Лушка заглянула в кабинет и, отойдя от двери, перекрестилась. С нами крестная сила, что еще будет дальше!..

По просьбе барыни и кондитера Воробьева, к которому она испытывала бурную страсть, Лушка решилась дослужить у Захаровых: быть при квартире и наблюдать за барином. Но каждый раз, заглядывая к нему, она пугалась не на шутку и успокаивала себя только тем, что шла к барынину комоду, шкафам или буфету и выбирала вещь позанятнее для своего будущего очага, у которого она приютится вскоре с Воробьевым.

Вначале Захаров поражал ее своей неподвижностью. Он лежал на диване, как чурбан, не поворачиваясь даже, и, если бы не глубокие вздохи, Лушка приняла бы его за мертвого.

А потом он насмерть напугал ее. Вот уже почти сутки он бегает как полоумный по комнате, говорит сам с собою, машет руками, грозит кому-то. И не приведи Бог, увидит Лушку, что притаилась за дверью, — конец ей! Лушка крестилась, дрожала и потом как ошалелая бежала в барынину комнату, но через несколько минут любопытство пересиливало страх, и она снова кралась к кабинету.

— Пес, развратник! — исступленно хрипел Захаров и взмахивал своей огромною рукою. — Я не могу простить! Не могу! Кайся!

Он буянил с самого вечера. Лушка увязала изрядный узел, сходила к полковнице и там донесла обо всем своей барыне, снесла узел к кондитеру, вернулась — а он все бегал по комнате и исступленно махал руками.

Но когда на другое утро Лушка увидала его, сидящего у стола и торопливо перебирающего бумаги, сердце ее наполнилось небывалым ужасом.

"Не иначе как перед смертью", — подумала она, взглянув на клочки бумаг, как снег устилавшие пол комнаты. Но скоро она забыла свой страх, увлеченная переборкою барыниных вещей. Держа в руках сорочку с хитрой кокеткою, она собиралась присоединить ее к небольшой кучке отложенных вещей, когда вдруг услышала над собою хриплый голос:

— Слушай!

— Ай! — взвизгнула Лушка и присела на пол. Над нею стоял Захаров; глаза его смотрели куда-то вдаль, как-то странно разбегаясь и снова устанавливаясь в одну точку; сам он словно к чему-то прислушивался и в то же время, не замечая Лушку, говорил ей хриплым шепотом:

— Иди и скажи своей гадине, что все!.. Я решил. Мой суд — и надо мной суд. Я не вернусь сюда больше, а она пусть здесь. Все ее! Я не страшный теперь… Скажи — иду!..

Лушка очнулась от страха, подняла голову и увидела выходящего на улицу барина. Она быстро поднялась и выглянула за ним вслед. Он шел низко опустив голову, о чем-то рассуждая с собою, потому что махал руками.

— Топиться, вот тебе крест, топиться! — решила Лушка и, бросившись в комнаты, начала брать все, что попало под руку, и торопливо увязывать в узел…

. .

Правительственная машина была запущена в ход. Важные чиновники сидели в своих кабинетах, важно курили папиросы и, судя по неподвижности их тел, вероятно, думали о важных делах; менее важные чиновники собирались кучками, как мухи на сахар, и передавали впечатления от вчерашнего дня; мелкая сошка быстро и неутомимо скрипела перьями, составляя отношения, перебеляя доклады и исписывая ворохи бумаги; а в приемной, изнывая от жары и томления, сидели просители, едва слышным шепотом нарушая торжественную тишину пустынной комнаты, в дверях которой стоял апатичный курьер, лениво позевывая и презрительно, нехотя отвечая на вопросы просителей.

В большой, высокой комнате со стенами, окрашенными масляной краской, за огромным письменным столом сидел Сергей Герасимович Казаринов, а невдалеке от него, за меньшим столом, — его письмоводитель и помощник Алексей Дмитриевич Лапа.

