что ни на есть рождественское растение, разве плохо получилось?

Я посмотрела в эти честные-пречестные голубые глаза и поняла, что проигрываю не только герани.

– Нет, конечно, у тебя никогда не получается плохо, – сдалась я, – венок отличный, спасибо, Мэр. Сколько я тебе должна?

– Считай это рождественским подарком! – подмигнула подруга. – Ну все, кыш отсюда, а то распугиваешь мне посетителей! – И она подтолкнула меня к выходу.

– Спасибо! – Я чмокнула ее на прощание в щечку и, закрывая за собой дверь, услышала насмешливое:

– Передавай привет Касперу! Если понадобится свадебный флорист, ты знаешь, где меня найти!

Я снова фыркнула (то и дело фыркаю сегодня, того и гляди, действительно превращусь в лошадь) и поудобнее перехватила свой венок и пакеты с покупками. Дома я первым делом натянула новую блузку и строгую черную юбку-карандаш с завышенной талией, подвела глаза черным лайнером и даже побрызгалась какими-то духами. Выглядела я совершенно непривычно, но – ах как хорошо! Затем я завязала волосы в высокий узел, сетуя, что рядом нет Карины. Вышла на улицу, сняла с двери табличку «Закрыто» и повесила вместо нее венок. Потрогала листики омелы и ошеломленно прошептала:

– Боже мой, он ведь мне понравился!

Осознание того, что нахальный и самоуверенный Каспер все-таки умудрился мне приглянуться, привело меня в необыкновенное волнение, в голове пульсировало паническое «что же делать, что же делать, что же делать?». Я нервно расхаживала по магазину и заламывала руки. Как же так, почему? Ну ладно, молодой, симпатичный. И вовсе не симпатичный! Ну, разве что самую чуточку… А улыбка привлекательная! И голос такой приятный, бархатный, завораживающий… Тьфу! Ну и что толку, а ведет себя как дурак! Хотя он так галантно поклонился, когда уходил… И пальто ему очень к лицу… А если он придет, как себя вести? Ох, зачем же я так раскричалась на него, это ведь всего лишь книга! Что ему сказать? А вдруг он придет одновременно с Пэрри, что тогда? А если вообще не придет? А я еще вырядилась, дура набитая!

Когда моя паника достигла пика, я расплела волосы, пытаясь выглядеть менее торжественно, ближе к своему утреннему облику, собралась было уже метнуться домой, чтобы умыться и переодеться во что-нибудь попроще, но тут дверь распахнулась и вошел мой долгожданный рыжик. Тьфу, то есть Каспер. Я остолбенела, лихорадочно пытаясь придумать какое-то нейтральное приветствие, но он внезапно, без предисловий воскликнул:

– Отличное местечко, надо же, столько книг! – Он восторженно осмотрел высокие тяжелые стеллажи и предположил: – Приятно, наверное, проводить здесь целые дни? Так таинственно и уютно! – И внезапно переключился на меня: – О, Китти, вы великолепно выглядите, вам чрезвычайно идет эта блузка! Такая элегантная! Я даже рад, что облил вас с утра кофе, а то вдруг бы вы ее не надели!

Что он мелет? Теперь понятно, почему я не хотела признавать, что он мне понравился: рыжик вел себя вызывающе. Слишком свободно для первой встречи, слишком раскованно. Как будто мы давно знакомы. Правда, я вела себя скорее как припадочная селедка: беззвучно раскрывала и закрывала рот и неопределенно жестикулировала. Так что мы, пожалуй, оба были странными.

– Эм-м… – Я наконец-то выдавила из себя хоть звук. – Ну… я это… мы… вы ведь…

– Ах да, чуть не забыл! – спохватился Каспер. – Вы ведь на меня сердитесь, точно-точно! Я обещал вам возместить ущерб, вот, примите!

Я только теперь заметила, что он все время держал в руках какие-то две книги, а теперь протягивает их мне.

– О, диснеевское издание «Алисы», ограниченная версия, – с уважением отметила я: рыжик не поскупился.

– Да! – Он явно обрадовался моей реакции, но, видимо, не удержался от колкости: – Смотрите, здесь еще красивые картинки! У-у-у!

Я глуповато хихикнула и смутилась: еще утром я шипела на него, а теперь уже смеюсь над его дурацкими шуточками.

– А это? – Я рассматривала обложку второй книги. – «Три товарища»?

– А это так легкомысленно обещанная мной «настоящая книга», – пояснил Каспер. – Не знаю, почему я так сказал, честно говоря, – смущенно засмеялся он, – наверное, хотел казаться старше и серьезнее. Наверное, просто стремился вам понравиться. – Он произнес это совершенно непосредственно, глядя прямо на меня, и я густо покраснела, чего раньше за мной не водилось.

Я издала какой-то неопределенный хмык, который можно было толковать как угодно, и поглубже зарылась в книгу, якобы рассматривая ее. Каспер прошелся вдоль стеллажей, касаясь пальцами корешков, и продолжил:

– Если честно, я сам очень люблю сказки! Просто «Алиса» у меня вызывает неприятные профессиональные ассоциации…

– И в какой же области вы работаете?

– Я работаю ассистентом в клинике. Доучиваюсь и одновременно стажируюсь там. «Алиса» мне очень напоминает наркотический бред, насколько я могу его представить со слов пациентов, естественно, – улыбнулся он.

– Естественно, – согласилась я и представила Каспера в белом халате и со стетоскопом. А что, без оленьего свитера он бы выглядел однозначно лучше. – Спасибо за книги! Вы полностью реабилитированы. – Я уже пришла в себя и даже немного расхрабрилась.

– Это же великолепно, – широко улыбнулся рыжик, – значит, теперь я могу даже кое о чем вас попросить…

У меня опять перехватило дыхание: о чем он хочет меня попросить? Может, он собирается пригласить меня на свидание? Вдруг он пригласит меня на свидание? Ну же, почему он молчит? Разве он не намерен пригласить меня на сви…

– Мне нужны книги, – продолжал будущий доктор, – для пациентов клиники. У нас есть телевизоры, но мне всегда казалось, что книги больше способствуют выздоровлению. Вот, хочу начать воплощать эту идею в жизнь. Вы ведь продаете книги?

Я вдруг ощутила ужасное разочарование. И усталость. Сегодня со мной творилось что-то невообразимое. С чего я вдруг решила, что он хочет меня куда-то пригласить? Потому что пытался познакомиться? Произнес пару комплиментов? Я ведь совсем ничего о нем не знаю! Почему я вдруг решила, что ему можно доверять? Вот ослица!

Каспер достал из кармана пальто кожаный ежедневник с серебристой застежкой, и я вспомнила о разговоре с Мэр, о том, как он покупал хризантемы. Не для меня. Я оказалась права. Но это не утешало.

– Эм-м, конечно… – произнесла я неожиданно хриплым голосом, но изо всех сил постаралась взять себя в руки и как можно веселее продолжила: – Вам что-нибудь порекомендовать или у вас есть свои идеи?

– У меня здесь записано несколько… – сказал Каспер, листая ежедневник и, кажется, не замечая моего замешательства. – Но ваши рекомендации, несомненно, будут приняты к сведению, – улыбнулся он.

На этот раз я не купилась: я уже знала цену его галантности. Это ничего не значит. Господи, да почему я вообще решила, что подобные вещи что-либо значат? Просто отвыкла. Да, я просто отвыкла.

Я перебегала от полки к полке, отбирая книги, которые называл Каспер, иногда улыбалась, даже, кажется, шутила, но в голове у меня была полная каша. Почему-то было очень обидно. Я убеждала себя, что Каспер ни в чем не виноват: он просто пытался быть дружелюбным. Это я одичала и совсем разучилась общаться. В обществе принято флиртовать с девушками. В обществе принято оказывать такие вот знаки внимания. В обществе просто не принята я.

Я подобрала для Каспера пару десятков книг, упаковала их в две картонные коробки, обвязала толстой бечевкой, выписала чек. Он расплатился, но не спешил уходить, рассказывая какой-то забавный случай из своей практики. Я ни словечка не слышала. Смотрела на него, вымученно улыбалась, кивала и только надеялась, что он ни о чем не спрашивает. Мне отчаянно хотелось, чтоб он ушел и оставил меня в покое. Я взглянула на часы, потом на дверь. Рыжик это заметил и поспешил поинтересоваться:

– Ой, простите, я вас не отвлекаю? Кажется, вы кого-то ждете?

– Эм… я… – Не хотелось ему лгать, но тут я вспомнила о Пэрри. – Ну, в некотором роде. Один знакомый обещал зайти… – как бы извиняясь, сообщила я.

– О, тогда не смею вам мешать, – заторопился Каспер. – Спасибо за книги, дорогая Китти! – улыбнулся он, а меня почему-то замутило. – Надеюсь, это не последняя наша встреча!

Он подцепил пальцами перекрестья бечевок, локтем нажал на ручку двери, открыл ее, обернулся, поклонился на прощание и ушел.

Как только дверь за ним захлопнулась, я рухнула в кресло. Руки и колени почему-то дрожали.

«Ничего страшного не произошло, – уговаривала я себя, – я просто ошиблась. Подумаешь, все ошибаются. Он просто такой вот веселый и общительный человек. Ничего страшного не произошло. Никто не хотел тебя обидеть».

Я чувствовала себя преданной. Все пыталась доказать себе, что это верх глупости: я только сегодня утром впервые увидела этого человека и уже что-то себе про него придумала, более того, начала мысленно прикидывать, кого мне выбрать – Каспера или Пэрри. Мне еще никто ничего не предлагал, а я уже выбираю. Ну не дура ли?

Оказывается, абсолютно не обязательно быть брошенной невестой, чтобы оказаться обманутой. Оказывается, полное отсутствие отношений не спасает от разбитого сердца. Я думала, что полностью окружила себя защитной стеной. Что я ничего не стану планировать, пока не оправлюсь. Но стоило первому встречному сколько-нибудь милому парню одарить меня улыбкой, как я неосознанно принялась строить насчет него какие-то планы. Сумасшествие.

Грустно как-то. Что же мне с собой делать? Как быть дальше? А я-то думала, что понравилась ему… Я почувствовала, как на глаза набежали слезы обиды, и постаралась взять себя в руки. Пожалуй, подумаю об этом завтра. А пока нужно сделать так, чтобы никто больше не мог нарушить мой душевный покой!

Я посмотрела на часы: можно уже закрывать магазин. Это лучшее, что я могу сейчас сделать, пока не успела мысленно спланировать свадьбу с очередным посетителем. Необходимо проанализировать события сегодняшнего дня, обнаружить пробоину в своей защите и устранить ее. Вот так. Очень разумно и рационально, без всяких там соплей.

Накинув пальто, я вышла на улицу и минуту стояла с закрытыми глазами, пытаясь немного успокоиться и просто подышать. Брюгге по-прежнему был прекрасен, а люди – равнодушны. То, что нужно. Я повернулась к окну, чтоб закрыть ставни, и увидела огромную кадку бордовых хризантем. Вся моя хитроумная защита рухнула в один миг. Я подняла тяжелый горшок с цветами, крепко обняла его, прижав к груди, зарылась носом в упоительно пахнущие цветы, щекочущие лепестками лицо, и с облегчением разрыдалась.

Пэрри так и не явился. Но это было совершенно не важно.

 

Рождество

Наверное, не так уж много людей проводят рождественское утро сидя на холодном полу кухни в пижаме со слониками и в толстых розовых шерстяных носках, гипнотизируя большой горшок с цветами.

Я размышляла так и эдак, пыталась добиться ответа, что же мне со всем этим делать. Но горшок молчал. Я поднялась, переставила хризантемы на стол, сварила себе кофе, забралась с ногами на табурет (Оливия утверждает, что так умею сидеть только я) и продолжила молчаливый допрос.

Ладно, цветы все-таки предназначались для меня. Конечно, они от Каспера. То есть сначала от Мэр – горшок был в фирменной упаковке, – а потом уже от Каспера. Но значит ли это хоть что-нибудь?

Итак, что мы имеем? Вчера утром в кофейне я встретила странного молодого человека, будущего доктора, которого я определенно уже когда-то видела в Брюгге, но только вот не помню, сколько раз и при каких обстоятельствах. Этот молодой человек уверен в себе или успешно притворяется уверенным, он заинтересован мной или успешно притворяется заинтересованным. Он испортил мне книгу, пообещал купить новую и обещание сдержал – большой плюс. Еще он пообещал мне вторую книгу и тоже не обманул. И цветы. Ему неоткуда было знать, какие цветы я люблю, значит, удачно угадал. Но больше ничего. Он шутил, смеялся, явно заигрывал, но встретиться не предложил и даже не попросил мой номер телефона. Может, он собирался еще раз зайти в магазин? Но я не буду открывать его следующие две недели!

Внутренний голос убеждал меня, что ничего страшного не случится и Карл вовсе не рассердится, если я сегодня открою магазин. Другой внутренний голос (да сколько их там?) утверждал, что я помешанная и нужно выбросить все это из головы. Если я целый день просижу в магазине в надежде, что придет Каспер, я буду презирать и ненавидеть себя в любом случае, независимо от того, придет он все-таки или нет. В конце концов, если ему нужно, то существует масса способов меня найти.

Весомый аргумент. На этом сошлись оба голоса. Поэтому я решила не сидеть сиднем, а чем-нибудь заняться.

Я включила проигрыватель, и заезженный диск в сотый раз стал наяривать развеселые песенки. Мне могло бы быть стыдно перед соседями за такой однообразный репертуар, но соседкой была Ванесса, а недавно я получила от нее очередную антимясную листовку, поэтому, наоборот, добавила динамикам мощности. Затем я подвязала волосы денежной резинкой, как я часто делаю, когда лень искать нормальную, надела любимый старенький фартук, обернула завязки вокруг талии и затянула их спереди. За окном пролетали редкие снежинки. Полюбовавшись с минуту на нежные белые звездочки, я ощутила острую потребность вымыть окна. Не знаю, что сказали бы прохожие, увидев меня в пижаме со слониками, в розовых, кислотного оттенка носках, завернутую в старый пятнистый (отнюдь не по замыслу производителя) фартук и с перекошенной «луковицей» на макушке, стоящую на подоконнике и протирающую окна с внешней стороны. Добавьте к этому образу то, что в процессе я громко подпевала аббовской «Mamma mia», и вы поймете, почему все-таки невероятно здорово, когда окна квартиры выходят во двор.

Тем не менее окна быстро закончились, а свободное время – нет. Пришлось все-таки задуматься о том, чтобы выйти в свет. Как ни старалась я придавать этому как можно меньше значения, все равно понимала, что обманываю себя: конечно же, я надеялась, что где-нибудь в городе столкнусь с Каспером. Я надела все самое нарядное, и мне было стыдно перед отражением в зеркале за свою слабость. Хорошо, что кроме герани свидетелей не было. Но она никому не скажет, я знаю.

Давно я уже столько не бродила по городу. Я изо всех сил любовалась достопримечательностями, нашла парочку новых интересных заведений, даже пообедала в самом популярном среди туристов ресторане. В десятый раз прошлась по музею шоколада, в пятидесятый раз посидела на поручнях над озером Любви и к концу дня докатилась даже до того, что поднялась на Белфорт и оглядела окрестности, жалея, что у меня нет с собой бинокля. Сокрушительный сквозняк, царящий, как всегда, на вершине Белфорта, заставил слезиться глаза и надул мне в уши, но не смог выветрить из моей дурной головы глупые мысли.

Стараясь убежать от них, я подалась в «Кинеполис» посмотреть какой-то новый мультик. Мультик, кажется, был слишком уж детским, так как в зале я оказалась единственным взрослым человеком, не сопровождавшим ребенка. Детишки хрустели попкорном, громко чавкали, ерзали, хныкали; вообще было непонятно, зачем они пришли сюда, и это совсем не помогало сосредоточиться на сюжете. Кажется, какие-то гномики с разноцветными волосами пели и танцевали строго по расписанию, обнимались, кого-то спасали и вроде бы даже пукали блесточками. Что еще нужно для счастья?

Я вышла из кинотеатра, успешно угробив почти два часа. После песенок и ярких красок мультика голова стала слегка чугунной. К тому же, как оказалось, милые детишечки, сидевшие позади меня, щедро набросали мне в капюшон карамельного попкорна. Жаль, я не знала этого раньше, сказала бы им, что предпочитаю есть ртом. А теперь пришлось выскребать сладкие, пахнущие ванилью облачка из капюшона и буквально выдирать их из волос.

Я всегда так любила гулять по Брюгге в одиночестве, а теперь то и дело думала о том, как бы понравилось то или иное место Касперу. Хотелось показать ему все мои секретные закоулки, все тайны, которые открыл мне этот чудесный город. Мне кажется, я была бы замечательным экскурсоводом. Я, в отличие от других, не нагружала бы туристов информацией, которую они и так могут прочитать в путеводителе, а провела бы их в такие уголки, которые может знать только местный житель. «Посмотрите налево – в этом доме на балконах второго этажа встроены витражи. В крайней правой квартире живет проказливый мальчишка, который целыми днями корчит рожицы прохожим, думая, что его не видно. Если вы покажете ему язык, он очень смутится и спрячется. Посмотрите направо, видите на крыше вон того дома согнутый флюгер в виде кораблика? Несколько лет назад персидский кот одной крупной во всех смыслах местной певицы сбежал от чрезмерной любви своей хозяйки на крышу. А может, ему просто захотелось полюбоваться звездами – он нам не сообщил. Важно то, что певица жуткими угрозами выгнала за ним вдогонку на крышу своего незадачливого муженька, который почти сразу же поскользнулся на черепице, но, к счастью, успел мертвой хваткой уцепиться за этот самый флюгер, на котором и провисел до приезда пожарных с лестницей. Во время осуществления спасательной операции мадам бегала под окнами и голосила. Было непонятно, кого ей больше жаль, кота или мужа, кого следует спасать первым. Очень кстати, что у пожарных на этот счет есть собственные инструкции. Оба – и муж, и кот – не пострадали, и оба не слишком уж радовались по этому поводу. Флюгер мадам ровнять отказалась, утверждая, что он должен стать напоминанием о благословенной руке Провидения, спасшей ее “роднулечку”. С этим никто спорить не стал».

Я столько всего видела, помнила и замечала, и так хотелось с кем-то это разделить. Интересно было, поймет ли меня Каспер. Карл с Кариной понимают. По крайней мере, частично. Их ужасно забавляют мои подробные рассказы о незначительных событиях.

Ощущение собственного бессилия было мучительным. От меня ничего не зависит, и я вынуждена просто ждать. Ну почему, почему от меня ничего не зависит? Голова просто разрывалась от мыслей, догадок и бесконечного числа выстраиваемых логических цепочек. Мне так хотелось увидеть Каспера, так хотелось поговорить с ним, узнать что-нибудь важное о нем, рассказать о себе. В голове просто не укладывалось, что он мог просто так, мельком, появиться в моей жизни, а затем пропасть как ни в чем не бывало. А что, если так и есть? И я даже не буду об этом знать… А что, если я его вообще больше никогда не увижу?

От переживаний у меня даже живот разболелся. Я зашла в ближайшую аптеку, купила обезболивающее и воду. Запивая маленькую горькую таблетку, я смотрела на витрину кафе напротив. Оливия. Весь день я старалась держаться подальше от ее заведения, зная, что именно туда меня и тянет. Но ноги сами привели меня сюда, и я все-таки сдалась. Какая, собственно, разница? Я уже однозначно попалась.

В кафе было немало народу, Оливии помогали другие молоденькие официантки, у которых смена начиналась в обед, когда появлялось больше посетителей. Заметив меня, Оливия отставила в сторону стакан, который как раз протирала белоснежным полотенцем, и вышла из-за прилавка, чтоб поздороваться.

– О, Кэтрин, с Рождеством тебя, милая, – сказала она, обнимая меня и целуя в обе щеки, – я так рада тебя видеть!

– И тебя с Рождеством, дорогая! – в тон ей ответила я.

– Прости, все столики сейчас заняты, – виновато сообщила подруга, но я поспешила ее успокоить:

– Не страшно, не волнуйся, мне с собой.

Откровенно говоря, заходя в кафе, я не имела ни малейшего понятия насчет того, зачем пришла и что намерена делать. Расспрашивать ее о Каспере я не собиралась – не настолько уж я низко пала, – но, наверное, надеялась, что он будет здесь. Как можно более равнодушным взглядом окинув посетителей, я убедилась в отсутствии рыжика, но нужно было придумать предлог, приведший меня сюда вне графика. Оливия вернулась за прилавок, а я притворилась, что внимательно изучаю витрину.

– Ну что-о-о? – с заговорщическим видом спросила она.

– Э… я еще не выбрала.

– Да я не о том! – отмахнулась Оливия и с искренним девичьим интересом шепнула: – Ну что, он вчера заходил?

– Эм-м… да, заходил. – Не было смысла скрывать это от нее, тем более что я сама рассчитывала на то, что она затронет эту тему.

– Ну-у-у? – еще больше загорелась Оливия.

– Принес «Алису», как и обещал. – Я старалась, чтобы голос не дрожал. – Купил пару десятков книг для работы. Даже, кажется, цветы подарил. То есть цветы кто-то оставил у двери, но Мэр вчера говорила, что он как раз такие у нее покупал.

– Вот это да-а-а! – восхитилась подруга. – А дальше?

– И все. – Я пыталась казаться спокойной, даже улыбнулась. – Больше ничего.

– Как так? – расстроилась Оливия. – Я думала, он позовет тебя куда-нибудь…

– Ну, наверное, он был занят, – преувеличенно бодро ответила я и с оптимизмом добавила: – Может, еще позовет, когда освободится.

– Но он вернулся обратно в Берлин… – разочарованно протянула девушка.

– А ты откуда знаешь? – Сама я даже не знала, что Каспер прибыл из Берлина, поэтому осведомленность Оливии в этом вопросе показалась мне весьма досадной.

– Да он заходил сегодня утром, брал завтрак и кофе с собой, сказал, что впереди еще долгий путь обратно в Берлин… Мне жаль, Китти… – с сочувствием взглянула она на меня.

– Ой, перестань, подумаешь! – Я фальшиво рассмеялась и резко сменила тему: – О, у тебя еще остался персиковый пирог! – Здесь уже не было притворства, так как персиковый пирог Оливии – это… Ну, это не объяснить, нужно пробовать. – Тогда сама понимаешь. – Оливия с довольным видом кивнула. – И еще печенье с шоколадными каплями.

Пока Оливия паковала мой заказ, я рассеянно скользила взглядом по румяной выпечке. Значит, он вернулся в Берлин. Ну, вот и все. Вот и все.

– Китти… – Оказывается, пока я всеми силами пыталась скрыть свое огорчение, Оливия вышла из-за прилавка и придержала меня за локоть, пытливо заглядывая мне в глаза. – Я же вижу, что ты расстроилась… расскажи мне.

– Да нет, я… – Я попыталась улыбнуться, но в глазах стояли предательские слезы. – Это так глупо…

– Вовсе не глупо! – возразила мне Оливия и настойчиво потянула за собой в подсобку. – Пойдем, пойдем! – приговаривала она.

Она закрыла за собой дверь и усадила меня в свое рабочее кресло, а сама села рядом на стул с высокой спинкой, предварительно убрав с него бухгалтерские книги.

– Ну что? – участливо спросила она.

– Я просто… – Уже не было ни сил, ни смысла сдерживать слезы. Я приняла из рук Оливии белоснежное полотенце и стала вытирать им глаза. На белой ткани оставались черные кляксы туши и подводки. – Я сама не понимаю, что со мной творится… Сначала он мне жутко не понравился, по крайней мере, мне так показалось. А потом… потом я осознала, что продолжаю о нем думать. Я все придиралась к нему, и выискивала недостатки, и злилась… – Оливия придвинулась ко мне поближе и сочувственно гладила меня по плечу, – и он вчера пришел, и мы вроде неплохо болтали… Мне казалось, я ему понравилась.

– Я тоже думаю, что ты ему понравилась! Я уверена! – сказала подруга.

– Но он ничего не предпринял! – возразила я, размазывая по лицу остатки макияжа. – Ты вот знала, что он возвращается в Берлин, а мне он не сказал!

– Ну, может, что-то срочное… – предположила она и вдруг заявила: – А ты поезжай в Берлин!

– Еще чего! – возмутилась я. – Не хватало еще через пол-Европы ехать вслед за парнем, который даже не удосужился взять мой номер телефона!

– А почему именно вслед за ним? – с хитрецой в голосе парировала Оливия. – Что же, ты не можешь съездить на выходные в Берлин? Ты свободная независимая девушка! Почему ты должна обходить вниманием Берлин только из-за того, что там живет какой-то Каспер, который не удосужился взять твой номер?

Я рассмеялась: это был какой-то особый вид наивной девичьей хитрости, которую я всегда пыталась в себе подавить, а подруга, судя по всему, ею просто наслаждалась.

– Ну? – продолжила Оливия. – Слушай, просто подумай об этом. Нет ничего позорного в том, что ты влюбилась! Это же нормально! – Я вздрогнула: в этом я не хотела признаваться даже самой себе. Подруга тем временем продолжала меня убеждать: – И нет ничего страшного в том, чтоб отправиться в Берлин! Все равно дома будешь маяться, думать, изведешься совсем! А так хоть погуляешь, развеешься. Ведь какова вероятность того, что ты его там встретишь? Но если вдруг встретишь – значит, это точно судьба!

– Ты неисправимая выдумщица и идеалистка! – воскликнула я. – И за это я тебя люблю! Я не обещаю, что поеду, но…

– Но обещай хотя бы, что подумаешь!

– Хорошо, обещаю. Я подумаю. – Я улыбнулась.

– Ну вот, так-то лучше! – обрадовалась Оливия. – А теперь прости, мне нужно вернуться в зал!

Я достала карманное зеркальце и посмотрела на свое заплаканное лицо в темных разводах косметики. А что, неплохо! Теперь, по крайней мере, я тоже похожа на дружелюбное привидение! От этой мысли я окончательно успокоилась, вышла из подсобки, расплатилась за свой заказ, крепко обняла на прощание Оливию и пошла домой, предвкушая неземное наслаждение персиковым пирогом.

Рождество было в самом разгаре.

 

Блокнот

Проснувшись в воскресенье утром, я чувствовала себя гораздо лучше, чем накануне. От одной мысли, что я имею право в любой момент поехать в Берлин, что это вовсе не глупо, не позорно и никто меня не осудит, становилось легче. Я, конечно, не собиралась никуда ехать – еще чего. Но позволяла себе об этом думать, и это почему-то воодушевляло.

Например, если бы я все-таки решила отправиться в Берлин – ну так, чисто для хохмы, – что бы я сделала? В первую очередь изучила бы местные отели, выбрала бы какой-нибудь с хорошими отзывами. Этот дорогой. Этот какой-то неуютный. О, этот, рядом с Шарлоттенбургом, очень симпатичный.

Ну вот, если бы я остановилась в этом уютном номере с молочной органзой на окнах и покрывалами цвета фуксии, что бы я делала дальше? Могла бы погулять по городу, осмотреть достопримечательности. Только вот местные по достопримечательностям не ходят. А где же можно встретить доктора? Правильно, в больнице! Увидев список клиник Берлина, я присвистнула. А я ведь даже не знаю, в какой области Каспер специализируется! Он говорил что-то о наркотическом бреде… Нарколог? А вдруг это не его пациенты рассказывали, а чьи-то другие? Тогда, может, он педиатр? Окулист? Может, хирург? Хотя вряд ли: если он обращается с инструментами так же ловко, как со своим кофе, то его пациентам несдобровать. Я подумала было, не пошушукаться ли с медсестрами насчет молодого рыжего ассистента, но сразу отбросила эту мысль: в Германии наверняка нет дефицита молодых и рыжих. А может, есть?

Просмотрев статистику распространенности рыжеволосых в разных странах Европы, я поняла, что слишком увлеклась. Разыскивать Каспера по берлинским клиникам точно не следует. Тем более что он может работать за городом. Тем более что я вообще не намерена никуда ехать.

Но потом меня стали беспокоить другие мысли. Допустим, я все-таки этого Каспера каким-то чудом найду. Допустим, я ему понравилась. Что дальше? Ну сходим мы на свидание, а смысл? Он младше меня, он еще учится. В его возрасте люди не думают о серьезных отношениях. А несерьезные не интересуют меня. Он первый, кто приглянулся мне за последние шесть лет. Я не хочу, чтобы с ним получилось так же, как со Стивеном!

Ладно, благодаря Касперу я поняла, что не такая уж убежденная одиночка. Пусть я когда-то решила, что выйду замуж лет в сорок, теперь я допускаю, что однажды могу изменить свое мнение. Но ведь совершенно неизвестно, каковы на этот счет мысли у рыжика. Существует вероятность, что я ему понравилась. Возможно, он даже не прочь узнать меня получше. Допустим, мы могли бы встречаться. Но каковы шансы на то, что у наших отношений есть будущее?

Я раньше не задумывалась, как буду жить, пока мне не встретится тот самый серьезный человек. Не размышляла о том, где я его встречу, не предполагала, что мне придется с кем-то общаться, кого-то узнавать. А что, если понадобится встретить еще десять таких вот Касперов? Или двадцать? Со мной ведь и раньше пытались познакомиться, я просто отказывалась. Сколько из тех симпатичных ребят вызвали бы у меня аналогичное помешательство? А сколько их еще впереди?

Страшно тратить свои силы впустую. Не то чтобы жалко – страшно сломаться на очередном Стивене. А потом начинать все сначала, с новым человеком, но со старыми ранами. Опять знакомиться, узнавать, задавать тривиальные вопросы: «Какой у тебя любимый цвет?», «Какую музыку ты слушаешь?», «Какие книги читаешь?» – не зная, чем это закончится. А ведь все так живут. Живут и не знают, чем это закончится. Встречаются, влюбляются – один сплошной эксперимент, лотерея. Боже мой, как только у людей хватает сил, чтоб каждый раз начинать все заново?

Я ощущала сильнейшее волнение и растерянность. Умом я понимала, что не стоит забегать так далеко вперед, что я только зря себя накручиваю, но остановиться было невозможно. В голове пульсировал клубок вопросов и переживаний: меня беспокоило, что будет дальше со мной и Каспером; еще больше беспокоил сам факт беспокойства – после мимолетного разговора с Каспером прошло всего несколько дней, точнее, полтора, мне даже неизвестно, где он, и я совсем, ну совсем ничего не могу с собой поделать! Может, все девушки такие? Или со мной одной что-то не в порядке?

Мне просто не хочется впускать в свою жизнь кого-то, у кого нет намерения в ней присутствовать дальше. Я понимаю, что существует еще множество факторов, которые впоследствии могут повлиять на это намерение, но если подобных планов нет изначально, – я пас. Зачем вникать, врастать в нового человека, если заранее знаешь, что это ненадолго? «Почему ты решила, что Каспер – это ненадолго?» – прозвучал в голове голос Оливии. «Потому что он в Берлине, а я в Брюгге! – огрызнулась я. – Потому что я не собираюсь никуда переезжать и Каспер не собирается – не зря же он учился! Потому что он младше меня! Потому что я только позавчера с ним познакомилась! Потому что он, черт возьми, даже не взял мой номер телефона!»

Если всего лишь влюбленность, которая вообще-то считается радостным и окрыляющим событием, вызывает у меня такую панику, то что же будет потом? Господи, что же со мной станет, если случится что-то посерьезнее?

Внутренний голос одновременно и тоскливо мне подвывал, и пытался утешить. Ведь все так живут. Когда я переезжала в Брюгге, у меня была одна цель – сбежать от пристальных взглядов. Я не хотела, чтоб меня спрашивали: «Как дела?», фальшиво улыбались, хлопали по плечу и говорили, что «время лечит». Но я не могла даже представить, что этот город станет моим домом, приютом, убежищем, что я срастусь с ним, словно улитка с раковиной. Я не могла знать, что Карл даст мне работу и при ней жилье, что я встречу Оливию, которая вчера без малейшего сожаления вытирала мою потекшую тушь своим белоснежным полотенцем. Я не могла знать, что Карина будет приглашать меня на семейные посиделки с их родственниками.

Я понятия не имею, что будет дальше со мной и Каспером. Может быть, мы никогда не увидимся снова. Но у меня есть возможность отправиться в Берлин и надеяться на чудо, ну, или хотя бы на статистику. А это уже кое-что.

Глядя на свое зареванное отражение в зеркале ванной, я пыталась уговорить себя, что все в порядке. Я не схожу с ума, я просто влюбилась. Ну ладно, это не такие уж разные вещи. Но нет ничего странного или клинического в том, что я боюсь. Всем страшно. У всех свои фобии: темнота, лягушки, замкнутое пространство, а меня вот пугают отношения. Страшат даже скорее не отношения в принципе, страшно потерпеть в них неудачу и затем долго и болезненно ее преодолевать.

«Ну и чего ты разнылась? – подумала я. – Если тебе уж прямо так страшно, то просто забудь о Каспере раз и навсегда, тебя же никто не заставляет его искать!» Но такой вариант меня тоже не устраивал. Черт знает что. Пришлось из двух зол выбирать то, что посимпатичнее. Умыв физиономию холодной водой, я поплелась в магазин, чтобы забрать книги, подаренные Каспером.

В магазине было темно и пусто. Я постояла немного у стеллажей, вспоминая нашу встречу и свои противоречивые чувства. «Алиса» и «Три товарища» лежали на табурете у рабочего стола. А на столе лежал… ежедневник Каспера. Оказывается, он его здесь забыл. Или нарочно оставил?

Забрав книги и блокнот из магазина, я вернулась к себе и залезла под одеяло, намереваясь хорошенько все изучить. Все никак не могла решить – стоит мне заглядывать в ежедневник или это слишком личное? Но в последнее время я успела извести больше нервных клеток, чем за предыдущий год, а потому я даже толком не додумала свою мысль и так и заснула, забыв выключить свет и обнимая теплый, пахнущий кожей переплет.

