Великое чувство свободы, безумная радость от сознания, что грозный призрак суда и позора отошел в сторону и не вернется больше, целый день владели Николаем и погружали его в блаженное состояние. Говорил ли Яков, или кухарка, или дворник, он всем радостно улыбался и весело кивал головою, на дворе и в палисаднике он с невыразимою любовью смотрел на кусты и деревья; у себя в комнате, перебирая бумаги и книги, он даже заплакал от прилива счастья. Казалось, новая жизнь развертывалась перед ним, и вечером, за ужином, он с волнением сказал брату:

— Я испытываю необыкновенное счастье. Я будто заново родился! Веришь ли, для меня теперь все ново, и в то же время пережитый мною опыт остался со мною. Все теперь за мое счастье. Я повидаюсь с Аней, между нами выяснятся все недоразумения (я знаю, она любит меня!), и впереди жизнь, полная бесконечного счастья, разделенной любви и честной работы. Ты ведь бросаешь свою контору?

Яков кивнул.

— И отлично! Переселяемся в Петербург и живем вместе! Ты теперь не узнаешь меня. Нет уже прежнего легкомыслия, переходов от отчаянья до восторгов. Все ясно! Я предугадываю всю свою жизнь до смерти и не знаю только, что будет мною написано.

Лицо его светилось радостью, глаза сияли, и Яков с умилением смотрел на радостное лицо брата, утомленное недавним страданием.

— Ты говоришь вот, что отрекся от легкомыслия, — с улыбкою сказал он, — а за весь день даже не поинтересуешься, кому обязан свободою!

Николай хлопнул себя по лбу.

— Ах я! Но, ей-Богу, Яша, я все время об этом думал и собирался спросить. Кому же?

— Алексею Дмитриевичу Лапе! — ответил Яков.

— Лапе? Этому сонуле? Да знаешь ли, он на кладбище сделал мне первый допрос? А теперь…

— Вот поди же! Он оказался удивительным человеком. За время твоего сидения я с ним сблизился, и, поверь мне, я редко встречал таких благородных людей.

— Схожу к нему, скажу спасибо! Как же он помог?

— Нашел нищую, но главное, — он подозревает убийцу, и его подозрения похожи на правду. Он очень проницателен и, между прочим, вполне правдоподобно объяснил причину ненависти к тебе лакея Ивана.

— Какая же?

— А помнишь ты свою повесть "Утопленница"?

Николай кивнул.

— Иван читал ее. Я ведь тогда рассказал тебе действительный случай: эта утопленница была невестой Ивана, а ты сделал его сообщником насильника. Он не может простить тебе этого.

Николай удивленно пожал плечами.

— Но ведь там ни его внешности, ни его имени. Как он додумался?

— Он не из простых, — ответил Яков, — он очень много читает, много думает и, как у всех самоучек, у него необыкновенное самолюбие и гордость. Это интересный, сильный характер!

— Я завтра увижу его, — сказал Николай, — я буду у Силина; он там?

— Да! И вот уже одну из просьб Лапы и исполнишь. Порази его своим появлением и запомни его физиономию, потом расскажешь Алексею Дмитриевичу.

— Он подозревает его?

— Этот Иван очень любил свою невесту, которую соблазнил Дерунов и тем явился причиною ее смерти. Вполне возможно, что Иван не хотел простить этого.

— Восемь лет!

— Трудно постичь человеческий характер, — уклончиво сказал Яков и спросил: — Ты куда же завтра?

— Прежде всего к Захарову. Я ведь его считал убийцею и этим виноват перед ним. Он, говорят, уже выздоравливает.

— Встал и ходит!

— Ну вот! Потом схожу к Силину, все о сестре расспрошу, ну а от него к Лапе. Послезавтра в Можаевку! Все сразу!

— Дай тебе Бог успеха! — сказал Яков, вставая. — Теперь иди спать. Устал, чай!

— От волнений, — ответил Николай.

Братья поцеловались и разошлись.

Николай лег грудью на подоконник раскрытого окна и снова отдался своим думам. Мир и покой наполняли его душу. Ему хотелось всех любить, все обнять: и это звездное небо, и уснувшую землю с ее людьми. Немая тишина царила кругом, только слабо шелестели листы деревьев, и вдруг, прорезая тишину ночи, откуда-то пронеслась звонкая нота заунывной песни. Еще, еще, и воздух наполнился тоскующими звуками.

пел чей-то высокий, за душу хватающий голос. Волнение охватило Николая. Тяжелое предчувствие сжало его сердце, вдруг разом исчезла вся призрачная радость желанной свободы.

Он тяжело вздохнул, словно расставаясь с мечтами, закрыл окно и медленно стал раздеваться.

"Любит ли?" — думал он и опять с болью в сердце почувствовал, что душа прежней любимой им девушки теперь для него неразгаданная тайна, к которой нет ключа…

Старая городская больница помещалась у черты города и своими массивными серыми каменными корпусами напоминала крепость, угрюмую и печальную. Столетние липы и вязы окружали ее со всех сторон и под своими зелеными навесами скрывали низкую каменную стену, еще более придававшую больнице вид крепости.

