Дьякова спала глубоким, болезненным сном, похожим на обморок. Доктор Переверзев в сопровождении Патмосова и Прохорова осторожно вошел в комнату и сказал спутникам:

— Сидите смирно! Сейчас я приведу ее в чувство.

Через несколько минут действительно раздался голос за альковом:

— Вы слышите меня, Елена Семеновна?

— Да, — ответил тихий голос.

— Вы не забыли, что я вам сказал?

— Забыла.

— Вы — Елена Семеновна Дьякова, приехали из Петербурга; с вами приехал Чемизов. Вы должны вспомнить все, что он сделал с вами. Вы слушаете?

— Да.

— Проснитесь!

Послышался протяжный вздох, а потом тихий, испуганный голос:

— Где я?

— Вы сейчас находитесь в "Большой Московской" гостинице, вас хотели ограбить, но друзья приняли в вас участие и спасли. Я — доктор Переверзев.

— А кто — другие?

Прохоров громко сказал:

— Я, Елена Семеновна!

— Вы? — удивленно воскликнула Дьякова, и Сергей Филиппович узнал знакомые интонации.

— Приехал в Москву по делам, а с вами встретился случайно. Нашел, где вы остановились; вы были больны, и я со своим другом привез вас сюда.

— Ах, я хочу непременно видеть вас! Подождите минутку. Доктор, я могу встать?

— Пожалуйста, — сказал доктор. — Я приглашу девушку, которая поможет вам одеться. Мы выйдем.

— Я сейчас, можете через пятнадцать минут вернуться, — сказала Дьякова.

В коридоре Прохоров в волнении прислонился к стене. Патмосов ласково положил на его плечо руку. Пафнутьев широко улыбнулся:

— Ну, Сергей Филиппович, все кончилось! Теперь Елена Семеновна воскрешена и вполне избавлена от страшных чар.

— Да, я уверен, что это кончится. Как только она поправится, вы немедленно увезите ее куда-нибудь подальше, — посоветовал доктор.

— В Крым?

— Хорошо и в Крым; там теперь прекрасно. А потом она свободно может вернуться назад, хотя лучше устранить от нее все, что напоминает того негодяя.

Через несколько минут дверь приоткрылась, и Дьякова крикнула:

— Войдите!

Сергей Филиппович увидел прежнюю Елену Семеновну, только лицо ее было бледнее, чем обычно, и глаза потускнели. Она радушно улыбнулась ему и протянула руку:

— Здравствуйте, Сергей Филиппович. Я очень-очень рада видеть вас. Садитесь! А это — ваши друзья?

— Да; они помогли мне спасти вас, — взволнованно сказал Прохоров, целуя ее руку. — Борис Романович Патмосов и Семен Сергеевич Пафнутьев.

— Господа, садитесь. Чем угощать?

Доктор сказал:

— Нам — кофе, вам — обед.

— Кофе, обед? Прекрасно! Позвоните, Сергей Филиппович!

Прохоров сиял. Дьякова была прежняя — та, какую он знал и любил.

Официант подал требуемое. Молодая женщина разлила кофе.

— Да, — говорила она, — со мною было что-то неладное. Мне трудно вспомнить, но, очевидно, я была больна.

Прохоров смущенно молчал. Доктор пришел на выручку:

— Вы имели несчастье встретиться с Чемизовым и от этого пострадали.

Лицо Дьяковой залилось густой краской. Она закрыла лицо рукою, потом отняла руку и с испуганным лицом воскликнула:

— Да, да! Теперь я вспомнила. Это — ужасный человек!

— Что он делал с вами? — робко поинтересовался Прохоров.

— Он? Я не знаю, — она покачала головой, — но, когда он приходил и начинал смотреть на меня, какая-то сила сковывала мои члены. Мне казалось, что я уношусь куда-то далеко-далеко, а потом раздавались откуда-то голоса, и когда я снова приходила в себя, то мне было ужасно тяжко. Что-то давило меня, какая-то чужая воля заставляла меня совершить то одно, то другое.

