Был ранний вечерний час. Весенин, наработавшись за день, не торопясь ехал на беговых дрожках в усадьбу Можаевых, думая посидеть у них недолго и отправиться уже к себе на покой. За день он успел везде побывать и все осмотреть: был на сенокосе, на картофельном поле, на мельнице и лесопильне, виделся с подрядчиком, взявшим на себя кладку здания под завод. Ему ехать бы прямо к себе и залечь спать, но его тянуло к Можаевым, где после чая он послушает игру Веры, пожмет ее руку и услышит ее голос и смех.
Лошадь без вожжей шла привычной дорогой, лениво встряхивая головой и отмахиваясь хвостом от беспокойных оводов.
Вдали уже показалась усадьба. Лошадь осторожно стала спускаться по косогору, огибая речку, когда Весенина звонким голосом окликнула Вера. Он быстро натянул вожжи и обернулся. Вера поднималась к нему по берегу речки с мохнатым полотенцем и купальным чепцом в руке. Гладкое платье словно обливало ее стройную фигуру, соломенная шляпа с прямыми полями придавала ей мужской вид. Она поднималась легко и свободно, словно шла по ровному месту, и на ходу кричала: — Подвезите меня до дому, а то все купанье пропадет на этой жаре. Вы на Мальчике? Здравствуйте!
Она по-мужски встряхнула Весенину руку и села на дрожки спиною к нему.
— Только не гоните, а то я упаду. Ну, что нового?
Весенин тронул вожжами. Лошадь опять пошла ровным шагом.
— У нас новости обыкновенные. Скосили столько-то, завтра пойдем на Гусиный луг; дай Бог, чтобы ведро подержалось. Вот разве новость: у Теплых Ключей волк овцу зарезал! Ну, а у вас что?
— Скука! Смертельная скука, — ответила Вера, — весь день одна. Мама в город на примерку уехала, папа с утра в кабинете. В городе колонизация…
— Канализация, — поправил Весенин.
— Без вас знаю! Ну, а ему забота. Завтра едет туда. Силин, шут этот, вместе с мамашей уехал. "Такая, — говорит, — новость, и я не знаю".
— За что вы его браните? — с упреком сказал Весенин.
— Ах, не люблю я таких! Ничего не знает, обо всем судит и себя чуть не известным писателем числит, а сам о пьяных драках отчеты пишет. "Мой, — говорит, — слог сразу узнать можно. Вы читали. Я написал…" Не люблю, — ответила Вера.
— Можно и не любить. Шут-то зачем? Всякий по силам своим старается и промышляет о хлебе. А что Анна Ивановна?
— И не говорите! После обморока очнулась и замолчала. Смотреть страшно на нее. Вы ведь не верите, что он убийца? — вдруг спросила Вера и даже обернулась.
Весенин резко качнул головою.
— Ни минуты!
— Ну, вот! — обрадовалась Вера. — Я ей то же говорила. Она покачает головою и хрустнет пальцами. Вот подите! Он ведь хороший человек, честный? — опять спросила она.
— Безусловно, — ответил Весенин, — а что до хорошего, то я лично таких людей не люблю.
— Каких таких? Остановите лошадь, я боком сяду.
Весенин остановил. Вера пересела, и теперь он чувствовал у своей спины ее плечо, и ее дыхание касалось его уха.
— Ну, теперь говорите! Каких эта людей вы не любите.
— Неуравновешенных, — ответил Весенин, снова встряхивая вожжами, — нецельные они, безалаберные. У них чувства и желания на первом плане, и шут их знает, какое колено они выкинут!
— На то он и писатель, а не инженер, — возразила Вера, — вам все: "так как, так как, а затем: следовательно!"
— Непременно! — засмеялся Весенин. — Только вы напрасно сюда инженера вклеили. Просто рассудительный человек. Он может и писателем быть, и поэтом, и даже музыкантом, — но в жизни у него слово не расходится с делом и самое слово он почитает делом. А этот… Взять хоть бы его последний фельетон…
— Ах, я очень заинтересовалась им. У вас он есть?