Но старые больничные порядки давно уже сменились новыми, и больница считалась одним из надежных приютов для тяжелобольных. Несомненно, Захаров не оправился бы так скоро от своей тяжелой болезни в иной обстановке.

Николай вошел в калитку и, по указанию сторожа, пошел через сад по мощенной камнем дорожке. В саду группами гуляли больные в белых колпаках с черными клеймами и желтых халатах.

Николай уже приближался к одному из мрачных флигилей, когда его окрикнул визгливый женский голос:

— Николай Петрович, вы ли это?

Он обернулся и увидел почтенную Колкунову. Размалеванное, как у египетской мумии, лицо ее было прикрыто синей вуалью. Одета она была в черное шерстяное платье с вырезом, прикрытым кружевами, и короткими рукавами, обнажавшими выше локтя ее желтые руки, голову покрывала соломенная черная шляпа, на которой, как султан, в такт ее речи качалось растрепанное страусиное перо. Она порывисто подошла к Николаю, ухватила его за руку и стремительно заговорила:

— Вы и на свободе! О, как я рада! Я всегда говорила дочери: Катя, правда восторжествует! И вот! Еще на днях ко мне заходил ваш брат, и я утешала его. Какая мысль: вы — и убийца! Вы, вероятно, к нашему Александру? О, добрая душа! (Она снова схватила руку Николая и начала ее давить.) Побеседуйте с ним. Он тоже страдалец. Нелепые мысли одолевают его голову. Знаете ли (она понизила голос), он ненавидит меня! Вы поражены?

Она отодвинулась от Николая, чтобы посмотреть, насколько он поражен, и перо на ее шляпе заколыхалось. Переведя дух, она заговорила снова:

— Ненавидит! Да! Сейчас он меня почти выгнал от себя, топал, кричал. А я? Я ли не люблю его, как родного сына. Дорогой мой (она опять овладела рукою Николая), уговорите его принять Катю. Чтобы по-прежнему. Я наверное знаю, что Можаев оставил за ним его место, и все будет как раньше. О, будьте ее спасителем, не говорите «нет»! Я вижу, вы тронуты. Я скажу Кате!

Николай, оглушенный потоком ее речи, не произнес еще ни одного слова. Теперь он воспользовался минутой и, поспешно откланиваясь ей, сказал:

— Будьте покойны, если он меня спросит…

— О, спаситель! — крикнула вслед ему полковница. — Благодарю! — и она грациозно послала ему несколько воздушных поцелуев, которые проходивший мимо фельдшер принял по своему адресу, так как Николай уже успел скрыться в дверях флигеля.

Он прошел по широкому коридору и вошел в комнату с надписью "Палата № 8". Подле двери больной разметался в постели и протяжно стонал; рядом с ним бледный юноша, схватясь за ворот рубашки, удушливо кашлял, и на щеках его, как кровь, алел яркий румянец, а тут же невдалеке двое выздоравливающих равнодушно играли в шашки, и далее, у постели веселого рассказчика в белом колпаке, группой стояли больные и весело смеялись, заглушая и стоны, и кашель. Николай огляделся и увидел Захарова в углу палаты, у окна.

Благодаря худобе, всклокоченным волосам и желтому халату он казался великаном. Глаза его ввалились, лицо было бледно и безжизненно. Он стоял, прислонясь к подоконнику, и жадно смотрел в окно.

Николай подошел к нему и осторожно окликнул. Он быстро обернулся и, запахивая халат, с недоумением взглянул на Николая.

Николай назвал себя и прибавил:

— Помните, мы раз гуляли с вами? Ну, как теперь ваше здоровье?

— Отлично, благодарю вас, — ответил Захаров, — доктора не выпускают, а я бы уже давно выписался, потому что меня ждет служба.

— Да и скучно вам тут, я думаю?

— Скучно? Нет. Я даже был бы рад, если бы некоторые посетители отказались развлекать меня. Не вы, не вы, — поспешил он поправиться, — а вот хотя бы моя любезная теща. Была перед вами и страшно меня расстроила.

Лицо его нахмурилось и приняло землистый оттенок. Он помолчал и медленно заговорил:

— Кто просит ее становиться между мной и женою. Мы сами можем обо всем договориться, и, наконец, я не хочу ее! Не хочу! — он нервно запахнулся в халат, и на его лице выступили красные пятна. — Она и без меня будет счастлива, а я не хочу мучений. Довольно!

Николай нежно положил свою руку на его плечо.

— К чему вы волнуетесь? — с состраданием сказал он. — Выйдете из больницы, и само собою все решится.

— Отчего она сама не придет? — не слушая его, продолжал Захаров. — Боится! Не чиста совесть! То то и есть. Пусть придет и оправдается, тогда…

— Хотите, я уговорю ее прийти к вам, — сказал Николай. — Хотите, приведу?