А снились мне почему-то сталеварные ковши. К чему бы это?

* * *

Прямо с утра я принялась за ежедневник. Хризантемы сочувственно смотрели на него с подоконника. Кажется, они подружились с геранью.

Я пересмотрела все страницы подаренных книг, надеясь, что Каспер оставил какую-то надпись вроде «Дорогой Китти на долгую память. Позвони мне» и номер телефона, но ничего подобного не нашла. Оставалось надеяться только на ежедневник.

С огромным волнением я открыла серебристую застежку: эта маленькая книжица может очень много рассказать о ее владельце. Или слишком много. Я исследовала форзацы, но там не было ни его имени, ни контактных данных, только чистая бумага. Пришлось углубляться в содержимое.

Беглый осмотр ежедневника ничего особенного не дал – короткие записи, рисунки, вклеенные газетные вырезки. Я прочла пару статей – в основном заметки о всяких эксцентричных художниках, обливающих себя краской на площади, маршах протеста и прочих общественных безобразиях. А вдруг Каспер – активист какой-нибудь дурацкой группировки? Или маньяк? Впрочем, то, что он маньяк, я и так успела заметить, остальное проверим на месте.

Было бы неплохо, если бы у меня вдруг появилась веская причина никуда не ехать и не чувствовать себя при этом трусихой. Потому что я порядком нервничала. Вообще-то это, конечно, безумие. Ехать в чужой город, искать малознакомого человека! Я даже фамилии его не знаю! Не хотелось бы разочароваться, если я его не встречу, и еще больше не хотелось разочароваться, встретив его. Я подумала о том, что у меня, возможно, нет денег на такую поездку. Но, сделав запрос в банк и получив ответ о балансе на карточке, пришлось отбросить эту отговорку: Карл платил вовремя и весьма недурно, так что остаток накопился приличный.

К сожалению, не возникло ни малейших осложнений ни с бронированием понравившегося мне номера в отеле, ни с покупкой билета на самолет из Брюсселя в Берлин. С железнодорожного вокзала Брюгге раз в полтора часа отправляются поезда в Брюссель, так что кругом горел зеленый свет.

Я упаковала небольшой чемодан, сложив только самое необходимое: пижаму, носки, красивые белые джинсы, туфли-лодочки, пару нарядных платьев, тонкое, но невероятно стильное пальтишко, любимый растянутый свитер, приличный свитер, косметику, зонт, «Алису», планшет, ботинки для продолжительных прогулок (не очень красивые, но очень удобные), рюкзак (чтобы брать на прогулки), пару блузок, в том числе новую розовую, пару юбок, футболки и еще разное по мелочи. А, я сказала «небольшой чемодан»? Я имела в виду, что бывают и побольше. Каждый раз из всей кучи взятой одежды половина остается нетронутой, но однажды я попробовала взять действительно минимум – и оказалась на концерте органной музыки в драных джинсах и изрядно поношенной толстовке, и мне совсем не понравилось, как на меня смотрели изысканные леди в жемчугах. Не на своем же горбу я это все поволоку, так что нечего экономить пространство.

Перепроверив замки в магазине, я выключила везде свет, перекрыла воду и газ. Вызвала такси, вышла на улицу. Вернулась, чтобы взять расческу, на прощание полила герань и хризантемы вчерашним чаем. Опять вышла на улицу. Отправила Оливии сообщение: «Еду в Берлин;) Ты можешь меня остановить», получила в ответ: «И не подумаю: Р», буквально ощутила, как она довольно улыбается. Села в такси. Вышла на вокзале, купила билет, через пятнадцать минут села в вагон своего поезда. Двери закрылись, Брюгге стал быстро отдаляться. Охота на Каспера началась!

 

Охота на Каспера

Удобно устроившись у окна, я принялась более внимательно рассматривать ежедневник. Вдруг в нем записаны какие-то контакты? Это позволило бы мне оправдать тот факт, что я бессовестным образом читала чужой блокнот.

Кроме упомянутых газетных вырезок, здесь было много рисунков шариковой ручкой. Иногда просто каракули, какие люди обычно рисуют, когда разговаривают с кем-то по телефону, иногда цветы и портреты людей. Трудно было понять, насколько эти портреты схожи с оригиналом, но самым примечательным в них казались тщательно отображенные эмоции: страх, гнев, усталость и что-то еще, чего я не могла понять. Больше всего меня впечатлили наброски с изображением, очевидно, одной и той же женщины. Она была единственной, кто улыбался; другие лица преимущественно выражали негативные эмоции, реже просто были бесстрастными. Я ощутила укол ревности: женщина на рисунках казалась очень привлекательной, несмотря на очевидный непрофессионализм художника. Кто она? Подружка? Коллега? Тайная возлюбленная?

Внезапно у меня мелькнула мысль: «А вдруг это вообще его жена?» – отчего захотелось немедленно спрыгнуть с поезда на полном ходу, но, к счастью, испуг сразу же сменился гневом: ну, если это его жена, тогда ему следует устроить капитальную взбучку, чтобы неповадно было впредь клеиться к другим девушкам!

Пока что настрой мой был достаточно боевым, и я переключилась с болезненных переживаний на охотничий азарт. В конце концов, Каспер никогда не узнает, что я ездила в Берлин из-за него, потому что идея встретить его там была слишком безумной, чтобы в нее поверить. Так что моя тайна охраняла себя самостоятельно.

В процессе изучения ежедневника я испытывала все более теплые чувства по отношению к рыжику: мне нравились живые портреты, нравилось отсутствие каких-либо скабрезных рисуночков, нравилось, как аккуратно он вклеивал вырезки. Растения были изображены в стиле классических ботанических иллюстраций, что напомнило мне о дорогом дедушке и окончательно очаровало. Казалось, благодаря этому ежедневнику у меня появилась возможность совершить прогулку внутри головы Каспера, и ее содержание оказалось весьма достойным, хоть и не всегда понятным.

Записи в основном были сделаны либо на немецком, либо нечитабельным врачебным почерком, и я с удивлением разобрала только: «Какая скука, вытащите меня отсюда!» Кроме списка книг, которые рыжик покупал у меня в магазине, тут оказалось еще несколько адресов и названий, которые я сразу же загуглила: два или три ресторана итальянской кухни в Берлине, какие-то жилые дома, выставки, итальянская же кофейня (кажется, Каспер не очень-то благоволит к немецкой кулинарии); знакомы мне были только магазин шоколада в Брюгге и психиатрическая клиника рядом с вокзалом. Так Каспер – психиатр? Или клиент этой клиники? На мой взгляд, он прекрасно годился на обе роли.

Вообще-то психиатры мне скорее нравятся, чем нет, несмотря на то, что мой опыт общения с ними был не слишком позитивным. Моя врач была в целом дружелюбной, но относилась ко мне как к больной, что, хоть и соответствовало действительности, не пришлось мне по нраву. В остальном же мозгоправы, когда они не трогали мои мозги, казались мне башковитыми чудиками, и это полностью соответствовало моим предпочтениям в людях.

Короче говоря, кроме газетных вырезок и подозрительного портрета, все в ежедневнике меня устраивало. В нем практически не было дат, кроме проставленных рядом с врачебными записями. Наверное, рыжик его использовал скорее как блокнот, чем как органайзер, что, впрочем, и понятно: быстрее и надежнее забивать планы в телефон.

По прибытии в Брюссель у меня оставалось еще несколько часов до отлета, так что я сдала багаж, прошла электронную регистрацию и отправилась погулять по «ИКЕЕ» недалеко от аэропорта в Завентеме. Бродить по самому Брюсселю, который я хорошо знала, но который вызывал неприятные воспоминания, естественно, не хотелось. То ли дело «ИКЕЯ» – островок нордического спокойствия посреди бурного моря жизни. Через два часа восторженных блужданий по магазину я с трудом очнулась, скрепя сердце отказалась от идеи купить красивенький комод цвета черного шоколада (ну не возьму же я его с собой в Берлин!), с сожалением отложила очаровательные стаканы с двойными стенками и восхитительнейший салатовый коврик для ванной, но расстаться с большим клетчатым пледом было выше моих сил. Я уже опаздывала на рейс, так что сломя голову вылетела из магазина, тормознула попутку – скорее безумной жестикуляцией, чем словами, – уговорила водителя отвезти меня в аэропорт, галопом промчалась по зданию аэровокзала, привлекая настороженные взгляды охраны, и чуть ли не в последние минуты успела пройти безопасность и заскочить в самолет. Там я втиснулась в свое кресло, закуталась в только что купленный плед и сразу после моего любимого момента взлета вместе со всеми его перегрузками беззаботно уснула на целых полтора часа.

В Берлине на багажной ленте моего чемодана не оказалось. Я отправилась скандалить в службу розыска утерянного багажа, жалея, что не знаю немецкого: на английском мое возмущение не звучало достаточно красноречиво. Строгая, но справедливая фрау созвонилась с Брюссельским аэропортом и узнала, что мой чемодан по причине ранней регистрации просто забыли. Фрау клялась всем святым, что завтра с самого утра мне его доставят прямо в отель. Я сделала страшные глаза и с достоинством удалилась (как будто у меня был выбор).

Однако погодка в Берлине оставляла желать лучшего, а теплый свитер и удобные ботинки остались в чемодане. Тем не менее это был мой первый визит в немецкую столицу, и Берлин настолько меня очаровал, что было невозможно усидеть в четырех стенах своего номера, пусть даже там была великолепная молочная органза на окнах и покрывала цвета фуксии.

В отличие от тесного, компактного Брюгге, Берлин был просторным, свежим, местами старинным, а местами ультрасовременным. Дворец Шарлоттенбург, рядом с которым находился мой отель, был уже закрыт, так что я решила не мелочиться и отправилась на пешую прогулку по второму по величине парку Германии – Тиргартену. На улицах было темно, и моросил мелкий противный дождичек, зонт остался в чемодане, а я в очередной раз порадовалась своей покупке. В пустынном вечернем парке некого было стесняться, так что я взяла в киоске большой стакан какао со сливками и корицей, накрылась пледом с головой, представив себя пестрой палаткой на ножках, и наслаждалась, полной грудью вдыхая одуряющий запах прелой листвы и мокрой почвы. Тротуарная плитка при свете фонарей блестела, словно глазированная. Мелкая морось вспушила мне волосы, превратив голову в одуванчик и осев на отдельных прядях маленькими жемчужинами. При такой влажности дышать было легко и приятно, водяной туман увлажнял лицо. По ощущению моя кожа должна была стать здоровой и сияющей, но на самом деле приобрела синюшный оттенок и склизкую фактуру. Нос и подбородок, наоборот, распухли и покраснели. Прямо неделя высокой моды. Через полтора часа бесцельных освежающих скитаний я, ошалевшая от впечатлений, промокшая и продрогшая, при помощи навигатора нашла дорогу домой, наелась от пуза немецких сосисок в круглосуточной забегаловке и, еле поднявшись по ступенькам в свой номер, даже не сумев толком раздеться, завернувшись в кокон из пледа и покрывала, обессиленная и счастливая, крепко уснула.

Утром я проснулась ни свет ни заря от настойчивого стука в дверь. С трудом выбравшись из душного клубка одеял, я пошла открывать, намереваясь поинтересоваться, что это за неуважение к моему личному пространству. Оказалось, уже десять часов, я проспала все на свете и курьер с моим чемоданом уже чуть ли не два часа ждет моего пробуждения, так как ему было строго велено вручить пропажу лично в руки. Администратор грудью встала на защиту моего сна, но, поскольку вернулась я вчера всего-то в начале одиннадцатого и имела весьма утомленный вид, чуть позже она стала переживать за мое здоровье. Я благополучно дрыхла, пока они звонили то по внутреннему телефону, то по мобильному, а поскольку я оставила ключ в замке, то у них не было возможности незаметно проверить, жива ли я еще.

Им было очень, очень жаль нарушать мой покой, но, раз уж мисс пришлось разбудить, может, она все-таки соизволит получить свой чемодан? Время завтрака уже прошло, но администратор так радовалась, что со мной все в порядке, и ее так мучили угрызения совести из-за нахального вмешательства в мои планы, что она пообещала дать распоряжение, чтобы завтрак подали мне в номер. Мисс сменила гнев на милость, и счастливая администратор умчалась выполнять обещанное.

Вошел курьер с чемоданом, тоже полный раскаяния. Авиакомпания чрезвычайно сожалеет о доставленных мне неудобствах и, зная, что погода в Берлине нынче неприятная, дарит мне этот дождевик с фирменным логотипом. Конечно, я имела право потребовать у компании компенсацию своих вынужденных покупок в связи с утерей багажа. Но по прибытии я поленилась этим заняться, да и, откровенно говоря, ничего не покупала, так что курьер принял мои заверения в лояльности и наконец ушел по своим делам.

Какие все добренькие, когда виноватые!

Я достала из чемодана свои вещи и отправилась в ванную, на всякий случая громко распевая песни, чтоб администратор не вздумала на этот раз проверять, не утонула ли я. Через полчаса я заметно посвежела и приободрилась и, поплотнее запахнув халат и закутав голову полотенцем, вышла из ванной, чтобы вкусить заслуженный завтрак. Затем я высушила волосы, надела самую непримечательную и практичную свою одежку, подаренный дождевик, взяла в отеле напрокат велосипед и вышла под унылую изморось.

Берлин проявлял вежливое дружелюбие. То тут, то там виднелись остатки истлевших велосипедных скелетов, но это совсем не портило общую картину города. Несмотря на мелкий дождик и холод, по городу то и дело колесили пивомобили. Веселые краснолицые ребята окликали меня, предлагали составить им компанию, а узнав, что я не пью пиво, радовались еще больше и предлагали занять место водителя, которому выпал жребий оставаться трезвым. Водитель выглядел очень грустным, но у меня не было вдохновения его спасать.

Ездить по идеальным немецким велодорожкам – сплошное удовольствие. В отеле меня предупредили, что к велосипедистам здесь питают особое уважение. Не дай бог двуногим нарушить границы специально отведенного трека да еще и преградить путь повелителю стального скакуна! Скандал! Ужас! Кошмар! Впрочем, за все время в Берлине мне так и не повезло увидеть скандалящих немцев, так что, возможно, в отеле просто беспокоились, чтобы меня не сбил какой-нибудь лихой спортсмен.

Для полного счастья не хватало только пары-тройки луж. Вдруг ужасно захотелось разогнаться и на полном ходу прокатиться по одной из них, поджав ноги и разбрызгивая дождевую воду во все стороны. В конце концов, прямо как подарок свыше, мне встретилась одна крайне симпатичная и довольно масштабная лужа. Не знаю, откуда она взялась, так как моросящего дождичка для таких объемов явно было маловато, но для моих целей она полностью подходила. Недалеко от объекта стоял автомобиль с сигнальными знаками, принадлежавший, судя по всему, бравым ребятам, чинившим тоненькую, чисто символическую перегородку между трассой и пешеходной дорожкой. В этот самый момент ребята ничего не чинили, а перекусывали, прислонившись к заднему борту своего грузовичка. Через лужу для комфорта пешеходов была проложена доска, но я, естественно, ею пренебрегла и врезалась в мини-озерцо на немалой скорости. Меня окружил веер брызг, даже ногам немного досталось. В спину полетела отборная немецкая брань с сильным арабским акцентом (потому что – ну где вы, безумцы, надеетесь встретить настоящего немца, ремонтирующего дорогу в Берлине?), хотя грузовичок стоял достаточно далеко и обрызгать их я не могла. А может, то была и не брань. Может, они наперегонки осыпали меня комплиментами, но на немецком для меня все звучит одинаково устрашающе. Монтировку вдогонку не бросили – и на том спасибо.

Я почти каждый день вспоминала о Ванессе. Во время еды, конечно же. Даже фотографировала для нее отдельные блюда, в устрашение. Берлин – царство сосисок и кебабов, весь уличный фастфуд такой поджаристый и ароматный, что я давилась слюнками при одной только мысли о нем. Захватив в уличной «стекляшке» очередную порцию горячих, истекающих соком сосисок с кетчупом, горчицей и картошкой фри, я усаживалась за какой-нибудь свободный столик спиной к остальной публике и, как дракон, пожирала свою добычу. Больше всего мне пришлись по вкусу толстенькие тугие сардельки, плотно набитые крупными кусками мяса вперемешку с салом. Они были хорошо прожарены на гриле, в некоторых местах оболочка даже лопалась, и мясо становилось особенно хрустящим. Пластиковый нож, идущий в комплекте столовых приборов к порции сосисок, абсолютно не справлялся со своим назначением, поэтому приходилось худо-бедно накалывать сосиску на хиленькую пластиковую вилку, макать в кетчуп (а иногда в тартар с хрустящими маринованными огурчиками) и откусывать небольшие кусочки. Или большие. Чаще большие: на свежем воздухе у меня развился впечатляющий аппетит, так что было весьма непросто заставить себя хотя бы не заглатывать сосиски целиком. Как удав какой-то, ей-богу! Поэтому, собственно, я и старалась сесть где-нибудь в укромном уголке, дабы не травмировать психику культурных немцев.

Жизнь прекрасна! Я пожирала сосиски, крендельки с корицей, берлинеры, пила кофе, какао и глинтвейн, слушала уличных музыкантов, смотрела на уличных танцоров и даже посещала театральные постановки. Одна, например, была посвящена возобновляемым источникам энергии. Правда, актеры, на мой вкус, чрезмерно увлеклись: не думаю, что монолог мусоросжигательного завода должен быть настолько драматичным. Хотя я все равно ни слова не поняла, но прониклась выразительной интонацией. Пару раз я заходила на открытые выставки концептуальных художников и скульпторов, которые часто располагались без спросу в заброшенных зданиях города, но мне они совсем не понравились. Там, где другие видели искусство, рождающее глубокие мысли о жизни и Вселенной, я видела только хлам. Прочие посетители рассматривали экспонаты, цокали языками, замирали в экстатическом восторге, а мне хотелось засучить рукава и вооружиться огромным мусорным мешком и щеткой. Короче говоря, далека я от искусства, что уж там.

Я настолько увлеклась исследованием города, что совершенно забыла о Каспере. И даже не пыталась высматривать его, хотя для очистки совести посетила указанные в ежедневнике рестораны и недурно провела там время. Упомянутые Каспером выставки я проигнорировала, а вот в одну из клиник таки попала, а точнее, в музей истории медицины при клинике «Шарите». Размах больницы меня поразил, а узнав, что в других районах города расположены еще три корпуса этой же структуры, не считая множества других клиник, я обрадовалась, что не стала даже пытаться искать в них своего доктора.

Действительно, это было бы совершенно ни к чему, ведь я встретила его, прогуливаясь в среду вечером по торговому центру. Он шел под ручку с той девушкой из блокнота, шутил, поддразнивал ее и, кажется, очень веселился. Я запаниковала и отвернулась от них, лихорадочно соображая, что мне предпринять: окликнуть его, показать, что мы с Каспером знакомы, или нет? Пока я изучала витрину с куклами Барби, рыжик присмотрелся ко мне, узнал и громко воскликнул:

– Китти?! Какими судьбами?

 

Встреча

Я обернулась, изобразила на лице какую-то жуткую гримасу неискреннего удивления и чрезмерной радости и развела руками, как бы говоря: «Ну надо же!» Каспер тем временем пристально рассматривал меня своими зелеными (так вот какого они цвета!) глазами. Он выглядел приятно изумленным и, казалось, вовсе не смущался перед своей спутницей из-за встречи со мной. Через мгновение он моргнул, опомнился и подтянул девушку под локоток поближе ко мне:

– Знакомься, Сандра, это Китти!

Сандра осмотрела меня с ног до головы своими кошачьими глазами, протянула для рукопожатия изящную кисть с тонкими длинными пальцами и загадочно промурлыкала:

– Надо же, ты – та самая Китти!

Я продолжала демонстрировать дружелюбие и непричастность, абсолютно не понимая, какая роль мне отведена в этом спектакле. Неизвестно, что именно Каспер рассказал Сандре обо мне, кто она такая и что мне дальше делать. Поэтому я решила начать с малого: аккуратно пожала нежные пальчики Сандры и вопросительно взглянула на Каспера. Он таращился на меня, буквально не моргая, и было непонятно, чем это всем нам грозит. Сандра легонько ткнула его локтем под ребра, и он, как будто проснувшись, обратился уже ко мне:

– Ах да, Китти, это Сандра, моя старшая сестра.

Все мое существо возликовало, а внутренности совершили какой-то невообразимый кульбит, отчего даже закружилась голова. Кажется, я улыбалась, но не могу ничего гарантировать. Пока мы с Каспером пытались переварить последние известия: он – о том, что я нахожусь в Берлине, я – о том, что роскошная женщина из альбома оказалась его сестрой, Сандра, звонко цокая острыми шпильками, втиснулась между нами, подхватила обоих под руки и куда-то поволокла, бойко щебеча:

– Ну все тебе надо испортить, братец! Обязательно нужно было намекать на мой возраст? Ах, как удачно мы тебя встретили, Китти! Каспер совсем, ну совсем ничего не соображает в игрушках! Мы покупаем подарки моим близнецам ко дню рождения! Это еще нескоро, но Каспер говорит, что начинать присматриваться нужно заранее, правда, братец? Им уже почти по четыре годика, так быстро растут! Китти, а ты любишь детей?

Теперь было очень заметно, что они с Каспером родственники – тот же тонкий ровный нос, такие же рыжие курчавые волосы и та же непосредственность в общении.

– Э-м-м… пожалуй, люблю, – выдавила я из себя первую с момента нашей встречи фразу.

– Ах как замечательно! – восхитилась девица. – Значит, ты поможешь нам сделать правильный выбор! Ты ведь сама еще практически ребенок, такая молоденькая! Сколько тебе, девятнадцать, двадцать? – с фамильной безаппеляционностью допрашивала меня Сандра.

Ей было очень трудно противостоять: она вела себя настолько уверенно, с таким живым дружелюбием, что мне начало казаться, будто мы давно и близко знакомы и подобные вопросы в порядке вещей.

– Мне двадцать семь, – кашлянула я.

Красотка метнула быстрый взгляд на Каспера, который до сих пор беспомощно смотрел на меня поверх копны ее рыжих кудрей, еще ближе притянула меня к себе и защебетала с новой силой:

– Надо же, ни за что бы не догадалась! Полжизни отдала бы за такую свежую кожу. Ты такая очаровательная, Китти!

По сравнению с этой кинозвездой мое очарование было весьма сомнительным: покрасневший от холода нос, торчащие в разные стороны неопрятным кудрявым пушком волосы, мешковатый свитер, старые джинсы, потертые ботинки и никакой косметики. Мне подумалось, что на этот раз даже полный набор элегантных шмоток мне не помог – на судьбоносную встречу я все равно явилась в неуместном наряде. Сандра же блистала: темно-зеленое облегающее платье, высокие черные сапожки на шпильках, модное кашемировое пальтишко и безупречный макияж. От такого несоответствия и позора просто хотелось плакать.

Тем временем рыжуха затащила нас в магазин игрушек, витрину которого я пару минут назад созерцала в попытке от них спрятаться. Там она бросила нас с Каспером посреди стеллажей и уцокала на противоположный конец зала гипнотизировать консультантов. Они застыли перед ней, как кролики перед удавом, внимая ее рассказу о близнецах и их потребностях.

– В этом вся Сандра… – смущенно прокашлялся Каспер, для вида рассматривая какого-то плюшевого бобра, – занимает весь эфир. Здравствуй, Китти, – мягко добавил он.

– Э-м-м… привет, – неловко ответила я.

– Я удивлен, что ты здесь, – продолжал рыжик, изредка бросая на меня быстрые взгляды, – и рад, конечно. Как так получилось?

Каспер перешел на «ты», и я не стала его поправлять, тем более что после выступления его сестрицы любая официальность теряла всякий смысл.

– Ну-у… э-э-э… выходные, все такое… – промямлила я, чувствуя, что заливаюсь краской.

– Какое удивительное совпадение! – восхитился Каспер.

– Э-э… Ха-ха… Да, пожалуй. – Почему в этом магазине так жарко, Африка им тут, что ли? – О, кстати, ты вот забыл… – Я достала из рюкзака ежедневник и вручила его Касперу. – Э-эм, мне пришлось в него заглянуть, думала, может, там есть номер телефона, чтобы я могла тебе его вернуть.

– Ого, ты приехала в Берлин, чтоб вернуть мне ежедневник? – изумился Каспер.

– Ах-ха, да, конечно, через пол-Европы только ради этого и летела! – Я постаралась произнести это таким тоном, чтобы не оставалось и тени сомнения в том, что это шутка, но опять просчиталась: Каспер принял все за чистую монету и, серьезно глядя мне в глаза, тихо сказал:

– Это просто невероятно, Китти… Ничего подобного для меня еще не делали…

Впору было провалиться сквозь землю: я ведь была полностью убеждена, что ни один нормальный человек не способен поверить в такую авантюру, но, видимо, не учла, что Каспера едва ли можно отнести к нормальным. Как теперь выкручиваться? Начать отрицать, наврать, что я давно собиралась в Берлин? Но ведь Каспер мне действительно нравился! Я, конечно, не хотела, чтоб он счел меня сумасшедшей фанаткой, которая преследует его, но и демонстрировать ему свое безразличие было бы неуместно. Да и поздно. Пока я отчаянно пыталась найти выход из щекотливого положения, в которое сама же себя поставила, рыжик тем временем продолжал:

– Но это было необязательно, ты ведь могла просто позвонить!

Мои мысли запнулись, я непонимающе посмотрела на него и буркнула:

– Куда, в колокол?

– Я ведь оставил тебе визитку!

– Вообще-то нет.

– Ну как же, я ведь засунул ее за обертку горшка с хризантемами! – воскликнул Каспер и вдруг осекся: – Ой, так ты их не нашла?

– Ой! – тоже воскликнула я. – Нашла, просто не догадалась снять обертку!

Ну надо же! Значит, книги и блокнот я додумалась перетряхнуть, а получше исследовать цветы – нет, это выше наших умственных способностей!

– Вот как! – рассмеялся Каспер. – Значит, именно обертке я обязан твоим визитом! Китти… – начал было он, но Сандра вернулась к нам и опять вклинилась в разговор:

– О, Китти, ты привезла ежедневник, надо же!

– Сандра! – сквозь зубы процедил мой доктор, но девушка и ухом не повела:

– Следовательно, дорогой братец, срочная поездка в Брюгге отменяется?

– Сандра, ты выбрала детям подарок? – Он попытался сменить тему.

– Нет, здесь нет того, что я ищу, пойдем в другое место, – отмахнулась она и, опять подхватив нас под руки, поволокла прочь из магазина. – Китти, ты еще долго будешь в Берлине? – как ни в чем не бывало спросила она, хотя я видела, как Каспер на нее косится, толкает ее в бок, всячески пытаясь заткнуть.

– Еще не решила… Наверное, в пятницу уже поеду домой, – честно ответила я.

– Тогда, раз Каспер уже никуда не едет, – продолжала Сандра, игнорируя его возмущенное сопение и тычки под ребра, – вы можете вместе прийти к нам завтра на обед!

– Ну, э-э-э… – Я не знала, что и сказать, все развивалось слишком быстро и нетипично. – Не уверена, удобно ли это…

– Да что там! – махнула рукой девушка. – И думать нечего, обязательно приходите! Не переживай, будут только друзья и родственники, то есть все свои!

– Сандра! – опять взвыл Каспер.

Мне как раз наличие друзей и родственников не казалось успокаивающим фактором, тем более что я видела реакцию Каспера. Очевидно, он не хотел, чтоб я приходила. Это было неприятно, но вполне понятно: подобное сближение и вправду казалось слишком быстрым. Сандре, похоже, неведомо было понятие такта.

– А что такое? – невинно поинтересовалась она. – И хватит меня пинать! Сам ведь вовек не решишься! Ай, Каспер! – воскликнула красотка после очередного тычка, который тем не менее не сумел погасить хитрые огоньки в ее глазах: – Ты ведь говорил, что она тебе понра…

– Так, достаточно! – перебил ее Каспер, отцепляя свою назойливую сестрицу от меня и вклиниваясь между нами. – Сандра, тебе пора домой! Дети уже наверняка проголодались.

Та скорчила недовольную мордашку и неохотно согласилась:

– И правда, я совсем потеряла счет времени! Няне трудно будет справиться с ними двумя одновременно. Ладно, Китти, придется оставить тебя на произвол этого неотесанного чурбана. – Сандра чмокнула меня в обе щеки, снисходительно похлопала брата по плечу и ушла, бросив на прощание: – Веселитесь, голубчики!

– Прости за Сандру. – Каспер мягко взял меня под руку и повел вдоль коридора торгового центра к основному выходу, как только его сумасбродная сестрица ускакала в противоположном направлении кормить своих детишек. – Она классная, но обожает меня дразнить и ставить в неловкое положение перед аудиторией. А еще в свободное от работы время ей нравится шокировать людей, выводить их из себя и наблюдать за реакцией. К сожалению, мне не всегда удается оградить друзей от ее воздействия, – повинился он.

– Кем же она работает?

Честно говоря, Сандра вполне подходила на роль капризной кинозвезды, и слабо верилось, что шокирует публику она исключительно в свободное от работы время.

– А, психотерапевтом! – небрежно сообщил Каспер, а я прыснула. – Эй, не смейся! На сеансе ты бы ее не узнала: такая собранная, серьезная, внимательная. А это она так… снимает напряжение.

– А ты-то, кстати, что за доктор? – наконец поинтересовалась я.

– Я психиатр.

– Ну и семейка! – опять хихикнула я: отсутствие Сандры очень разрядило обстановку.

– Да уж, – улыбнулся рыжик, – это у нас действительно семейное. Целая династия образовалась: отец, как говорится, широко известный в узких кругах психиатр-криминалист, мама – детский психолог, вот и мы пошли по их стопам. Папа не допускает никакой протекции, даже не позволил мне учиться в университете, где какое-то время назад преподавал. Но все равно, конечно, из-за фамилии на меня обращают больше внимания. Один из его однокурсников, например, звал меня работать в свою клинику в Брюгге.

– А, это та, что рядом с вокзалом? – Каспер кивнул. – Так вот почему ты приезжал?

– Ну… – как-то смутился он, – в некотором роде. Я вообще-то собирался остаться при «Шарите» после окончания учебы, просто не хотел обижать профессора Штайнера, вот и поехал к нему на собеседование. Но потом…

– Что потом? – Каспер, казалось, отвлекся, оглядываясь по сторонам, поэтому пришлось немного его потормошить: – Эй, так что потом?

– Потом я встретил тебя, – огорошил меня рыжик в свойственной ему манере, глядя мне прямо в глаза.

– Э-э-э… ну-у… – У меня перехватило дыхание, я не знала, куда смотреть.

– А что скрывать? – философским тоном принялся рассуждать Каспер. – Я не настолько нерешителен, как считает моя сестрица, – улыбнулся он и добавил, снова глядя прямо на меня: – Китти, ты мне очень нравишься. И, конечно же, я хочу, чтобы мы завтра вместе пошли на обед к Сандре. Могу гарантировать, что будет очень неловко, но весело.

– Я… э-э-э… – давилась я алфавитом. – Ну да… хорошо.

– Отлично! – обрадовался Каспер. – А теперь, если не возражаешь, я покажу тебе вечерний Берлин. Дождь уже закончился.

Выйдя из торгового центра, мы прогуливались по ровным улочкам города, попивая горячий глинтвейн из бумажных стаканов и хрустя карамелизированными орешками. Каспер то и дело рассказывал мне о своих детских приключениях, указывая на места, где это происходило, и как бы между прочим, абсолютно незаметно выуживал информацию обо мне. Вот уж точно психиатр! То есть все происходило настолько ненавязчиво и естественно, что я опомнилась, только когда начала в подробностях описывать ему причину своего переезда в Брюгге. Казалось неуместным сразу раскрывать перед малознакомым человеком свои душевные раны, но я уже начала, и странно было бы прерывать рассказ в самой середине. Я взволнованно посмотрела на Каспера, пытаясь понять его реакцию, но не заметила никаких признаков неприязни или недовольства, только вдумчивый интерес.

– И что, ты ничего не заподозрила, когда он разорвал помолвку? – спросил Каспер, когда я дошла до встречи в Марселе.

– Вот именно, что нет! – воскликнула я. – Все Роттены очень честолюбивы, Стивен мне сам рассказывал, что его отец не мог получить от деда разрешение на брак с мамой, пока не заслужил повышение у себя на фирме. Мне казалось, это такая семейная заморочка и волноваться не о чем; думала, он вернется…

– Стивен Роттен? – спросил Каспер и, казалось, хотел что-то добавить, но передумал и резко закрыл рот, клацнув зубами. Затем, минуту помолчав, все-таки сказал: – Кошмарная фамилия! Тебе очень посчастливилось, что не пришлось ее носить! – Потом он, наверное, подумал, что меня могут задеть такие шутки по поводу моих страданий, и сказал: – Мне очень жаль, что тебе пришлось пройти через что-то подобное! Но я не могу не радоваться, что ты не вышла за этого Стивена замуж, а также тому, что ты переехала в Брюгге, уж прости, – чистосердечно признался он и развел руками.

– Ах! – Я как можно беззаботнее махнула рукой. – Дела минувших дней! Я тоже совсем не жалею о том, что переехала в Брюгге.

– Ну, вот и твой отель, – сказал Каспер, и я только теперь заметила, что мы, оказывается, прошли пешком полгорода и добрались до района Шарлоттенбург. – Значит, договорились: я завтра за тобой заеду? В два тебе будет удобно? – Я кивнула. – Спокойной ночи, Китти! – сказал Каспер, поцеловал мою руку в шерстяной перчатке и ушел, сразу скрывшись в тени соседних зданий.