— Есть-то есть, да его, ей-Богу, и читать не стоит. Чушь.
— Вы все-таки привезите его мне, — не сдавалась она и спросила: — А почему чушь? — Они въехали уже в усадьбу. — Ну, вы мне за чаем скажете! А теперь пустите. Спасибо! — она легко соскочила с дрожек и убежала.
Конюх взял лошадь. Весенин через сад направился к дому.
— Много наработали сегодня? — встретил его на балконе Можаев.
— Изрядно, завтра на Гусиный луг перейдем. А вы?
— Какой! Ничего не разберу. И городу взять на себя невыгодно, и сдать на подряд этому Плиссе опасно. А нынче же нужно решить так или иначе.
— Обяжите этого Плиссе. Всяких неустоек наворотите.
— А что взять с него? Шутите! Ну да справимся. А у вас как — покойно? Ознобов тих?
— Справимся! — засмеялся Весенин, и они вошли в столовую. Вера сидела уже за самоваром и пододвинула им налитые стаканы.
— Ну а теперь ваши разговоры прочь. И Федор Матвеевич объяснит мне, почему фельетон Долинина — чушь!
— Что это — лекция? — спросил, усмехаясь, Можаев.
— Да вот ваша девица про его фельетон услыхала и заинтересовалась, а я говорю ей, чушь. Теперь «почему» спрашивает.
— А! Ну, ну, валяйте!
Весенин обернулся к нему, потом к Вере и начал:
— Видите ли, он там новый мировой закон выдумал: возмездие! То есть что все дурное, содеянное на земле, на земле же и казнь свою претерпит. Это бы еще ничего, но дальше он уже запутался и дошел до того, что убийство есть акт какого-то там высшего правосудия, и самый убийца только бессознательно творит чужую волю и почти прямо намекает, что Дерунов понес казнь за свою греховную жизнь. Мысль есть, но он не продумал ее, не обосновал и нанес всякого вздора.
Можаев с усмешкою покачал головой, но лицо Веры осталось серьезно, и она с сомнением спросила:
— Почему же вздор? Изъявший меч от меча и погибнет!
— Как почему, милая! — ответил Можаев. — Тебя сбивает с толку этот мистический характер, а сущность его сводится в тому, что, собственно, нет преступления и преступника, потому что его рукою творится акт высшего правосудия. Прямая чушь! Прежде всего у нас большинство преступлений совершается из корыстных целей и много жертв бывали при жизни очень хорошими людьми. А по этой теории — "так им и надо"! Прямая чушь! — повторил горячо Можаев.
— Что странного тут, — заметил Весенин, — так это то, что я уверен, ему мелькнула эта мысль, он отдался ей, нагородил, успокоился и забыл. Это просто работа расстроенных нервов, а не ума и, может быть, потому-то и производит впечатление. Прочтешь раз — и покажется, словно бы и мысли есть; перечтешь — и одна чушь!
— Как и все фельетоны на отвлеченные темы, — добавил Можаев.
Но Вера, видимо, не согласилась с ними. Она перешла в гостиную, и оттуда послышались тихие аккорды.
— Мечтательница! — сказал с улыбкой Весенин. Можаев пожал плечами.
— Не пойму откуда. Мы ли с вами не старались сделать из нее трезвенную, а вот подите!
— Может быть, мы пересолили с вами, — предположил Весенин, подымаясь от стола. — Вера Сергеевна, прощайте! — крикнул он.
Она вышла к нему, и он с тревогою увидел, что она плакала. Лицо ее было грустно.
— С чего вы? — спросил он ее тихо.
— Я перестала понимать вас с папою, — ответила она так же тихо.
Весенин приостановился, недоумевая, но тотчас оправился.
— Пождите, договоримся! — ответил он весело. — А теперь до завтра!
— А со мною на неделю. Я в город, — сказал Можаев, — в случае чего — нарочного!
