Ермолин крепким сном спал у себя после обеда, как вдруг услышал шум и топот в сенях и, не успев очнуться, очутился в чьих-то объятьях.

— Пусти! Кто это? Оставь! — заговорил он отбиваясь.

— Узнай! Узнай! — со смехом говорил кто-то.

Ермолин вывернулся из объятий, взглянул на гостя и радостно закричал:

— Брыков! Семен!

— Я! Я! Живой и не покойник, и притом майор в отставке! Вот!

— Что ты? Как? Видел государя?

— Постой! Вот разденусь и все тебе по порядку расскажу!

— Федор! — закричал на всю квартиру Ермолин. — Самовар и закуску!

На Брыкова сразу пахнуло родным, московским. Раздевшись, накинув на себя хозяйский халат и закурив трубку, он сидел у топившейся печки, против Ермолина. На столе кипел пузатый самовар, стояли бутылки, разная снедь, и вся атмосфера комнаты была проникнута каким-то особым московским благодушием.

— Ну, ну, рассказывай! — торопил Ермолин приятеля. — Все с самого начала!

Семен Павлович начал свою повесть с первого дня приезда. Ермолин слушал его, почти переживая все его ощущения. При рассказе о Башилове он смеялся и повторял: "Вот бестия!", а при сообщении о Виоле растрогался.

— Сюда бы ее, к нам! — сказал он. — Мы ее здесь на руках носили бы!

Наконец Брыков кончил и проговорил:

— Вот и все! И я снова тут! Завтра по начальству пойду! Ну, а здесь что? Маша что?

Ермолин вздохнул и махнул рукой.

— И не спрашивай! Я недели две оттуда вестей не имею, судя по всему, хорошего мало. Мучают ее вовсю. Я писал ей, что, ежели беда, пусть или бежит, или за мной шлет, да вот не пишет. А только тошно ей. Дворню твою так-то лупят… держись только! Оброк на всех твой братец увеличил, лютует!

— Ну, я его укрощу, — глухо сказал Семен Павлович.

— Не грех! Опять объявлялся ко мне какой-то негодяй Воронов, — сказал Ермолин, — вида самого гнусного. Говорит, служил сперва по сиротскому суду, а ныне в полиции. На дочери пристава женился.

— Ну?

— Так говорил, что Дмитрий уговаривал его на тебя донос писать, а он будто бы уклонился. Просил не забыть этой услуги в случае чего. Так и сказал!

— А ты что?

— Что? Велел ему рюмку водки подать и рубль дал. Взял он и ушел.

— Я завтра же от правлюсь в свой полк и в палату, а там и в Брыково!

— И я с тобою!

— Отлично! Я еще хочу исправника позвать.

— Вот-то сюрприз ему! Ха-ха-ха!

Брыков невольно улыбнулся.

Была уже глубокая полночь, когда они разошлись по, своим постелям.

— Сидор! — крикнул утром Брыков. На его крик вошел слуга Ермолина.

— Сидора Карпыча нетути! — сказал он.

— Где он?

— Ушли к Иверской молебен служить. Коли что услужить, я могу-с!

— Ну, услужай! Давай мыться!

Брыков в полчаса оделся и вышел на улицу. Из дома он прямо направился в казармы. Его сердце невольно забилось, когда он увидел давно знакомые унылые постройки.

— Брыков! Семен Брыков! — пронеслось по казармам, и Семен Павлович не дошел еще до офицерской комнаты, как был окружен прежними своими сослуживцами.

Все старались скорее обнять его, пожать ему руку, сказать ласковое слово. Брыков был растроган.

— Господа! Голубчики! — говорил он и наконец радостно крикнул: — Братцы, приходите сегодня вечером к Ермолину на жженку!

Все ответили радостным согласием.

Семен Павлович из казарм направился к шефу полка.

— А, голубчик! — радостно приветствовал его толстый Авдеев. — Рад, рад! Мне Ермолин рассказывал! Ну, ты теперь братца своего допеки. Покажи ему!

— Ну его! — махнул рукой Брыков.

— Расскажи же мне, как с царем говорил!

Брыков чуть не в десятый раз передал о свидании с императором.

Авдеев пыхтел и качал головой, потом широко перекрестился.

— Милостив и справедлив! А меня ты прости! — сказал он. — Не мог я ничего сделать. Знаешь, закон!

Семен Павлович дружески распростился с бывшим начальством и поехал в палату. Там его приняли с полным радушием и, чувствуя, что от него кое-что перепадет в карманы, выразили полную готовность служить ему.

— Я с вами тотчас же и поеду! — сказал заседатель. — Там сейчас и следствие нарядим. Надо будет вашего исправника прихватить!

— Я это сделаю! — сказал Брыков и радостный вернулся домой.

Вечером комнаты Ермолина наполнились шумной толпой офицеров.

Кутеж был в полном разгаре, когда вдруг слуга Ермолина вызвал барина в другую комнату, а тот через минуту позвал к себе Брыкова.

— Чего? — спросил Семен Павлович.

— Какая-то беда! — торопливо ответил Ермолин. — Павлушка из Брыкова письмо привез!

— От Маши? Читай! Скорее! — крикнул Брыков, у которого выскочил из головы весь хмель.

Ермолин разорвал конверт, вынул обрывок бумажки, исписанный карандашом, видимо, второпях, и, волнуясь, прочел вполголоса:

"Яков Платонович! Если можете спасти, спасайте! Завтра меня везут в церковь!"

Брыков схватился за голову.

— О, я несчастный! Ехал, спасся и для чего?

— Чтобы обвенчаться с Машей, — перебил его Ермолин. — Не унывай! В Брыково мы еще два раза поспеть можем! Позови Павла! — приказал он слуге.

Федор вышел и вернулся со старым казачком Брыкова.

— Барин! — радостно воскликнул Павел и упал Семену Павловичу в ноги.

— Здравствуй, здравствуй! Встань! — приказал Брыков. — Говори, что с барышней?

Павел встал и, махнув рукой, ответил:

— Замучили они ее, батюшка барин. Пилят, пилят… Особливо их батюшка. Митрий Власьич наседает, а тот шпыняет, ну, и сдались! Завтра свадьба. Гостей назвали…

— Ты на чем?

— Верхом!

— Яша, готовь лошадей! — взмолился Брыков.

— Да погоди! Что мы, как лешаки, приедем? — возразил Ермолин. — Подождем еще часа три и в самую пору там будем. Я свою тройку заложу, а ты, Павел, возвращайся сейчас да на станции заготовь подставу!