– Спокойной ночи… – Я стояла и смотрела ему вслед. Было и радостно, и страшно одновременно.

А через полчаса мне позвонили с ресепшена и попросили спуститься за посылкой. В посылке была большая кудрявая плюшевая овечка, к которой я присматривалась в магазине игрушек, и мой портрет шариковой ручкой на странице, явно вырванной из блокнота Каспера. И на этом портрете я действительно выглядела очень мило. Не хуже, чем Сандра, между прочим!

 

Еще одна глава

Я сидела на постели в шалаше из пледа и обнимала подаренную овцу. Мой вновь обретенный Каспер не давал мне покоя. Конечно, я была очень рада, просто счастлива. Я не могла даже надеяться на столь благоприятное развитие событий: во-первых, встретила его в Берлине, что само по себе уже было чудом («Судьба!» – поправила бы меня Оливия), во-вторых, он очень явно продемонстрировал желание продолжать отношения. Оказывается, он собирался завтра ехать в Брюгге. И уж точно не только ради ежедневника!

Последние события очень укрепили мою уверенность в себе. Когда кто-то настолько явно, совершенно не скрываясь выбирает тебя, вносит тебя в свои планы, очаровывает, – это преображает. Я чувствовала себя остроумной, милой, веселой и интересной. Совсем не такой, как та угрюмая Китти, с которой Каспер по необъяснимой причине захотел познакомиться в кафе у Оливии. Я цвела, и это было заметно всем: на меня, прямо как на Карину, оглядывались мужчины, когда вечером мы прогуливались с Каспером, а курьер, который принес посылку, чуть глаза не сломал, пытаясь рассмотреть мой номер телефона в анкете отеля. Но самым ценным было именно то, что Каспер заинтересовался мной тогда, когда я была еще угрюмой Китти, когда я огрызалась на его попытки познакомиться и раскричалась из-за пролитого кофе. Когда ты сияешь, много найдется желающих погреться в твоих лучах, но не так уж часто встречаются охотники карабкаться на небо и протирать запыленные звезды.

В моей голове теснились вопросы, которые я не успела задать, и вопросы, которые я ни за что не стала бы задавать, но ответы на которые ужасно хотела бы узнать. Я пыталась как-то систематизировать впечатления от сегодняшней встречи, отделить их от эмоций и оставить сухие факты. Мне казалось, это поможет здраво оценивать ситуацию и не впадать в нереалистичные фантазии. Хотя все сказанное и несказанное было слишком красноречивым, слишком многообещающим, чтобы не забегать вперед. Если только Каспер не задумал преднамеренно и коварно обмануть меня, все говорило о том, что он настроен серьезно.

Итак, он подарил мне цветы и оставил в них свой номер телефона. Хотел, чтобы я позвонила. Оставил у меня на столе ежедневник – случайно? Намеренно? Собирался на выходных вернуться в Брюгге. (Кстати, почему он так поспешно уехал? Нужно будет выяснить.) Он был очень рад видеть меня. Рассказывал обо мне сестре – она была в курсе, что мы познакомились и что я ему понравилась. Провел до отеля, старался узнать получше, расспрашивал, а не только говорил о себе. Сказал, что я ему нравлюсь, что рад моему переезду в Брюгге (а значит, и нашей встрече) и тому, что я не вышла замуж за Стивена. Подарил овцу, заметив, что я положила на нее глаз. Нарисовал портрет, поцеловал на прощание перчатку, пригласил на обед с родственниками. Ах да, из-за встречи со мной он стал думать о том, чтобы принять предложение работать в Брюгге, чего до этого делать не собирался.

Внутренний голос орал на меня: «Да угомонись ты! Расслабься! Сколько еще знаков тебе нужно? Ты ему нравишься, успокойся уже!», но трудно было не заниматься подсчетом очков в пользу Каспера. Каждый его хороший поступок компенсировал в моих глазах непонятные или огорчающие, как, например, то, что он не сообщил мне о возвращении в Берлин или что так неопределенно вел себя в магазине. Я все еще пыталась себя обезопасить, пыталась найти в его поведении какие-то гарантии. И за это мне было перед ним немного стыдно. Хотелось доверять без оглядки, просто быть железобетонно уверенной в его порядочности и благосклонности.

Было и радостно, и страшно. Слишком красиво, чтобы быть правдой, слишком хорошо. Я не привыкла к тому, чтобы что-то хорошее происходило со мной безвозмездно. «Да ты совсем рехнулась, что ли? – справедливо возмущался внутренний голос. – А как же Карл и работа в магазине? А Карина? А Оливия, Мэр? Да с тобой постоянно случаются всякие чудеса, как только извилины поворачиваются думать такое?» Действительно.

Когда с тобой случается чудо, нужно просто принять его и сказать «спасибо». Не нужно его портить подозрениями. Наслаждайся им, пока оно остается чудом. А если покажется обратная сторона медали, вот тогда и нужно разбираться. Не будем думать о плохом сегодня, подумаем о нем завтра.

* * *

А завтра думать о плохом тоже совершенно не хотелось. Хотелось бегать по комнате, прыгать и визжать, потому что мы с Каспером вчера наконец обменялись контактами и он прислал сообщение: «Доброе утро!» Такая мелочь, а сколько восторга. Эх, мы, девочки, – такие девочки!

Я завтракала в ресторане отеля и всей кожей ощущала, что излучаю свет. Казалось, даже Берлин проникся моим настроением: впервые за неделю тучи разошлись и выглянуло солнышко, сначала робко, а потом, растолкав хмурые облака, засияло во всю мощь. Мне не сиделось на месте, я ерзала на стуле, пока несли мой завтрак, ерзала, пока поглощала его, и ерзала, пока стыл кофе. На кофе я сдалась: перелила его в термокружку и выскочила на улицу.

Хотя вчера из-за эмоций я долго не могла уснуть, утром, как это часто бывает, проснулась спозаранку и то и дело нетерпеливо поглядывала на часы: скоро ли будет два? До двух было еще очень далеко. Не хотелось выряжаться с утра пораньше и потом сидеть часами, будто статуя, боясь испортить макияж и помять платье. Поэтому я снова отправилась гулять по парку.

Днем он был не менее красив, чем ночью, особенно в солнечных лучах: капельки ночного дождя отражали опрокинутый мир, мои желтые резиновые сапоги, которые я с самого утра купила в ближайшем магазине, и длинный салатовый шарф, который я намотала на шею, как макаронину на вилку. Утром по праздникам берлинцы обычно отсыпаются после вечерних развлечений, так что я смело прыгала по лужам, гоняла голубей и очень жалела, что у меня нет скакалки. Редкие проезжие велосипедисты и пробегающие мимо спортсмены меня почему-то всячески поддерживали, улыбались, говорили «Гутен морген!» и махали рукой. «Наркоманы какие-то!» – ворчала я себе под нос, передразнивая городских кумушек, у которых, как водится, всегда есть собственное представление о том, какое поведение уместно, а какое – нет.

Потом я встретила в парке семью, которая жила в моем отеле. Муж с женой, разомлев на солнышке, плелись по дорожкам, а их дочь, шестилетняя егоза, нарезала вокруг них круги, тыкала им под нос свою куклу и просила маму сделать ей новую прическу. Мама добродушно отмахивалась и вообще мало реагировала на создаваемую чадом суматоху. Папа, наверное, и вовсе спал на ходу. Я прониклась проблемами ребенка и вызвалась ей помочь. При помощи сложной конструкции из пары веточек, детской заколки и невесть где раздобытого розового бутона (подозреваю, что девочка вытащила его из мусора, пока родители не видели, но меня такие мелочи не волновали) мы соорудили на голове куклы изысканный улей, после чего мне еле удалось отговорить девчушку не купать игрушку в реке и не стирать в фонтанчике ее платьице, чем я, кажется, завоевала неслыханный авторитет как у девочки, так и у ее родителей.

Окрыленная таким успехом, слегка промокнув при попытках не пустить дитя в реку, я вернулась в свой номер и принялась суетиться: какое платье надеть? А может, лучше юбку? Хорошо хоть туфли только одни взяла. А я не замерзну? Каспер ведь обещал заехать, не повезет же он меня на метро! А вдруг повезет? Ну тогда пусть ему будет стыдно! Еще я надену это легкое и непрактичное пальто, а если мне будет холодно, я отберу пальто у Каспера: сказал ведь, что я ему нравлюсь, так пусть отвечает за свои слова. Если не станет, значит, замерзну и помру, и пусть тогда его папа-криминалист расследует это дело. Ах, он ничего не расследует, он ведь психиатр-криминалист! Что ж, мне явно нужен психиатр.

«Мне нужен психиатр!» – как забавно звучали эти слова в новом контексте. Нужный психиатр уже, наверное, ехал ко мне навстречу. Развлекаясь подобными мыслями, я постепенно приводила себя в порядок: уложила волосы, надела синее платье, лодочки, неброско накрасилась и принялась ждать. Каспер должен был приехать только через сорок минут, так что участи статуи я все-таки не сумела избежать.

Меня немного отвлекла утренняя девчушка: постучала в дверь, открыла, но входить не стала, а оперлась о косяк и принялась меня рассматривать.

– Китти, ты такая красивая! – сказала малышка.

– Спасибо, дорогая, – ответила я, – ты тоже очень красивая.

– А когда я вырасту, я тоже буду носить такие туфли?

– Конечно будешь, даже еще лучше! – заверила я ее.

– И за мной тоже приедет высокий дядя и повезет меня на бал? – не унимался ребенок.

– Да, обязательно. Стой, что значит «тоже»? – вдруг опомнилась я.

– Ну, там, внизу, сидит высокий дядя, он сказал, что ждет Китти. Я предложила тебя позвать, но он просил, чтоб ты не торопилась. Но мне кажется, – задумчиво продолжила кроха, – что лучше бы ты поторопилась, а то он уже три раза причесывался.

– Спасибо, милая, – рассмеялась я. – Я уже готова, сейчас спущусь.

Я взяла сумочку, накинула пальто и отправилась к психиатру.

Каспер сидел на диване у ресепшена и ерзал, прямо как я утром. На нем был идеально скроенный серый костюм-тройка с белой рубашкой и темно-серым галстуком. Выглядел мой рыжик великолепно. А потом он увидел меня.

Я спускалась по лестнице, словно Венера, выходящая из пены морской, словно рассветное солнце, от которого все птички немедленно сходят с ума и начинают захлебываться песнями. Казалось, мои следы просто обязаны расцветать подснежниками, примулами и всяким другим нарядным сеном. Очевидно, ситуация требовала стаи белоснежных лебедей, которые должны были подхватить меня под руки и нести на крыльях, но лебеди где-то задерживались. Отвратительная, скажу я вам, привычка водится у этих птичек – задерживаться, когда они так нужны. Одновременно буквально отовсюду звучали разнообразные прекрасные симфонии, решите сами, какие именно, так как я свои познания в сфере классической музыки исчерпала еще в начале рассказа. Это не я сама придумала, это все читалось в глазах Каспера.

Я была восхитительна, я ощущала себя восхитительной и так увлеклась своим триумфом и мыслями о птичках и сене, что чуть не подвернула ногу и не слетела кубарем с лестницы. Но судьба была ко мне благосклонна и позволила беспрепятственно насладиться мгновением. Каспер смотрел на меня не моргая и, кажется, не дыша. Очень жаль, что его никто в этот момент не сфотографировал, ведь никто никогда еще так на меня не смотрел. Я была единственной девушкой во всем мире, пупом Вселенной, владычицей морскою и Хеленой Бонэм Картер одновременно.

Рыжик с трудом поднялся с дивана, подал мне руку и наконец выдохнул.

– Здравствуй, Китти… – еле выдавил он.

Воодушевленная произведенным эффектом, я небрежно выдала: «Приветик!», непринужденно взяла его под руку и направилась к выходу, высоко задрав подбородок и отчаянно надеясь, что не застряну каблуком в какой-нибудь щели или решетке в полу. У самых дверей я изящно обернулась, милостиво улыбнулась публике (воображаемой, так как кроме администратора в холле никого не было), подмигнула девчушке, подсматривающей из-за угла, и вышла в заботливо распахнутую Каспером дверь.

На улице было прохладно, но я не подала виду. Мой психиатр, наверное, совсем забылся, так как стоял столбом и не сводил с меня глаз. Я минутку потопталась на месте, а потом решила, что хорошенького понемножку, и ненавязчиво поинтересовалась:

– Ну что, мы идем?

Каспер отмер, тряхнул головой и рассмеялся:

– Прости, я совсем растерялся! Китти, ты великолепно выглядишь, я дар речи утратил!

– Ах, что ты! – мурлыкнула я, подражая Сандре.

Рыжик подвел меня к черному «Фольксвагену», открыл мне дверь, затем сел сам, сразу включил обогрев и словно невзначай обронил:

– Тебе не холодно, Китти? Ты легко одета…

Вот же поганец! Заметил все-таки, что я в попытке покрасоваться оделась не по погоде! Наверное, сейчас посмеивается надо мной втихую. Иногда этим психиатрам не мешало бы просто помолчать, даже если они тебя раскусили.

Я сделала вид, что не услышала этого замечания. Каспер ухмыльнулся, но ничего не добавил, а аккуратно вырулил со стоянки и выехал на трассу. Я не спрашивала, куда мы едем, просто смотрела в лобовое стекло на полоски разметки. Вскоре мне стало неловко. Почему он молчит? То глаз от меня оторвать не мог, комплиментами осыпал, а теперь молчит. Странный.

– О, кстати, я все забываю спросить, а почему ты тогда так скоро уехал из Брюгге? – Я решила нарушить тишину.

– Меня в клинику вызвали, – коротко ответил он, глядя вперед на дорогу. – У дежурного врача случился сердечный приступ, и нужно было его заменить. – И он снова замолчал. Это было непонятно и немного обидно.

– С ним все в порядке? – поинтересовалась я.

– Да. – Каспер был необычайно немногословен. – Ему вовремя оказали медицинскую помощь.

Я напряглась еще больше: он даже ни разу не взглянул на меня в машине, смотрел вперед и мрачнел с каждой минутой. И тон у него какой-то был неприветливый. Уверена, это потому, что он понял: я ради него так вырядилась! Понял и сразу почувствовал себя главным! Мужчинам вообще нельзя показывать, что они тебе нравятся, а то они сразу начинают себя чувствовать хозяевами положения и перестают вести себя учтиво и обворожительно.

Я отвернулась и уставилась в боковое окно, кусая губы от досады. Стоит ли спросить, что происходит? Что это вообще за свидание такое, если он все время молчит? Вчера болтал без умолку!

«Только не накручивай себя, не спеши с выводами!» – мудро советовал внутренний голос, но я чувствовала, как обида уже ядом разливалась по организму, как мое лицо стало отвратительно, по-обезьяньи надутым. Захотелось взорваться и ляпнуть что-нибудь вроде: «Останови машину! Я не позволю так с собой обращаться!» От подобного поступка меня удерживало только предчувствие, что Каспер наверняка удивленно спросит: «Как именно ты не позволишь с собой обращаться?», а на это у меня ответа не было. Кроме того, на улице было холодно, а я ведь надела легкое пальто и летние туфли. Впрочем, это уже казалось второстепенным.

– Черт побери! – вдруг вспылил рыжик и резко свернул с трассы в парковочный карман. Я непонимающе посмотрела на него, а он повернулся ко мне с виноватым видом и признался: – Китти, я немного заблудился. Обычно езжу к Сандре другой дорогой, а здесь совсем забыл, где поворачивать. У меня телефон сдох, у тебя есть навигатор?

– Да-да, конечно!

Я так поспешно принялась копаться в сумочке, пытаясь скрыть от него слезы, уже стоявшие в глазах, что телефон рыбкой выскользнул у меня из рук и упал на пол. Я нырнула следом, согнувшись пополам, постаралась незаметно вытереть глаза, подняла телефон и вручила его Касперу. Тот, по-прежнему хмурясь, набрал в навигаторе адрес, дождался результата и наконец расслабился, улыбнувшись:

– Ну вот, совсем другое дело, а то чуть не завез тебя в Шпреепарк, заброшенный парк аттракционов. Что бы ты тогда обо мне подумала?

Я в ответ хихикнула и тайком перевела дух: хорошо, что он ничего не заметил. А я-то уже расстроилась. Сколько раз уже обещала себе не делать поспешных выводов, но они все равно делались как-то сами собой.

Остаток пути прошел в радостном предвкушении встречи с Сандрой и ее детишками. То есть предвкушал Каспер, а я сидела как на иголках. Но добродушное выражение его лица порядком меня успокаивало. Как он сказал? «Будет очень неловко, но весело»? Ну что ж, посмотрим.

Каспер остановил машину в частном секторе, у металлических ворот уютного на вид домика, увешанного рождественскими гирляндами, и посигналил. В окне мелькнула рыжая шевелюра Сандры, ворота открылись, мы заехали во двор и припарковались. Пока мы выходили из машины, дверь дома распахнулась и на улицу выбежали близнецы, мальчик и девочка. Я различила их пол только по одежде, так как у обоих были одинаковые стрижки «под горшок» и, судя по поведению, одинаково непоседливые характеры. Малыши ринулись Касперу навстречу, тот шутливо зарычал, и они, звонко хохоча, бросились от него убегать, но рыжик двумя широкими прыжками догнал их, подхватил и, держа под мышками, как два дрыгающих ногами бочонка, понес в дом. На полпути он обернулся, проверяя, следую ли я за ним, и улыбаясь во все тридцать два зуба.

– Здравствуй, Китти! – приветливо отозвалась Сандра, наблюдая за нами от двери. – Выглядишь потрясающе; то-то я смотрю, Каспер сияет. – Она посторонилась, пропуская рыжика с барахтающимися у него в руках козявками, и шепнула мне, подмигнув: – Красивое пальто, но как ты еще в ледышку не превратилась? Настоящая женщина! – А потом громко добавила для брата: – Мюллеры не смогли приехать, что-то там у них с водопроводом, но ты ни за что не догадаешься, кто к нам пожаловал вместо них!

– Пэрри, дорогой, как я рада тебя видеть! – услышала я голос Карины.

 

Пэрри

Каспер опустил детей на пол, и они тотчас умчались что-то портить. Карина обняла его, а затем отодвинула от себя, чтобы получше рассмотреть костюм, попутно отпуская комплименты по поводу отменного вкуса племянника. Откуда-то вынырнул Карл с очередной огромной книгой в руках, похлопал рыжика по спине и сразу переключился на меня.

– Китти, ты здесь, вот так сюрприз! – сказал он, с улыбкой приветствуя меня. – Я ушам своим не поверил, когда Кассандра сообщила мне, что ты приедешь! Ты ведь не любишь выбираться из Брюгге!

– Мы сами нагрянули неожиданно, – пояснила Карина, отрываясь наконец от Каспера и его роскошного костюма. – На нашем любимом лыжном курорте штормовое предупреждение. Выбор был небольшой: либо оказаться запертой на неделю с Карлом и его ненаглядными бумажками в тесном номере (я ухмыльнулась про себя: это в двухкомнатном люксе-то!), либо наведаться в дом, где нам всегда рады.

– Это правда! – поддакнула Сандра. – Я смотрю, ты не мелочишься: вместо того чтобы задержать Пэрри до нашего приезда, ты решила доставить его нам прямо в руки!

Я посмотрела на смущенного Каспера и сразу вспомнила, где я его видела раньше: в семейном альбоме Карла, вот где! Кусочки мозаики начали потихоньку складываться. Но почему он не сказал, что знаком с моим работодателем? Я ведь упоминала, как близки мне Мороцкие, когда рассказывала ему о себе!

Из кухни выглянул смуглый черноволосый мужчина, поздоровался, представился как Сальваторе, извинился, что не может сейчас присоединиться к компании, так как на плите у него кипит соус, и нырнул обратно.

– Это мой муж, – пояснила Сандра, – он итальянец. Ужасно любит готовить! Что очень кстати, – конфиденциальным шепотом сообщила она мне, – так как я это дело просто не выношу!

Сандра продолжала что-то рассказывать, только я ее не слушала. Мне очень хотелось поговорить с Каспером, спросить, почему же он все-таки не сказал мне, что он – родственник Мороцких. Но все вопросы пришлось отложить на потом: вокруг бурлил какой-то сплошной поток приветствий, объятий, объяснений и рассказов. Моего психиатра практически присвоил Карл, достав из кармана и демонстрируя ему какую-то редкую штуковину, которую он купил в антикварном магазинчике в Швейцарии. Карина подхватила меня под локоток и громким шепотом интересовалась, как мне понравился их дорогой Пэрри, но ответа не стала дожидаться и начала восторгаться им сама. Сандра пыталась объяснить сразу всем, что она ведь просила не называть ее полным именем, ибо имя Кассандра больше подходит какой-нибудь гадалке-шарлатанке.

В такой суматохе прошло все предобеденное время. Дети носились вокруг и визжали. Сальваторе из кухни громко обещал, что обед вот-вот будет готов. Сандра заканчивала сервировку стола в гостиной. Карл пояснял Касперу, насколько восхитительны пропорции штуковины, а Карина, как всегда, увела меня в уголок и принялась переделывать мою прическу. Когда все наконец были приведены в порядок и усажены за стол, когда по бокалам уже разлили красное вино и произнесли приветственный тост, Карл пожелал узнать, легко ли Пэрри нашел наш магазин книг, или ему пришлось звонить мне. Каспер едва заметно замялся, отставил бокал в сторону и, бросив на меня быстрый взгляд, признался:

– Вообще-то я потерял бумажку, на которой записал номер Китти, почти сразу же после твоего звонка, Карина. Мне повезло случайно наткнуться на нее утром в кафе. – Я скептически хмыкнула: уж повезло так повезло! – Но только я не знал, что ты именно та Китти! – сказал он, оправдываясь уже передо мной. – Карина ведь называла тебя Кэтрин!

– Мда, а тебя – Пэрри, – согласилась я и, вдруг вспомнив давно мучивший меня вопрос, добавила: – Кстати, ребята, а страсть к букве К – это у вас семейное? – На лицах собеседников отразилось замешательство, и мне пришлось объяснить: – Вот есть Карл и Карина, Крис, Корнелия, Каспер, Кассандра, и потом Карл, будто нарочно, подобрал еще и Китти. Это намеренно?

– Ну надо же! – расхохоталась вдруг Сандра. – А вы ведь уговаривали меня назвать дочь Кристиной! Сплошные заговоры вокруг! Полжизни прожила и не заметила, а Китти вас, маньяков, вмиг раскусила!

– Действительно, – удивленно произнес Карл, – я тоже никогда не обращал на это внимания… Но ведь Каспера мы зовем Пэрри! В твоей теории, Китти, есть пробелы!

– Да бросьте вы эти глупости! – перебила его Карина. – Это я, я люблю имена на букву К, довольны? Ничего особенного, просто маленькая причуда: с детства мечтала, чтобы имя моего мужа начиналось на К и получились одинаковые инициалы. Даже не помню, зачем мне это было нужно, но случилось все именно так, а дальше уже как-то само собой складывалось. Лучше пусть расскажут, что там с кафе! Пэрри, как ты узнал Китти?

– А я и не узнал, – признался рыжик, – она мне просто понравилась: смешная такая, надутая, деловая, сначала яростно размазывала сыр по бутерброду, а потом уткнулась в книгу, не смотрела ни на кого, вот мне и захотелось познакомиться.

– А она что? – с девичьим любопытством спросила Карина.

– А она как раз не очень этого хотела, – усмехнулся он и посмотрел на меня, а я пристыженно потупилась, – так что мне пришлось пролить на нее кофе.

– Так ты специально, что ли?! – возмущенно взвыла я, Карл с Кариной тоже оторопело уставились на него, а Сандра и Сальваторе, похоже, эту историю уже знали, потому что только загадочно улыбались.

– Не совсем, – без малейших признаков сожаления пояснил Каспер, но, видя недобрый огонек в моих глазах, поспешил добавить: – Ну, Китти, не смотри на меня так! Что мне было делать? Ты отказывалась разговаривать, пришлось создать конфликтную ситуацию, где я мог бы спровоцировать тебя на эмоции, а потом смиренно перед тобой извиняться и заглаживать свою вину, угостить тебя чем-нибудь, например, или в кино позвать. Но получилось даже лучше, чем я планировал: я и не думал портить тебе книгу, собирался пролить кофе рядом на стол, но ты резко дернулась, и я промахнулся.

– Это кто еще здесь маньяк! – рассмеялась Карина. – Мои алфавитные предпочтения просто блекнут на твоем фоне, дорогой!

Карл тоже почему-то веселился, а я очень хотела бы рассердиться, но не получалось: ведь обычным способом мы действительно не познакомились бы. А еще мне было ужасно приятно, что рыжий лис так расстарался ради меня, такую интригу сплел, прямо как в Версале! Только им этого знать не обязательно. Поэтому я приняла как можно более независимый вид, гневно фыркнула, скрестила руки на груди и властно велела:

– Ну-ка выкладывай все начистоту, жулик! А уж потом я решу, казнить тебя или миловать!

Каспер хитро посмотрел на меня, поняв, что ничто ему не грозит, но не сдался. Вот же… психиатр!

– Слушаю и повинуюсь, – сказал он с легкой усмешкой. Вся компания притихла, внимательно слушая, и рыжик продолжил: – Так вот, я понял, что познакомился с нужной Кэтрин, только когда Оливия, девушка из кафе, сообщила, где она работает. Откровенно говоря, ты, Китти, оказалась гораздо более крепким орешком, чем я подозревал вначале. Я уж было начал сомневаться в своем профессионализме…

– Ты, видимо, часто проделываешь подобные фокусы… – ревниво произнесла я.

– Да, бывает, – честно признался Каспер, – но обычно я использую, как ты выразилась, подобные фокусы при общении с пациентами. Только в особых случаях, естественно. Видишь ли, раньше мне не приходилось так изощряться, чтобы познакомиться с девушкой… – Польщенная, я поморщилась. – Однако метод оказался действенным, хоть и весьма экстремальным… Надо бы его запатентовать.

– А дальше? – поторопила его Карина, так как рыжик отвлекся на пасту.

– А дальше дело оставалось за малым: купить книги, подходящие цветы и ждать вечера, чтоб дать Китти время немного помаяться в ожидании и подумать обо мне…

Когда я «маялась в ожидании», мне даже в голову не приходило, что рыжий псих все продумал заранее. Если бы я, при всей своей больной фантазии, могла хотя бы предположить что-нибудь подобное, наверняка испугалась бы и сбежала без оглядки. И он это понимал. А теперь пугаться и сбегать было неуместно: если он до сих пор меня не съел, то теперь уже подавится. Шоковая терапия сработала.

– А как ты понял, что это мои любимые цветы? Удачная догадка?

– Ну, – немного смутился он, – я попытался поиграть в Шерлока.

Я вопросительно подняла бровь. Ну, вообще-то я не могу поднять только одну из них, так что, когда я думаю, что вопросительно поднимаю бровь, я на самом деле выпучиваю глаза и вздергиваю обе.

– У тебя был бордовый лак на ногтях, – пояснил мой рыжик, – а одежда другого цвета. Значит, тебе нравится именно бордовый лак, ты не подбирала его под образ. К тому же я заметил на обложке Алисы полосы того же оттенка – наверное, ты часто ее читаешь и часто красишь ногти в такой цвет. Затем я подумал о том, какие именно цветы тебе могут нравиться. Ты отреагировала на меня довольно агрессивно, – я потупила взор, – всячески демонстрировала свою непохожесть на других и независимость. Значит, наверняка это не какие-нибудь тривиальные розы – это было бы слишком просто и предсказуемо, – никаких пастельных оттенков, нежных лепесточков и капризных в уходе растений. Это должно быть что-то достаточно простое, но агрессивное, может быть, даже с каким-нибудь резким запахом. Я исключил лилии, альстромерии и герберы…

– Каспер, это просто невероятно! – встряла я: меня не на шутку поразила точность, с которой он составил мой портрет.

– А потом я просто позвонил Карине и спросил, – невозмутимо закончил он.

* * *

– Китти, ты на меня не сердишься? – поинтересовался Каспер, когда мы уже ехали обратно.

– С чего вдруг? – не поняла я.

– Ну, за то, что я не сказал тебе сразу, что знаю Карла и Карину, – ответил рыжик и поспешил объяснить: – Понимаешь, я не знал, как ты к этому отнесешься, и решил, что лучше признаюсь немного позже, когда контакт уже будет налажен…

– Как сказать… – задумалась я. – Вообще-то, по всем правилам я должна бы ужасно на тебя обидеться. Но, мне, наоборот, стало проще. Я обожаю Мороцких, и они мне платят взаимностью. После истории со Стивеном им первым я стала доверять. Поэтому то, что ты оказался «их дорогим Пэрри», – как бы знак качества.

– Вот мне повезло! – обрадовался он. – Фамильная протекция – это тебе не фунт изюму.

– Слушай, так а с ежедневником-то что? – спросила я, вспомнив, что Каспер не объяснил, как его блокнот оказался у меня на столе.

– Ну-у… вот его-то я действительно забыл, – нехотя признался рыжик. – Самому стыдно: ведь там мои записи о пациентах, зарисовки с приемов. Это врачебная тайна, такая информация не должна попадать в чужие руки, даже, прости, в твои, Китти.

Хотелось заметить, что мне все равно не удалось расшифровать его каракули, но тогда пришлось бы признаться, что я не просто «заглянула» в ежедневник, а перерыла его вдоль и поперек. Поэтому я просто сказала:

– Но ты ведь не вернулся за ним.

– Потому что только утром заметил его отсутствие, – пояснил Каспер, – когда меня в клинику вызвали. Пришлось срочно уезжать, и совсем не оставалось времени, чтобы выискивать тебя, магазин ведь был закрыт. А потом я даже обрадовался – такой хороший повод вернуться! – Затем он добавил почти шепотом: – Мне и в голову не могло прийти, что ты приедешь в Берлин! Я был уверен, что ты снимешь с цветов обертку и позвонишь.

– Ты думаешь, я бы позвонила?

– Да, а разве не так?

– Ну, может через недельку, но уж точно решилась бы не сразу! – рассмеялась я. – Шутишь, это было чудо, что я вообще с тобой стала разговаривать! Мне так непросто было пережить предательство Стивена, что я много лет в принципе не общалась с парнями, все получали от меня такой же теплый прием, как ты в кафе!

– Опять Стивен! Ты все еще думаешь о нем? – огорчился Каспер.

– Н-нет, просто… – Я замялась. – Просто мне было очень трудно, вся жизнь перевернулась. Теперь-то я ни о чем не жалею, но иногда все-таки вспоминаю, что до сих пор не смогла понять, почему он так со мной поступил.

– Из страха и неуверенности, – пожал плечами Каспер.

– Что? Какая неуверенность? Да он за два месяца убедил другую девушку выйти за него замуж!

– Это не так, – тихо сказал Каспер, крепче сжав руль и глядя вперед. – Он обманывал тебя, Кэтрин. И себя тоже, конечно, но сейчас речь не о том. Ему предложили практику в крупной компании в Париже только потому, что ею владел отец той девушки, на которой он потом женился. Это был его карьерный план. Он разузнал, что у владельца компании есть незамужняя дочь, познакомился к ней, охмурил грубой лестью и многочисленными «романтическими» поступками и, дабы упрочнить свое положение, женился. Вздорная и взбалмошная бабенка, она влюбилась в Стивена и через папочку продвинула его вверх по служебной лестнице.

– Ну, это не так уж глупо…

– Это глупо, Китти. Глупо и подло. Он довольно-таки неплохой специалист, но был настолько неуверен в себе и настолько боялся ничего не достичь, что женился на женщине, которую не любил, ради карьеры. Он обманывал и ее, и тебя, и себя.

– А меня-то почему? Мы ведь тогда уже расстались… Да, конечно, я не подозревала о том, что он именно таким образом собирается делать свою карьеру, но все-таки…

– Он начал искать подходы к папиной дочурке за полгода до вашего расставания! – рассердился Каспер. – И порвал с тобой, только когда она ответила на его предложение согласием! Даже здесь он боялся рискнуть!

– А ты откуда это знаешь? – вдруг опомнилась я. – Неужели сделал выводы из моих рассказов? Или… или ходили слухи?

– Да какие там слухи, – поморщился рыжик. – Он был нашим пациентом. – И, видя мое удивление, пояснил: – Несколько лет назад он попал к нам в клинику с острой депрессией. Даже питаться самостоятельно не мог, мы кормили его через трубку. Я тогда впервые проходил практику, и меня прикрепили к его психиатру в качестве секретаря: тот буквально по капле доставал из него правду – он даже себе не мог признаться в своих страхах. Через пару месяцев наконец выяснилось, что его терзает чувство вины перед тобой, перед женой, перед тестем – перед всеми, а еще глубокое отвращение к себе и страх перед будущим. Он не то чтобы уж совсем законченный подлец, просто жуткий трус. – Каспер покачал головой. – Однако со временем он поправился. Путь в большой бизнес для него уже, конечно, был закрыт, но ему посчастливилось, что жена, хоть и глупая, и взбалмошная, и нелюбимая, тем не менее все еще была к нему привязана и обладала огромным независимым состоянием. Ради него она охотно бросила все прелести Парижа, купила домик в глубинке и, по слухам, родила ему двойню. Он даже прислал на прошлое Рождество открытку с благодарностями…

– А я вот открытку с извинениями так и не получила, – желчно проворчала я.

– Почему ты так решила? Он мне как-то говорил, что присылал тебе письмо, в котором просил прощения, но оно вернулось обратно. Ты же сбежала в Брюгге, никому ничего не сообщив.