— Знаю, знаю, — ответил Весенин, спускаясь с балкона и выходя в темный сад.
Мимо него, как привидение, мелькнула фигура Анны Ивановны.
"Вот кто ее сбил", — подумал Весенин.
В ночной тишине глухо застучали подковы лошади о твердую, осевшуюся от зноя дорогу. Весенин выехал из ворот шагом и подогнал своего Мальчика. Дорога пролегала рощею. Старые березы и клены во все стороны тянули свои корявые ветки и в причудливом освещении луны казались старухами-нищенками в лохмотьях. Дорога, местами освещенная, местами исчезала в чаще, словно гигантская змея. Под неясным светом луны все выглядело фантастическим, странным: вон страшные гномы ведут свой хоровод, у них белые бороды и смешные колпаки, — но подъедешь ближе, и они снова обратятся в пни, поросшие седым мохом; вон русалка качается на ветвях дерева и расплетает зеленую косу, но это всего лишь сломленный сук березы со свесившейся вниз увядшей листвой; чьи-то шаги гудят по лесу, и под ними хрустят ветви; чу! кто-то стонет, вон леший залился страшным смехом, — но трезвый ум различит крик филина, прыжок внезапно проснувшегося зайца, отдаленный топот коней в ночном.
Не так ли и в жизни? Эти Долинины, — часть современной молодежи: смотрят на жизнь при призрачном освещении луны в таинственные ночные часы и вместо власти разума отдаются воображению. Не удивительно ли, что им видятся и причудливые образы, и таинственные знаки там, где все так ясно и просто, вокруг при трезвом свете сияющего дня…
Осознанное добро, ясное понимание цели, твердое следование по намеченному пути — все это относится на счет холодного расчета, сухого эгоизма, а метания из стороны в сторону, жалкие бессодержательные фразы, мистические фантомы увлекают сердца и умы…
— "Я перестала понимать вас…" — повторял вслух Весенин и невольно улыбнулся. — Поймешь, пойммешь! — весело усмехаясь, сказал он. — Уж наша размолвка поможет уразуметь тебе, где правда. Недаром же мы работали над твоей душою! — Он хлопнул вожжами, Мальчик прибавил шагу… Он выехал из рощи, и дорога пошла полем, освещенным яркою луною. Впереди показалась коляска запряженная тройкой.
— Сторонись, барыня едет! — сказал себе Весенин и своротил к краю дороги.
Когда коляска поравнялась с ним, из нее высунулась Елизавета Борисовна.
— Весенин, вы?
— К вашим услугам! Хорошо прокатились?
— Устала, смерть! В городе духота, истома. Никого нет, но все же я довольна. Долинина правда арестовали, но никто не верит в его виновность, кроме следователя! Прощайте!
Коляска покатилась. Весенин оглянулся ей вслед и подумал: "Вот трезвая, сильная натура, только сбитая с толку!"
— Ну, ну, Мальчик! — крикнул он.
В стороне виднелась мельница, подле нее ютился небольшой домик, окруженный садом, в нем и жил Весенин. Он постучал в ворота.
Почти тотчас высокий молодой работник распахнул их. Весенин сдал ему лошадь и вошел в дом.
Маленькая передняя, гостиная, соединенная со столовой, двери которой выходили в сад, кабинет и спальня составляли все его жилище.
Он прошел прямо в спальню и быстро разделся.
— Простоквашу подала, барин! — раздался за дверью голос Ефимьи, женщины, служащей у Весенина.
— Спасибо, Ефимьюшка! — ответил он. — Ешь с Елизаром на здоровье, а я спать буду.
— Али умаялся больно?..
— Смерть как!
— Ну спи! Господь с тобою!
Весенин слышал, как она хлопотала в столовой, вероятно убирая посуду, потом услыхал осторожный шепот работника — и погрузился в крепкий сон наработавшегося человека.