Вот уже неделя, как они все свое время проводили в поисках истины, а попутно и убийцы Дерунова. Лапа только что окончил сонным голосом чтение последних снятых показаний; Казаринов протер очки, зацепил их снова за уши и встал из-за стола, извиваясь своим тонким станом.

— И все-таки нет ничего ясного! Показания вдовы убитого, его зятя, прислуги, сослуживцев и — никакого света! Что вы ни говорите, мой прием вернее, не спорьте! (Лапа и не думал спорить, сонно качая головою над бумагами.) Всех по очереди! Убийца Яков Долинин, не качайте головою, я знаю, что не он! Но для начала я подозреваю его, спрашиваю и выясняю истину; далее — Весенин, прислуга, Николай Долинин и Грузов. О, за этого еще надо приняться! — он прошел по комнате и спросил: — Кого сегодня еще вызывали?

— Ивана Кочетова, — ответил Лапа и пояснил: — Лакей Дерунова, угрюмый парень, что вчера подавал нам завтрак.

— Ну, — следователь махнул рукою, — хоть и не спрашивай!

Он обошел стол, сел на место и тяжело вздохнул:

— А председатель торопит, прокурор тоже. Вы того дурака видели, Алексей Дмитриевич?

— А? Что? — проснулся Лапа.

— Зачем вы это всегда переспрашиваете? — раздражился следователь. — Силина, говорю, видели?

— Видел, — лениво ответил Лапа.

— Ну и что же сказали ему?

— Что все нити у вас в руках, что вы заняты установкою фактов — и тогда…

— Так, так, — закивал следователь, — отлично! Так пишут историю! — сказал он и позвонил. — Иван Кочетов здесь? — спросил он сторожа.

— Полчаса уже сидит.

— Веди его!

В комнате появился Иван; он был одет франтовато в парусиновую тройку; цепь с брелоками висела на его жилете, и среди брелоков выделялся огромный костяной череп.

Он угрюмо поклонился и остановился в выжидательной позе, отставив ногу и слегка наклонив голову.

— Подойдите ближе! — сказал Казаринов. Иван нехотя сделал два шага. — Вы Иван Кочетов?

— Я самый!

— Сколько вам лет?

— Двадцать восемь!

— Вы давно служите у Деруновых?

— Десять лет, еще барин поженившись не были.

— Ну-с, отлично! Теперь что вы можете сказать про своего покойного барина? Охарактеризовать его? Что, он добрый был барин, ласковый? — Казаринов поправил на носу очки с синими стеклами.

Тот помялся, потом решительно шагнул к столу, заложив руки за спину, и сказал:

— Хочу одно заявить, что убийца мне доподлинно известен!

Даже Лапа поднял голову и взглянул на Ивана, а Казаринов откинулся к спинке кресла от неожиданности и некоторое время смотрел растерянно. Но следователь не должен ничему удивляться, и Казаринов поспешил принять невозмутимый вид.

— Вы знаете убийцу? — сказал он. — Кто же это?

Иван переступил с ноги на ногу.

— А не кто другой, как господин Долинин Николай Петрович! Потому как они…

Казаринов выразительно взглянул на Лапу, но Лапа сидел опустив глаза; Казаринов кивнул Ивану, и тот, откашлявшись, продолжал:

— Потому нам доподлинно известно, что они, Николай Петрович, допрежь нашего барина любили нашу барыню, а она их. И как они вернулись, то очень серчали. И потом, как наш барин узнал про нашу барыню, то сейчас велел нашей барыне, чтобы им отказ, значит, от дому. Я и письмо носил.

— То есть Дерунов отказал от дому Долинину?

— Так точно, я и письмо носил!

— Ну-с, и потом…

— И сейчас на другой день Николай Петрович к нам не в себе прибежали; барина дома не было, они к барыне и там очень кричали, а потом назад в забытьи…

— Что значит — в забытьи?..

— Вне себя, — пояснил Иван, — бегут это, руками машут и без шляпы по солнцу. Я им вслед смотрю, а они с нашим барином встретились и кулаком на него…

Иван замолчал.