– Ах да! – воскликнула я. – Действительно… Так что же, он, наверное, по-прежнему страдает от чувства вины…

– Ты его жалеешь? – возмутился Каспер. – Да что с тобой такое? Ты сначала чуть не умерла, потом столько лет избегала людей из-за его трусости, а теперь ты его жалеешь? Зачем его жалеть, удачливого засранца: живет в собственном доме в прекрасном городке, жена с него пылинки сдувает и растит прелестных близнецов!

– Ты ему завидуешь, что ли? – внезапно осознала я.

Каспер дернулся, как от пощечины, но тут же взял себя в руки и с печалью признался:

– В некотором смысле, пожалуй…

– Да ты ведь сам не вполне в своем уме, господин доктор! – расхохоталась я. – Это же надо: завидовать хроническому неудачнику, которого сам же вытаскивал из депрессии и кормил через трубку! Куда катится мир? – Я патетически воздела руки к небу, точнее, к крыше машины. – Если психиатры – и те больны!

– А здоровых не бывает, Кэтрин, – сразу успокоился доктор и усмехнулся, посмотрев мне прямо в глаза, – бывают выздоравливающие.

 

Выздоравливающие

Здоровых не бывает, бывают выздоравливающие. И это, знаете ли, внушает огромную надежду. Пусть сейчас я еще не готова так смело смотреть в будущее, как Каспер, но я ведь только выздоравливаю!

Я летела в самолете из Берлина в Брюссель, смотрела в окошко и думала о том, что будет дальше. На коленях у меня лежал ежедневник, точно такой же, как у рыжика, он даже нарисовал там для меня пару рисунков. А в ежедневнике были планы, которые немного меня пугали, но я боролась с этим чувством. Каспер советовал писать в блокноте все, что в голову взбредет, не раздумывая, насколько это вообще осуществимо. А если я опять почувствую приступ паники, то, по совету моего психиатра, мне следовало немедленно закрыть блокнот и засунуть его на самое дно коробки с носками.

На данный момент в моих планах числился только Каспер и немного Мороцкие. Но, пока я сидела в самолете, с головой закутавшись в плед, чем очень веселила соседей, я начала придумывать новые, так что, когда я приеду домой, мне наверняка понадобится коробка.

Первые планы были занесены в ежедневник лично Каспером. На выходных он занят в клинике, но чуть позже приедет в Брюгге, и мы будем отмечать свой персональный запоздалый Новый год у Мороцких. Карл обещал мне привезти новую партию книг из соседнего городка, а Карина уговорила составить ей компанию в конной прогулке.

После Нового года я наметила себе поговорить с Карлом насчет раскрутки нашего магазина, а на Пасху решила, хоть ни с кем еще и не делилась этой мыслью, устроить в магазине распродажу и самолично напечь для посетителей куличей. Ну, может, не совсем самолично, мне определенно понадобится помощь Оливии, но она мне не откажет, я в этом убеждена.

Планировать что-то конкретное касательно отношений с Каспером я еще пока не готова, но мне оказалось вполне по силам запланировать эти размышления на конец весны, когда у него начнутся экзамены, а у меня отпуск. Я сниму небольшой домик, крашеную деревянную скорлупку в маленьком городке у моря, притворюсь иностранкой и буду объясняться с местным населением исключительно знаками. Буду бродить вечерами по берегу в своих резиновых сапогах и любимом растянутом свитере, загадочно смотреть вдаль, и вот тогда я обязательно подумаю, что дальше делать с Каспером.

Конечно, я хочу с ним встречаться, хочу и буду. И, конечно, мне не хотелось бы, чтобы он оказался случайным персонажем в моей жизни. Но я все еще боюсь, что если распланирую свою жизнь до мелочей, то все обязательно пойдет наперекосяк. Я буду присматриваться, прислушиваться к ощущениям. Постепенно. В конце концов, пусть Каспер думает, что делать дальше!

Пока что я просто собираюсь научиться жить. Не прошлым, не будущим, а здесь и сейчас. У меня есть любимая работа, любимый город и любимые люди. У меня есть Карл и Карина, которые всегда готовы согреть меня своим теплом, щедро отсыпать заботы и внимания. У меня есть Оливия, с которой всегда можно пошушукаться и напечь печенья. И у меня есть Каспер, с которым… с которым еще не до конца все ясно, но ужасно интересно.

Меня окружает удивительный мир. В нем происходит много разных событий, встречаются не только радуги и бабочки, и это порядком пугает. Но так же как и в случае со Стивеном, одно плохое событие может привести меня к множеству хороших. Так что не стоит забегать вперед и смотреть, чем же закончится книга, я и так это со временем узнаю, если буду прочитывать страницу за страницей.

И это счастье.

 

Груши

Мы сидели под старой узловатой грушей в саду у Карла. Точнее, я сидела, а Каспер лежал на клетчатой подстилке. Когда-то между этой грушей и яблоней-папировкой был натянут дедушкин гамак, и это место неизменно напоминало мне обо всем: о дедушке, его старой обкусанной трубке, альбомах и картах, долгих посиделках, о моих с ним вечных спорах насчет вреда курения, о добродушном и терпеливом нраве дяди, а еще о моей первой встрече с Брюгге и связывающей меня с этим городом неимоверной взаимной любви.

Когда-то сад принадлежал моему дяде Стефану, и именно из-за этого гамака началась наша дружба с Карлом. А вот теперь мы с его двоюродным племянником пришли в этот райский уголок, чтоб насладиться миндальным печеньем и ясным осенним полуднем.

Денек выдался чудесный: легкий, пахнущий спелым виноградом ветерок ласково колыхал слегка шуршащую листву, в воздухе разлился медово-золотистый солнечный свет, какой бывает только в сентябре и только после обеда. Немного мешали осы, но мы с Каспером собрали паданки, тут и там валяющиеся в густой траве, и осы, недовольно жужжа, переместились на другой конец сада к большой луже у садового шланга.

Пока мы расчистили себе место, собрав крупные, налитые ароматным соком груши частью в большой эмалированный таз, а частью – прямо в рот, пока нашли относительно ровный клочок земли, чтобы расстелить подстилку, пока с энтузиазмом копошились в корзинке с разнообразным печеньем от Оливии и пока перепробовали все его сорта, мы уже успели немного умаяться. Так что я села под самым деревом, спиной к шершавому стволу, а Каспер разлегся на подстилке, положив голову мне на колени.

Нам не нужно непрерывно болтать, чтобы чувствовать присутствие друг друга. Я смотрела на Каспера, на его длинные густые ресницы, на россыпь апельсиновых точечек на его белой коже, на бронзовые завитки волос – он давно не ходил к парикмахеру, и непокорные кудри вовсю пользовались недолгой свободой, – и не могла налюбоваться. Бывает же на свете такая красота! Этот сад, эта осень, этот человек рядом – неужели в мире и в самом деле существует что-то настолько совершенное?

Я запустила пальцы в упругие кудряшки и запела его любимую балладу о розах. Было что-то нестерпимо волшебное в том, как мой голос звенел в воздухе, сливался со щебетанием птиц и стрекотанием сверчков, как ласково мои пальцы перебирали густые пряди, как красиво смотрелись янтарные волосы Каспера на моей белой фатиновой юбке. Каспер вальяжно улыбался и довольно жмурился, словно огромный хитрый котяра. Я всей душой желала, чтоб это никогда не закончилось, я отчаянно хотела, чтоб это мгновение длилось вечно: осень, полдень, груши, я и Каспер.

Рыжик потянулся и накрыл левой рукой мою ладонь. Я вдруг заметила на его безымянном пальце обручальное кольцо. Что? Только сейчас я обратила внимание на то, что у меня на руке красуется такое же, только с маленьким темно-зеленым камушком. Осмотрев себя тщательнее, я обнаружила не просто белую фатиновую юбку, а настоящее свадебное платье в вышитый горошек. Сладкое тепло разлилось по всему телу: он все-таки меня любит!

– Каспер, – засмеялась я; он открыл глаза, и я вновь поразилась тому, насколько же они зеленые, – когда мы успели пожениться? Почему я ничего не помню?

Рыжик лучезарно улыбнулся, поднялся, сказал: «Погоди!» – и пошел почему-то не в дом, а в глубь сада. Я смотрела, как он уходит, а за его спиной постепенно сгущался мрак. Я ощутила внезапную глубокую тоску, я не хотела, чтобы он уходил. Куда он идет? Когда он вернется? Темнота поглотила моего свежеиспеченного супруга, потом весь сад, потом сгустилась вокруг меня так плотно, что стало трудно дышать. Потом я умерла. А потом проснулась.

 

Сон

Обычно, когда просыпаешься после кошмара, испытываешь облегчение: «Фух, это всего лишь сон!». Но на этот раз я ощутила разочарование. Леший с ней, с концовкой сна, но я вернулась из восхитительного мира в реальность, в которой ощущала полнейшую растерянность. В том мире я точно знала, что Каспер меня любит. В этом – то и дело сомневалась.

Нет, он по-прежнему был мил и заботлив, всегда интересовался моей жизнью, ценил мое мнение и с удовольствием где-нибудь со мной зависал. Дело в том, что не так уж часто нам выпадала возможность провести время вместе: у Каспера шел насыщенный последний год учебы, он готовил научную дипломную работу, ходил на консультации к куратору, а еще брал дополнительные дежурства в клинике, чтоб получить опыт и хорошую характеристику. Я не могла часто ездить в Берлин, а он редко вырывался в Брюгге. Ни о чем не напоминает?

У меня вроде бы не было причин в нем сомневаться, но я сомневалась. Он не избегал меня, не прятался, всегда был рад меня видеть, но мне постоянно казалось, что наши отношения под вопросом.

Может, дело в том, что он так ни разу и не сказал, что любит меня, – думаю, в этом состоит часть разгадки моего сна. Он говорил, что я ему очень нравлюсь, и в этом я не сомневалась, но он не говорил, что «любит». А еще ни разу не представил меня друзьям как свою «девушку», «половинку» и уж тем более «невесту».

Я рывком перевернулась со спины на живот и уткнулась лицом в подушку, почему-то влажную. Ну дожили, теперь я еще и плачу во сне! Или слюни пускаю? В любом случае – фу!

Я знала, что эта душераздирающая досада – просто утреннее обострение чувств, у меня так часто бывает. Вечерние и утренние эмоции обычно гораздо более насыщенные. Поэтому я по возможности предпочитаю подождать с разборками до полудня.

А еще во рту поселился отвратительный привкус лежалых креветок – я прибыла в Росас вчера поздно вечером, потом мы с мамой и Паоло смотрели какую-то передачу про то, как делают лампочки, и ели жареные креветки с красным перцем. Я доползла до постели уже после двух ночи и, конечно же, поленилась почистить зубы. Чем и обязана утреннему букету во рту.

Я выбралась из-под одеяла, надела огромные – размера на три больше моего – спортивки и такой же огромный свитер, сунула ноги в смешные желтые кроксы и осторожно выглянула из комнаты. Девять утра, мама наверняка ушла на рынок.

Быстро проскользнув в ванную, я умылась, ликвидировала наконец напоминание о вчерашней вопиющей небрежности (знал бы мой стоматолог!) и, не потрудившись расчесаться, но схватив первую попавшуюся резинку-пружинку, вышла во двор через заднюю дверь дома.

Мне было лень обходить весь дом кругом, да и на главной улице не хотелось показываться, так что я перелезла через каменную оградку прямо к ступенькам, ведущим на пляж, лишь немного ободрав локоть и испачкав задницу каменной пылью.

Росас славится своими пляжами, но пока что не сезон. Я устроилась на подогретой солнцем песчаной горке и наслаждалась покоем и шумом моря. Соленый воздух нежно выдувал из моей головы болезненные суетливые мысли. Какая, в конце концов, разница? До тех пор, пока на свете существует море, я справлюсь с чем угодно…

На пляже была только я да еще какое-то флегматичное польское семейство. Малыш сначала рылся лопаткой в мокром песке с упорством бульдозера, а потом ему вдруг захотелось исследовать глубины моря. Он уже успел намочить ботиночки и штанишки в холодной соленой воде, пытаясь набрать в совочек неуловимой морской пены, но нерадивая мамаша, видимо, очень не хотела вставать с насиженного места, поэтому только кричала ему:

– Jacku, nie chodź do wody!

Вдоль полосы прибоя прогуливался какой-то парень в синей штормовке, а вокруг него бодро скакал роскошный хаски. Я не представляла, что будет с его шерстью после подобных соленых ванн, но собака на фоне моря выглядела великолепно. Даже ребенок оставил свое безуспешное занятие и, неуверенно пошатываясь, побежал за псом, потрясая красной лопаткой. Хаски опасливо косился на двухлетнего бутуза, который пытался выразить свое восхищение, мыча что-то на невнятном детском языке, далеко не убегал, но и в руки не давался. Все это продолжалось, покуда мамаша не решила, что дитя уже достаточно хлебнуло вольной жизни и пора его свободу ограничить. Она поспешно догнала пеструю компанию и поволокла мальчугана в семейный табор, пока он распугивал чаек оглушительным ревом.

Я подумала о том, что неплохо бы и мне завести собаку: вот уж кому действительно начхать на всяческие проблемы – побегать бы по лесу, размять бы лапы да погрызть бы вкусную косточку. Хотя, скорее, мне было бы полезнее просто стать собакой, а это уже из другой оперы… Как там у Кафки? Может быть, однажды я проснусь шоколадным лабрадором и сразу побегу к Оливии выпрашивать кексики.

Я, конечно, просто прячусь. Мама терзает меня вопросами по поводу Каспера, а мне нечего ей ответить. Да и стыдно. Стыдно, ведь я сама не знаю, что происходит в моей жизни, и никак не наберусь решимости выяснить это раз и навсегда. Во время вчерашнего ужина, кроме познавательной информации о вольфрамовых нитях накаливания, лившейся из телевизора, основным лейтмотивом беседы было что-то вроде «поговори с Каспером». Мне все велят поговорить с Каспером: мама, Оливия, Мэр. А как я с ним поговорю? Что ему скажу? «Признавайся сейчас же, пара мы с тобой или нет?» Ага. А он посмотрит на меня, как на сумасшедшую, и спросит: «Китти, да с чего ты взяла?»

Нет уж, пусть все идет своим чередом. Это, разумеется, меня беспокоит и порядком отравляет жизнь, но от одной только мысли о том, что придется устраивать рыжику разбор полетов, меня начинает знобить. В конце концов, это должно быть его желание – как-то обозначить род наших отношений!

И вообще, все не так уж плохо! Почему я вдруг разволновалась? Наверное, всему виной дурацкая привычка забегать вперед и устраивать по любому поводу трагедию! Ведь приезжал же он на Новый год, и все было здорово! Мы играли с Мороцкими в настольные игры – «Элиас» и «Клюэдо», причем в «Элиасе» традиционно лидировала команда, состоявшая из меня и Карла (наверняка это связано с нашей работой в книжном), а в «Клюэдо» почему-то неизменно выигрывала Карина, хотя она никогда не могла похвастаться логическим складом ума. Мы пекли шоколадно-перцовое печенье, то и дело норовя приправить пару-тройку печений в каждой партии лишней дозой красного перца, так сказать, ради сюрприза, – Каспер потом выискивал самые острые, потому что они-то ему как раз и нравились больше всего.

Однажды Карина пожелала посетить театр, велела нам явиться в «пристойном виде», а затем затолкала в специально нанятую карету, не слушая никаких возражений. Как по мне, это курам на смех: двадцать первый век на дворе, да и театр совсем недалеко, а в карете нам пришлось ездить кругами, но тем не менее это придало нашему культурному вечеру особый шик, да и все приятельницы Карины, которых мы встретили у театра, были в восторге от подобной идеи. Эх, умеют же эти принцессы жить на широкую ногу!

Каспер рассказывал мне о своей первой любви, которая случилась с ним на первом курсе универа. Говорил: как зашел в аудиторию, как увидел Алицию, так и влюбился. Алиция сразу же ответила ему взаимностью (все-то у этого Каспера идеально, сплошная взаимность, прямо бесит!), встречались эти два ангелочка целых два года, ни о чем не беспокоясь и не думая о будущем. А куда им спешить? Учатся на одном курсе, одинаковая специальность – просто сказка. Везде вместе, абсолютное взаимопонимание! Все у них совпадало: и цели, и приоритеты. Первым делом – учеба, совершенствование своих знаний и навыков, а после уже всякие глупости вроде любви. Идиллия.

Потом, по словам Каспера, ему просто надоело. Несмотря на схожесть характеров и предпочтений, а может, именно из-за нее он вдруг почувствовал, что им с Алицией стало буквально не о чем разговаривать. «Жизнь психиатра, – говорил он, – конечно, интересна, но не до такой степени, чтобы двое могли разделить ее пополам и она по-прежнему оставалась насыщенной». По-моему, он просто придирался. Но это мое мнение.

Каспер очень терзался и не хотел ранить Алицию – они были не только парой, но и сокурсниками и близкими друзьями. Пока он решался, Алиция сама с ним порвала. Тоже всячески извиняясь и мучаясь угрызениями совести. Когда они выяснили, что их отношения просто исчерпали себя, что у них нет ни малейших претензий друг к другу, то с легкостью перешли к учебно-дружеским отношениям, в которых состоят и по сей день.

В этом месте меня обычно захлестывает волна ревности. Во-первых, меня беспокоит, что он до сих пор тесно общается с девушкой, с которой у него имеется солидный кусок общего прошлого. Ну как, объясните мне, как можно чувствовать себя уверенно и безопасно, если мой рыжик каждый день видится со своей умницей-красавицей бывшей, которая отлично его понимает и полностью разделяет все его убеждения? «Доверяй мне», – говорю я себе как бы от имени Каспера и сама же показываю себе фигу. Конечно, я не делюсь с ним своими опасениями. Потому что с какой стати, собственно, он должен передо мной отчитываться? Кто я ему такая?

И правда, кто я ему такая?

Во-вторых, от этой истории меня брала зависть: у этого гадкого Каспера даже расставание какое-то позитивное получилось. Было обидно за себя: почему у некоторых людей в жизни все просто, а мне нужно было пройти через всю эту ерунду, да и ерунда, в общем-то, до сих пор не закончилась! До сих пор я в сомнениях, а этот мерзавец просто живет и радуется жизни! Всплывала гадкая мыслишка подпортить ему всю эту малину, но я ее подавляла: Каспер не виноват в том, что у него все так гладко, а у меня – нет. Может, это вообще его заслуга. Может, это только я виновата в том, что со Стивеном все так вышло – ведь предупреждал же меня Грег! Да почему «может» – так и есть! И только я виновата в том, что сейчас чувствую глубокую растерянность, ведь именно я не решаюсь «поговорить с Каспером».

Ну как же мне быть?..

Я проснулась оттого, что на лицо легла тень. Тенью был Паоло, держащий в руках пакет, от которого нестерпимо воняло дарами моря. Оказалось, я, всласть потрепав себе нервишки грустными мыслями, благополучно уснула под шум волн. Паоло внимательно посмотрел на меня и авторитетно заявил:

– Китти, у тебя лицо обгорело. Почему ты спишь здесь, а не дома?

Я не ответила, с шипением потрогав горящие щеки. Вот блин! Ну кто еще может обгореть в начале апреля? Паоло еще раз внимательно посмотрел на меня, в его взгляде отчетливо читалось: «Поговори с Каспером, и не придется прятаться от всех на пляже», но он благородно это не озвучил, за что я была ему безмерно благодарна, и только сказал:

– Я купил у рыбаков свежих кальмаров. Пошли, я покажу тебе, как их правильно готовить. И намажешь лицо пантенолом, а то в аэропорту не совпадешь с фотографией в паспорте.

И он двинулся прочь. Его спина буквально кричала: «Поговори с Каспером!», но я проигнорировала послание, притворившись, что очарована морским пейзажем. Я поднялась с утрамбованной лежанки, попыталась вытряхнуть из волос песок, но он был буквально везде – и в кроксах, и в свитере, и в штанах, так что я была похожа на древнюю старуху, из которой песок сыпется в буквальном смысле.

Эх, а ведь скоро так и будет…

 

Кто-то еще

Я шагала следом за Паоло, щедро посыпая свой путь песком (в гололед мне цены бы не было!) и на ходу раздирая пятерней нечесаные волосы. Резинку-то я с собой взяла, а вот воспользоваться ею руки не дошли. Паоло по дороге здоровался с соседями, перешучивался с ними, мимоходом представлял им меня. Думается, угрюмое выражение моего лица и неряшливый вид не вызывали у них желания узнать меня поближе, но оно и к лучшему. Какая-то мадам вызвала у Паоло особый прилив радости: он разразился восторженной цветистой речью и даже расцеловал ее в обе щеки, как здесь принято и чего лично я категорически не понимаю.

– Это Мария, наш семейный стоматолог, – пояснил мне Паоло, когда мадам уплыла в глубь своего двора. – Прости, мне пришлось пригласить ее к нам на обед, мы ей давно обещали. Я знаю, что ты этого не любишь, но тебе необязательно сидеть там все время. Побудь с нами немного в самом начале, иначе будет выглядеть невежливо, а потом можешь опять уйти спать на пляж. Только зонтик возьми, а то ты цветом напоминаешь вчерашнюю креветку.

На этот раз я даже не очень расстроилась: стоматолог – дело святое. Надо и вправду пантенолом намазаться. И еще раз зубы почистить. Дважды. А вообще, мадам была очень симпатичная – милая, пухленькая, черноволосая, с хитрющими веселыми глазами. Мне казалось, все стоматологи должны быть похожи на моего – серьезные, собранные, говорящие исключительно о новых моделях ирригаторов и ультрасовременных составах для фотополимерной пломбы.

Пока я сооружала на лице из пантеноловой пены густую бороду, как у Санта-Клауса, пока яростно расчесывалась, нещадно выдирая волосы, пока плела из их остатков косу и искала приличную одежку, Мария уже успела занять место за нашим столом. Паоло накладывал ей в тарелку кальмаров, а мама заправляла салат лимонным соком.

Меня еще раз представили – Мария, как и положено, потрепала меня за щеку, но на этот раз я стерпела, ведь нельзя ссориться со стоматологами, – и мы сели за трапезу. Мадам попробовала кальмары, блаженно закатила глаза и заявила, что единственное, чего здесь не хватает, – так это домашнее вино. У ее свекра, мол, винодельня, сейчас она позвонит сыну, чтобы принес бутылочку, – и тут она хитро стрельнула глазками в мою сторону.

Я ожидала увидеть очередного сорокалетнего маменькиного сынка с круглым пузиком и маслянисто сверкающей плешью, но у сына Марии не оказалось ни того, ни другого. Вообще-то он был весьма хорош – просто возмутительно хорош: с темно-синими глазами и аккуратными, немного вьющимися выгоревшими русыми волосами. Он вошел в дом, учтиво поклонился присутствующим и представился Маркусом. Следом за ним в дверь попыталась протиснуться хитрая морда хаски, но хозяин велел собаке ждать снаружи. Ах вот кого я видела утром на пляже!

Маркус торжественно вручил Паоло запыленную бутылку (ее не протирали, чтобы сразу было видно: стояла в настоящем винном погребе, а не на полке супермаркета), а моя мама предложила ему кальмаров с салатом, на что он скромно согласился и добавил с очаровательной улыбкой: «Только совсем чуть-чуть, пожалуйста, я не голоден». Этот скромный тон и застенчивость вовсе не вязались с его ослепительной голливудской внешностью: по моему мнению, такой красавчик мог быть исключительно Дон Жуаном. Но, к моему стыду, он мне очень нравился. К стыду – потому что в моем понимании, пока я с Каспером, для меня должен существовать только он. А тут вдруг какой-то Маркус. И еще мне было стыдно за то, что мне приглянулся классический смазливый паренек, а это как-то вульгарно.

Пока я неловко размазывала вилкой остатки соуса по своей тарелке, искоса любуясь точеным профилем Маркуса (хоть бы никто не заметил!), за столом заговорили о свежей рыбе. Мария утверждала, что один знакомый рыбак обещал ей сегодня пару крупных палтусов, нужно будет сходить к дальней пристани и забрать.

– Маркус, – решилась я, – можно мне поиграть с твоей собакой?

Нельзя было упускать возможность потискать такого роскошного пса и заодно избавиться от искушающего общества его хозяина. Но не вышло.

– Да, конечно. – Маркус с готовностью встал из-за стола. – Пойдем, я тебя с ним познакомлю! – Глядя на недоверчивое выражение моего лица, он пояснил: – Обычно-то он очень дружелюбный, даже слишком, но все-таки лучше я скажу ему, что ты своя. А то он может и наброситься… – Парень сделал драматическую паузу и добавил: – И заслюнявить насмерть.

– Эй, сынок, – отозвалась Мария все с теми же хитрющими огоньками в глазах, – так может, вы с Китти сходите на пристань за палтусом? Петер говорил, что забрать его нужно до двух, а я здесь так хорошо устро-о-оилась… – Маркус улыбнулся. – А вы молодые, вам полезно ноги размять!

– Хорошо, мама, – покорно согласился красавчик, – мне не трудно. Китти, ты сходишь со мной за компанию?

– Э-э-э, ам-м-м… – Я не ожидала такого подвоха. – Ну хорошо… Может, там и на меня палтусов хватит.

Мы вышли во двор, и Маркус с серьезным видом представил мне своего пса:

– Знакомься, Китти, это Кактус.

Я слегка опешила – с кактусами меня еще не знакомили, но юноша как ни в чем не бывало продолжил:

– Кактус, это Китти! Кактус, свои! Где Китти? – Пес потянулся носом в мою сторону и с готовностью завилял хвостом. – Кактус, дай Китти лапу! – скомандовал Маркус.

Псина охотно выполнила приказ, но, как только я присела, чтобы принять столь щедро предложенную лапу, эти двадцать пять кило счастья рванулись в мои объятия, вкусно облизав мне все лицо. Маркус хохотал. Кактус, кажется, тоже, по-своему. Я вытерла с глаз собачьи слюни и тоже улыбнулась: ну что ж, если Касперу можно общаться со своей бывшей, почему бы мне не общаться с Маркусом и его Кактусом?

Маркус помог мне подняться с земли после атаки кровожадного хищника, а я отряхнулась и погладила Кактуса. Затем я, уже осторожнее, предложила псу специально взятое для его умасливания угощение – кусочек вареного кальмара. Кактус благосклонно его принял, и мы отправились на пристань.

По дороге красавчик рассказывал мне о своей жизни: ему двадцать пять, он учится в Плимуте на морского биолога, планирует бороздить северные моря и исследовать их животный мир. Он предполагал, что собака тоже станет морским волком.

– Для Кактуса здесь слишком жарко, – пояснил Маркус, – поэтому я беру его с собой, только когда погода позволяет. Я в гости к родителям приехал, на следующей неделе возвращаюсь обратно.

– А почему Кактус? – поинтересовалась я. – Не самое подходящее имя для северной породы.

– Была одна история, – улыбнулся Маркус. – Встречался я с девушкой из нашего кампуса, она на ботаника учится. Ужасно любит пустынные растения, и был у нее какой-то редкий кактус. Когда она уезжала домой на каникулы, поручила его моим заботам, а я его слишком усиленно поливал. Ну, думаю, растение сочное, ему нужно много воды! Сгноил его, короче говоря. Стал гадать, что сказать Хелене, когда она вернется. Решил повиниться: ну не убьет же она меня, в самом деле, за кактус! Купил ей щенка: уж против этих голубых глаз устоять невозможно! Чистопородного, с прививками, с паспортом – все сбережения угрохал. Назвал Кактусом, мол, шутка такая: так ухаживал за твоим растением, что оно эволюционировало в щенка…

– А она что? – спросила я, сама тем временем прикидывая, пришлась бы мне по душе такая шутка. Очень сомневаюсь в этом.

– А она рассердилась, раскричалась, выгнала меня и дверью хлопнула. Я так и не понял: ей было так жаль свой кактус или собака не понравилась? В общем, остался Кактус у меня, а потом я решил, что это к лучшему: если бы Хелена уехала после учебы в пустыню, Кактусу бы там не поздоровилось. А со мной на севере ему будет хорошо!

С этим трудно было не согласиться. Но трудно было согласиться с тем, что шутка, придуманная будущим морским биологом, изначально являлась уместной. Как-то это не выглядело слишком уж ответственно. Впрочем, какое мне дело? Зачем мне анализировать характер и поступки Маркуса? Я с ним только полчаса как познакомилась.

Поэтому я рассказала этому Брэду Питту каталонского разлива о своих непростых взаимоотношениях с растениями, о многострадальной герани. Маркус рассмеялся и сказал, что, если когда-нибудь моя герань все-таки не выдержит, мне нужно будет тоже завести собаку и назвать ее Герань.

– Если ты, к примеру, выберешь хаски, то бери девочку, – посоветовал красавчик, когда мы уже возвращались от Петера с полными сумками рыбы. – Только гляди, симпатичную! – шутливо напутствовал он меня. – Тогда Кактус с Геранью составят отличную пару!.. Кстати, насчет пары… – вдруг многозначительно протянул он и искоса посмотрел на меня. – Китти, а может, вечером сходим на танцы? На танцплощадке прибережной таверны сегодня устраивают вечер сальсы, я тебя научу…

– Оу! Ну-у… э-э-э… – замялась я и подумала, что мои реплики в разговорах с Маркусом как-то не блещут интеллектом.

– У тебя есть парень? – Его, кажется, ни капли не смутило мое замешательство.

– Ну-у… как бы есть один молодой человек, – призналась я, – только у нас с ним как-то все немного неопределенно…

– То есть вы не договорились об эксклюзивности? – продолжал допытываться Маркус.

– О чем? – Тут я уж совсем растерялась.

– В смысле, о том, что вы встречаетесь только друг с другом! – охотно пояснил он. – У нас ведь как: пока вы не договоритесь друг с другом об эксклюзивности, можете встречаться с кем угодно!

– И как, часто тебе приходилось договариваться об эксклюзивности? – с сарказмом поинтересовалась я.

Маркус хохотнул:

– Ну, мне-то еще не доводилось! Я пока слишком молод, чтобы связывать себя обязательствами. Они напрягают, понимаешь? Ограничивают свободу!

– А в Плимуте наверняка осталась девушка, которая думает, что встречается с тобой, – предположила я.

– Ну, это ее проблемы! – отмахнулся красавчик. – Она ведь знает, как все устроено, значит, либо должна поговорить со мной, либо не может предъявлять мне никаких претензий.

«Да уж, – подумала я, – значит, где-то еще есть как минимум одна несчастная, которая никак не соберется “поговорить” со своим предполагаемым парнем».

– Ну так что, – не отставал он, – пойдем? Будет весело!

– Нет, прости, Маркус, я так не могу, – отозвалась я. – Ты милый, и собака у тебя замечательная, но я, кажется, слишком старомодна для такого уровня свободы.

– Смотри сама. – Он вовсе не выглядел расстроенным, просто принял мой отказ как факт. – Тогда я домой пойду, пора Кактуса кормить. – Он махнул рукой в сторону своего двора и добавил: – Если передумаешь, приходи! Я здорово танцую!

Маркус заговорщически мне подмигнул, свистнул псу и скрылся у себя во дворе, а я отправилась домой. Надо же, я впервые слышала об «эксклюзивности», должно быть, совсем отстала от жизни. Интересно, а Каспер тоже поклонник этой модной тенденции в сфере отношений? Может, у нас с ним все так туманно именно из-за этого современного правила?

К списку вопросов для разговора с Каспером добавился еще один безрадостный пункт. От этих мыслей у меня начал болеть живот. Не хочу! Просто не хочу об этом думать!

Я вернулась в дом, покрыла лицо еще одним толстым слоем пантенола и легла досыпать. Проснулась через несколько часов с гудящей головой. Мама с Паоло ушли: у них сегодня намечалась танцевальная встреча в клубе. Побродив по дому, как неприкаянное привидение, попытавшись поесть, почитать, посмотреть телевизор и во всем этом потерпев поражение, я опять вышла на пляж.

Над морем сгустились сливовые сумерки. С берега дул бриз, увлекая с собой запахи и звуки, захваченные из ресторанчиков. Я разулась и пошла по кромке мокрого песка. Холодные волны ласково омывали мои босые стопы, щекоча кожу между пальцами мелким ракушечным песком. На душе было легко и просто. Хорошо, когда все просто.

Приближаясь к танцплощадке той самой таверны, я заметила Кактуса, который носился по берегу и, похоже, преследовал какого-то крупного жука. На самой площадке царило бурное веселье: громкая музыка, темпераментные танцы – на собаку никто не обращал внимания. Вдруг мне прямо в голову врезался, наверное, тот самый жук; я взвизгнула от неожиданности, а он шлепнулся на песок. Псина сразу бросилась к нему, но не на того напала: жук оказался рогачом и вцепился Кактусу в морду. Пес тоже взвизгнул и мотнул головой, жук отвалился и попытался скрыться, летя низко над землей в сторону какой-то растительности, однако Кактус, судя по всему, был не из тех собак, которые учатся на своих ошибках: он снова радостно начал преследование. Я бросилась следом за ним, почему-то шепотом шипя: «Кактус, фу! Ко мне!», – и даже сумела схватить пса за ошейник у самого края густых колючих зарослей диких маслин, как вдруг услышала голос Маркуса.

Я резко упала на колени в песок, крепко прижимая к себе вырывающуюся собаку, затем аккуратно выглянула из-за кустов: в укромном безлюдном уголочке у задней стены таверны Маркус клеил какую-то девицу. Девица стояла, подняв голову к небу, а Маркус указывал в него пальцем, рассказывая что-то о звездах, по которым он будет ориентироваться, когда наконец станет морским биологом и уедет в экспедицию. Ага, это в век современных технологий и систем спутниковой навигации! Однако девица восторженно внимала, а красавчик тем временем все крепче обнимал ее за плечи.

