Как я ни отнекивался от столь почетной и ответственной миссии, но командир роты стоял на своём и притом почти насмерть! Ему видите ли очень понадобился мой заместитель - прапорщик Мерхулов для поездок старшим команды "строителей-грабителей". На стройке века, как её гордо именовал контрактник Русин, закончились строительные материалы: стеновые блоки из известняка, доски и что-то ещё… По этой простой причине верховным главнокомандующим нашей роты была спланирована боевая операция с внезапной вылазкой отряда добровольцев в близлежащие дачные кооперативы, где можно было в почти спокойной обстановке "раздобыть" необходимый стройматериал. Для этого выделялось два бронетранспортера для личного состава и один Урал, куда и следовало загружать награ… В общем добычу! То есть "случайно найденное на дороге…"
До этой командирской задумки прапорщик Мерхулов ходил через день в наряды и в основном начальником караула, чем на мой непредвзятый взгляд приносил единственную пользу нашему оборонному ведомству. Но командование теперь решило, что прапорщик нынче горазд и на большее, чем караульная лямка.
- Ну, не поеду же я сам разорять мирные чеченские дачи! - со смехом оправдывался он. - Контрабасов нельзя ставить старшими на машинами. А прапор будет в самый раз.
- Да тут пешком можно ходить на эти дачи! Всё же рядом! - возмущался я.
Мое убытие в наряд означало полнейший отрыв от основных насущных дел на полтора суток. С обеда я должен готовить личный состав к заступлению в караул, вечером принять это так сказать боевое дежурство, и только после ужина следующего дня могу возвратиться в роту… Чтобы без задних ног упасть на свою кроватку и беспробудно заснуть до самого утра… И вообще! Без каких-то четырех-пяти часов это займет почти двое суток.
Но ротный оказался упрям и неумолим:
- Мне эта каптерка уже по ночам снится! Осталось совсем чуть-чуть… Так что крепись.
Вот так и пришлось мне отправиться со своими дембелями выполнять боевую задачу по охране и даже обороне не только подконтрольных объектов, но и всей части. Скрепленное по совету ротного сердце билось вполне спокойно, ботинки привычно хлюпали по грязной жижице в парадном шаге, голова повернута в приветствии дежурного по части… а душа-то рвется обратно… На волю вольную да в роту родную.
И настало ведь мое неизбежное появление в караульном помещении… Это были две комнатки на углу всё того же двухэтажного здания, в котором размещались и штаб с его полуслужебными и полужилыми помещениями, и центр боевого управления, и офицерская столовая.
Такое близкое соседство, а особенно с последним фактом, меня всё равно не порадовало и я без всякого энтузиазма принялся за обычные начкаровские дела. К еще большей моей досаде старым начальником караула, которого я и заменял, оказался таким же прапорщиком, как и мой заместитель.
- Прапорщик Карпенко! - представился он. - Эдик!
Я пожал протянутую навстречу руку и тоже обозвался кратко:
- Алик! Ну, давай что ли… Сдавай караул. Моя первая смена уже готова.
Он не стал упираться и сразу же оделся для совместного похода по всем постам. Вскоре мы потопали в темноту по раскисшей асфальтовой дороге. Я уже в принципе представлял где какие находятся посты. Но со старым начкаром мне казалось легче будет вникнуть во все нюансы и детали местных караулов.
А Эдик шел рядом и болтал языком без умолку, рассказывая мне всё что нужно и не очень. Видимо он за время караула успел соскучиться по общению и теперь это упущение восстанавливал легко и быстро. Хоть мы и встретились с ним впервые, но спустя пятнадцать минут я уже многое знал и о третьей роте, где он служит, и о нашем батальоне, куда он недавно перевелся, и о своем недавнем разводе… Эта тема мне также была близка и мы мгновенно нашли общий язык.
Мы уже прошли палатки и затем повернули налево за одноэтажное здание. Тут совсем рядом друг с другом находилось два поста: один часовой ходил вокруг палаток с боеприпасами, а второй вышагивал вдоль дверей и ворот складов продслужбы, вещевой службы и чего-то ещё. Шумаков в качестве разводящего повел моего часового сначала на первый пост, где две палатки были огорожены несколькими рядами колючей проволоки. Затем он заменил часового на втором посту. В пустом автопарке у самых ворот маячила одинокая тень, которая сразу же поспешила к нам. Это часовой пребывал в большом нетерпении того счастливого момента, когда он покинет свой пост. На этом сдача постов практически закончилась.
Но еще оставался четвертый пост, который имел статус ночного. Здесь часовые выставлялись только в тёмное время суток. Скорее это был наблюдательный пункт, размещенный в полуразрушенном здании на самой окраине нашей части. Тут имелся небольшой помост на высоте трех метров, откуда часовой в ночной бинокль обозревал окрестные просторы. Отправив своих бойцов, прапорщик Эдик прошелся вместе с нами до четвертого поста и попутно объяснял мне особенности несения караульной службы на этом рубеже охраны и обороны.
- Когда снег мокрый идёт или дождь моросит, здесь бойцы иногда могут смыться в РМО погреться. Навесик тут есть, но очень слабенький. Ты их лучше в ОЗК одевай.
Я не стал влезать на это шаткое сооружение, чтобы самому все осмотреть. Достаточно было доклада часового, что всё вокруг нормально.
И через два часа, когда мы пошли по всем постам уже со второй сменой часовых, я не стал рисковать своим здоровьем. Караульный осторожно влез наверх, чтобы после устного доклада превратиться в часового на следующую пару часов.
- Пойдем-ка проверим БТР с Дубовским! - распорядился я. - Показывай дорогу.