— Ну? — спросил следователь.

— А вечером барина и убили…

Следователь нахмурился.

— Почему же вы думаете, что это он?

— Кто же еще? Я наверное могу сказать, что они. Потому ненависть и, опять, по любви…

— Ну, а знать-то вы ничего больше не знаете?

Иван обиделся.

— За руки нашего барина не держал, когда они его убивали, — ответил он, — чего еще надо! Я сказал, чтобы, значит, совесть очистить, а там ваше дело.

Он сделал движение, собираясь уйти.

— Подождите в коридоре немного. Я вас еще спрошу, — сказал следователь и позвонил.

Иван развязно поклонился и вышел.

— Ну, Алексей Дмитриевич, что вы скажете? Есть основания? — произнес следователь, обращаясь к Лапе.

— А? Что?

— Я говорю, недаром я подозревал этого столичного франта?

— Врет все, — сказал Лапа.

Казаринов откинулся к спинке стула.

— Позвольте, к чему это вранье? Какая выгода?

— Не знаю…

Следователь пожал плечами. В дверь заглянул сторож.

— Чего тебе?

— Господин какой-то, — сказал сторож, — желает видеть. Говорит, очень нужно.

— Что ему? Как фамилия? — недовольно спросил следователь.

— Вот дал, — сторож подал следователю карточку.

— Захаров, — прочел следователь и вопросительно взглянул на Лапу. Услышав фамилию, Лапа моментально проснулся.

— Примите! — сказал он торопливо. Следователь с удивлением взглянул на своего письмоводителя.

— Проси! — приказал он сторожу.

Сторож скрылся, и на его место явился Захаров. Измученное лицо его с темными кругами под глазами было серьезно и покойно. Он приветственно кивнул головою и, подойдя к столу Казаринова, спросил его:

— Вы следователь, который занят убийством Дерунова?

Казаринов пытливо глядел на него и молча кивнул в ответ.

— Тогда арестуйте меня. Я убийца! — выпалил Захаров и, опустившись на стул, стал вытирать вдруг вспотевшее лицо.

Лапа, словно в ответ на свои мысли, несколько раз покачал головою, а Казаринов сперва выпрямился, потом согнулся, словно на пружинной спирали, потом стал в смущении протирать стекла и, наконец, сказал растерянно:

— Как же… вы?..

— Я ходил в полицию, да пристава не было; я к вам, чтобы скорее, — ответил нехотя Захаров.

— Но как же это вы?

— Убил-то?.. Ручкой револьвера. В голову!

Захаров сделал жест. Следователь вздрогнул.

— В висок?

— В висок!

— Алексей Дмитриевич! — окликнул Казаринов, но Лапа уже быстро писал. Казаринов оправился. На лице его даже мелькнула улыбка, и, поправив очки, он очень вежливо предложил Захарову папиросу, сказал, что с его стороны очень благородно облегчить задачи правосудия, и стал предлагать вопросы. Захаров отвечал четко и ясно.

Он вышел из дому и взял револьвер с намерением убить Дерунова. Перед этим он очень волновался. Встретив Дерунова…

— Где?

— Где? Известно, на улице! — недовольный, что его перебили, ответил Захаров.

Следователь поспешил его задобрить.

— Простите! Совершенно верно! Вероятно, подле конторы нотариуса?

— Подле конторы, — ответил Захаров и продолжал свой рассказ. Он говорил плавно, без волнения, усталым голосом.

Встретив Дерунова, он затеял ссору и выстрелил в него. То есть хотел, но револьвер оказался без зарядов; тогда он ударил его. Раз, раз!

— Где же этот револьвер?

— Я его кинул в речку.

— Для чего же вы перенесли труп в палисадник?

Захаров помолчал, словно обдумывая.

— Так! — ответил он. — Перенес!