Осторожно спрятавшись обратно за колючее укрытие, я убедилась, что жук успел улизнуть, и отпустила пса. Кактус, сразу же воспользовавшись свободой, смачно лизнул меня прямо в ухо и куда-то умчался, а я пошла домой. Нечего мне здесь делать.

На берегу стало еще тише, а волны, казалось, стали еще холоднее, если это возможно. Однако звезды нынче и в самом деле хороши! Интересно, а эта девица знает о правиле «эксклюзивности»?

 

Пасхальные каникулы

Через пару дней я вернулась в Брюгге и опять погрузилась в такой понятный и знакомый мир книг.

В честь Пасхи мы с Карлом решили устроить грандиозную распродажу, почти вечеринку: со светским общением, кофе и свежей выпечкой. Создали небольшие наборы книг схожей тематики, некоторые даже положили в красивые пасхальные корзинки вместе с пожертвованными Кариной кружевными салфеточками («Попала на одну ярмарку, было просто невозможно удержаться – такая красота!») и подарочными кексами от Оливии. Карл пригласил какую-то местную журналистку – приятную пожилую даму, которая писала заметки о светской жизни Брюгге и на которую, как оказалось, другие приятные пожилые дамы очень хотели взглянуть хоть одним глазком.

Оливия получила от Карла огромный заказ на куличи и кексы, мне даже пришлось немного помочь ей на кухне. К выпечке она меня и на пушечный выстрел не подпустила, но милостиво позволяла мыть фрукты, натирать лимонную цедру и просеивать муку. Мы договорились о взаимной рекламе: у нее в кафе стоял стенд с информацией о нашей распродаже и визите журналистки, а мы, естественно, всем и каждому охотно сообщали, чьи золотые руки испекли эти восхитительные вкусности, вдобавок вкладывая в продаваемые книги ее белые тисненые визитки.

Казалось бы, все складывалось именно так, как я и хотела, но тут приехал Каспер и вызвал у меня противоречивые чувства.

Я была очень, очень рада его видеть, очень хотела быть рядом, но в то же время его присутствие казалось мучительным. Несколько раз в день я обещала себе, что вот-вот соберусь с духом и поговорю с ним насчет наших отношений. Или хотя бы начну с малого – расскажу о Маркусе. Он заходил еще пару раз с Кактусом, пока я была в Росасе, и мы гуляли по пляжу. Ведь ничего такого в этом нет, правда? Ведь если ты кого-то любишь, это еще не значит, что тебе больше нельзя общаться с другими людьми, так?

Но я себя чувствовала виноватой. И пусть в моем поведении не было ничего постыдного: я не флиртовала с Маркусом, сама не искала с ним встреч и неизменно отказывалась от танцев, хотя в этом тоже вроде бы не было ничего криминального, – я сама себе казалась предательницей. Наверное, все дело в моей больной совести. Если бы я действительно воспринимала Маркуса как обычного нового знакомого, то и не страшилась бы рассказать о нем Касперу. Так что, получается, по вердикту собственной совести я действительно его предала…

Еще одним источником мучений были воспоминания о том сне. Я постоянно мысленно к нему возвращалась, даже записала его в подробностях и временами перечитывала, словно какая-то влюбленная школьница. Насколько восхитительным и прекрасным было чувство уверенности, что Каспер меня любит! Я смотрела на его отросшую шевелюру – прямо как во сне, – и мне нестерпимо хотелось запустить в нее руки, любоваться медными переливами, накручивать на палец отдельные кудряшки. Но вместо этого я сдержанно улыбалась, изредка шутила и избегала излишне долгих разговоров.

В этом мне очень помогала книжная распродажа – наплыв покупателей был просто неслыханным! Карл тоже разрывался в противоречиях: с одной стороны, он ужасно любил гостей, охотно разговаривал с ними о книгах и щедро накладывал им большие куски ароматных куличей на блюдца; с другой, когда он видел толпу (то есть больше трех) незнакомцев, шныряющих по его магазину, то и дело вытаскивающих книги с полок и как попало засовывающих их обратно, – он морщился, словно от зубной боли.

Тем не менее за этот день множество полок освободилось: специально приглашенная журналистка красноречиво расписала, сколь благотворно воздействие книг на индивидуума, насколько интереснее становится с ним общаться, насколько проще благодаря книгам находить общий язык даже с проблемными людьми, – чем зародила в присутствующих горячее желание немедленно обзавестись парочкой замечательных книг, дабы на собственных организмах испытать их благотворное воздействие. Мы с Каспером только и успевали записывать покупки и перевязывать книги ленточками, так что времени на разговоры, к моему постыдному облегчению, у нас не оставалось.

Какая-то старушка попросила Каспера достать ей сборник поэзии с верхней полки. Невозможно было им не залюбоваться в тот момент. Не только потому, что рядом с хрупкой миниатюрной женщиной рыжик выглядел еще более высоким, молодым и сильным, но и из-за того, как тепло и дружелюбно он с ней разговаривал. Как будто это его родная бабушка! И что мне могло понравиться в этом Маркусе? Вот же пример чистого сердца и доброго нрава! Эх…

Старушка тем временем получила свою книгу и бодро засеменила ко мне, пока Каспер отвлекся еще на кого-то.

– Вот, милочка, – она протянула мне книгу, улыбнулась, и все лицо ее покрылось веселыми лучиками-морщинками, – такой прекрасный молодой человек!

– Это да, – не стала спорить я, перевязывая покупку бордовой лентой, – Каспер замечательный…

– Повезло вам с супругом! – продолжала она. – И вы такая прелестная юная девушка! Совет вам да любовь!

– Э-э-м… спасибо. – Я издала неловкий нервный смешок. – Только Каспер мне не муж. Мы с ним вообще…

Я не закончила фразу и пожала плечами, но старушка, кажется, уже меня не слушала. Прощебетав на прощание что-то неразборчивое, она вышла в услужливо приоткрытую Карлом дверь. Я обернулась на Каспера и поймала его пристальный взгляд. И правда, «мы с ним вообще…».

Но я постаралась сразу же подавить досаду – не хватало еще испортить так хорошо начавшийся день. Каспер должен был вернуться домой тем же вечером, по уже знакомому мне маршруту: сначала на электричке в Брюссель, а потом прямым рейсом в Берлин. Я удивилась, что он приехал всего на день, точнее, даже на полдня, но он пояснил, что и так еле вырвался: была его очередь дежурить в клинике, однако Алиция, добрая душа, согласилась его подменить, при условии, что на ночное дежурство он все-таки вернется.

При упоминании Алиции я явственно скрипнула зубами, а Каспер это сразу же заметил.

– Что-то не так, Китти? – спросил он.

– Да нет, что ты, все в порядке, – фальшиво заверила его я и не без сарказма добавила: – Надо же, вы расстались, а эта Алиция все равно такая душка! Мне, наверное, недоступны столь возвышенные отношения.

– Ну, ситуация действительно нетипичная, – совершенно искренне согласился Каспер, аккуратно сматывая остатки лент и запечатывая получившиеся рулончики кусочком липкой ленты. – По крайней мере, насколько я понимаю. Говорят, бывшие редко остаются в таких дружеских отношениях после расставания. Но мне не с чем сравнивать: я никогда не страдал от одиночества, поэтому, кроме как с Алицией, ни с кем больше и не встречался… – На этом месте он осекся, а я поспешно полезла под стол, якобы для того чтобы убрать оттуда обрезки лент и упаковочной бумаги, скопившиеся за день, а на самом деле – чтобы он не видел, как я беззвучно, словно рыба, выброшенная на берег, хватаю воздух ртом, выпучив глаза.

Вот, кажется, и не понадобился разговор… Надо же, как интересно получилось. Но сейчас не время страдать по своей загубленной судьбинушке: я сделала пару глубоких вдохов-выдохов, собрала мусор и с непроницаемым, как мне казалось, лицом выползла из-под стола.

Каспер выглядел отрешенным и слегка угрюмым: он сосредоточенно раскладывал рулончики лент в деревянной шкатулке, но они скользили, рассыпались, в общем, всячески сопротивлялись. Рыжик с досадой буркнул себе что-то под нос, мне показалось, выругался, хотя крепких выражений мне от него слышать не доводилось, и захлопнул крышку. Когда я вылезла из-под стола, он повернулся ко мне, начал что-то говорить: «Китти, я…», но его прервал вернувшийся с улицы Карл с меловым штендером, специально приобретенным по моей просьбе, чтобы каждый день писать на нем какую-нибудь интересную цитату и таким образом привлекать покупателей. (На самом деле покупателей больше привлекали не цитаты, а рисунки, которыми я украшала доску: персонажи мультфильмов, пучеглазые единороги, а также лично выдуманные мной монстрики радовали их, словно печенья с предсказаниями. Некоторые даже признавались, что специально ради них по утрам делают крюк по нашей улице.) Прислонив штендер к моему рабочему столу, Карл посмотрел на часы и авторитетно произнес:

– Пэрри, тебе пора на вокзал, если хочешь успеть на самолет. Мы с Китти тебя отвезем, правда, Китти?

– Да, конечно! – как можно бодрее согласилась я: отказ выглядел бы крайне подозрительно и мог повлечь за собой вопросы, на которые я не имела ни малейшего желания отвечать.

Я, не отвлекаясь на объяснения, забежала в свою квартиру, прихватила пальто, с печалью взглянула на отцветший свое и давно уже засохший (я же говорила, ну я же говорила!) кустик хризантем в кадке на подоконнике и спустилась вниз. Каспер уже стоял наготове: в своей коричневой кожаной куртке и сером свитере он был великолепен как никогда прежде. А может, мне так только казалось. Но отныне не следует забывать, что это угощение предназначено не для меня. Судорожно сглотнув подкативший к горлу комок, я в очередной раз пообещала себе подумать об этом позже и на дрожащих ногах поскакала вниз по ступенькам, имитируя веселый свист и помахивая фетровой сумочкой.

– Ну что, идем? – спросила я и, не позволив рыжику вставить ни слова, поспешно вытолкала его за дверь, выключила свет, а затем заперла дверь и ставни.

Пока я возилась, Карл успел забрать свой «Мерседес» со стоянки и подъехать к нам. Каспер открыл мне дверь, я улыбнулась ему и села, хотя внутри меня прямо-таки передернуло от этой галантности. Я боялась, что он обойдет машину вокруг и сядет с другой стороны, но он занял переднее сиденье рядом с Карлом. Это и обрадовало меня, и раздосадовало.

По дороге говорил в основном Карл: одновременно с удовольствием и негодованием он удивлялся, насколько же успешной была эта акция и как много книг мы сегодня продали. Благодарил Каспера за то, что тот потратил свой выходной на такое утомительное занятие. Каспер отмахивался от благодарности, утверждая, что очень весело провел время и ни о чем не жалеет. Карл допытывался, как мне понравилась реализация моей идеи. Я заявила, что понравилась, и весьма, я даже ожидать не могла, и прочее, и прочее. Не удовлетворившись нашими немногословными ответами, но, возможно, предположив, что мы просто устали, Карл принялся вслух планировать, как он завтра с самого утра выедет на охоту за книгами, благо заранее договорился об этом с Кариной.

Мы успели на станцию вовремя: поезд уже ждал. Немного потоптавшись на перроне и ежась от холодного ночного ветра, мы все заверили друг друга в том, что это был прекрасный день, проведенный в прекрасной компании. Каспер с Карлом обнялись, потом рыжик как-то неестественно подался мне навстречу, аккуратно обнял и хотел поцеловать в щеку, но я, в последний момент как бы «не поняв» его, положила голову ему на плечо, и он ткнулся губами в волосы на затылке. Каспер с недоумением взглянул на меня, но уже объявляли об отправлении, так что он быстро заскочил в вагон, дверь закрылась, и рыжик помахал нам рукой. В глазах его читалась растерянность.

Я молчала всю дорогу, пока Карл вез меня домой. Думаю, он видел, что я расстроена, но воспитание не позволяло ему лезть в мои дела. Время от времени он бросал на меня сочувственные взгляды – и на этом все.

Карл высадил меня у книжного, пожелал хорошенько отдохнуть, пообещал передать Карине все мои горячие приветы и благодарности за содействие и уехал. Я едва доползла по ступенькам до квартиры, открыла дверь, бросила пальто и сумочку в коридоре, заперлась в ванной, свернулась калачиком под раковиной на куче простыней, приготовленных к стирке, и наконец расслабилась. Было обидно и непонятно, но плакать сил уже не было. Зато я смогла разжать крепко сцепленные зубы и расслабить мышцы пресса – их всегда сводит судорогой при большом нервном напряжении.

Мне казалось, я должна рыдать, топать ногами, звонить маме, жаловаться на негодного Каспера, но вместо этого было странное ощущение, будто произошло именно то, чего я ожидала. Я ведь изначально не верила, что у меня может все так гладко сложиться, не так ли?

Все-таки Каспер не считает нас парой. Он не «мой Каспер», не «мой рыжик» и не «мой психиатр». Это плохо. Я, конечно, именно так и подозревала все время, но что скрывать – это очень плохо. Плохо видеться с ним, дружить с ним, ходить с ним гулять и понимать, что он может вдруг встретить кого-нибудь и всему этому придет конец. Собственно, я не была бы от этого застрахована, даже будь мы женаты, – вспомнить хотя бы историю моих родителей, – но тогда у меня были бы причины хотя бы сердиться на него. А так он мне ничего не обещал, он абсолютно свободен. Как и я.

Полились запоздалые слезы. Не от боли или разочарования, скорее просто нервная разрядка. Я не хочу быть свободной! Не нужен мне никакой Маркус, будь он укомплектован даже тысячей великолепных псов, видеть его не желаю!

Мне нужен Каспер! Такой добрый, честный, терпеливый! Каспер, которому нравится дурачиться с вредными племянниками. Каспер, который может вот так запросто, абсолютно без всякой причины подарить малознакомой девушке симпатичную мягкую игрушку, как тогда, в Берлине. Просто потому, что он любит радовать людей. Каспер, который сегодня так мило разговаривал со старушкой в магазине… Ну почему-у-у?

Подумать только, еще пару месяцев назад я легкомысленно решила, что отложу всякие размышления по поводу наших с рыжиком отношений до конца весны. А теперь я то и дело об этом думаю. Меня мучит эта неизвестность, но у меня хотя бы есть возможность надеяться. А когда все будет уже решено… Вдруг не в мою пользу? Нет уж, я не готова ускорять наступление развязки. Потешу себя иллюзиями, пока есть возможность.

Кратковременная истерика иссякла, теперь я просто лежала и слушала, как в трубах шумит вода. Обожаю лежать под раковиной. Это всегда меня успокаивает. У нее какой-то особый терапевтический эффект.

«Но ведь он по-прежнему свободен! – мелькнула в голове весьма разумная мысль. – Он свободен и никого не ищет!»

А ведь и правда. Конец света не наступил, у меня все еще есть шанс. Каспер явно находит удовольствие в общении со мной, это взаимно, так что еще рано опускать руки! Да, меня беспокоит эта его чрезмерно услужливая Алиция, но ведь он сам говорил, что «жизнь психиатра, разделенная на двоих, не столь интересна» – или что-то в этом роде! Даже если она хочет вернуть его обратно, это еще не значит, что он жаждет того же!

Эй, Китти, а ведь нам еще не время раскисать! А вот чего не стоило делать, так это относиться к нему с холодком: он еще может решить, что я больше не желаю его знать. Дотянувшись через порог ванной до сумочки, я достала телефон и отправила Касперу сообщение: «Спасибо за прекрасную Пасху! Хорошего полета! Дай знать, что ты успешно добрался, пожалуйста!» Сразу же получила в ответ: «И тебе большое спасибо! Обязательно дам знать! Спокойной ночи:)».

На душе стало легче: добрые отношения в силе. Пусть думает, что моя угрюмость никак с ним не связана. Выкуси, Алиция!

Я достала из холодильника овощи и принялась организовывать поздний перекус: салатик с молодой капустой, помидорами и огурцами, заправленный лимонным соком. Ссыпала это все в огромную пластиковую миску, включила на планшете очередной выпуск «Quite Interesting» еще со старым ведущим и захрустела. Ванесса (моя навязчивая соседка с маниакальной приверженностью к здоровому образу жизни) мной гордилась бы, может, даже вернула бы меня в список друзей – а значит, хорошо, что салатиком я хрущу под покровом ночи, при задвинутых занавесках.

Параллельно я размышляла о нас с Каспером и все больше укреплялась в том, что отчаиваться рано. Вот закончит он свою учебу, и тогда в наших отношениях все окончательно прояснится. Нужно как-то продержаться до конца июня: рыжий лис станет полноценным доктором (ну, не совсем еще полноценным, но дипломированным), и ему придется выбирать – продолжать ординатуру при «Шарите» или переезжать в Брюгге в клинику доктора Штайнера. Вот тогда и посмотрим.

Я доела салат, вымыла посуду и даже полила герань. Затем получила сообщение от Каспера и, наконец успокоившись, легла спать. Нужно всего лишь подождать. Это ничего. Я умею ждать. Я ждала Каспера всю жизнь (вранье, конечно, но как красиво звучит!).

* * *

Утром меня разбудил настойчивый звонок в дверь. Кому там не терпится? На часах пять утра, сейчас пойду и выскажу этому наглецу все, что о нем думаю!

Наглецом оказался Карл. Я сразу же испугалась: неужели что-то случилось? Он никогда не относился к моему личному времени пренебрежительно. Но, как оказалось, дело в другом:

– Китти, прости, что разбудил, но я вдруг подумал, что, возможно, ты захочешь в этот раз поехать со мной за книгами. Предстоит крупная закупка, и мне бы не помешала твоя помощь!

Ух ты, Карл никого раньше не брал с собой на охоту! Такая честь, такая честь, нужно скорее соглашаться, пока он не передумал!

– Да, конечно! – воскликнула я. – Сейчас, я мигом, только переоденусь!

– У тебя есть примерно полчаса на то, чтобы собраться и оставить записку на дверях магазина, – сообщил Карл. – Завтракать некогда, я заеду к Оливии за чем-нибудь.

– Но Карл! – вспомнила я. – Оливия же отдыхает после Пасхи. У нее в кафе сейчас только хлеб и вчерашние булки.

– Ах да! Совсем забыл, – признался Карл. – Ну хорошо, найду что-нибудь другое. Тебе капучино?

– Да, спасибо!

Карл пошел обратно к машине, а я засуетилась, пытаясь одновременно расчесаться, почистить зубы, влезть в юбку и натянуть колготки. Затем я черкнула записку постоянным покупателям: «Уехала на охоту. Вернусь с добычей. Заботьтесь о себе – ешьте творог!» – и нарисовала внизу кривоватого дикаря, который радостно потрясал копьем с насаженными на него книгами. Отрезав кусочек скотча, я заперла все замки и выскочила на улицу. Прилепив записку на дверь магазина, залезла в красно-белый фургончик Карла и устроилась поудобнее. Небо над Брюгге начинало потихоньку светлеть…

 

Охота и охотники

Карл всегда славился умением заботиться об окружающих, вот и сейчас в фургоне меня поджидал бумажный пакет с пышками, жаренными во фритюре и посыпанными сахарной пудрой с корицей, а также конвертик с картофелем фри и большой стакан капучино.

– О-о-о, шпашибо! – прошамкала я с набитым ртом. Одежда сразу же покрылась россыпью сахарной крошки. – Ты всегда знаешь, что нужно невыспавшемуся человеку с утра пораньше!

– Да, прости, что все так спонтанно получилось, – усмехнулся Карл. – Мне Карина буквально перед выходом подкинула идею взять в поездку тебя. Мол, что тебе делать в полупустом магазине? Но вообще-то я подозреваю, – конспиративным шепотом признался он, – она просто хочет, чтоб я побыстрее справился и вернулся. Хочет подрядить меня работать в саду: нашла себе новый рассадник и заказала столистные розы. Красивые, не спорю, но придется еще хорошенько подумать над тем, куда их приткнуть…

– Так у нее же прошлогодние вымерзли, целый ряд, она мне жаловалась, – вспомнила я.

– О, хорошо, что ты помнишь! – обрадовался мой начальник и наставительным тоном добавил: – Вот как иногда полезно прислушиваться к советам жены!

Вообще-то Карл – известный дамский угодник. Нет-нет, Карина для него одна-единственная и неповторимая, но ему в принципе все женщины нравятся, просто как вид. Вот кто-то любит уточек, кто-то млеет при виде енотов и так далее, а Карла умиляют женщины. И старушки, и молодые девушки, а уж о прелестных беззубых дошкольницах можно и не упоминать. Он считает нас волшебными существами, не осознающими своей хрупкости и, соответственно, нуждающимися в постоянной ненавязчивой заботе и внимании. Какие-нибудь ярые феминистки могли бы ужасно возмутиться столь вопиющему неравноправию, но, познакомившись с Карлом, они стали бы жутко завидовать женщинам, которым посчастливилось общаться с ним каждый день.

Карл такой с детства, его так отец воспитал. Он относился к матери и бабушке так, как будто они – хрустальные вазы, и всю жизнь мечтал о сестренке. Но с сестренкой как-то не складывалось, поэтому однажды, будучи храбрым шестилетним мальчиком, Карл решил забрать домой из песочницы девочку, которая, по его мнению, потерялась. На самом деле мама девочки просто заболталась и упустила чадо из виду, а какой-то хулиган (скорее, начинающий хулиганишка) отобрал у нее соломенную шляпку и принялся насыпать туда лопаткой песок. Девочка смотрела на это безобразие и грязными руками беспомощно размазывала по лицу слезы.

Тут откуда ни возьмись возник местный Робин Гуд в синих штанах с жирафами, отобрал у обидчика шляпку, произнес гневную речь, что-то вроде: «Сто ты, совсем дулак, сто ли? Не видис, сто ли, – это зе дееевоцка! Нельзя девоцек обизать!» Затем юный Карл отряхнул шляпку от песка и напялил ее обратно на голову девочке, которая никак не реагировала на происходящий прямо на ее глазах самый что ни на есть натуральный рыцарский подвиг, а продолжала немелодично реветь.

То, что ее настроение ничуть не изменилось, натолкнуло начинающего супергероя на мысль, что на самом деле она плакала не из-за шляпки! А почему тогда? Что может расстроить девочку больше, чем потеря соломенной шляпки с голубой ленточкой? Вывод может быть только один: она потерялась!

– Ты сто, потелялась? – заботливо поинтересовался спаситель.

Девочка продолжала реветь.

– Где твоя мама? – допытывался герой.

Ноль реакции.

– Будес моей сестлицкой? – не отставал Карл.

Девочка внезапно заткнулась и с интересом посмотрела на мальчишку. Наверное, ей еще не доводилось быть «сестлицкой», поэтому она безропотно позволила Карлу взять себя за руку и отвести к его родителям, сидящим на лавочке неподалеку.

– Мамоцка, папоцка, – начал юный рыцарь с серьезным выражением лица, – знакомьтесь, это моя сестлицка! Она будет зыть у нас! Как тебя зовут? – только теперь додумался поинтересоваться он у своей жертвы.

Родители считали, что в таком возрасте домой можно привести только «невесту», поэтому сестричка их весьма озадачила. Они тоже повернулись к девочке, надеясь, что она представится и получится вернуть ее законным родителям.

– Я – Малгалита Литликс! – гордо назвала себя малышка, впервые за все время подав голос, и размашисто вытерла нос рукавом.

То, что девочку звали Маргаритой, родители еще кое-как поняли, а вот обилие загадочных букв в ее фамилии заставило их максимально ускорить поиск незадачливой мамаши. А то потом сиди и гадай – Литликс, Ритрикс, Литрикс или кто там еще она на самом деле.

Карл ужасно расстроился, что новую сестричку пришлось вернуть маме. Но папа сказал волшебную фразу: «А ты представляешь, как бы обиделась ее мама? Она ведь тоже девочка!», и сын просто ужаснулся: надо же, он совсем не подумал об этом! Чуть не обидел девочку!

В дальнейшем он всегда подробно расспрашивал всех кандидаток в сестрички, надеясь, что однажды ему попадется хотя бы одна бесхозная. Представляю, как он был счастлив, когда вырос и смог обзавестись собственной «девочкой» – Кариной. А потом еще и дочерью, и внучками.

Ха, а ведь получается, в конце концов ему все-таки удалось найти себе бесхозную «сестричку»! Здравствуйте, меня зовут Китти.

– Кстати, а какой у нас план? – оторвалась я наконец от размышлений.

– Ну, первым пунктом у нас Париж, – ответил Карл, внимательно глядя вперед, на дорогу. – Потом Амьен и Кале.

– А почему не наоборот? – поинтересовалась я. – Кале ведь ближе.

– Потому что барахолки обычно работают только по выходным, реже – по пятницам или средам, но блошиный рынок на Порт-де-Монтрёй сегодня как раз работает. Если явимся туда поздно, ничего не застанем. А так успеем почти к открытию: сейчас выедем на скоростную дорогу и быстренько туда доберемся. А в Амьене и Кале я не на барахолку собираюсь, а прошвырнуться по букинистическому ряду. Крепись, Китти, нам нужно справиться за один день.

– Есть, капитан! Так точно, капитан! – с готовностью козырнула я.

Карл свернул на заправку, объявил пятнадцатиминутный перерыв на кофе-туалет-чипсики-всемирный заговор по желанию и направился к кассе. Я взяла в мини-маркете фисташки, вернулась в машину и подключилась к местному вайфаю. Как только соединение установилось, Каспер тут же набрал меня по видеосвязи.

– Ого, ну и видок у тебя! – сразу вырвалось у меня. – Кто это тебя так?

Каспер и вправду выглядел неважно: уставшие покрасневшие глаза, левая бровь, судя по всему рассеченная, заклеена пластырем.

– А-а, ерунда, – отмахнулся Каспер со своей дежурной улыбкой, – ночью буйного пациента привезли.

– Это он тебя так приложил?

– Ну, не совсем, – поморщился рыжик, потрогав бровь. – Я ему колол успокоительное, а он умудрился как-то вывернуться из рук санитаров и пнуть меня ногой.

– В бровь, что ли? – удивилась я.

– Нет, в грудь, – пояснил он, потирая ушибленное место, – но сильно. Это я потом уже о железный столик с инструментами ударился. Ничего страшного, просто ранка, даже шрама не останется. Хорошо, что не глазом о железный угол приложился. – Он нашел в себе силы пошутить. – А ты не дома? – Каспер наконец заметил необычную обстановку на заднем плане.

– Карл взял меня на охоту, – пояснила я. – Сейчас вот на заправке вайфай словила, но скоро уедем. Ты там поосторожнее, что ли…

– Не беспокойся, – улыбнулся Каспер, – я знал, на что иду. Просто немного устал и потерял бдительность. Такое вообще-то редко случается. А куда вы едете?

– Сначала в Париж! – ответил вместо меня Карл, садясь за руль. – Привет, Пэрри! О, у вас что, опять Громила сбежал?

– Привет, дядюшка! – помахал ему рыжик с экрана телефона. – Нет, Громила в порядке, это новенький.

– Такое что, уже не впервые происходит? – с подозрением поинтересовалась я сразу у обоих, чувствуя, что от меня что-то скрывают. – Я думала, доктор занимается исключительно интеллектуальным трудом. А он тут, оказывается, единоборствами с буйными психами развлекается на досуге.

– Китти, не бери в голову, – отмахнулся Каспер.

– Да, считай, что Пэрри просто немного перебрал и не вписался в дверной проем, – поддакнул Карл.

Меня немного рассердило то, что они так легкомысленно к этому относятся, поэтому я как можно более строгим тоном заявила:

– Во-первых, Каспер никогда не «перебирает», даже когда не за рулем. Во-вторых, у него все равно остается отличная координация, он по ниточке пройти может. Вы мне просто мозги пудрите!

– Ладно, не заводись, – примирительно сказал рыжик, – я просто немного забылся, хорошо? Ничего страшного, такое иногда случается. Я же в больнице, если что – меня сразу подлечат! – приободрил меня он. – Через полчаса моя смена закончится, и я поеду домой отсыпаться.

Я хотела возразить, что ему нельзя садиться за руль таким усталым, но прикусила язык, вспомнив, что не отдохнул он перед сменой именно из-за меня: два перелета, две поездки на поезде и целый день на ногах в книжном. Это я во всем виновата, мне ли возмущаться?

Но Каспер, кажется, прочитал мои мысли по напряженному выражению лица и поспешил добавить:

– Такси возьму, хорошо?

– Хорошо, – выдохнула я и решила сменить тему: – Мы сейчас в Порт-де-Монтрёй, тебе купить что-нибудь интересненькое?

– О, здорово! – оживился он. – Если заметишь что-то, ну, помнишь, в таком стиле, как мы видели? Ох, совсем мысли путаются…

– Я поняла. – Я действительно его поняла. – Хорошо, если что-нибудь такое замечу, то возьму. Ладно, Кас, мне тут уже Карл сигналит, нам пора. Ты давай там, отоспись хорошенько!

– Ну ладно, успешной вам охоты! – еще раз помахал рукой Каспер. Карл тоже махнул ему в ответ. – Пока!

– Пока! – ответила я и прервала звонок.

Карл пристегнулся, завел фургончик и аккуратно вырулил на трассу.

– А ты хорошо его знаешь, Китти, – как бы между прочим заметил он.

Мне показалось, он на что-то намекает, но не удалось понять, на что именно: я ведь тоже не выспалась. Так что я просто пожала плечами и неопределенно согласилась:

– Да, пожалуй…

Я его знаю. А что с того?

* * *

Я однозначно не отношусь к категории почитателей Парижа уровня «увидеть и умереть», но базилика Сакре-Кёр, несомненно, хороша. Жаль, что сегодня мы ею не полюбуемся: имея в запасе ограниченное количество времени и желая избежать утренних пробок, мы въехали в город со стороны Порт-де-Монтрёй.

Как только я увидела многочисленные будочки, лоточки, палатки и разложенное прямо на земле барахло, а кроме того, торговцев всех сортов и мастей, мне захотелось покрепче запереться в машине изнутри. Рынок только открылся, а шум уже стоял как… ну, как на рынке, в общем-то. После моего тихого Брюгге, безмолвного магазина и одинокой квартиры здесь было просто пугающе людно и шумно.

На парижских рынках нужно смотреть в оба: не успеешь и глазом моргнуть, как твой телефон «уплывет» на другой конец площади, и там его тебе же и продадут по двойной цене. Так что я достала свой «секретный кармашек» – маленькую плоскую сумочку на шнурке, которой я обзавелась, еще когда первый раз летела на самолете. Мама сочла своим долгом призвать меня к бдительности, но вместо этого так напугала перспективой оказаться в чужой стране без документов, денег и связи, что я полночи перед вылетом шила этот самый кармашек. Туда помещались только телефон, паспорт и деньги, выданные Карлом на закупку книг. Свою сумку я засунула в бардачок, а кармашек повесила на шею и спрятала за пазуху. Карл же легкомысленно распихал пачки денег, перевязанные банковскими резинками, по карманам джинсов. Хоть стопку своих кредитных карт в машине оставил, и на том спасибо.

Со своим кармашком я чувствую себя школьницей, боящейся потерять деньги на обед, но большие незнакомые рынки пугают меня гораздо больше, чем возможность выглядеть глупо.

Карл вытащил из машины небольшую садовую тележку на четырех колесах, с которой он обычно ходит на закупки. Вот уж кто не боится выглядеть глупо! Но, честно говоря, какой бы чепухой они с Кариной ни занимались, они делают это с таким чувством собственного достоинства, что даже в голову не приходит над ними смеяться. Наоборот, их занятие кажется разумным, исполненным смысла, в общем, единственно верным способом времяпрепровождения.

Мороцкий протер тележку от пыли старым шерстяным платком, спрятал его в карман куртки и кивнул мне: мол, садись.

– Ты шутишь! – неуверенно возразила я. – Мне садиться в тележку?

– А что? – искренне удивился Карл. – Мы с Пэрри друг друга катали.

– Когда это? – заинтересовалась я, убежденная, что такое могло случиться как минимум лет пять назад, когда рыжик еще не был таким серьезным почти доктором.

– Зимой, после Нового года. Когда всякую мишуру на помойку отвозили, – охотно пояснил он.

– Ну-у… э-э… – замялась я. – Так он же…

– Карина тоже не брезгует, – ухмыльнулся Карл, поняв, в чем суть моего замешательства. – Недавно сама упрашивала отвезти ее таким образом на пикник.

– Это Карина-то? – недоверчиво переспросила я.

Воображение сразу же нарисовало картину: Карина гордо возлежит на тележке в шляпе с большими полями и солнечных очках. Выглядела она, между прочим, крайне элегантно.

– Ох, Китти, Пэрри ты неплохо изучила, а Карину еще не очень-то понимаешь, – со смешком ответил Мороцкий, пока я решительно садилась на телегу: пример Карины, нарисованный воображением, убедил меня в том, что это весьма достойный и подходящий способ передвижения. – Между прочим, в Греции на пляже она в меня медузами бросалась! – наябедничал начальник, катя тележку с пассажиром к началу рынка. Потом подумал и добавил: – Правда, я первый начал… но она тоже бросалась!

Я хохотнула и покачала головой. Нет, я верила, что Карл не выдумывает, просто прикинула, насколько вероятно, что у меня тоже когда-нибудь сложатся такие же восхитительно безумные отношения, как у них с Кариной. Когда нам с Каспером станет под шестьдесят, будем ли мы кататься в тележке и бросаться медузами друг в друга на пляже? Будем ли мы с Каспером вообще вместе? Вот в чем вопрос.

Как бы там ни было, стоило нам въехать на рынок, я все-таки слезла с тележки. Ну правда, неловко как-то. Карл покачал головой, но не стал возражать, а только предложил приступить к «охоте». Некоторые торговцы сами были готовы отнести наши покупки, куда нам будет угодно, так что несколько раз я водила их к машине, чтобы загрузить большие партии сразу в нее.