Шумаков знал все окрестности гораздо лучше меня и повел нас напрямую к бронетранспортеру боевого охранения. Идти пришлось то по узкой тропке, то сквозь заросли бурьяна.
- Тут растяжек нет? - спросил я на всякий случай.
- Да вроде бы нет. - ответил Шум. - Пока еще никто не подорвался.
Меня совершенно не прельстила возможность оказаться первопроходцем в этом увлекательном деле… Да и рассказы местных старожилов никак не давали покоя.
- а где же тогда двое минёров?… - уточнил я. - Мне рассказывали.
Шумаков был в курсе всех военно-полевых историй и потому отвечал почти сразу:
- А это за четвертым постом. Они хотели мину снять… Не повезло.
- Да уж… - проворчал я, стараясь по-прежнему идти след-в-след.
Вскоре мы добрались до нашего бронетранспортера, который расположился в большом окопе и размеренно-приглушенно тарахтел двигателем. Мы постучали несколько раз прикладом о броню и стали ждать появления боевого охранника с фамилией Дубовской. Прошла минута… Затем другая… Все люки оставались плотно задраенными.
- Может он угорел внутри? - встревожился я. - Стучи сильней!
От решительных ударов по всему бронетранспортеру шел громкий гул, но изнутри стальной коробки никто не показывался. Запищала вдруг радиостанция и часовой с четвертого поста доложил о подозрительном и странном шуме по левому флангу.
- Отбой! Все нормально! Это мы… - передал ему Шумаков.
Один из караульных влез на крышу и стал каблуками долбить в люки. Сбоку в борт барабанило два автоматных приклада. Но все усилия оказались безрезультатны.
- Дуб! Сука! Открывай! - внезапно заорал караульный.
Его слишком уж агрессивную реакцию можно было понять. Он два часа отстоял в таком холоде да еще и на ветру… После чего ему очень даже хотелось побыстрее попасть в жарко натопленную караулку. А тут он вынужден терять свое драгоценное время на контрактника, балдеющего в тепле и прочем комфорте.
- Открывай, сука! - опять прокричал караульный. - Щас мы тебе выхлопные трубы заткнём!
И вновь никакой реакции. Мы продолжили свою какофонию.
Внезапно мы увидели тоненькую щелку голубоватого света. Это изнутри слегка приоткрылся люк водителя. Щель не увеличивалась… Что означало блокировку люка изнутри.
- Дубовской! Открывай! И вылазь сюда!
На наши окрики появился сам Дубовской. Он послушно спрыгнул ко мне и молчал, ожидая вопросов, жалоб и предложений.
- Это ты так боевое охранение несешь? - холодно спросил я. - Мы к тебе уже пятнадцать минут стучимся.
- Я ничего не слышал! - был его ответ.
Это меня ничуть не удивило, поскольку формулировка оказалась почти стандартной. Если бы я ему сказал, что мы светили фонариком в его смотровые щели, то Дубовской совершенно не смутился и сообщил мне о том, что он ничего не видел… Привычная картина.
- Дыхни-ка!
Водитель выдохнул мне в лицо привычно и без всяких колебаний. Никакого алкогольного выхлопа я не учуял, а при свете фонарика вглядываться в его зрачки было бессмысленно.
- "Странно… Что же он тогда там делал, если так долго не появлялся… Посторонних в БеТеэРе нет…"
Подходящего подозрения или объяснения столь длительного отсутствия контрактника я так и не нашел. Пора было сворачиваться.
- Понятно! - со скукой произнес я. - Залезай обратно! И завтра доложи ротному.
- О чём? - недоумевал военный водитель.
- О том, что ты пятнадцать минут не слышал нашего стука. - равнодушно произнес я. - Ночью еще раз придём… смотри.
Мы вместе с разводящим Шумаковым и тремя сменившимися караульными быстро дошагали до тепло натопленной караулки. Бойцы скинули стылые бушлаты и первые пять-десять минут почти щупали горячую печку. Затем они приступили к своему солдатскому ужину.
- Все поели, да? - предусмотрительно поинтересовался один из них.
- Все. Рубайте без остатка.
С этими словами Шумаков поддел раскаленную дверцу куском дерева и забросил вовнутрь еще парочку поленцев. Пламя загудело с еще большей силой.
- "Хорошо-то как… Тепло и сухо… Убого конечно… Но сойдёт для сельской местности… Это не та палатка на Моздокском аэродроме, где воды было почти по колено… И солома на раскладушках…" - неспешно думал я, сравнивая невольно те условия с нынешними.
Теперь наконец-то можно было отдохнуть на колченогом табурете, сидя за столом начальника караула, и спокойно осмотреться в новой пока еще обстановке. За моей спиной в так называемой комнате отдыхающей смены стояла пара двухярусных кроватей, на которых уже дремала третья смена. Они свое драгоценное время сна берегли и ценили, поскольку мы и так их задержали, а им через полтора часа идти на посты. В такой же по размерам комнатенке в углу стоял мой стол, в метре от него топилась буржуйка. Справа находилось два табурета и небольшая охапка заготовленных дров. Ну и несколько гвоздей в стене в роли вешалки.
На печке шкворчал военный казанок, из которого и "рубала" только что пришедшая первая смена. Двое солдат сидело и еще двое стояли по бокам с ложками в правой да с ломтями хлеба в левой руке. "Рубали" они очень споро… На подоконнике своей участи ждали полбуханки чёрного хлеба с четырьмя кружочками белесого якобы-масла, то есть маргарина. Чайник же был придвинут к самой печке, чтоб не остыл.
Передняя комнатенка была метров пять по площади и ужинающие солдаты заняли больше её половины. Чтобы им не мешать, разводящий Шумаков устроился у стенки слева, примостившись на двух крупных поленьях, скомбинированных в виде большой буквы "Т".