Захаров посмотрел на него долгим взором, потом вдруг нахмурился, сердито запахнулся и ответил:

— Нет, это я так! Малодушие, я ненавижу ее, не надо. Бросим о ней, эти разговоры утомляют меня…

Николай замолчал.

— А что вы делать будете?

— Я? Я уеду в Петербург… На днях…

Захаров кивнул.

— И отлично. Одно посоветую: не женитесь! Соблазняйте лучше чужих жен. Ха-ха-ха!

Лицо его то становилось сумрачным, то краснело; он, видимо, волновался. Николай поспешил встать и протянул ему руку.

— До свиданья! Я до отъезда еще наведаюсь!

— Спасибо! Я провожу вас!

Захаров плотно запахнулся и провел его до калитки.

— Пришлите ее ко мне, — сказал он вдруг ему на прощание, — я, может быть… Если захочет, если захочет!..

Николай ушел от него, невольно улыбаясь. Вот люди! Рвут, мечут, проклинают и потом снова возвращаются к своему аду.

Он пришел домой, позавтракал и направился к Силину. На его звонок дверь отворил ему Иван, который с испугом отшатнулся.

— Вы?! — произнес он, задыхаясь.

Николай пристально, с усмешкой посмотрел на него.

— Я, — ответил он, — убийцу нашли, да только не меня.

— Кого же?

— Тебя! — резко сказал Николай.

Иван пошатнулся, по лицу его пробежала судорога, но через мгновение он оправился и злобно сверкнул исподлобья глазами.

— Шутки шутите, — хрипло произнес он, — я барину почитай десять лет служил!..

— Ты, да неужели! — закричал Силин, появляясь на пороге прихожей и протягивая руку Николаю. Иван быстро шмыгнул в другую дверь.

— Слышу знакомый голос! — продолжал Силин. — Думаю — неужели? Глядь, ты и вправду. Рад, рад! Иди сюда. Садись. Иван, тащи вино, что осталось. Да куда это он делся? Подожди!

Силин проводил Николая в гостиную, где временно основался, и исчез.

Через некоторое время он вернулся с бутылкою и двумя стаканами.

— Вообрази, заперся у себя и выходить не хочет, — заговорил он, сервируя стол. — Престранная бестия! Я и не замечал его раньше, а теперь прямо заинтересован. Постоянно беседует сам с собою, много читает, а тут еще начал повесть писать "с убивством", как он объяснил. Приносил начало читать мне. Чушь ужасная! Ну, пей! Рассказывай.

Он разлил вино и придвинул Николаю стакан.

— Что говорить? — ответил Николай. — Подержали и выпустили… Вот и все… У тебя, у вас что?

Силин засмеялся.

— Зять мне пользу принес хоть после смерти. Дал развернуться таланту. И молол же я!

— Ты и про меня напутал…

— Уж прости! Что поделать? Я думал ведь, что ты и вправду… того… что же, — смутился он, — я бы на твоем месте, пожалуй… Такая скотина, да я сам, веришь ли…

— Оставь! — остановил его Николай. — Скажи, и твоя сестра так думает?

— Фью! — Силин свистнул и повертел пальцем около лба. — Совсем свихнулась. А тут еще прочла твой фельетон, и — шабаш. Казнь, говорит. И все! Какая, кому, за что? Ничего не разберешь. Казнь! Ходит как в воду опущенная. Можаевых изводит — и все тут!

— Я к ней завтра еду.

— Напрасно. Не примет!

У Николая упало сердце.

— Почему ты так думаешь?

— Знаю, друг. Говорю тебе, свихнулась. Если бы не Лиза, капут: в монастырь бы пошла!

Николай вскочил как ужаленный.

— Врешь, врешь и врешь! — закричал он, хватая шляпу. — Я уговорю ее, не могла она вдруг измениться!

Он бросился из комнаты.

— Да постой, послушай! — пытался остановить его Силин, но Николай уже был в прихожей.

— Сумасшедший, — Силин махнул рукою и вернулся в комнату допивать вино.

Николай пришел домой взволнованный и потрясенный. Неужели же это правда? Неужели мысль о грехе и казни за него так сильно поразила ее ум, что она уже не может отделаться от нее? Но он увидит ее и поможет ей одолеть этот нелепый призрак! Не примет? Нет, этого не может быть!..

Вечером он все-таки пошел вместе с Яковом к Лапе. Лапа жадно выслушал его рассказ.

— Так, так! — сказал он, кивнув несколько раз головою. — Теперь от вас еще одна услуга. Напишите письмо в несколько строк, как будто от нее, от той, убитой? Пусть она благодарит его за месть. Вы улыбаетесь? Он поверит! Я знаю наверное, что он беседует с нею на могиле. Да! Там я его и поймаю. Это он, он!

Суеверный страх охватил Николая. Неужели рукою убийцы может править любовь? А Лапа усмехался, потирал руки и выражал все признаки полного удовольствия.

— Не иначе как он! Не иначе! Вы увидите, как ловко я его изловлю! Ха-ха-ха!