Сколько разных вещей было на прилавках! Прямо-таки всё, что можно вообразить: и старинные коралловые бусы, и новенькие китайские подделки под коралловые бусы, чашки, расписанные под «гжель», – все до одной с отбитыми ручками, огромная супница без крышки, целая коллекция старых трехколесных велосипедов, полный комплект потускневших доспехов, корзинка с шерстяной пряжей, возле которой я, кажется, даже сумела рассмотреть настойчивую моль. Очень трудно было сфокусироваться именно на книгах, хотелось пощупать все эти штучки – и сокровища, и откровенный хлам.

Я рискнула примерить роскошную пиратскую шляпу с пышными перьями, надеясь, что не подхвачу вшей от ее предыдущего носителя, но она шилась явно для кого-то с головой размером с тыкву. Карл же присмотрел английскую вазу в подарок Карине, оставил меня с тележкой и лично понес в машину на вытянутых руках свое сокровище, обернутое множеством слоев пузырчатой пленки.

Пока он устраивал вазу поудобнее (надеюсь, что не на мое место), один торговец предложил мне большую партию книг практически бесплатно – все они были без переплетов. «Внучек оторвал», по его словам. Воздержавшись от комментария, что за такое внучку впору оторвать пакостные ручонки, я сгрузила книги в тележку и продолжила поиски. Скоро ко мне присоединился Мороцкий.

– О, Китти, что это? – удивился он, рассматривая одну книгу из только что купленных мной. – Такие даже просто почитать не берут!

– Я хочу попробовать сделать переплеты сама, мне Карина рассказывала, как они с девчонками в детстве оформляли свои дневники, – пояснила я.

– Зачем тебе эта возня? Тут же штук пятьдесят, ты с ними до осени не справишься!

– Ну пожалуйста! – взмолилась я. – Он все равно за бесценок продавал, а у меня классная идея. Все получится, вот увидишь!

– Ну, смотри сама, – нехотя согласился начальник. – Приспичило тебе маяться…

Я понимала его недоверие: мы оба не очень-то любили возиться с потрепанными книгами. Карл, наверное, опасался, что мне это занятие быстро наскучит и я его заброшу. Но мне действительно казалось, что я могу подарить этим произведениям новую жизнь, я даже придумала, какие именно обложки сделаю для некоторых из них. К тому же мне определенно требовалось трудоемкое занятие, которое сумеет надолго отвлечь меня от мыслей о Каспере.

Кстати, о Каспере. В одном магазинчике я приметила вещичку, которая точно должна была ему понравиться: огромные настенные часы с римскими цифрами.

– О, смотри! – потянула я Карла за рукав. – Вот бы Касперу такие!

– Эти? – удивился он. – Они же насквозь ржавые! Или ты и их хочешь отреставрировать?

– Нет, ты не понимаешь! – Я подбежала к часам и потрогала ветхие стрелки. Ничего, не отваливались. – Весь смысл именно в том, что они такие старые и ржавые. Они как бы еще раз напоминают о неумолимости времени!

– Ты думаешь, ему нужна такая громоздкая и бесполезная штука? Возьми лучше… – Карл выудил из кучи металлического хлама замысловатую подставку под зонты, – вот это. Пусть поставит у себя в кабинете, выглядит солидно.

– Нет, у него такие были, – ответила я. – Кас говорил, из-за них его любимый зонт ржавыми пятнами взялся. А похожие часы мы видели в одном кафе. Он еще посмеялся, мол, если такие повесить в приемной, сразу можно будет вычислять типов с обсессивно-компульсивными расстройствами: их нерабочие и ржавые часы просто из себя выводят. Не знаю, всерьез он это сказал или пошутил, но часы ему понравятся, я уверена.

– Тогда берем, – согласился Карл.

Я заплатила торговцу, а он помог мне аккуратно обернуть циферблат пленкой, чтобы можно было нести их под мышкой.

– Так, здесь мы, кажется, закончили. – Карл посмотрел на часы, затем взялся за ручку тележки и направился обратно к машине.

Нести огромные часы с круглым циферблатом было ужасно неудобно: я и так и эдак пыталась за них ухватиться, но они полностью заслоняли обзор. Тогда я аккуратно водрузила их на голову и поспешила следом за Карлом, словно гигантский гриб, придерживающий шляпку руками.

– А где он будет вешать эти часы? – поинтересовался Карл, когда мы уже загружали добычу в фургончик. – В «Шарите» или у Штайнера? Может, нет смысла отправлять их ему? Пусть уже здесь дождутся…

– Ну-у… я не знаю, собирается ли он переезжать в Брюгге, – нехотя отозвалась я: тема была скользкой. – Не знаю, дал ли он ответ профессору.

– Как так? – поразился Карл, на минуту даже перестав выстраивать книжные пирамидки. – Пора бы уже решить: либо он переезжает в Брюгге, либо ты в Берлин.

– Ну, я точно в Берлин не собираюсь… – потупилась я. – Что мне там делать?.. А он пусть сам решает.

– Но как же? Что же это за отношения такие? – возмутился Мороцкий. – Чтобы встречаться с девушкой, нужно как минимум находиться с ней в одном городе! Я еще могу понять, что сейчас он учится, но потом ведь не будет никаких препятствий!

– Карл, – еле слышно прохрипела я, – мы с Каспером не встречаемся…

– Что за чушь! – рассмеялся он, но посмотрел на меня и понял, что я не шучу. – То есть как это?

– Ну… мы с ним этот вопрос ни разу не поднимали… Я все боялась спросить… – Было очень трудно выдавливать из себя слова, а перед Карлом еще и почему-то особенно стыдно. – А потом, в магазине, он как-то сказал, что ни с кем, кроме Алиции, не встречался…

– Ну, может, он имел в виду, что ни с кем, кроме Алиции, не расставался? – предположил Мороцкий.

– Я не знаю, – прошептала я. – Все не могу набраться смелости поговорить с ним об этом.

– С какой это радости ты должна начинать этот разговор? – У Карла, кажется, включился режим «защиты девочки», он в этом состоянии беспощаден даже к любимым родственникам. – Это вообще-то его задача как порядочного молодого человека, чтобы между вами все было предельно ясно! Что это еще за шуточки такие?

– Ну, может, ему как раз все предельно ясно… – грустно заметила я. – Это я ничего не понимаю. Значит, я и должна разобраться. Но не могу… не сейчас.

– Не оправдывай его, Китти! – сердито сверкнул глазами Карл. – Это просто позор, что мой племянник морочит девушке голову! Не так воспитывают мужчин в нашей семье!

– Карл, прошу, не надо вмешиваться! – взмолилась я. – Мне будет ужасно стыдно перед Каспером! Стыдно, что говорю об этом с тобой, а с ним – никак не решусь. Но я и правда пока не могу. Я еще немножко подожду… Не говори ему ничего, пожалуйста!

– Ну что ж… – Карл внимательно посмотрел на меня, недовольно нахмурился, потом решительно захлопнул заднюю дверь фургончика. – Прости, с моей стороны нетактично было так нахально влезать в твою личную жизнь. Конечно, только ты можешь решить, как тебе поступить, я больше не буду беспокоить тебя по этому поводу. Но, если вдруг тебе понадобится поддержка или просто захочешь поговорить, не стесняйся обращаться ко мне или к Карине. Ты же знаешь, как ты нам дорога!

– Спасибо, Карл, я очень это ценю! Все будет хорошо! – пообещала я и попыталась улыбнуться.

Я села на свое место, пристегнулась и отвернулась к окну, стараясь скрыть стоявшие в глазах слезы.

«Все будет хорошо». Не очень-то я в этом уверена.

 

Дальше

Утро встретило меня ярким солнышком, лучи которого просачивались под веки и подсвечивали их изнутри ярко-алым. Я попыталась заслониться от нахального светила вазой, но через пятнадцать минут оно переместилось из-за нее и продолжило меня будить.

Все-таки усталость – полезная вещь, я считаю. Когда мы с Карлом прикатили вчера, а точнее, уже сегодня поздно ночью в Брюгге, пробежав марафон по лавкам знакомых букинистов и забив фургон книгами под завязку, я, кажется, неспособна была уже даже видеть, не то что соображать – глаза и мозг словно заволокло плотным туманом. Поэтому, когда Мороцкий объявил два следующих дня выходными и на автопилоте направился домой, к родной жене, я с пятой попытки попала ключом в замочную скважину, натянула любимую пижаму, добралась до своей мягкой уютной постельки и отключилась.

Убедившись, что солнце настроено решительно, а мне даже нечем обороняться, так как я уже который месяц ленюсь повесить на окно плотные шторы, я вылезла из постели и направилась на кухню. Оказалось, в холодильнике не то что мышка повесилась, она, видимо, сжалившись надо мной, оставила мне гуманитарную помощь в виде единственной сморщенной картофелины с уже проросшими глазками. «Значит, уютный домашний завтрак отменяется по техническим причинам», – подумала я.

У меня возникли какие-то сентиментальные чувства к этой одинокой замерзшей картофелине, которая так доверчиво пустила корешки там, где ей явно не светило счастливое будущее. Словно какая-то родственная связь, честное слово. В порыве сострадания я выдернула засохший скелет хризантемы из горшка, распушила оставшуюся землю, сунула картофелину в центр и заботливо полила тепленькой водичкой. Теперь у нее, по крайней мере, есть шанс.

Однако одними лишь добрыми намерениями сыт не будешь. Поэтому, тщательно умывшись и причесавшись, я наскоро оделась и вышла на улицу. На улице жизнь текла в привычном русле: людишки спешили или не спешили по своим делам, в воздухе ошалело и беспорядочно носились букашки, чья-то кошка обгрызала растения в вазончиках, выставленных у двери цветочного магазина. Я вытащила из подъезда свой желтый велосипед, протерла сиденье и отправилась на поиски еды. Лениво вращая педалями, я сворачивала в разные симпатичные улочки и держала нос по ветру. Вдруг откуда-то запахло томатным соусом с чесноком и базиликом. «Кажется, мне сюда», – решила я.

Оставив своего гордого железного коня на парковке и похлопав его на прощание по «крупу», я окунулась в красноватый полумрак незнакомого итальянского ресторанчика. В ресторанчике было безлюдно: одиннадцать утра для честных тружеников – слишком позднее время для завтрака и слишком раннее для обеда. Из-за барной стойки выглянул кудрявый черноглазый юноша, совсем еще подросток; под его носом красовались жиденькие, только пробивающиеся усики. Однако итальянцами не становятся, а рождаются: мальчишка сверкнул белоснежными зубами, выразил свое величайшее удовольствие от лицезрения прекрасной синьорины и, перемежая свою речь итальянскими словечками, усадил меня за лучший, по его словам, столик. Через пару минут парнишка принес мне меню и стакан малиново-розового лимонада «за счет заведения». Вы когда-нибудь пили малиново-розовый лимонад? Это очень похоже на детскую попытку попробовать мамин шампунь, только в результате получаются не пузыри изо рта, а очень вкусный и приятный напиток.

Я проигнорировала меню, подозвала мальчишку и конфиденциальным шепотом призналась, что в их прекрасное заведение меня привел этот восхитительный запах, который витает вокруг, и поинтересовалась, нельзя ли мне получить порцию этого самого волшебства. Официант очаровательно улыбнулся, заявил, что синьорина знает толк в итальянской кухне, и вскоре принес мне тарелку с горячей, источающей ароматный пар пастой болоньезе.

Вдумчиво и с наслаждением позавтракав, я оплатила счет и попросила мальчишку передать повару мою горячую благодарность. Микеле – так его звали – искренне, совершенно по-детски обрадовался и даже проводил меня до двери, успев попутно немного рассказать о себе. Оказывается, они с семьей только недавно решили обзавестись бизнесом и открыли этот маленький уютный ресторанчик, поэтому мнение каждого посетителя, особенно позитивное, имеет для них чрезвычайное значение.

– Раз так, тогда я обязана добавить, что лимонад у вас просто восхитительный! – честно призналась я.

– О, синьорина, grazie mille! – расчувствовавшись, залепетал Микеле. – Я так рад, что вам понравилось: я ведь сам придумал рецепт и боялся, что посетители не оценят!

– Правда? – поразилась я. – Тогда я надеюсь, что это не последняя твоя идея! Мне кажется, твои лимонады, особенно ближе к лету, будут иметь грандиозный успех. В любом случае желаю твоей семье и вашему общему делу благополучия и процветания!

– Спасибо, синьорина, очень приятно, синьорина! – пробормотал официант мне вслед и даже помахал рукой на прощание.

Думая о вдохновляющих семейных ценностях итальянцев, я сделала покупки на рынке, но не отправилась сразу же домой, а спешилась в парке, разулась и пошла босиком по молодой травке вдоль выстеленной плиткой дорожки, катя велосипед рядом. Земля была еще прохладной, но сочная зелень мягко щекотала стопы, как будто даже упрашивая пробежаться, разминая ноги.

Утренняя солнечная погода сменила настроение: небо надулось тяжелыми тучами, беспокойный ветер стал шнырять между домами, то порывами налетая на редких прохожих, то терзая молодые кроны, еще не обретшие свой обычный темно-зеленый окрас. Брызнули первые робкие капли, запахло мокрым асфальтом. Я ускорила шаг, но дождь, как будто заметив это и боясь меня упустить, вдруг усилился, разросся, чтобы успеть продемонстрировать себя во всей красе. Пискнув, я стала судорожно искать в корзинке свои туфли, но они мастерски ускользали и прятались между покупками, притворялись картофельными клубнями или чем-то еще. Плюнув на обувь, я вскочила на велосипед и помчалась домой. Педали ощутимо впивались в босые ноги, крупные холодные капли колотили по макушке и плечам, стекали по лицу, заслоняя обзор.

Все-таки не зря дождь считается благословением: никакой полив, никакие удобрения не придают растениям настолько живой и свежий вид. Вот и сейчас, несмотря на спешку и юркие ручейки, пробегающие по моей спине и ногам, я все-таки сумела обратить внимание на то, как красиво потемнели ветви деревьев, как приободрились курчавые листья и глянцево заблестели лепестки тюльпанов на клумбах. Я хмурила лоб и щурила глаза, пытаясь защитить их ресницами от точечных попаданий капель, но губы все равно расплывались в улыбке. Уверена, вид у меня тоже стал весьма живой и свежий.

Добравшись домой, я втащила сопротивляющееся средство передвижения в подъезд и оставила его там обсыхать, а сама, забрав покупки и оставляя за собой на ступеньках мокрые следы, поднялась в квартиру. Незапланированный душ не испортил моего настроения, даже наоборот: я люблю промокать под дождем, но выползать под него нарочно без зонта мне кажется нечестным. Суть промокания именно в том, чтоб дождь застал тебя врасплох. Таковы правила, не я их придумала.

В ванной я сняла сочащуюся водой одежду и бросила ее в раковину. Достала из коробки чистую майку, шерстяные носки, влезла в старый джинсовый комбинезон с разноцветными заплатками. Пока пыталась попасть пуговицей шлейки комбинезона в петлю, запищал планшет: Каспер звонил по видеосвязи. Я прислонила его к корзинке с печеньем на кухонном столе и приняла звонок.

– Привет, Кас! – помахала я в монитор.

– Привет, Китти, я тебя не разбудил? – бодро отозвался рыжик. Он явно отоспался, отдохнул и пребывал в недурном настроении.

– Скажешь тоже, – фыркнула я, – я уже успела прогуляться и попасть под дождик.

– О, ты с этим не шути! – наставительным тоном произнес он. – Так можно сильно простудиться, даже если кажется, что дождь теплый!

– Ничего себе! – притворно возмутилась я. – Значит, как тебе глазом о стол – так можно, а мне уже и под дождем нельзя гулять?

– Во-первых, не глазом, а бровью, – поправил Каспер, ухмыляясь. – А во-вторых, я же все-таки мужчина!

– Молодец, – буркнула я. – И что это означает? Что тебя не жалко?

– Смотря кому, – туманно заметил он и сменил тему: – Как вы с Карлом покатались? Тебе понравилось?

– Ой, слушай, очень здорово! – Я охотно поддержала разговор. – Загрузили фургон книгами так, что я боялась, как бы он не стал брюхом царапать асфальт!

– Ну, это вряд ли: там от старого автомобиля только скорлупка осталась, всю начинку Карл заменил на новую. Так вам теперь предстоит еще разобрать гору книг?

– Ну да, но не сегодня: Карина его подрядила сажать розы в саду, – пояснила я. – Так что у меня есть пара выходных. Ой, а что я тебе купила! – вспомнила я и стала рыться в телефоне в поисках нужной фотографии.

– Что же там такое? – заинтересовался он.

– Вот. – Я ткнула телефон в камеру планшета. – Вот такие часы. Почти как те, что тебе понравились, только еще более старые.

– Вау! – присвистнул Каспер. – Вот это да, ты прямо в яблочко попала! Спасибо, Китти, это самое то!

– Да, удачно получилось, я их сразу заметила, – призналась я. – Их попробуй не заметь! Только теперь нужно придумать, как их тебе передать…

– А они не могут пока постоять у тебя или у Карла? У меня еще и кабинета своего нет, даже вешать их некуда, – развел руками рыжик. – А вот когда меня возьмут в штат, после выпускных экзаменов, вот тогда я приеду в Брюгге на машине и заберу часы. Это тебя не затруднит? – вежливо поинтересовался он.

Я досадливо поджала губы: маленькая хитрость не удалась. Втайне я надеялась, что вопрос передачи часов поможет мне понять планы Каспера, но не выгорело. Придется действовать по-другому.

– Да нет, что ты, они мне совсем не мешают! – Я махнула рукой. – Вообще-то мы их даже из фургона еще не вытащили. Но в магазине для них найдется уголок. Кстати, а ты уверен, что тебе не запретят вешать такую оригинальную вещь в «Шарите»? – невиннейшим тоном поинтересовалась я, для отвлечения внимания грызя огурец.

– Вообще-то я принял предложение профессора Штайнера, – как-то странно дернув челюстью, напряженным тоном ответил Каспер. Вид у него был настороженный.

– Ах, я совсем забыла! – Я изображала дурочку, и Каспер это видел, только, кажется, не понимал зачем. – Или ты не говорил? Не помню… Тогда еще лучше! Значит, не придется их везти через пол-Европы. Уверена, в твоем будущем кабинете в клинике Штайнера такие часы будут смотреться великолепно!

– Да-да, я тоже уверен, – поддакнул Каспер, задумчиво глядя на меня через монитор. Так и не придя ни к какому выводу о причинах моего странного поведения, он тряхнул непослушными кудряшками и добавил: – Ну, я тогда пойду читать о мнестических расстройствах. Передавай Мороцким привет!

– Обязательно! – проникновенно пообещала я, послала в камеру воздушный поцелуй и помахала рукой: – Ну все, пока!

– Пока… – озадаченно протянул рыжик и прервал связь.

Я удовлетворенно потерла руки и даже немножко попрыгала от радости: а жизнь-то, оказывается, налаживается! Пусть мы с Каспером пока и не пара, но в Брюгге он все-таки переезжает. Как бы там ни было, а чем дальше он окажется от этой подозрительно любезной Алиции, тем лучше!

Ничего, ждать осталось каких-то два с половиной месяца. Тик-так, тик-так.

* * *

Дома делать было категорически нечего, а после приятных новостей от Каспера я ощутила подбадривающее покалывание пресловутого шила.

Конечно, совсем не обязательно, что он переезжает в Брюгге ради меня, может, его привлекают рабочие перспективы. Хоть зимой он и заявил, что именно я повлияла на его мнение насчет будущей карьеры, он ведь мог сказать это не всерьез. Парни частенько вешают девушкам лапшу на уши. Мне казалось, что Каспер к этой категории не относится, но после моей несостоявшейся свадьбы со Стивеном я склонна думать, что не знаю о мужчинах ровным счетом ни-че-го.

Но от одной только мысли, что мы будем жить в одном городе и наверняка часто видеться, как минимум в гостях у Мороцких, на душе становилось тепло. Столько будет возможностей узнать его получше! И позволить ему узнать меня. А что, я очень даже ничего! Я нравлюсь и Мороцким, и Оливии, и Мэр, а они сами – ого-го! Короче говоря, я считала, что у меня неплохие шансы.

Не в силах дольше терпеть заточение в своей маленькой квартире, я накинула толстый свитер, влезла в резиновые сапоги и отправилась к Карлу с Кариной, надеясь если не напроситься на чай, так хотя бы отвоевать себе несколько книг из новой партии.

Дождь уже прошел, и на небо выкатилось золотистое солнце. Я любовалась своим отражением в каждой луже, а потом наступала на него носком сапога, и оно расплескивалось по краям.

Мороцкие копались в саду, несмотря на мокрую после дождя землю, – я увидела их через забор еще на подходе. Парадом командовала Карина: указывала Карлу, где и насколько глубоко копать яму, на сколько сантиметров вправо или влево подвинуть кустик, чтоб насаждения смотрелись симметричнее.

– Душа моя, это же кусты, они все равно будут расти как попало! – возмущался Карл, отирая пот со лба. – Мы с тобой и так все отмерили по семьдесят раз, дальше уже от тебя зависит, как их формировать!

– Не ворчи. – Карина была непреклонна. – Еще немного левее. Левее! Не смотри на меня так, левее, говорю!

Карл, устав передвигать куст из одного конца ямки в другой, внезапно потянулся к вредничающей Карине и попытался цапнуть ее перепачканной в земле рукой за штанину элегантных нежно-кремовых брюк с наглаженными стрелочками – даже в сад Карина выходила при полном параде, – но она успела отскочить и теперь показывала ему язык с безопасного расстояния.

– Даже не надейся застать меня врасплох! Левее, говорю! – как ни в чем не бывало продолжила она.

– Добрый вечер! – поздоровалась я с Мороцкими, аккуратно закрывая за собой калитку.

– Кто там? – Карина вытянула шею, высматривая гостя. – Ааа, Кицци! Здравствуй! – обрадовалась она. – Хорошо, что ты зашла! Ты только посмотри, как криво Карл пытается посадить этот куст, может, хоть перед тобой ему станет стыдно! Эй! – Дама еще раз отскочила подальше от карающей длани мужа. – Я же говорю: даже не надейся застать меня врасплох!

– Привет, Китти! – Карл охотно воспользовался возможностью перевести дух, с хрустом разогнулся и потянулся. – Теперь видишь, зачем мы, оказывается, так спешили с книгами? Трудились изо всех сил, без передышки, можно сказать! И все это для того, чтобы с галер попасть на рудники! – патетически воскликнул мой начальник и благодетель.

– Давай, давай, рудокоп! – Карина с видом бывалого надсмотрщика похлопала в ладоши, подгоняя работничка. – Скоро уже стемнеет, а ты до сих пор не разобрался, что значит «левее»! С Китти можно поболтать и при свете луны, а розы сами себя не посадят. Не отвлекайся, работай!

– Ну ты это видела? – притворно посетовал Карл. – Между прочим, моя дорогая, рабство запрещено Женевской конвенцией еще с 1926 года, а ты все в позапрошлом веке живешь! О, Китти, какие у тебя кудряшки! – вдруг заметил он.

У меня и вправду волосы собрались в очаровательнейшие пружинки – так всегда бывает, когда я промокаю под дождем. Никакие бигуди, никакие плойки или пенки для укладки не способны сотворить подобное. Даже жаль расчесываться. Уловка Карла сработала: Карина сразу же забыла о розах и их симметричном расположении и по традиции обрушилась на мою голову, на этот раз – с восторгами.

– Вот это да, Кицци, я и не замечала, что у тебя так волосы вьются! Прямо как у нашего Пэрри! – цокала она языком, трогая мои локоны.

– Ну, до Каспера мне далеко, – ради справедливости заметила я, – но дождевая вода почему-то оказывает на мои волосы такой эффект.

– Прелестный эффект! – выдохнула Карина, восторженно перебирая пальцами мои кудряшки. – Ты просто счастливица! В мое время для такого эффекта барышням, у которых волосы от природы не вьются, приходилось носить парики!

– Дорогая, ты незаслуженно присваиваешь себе столь почтенную древность, – резонно заметил Мороцкий. – Даже в твое время барышням для таких кудряшек было достаточно сделать химическую завивку!

– Ох, вот же зануда! – фыркнула его супруга.

– За то и люби́м! – веско заметил Карл и, изловчившись, цапнул-таки Карину грязной ладошкой за коленку.

– Ну Каарл! – обиженно завопила она, глядя на довольно хохочущего мужа огромными глазами. Постояв с минуту, оценивая нанесенный своему внешнему виду урон, она махнула рукой и расхохоталась сама: – Ладно уж, твоя взяла! Закапывай этот куст как есть, и на сегодня все!

Отдав такой приказ, Карина направилась в дом переодеваться, на ее красивых брюках четко пропечатался след пятерни. В дверях она обернулась и добавила напоследок:

– А потом спрячь инструменты, пусть Китти тебе поможет открыть гараж, и идите в дом: я испекла ореховый кекс.

* * *

Мы сидели у Мороцких на кухне, пили ароматный белый чай – мягкий, почти безвкусный, но изумительно пахнущий какими-то неместными цветами, – заедали его фисташковым кексом и болтали о всякой ерунде.

Карл, конечно же, все-таки подвинул куст немного левее, как Карина и просила, но когда я ей об этом по секрету сообщила, она только загадочно улыбнулась и призналась, что иначе и быть не могло. Едва ли когда-нибудь наступит такое время, когда я перестану поражаться отношениям в этой семье. Спустя столько лет брака, перестирав тысячи грязных пеленок сначала своих детей, а потом и внуков, эти чудесные люди по-прежнему способны чувствовать радость сосуществования, удовольствие от общества друг друга, от каких-то совместных занятий. Им даже до сих пор есть о чем шутить, они не прекращают баловаться, флиртовать и поддразнивать друг друга!

Мне оставалось только с умилением наблюдать за этим со стороны. Ну и, честно говоря, завидовать. Даже страшно становилось: а вдруг со мной никогда не случится ничего настолько волшебного? А если случится, но вовсе не настолько волшебное, смогу ли я быть счастливой, сумею ли принять унылую реальность? Вот такие посещают мысли под белый чай.

Когда я пришла домой, я первым делом нарисовала календарь с количеством дней, которые остались до переезда Каспера в Брюгге. Повесила его на кухне по соседству с картофелиной в горшке и стала с нетерпением ждать, когда же наступит следующий день и можно будет вычеркнуть первый квадратик. По моим расчетам, ждать оставалось около семидесяти трех суток. То есть чуть меньше чем два с половиной месяца. Уже в конце июня Каспер должен получить диплом, а значит, где-то к началу июля я буду знать точную дату его приезда.

Минут пятнадцать я сверлила календарь взглядом, но от этого количество оставшихся до приезда Каспера дней так и не уменьшилось, так что мне пришлось придумать, чем бы себя занять, и я стала планировать свой отпуск. Я уютно устроилась в постели, положила планшет на подушку, намереваясь найти-таки миниатюрный деревянный домик у моря, в какой-нибудь рыбацкой деревеньке, где я смогу скоротать последнюю, самую трудную неделю ожидания, но очень быстро у меня стали слипаться глаза, и я решила отложить все дела на завтра. Как всегда.

* * *

Ожидание – очень трудная штука. Я пыталась занять свое время по максимуму, частенько засиживалась в магазине допоздна, вырезая, клея и переклеивая обложки для истерзанных чьим-то невоспитанным внучком книг. Сначала у меня получалось из рук вон плохо, но потом Карина сжалилась и разок показала мне, как это делается, и процесс пошел.

В свободное время я на стенку лезла от скуки и разных мыслей, теснящихся в голове. Пару раз еле сдерживалась, чтоб не устроить Касперу скандал на ровном месте просто потому, что мои нервы были истощены постоянным напряжением. Сам же рыжик вел себя как раньше: дружелюбно и неопределенно. Звонил, спрашивал, как дела, рассказывал свои студенческие или больничные байки. Слишком часто в его рассказах мелькало имя Алиции, это меня однажды достало до такой степени, что я даже рискнула заметить:

– Каспер, мне кажется, ты заблуждаешься насчет ее мотивов. Очень наивно с твоей стороны думать, что ею руководят исключительно дружеские чувства.

– Ах, Китти, опять ты о том же! – отмахнулся Каспер. – Я понимаю, на что это похоже, но, поверь, это не так. Я знаю Алицию очень давно, к тому же я как-никак психолог, – пошутил он. – Думаю, я сумел бы распознать, если бы Алиция испытывала ко мне какие-то романтические чувства. Иначе меня нужно срочно выгнать из университета за некомпетентность!

Это прозвучало очень пафосно и самонадеянно. Я была абсолютно уверена, что не зря эта бывшая все время возле него вертится. Может, Каспер и психолог, даже психиатр, но все же мужчина. Сказала Алиция ему однажды, что они «просто друзья», а он и поверил. Конечно, ему было удобно в это поверить: иначе пришлось бы предпринимать какие-то меры. А так все шло вроде бы хорошо. Эх, Каспер-Каспер, простодушное ты дитя!

Пусть медленно, но время все же проходило. Каждый день я, как маньяк, зачеркивала на своем календаре очередной квадратик. Чем ближе к финалу, тем больше меня трясло. Это не ускользнуло от цепкого взгляда Карла, и он насильно выгнал меня в отпуск раньше положенного, запер дверь магазина на огромный навесной замок и забрал с собой ключ. Дважды я ходила к Мороцким домой – канючить, чтобы мне открыли магазин, потому что мне грустно, и скучно, и нечем себя занять, но Карл был непреклонен: сказано отпуск, значит, отпуск!

Я планировала вскоре отправиться к дяде Стефану в Остенде, точнее, не совсем к нему: они с женой уезжали в Норвегию и разрешили мне пользоваться их домом по своему усмотрению. Это был отличный вариант: недалеко от Брюгге, на море, весь дом в моем распоряжении, да еще и бесплатно!

Только вот моим планам не суждено было сбыться: буквально за пару дней до конца июня позвонил Каспер и сообщил, что его финальный экзамен переносится еще на неделю. Какие-то там семейные обстоятельства у главы комиссии.

– Но ты знаешь, нам, студентам, это только на руку! – пояснял Каспер. – Этот профессор славится своей строгостью, говорят, он многих завалил на последнем экзамене. Представляешь – пять лет учебы, и все насмарку! Будет лишняя неделя на подготовку!

– Ну-у… э-э-э… тогда поздравляю, наверное! – Я вымученно улыбнулась, хотя меня уже начинала бить мелкая дрожь: еще целая неделя!

– Спасибо! – поблагодарил рыжик. – Мы планируем готовиться вместе, поэкзаменуем друг друга заранее, натренируемся по максимуму. Алиция предложила свой дом: ее родители уехали в командировку, и мы всей группой сможем расквартироваться у нее, здорово, правда?

– Здорово? – тупо переспросила я.

– Ну да, мы ведь все время будем вместе, не придется ездить друг к другу, сможем учиться день и ночь! – Каспер, кажется, искренне так считал.

– День и ночь… – протянула я и наконец не выдержала: – Каспер, мне это уже осточертело!

– Что? – опешил рыжик. – Рассказы о моей учебе?

– О твоей Алиции! Ну как можно быть таким слепым: она к тебе недвусмысленно подкатывает, постоянно оказывается рядом, а ты, весь такой невинный ягненочек, этого не замечаешь! «Ой, мы просто друзья, Алиция такая классная!» – передразнила я его.

– Китти, что с тобой? – спокойно спросил он. – К чему эти нападки? Ты устала?

Его тон врача, беседующего с больным, окончательно меня разъярил:

– Я устала? Я устала?! – рассердилась я. – Да, я устала! Я устала от этого вранья! Ты хоть сам-то себе веришь? Только друзья? Каспер, вы и так проводите вместе львиную долю времени, а она все выискивает предлоги, чтобы видеться еще чаще. Ну как, как можно этого не замечать? Нет, знаешь что? Я не верю, что ты этого не замечаешь. Не зря же ты ее все время защищаешь! Я думаю, ты просто сам хочешь быть с ней вместе!

Каспер молчал, глядя в сторону и крепко стиснув челюсти. Потом посмотрел прямо на меня и тем же спокойным тоном поинтересовался:

– Китти, а тебе-то что? Мы же с тобой вообще…

Я захлебнулась криком. Действительно… Действительно… С третьей попытки я сумела произнести это вслух:

– Действительно… Какое мне дело? Даже странно, почему я так разволновалась… – Мой голос звучал хрипло и безжизненно. Каспер хотел было что-то сказать, но я его перебила: – Удачи тебе на экзаменах, Каспер! И удачи тебе с Алицией!

И прервала звонок. Выключила планшет, телефон, а если бы знала, как это сделать, то вырубила бы и электричество в квартире. Затем подошла к окну, сняла оттуда вазон с геранью и с размаху швырнула его на пол. Горшок разлетелся на глазированные осколки, герань обиженно смотрела на меня, лежа на темных досках, вся в земле. Я опустилась на колени рядом с разбитым горшком, потрогала порванные корешки и горько расплакалась.

 

Опять

Больше всего почему-то было стыдно перед геранью. Она вообще никакого отношения к этому не имела. Я вытерла слезы, размазав землю по лицу, поднялась с пола, нашла в шкафу пластиковое ведерко из-под мороженого и пересадила в него многострадальный цветок. Конечно, не факт, что он переживет такую встряску. Но тогда я просто куплю себе собаку и назову ее Геранью, как Маркус и советовал. Давно пора.

Что ж, кажется, я теперь свободна. Свободна от обязанности ждать переезда Каспера в Брюгге, свободна от Каспера в принципе, а значит, могу общаться и встречаться с кем угодно. Даже хотя бы с тем же Маркусом! И пусть уже он выпрашивает у меня эксклюзивность!