- А кто зеков охраняет? - спросил его я.
- Пока никто. - ответил он. Сейчас поедят.
Это был непорядок. И доказать нам это могли как сами арестованные, совершив побег, так и проверяющие начальники.
- Да они всё равно не вылезут! Лестница на земле лежит. - обернулся к нам один из бойцов.
В нескольких метрах от караульного помещения находилась местная "гауптвахта" в виде глубокой ямы с деревянным топчаном на дне и металлической крышей, присыпанной землей. Раньше я проходил мимо этого сооружения, но сейчас следовало самым внимательным образом изучить условия пребывания в ней проштрафившихся военных.
- Сколько там губарей? - спросил я, осторожно вылезая из-за своего шаткого столика.
- Пятеро, товарищ старшнант. - послышался сзади голос Бычкова. - Записки об аресте у вас на столе.
Он являлся помощником начкара и в то время, пока я принимал с первой сменой посты, занимался подсчетом и приёмкой караульного помещения. Арестованные тоже подпадали в его зону ответственности.
Я вышел на свежий воздух и осторожно втянул его во всю грудь. Ноздри не щипало и не прихватывало холодом, значит морозец стоял совсем слабый.
- Обмороженных не будет! - я выдал вслух свое окончательное наблюдение и огляделся по сторонам.
Метрах в пятнадцати впереди располагалось два домика, в одном из которых проживал комбат Сухов, а в другом обитал его заместитель по самой боевой подготовке майор Каменнюка. Из последнего, вернее из маленькой двери вышел мелкорослый боец, набрал дров из кучи и быстро прошмыгнул обратно. Это был военный истопник, в обязанности которого входило постоянное поддержание теплой температуры в хоромах "пана майора".
Слева в большом кирпичном здании размещалась рота связи. Тут же стояло несколько автомобилей-радиостанций. Справа на небольшой площадке виднелось несколько подозрительно знакомых мне автоприцепов. Но пока было не до них.
В данную минуту меня больше интересовали военные заключенные и я подошел к зияющей черной дыре.
Там внизу еле светила то ли свечка, то ли самодельная коптилка. В её слабом мерцании можно было разглядеть трех человек, лежащих вплотную на топчанчике. Свободного места на нём уже не оставалось и еще двое штрафников сидели на самом его краешке, как воробьи на жёрдочке. По-видимому все они уже свыклись с такими явными неудобствами и на военную жизнь не роптали… Двое неспящих лишь переговаривались о чем-то вполголоса.
- Как дела? - задал я им вообще-то неуместный вопрос, но быстро поправился. - Не холодно? Одеяла есть у вас?
Один из сидевших поднял вверх голову и ответил не очень громко:
- Всё нормально. Одеяла есть.
- Мест нету. - добавил его собеседник. - Вот и сидим.
- А что там у вас горит? - допытывался я. - Да не туши.
Хоть им не разрешалось иметь при себе многого: сигарет, спичек, ремней, шнурков… То есть абсолютно ничего, кроме одежды и обуви… Но мне по-людски было их жалко. Я сам когда-то отсидел целых шесть суток на афганской "киче" с температурой за сорок жары. И промежду прочим из-за этого Сухова, который сейчас рулит нашим батальоном. А тогда он был всего лишь старлеем… Как и я, но уже теперь.
Тем временем губари вновь засветили свой огонек. С их слов это был огарок толстой свечи, в который они втыкают самодельные фитильки по мере их сгорания. Ужин им принесли, но без масла. Потому что "не положено"! А вот температура… Холодновато конечно, но терпимо.
Яма была около четырех-пяти метров глубиной и находившиеся внизу люди не могли выбраться из неё без длинной лестницы, валявшейся сейчас на крыше. Спускались и поднимались они через широкое отверстие неправильной вытянутой формы, расположенное над углом "зиндана".
Да… Это сооружение именовалось у нас этим словом. Хотя по моему мнению оно не совсем подходило… Если сравнивать с "Кавказским пленником" графа Льва Николаевича Толстого, то зиндан - это глубокая яма, куда и сажали бедняг… И никакой крыши не должно было быть и в помине.
Но мы ведь всё-таки уже живем в век гуманизма да всеобщего человеколюбия и эти средневековые анахронизмы остались в далеком прошлом… Совсем недавно такую перекрытую яму можно было назвать холодным погребом, если её использовать для гражданско-бытовых целей. На нашем разведчицком языке это именовалось "незамаскированный пока еще схрон". Солдаты и партизаны Великой Отечественной войны любовно назвали бы эту яму "земляночкой" и не преминули бы опрокинуть в ней пару стопок… По старой памяти.
Я где-то слышал, что в Древней Руси такое земляное узилище именовалось "тюрьмой". Правда гораздо меньшей глубины и люди могли в ней только сидеть. Оттого во всех тюрьмах заключенные "сидят", а не стоят или лежат, если не считать казенного выражения "отбывают срок наказания". Но оно касалось Большой Земли… А здесь "отбывать" - это не совсем верное определение. Поскольку в местных условиях арестованные были вынуждены бороться за свое существование. Вместо привычных камуфлированных курток на них были надеты старые солдатские шинели, которые не жалко испачкать в постоянной грязи. В некоторых ротах арестованных даже переобували в поношенные сапоги перед "посадкой"… Головные уборы были самые разнообразные, начиная от летних кепок и заканчивая шапками-ушанками. Рацион питания у "губарей" был почти наполовину меньше того, который полагался благовоспитанным бойцам… Свои естественные потребности арестованные справляли в ведро, стоявшее в углу… Вдобавок к имевшейся безрадостной картине на полу блестела и отражала огонь небольшая лужа.