— Простите, Елена Семеновна! — вмешался в разговор Патмосов. — Меня интересует существенная сторона дела. Сколько вы взяли своих денег из банка, когда уезжали из Петербурга?

— Тридцать пять тысяч. А что?

— Сколько у вас осталось?

— Я оставила себе пять тысяч. Остальные отдала ему.

— Так. И взяли с собой все драгоценности?

— Да.

— Что у вас от них осталось?

— Я не знаю; надо посмотреть.

— Вы сделаете мне большое одолжение, если произведете эту проверку.

— Я ничего не понимаю. Что случилось?

— То, что вы оказались во власти мошенника и негодяя, — разгорячился Прохоров. — Помните вечер у Горянина? Там этот Чемизов в первый раз показал свое страшное искусство, а потом применил его к вам. Когда мы подстерегли его, он усыпил вас и заставил дать ему дарственную на ваше имение. Счастье, что я случайно встретил его здесь и вызвал Бориса Романовича.

Дьякова широко раскрыла глаза, и ее лицо побледнело.

— Да, да! Я теперь вспоминаю… Едва мы уехали из Петербурга, как я перестала быть самой собой, стала автоматом. Мне всегда казалось, что я живу в полусне. Я ожидала Григория Владимировича, но, когда он приходил, чувствовала не радость, а какой-то странный испуг. О да, да! Теперь я знаю… Как я вам благодарна, дорогой Сергей Филиппович! Вы меня спасли!

Прохоров поцеловал ее руку и поспешно отошел в сторону, потому что не мог скрыть волнение.

Дьякова обратилась к Переверзеву:

— Доктор, скажите: это очень опасно для моего здоровья?

— Пустяки, — успокоил он, поправляя очки. — Вам необходимо теперь отдохнуть, развлечься, а затем вы совершенно освободитесь от его влияния. Понятно, сейчас нервы у вас расстроены. Я пропишу вам бром.

— А я попрошу вас, Елена Семеновна, — сказал Патмосов, вставая, — чтобы вы к завтрашнему дню привели свои дела в порядок и сообщили мне. Нет ли у вас каких-нибудь поручений в Петербург?

— А что?

— Мой друг Семен Сергеевич Пафнутьев едет туда сегодня.

Дьякова покраснела.

— Сергей Филиппович, — громко сказала она. Прохоров быстро обернулся. — Доктор советует мне уехать и рассеяться. Может быть, вы согласитесь сопровождать меня?

— Мы поедем в Крым, — предложил Прохоров, и его лицо осветилось.

— В Крым, в Крым! Если вы будете добры, — обратилась Елена Семеновна к Пафнутьеву, — то посетите Горяниных и сообщите им, что мы, я и Сергей Филиппович, едем в Крым.

Прохоров взял руку Дьяковой и приник к ней губами. Патмосов переглянулся с доктором и Пафнутьевым. Они встали и, простившись с Дьяковой, перешли в номер Пафнутьева.

— Кажется, нам там делать нечего, — с улыбкою сказал доктор.

— Да. Это — последняя глава романа, — констатировал Борис Романович. — Ну, пропишите рецепт. Но, мне кажется, она успокоится и без брома.

— Все сделали? — обратился Борис Романович к будущему зятю. — Собирайся, дружок, и кати в Питер. Завтра утром ты будешь уже там, в десять часов можешь будить Семечкина. Варшавский поезд, кажется, в двенадцать. Сейчас поедете в Лугу, в четыре часа будете там, в шесть ты будешь уже знать все, и в семь часов завтра я должен иметь от тебя телеграмму. Понял?

— Слушаю, — сказал Пафнутьев. — А к Кате заехать можно?

— Это уже после, когда пошлешь мне телеграмму и все сделаешь.

— А ты скоро?

— Не знаю. Меня не ждите. Я отсюда уеду, но не в Петербург.

— Искать поедешь?

— Может быть, ты и угадал.