Едва Семен Павлович проснулся на другой день, как Сидор тотчас сказал ему:

— Аспид-то этот уже тут!

— Какой аспид?

— А квартальный! "Хочу, — говорит, — на этого крепостного поглядеть".

Брыков нахмурился, но тотчас же вспомнил, сколько неприятностей может сделать ему этот квартальный, и, быстро одевшись, вышел на другую половину избы.

Квартальный, в коротеньком мундире с невероятно высоким воротником, в ботфортах и кожаной треуголке, маленький, толстый, с заплывшим лицом, сидел развалившись на лавке и говорил денщику Ивану:

— Кабы твой барин был не военный, а, так сказать, по примеру прочих, так мы за этот самый картеж из него веревку свили бы, потому что…

Но тут вошел Брыков, и квартальный оборвал свою речь. В Семене Павловиче сразу чувствовался барин, и квартальный быстро поднялся, увидев его, но потом вспомнил, что перед ним крепостной, и обозлился.

— Ты это что же! — закричал он. — Порядков не знаешь? Приехал, да вместо того, чтобы в квартал явиться, нас ходить заставляешь? А? Что за птица?

Брыков вспыхнул и забылся при виде такой наглости.

— Хам! — закричал он. — Да я тебя велю плетьми отстегать! С кем ты говоришь?

Квартальный отшатнулся и вытянулся в струнку.

— Я, ваше бла… го… — начал он и тотчас одумался. По его жирному лицу скользнула лукавая усмешка, он вдруг принял небрежную позу и заговорил: — Эге-ге! Что-то удивительно нынче крепостные говорят! Совсем будто и господа!

Брыков изменился в лице, а Сидор хлопотливо заговорил:

— Ну что, ваше благородие, еще выдумали! Он — известный музыкант, у барина в почете, вот и избаловался!

— Ты мне глаз не отводи! — сказал, ухмыляясь, квартальный. — Знаем мы эти побасенки! Идем-ка лучше, музыкант, в квартал. Там дознаемся, каков ты есть крепостной.

Семен Павлович обмер, но быстро нашелся:

— Я не могу сейчас идти с тобой, потому что зван утром к графу Кутайсову, а после…

При имени всесильного графа у квартального опять изменилось лицо. Он совершенно ополоумел, носом чуя, что здесь есть что-то неладное.

— Барина нашего просили его сюда ради музыки прислать, — слова поспешил сказать Сидор, подмигивая Брыкову.

Квартальный смущенно почесал затылок.

— Ишь ведь! — задумчиво пробормотал он. Брыков воспользовался его нерешительностью.

— Ну, мне с тобой некогда разговоры вести, — резко сказал он, — на тебе! Выпей за мое здоровье, да и убирайся! — И, сунув квартальному три рубля, он вернулся в горницу.

Минуту спустя вошел Сидор с озабоченным лицом.

— Чует, окаянный, что неладно у нас, — сказал он, вздыхая, — беда с ним будет!

— Какая беда еще! Давай есть!

— Какая беда? — повторил Сидор, принеся еду. — Сами знаете: свяжись только с полицией… последнее дело!..

— Ну, ну, не каркай!.. У меня заступники здесь найдутся!

Семен Павлович поел, оделся и вышел. На площади толпился народ, навстречу ему бежало несколько человек, чуть не сбив его с ног.

— Что там такое? — спросил Брыков у стоявшей возле него бабы.

— А казнить, батюшка, будут! Вора, вишь, казнить будут. Сперва плетью стегать, потом клеймить, а там в Сибирь ушлют.

В это мгновение на площади увеличилось волнение. Вдали глухо загремел барабан, и показалась телега. Семен Павлович остановился. Грохот барабана стал яснее, телега приблизилась. На скамье с завязанными назад руками сидел преступник, и на его груди болталась дощечка с надписью: «Вор». Вокруг телеги мерно шагали солдаты, и два барабана выбивали резкую дробь. Толпа раздвинулась и потом сомкнулась, словно проглотив телегу с преступником. Барабанный бой смолк.

"На эшафот ведут", — подумал Брыков и поспешно пошел дальше — мерзость публичной казни уже смущала многих…

Семен Павлович вышел к Ямской слободе, сторговал извозчика и поехал в Зимний дворец, размышляя о предстоявшем свидании.