- "Нда-а… Уж лучше в жаре отсидеть… Чем тут…" - подумал я, невольно сравнивая свой опыт с нынешними "комфортными" условиями.
И невзирая на такой богатый список обозначений: "гауптическая вахта, губа, кича, яма, бункер, схрон, землянка, погреб, тюрьма", этот подземный склеп именовали модным нынче словом "зиндан".
Я встал с корточек и пошел обратно в караулку.
- Есть кто-то из наших? - спросил я Шумакова, подразумевая арестованных.
- Не-а. - ответил он. - Нам и так не сладко. Вот только губы еще не хватает.
Его откровенное ворчание меня и рассмешило и слегка позлило.
- Да ладно вам прибедняться! Ты ещё не знаешь, что такое по-настоящему тяжелая солдатская служба.
По правде говоря, я успел сравнить войну в Афганистане с "наведением конституционного порядка" в Чечне и пришел к вполне закономерному и честному выводу, что здесь в Ичкерии дела обстоят в сто раз хуже, ожесточеннее и кровопролитнее. Но в данной ситуации можно было и приукрасить… ведь в афгане я находился молодым и зеленым бойцом, а здесь Шумаков являлся дембелем.
- У каждого солдата бывает своя служба. - угадывая мои мысли, произнес разводящий. Там одно, а тут.
- Это точно! - согласился я. - Тут вам не здесь… И здесь вам не там.
Один караульный оделся потеплее, взял свой автомат и вышел на наружный пост, чтобы охранять вход в караулку и заодно арестованных.
- Бычков! - окликнул я сержанта, вспомнив про увиденные только что транспортные средства. - А что там за прицепы стоят?
Эти железные домики, стоящие в тележках на колесах, очень сильно напоминали мне о воздушно-десантной службе. В таких фургонах они обычно хранят парашюты и прочее имущество во время прыжков. Но тут… В Чечне.
- А это ВеДеэСников прицепы. - ответил Бычков. - Они не под охраной. Обещали прийти и сдать… пока их нету.
- Понятненько… - недовольно проворчал я.
После недавних летних событий я испытывал к этой тыловой службе не очень-то дружелюбные чувства. И ведь было за что… И Маркусин, и доктор Новиков, и Плюстиков со своими командирами групп и даже бойцами уже получили от государства ордена и медали… И даже обмыли их… а я?… Маркусин меня конечно позвал на свое торжественное "освящение" ордена Мужества… Но у меня и кусок в горло не шел и водочка не лилась… Да.
Дверь в караулку приоткрылась и в неё просунул свою голову только что вышедший солдат.
- Товарищ старшнант! К вам тут пришли.
Гостем оказался уже знакомый мне прапорщик из третьей роты, который почему-то не стал заходить в помещение, а заговорщицки позвал меня поболтать наедине. Пока я одевался, мне уже становилось понятной такая секретность.
Вот уже три дня этот прапор ходил сам не свой. Он жил в вагончике как раз напротив командирской палатки, где временно обитали мы с Пудановым. И мы знали, что оказывается у него кто-то украл деньги. Более десяти миллионов рублей, что по валютному эквиваленту соответствовало сумме чуть больше двух тысяч долларов.
- Почти полгода никуда не выезжал… Копил на свадьбу… А тут… - сокрушался молодой прапор.
По его словам, он уже вычислил ворюгу… На его подозрении оказался неприметный на вид солдат-фазан.
- Он тогда дневальным стоял… Только он один-единственный, кто видел и деньги и место… - взвинчивал сам себя пострадавший. - Ух, я его зарою.
Но солдат ни в какую не признавался и твердо настаивал на своей невиновности. Мол, не брал и всё… Командир третьей роты всё-таки доверял больше прапору, чем бойцу. И приказал посадить фазана на трое суток на губу. Прошло три отведенных дня, но солдат стоял на своем. Тогда ему накинули ещё трое суток.
- "И сейчас он сидит у меня в яме. Не отдам его! А то ещё прибьёт…"-рассуждал я.
Но прапорщик при всём своем ущербе в особо крупных размерах оказался вполне миролюбивым добрячком. И он просил меня только об одном.
- Алик! Да я с ним просто поговорю ещё разик! - убеждал он меня. Это точно он взял, я Богом клянусь! Может сам отдаст… По своей воле… Я его попугаю немного, что ротный военную прокуратуру подключит. Может подействует.
Я сильно колебался, не желая неприятностей ни солдату арестованному, ни самому себе. Прапора конечно было жалко, но ведь он сам прокололся… Но со всеми такое может случиться… Может действительно сам отдаст… Ведь прокуроры долго мусолить не будут свои бумажки.
После короткого раздумья я решил согласиться на беседу прапора с арестантом, но поставил жесткие условия.
- Хорошо! Но сейчас пишешь мне расписку, что взял его для мирного урегулирования… И обязуешься не причинять ему телесных повреждений. При возвращении я сам его осмотрю и если что-то обнаружу… Синяки, ушибы или ссадины, то сам напишу рапорт… Согласен?
- Да ничего с ним не будет! - моментально согласился прапор. - Напишу тебе всё, как ты скажешь.
Такое его поведение вселило в меня некоторую уверенность в том, что солдату не будет причинен физический ущерб. Мы пошли ко входу в караулку, где мне вынесли по просьбе мою офицерскую сумку. При свете лампочки прапорщик написал нужную мне расписку. Причем слово в слово под мою диктовку и очень разборчивым почерком. Всё подытожила его подпись.