Небо очистилось, и яркий свет луны заливал кругом все окрестности и творил чудеса: воду реки он обратил в расплавленное серебро, темноту ночи перерезал зелеными полутенями, оживил каждый куст, дерево, и цветы, очарованные этим светом, изливали одуряющий аромат. Душный воздух не колыхался; кругом все спало, и торжественная тишина ночи, озаренной луной, распаляла молодые мечты и будила неясные желания.
Вера сидела у раскрытого окна, и на душе ее было и тоскливо, и сладко: ей хотелось что-нибудь любить бесконечно, с чем-нибудь слиться душою, молиться и плакать.
Она сидела у окна без кофты, на открытые грудь и плечи падал лунный свет; распущенные волосы волнами струились по ее плечам, окружая, как рамкою, ее бледное, мечтательное лицо с глазами, устремленными вдаль. Она томилась и искала выхода своим мыслям. Что-то постороннее вторглось в ее душу, за одну неделю вся ее жизнь перевернулась, и она растерялась. Перед нею был открыт мир, чисты были ее мечты… Пока не разразилась гроза над Анной Ивановной, И она не узнала, что есть еще мир, неведомый ей, мир любви. Анна Ивановна — в порыве отчаяния отдавшая руку нелюбимому, старику, и томившаяся пять лет безнадежной страстью. Молодой Долинин — в порыве любви творящий безумства. Что это? Что за неведомая сила и ради чего люди переносят мучения? Все — разум, как говорят Весенин и папа, но есть мир чувств, где этот разум бессилен. На свете есть нечто совершающееся над нами помимо нашей воли, и Вера испытывала это на себе и томилась.
Она собиралась в деревню со своими планами. Ее ждали мальчишки и девчонки, которых она собиралась учить летом, она думала сговориться с учителем и устроить воскресные чтения, а теперь ни до чего ей нет дела, и все скучно, и ничто не удовлетворяет ее, все бесцельно, за что она ни возьмется. Даже Анна Ивановна со своею тоской порою утомляет ее, и ей хочется чего-то неизведанного, какого-то особого счастья, безбрежного, как море, бесконечного, как это звездное небо.
Не спала в эту лунную ночь и Елизавета Борисовна, вернувшаяся из города. Письмо от Анохова, пересланное ей через портниху и наполненное тревогой и страхом, не испугало ее нисколько. Она приехала к нему и скоро сумела успокоить его, напуганного шантажистами. Что значат пятьдесят рублей? Она будет платить им четыре, ну, шесть месяцев, а там он ее вызовет в Петербург, она уедет и в письме покается мужу. Бог даст — наступит время, и они расплатятся с господином Можаевым!
Ее лицо сияло таким неподдельным счастием, она так горячо целовала Анохова, что тот поддался ее ласкам и стал вторить ее мечтам.
Под впечатлением этих сладких часов Елизавета Борисовна нежилась теперь, раскинувшись в постели. Жизнь дается только один раз, отчего же не использовать ее всю на свое удовольствие? Что в этом преступного? Иногда ее тревожат ужасные мысли, но сегодня все злые призраки отошли в сторону и не пугают ее своими ребяческими пугалами, как раньше, вначале, бессонными долгими ночами.
Она давала обеты в верности, но разве знала она, что с нею будет, и разве можно справиться со своим чувством?.. И к чему…
Правда, было бы лучше, если бы муж был груб и гадок, вот хоть как этот… Дерунов, но что же делать, если она полюбила. Он поймет и сам. Ведь еще давно, много раньше этого, он говорил ей:
— Сердцу нельзя приказывать!
Неужели же теперь он станет думать иначе? Он не одинок, у него взрослая дочь, есть близкий друг. Он любит ее? Боже! А если и она теперь полюбила!..
И с успокоенной совестью она снова думала об Анохове и переживала в памяти часы, проведенные с ним.
Счастье дается раз в жизни!.. Ах, если бы не эти векселя, тогда ни в чем она не знала бы упрека совести. И мысль о них на один миг омрачила ее мечты, но только на миг. Жажда жизни и личного счастья опять победила угрызения совести.