Граф Кутайсов был влиятельным вельможей при императоре. При штурме Кутаиса вместе с пленниками был забран и маленький турчонок. Его привезли в Петербург, он понравился цесаревичу Павлу, и тот взял турчонка под свое покровительство, окрестил его под именем Ивана и дал ему фамилию Кутайсов. С течением времени этот турчонок, Иван Павлович Кутайсов, сделался одним из ближайших к императору лиц, был обер-гардеробмейстером, в чине тайного советника, в звании графа и имел все российские ордена, включая даже Андрея Первозванного! Подозрительный цесаревич сделал из него брадобрея, а своей ласковой внимательностью верного раба ловкий, находчивый, умный Иван Павлович часто умел возвращать Павлу утраченное хорошее расположение духа, обращать его гнев в милость. И много людей было обязано своим спасением заступничеству доброго брадобрея. Этот Кутайсов являлся едва ли не симпатичнейшим из людей, окружавших императора. В течение всей удивительной карьеры он никому не причинил вреда и очень многим принес пользу.

Семен Павлович ничего не знал о нем, направляясь к нему. Он знал только, что Кутайсов — почти временщик, что вышел в люди из брадобреев, и, слышав немало рассказов об Аракчееве и Архарове, переносил и на Кутайсова их характеристики.

"Может, вот Грузинов слово замолвил", — утешал он себя, входя на дворцовый двор и в душе читая молитвы.

Доступ к Кутайсову оказался очень нетруден. Один из сторожей тотчас повел Семена Павловича к крыльцу, прошел с ним длинный коридор и, указав на дверь, сказал:

— Тут и они!

Брыков позвонил и вошел в скромную прихожую.

— Пожалуйте в приемную! — сказал лакей. — Граф сейчас откушают! Как доложить прикажете?

— Скажи от полковника Грузиноза!

Эти слова произвели на лакея магическое действие. Он низко поклонился и тотчас исчез за дверью.

Брыкову почти не пришлось ждать. Дверь распахнулась, и к нему вышел граф в шитом золотом мундире, в жабо и, ласково махнув своему посетителю рукой, украшенной драгоценными кольцами, сказал:

— А, от Евграфа Осиповича! Живей мертвец!

Брыков низко поклонился ему и заговорил дрожащим голосом:

— Ваше сиятельство! Я здесь один! До царя далеко! Только и надежда на доброту сильных людей!

— Вы хорошо сделали, что обратились к Евграфу Осиповичу! Он многое может! А я, — и Кутайсов улыбнулся, — я ведь только царя брею. Мое дело маленькое!

Брыков поклонился снова.

— Одного вашего слова будет довольно для моего спасения!

— Нет! Нет! — замахал руками Кутайсов. — Я могу разве совет дать только, а от слов избавьте!.. Вот что… Я говорил с Грузиновым, и мы решили так. Напишите государю прошение и подайте его. Только надо в добрую минуту подать. Главное! — Граф поднял вверх палец. — Послезавтра государь в Павловск едет на маневр, так и вы туда пожалуйте. Он будет назад во дворец ехать, вы тут и подайте!.. Я и Евграф Осипович, со своей стороны, по слову ввернем. — Брыков схватил руку Кутайсова и хотел поцеловать ее, но тот бистро отнял свою руху и продолжал: — А что касается проживательства, то вам лучше объявиться, а то Чулков доследит, и большая корфузия может выйти! Я вам к графу Палену цидулочку дам! Подождите! — Кутайсов ушел. В соседней комнате раздавались веселые голоса, кто-то запел и смолк. Прошло несколько минут, и Кутайсов вышел с конвертом в руке. — Он вам все сделает и Чулкова укротит! — сказал граф, подавая письмо. — Ну, дай вам Бог удачи!

Брыков поклонился.

— Не забудьте: послезавтра! — повторил граф.

— Бог наградит вас за доброту вашу! — сказал растроганный Брыков и, на радостях дав полтину лакею, быстро вышел из дворца. — Где живет граф Пален? — стфосил он у одного из служителей.

— В комендантском доме, — ответил тот.

Брыков, оживленный надеждою, направился к Палену, бывшему тогда петербургским генерал-губернатором.