Подозреваемого растолкали и вызвали наверх. Увидев пострадавшего прапорщика, он естественно не хотел с ним никуда идти. Но мнение бойца уже мало кого интересовало. Прапор для пущей надежности взялся мертвой хваткой за рукав солдата и они быстро скрылись в темноте по направлению к третьей роте.
Через час они должны были возвратиться и я ждал этого момента в большом нетерпении.
Но они прибежали… Вот именно прибежали! И через тридцать минут… Счастливый прапорщик был на седьмом небе.
- Вернул! Почти всё! Только двухсот тысяч не хватает… Говорит, что на водку потратил. Гаденыш… В земле всё зарыл ведь. Около бани.
Такой поворот разумеется был приятен. Всё стало на свои места. Но меня интересовало другое.
- Тебя били? - спросил я бойца, внимательно глядя ему в глаза.
- Н-не-е-ет-т. - с некоторой дрожью в голосе ответил он.
Вид у него был подавленный и измученный. В глазах стояли слёзы.
Я чувствовал, что он не врал мне. Но всё-таки приказал ему:
- Заходи в караулку! Раздевайся!
- Алик! Да ты чо?! - расхохотался прапор, еще балдеющий от своего внезапного счастья. - Да не бил его никто.
Вороватый солдат тоже помотал головой:
- Не би-ли ме-ня.
- И ничего плохого не делали? - недоверчиво спросил я и опять посмотрел в глаза.
- Ни-че-го… - ответил он и опять затряс головой.
- Да я же говорю, что ничего не было… - вмешался прапорщик. - А завтра мы его отсюда заберем. Ротный приказал.
- Ну, ладно. - распорядился я караульному. - Опускайте лестницу. Пусть он вниз сойдёт.
Когда солдат оказался на дне ямы и лестницу вытянули наверх, радостный прапорщик стал со мной прощаться. Я уже вернул ему расписку, которую он тут же поджег зажигалкой и бросил догорать на землю.
- Ну, вот и всё! - облегченно вздохнул он. - Чики-пики… А то мне невеста не простила бы.
Я молча пожал ему руку и еще смотрел ему вслед. Теперь он чувствовал себя легко и свободно. Шел он твердой поступью… Не то, что раньше.
Когда он отошел метров на двадцать, я внезапно спросил его вдогонку:
- Так что же было?
Прапорщик услышал мой голос, резко развернулся и быстрым шагом вернулся ко мне. Довольный своей жизнью он наклонил голову к моему уху.
- ТА пятьдесят семь! - полушепотом выдохнул он.
- Как это? - не понял я сначала.
- На телефон его "посадили"! - продолжал признаваться прапор. - Один крокодильчик за язык, а вторым залупу прищемили… Ну и прокрутили ручку пару раз… Сам сознался.
- Ах, вы, живодеры… - разочарованно произнес я. Тогда всё понятно.
- Алик! А хули нам оставалось делать? - усмехнулся потомок Мюллера. - А если бы его отсюда увезли? Он бы никогда сюда не вернулся и денежки просто сгнили в земле. А если бы его прокуроры раскрутили? Кому они достались бы?.
- понятно. - сказал я. - Ну, ладно. Всё нормально.
Потенциальный жених, осчастливленный обычным военным телефоном, скрылся во мраке ночи. Я вернулся за своё место и еще с полчаса пребывал в непонятном мне настроении. Вроде бы помог молодому прапорщику вернуть его же деньги, заработанные здесь потом и нервами… А с другой стороны, солдатик подвергся пытке электротоком.
- "Чуть было не назвал его невинным солдатиком! Сам же и виноват… И как только я не догадался заранее?"
Предназначенный для связи в полевых условиях военный телефонный аппарат ТА-57 имел сбоку небольшую ручку, которая при вращении создавала через генератор маломощный электрический ток. Его напряжение не превышало и тридцати вольт. А сила тока мне даже и не была известна… Но мне очень хорошо запомнилась шуточка командира взвода связи Лёхи Петракова, когда он предложил мне "просто подержать" два оголенных провода… Лично мне тогда хватило и одного поворота ручки… И всё равно сила тока мне осталась неизвестной. По этому поводу я почти не переживал и на подобные опыты меня больше не тянуло.
А сейчас мне пришлось убедиться в том, что сила тока в этом телефонном аппарате всё-таки огромная… Поскольку моментально развязала язык упертому солдату, которому было чем рисковать… Да и прапорщик очень хорошо знал, ради чего он идёт на это.
Один я ничего не знал… И это меня огорчало, поскольку никогда не хотел быть обманутым… А тем более крайним.
- "Ну и ладно! Всё же обошлось! А война ведь всё спишет… Или почти всё… Но в следующий раз…"
Я искренне надеялся на то, что подобного этому "следующего раза" больше никогда не будет. Пусть они между собой разбираются сами и без моего участия… А то мало ли что.
Затем я достал тетрадь и ручку из офицерской сумки, некоторое время пытался пристроить её на своём столике, но из-за ограниченности пространства был вынужден поставить "планшет" на пол. На чистом листе написал четыре слова: "Здравствуй, моя длинноногая радость!"… И надолго задумался.
Мою Любовь (и именно Любовь с большой буквы!) звали Еленой, что с древнегреческого переводилось как Прекрасная… И она… (О, нет-нет-нет! Дальнейшие мои мысли являются моей личной собственностью и защищены от вас моим авторским правом! То есть моим правом автора!…)
И вот мои сладострастные мечтания оказались прерваны грубым стуком в дверь. Я медленно закрыл тетрадь с наполовину исписанным листом, отложил ручку и кивнул головой караульному, чтобы он впустил стучащего.
Солдат отодвинул засов, после чего чуть приоткрыл дверь… И тут… В караульное помещение ворвался "УЖАС, летящий на крыльях ночи"… То есть легендарный Чёрный плащ… То бишь замполит батальона майор Чернов!