Разумеется, я размышляла об этом в гневе, пока заканчивала собирать чемодан, благо большая часть вещей уже была уложена для поездки в Остенде. Просто находиться здесь не было никакой возможности. И к дяде ехать не хотелось – слишком близко к дому. Пусть меня никто не трогает, пусть оставят меня в покое. Мне нужно подумать.

Каким-то чудом я собрала вещи и, кажется, даже ничего не забыла. Наверное. Я очнулась только в Брюссельском аэропорту, не имея понятия, как сюда добралась. Посмотрела на расписание ближайших рейсов: Тиват, Черногория. Ну что ж, там тоже есть море. И, главное, меня там не знают.

Пройдя контроль безопасности, я купила в аптеке какое-то успокоительное. Таблетки были ужасно горькие, и мне не с первого раза удалось их проглотить. Какое-то время я слонялась по магазинчикам дьюти-фри, затем дождалась посадки, и только в кресле самолета меня немного отпустило. Я опять повторяла свой путь: сбегала от проблем куда глаза глядят. В Брюгге я, конечно, все равно вернусь. Сомневаюсь, что найдется еще один такой город, в котором я могла бы спрятаться от своих сердечных травм. Да и ситуации, откровенно говоря, неравноценные: как можно сравнивать предательство Стивена и то, что Каспер, с которым у меня и так все было очень туманно, захотел снова сойтись со своей бывшей девушкой? Или не захотел, но на мое положение это практически никак не влияло.

Первое гнетущее впечатление от размолвки с Каспером прошло. Это даже трудно ссорой назвать – так, повздорили, не поняли друг друга. Может быть, все еще наладится. А может, я вернусь домой и узнаю, что Каспер передумал переезжать в Брюгге и вообще сделал Алиции предложение. Все может быть. Но я устала ждать и мучительно раздумывать, что там и к чему. Я ужасно сердилась на саму себя: если бы не трусость, я могла бы уже давно расставить все точки над «ё» и не жила бы несколько месяцев в таком кошмарном напряжении! Нет смысла откладывать боль на потом: только отравляешь себе «сейчас».

Если Каспер ко мне безразличен, я все равно не сумею его удержать. Я могу себя уговаривать, что нужно просто потерпеть, нужно дождаться, когда он переедет, нужно отвадить от него Алицию, – но все это чушь. Уйдет Алиция, появится какая-нибудь Йоганна, Агнесса, Клеопатра – да кто угодно. Просто пора уже осознать, что я ничего не контролирую. И что на самом деле это к лучшему.

Тиват встретил меня удушающей жарой. Я вышла из прохладного салона самолета, и она обрушилась на меня со всех сторон одновременно. Сначала мне показалось, что я вот-вот задохнусь, но вскоре легкие приспособились к горячему влажному воздуху, и я двинулась к терминалу. Рядом с выходом ожидал какой-то рейсовый автобус. Я спросила у водителя, куда он направляется, но ни одно название населенных пунктов вдоль маршрута ни о чем мне не поведало, поэтому я только уточнила, есть ли там где-нибудь море. Водитель только сдавленно хихикнул и подтвердил, что море там есть везде.

Из окна автобуса виднелась изнывающая от жары растительность. Справа от меня раскинулось море, слева – горы, а между ними находилась я, словно запертая в духовке утка. Оглушительно трещали цикады или что тут у них в Черногории трещит.

Я вышла на автостанции в каком-то маленьком городке, зажатом между пляжем и горами в чрезвычайно узкой долине. Наверное, если бы я жила в крайней верхней точке горного хребта, то постоянно боялась бы во сне скатиться прямо в море. Городок был вкривь и вкось исчерчен узкими крутыми улочками, крупный автобус пробирался по ним словно бы на ощупь.

Интуиция или, скорее, даже чувство самосохранения потянуло меня вниз, ближе к морю и более плоской местности. На глаза попался супермаркет «Voli» с вывеской, испещренной сердечками. Слоган «Voli vas voli», что означает «Воли вас любит», показался мне хорошим знаком – хоть кто-то меня здесь любит, а это, знаете ли, приятно.

Сомнения относительно чувств супермаркета ко мне растаяли, как только я ступила под его крышу: действительно любит, и любовь эта, похоже, уже взаимна: здесь работали кондиционеры, да так мощно, что я не отказалась бы накинуть какую-нибудь кофточку. Затариваться всерьез пока не было смысла, поэтому я только взяла пакетик сушеных бананов и бутылку воды и, воспользовавшись отсутствием других посетителей, поинтересовалась у кассирши, как называется этот город и можно ли здесь у кого-нибудь снять комнату. Девушка округлила глаза, но послушно ответила: город называется Петровац, снять комнату вообще не проблема, нужно только поинтересоваться у торговцев на рынке либо послоняться по городу и посмотреть на вывески. Вежливо ее поблагодарив, я покинула освежающую прохладу и снова окунулась в кипящее марево петровацких улиц.

Искать рынок под испепеляющим солнцем совершенно не хотелось, поэтому я наметила извилистый маршрут к морю, надеясь, что моя судьба сама меня найдет. Так и случилось: я заметила небольшой частный домик, утопающий в зелени. Тесный дворик был огорожен невысоким деревянным забором с облупившейся бирюзовой краской, во дворике под живым навесом из переплетенных лоз киви и винограда ютился кованый столик со стеклянной столешницей и несколькими коваными же стульями. К сиденьям стульев прилагались подушечки с веселеньким огуречным принтом. Я имею в виду не орнамент «огурец», а действительно крупные, желтобрюхие, колючие на вид огурцы. Из открытой двери как раз вышла дородная мадам с не очень приветливым выражением лица, неся в руках большую садовую лейку. Я уж было засомневалась в своем выборе – мадам посмотрела на меня отнюдь не гостеприимно, – но вдруг заметила на внешнем подоконнике фарфоровые чашечки с посаженными в них анютиными глазками. Ну не может человек, выращивающий цветы в чашках, быть плохим!

– Эм-м… добрый день! – как можно приветливее обратилась я к хозяйке. – У вас случайно комната не сдается?

Дама окинула меня критическим взглядом, потом буркнула:

– Пьешь?

Я была не совсем уверена, что она имеет в виду (неужели я так плохо выгляжу?), но на всякий случай помотала головой.

– Куришь?

Дама не унималась, было непонятно: то ли она не хочет связываться с проблемным клиентом, то ли ищет подходящую компанию. Тем не менее я снова покачала головой и твердо ответила:

– Нет, не курю.

– Хахалей водишь?

– Тоже н-нет. – Под ее пристальным взглядом я все больше терялась, но тут лицо ее немного смягчилось, и она, уже чуть более доброжелательно, сообщила:

– У меня есть свободная комната с кондиционером и душем, но питание я не предоставляю. Можешь пользоваться плитой, холодильником, посудой, только все мыть после себя сразу, мыть тщательно! – Мадам сделала особое ударение на последнем слове.

– Да-да, конечно! – У меня отлегло от сердца. – Меня все устраивает!

Хозяйка еще раз подозрительно осмотрела меня и мой чемодан, составила какое-то мнение, открыла передо мной калитку и пошла в дом, видимо, приглашая меня следовать за ней.

Выделенная мне комнатка была небольшой, но очень уютной: идеальной чистоты постель, на окнах – белоснежный тюль и занавески восхитительного местного морского оттенка; узкий шкафчик, комод темного дерева и крупный ларец с запасным комплектом постельных принадлежностей и свежими полотенцами. Сама хозяйка, оставив меня обустраиваться, чем-то шуршала на кухне.

Я немного осмотрелась. Похоже, у нее была страсть к фарфору, но какая-то нестандартная, поскольку в доме оказалось множество растений, рассаженных, как и те анютины глазки, по различным элементам кухонной утвари. Были здесь и кактусы в чашках, и мини-сад с разнообразными суккулентами в глубоком блюде, кустик малины в огромной салатнице, а у меня в комнате на подоконнике в пузатом заварочном чайнике рос душистый горошек, аромат которого просто сводил с ума.

– Как красиво! – восхитилась я. – А у меня прямо-таки руки-крюки в том, что касается растений! А то я бы позаимствовала у вас идею и тоже посадила бы душистый горошек в старом сервизе – такая прелесть!

Мадам на кухне затихла, и я уже пожалела о своей несдержанности: кто знает, как она относится к таким восторгам? Сейчас выдворит меня отсюда под палящее солнце.

– Тебе нравится душистый горошек? – настороженно поинтересовалась она, высунувшись из кухни.

– Очень! – храбро призналась я и добавила: – И кактусы в чашках!

Но честность моя была вознаграждена: хозяйка растаяла и впервые одарила меня благосклонным взглядом.

– У тебя хороший вкус, – авторитетно заявила дама. – Кстати, меня зовут Лиллá.

– О, по-итальянски «сирень», – заметила я, чем заслужила еще один одобрительный хмык от мадам. – А меня зовут Китти.

– Ну что ж, добро пожаловать, Китти, – отозвалась Лилла, возвращаясь к своему шуршанию на кухне. – Думается, мы сумеем найти общий язык. Будешь жареную картошку с салатом? – Кажется, она уже забыла о своем решении не кормить постояльцев.

– С удовольствием, спасибо. – Я решила избавиться от ложной скромности и отныне не отказываться от предлагаемых мне благ.

Закончив раскладывать свои немногочисленные пожитки в комнате, я направилась к хозяйке на кухню, где на сковороде уже шипела и изумительно при этом пахла румяная картошечка.

– Помочь вам? – вежливо поинтересовалась я.

– Да, можешь нарезать салат, овощи в холодильнике, – через плечо ответила мадам, непрерывно вороша деревянной лопаткой рассыпчатые золотистые ломтики.

Поскольку мне не было велено достать какие-то конкретные овощи, я решила рискнуть и соорудить салат на свой вкус: помидоры, огурчики и репчатый лук, ничего лишнего.

Лилла поглядывала на меня одобрительно; судя по всему, мне удавалось раз за разом предпринимать удачные шаги. Она накрыла на стол, рассыпала по тарелкам еще шипящий деликатес и, подумав, даже вытащила из холодильника бутылочку домашнего красного вина. Налила по чуть-чуть в два стаканчика и, подняв один, доверительно мне призналась:

– Я вообще-то не беру постояльцев, совсем не беру. Но ты хорошая девушка, Китти. И, мне кажется, ты не зря попала именно ко мне.

– Мне тоже так кажется, Лилла! – искренне ответила я и положила ей в тарелку большую порцию свежего салата.

Вино оказалось вовсе не вином, а гранатовым соком собственного урожая и приготовления: при доме у Лилла росло несколько каких-то чрезвычайно породистых гранатовых деревьев – предмет ее гордости и черной зависти соседей. Вообще в Петроваце гранаты как сорняки растут. Я больше привыкла к кленам, ну, или к вишням, а здесь – гранаты. Пока что деревья могли похвастаться только маленькими зелеными шариками, из которых, как я надеялась, вырастут роскошные плоды.

После позднего обеда (или раннего ужина?) Лилла занялась своими делами, а я опять вышла в город. Я надеялась, что к вечеру духота спадет, но ничего подобного: казалось, воздух был насыщен паром, как в сауне, а горы защищали побережье от малейшего ветерка.

Я прошлась по пляжу, но отдыхающие за день так взбаламутили воду, что на поверхности плавали целые мусорные островки. В крайнем левом углу бухточки виднелся вход в какую-то пещерку. Я прошла через него и очутилась на маленьком закрытом пляже, даже не на пляже, а просто в локации с шезлонгами и лесенкой меж двух скал, ведущей к морю.

Заплатив за аренду шезлонга, я оставила вещи на нем и окунулась в невероятную насыщенно-бирюзовую воду. Здесь отдыхающих было поменьше, так как не все были готовы пользоваться платными услугами, да и от основного пляжа локация была отгорожена скалами, так что вода была кристальной чистоты: на глубине больше моего роста виднелось дно с разноцветными камушками и шныряющими между ними рыбешками.

Волны попытались швырнуть меня на скалы, но я доплыла до буйка, вцепилась в него, чтобы перевести дух, и призадумалась. До сих пор меня подгоняла вперед потребность куда-то сбежать от мыслей о Каспере, потом – необходимость найти жилье, затем немного отвлекла оригинальность моей хозяйки, а теперь больше не осталось того, за чем можно было спрятаться. Как будто открылись все шлюзы в сознании. Тело сразу затрясло противной нервной дрожью, но я постаралась переключиться на тепло воды и солнечного света.

Я понятия не имела, что мне делать. Конечно, я рассердилась и наговорила лишнего. Конечно, Каспер не мог знать о том, до какого состояния я себя довела за эти несколько месяцев. Просто я слишком долго молчала. Не сказала Касперу о своих чувствах, не поинтересовалась его взглядом на наши отношения, только молча строила какие-то свои догадки и планы насчет него, не имея ни малейшего понятия, каково, собственно, его мнение по этому поводу.

Возможно, я была слишком холодна с ним и он решил, что мы только друзья. Возможно, я ему сначала нравилась, а потом он ко мне охладел. Нет смысла гадать. Мне просто нужно было с ним поговорить, как мне и советовали. Черт побери, да мне буквально все это советовали! Эх, что уж теперь…

Казалось, я должна бы злиться на себя или на Каспера, но на самом деле мое состояние скорее походило на какую-то безмятежную обреченность. Все катится в тартарары, и так тому и быть. Гораздо более насущным чувством была глубокая усталость: эта ноющая боль в голове, эти панические размышления, тревога, суетливые предположения – как мне это надоело! Я не хочу бороться, от меня ничего не зависит. Пусть Каспер решает. Я переживу любое его решение. Не сегодня и не завтра, но обязательно переживу. Просто, если я ему не нужна, лучше перестрадать и успокоиться как можно скорее. Чем дольше я буду мариноваться в своих иллюзиях, тем больнее будет пробуждение.

Рядом послышался плеск, я подняла голову и встретилась взглядом со смущенным спасателем. Оказывается, локация уже закрывалась, мне кричали об этом с берега, но я не слышала, при этом еще и судорожно хваталась за буй. Сотрудники забеспокоились, что мне стало плохо, и отрядили за мной спасателя. Он вежливо поинтересовался, все ли со мной в порядке, и попросил меня выйти на берег. Черт знает что! И почему все меня спасают без спросу? То в Берлине, то здесь, – неужели я так ненадежно выгляжу?

Тем не менее пришлось вернуться на берег, натянуть на мокрый купальник моментально прилипшую к нему одежду и пройти через пещерку обратно к набережной. Для очистки совести еще немного послонявшись вдоль прибережных магазинчиков и ресторанчиков, полюбовавшись местными обнаглевшими кошками, я опять вернулась к дружелюбному «Воли», накупила всяких вкусностей, чтобы было чем задабривать свою суровую хозяйку, и вернулась в дом.

У Лилла как раз была посетительница – длинноногая загорелая красотка примеряла свадебное платье. Мадам суетилась вокруг нее, закалывая ткань булавочками и сетуя, что клиентка с последней примерки умудрилась снова похудеть. Красотка поддакивала ей, но довольно улыбалась. Я не стала вмешиваться в производственный процесс, а разложила продукты в холодильнике, вытащила ведерко йогурта с крупными кусками персиков и залегла с ним в постели, читая книгу.

Узнав, что Лилла – местная портниха, причем весьма искусная, я еще больше укрепилась в мысли, что меня в этот дом привела милостивая рука Провидения. Моя хозяйка отлично подошла бы на роль строгой, но любимой тетушки, которая вовремя даст не только дельный совет, но и подзатыльник, если не станешь ему следовать. Вообще-то меня окружало множество людей, способных давать хорошие советы, но они большей частью отличались ненавязчивостью, а, судя по итогам моего бездействия, не хватало мне именно волшебного пинка.

«Кстати, если не вымыть ложку, то пинок можно получить уже сегодня», – мелькнула в голове резонная мысль. Так что я с неохотой выбралась из постели, выбросила пустую тару, дважды, до пронзительного скрипа вымыла ложку, насухо вытерла ее белоснежным полотенцем и положила на место. Затем вернулась в свою комнату, еще раз с наслаждением понюхала горошек на подоконнике и улеглась наконец спать.

Пинок пусть подождет до завтра.

 

Петровац

Жара в Петроваце не спадала ни днем, ни ночью. Разве что ночью нельзя было получить солнечные ожоги.

Дни тянулись долго и однообразно: я завтракала, иногда в компании своей хозяйки, затем шла купаться на дальний пляж, до которого было максимум два километра, но местные почему-то советовали пользоваться такси. Днем я либо ложилась спать, либо коротала время за книжкой у себя в комнате или в каком-нибудь кафе, а вечером выходила гулять по городу. Городок из-за своих скромных размеров был не способен удовлетворить мои аппетиты в плане пеших прогулок. Я подробно изучила все местные достопримечательности, прогулялась по всем улочкам и даже забрела на частную территорию, откуда была вежливо, но непреклонно выдворена. Где-то на третий день я обнаружила в крайнем правом конце залива мощеную аллею, ведущую вдоль горы, по которой вечерами гуляли парочки. Пройдя по ней до конца, я очутилась в длинном тоннеле через скалу, местами неосвещенном. Вообразив себе тайные ходы, прорубленные в камне опальными монахами, замурованных в стенах тоннеля жертв пиратов позапозапрошлого столетия вкупе с банальными грабителями, я решила не рисковать и вернуться попозже с фонариком.

Лилла рассказала мне, что этот тоннель ведет к недостроенному отелю и грубому каменистому пляжу, обычно безлюдному. Туристы, приехавшие, чтобы днями лежать на песке в позе тюленя, считают этот пляж просто невероятно далеким, к тому же такси туда не ездят. Учитывая то, что я выходила из дома в семь утра, чтобы занять клочок побережья на дальнем, то есть менее загруженном, пляже, я не могла представить, какое же расстояние до безлюдного уголка возле моря можно считать непреодолимым.

В час пик на городском пляже было негде ступить, люди укладывали подстилки впритык к незнакомцам, что вызывало у меня, привыкшей к обширному личному пространству, откровенное омерзение. Ну знаете, как-то меня смущает, когда пышная соседка по пляжу возвращается после купания и стряхивает на меня капли со своих обгоревших… хм… ног. Потом приходит ее муж с орехово-коричневой спиной и белыми, как сметана, ляжками, в неприлично узких плавках, становится рядом с женой, «чтоб вода стекла», лениво закуривает и с философским выражением лица вглядывается в даль.

Я пыталась смотреть в сторону моря, но там мелькали такие же персонажи, пробовала смотреть в небо – но надо мной то и дело проходили персонажи еще похлеще. В конце концов я нашла для себя приемлемое решение: бултыхаться в воде, пока коленки не приобретут изысканный синюшный оттенок, затем немножко – обязательно с закрытыми глазами – погреться на солнышке, после чего совершить еще один заплыв до буйков и возвращаться домой. За освобожденное мной место случались целые сражения…

На следующий день я купила местную сим-карту, чтоб сообщить маме и дяде о своем местонахождении, пока они не объявили меня в розыск. Мне еле удалось отвертеться от подробного допроса о том, что же все-таки произошло у нас с Каспером, да и то только благодаря тому, что я зашла в тоннель и пропала связь. Вздохнув с облегчением, я достала фонарик и двинулась навстречу приключениям.

Тоннель, вопреки моим ожиданиям, был аккуратным, просторным и возмутительно современным. Время от времени по нему проходили люди, каждый раз приводя меня в режим боевой готовности. Но, к моему счастью, в Петроваце у грабителей был не сезон.

Когда я вышла из другого конца тоннеля, мне открылась великолепная картина: огромное побережье, окруженное горами с неизвестной мне растительностью, крупные каменные глыбы и только один катамаран с пассажирами, да и тот проплывал мимо. До выбранного места нужно было добираться по камням, так что я стала немного понимать ленивых туристов, но открывшиеся перспективы оправдывали все тяготы пути.

Я достигла конца залива, заняла самое уютное местечко, оставила вещи и поковыляла по острым камням в воду. Правду говорят, что «на вкус и цвет…»: меня настолько воодушевило отсутствие надоедливых соседей, что было абсолютно наплевать на все неудобства. Я провела на пляже целый день и насчитала от силы два десятка отдыхающих. Они рассредоточились по берегу на достаточном расстоянии друг от друга, их было не видно и не слышно, и это был настоящий отдых! Всегда бы так.

* * *

Назавтра я решила вдвое сократить пребывание у воды, так как после долгого купания у меня весь вечер болела голова. Проведя безмятежное утро в, пожалуй, самом тихом уголке Петроваца, я возвращалась домой и думала, стоит ли мне пообедать в какой-нибудь таверне или лучше зайти на рынок и затем приготовить нам с Лилла что-нибудь эдакое. Я обнаружила какое-то симпатичное на вид заведение и подошла к нему, чтобы изучить меню и решить, хочу ли я, чтобы меня этим накормили. Возле вывешенной на улице доски с названиями блюд уже стоял какой-то парень, который показался мне знакомым. Я старалась одним глазом читать меню, а другим незаметно рассматривать молодого человека, но тут он кашлянул, характерным жестом прикрыв рот, и я его сразу узнала:

– Грег?

Грег повернулся ко мне, сразу же узнал и радостно воскликнул:

– Китти! Сколько лет, сколько зим!

– Да уж, неожиданная встреча, – согласилась я. – Что ты здесь делаешь?

– Да вот, приехал настраивать работу в одном загнивающем отельчике. Я нынче кризис-менеджер по отельному бизнесу! – похвастался он.

– Звучит солидно!

– Так и есть, – с улыбкой согласился Грег. – А ты здесь какими судьбами? С мужем в отпуске?

Это была настолько банальная уловка, что я поморщилась: Грег мог бы и проявить изобретательность.

– В отпуске, но одна, – призналась я и добавила: – Ты же знаешь, как со Стивеном получилось…

– Ну, знаю, конечно… Просто подумал, может… – Он, похоже, немного смутился и сразу же сменил тему. – Тем не менее я рад, что ты здесь одна! Теперь я могу пригласить тебя на обед! Ты как, никуда не спешишь?

– Ммм… Нет, я абсолютно свободна и как раз собиралась пообедать! – Я решила не отказываться от приятной компании.

Мы зашли в ресторанчик, заняли свободный столик и, пока Грег расспрашивал официанта о представленных в их заведении сортах вина, я осторожно его рассматривала. Да, он был по-прежнему хорош, даже еще лучше: за более чем шесть лет, прошедших с нашей последней встречи, он перестал казаться просто милым пареньком и приобрел особую мужественность, не сказать, чтобы совсем зрелую, но однозначно привлекательную.

Официант принес нам кофе, я изучала меню, а Грег, видимо, решил не терять времени даром.

– Откровенно говоря, Китти, наша с тобой встреча здесь не кажется мне простым стечением обстоятельств… – вкрадчиво начал он.

– Неужели? – Я заинтересованно оторвалась от меню.

– Именно так! – горячо заверил меня старый знакомый и, как бы смущаясь, продолжил: – Вынужден признать, ты всегда мне очень нравилась… даже более того… – многозначительно заметил Грег, внимательно наблюдая за моей реакцией.

– Хм, – выдала я глубокомысленную реплику.

– И я подумал… Может, как раз сейчас самое подходящее время… для нас, – продолжал он. – Ты знаешь, еще в университете я надеялся, что у нас с тобой может получиться что-то серьезное… Но потом возник Стивен… А когда у вас с ним все так грустно закончилось…

– Да, знаю, ты меня предупреждал… – уныло признала я. – Ты оказался совершенно прав на его счет.

– Поверь, я бы предпочел ошибиться, лишь бы не видеть твоих страданий! – высокопарно воскликнул Грег, но я видела, что он сказал это только из вежливости. – Мне казалось, будет слишком нетактично навязываться тебе в такой момент. Я решил подождать какое-то время, пока ты немного придешь в себя после разлуки…

С одной стороны, я понимала все его аргументы и пояснения. Да и сама я избегала его после расставания со Стивеном. С другой – мне представлялось несколько неправдоподобным то, что при такой якобы сильной симпатии он не попытался пробиться сквозь мое отчуждение хотя бы просто для того, чтобы быть рядом и поддержать в трудную минуту. Впрочем, я уже говорила, что совершенно не разбираюсь в мужских характерах.

– А потом ты вообще пропала, – продолжал Грег, – бросила учебу… Я так волновался за тебя… Так вот, я подумал, может быть, теперь…

Грег изъяснялся намеками, не заканчивал предложений. Очень странно было снова видеть его рядом, немного изменившегося внешне и очень – внутренне. Когда-то мне нравились его прямота и безукоризненная честность. Грег был честен перед собой, передо мной, перед другими – и именно это внушало мне глубокое уважение к нему. Я влюбилась в Стивена, но Грег казался мне воплощением достоинств, которыми, по всеобщему мнению, должны славиться истинные джентльмены, – благородства, чести, бескомпромиссности. Но то ли я была молода и глупа, то ли Грег за последние шесть лет измельчал, – теперь я не находила в нем всех этих качеств. Появилась какая-то скользкая вкрадчивость, какая-то слащавая изворотливость – все что угодно, лишь бы добиться цели.

Как бы то ни было, я в любом случае не собиралась прямо сейчас начинать новые отношения. Наверное, во мне еще теплилась слабая надежда на то, что с Каспером все может наладиться. Но даже если не наладится, мне казалась отталкивающей идея сразу же пытаться впустить в свое незажившее сердце кого-то нового. Поэтому я решила быть предельно откровенной с Грегом и постаралась как можно мягче ответить:

– Грег, ты знаешь, я всегда тебя уважала и ценила. И я очень благодарна, что ты не изменил своего мнения обо мне, несмотря на все мои ошибки. Я приехала в Петровац, чтобы сбежать от проблем в личной жизни и немного поразмышлять без помех…

– Ты рассталась с парнем? – поинтересовался собеседник.

– Не то чтобы… Это все очень сложно, – вздохнула я. – Формально мы с ним не были парой, но он очень много для меня значил. И, пожалуй, по-прежнему значит. Думаю, он не чувствует того же – и скоро я наверняка узнаю, так ли это. Но и начинать сейчас какие-то новые отношения я не готова. Прости. И спасибо за предложение, мне очень приятно…

Едва ли существует какой-то безболезненный способ отказать человеку. Но хоть здесь хотелось какой-то ясности, раз уж мне не удалось обрести ее с Каспером.

– Ну что ж, – Грег мужественно принял удар, – все равно стоило попытаться! Но это же не помешает нам пообедать?

Я с улыбкой покачала головой: хорошо, что он все так легко воспринял, я не хотела бы расстаться с ним врагами. Однако это было еще не все. Грег наклонился ко мне через стол и, уверенно глядя мне в глаза, сообщил:

– Только знай, Китти, если этот парень настолько тебя не ценит, то он не заслуживает тебя. Сегодня я уступлю, но этот вопрос еще не закрыт. Я так просто не сдамся! Я частенько бываю в Брюсселе и буду наведываться к тебе на огонек. Уверен, рано или поздно мы будем вместе!

Эта нахальная откровенность на минуту напомнила мне старого Грега. Признаю: услышать такие слова было очень приятно. Я почувствовала, как лицо заливается краской, выдавая меня, но потом в голове вдруг что-то щелкнуло.

– Постой… Но я ведь уже шесть лет как переехала в другой город…

– О! Я не знал, – ответил Грег и тем же настойчивым тоном поинтересовался: – Так куда же мне наведываться на огонек?

– То есть… – Я его не слушала, в голове в аккуратную цепочку стали складываться составляющие этого паззла. – То есть ты ни разу не приходил ко мне?

– Ну, я… – Он вмиг растерял всю свою уверенность.

– Ты сказал, что переживал за меня… – ошеломленно выдохнула я. – Ты сказал, что я тебе нравилась. Даже более того. Но я пропала, и ты даже ни разу не зашел ко мне поинтересоваться, жива ли я вообще?

– Китти, я… – Грег судорожно искал объяснение, но было уже поздно: я увидела ситуацию при дневном свете.

– Грег, ты так много рассказывал о том, что мужчина познается по поступкам. Я хорошо это запомнила. Так позволь тебя спросить, – я встала, оперлась руками о стол и наклонилась над Грегом, не позволяя ему спрятать взгляд, – где же твои поступки?

Тот растерянно молчал. Я вышла из-за стола, взяла свой рюкзак, положила на стол деньги за кофе, к которому так и не притронулась, тихо сказала: «Прощай, Грег!» – и ушла.

Он не стал меня догонять. Все равно это было бы бессмысленно.

* * *

Я была так зла, что напрочь забыла и о голоде, и о палящем солнце. Внутри все кипело, бурлило, гнев требовал выхода. В спешке покинув ресторан, я отправилась куда глаза глядят, точнее, куда ноги несут. Задыхаясь от жары, я быстрым шагом пробиралась по улочкам города, стараясь измотать себя, сбросить напряжение. Через полчаса бесцельных блужданий я достигла окраины городка, где начиналось шоссе без пешеходной зоны. В одной точке мне открылся прекрасный вид на залив внизу. Вид безмятежной, безукоризненно бирюзовой водной глади, укрывшейся от ветра в объятиях скал, немного меня успокоил. Стали появляться первые проблески благоразумия: мне было плохо видно приближающиеся машины, скрытые крутыми поворотами и густой растительностью. Все-таки ни сам Грег, ни какие-либо его поступки не стоили того, чтобы по нелепой случайности попасть под машину.

Аккуратно пробравшись вдоль шоссе обратно в город, я таким же быстрым маршем пересекла его вдоль, нашла какую-то дорожку, которой раньше не видела, и смело двинулась по ней. Духота сжимала мои легкие, словно тисками, вдохи и выдохи бестолково толкались в груди и вообще вели себя самым возмутительным образом. Дорожка привела к невысокой деревянной оградке, какие обычно бывают на пастбище. Поскольку за ней ни коровок, ни овечек, ни прочих братьев наших меньших не наблюдалось, я толкнула незапертую, противно скрипящую калитку и вошла. Насколько я в этом разбираюсь, за оградкой росли дикие маслины, а если не дикие, то наверняка одичавшие. Красивые искривленные стволы и мелкие серебристые листики наводили на мысль о зачарованном лесе.

Чуть дальше за поворотом тропинки скрывалось чье-то насиженное местечко: под открытым небом, вдали от зданий и дорог, стояла пара старых ободранных кресел рядом с импровизированным столиком. Перед ними виднелось обложенное камнями кострище, небольшая аккуратная стопка заготовленных чурбачков и крупное полено, судя по всему для колки дров. Я сразу представила, как, должно быть, здорово сидеть здесь вечером у потрескивающего костра, далеко от туристических троп, и смотреть вниз, на освещенный огнями форт и тихо шепчущее море. К сожалению, топора рядом не нашлось, а то я пополнила бы чьи-то запасы, заодно выпустив пар.

Немного побродив между деревьев и не рискнув присесть на подозрительные кресла, я почувствовала, что уже достаточно остыла (или скорее перегрелась) и устала, чтобы повернуть наконец домой.

Лилла сидела на кухне и раскладывала пакетики с цветочными семенами. Я вошла, злобно хлопнув входной дверью, бросила рюкзак у порога своей комнаты, молча помыла руки, открыла холодильник, достала сыровяленое мясо, отрезала от куска огромный кривой ломоть и так же молча и мрачно вгрызлась в него. Лилла с интересом наблюдала за мной, затем невинным тоном поинтересовалась:

– Что, трудный денек выдался?

– Все мужики – придурки! – уверенно заявила я, размахивая куском мяса.

– Надо же, какое свежее открытие, – как ни в чем не бывало заметила хозяйка, перебирая какие-то мелкие семечки на блюдце.

– Ну ладно, может, и не все… – поправилась я, вспомнив о Карле, но потом воинственно добавила: – Но однозначно большинство!

– И, конечно же, все они сосредоточились вокруг тебя. – Лилла как будто мои мысли читала.

– Именно! – воскликнула я и закашлялась, подавившись спешно проглоченным куском. Затем отдышалась, отрезала новую порцию и села за стол. – А что, ты не собираешься сказать что-нибудь умное, чтобы меня переубедить?

– Ха! Деточка, ты еще так юна! – снисходительно улыбнулась мадам и продолжила: – Сегодня они все придурки. Завтра они все красавцы. Такова, как говорится, «се ля ви».

– Ну почему мне так не везет? Стивен, Каспер, а теперь еще и Грег!

– По-моему, я не имею чести быть знакомой с этими молодыми людьми, – невозмутимо заметила Лилла.

– Ну, об истории со Стивеном я тебе уже рассказывала: он был моим женихом и тайно волочился за другой девушкой ради карьеры. Потом расстался со мной, якобы потому что был не готов к созданию семьи, а сам через два месяца женился на той, другой!

– Да, гнусная история, – согласилась Лилла.

– Да! Более чем! – подтвердила я. – Я долго не могла оправиться от такого предательства! Потом появился Каспер: я думала, что он совсем не такой. Он казался мне чистым, искренним. Но мы уже достаточно долго общаемся, он несколько раз приезжал, но в итоге – ничего! Я так и не смогла понять, зачем я вообще ему нужна, зачем было тратить на меня столько времени и сил, если никаких видов на меня у него нет! – Хозяйка только загадочно хмыкнула. – Но совсем до ручки меня довел Грег, помнишь, тот парень из моего университета: я так давно его знаю и всегда была уверена, что он на голову выше остальных, весь такой прямолинейный и благородный! Упрекал Стивена в том, что он болтун! «Китти, оценивай людей по поступкам, а не по словам! Мужчина узнается по делам!» – передразнила я его.

– Ну, вообще-то это звучит весьма разумно, – резонно заметила Лилла, не отвлекаясь от своего занятия.