— Отлично! — сказал следователь, хотя никто бы другой не усмотрел в этом ничего даже просто хорошего. — Ну, а за что вы его?.. — и следователь сделал игривый жест, но тотчас в страхе съежился. Лицо Захарова вдруг исказилось ненавистью. Тяжелый кулак с грохотом опустился на стол, и он порывисто ответил:

— Никому нет до этого дела! Я знаю! Убил — и баста! Оживет, снова убью! Двадцать раз, сто раз убью!

— Так, так, извините! — закивал головою следователь. — Я для вас, собственно, а мне-то что?

— Мое дело! — успокоившись, повторил Захаров.

— Конечно, конечно! — следователь наклонился и стал быстро писать, после чего позвонил в приемную. — Позови того, Ивана Кочетова, — приказал он сторожу, подавая ему написанный лист, и переглянулся с Лапою.

Иван вошел и вопросительно воззрился на следователя.

— Ты что же, продолжаешь обвинять Долинина? — спросил следователь.

— Врет! — быстро сказал Захаров. Следователь махнул ему рукою, а Иван со злобою взглянул на него и, отвернувшись, ответил:

— Собственно, как я рассуждаю, беспременно они, потому что…

— А вот они сознались в убийстве, — сказал Казаринов, — ты их знаешь?

Иван в изумлении отступил. Взор его с полным немоумением устремился на Захарова, и он словно растерялся от неожиданности. Потом оправился.

— Не может быть, они это так, — сказал он твердо.

Захаров вскочил.

— Я, я! — закричал он, ударяя себя в грудь.

Лапа внимательно посмотрел на них обоих и снова погрузился в полусон.

— Их дело! — пожав плечами, ответил Иван.

— Ты их знаешь? — повторил Казаринов.

— Как же-с! — усмехнулся Иван. — Только барин с ними знаком не был.

Казаринов кивнул.

— Теперь можешь идти, но не уезжай из города, я тебя еще вызову! — сказал он.

Иван поклонился и вышел.

— Господин Захаров, я вас уж арестую! — ласково сказал следователь.

— Я знаю! — ответил Захаров. Казаринов позвонил:

— Готово?

— Шестнадцатый нумер — ответил сторож.

— Проводи господина Захарова!

Тот равнодушно повернулся и вышел в сопровождении сторожа.

— Вот это счастье! — Казаринов потер от удовольствия руки. — Пришел сам с повинной! Как вы думаете, из-за каких причин?

— Дерунов жил с его женою, — ответил Лапа.

— А-а! — протянул Казаринов и вздохнул: — Да, женщины! Всегда женщины! — правило Лекока — золотое правило!

Но Лапа, видимо, не разделял восторга Казаринова; перед уходом домой он долго рылся в архиве суда и достал оттуда тоненькое дело в синей обложке.

Придя домой, он облачился в халат и долго читал это маленькое дело, ухмылялся, качал головою и, вынув тетрадь, стал делать в ней выписки. Феня несколько раз заглядывала к нему и каждый раз уходила, надув губы. Наконец, не выдержав, она окликнула его.

— А? Что?

— Фу-ты! Вы и за работой спите, что ли? — рассердилась Феня. — Самовар подавать?

— Подай, радость моя, подай!

Она подошла к нему совсем близко.

— А правда, Алексей Димитриевич, что Александр Никитич в убивстве признался? — замирающим шепотом спросила она.

— Правда, красавица ты моя, правда! — ответил Лапа, не смотря на нее и старательно подчеркивая карандашом какую-то строчку.

Феня ойкнула и убежала из комнаты.

Минуту спустя ойкнула Луша, ойкали Захарова и почтенная ее матушка, а Лапа, на мгновенье прислушавшись к этому общему визгу, улыбнулся и снова углубился в интересовавшее его дело.

Феня подала самовар, заварила чай и налила ему стакан. Прихлебывая чай, Лапа отложил в сторону дело, но оно не покидало его головы, светилось в глазах, отражалось в таинственной улыбке, и когда он пил чай, то казалось, что и в чае есть это дело, в растворенном виде.