Он недаром обладал этими титулами! И вот в половине второго ночи ЧП приволок очередного пойманного только им коварного монстра. И почему-то именно к нам в караулку! Наверняка для того, чтобы мы окончательно спасли мир посредством стопроцентного умерщвления этого злодея! В то время как "майор Ужас" будет продолжать свою ночную охоту.
- Зарипов! - с ходу стал он озадачивать меня и моих подчиненных. - Вот это тело должно до утра простоять здесь у тебя на виду! Чтобы он ничего не натворил. Не сидел, не лежал, не прислонялся, а только стоял! Понял? Почему твой часовой на входе никого не останавливает окриком? Где ведомость караульная? Так.
Проверяющий нас товарищ майор быстро написал две строчки в мою подотчетную бумагу и исчез также внезапно, как и появился.
Я принялся осторожно и основательно разбирать последствия ураганного вторжения ночного визитера. Повторения кошмара мне не хотелось… Моим старичкам тем более!… Ведь Чёрный Плащ обладал такими сверхестесственными возможностями и появлялся так внезапно!… А им-то скоро домой!… И меры принимались соответствующие… То есть похожие… Первым делом был дополнительно проинструктирован часовой на входе в караулку, чтобы он доводил всех случайных прохожих до гарантированного нервного срыва и долгой икоты своим громовым криком: "Стой-Кто-идёт? Стрелять-то бу-у-уду!"
Мой тренаж удался!… Ещё не успел я закрыть за собой дверь, как результат работы добросовестного начкара был налицо! Первой жертвой маньяка-часового оказался боец-истопник из каменнюкинского домика. После истошного вопля моего дембеля вышедший было за дровами солдатик побелел лицом, как новенькая армейская простыня, мгновенно позабыл о своём первоначальном намерении и тут же юркнул обратно… В спасительную каморку.
На мой искреннейший взгляд часовой поступил абсолютно правильно! А проблемы зашуганного истопника меня не волновали… Да и майор Каменнюка пока ещё не замерзал… А под морозное утро ему будет лень вылезать из-под тепленького одеялка… Там, глядишь, и рассвет… Потом развод… В общем… Всё нормально!.
- "Спокойной ночи! Товарищ майор… Пока что тёплой… Ну, не идти же мне самому за дровами! И отпаивать валерьянкой солдатика!… Всё ещё икающего от страха…"
Затем я перешел к притащенной нам на расправу жертве Черного Плаща… Коварным злодеем и подлым негодяем оказался пьянющий водитель из Роты материального Обеспечения.
Хоть РМО и называют Ротой Могучих Обезьян, но это является сильным преувеличением! Мелкими Обезьянками - это еще куда ни шло… А обезьян да еще и Могучих! Это уж слишком… Гораздо правильнее было бы их называть Ротой Моментального Опьянения… Уж это точно!.
Степень концентрации алкоголя в теле, крови и дыхании была определена замполитом очень верно, ибо пойманный им военный водитель мог стоять только в прислоненном к стенке положении. Ну, а далее от него следовало ожидать стадии плавного сползания книзу с частичным сидением на корточках с последующим переходом в завершающую фазу мертвецки-пьяного сна! И прямо здесь на грязном полу… Неудержимых приступов рвотного рефлекса майор конечно не спрогнозировал, Вернее, не предсказал… Но ведь от этих алкоголиков всего можно ожидать!… В том числе и этого извержения.
А сейчас водитель пока находился во входном дверном проёме, подперев левым плечом ободранный откос. И в этом было его спасение!… В этот же откос он упирался и левым своим рогом, тщательно скрытым под военной шапкой. И это помогало ему стоять на своих двоих!… Хотя… Его наверняка тянуло вниз… Но пьяный солдат продолжал сопротивляться древнейшим инстинктам… Однако вскоре это занятие ему серьёзно так поднадоело и существо стало быковать.
Первой попыткой было членораздельное произношение, представьте себе, слов.
- Я ввый-ду п-поку-рить!
И он даже пошарил по своим карманам… Но табачный дым лишь усиливает степень алкогольного отравления… А эту "могучую" обезьянку нам следовало спасти… До утра, когда за ним придут.
- Шумаков! Забери у него спички и сигареты. - приказал я.
После недолгого сопротивления разводящий и караульный смогли достичь поставленной цели. Чтобы хоть морально компенсировать такую сильную утрату, тело военного водителя стало презрительно фыркать и издавать какие-то звуки… К вящей нашей радости - ртом.
- Ну… И… Что… Мне… Я… А… Вы.
Такое презабавнейшее мычание трехлетка Борьки из колхозного стада нас немного потешало, а его видимо злило… Но ничего лучше он сотворить не мог и на полчаса даже замолчал.
Подошло время отправлять очередную смену на посты. Разбудив Бычкова, я оставил его исполнять обязанности старшего в караулке, а сам отправился вместе с Шумаковым проверить несение службы старыми часовыми И заступление новых… Там всё было как будто нормально. Даже Дубовской выбрался из бронетранспортера по первому же стуку.
- Ну, ты прям как чёрт из табакерки! - пошутил я, удовлетворенный таким рвением к службе.
- Да я-то что… Уже руку набил… Всё здесь знаю… - сперва засмущался боевой охранитель, но тут же собрался. - И ночные прицелы у меня все работают.
Он ведь перечислял свои достоинства скорее всего только лишь для того, чтобы исправить вечернюю оплошность и вновь повысить статус Дубовского в глазах военного командования. И его можно было понять… За такое наплевательское отношение к несению боевого дежурства его запросто могли убрать с этого спокойного местечка и поставить другого контрактника.