– Звучит разумно, но сегодня я случайно встретила его впервые за шесть лет. Мы немного пообщались, и оказалось, что после того, как я бросила университет из-за Стивена, Грег даже не пытался меня найти! То, что не пытался, – это меня само по себе не особенно задело, он ведь и не был обязан, но зачем тогда рассказывать, что, мол, я ему так дорога, он так переживал за меня! – Я вскочила со стула и стала метаться по кухне, размахивая руками. – Понимаешь, Лилла, он ведь ничего мне не должен. Тогда зачем врать, что он хотел быть со мной, переживал за мое самочувствие, если этих переживаний было недостаточно, чтобы просто заскочить ко мне и проверить, как дела? Когда я стала встречаться со Стивеном, Грег меня предупреждал насчет его гнилой натуры и оказался прав. Он пичкал меня нравоучениями, которые действительно имели смысл, да вот только сам он своим словам не соответствует! А как только мы случайно увиделись через шесть лет, он сразу же стал ко мне подкатывать и всячески морочить голову!

– Похоже, ты имеешь определенный успех у молодых людей, – сказала Лилла непонятно зачем.

– Ах, какой там успех! – махнула я рукой. – То их нет совсем, то они прямо кишат вокруг. Да только вот толку от этого все равно никакого.

– Ну, я разделяю твое возмущение, но не вижу в этом такой уж трагедии. Со Стивеном, конечно, дело серьезное: его поступок и в самом деле был чрезвычайно гадким. Но этот второй, – мадам пожала плечами, – ничего особенного. Подумаешь, ну заврался, хотел понравиться. Отшила его – и делу конец, зачем так нервничать?

Я об этом не думала. И правда, ну и что? Я ведь не расстроилась из-за того, что у Маркуса такие своеобразные взгляды на жизнь. Просто приняла к сведению. А Грег… Ну хочет он казаться лучше, чем есть. Забыл обо мне, или поленился, или в кого-то влюбился, а теперь вдруг решил закадрить и наврал о своих пылких чувствах. И что такого? Сказала ему, что он свинья, да и пошла себе дальше…

– Но ведь тебя на самом деле не он волнует, правда? – проницательно заметила Лилла.

Да. Меня действительно волновал не Грег и не Стивен – я уже давно успокоилась, смирилась с его предательством, даже стала находить в этом благо: если бы мы поженились, я бы не переехала в Брюгге и не познакомилась бы с Каспером.

– Каспер… – сказала я вслух.

– Именно, – мадам победно сверкнула глазами, – то-то я думаю, ты насчет него немногословна!

– Ну… я просто до сих пор ничего не понимаю…

– Вот сейчас и разберемся! – твердо заявила хозяйка, собрала свои семена в корзинку и поставила на плиту чайник, затем села напротив меня и велела: – Рассказывай все с самого начала!

– Ты уверена? – недоверчиво поинтересовалась я.

– А что, ты куда-то спешишь?

Я пораскинула мозгами и поняла, что мне действительно спешить некуда, а поделиться со «строгой, но любимой тетушкой» своими проблемами и услышать ее соображения на этот счет было бы весьма полезно. Поэтому я поведала историю своего знакомства с Каспером с самого начала, со множеством подробностей, раз уж Лилла сама нарвалась. Вопреки моим ожиданиям, ей было действительно интересно: она то и дело задавала дополнительные вопросы, уточняла разные детали и вовсе не выглядела утомленной моей бесконечной болтовней. Когда я дошла до той части, где вся на нервах ждала его переезда в Брюгге, а потом спровоцировала ссору, Лилла меня перебила:

– А чем ты была недовольна?

– Как чем? – опешила я.

– Просто перечисли мне конкретно, что тебя так нервировало. Он ведь собирался переезжать в твой город!

– Ну-у… – Оказалось, что не так уж просто выразить свое недовольство словами. – Мне не нравилось, что он ничего не говорил. Не говорил, что чувствует ко мне.

– Но ведь он еще зимой сказал, что ты ему нравишься, – заметила мадам.

– Да, но это было еще зимой! Мало ли что могло измениться с тех пор! И эта его бывшая вечно рядом, он ее так защищает…

– Не ее, а себя. Просто не хочет верить, что он в ней ошибся, а ты раскусила, – уверенно заявила Лилла. – Если б он хотел быть с ней, то и был бы. Ему вообще ничего не препятствует, зачем ему отчитываться перед тобой, куда и с кем он идет? Он мог просто с ней встречаться, а ты бы и не знала.

– Ну как-то это…

– Китти, – перебила меня хозяйка, – ты же сама себе ставишь палки в колеса. Ты хоть сама-то понимаешь, чего хочешь?

– Я хочу, чтоб Каспер меня любил! – Уж в этом-то я не сомневалась.

– Так он тебя и любит, дурочка!

– Откуда мне знать, он никогда этого не говорил!

– Вот же упрямая коза, прости господи, – разозлилась Лилла. – Мы с чего начали разговор? С того, чтобы оценивать людей не по словам, а по поступкам! Этот твой – как его там, Гризли? – говорил о чувствах, но ты возмущалась, что за ними не следовали поступки. Каспер совершает поступки, но тебя не устраивает отсутствие слов. Вот я и спрашиваю: ты хоть сама-то понимаешь, чего хочешь?

Я обиженно надулась: это еще кто из нас упрямая коза! И почему это Лилла так уверена, что разобралась в ситуации? Ее ведь там даже не было!

– Послушай, может, и было что-то похожее на поступки, но он совершал их по какой-то другой причине, точно не из-за любви! – убеждала я ее. – Почему тогда он не считает нас парой? Сам ведь в магазине сказал…

– Да мало ли почему он так сказал! Ты ведь не спросила, что это значит!

– А что это еще может значить? – возмутилась я, хотя сама уже начала сомневаться в своих выводах.

Лилла в раздражении возвела глаза к потолку, шумно выдохнула, в очередной раз поставила чайник на плиту, достала из холодильника половину пирога, оставленного на завтра, и нарезала его крупными кусками. Мы так долго разговаривали, что у меня ноги затекли, а на улице стемнело.

– Тогда почему он прилетел на полдня из Берлина, неужто затем, чтобы целый день проторчать с вами в магазине?

– Ну, Карл ведь его двоюродный дядя… – парировала я, лишь бы возразить.

– Скажешь тоже! – Лилла прямо-таки подпрыгнула от негодования. – Вместо того чтобы провести время с родителями, сестрой, любимыми племянниками, друзьями в конце концов, он отпрашивается с дежурства, тратит кучу денег, чтобы на несколько часов прилететь к двоюродному дяде (тоже мне родня!) и бесплатно поработать в его магазине книг?

– Это все из-за меня? – ошеломленно спросила я.

– Да ты совсем, что ли, дуреха? – гневно воскликнула моя хозяйка, выразительно постучав себя пальцем по лбу, но на этот раз я не обиделась: в сердце опять поселилась робкая надежда.

– Это все из-за меня… – Я повторила фразу, веря ей все больше. – Всегда все было из-за меня! Он меня любит! Лилла, он ведь и в самом деле меня любит! – кричала я, игнорируя ее фырканье, и вдруг осознала: – Боже мой, ну и дров я наломала! Мне нужно срочно возвращаться домой! Нужно узнать расписание автобусов!

Я вихрем ворвалась в свою комнату, вытащила из рюкзака маленькую сумочку с деньгами и паспортом, выбежала прочь, но на полпути к входной двери вернулась, крепко обняла самодовольно ухмыляющуюся тетушку и чмокнула ее в щеку, а потом наконец выскочила на улицу.

* * *

Погода по-прежнему не баловала прохладой: воздух был густым и горячим, словно парное молоко. К ночи духота не только не спала, но, казалось, наоборот, усилилась. Я пару мгновений постояла на неосвещенной улице, чтобы глаза привыкли к темноте, потом определила направление и быстрым шагом двинулась к автобусной станции. От скорости, жары, подъема и еще непонятно по каким причинам у меня жутко кололо в боку, ныли голени и немного кружилась голова, но я не снижала темпа, как будто это могло помочь мне поскорее все исправить. Вероятнее всего, сегодня рейсов до Тивата уже нет, но мне хотелось хотя бы начать планировать свое возвращение и разговор с Каспером. Я ни минуты не сомневалась, что ночью не усну: буду так и эдак прикидывать, что ему сказать, что спросить, как вообще начать разговор.

В голову пришло, что проще всего было бы позвонить прямо сейчас, и плевать на роуминг, но оказалось, что я оставила телефон на кухонном столе.

– Вот же дура! – вырвалось у меня.

Казалось, каждая секунда на счету.

К тому времени, как я дошла до вокзала, – а это совсем недалеко, учитывая размеры городка, – мои легкие уже разрывались. Я бросилась к окошку кассы, но, как я и предполагала, оно было закрыто. По расписанию последний автобус ушел еще два часа назад. Ближайший рейс будет лишь завтра в шесть утра. Правда, только что появился какой-то запоздалый автобус, наверное, дополнительный рейс. Я подбежала к нему: нужно узнать, где у этого автобуса парк, возможно, как раз в Тивате и я смогу напроситься к ним. Я не думала о том, что буду делать дальше, как доберусь до Берлина и где буду искать Каспера. Я даже не думала о том, что все вещи и даже телефон оставила у своей хозяйки. Это не важно! Потом, все потом. Мне нужно с ним поговорить.

Смутно помнилось, что как раз завтра у него окончательный экзамен, значит, я смогу подкараулить его возле университета. Лишь бы успеть!

Я подождала, пока из автобуса выйдут немногочисленные пассажиры, которые, как всегда, двигались отвратительно медленно: их багаж застревал в проходах, а дети ныли и никак не желали покидать салон. Как только в пассажиропотоке образовалась брешь, я бросилась в нее и столкнулась с каким-то парнем в дурацкой футболке с Бэтменом.

– Китти! – выдохнул кто-то до боли знакомым голосом.

 

И кто бы это мог быть?

Я подняла глаза: это был Каспер. Коленки сразу подкосились, но тут рыжик опомнился и сразу же заключил меня в объятия. Представляете себе липкие мокрые объятия двух измученных жарой людей – при этом один два часа ехал в раскаленном автобусе, а вторая целый день слонялась по самому солнцепеку? Ну, так себе удовольствие. Но это не имело значения: мой Каспер был здесь, и теперь это действительно был «мой Каспер» – если только я не опоздала.

– Каспер, что ты здесь де… – просипела я ему в грудь, неудобно вывернув шею. Рыжик отлип от меня – в буквальном смысле – и гневно перебил:

– Китти, ты с ума сошла – одна по каким-то темным пещерам бродить?

– Что?! – Чего-чего, а подобных упреков я от него уж точно не ожидала.

– Мало того что взбрыкнула, отключила все средства связи, уехала невесть куда, так еще и на приключения нарываешься? – Рыжик возмущенно, хотя и аккуратно потряхивал меня за плечи, как молодую грушку. С меня чуть листики не посыпались.

– Да я ничего такого не делала, откуда ты взял? – опешила я. – И вообще, откуда ты взялся?

– Да вот, приехал от глупостей тебя отговаривать! – фыркнул рыжик. – И почему ты гуляешь здесь одна посреди ночи?

– А с кем мне здесь гулять? – возмутилась я, моментально надувшись. – Что ты наезжаешь на меня? Приехал и наезжает! Я вообще-то собиралась к тебе в Берлин – мириться, а ты… Грубиян!

– Прости. – Каспер так же внезапно остыл, как и завелся, снова обнял меня, на этот раз уже не угрожая случайно свернуть мне шею. – Просто переживал. Ну вот, я здесь, давай мириться.

– Ну, это… – Я не думала, что мириться придется так скоро, и не отрепетировала свою речь. – Как бы… Прости меня, пожалуйста!

– За что? – поинтересовался он.

– Ну… я наговорила тебе всякого… Про Алицию, да и тебе досталось…

– Не бери в голову, чего только люди в сердцах не скажут! – отмахнулся Каспер, все так же не отпуская меня. – Я это и не воспринял всерьез.

– Как? – Я растерялась и опять нахмурилась. – А почему ты тогда сам сказал…

– Я повторил твои слова, которыми ты ответила той пожилой леди в магазине, – пояснил он. – Вот здесь я виноват, прости, это было низко. Месть какая-то… Я тогда это услышал, и меня это порядком зацепило, если честно… Сам-то я представил тебя этой леди как свою возлюбленную, а для тебя это, оказывается, «вообще»…

– Как… Ничего не… Что… – Я разрывалась между желанием перевести тему на «возлюбленную» и стремлением объяснить свою фразу. Победило почему-то второе. – И совсем не «вообще»! Просто… просто я не знала, как ты ко мне относишься!

– Китти, ты не знаешь, как я к тебе отношусь?

– Ну, не то чтобы… – Я начала юлить и мямлить. Мне было ужасно неловко за то, что я в нем вообще сомневалась. Особенно меня это угнетало после вразумляющей беседы с Лилла.

– Я тебя люблю, – спокойно сказал Каспер, придерживая меня за плечи и глядя прямо в глаза. – Так понятнее?

* * *

– Кас, как ты меня нашел? – поинтересовалась я, уже когда мы шли от автостанции к моей хозяйке.

Хотя она и была категорически против «хахалей», я все-таки надеялась, что моему рыжику она выделит какой-нибудь ортопедический коврик у двери, не выгонит на улицу. Тем более что завтра мы с самого утра должны были уехать в Тиватский аэропорт, чтобы успеть на экзамен: я вызвалась лететь вместе с ним, ведь в Петроваце меня больше ничто не держало.

– Да Паоло позвонил и принялся меня ругать, – спокойно пояснил рыжик.

– Что? Как это? – не поняла я.

– Ну, мы повздорили, к тебе нельзя было дозвониться… Я подумал: ничего, отойдешь немного и выйдешь на связь. Но через пару дней от тебя все никаких вестей не было, я стал волноваться. Надеялся, что ты все-таки к дяде уехала. Позвонил Стефану на домашний – помнишь, ты сама мне номер дала? – а тебя нет, все в панике. Вот тут уж я не на шутку перепугался. Кто тебя знает, что ты на эмоциях учудить можешь? Звоню Мороцким, а они на меня почему-то злы, представляешь? На любимого племянника! Карина даже обозвала меня олухом и вертопрахом! Никогда не слышал от нее таких оскорблений. Карл тоже, он вообще в боевом режиме «защита девочки» не знает жалости. Наслушался, короче говоря… «Уморил девчонку! Довел! Опять куда-то сбежала!» – Каспер с усмешкой покачал головой.

– Ого, – присвистнула я: не ожидала, что мой детский побег вызовет такую бурю. – Но мама мне ничего такого не сказала, когда я ей звонила! И дядя тоже!

– А она и не знала. Стефан сам позвонил Паоло, но просил пока ничего Соне не говорить, чтоб не волновалась раньше времени. Мы были уверены, что ты найдешься, но нервы ты нам, конечно, пощекотала.

– Уф, – вздохнула я, – об этом я совсем не подумала…

– Больше так не делай, – попросил Каспер и шутливо (а может, и нет) пригрозил: – Не то мне придется запереть тебя в клинике, чтобы круглосуточно за тобой следить!

– И что было дальше? – Я подергала его за руку, не позволяя сменить тему.

– Вчера вечером мне позвонил злющий Паоло и буквально накричал на меня за то, что я чем-то тебя обидел. Он не знал, чем именно, но обещал в любом случае открутить мне голову.

– Это Паоло-то? Кричал? Угрожал? Он же добрейшей души человек!

– Не знаю, звучало это весьма убедительно. Видимо, он лишь частично слышал твой разговор с мамой, понял только, что ты в Петроваце, живешь в домике у какой-то знаменитой швеи со знаменитыми гранатовыми деревьями во дворе и гуляешь в одиночестве по каким-то темным и страшным пещерам. Я всем святым клялся, что знать ничего об этом не знаю, вроде бы ничего такого ужасного между нами не произошло, немного не поняли друг друга. Обещал найти тебя и убедить не делать глупостей. Вот, прилетел, как только смог…

– И как же ты собирался меня найти, без адреса-то?

– А как ты собиралась найти меня в Берлине, не зная даже фамилии? – хитро прищурился рыжий лис.

– Ну, я не то чтобы прямо собиралась… Просто подумала: а вдруг? Разное же случается. – Я пожала плечами. – Но мне повезло, а ты как хотел меня искать здесь среди ночи? При том, что завтра утром у тебя обратный рейс?

– Что ж, я все чуть получше продумал. – Кас самодовольно подчеркнул это «я». – Сначала собирался расспросить местных жителей насчет швеи. Вряд ли здесь их так уж много. А потом решил пойти в полицию и солгать, что ты моя жена и незаконно прячешь от меня наших детей!

– Что-о? Ты с ума сошел? – У меня прямо-таки глаза на лоб полезли. – Лгать полиции? А вдруг тебя арестовали бы? Или сказали бы, что по таким делам в суд нужно обращаться, а не самому решать…

– Китти, ты меня недооцениваешь…

Я посмотрела на него: да, этот жулик везде выкрутится. До чего же хорош!

– Кас, прости, что я не доверяла тебе! – Я вдруг вспомнила о своей оплошности. – Ты на самом деле столько раз показывал мне свое отношение, так заботился, стольким жертвовал, лишь бы почаще видеться… А меня на Алиции заклинило…

– Ну… Я тоже дал маху: нужно было с тобой поговорить, – повинился без пяти минут доктор. – Но я откладывал все объяснения до переезда в Брюгге. Просто ты порой так пугалась моих ухаживаний, что я старался быть деликатнее. Чтобы не оттолкнуть тебя раньше времени, так сказать.

– «Раньше времени»? – передразнила я. – А потом можно, что ли?

– Ну а в Брюгге ты уже никуда от меня не денешься, – невозмутимо заметил Каспер. – В крайнем случае я еще раз пролью на тебя кофе.

Я сделала вид, что возмутилась его самомнением, но на самом деле мне было ужасно приятно. Приятно знать, что он так решительно настроен, приятно, что он гораздо спокойнее и сдержаннее меня, что не принял мою истерику слишком близко к сердцу, что так легко простил, что так любит… Сама я в своих чувствах металась из крайности в крайность, сомневалась, злилась, страдала – и на это уходили все мои силы. А Каспер был спокоен и уверен, что все перетрется, решится, преодолеется. И в этом заключалась огромная надежда для меня. Надежда, что он не позволит мне все испортить. По крайней мере, не сразу.

– Кас… – робко перешла я к больной теме. – Так а что там все-таки с Алицией? Объясни мне… Ты же видишь, что я начинаю сама додумывать и ничем хорошим это не заканчивается…

– Об Алиции тебе вообще не стоит беспокоиться! – с улыбкой махнул рукой рыжик. – Она твоя заядлая фанатка!

– Как это? – Звучало слишком уж сомнительно.

– Так и есть. Я ей много о тебе рассказывал, а она смеялась и поддразнивала, что поделом мне. Мол, она будет счастлива познакомиться с девушкой, которая способна вывернуть мне всю душу наизнанку. По ее мнению, мне такая и нужна: неспокойная и переменчивая, словно море. Чтобы не расслаблялся. Вообще-то, она бывает довольно жестокой… – задумчиво произнес он.

– А ты что? – взволнованно спросила я.

– А я… А я что? – развел руками рыжик. – Будто у меня есть выбор. Уж какая есть. Море так море. Плаваю я вроде неплохо…

– Прямо-таки, бедненький, нету тебя выбора… – Мне вообще-то хотелось услышать, что я особенная и распрекрасная и вообще свет на мне клином сошелся, а тут оказывается, что у него просто нет выбора.

– Китти, – хитро улыбнулся Каспер, и я поняла, что он просто дразнит меня, – ты совсем, ну просто катастрофически не разбираешься в мужчинах!

* * *

Кто-то скажет, что все у нас с Каспером как-то слишком уж гладко складывается. И любовь, и взаимность, и перспективы светлого будущего. А я вам вот что отвечу: отношения, которые потребовали вмешательства каталонского балета, бельгийской аристократии и немецкой психиатрии, простыми уж точно не назовешь!

– Что меня порядком напрягает в этой ситуации, так это то, что меня, практически тридцатилетнюю тетку, буквально со всех сторон контролируют родственники и знакомые! – недовольно заметила я, когда мы уже сидели на кухне у Лилла и уплетали ее восхитительное овощное рагу с нутом, картофелем, баклажанами, помидорами и чесноком.

Касперу посчастливилось: и ортопедический коврик, и ночевку на клумбе под пальмами пришлось перенести на потом. Лилла несколько минут пристально изучала рыжика и задала ему несколько вопросов на немецком, которые он мне впоследствии категорически отказался перевести. После этого она смилостивилась и разрешила временно бездомному студенту расположиться в прихожей на диване. Диван был довольно-таки куцым: на нем у Каспера помещались либо ноги, либо голова, но никак не то и другое одновременно. Однако рыжик был всем доволен, горячо благодарил за возможность спать в доме с кондиционером, а не в кипящем пекле на улице и вообще заявлял, что это только его вина, что он вырос таким дылдой.

– Во-первых, – тоном продвинутого зануды завел волынку дылда, – тебе осенью только двадцать восемь исполнится, не перевирай. Во-вторых, они не контролируют, а волнуются!

– Каспер, но я же не маленькая, зачем устраивать светопреставление, если мне вдруг вздумалось отдохнуть в одиночестве?

– Если бы тебе просто захотелось отдохнуть в одиночестве, то, уверяю, никто бы и слова поперек не сказал. Но ты поступила именно как маленькая – просто сбежала, спряталась и обиделась на весь белый свет! – поучал меня он. – А учитывая твои былые заслуги на ниве самоуничтожения, нет ничего странного, что близкие люди за тебя переживают! Они ведь тебя любят, козу упрямую!

Хм, уже второй раз за день меня называют козой, и начинает казаться, что в этом сравнении есть доля правды…

– Но ничего… – продолжал рыжик, целеустремленно накалывая на вилку ускользающий нут. – Вот когда я перееду в Брюгге, уж я за тобой пригляжу! Смотри мне, у Штайнера много пустующих палат, а я твердо намерен злоупотребить своими служебными полномочиями, если ты опять начнешь дурить.

– Бе-бе-бе, – мрачно передразнила я. – Хороша любовь, с такими-то угрозами…

– Суровая, но справедливая, – поучительно заметил он, собрал посуду, вымыл ее до такого скрипа, что я даже услышала довольный хмык Лилла, подшивающей свадебное платье в своей комнате, затем скомандовал: – Так, объявляю в лагере отбой. Подъем завтра, точнее, уже сегодня в пять утра.

Я не стала пререкаться: и так уже последние полчаса остервенело терла глаза от усталости. Я удалилась в свою комнату, переоделась в любимую пижаму, так и сяк поворочалась в постели, но сон все не приходил. Слишком уж хороша была реальность. Вместо того чтобы думать, как мне придется привыкать к жизни без Каспера, как было всего пару дней назад, я могла помечтать о том, какой же будет моя жизнь с ним. Вечерние и ночные прогулки по всему Брюгге – потому что в сутках слишком мало часов, чтобы наговориться. Завтраки у Оливии, обеды у Микеле, ужины у Мороцких. Много ужинов у Мороцких. Возможно, Карл нас даже как-нибудь возьмет с собой на охоту за книгами. И я наконец смогу увидеть местную психушку! Возможно, мое воодушевление по этому поводу настораживает, но там такие красивые здания! Нужно это видеть! Будем кататься на велосипедах, на лодке по каналу, на лошадях по полям. Я обязательно найду лошадей и соответствующее поле, чтоб покататься! Будем сидеть допоздна в магазине, читать книги и пить чай с миндальными меренгами Оливии. Я буду приносить ему на работу пирожки с малиной…

– Каспер, – прошептала я в розетку возле изголовья кровати, вспомнив о еще одном нерешенном вопросе.

– М-м-м? – сонно промурлыкал рыжик, почему-то не удивляясь источнику голоса.

– А мы… – Я собиралась с духом. – А мы же теперь как бы встречаемся, да? Это я так спрашиваю, на всякий случай. Чтоб уж наверняка…

С другой стороны розетки молчали. Воздержавшись от порыва потыкать туда чем-нибудь для получения сколь-нибудь ясного ответа (ясность мне в этом случае, конечно, светила, но совсем не та, которой хотелось), я настроилась на ожидание. Из розетки послышался тихий смешок:

– Это настолько оригинально, что я не мог себе представить подобное даже в самых безумных фантазиях! Да, Китти, мы определенно встречаемся. Еще с зимы. Но я рад, что ты наконец признала это вслух. – И, пока я пыталась определить, как отношусь к подобному тону, он ехидно добавил: – Чтобы уж наверняка.

* * *

Оказывается, в Тиват можно было добраться на такси. Дорого, но не так чтобы совсем неподъемно. А я-то все утро прыгала по домику Лилла, подгоняя Каспера, удивляясь его ленивой безмятежности. Уезжать без завтрака рыжик наотрез отказался, и, пока я в дикой спешке нарезала кривыми ломтями мясо и сыр, пока паковала бутерброды, пока, обжигаясь и чертыхаясь, заливала нам кофе в термокружки, он спокойно проследовал в ванную мыть голову. Я взвыла и разразилась возмущенной речью, на что услышала: «Китти, не суетись, возьмем такси возле рынка».

– А почему я тогда здесь бегаю как угорелая?

– Откуда мне знать? Я подумал, ты всегда такая по утрам… – послышался невозмутимый голос из-за двери ванной. – Времени еще полно. Хочешь, я нажарю гренков, когда выйду?

Сдержав еще один гневный комментарий, я вышла на улицу, дабы немного успокоить нервы путем созерцания прекрасных цветочных композиций Лилла. Они и вправду немного меня успокоили: я решила, что экзамен все-таки будет у Каспера и на кону стоит именно его карьера, а у меня вообще-то отпуск, мне спешить некуда. Я достала фотоаппарат и принялась бегать за шмелем, пытаясь поймать в кадр его толстенькое пушистое брюшко. Прошло, наверное, всего минут пять или десять, как Каспер вышел в полной готовности, с потемневшими от воды кудряшками, неспешно прихлебывая кофе из термокружки и ведя ненавязчивую светскую беседу с Лилла.

Время, казалось, работало на него: при всей его неторопливости мы не только успели на рейс, но еще и минут двадцать ждали, когда нас пустят на посадку. Для меня это почти равнялось опозданию, а Каспер еще успел выстоять очередь в каком-то магазинчике и презентовать мне огромную шоколадку с соленой карамелью, причем буквально за миг до того, как нас пропустили на летное поле.

– Каспер, мне кажется, я беспокоюсь из-за твоего экзамена больше тебя самого! – воскликнула я, отчаявшись понять его особые взаимоотношения с временем.

– Мне тоже так почему-то кажется, – ответил рыжик, засовывая свой рюкзак на полку и усаживаясь рядом. – Только ты это совершенно напрасно: поверь, я хорошо подготовился. Да и приедем мы туда заранее, еще целый час будем болтаться по университету.

– Ну, может, ты еще со своими успеешь пообщаться, повторите материал? – предположила я.

– Китти, если я за столько лет все еще не выучил материал, то лишний час не поможет. Только зря будем трястись под дверью и заражать друг друга волнением. Не люблю таких ожиданий. Хочешь шоколадку?

– Помнится, – сказала я, отламывая треугольник «Тоблерона», – когда-то ты все-таки приехал на одну встречу гораздо раньше и настроился на длительное ожидание.

– То было не ожидание, – улыбнулся Кас, поудобнее устраиваясь в кресле и закрывая глаза, – то было предвкушение.

Ну вот что ему сказать?

Как только самолет взлетел, студент сразу же преспокойно уснул, а я то выглядывала в окошко, наблюдая, как пробегают внизу горы, то любовалась спящим Каспером, пересчитывая его веснушки. Волосы его уже подсохли и пахли моим абрикосовым шампунем, который я так и забыла в ванной у Лилла, а кудряшки опять заблестели медью. Чувствую, мне столько еще предстоит о нем узнать, к стольким вещам приноровиться. Ссориться будем, наверное. Да что там, наверняка! Бедный Каспер, как бы не пожалел он о своем выборе…

От этой мысли я тяжело вздохнула, а рыжик, не открывая глаз, сунул мне в руки шоколад.

 

Конец

Оливия декорировала свой очередной грушевый шедевр, а я, изгибаясь под самыми невероятными углами, мыла ее витрину для выпечки. Изнутри, снаружи – везде, даже некоторые детали отвинчивала, чтобы уж наверняка ничего не пропустить.

Я пришла в ее кафе с самого утра и потребовала для себя самой грязной и трудоемкой работы: от длительного пребывания дома в одиночестве мне потихоньку сносило кукушечку. Там висело мое великолепное свадебное платье в горошек, сшитое, конечно же, Лилла, но от близкого соседства с ним мне становилось слишком волнительно, а все возможные и невозможные дела в магазине я уже переделала несколько раз.

В преддверии свадьбы любимого племянника Карина превратилась в ласкового тирана: полностью оттеснила меня от организации мероприятия и постоянно норовила отправить на какие-нибудь массажи и спа-процедуры, так что при виде приветливых девиц в форменных халатиках у меня уже начинал дергаться глаз. Хотелось чего-то менее изысканного, поэтому я и сдалась в рабство Оливии.

Подруга вначале возмущалась: «Что Каспер скажет, если я заставлю его невесту накануне свадьбы драить кухню?», но быстро смекнула выгоду от старательной и бесплатной рабочей силы и с удовольствием выдала мне тряпку и перчатки. Я вздохнула с облегчением и принялась за что-то предельно понятное.

У Оливии зазвонил мобильный, она подняла трубку, сказала пару фраз, потом крикнула мне через все кафе:

– Китти, это Каспер, он сердится, что ты отключила телефон!

– Но я не отключала, наверное, батарея села… – возразила я, проверяя мобильный, однако он выскользнул у меня из рук и булькнул в ведро с грязной водой. – Ну вот, теперь он точно отключился! Возможно, уже навсегда…

– Каспер, Китти утопила телефон в ведре… – проинформировала Оливия трубку. – Нет, случайно, я свидетель. Нет, она мне здесь помогает. Нет, сама напросилась. Каспер, вот приезжай и забери ее отсюда, раскомандовался!

– Эй, что вы там ругаетесь! – вмешалась я, лежа на краю холодильного отделения, придавленная тяжелой стеклянной дверцей, которая не желала фиксироваться в открытом положении. – Скажите и мне, я тоже хочу!

Оливия включила громкую связь, и из динамика послышался недовольный голос Каспера, обычно спокойного, как удав, а сейчас уже несколько раздраженного:

– Китти, ты что опять творишь? Стоило на минуту отвернуться, ты опять куда-то сбежала!

– Ничего подобного! – возмутилась я от такой несправедливости: действительно ведь не сбегала. На этот раз. – Просто телефон сел, подумаешь! Это ты уже сам себя накрутил! Не думала, кстати, что ты на это в принципе способен…

Каспер фыркнул, застигнутый врасплох (Ха! Как там Алиция говорила – «всю душу наизнанку»?), и я буквально почувствовала, как он мысленно считает до десяти, чтобы успокоиться. Как же! Великий психиатр, доктор и вообще железобетонный мужчина – и вдруг боится, что невеста сбежит в последний момент!

– Хорошо, ты права, прости, я перегнул, – обреченно согласился рыжик все тем же недовольным тоном, но я решила не придираться. – Просто я волнуюсь…

– И не надейся, – хихикнула я в трубку, которую Оливия принесла и сунула мне под нос. – Тебя уже от свадьбы ничего не спасет! Сам выбрал, сам теперь и майся, я не намерена облегчать твою участь!

– Вот же негодница! – опять фыркнул жених, но я по голосу слышала, что он улыбается. – Я с заправки звоню, мы уже едем, часа через четыре будем в Брюгге…

Семейство Каспера решило посетить торжественное событие в полном составе: родители, Кассандра, Сальваторе и непоседливые близнецы, перспектива встречи с которыми вызывала у меня одновременно умиленную нежность и тихий ужас, – разнесут ведь все декорации в пух и прах, чертенята этакие! Разномастную компанию пришлось разместить по двум машинам, но зато Каспер смог немного отвлечься от предсвадебной нервотрепки и сосредоточиться на дороге. Тоже, кстати, нашел себе простое занятие, а меня еще обвиняет!

Карьера моего суженого при клинике Штайнера за год продвинулась так, как нельзя было и надеяться: буквально через шесть-семь месяцев после сдачи экзаменов (весьма успешной, кстати) и начала работы его перевели из интернатуры в штат и наделили солидным куском ответственности. Судачили, будто Штайнер готовил из молодого немецкого специалиста себе замену. Я немного переживала, как бы он не пожалел о том, что оставил практику в одной из крупнейших клиник Германии и переехал в небольшой городишко ради отношений со мной, но рыжик заявил, что это нарочно: теперь я у него в долгу и просто обязана выйти за него замуж. И если вы думаете, что я хоть секунду колебалась, то вы однозначно сумасшедшие и мы вас ждем в нашей клинике!

Заверив будущего супруга в бездонной и преданной любви, я прервала звонок, попросила Оливию выпустить меня из-под дверцы и направилась к санузлу – вылавливать свой телефон и менять воду в ведре. Суицидально настроенный девайс я обернула пучком бумажных полотенец и оставила на столике, подальше от других соблазнов, затем выплеснула грязную воду, сполоснула ведро, налила свежую порцию воды и добавила в нее моющее средство. Поставив ведро на пол, я сладко потянулась, хрустнув уставшей спиной, и увидела свое отражение в зеркале. Пожалуй, никогда я еще себе так не нравилась: блестящие счастливые глаза, слегка загорелая кожа, небольшой румянец после физических упражнений и крайне стильный кособокий хвостик, подвязанный разрезанной медицинской перчаткой за неимением другой резинки.

Я вернулась в основной зал и с удовлетворением оценила проделанную работу. Жизнь хороша просто до неприличия! Мне срочно нужна еще одна грязная витрина!

P.S.: Ах да, герань все-таки выжила! И даже картошка выросла!