По моему же мнению в это боевое охранение должны были заступать поочередно бронетранспортеры всех рот. И вовсе не потому, что Дубовской катался сюда на БТРе моей группы. А из-за того, что постоянная ротация дежурных экипажей повысит уровень боевой готовности на данном направлении. А сейчас!… Один-единственный водитель в пустом бронетранспортере лишь создавал видимость ночного выдвижного дозора… Думаю, что в случае крайней необходимости он всё-таки не смог бы одновременно и маневрировать броневичком и вести прицельный огонь из двух пулеметов по поднявшимся в атаку чеченским боевикам… Чтобы пасть смертью храбрых всего лишь за минуту до подхода наших подразделений.
- "Да его первым и единственным выстрелом из гранатомета размажут по внутренним стенкам БТРа!" - насмешливо думал я на обратном пути.
Мое отношение к этим моментам было вполне спокойным и взвешенным. Я совсем не собирался ни покрывать вечерние грехи Дубовского, ни очернять его персону через чур загустевшими красками, ни выставлять этого водителя в самом радужном свете только лишь из-за его бодрствования в три часа ночи. Ничуть… Но ведь командир роты должен знать истинную картину всех происходящих в подразделении событий! И у нас в руках теперь будет вполне законный повод, чтобы изредка и в случае нужды помакивать Дубовского в свои же огрехи. А там глядишь у него проявится такое рвение к военной службе, что он землю будет рыть руками… Лишь бы командование роты дало ему возможность восстановить целиком и полностью все бронетранспортеры.
- "И первыми на очереди будут мои… Отличный ведь он парень, Дубовской! Всего же может добиться! А он смотрит на этих пофигистов-дембелей, вот и не хочет выделяться на общем фоне… Мол, что мне больше всех надо? А ведь надо, Федя! Надо!…"
А в караульном помещении меня поджидал уже другой военный водитель! Из Роты Мгновеннейшего Опьянения!
Грузовые автомобили этого тылового подразделения довольно-таки часто выезжали в город Грозный в связи с нуждами военного времени. То кого-нибудь отвезти в аэропорт Северный, то еще куда-нибудь… (Но-но-но! У Вжика имелся персональный Урал с уже проверенным "в боях водителем)… Ведь такое ответственное дело нельзя доверять всем подряд! Поэтому грузовички роты матобеспечения выполняли менее важные рейсы… Однако и в этих поездках видимо всем солдатам, крутящим свои баранки, повсюду мерещились "злые чечены с кинжалами в зубах"! То они ползли с обочин проколоть колеса Уралов, то исподтишка пытались нацарапать неприличное слово на левой естественно дверце, то спрыгивали с деревьев с диким криком и яростным желанием порубать в капусту брезентовый тент… Про ежедневные, порой ежечасные, а то и ежеминутные попытки озверевших врагов "зарэзать русского шофэра, чтоб он не ездил по моей Ичкерии" даже говорить не надо.
И только счастливая случайность была всегда начеку! Она постоянно помогала нашим доблестным водителям оставаться живыми в самых кровопролитных боевых ситуациях! И само собой подразумевается то, что после благополучного возвращения в родной автопарк надо же не только сотворить орошение "отработанной кровушкой" любимой стоянки, но и принять на Могучую грудь… Однако при слишком завышенной самооценке своих возможностей да при истрепавшихся вконец нервных тросах… Опрометчивое желание отпраздновать очередной и новый день рождения военного водителя практически всегда оборачивалось для него же самого весьма непредсказуемыми последствиями.
Вот именно поэтому… Чтобы пьяный водитель да еще из дембельского состава РМО не причинил вреда здоровью себе любимому, а тем более молодым соратникам по автоделу… Чтобы не испортил казарменное имущество или же матчасть ротной техники… Поэтому вездесущий Черный Плащ приволок свою добычу к нам в караулку… Чтобы она, то есть жертва постепенно трезвела под чутким контролем начальника караула… Увы… Эта миссия выпала и мне.
По возвращению смены в караульное помещение выяснилось, что за время моего отсутствия это человекообразное существо стало постепенно превращаться обратно… То есть во всё того же военного водителя, но уже с заметно меньшей концентрацией алкоголя в организме, в крови и в дыхании. Проявились даже признаки внятной и членораздельной речи… И первыми словами воскресшего Гомо Сапиенса оказалось обращение в Организацию Объединенных Наций с просьбой защитить права как человека в общем, так и российского военного водителя в частности… Почему-то оно было адресовано мне…
- А почему меня здесь держат? Насильно… И незаконно… Это нарушение… Моих прав.
Хоть он и оказался очень грамотным, но все же положения Женевской Конвенции "О военнопленных" в данном случае применить не получалось… Ведь мы же свои… Так сказать.
Но я не стал выражаться высокопарным обращением, а ответил вполне обыденно и приземлено:
- Если б мы тебя здесь не держали, то ты просто упал… И замерз где-нибудь.
Мой "оппонент" медленно осознал смысл сказанного мной и со второй попытки всё-таки оторвался от левого дверного откоса.
- Видите?! Я же… Стою… - выдавил он, пошатываясь во всех направлениях.
Не успел я что-либо произнести, как его понесло уже к правому откосу, который впрочем выдержал напор могучего плеча. Мы с разводящим и караульным не удержались от дружного смеха. Самопроизвольно подгибающиеся колени водителя лишь добавили еще большую "изюминку" в общую картину.
- Чо вы… смеётесь? - пробурчал недовольно он.
Военного водителя продолжало штормить и я приказал вывести пьяного наружу под охрану часового.
- Смотри, чтобы он стоял тут и никуда не уходил. - предупредил я своего бойца. - если что, зови нас.
Я продолжил писать письмо и почти его закончил, когда в дверь снаружи поскреблись.
Это опять был он. Доблестный представитель роты материального обеспечения… Но в ещё лучшем состоянии. Пребывание на свежем и главное морозном воздухе явно пошло ему на пользу. Молодая и пока еще здоровая печень в столь холодных условиях очень быстро переработала большую часть алкоголя и сей организм чувствовал себя уже очень бодро.
- Ну, что? Змерз, Маугли? - полюбопытствовал я. - Или нет?
Как мне сейчас показалось… Мой слегка насмешливый тон явно не пришелся по душе столь благородного индивидуума.
- Да мне без разницы… Где стоять… - пренебрежительно отозвался почти военнослужащий.
Я подошел к нему и, взявшись за вторую сверху пуговицу водительского бушлата, легонько помотал "туловище" влево да вправо. Он конечно попытался сопротивляться движениям моей руки, чтобы устоять, но безрезультатно… Его "могучее" тело послушно перемещалось то к левому откосу двери, то к правому… Ну, точь в точь телок-несмышленыш.
Такое мотание из стороны в сторону естественно не понравилось представителю роты МО. Он даже попробовал мне угрожать.
- Не распускайте свои руки! - громко проворчал он с очень уж нехорошими интонациями.
Я усмехнулся и еще пару раз покачал его туда-сюда. Настоящий командир ведь никогда не должен идти на поводу у солдат… Даже пьяных.
- И ты думаешь, что я так распускаю свои руки? Да? - тоже недобро ухмыльнулся я.
Военный водитель, даже не раздумывая, решил сменить тему разговора, чтобы перейти от силового фактора к другому.
- А я не понимаю вашего русского языка! - нагло усмехаясь, произнес он.
Не знаю… Может ему не понравилось мое произношение, а может он вообще имел претензии к нашему великому и… (ах да! Могучим может быть только он!) Как бы то ни было, но опухшему водителю с фамилией Грицюк следовало дать быстрый и достойный отпор. И я не медлил.
- Та шо ты кажешь? Мабуть на ридной мове побалакаем?- и после этих слов мои руки даже развелись в радостном изумлении, как при встрече истосковавшихся земляков на чужбине.
При этом я лишь доли секунды колебался, выбирая из слов "погутарим" и "побалакаем" самое подходящее. Насколько я понимал, первый вариант был ближе к казакам нашим и ихним восточным украинцам. А по фамилии Грицюк он относился кажется к Западенщине.
Мое краткое референтно-переводчицкое замешательство военный водитель принял за слабое знание этого предмета.
- Не издевайтесь над украинским языком! - пренебрежительно высказался он.
Но я и дальше не подкачал своих однокашников по воздушно-десантному училищу:
- А шо так? Деж ридна вкраинска мова? Шож ты як москаль брешешь?
Он молчал с целую минуту… Может обдумывал ответ, а может не знал что и сказать… Так и не дождавшись от него любого слова, я перешел на военный лексикон.
- Шагом марш за дверь! Часовой!- скомандовал я водителю, а затем и заглянувшему на зов подчиненному. - Не дай Бог, если этот байстрюк отойдет от двери! Понял?
- Так точно! - ответил дембель, уже имевший два "крестика".
Дверь захлопнулась и я сел на свое место. Заполнил постовую ведомость в графе о проведенных проверках несения службы. Занимался я вполне привычным делом, но как-то автоматически. Неприятный осадок всё же оставался и мешал нормально себя чувствовать. Оборзевшего водителя конечно следовало проучить, чтоб навсегда отбить у него охоту разделять командиров и офицеров по национальному признаку… Но не сейчас.
- "пусть протрезвеет окончательно… Вот тогда-то и проверим физическую подготовку этой "мазуты"…"
В пять часов утра при убытии очередной смены на посты я проверил и местонахождение своего подопечного. По словам часового, он всё это время находился рядом с ним. Сначала размахивал руками чтоб согреться, потом даже приседал. Но недолго. И сейчас он напоминал нахохлившуюся от холода ворону.
Но моим планам по повышению морально-физического состояния в отдельно взятом военном водителе так и не суждено было реализоваться… Ровно в шесть утра я услышал стук в дверь и знакомый голос Черного Плаща.
- Он что? Всё время простоял снаружи? - то ли осуждающе, то ли восхищенно спросил меня замполит.
- Почти… - ответил честно я. - А куда мне его еще девать? В лежачем положении может захлебнуться рвотными массами… Пусть стоит… Зато трезвеет быстро.
Мои доводы были понятны проверяющему.
- Хорошо… - говорил майор, делая еще одну запись в ведомости о проверке караула. - Я его сейчас заберу с собой.
Я не возражал. Потому что еще было неизвестно в чьих руках водителю окажется лучше… В моих или же в других.
Так прошла моя первая караульная ночь в этом батальоне. День на удивление выдался спокойным и я готовился уже к сдаче наряда.
Пришедший с проверкой Пуданов меня "обрадовал":
- Завтра от нашей роты опять караул. Надо будет заступить.
Я было вспыхнул от внезапного возмущения, но… В присутствии подчиненных мне солдат лишь сказал буднично и коротко:
- Есть! Товарищ майор.
Служба армейская есть служба военная и она жестко предусматривает принцип беспрекословного подчинения командиру его подчиненных… Это уже потом, поздно вечером мы поговорили начистоту… Ибо командир роты должен отстаивать интересы своего же подразделения и всего личного состава от посягательств штабных головотяпов, которые так и пытаются закрыть нами образовавшиеся бреши в графике очередности заступления в караулы. Но оказывается было слишком поздно и подпись командира первой роты уже стояла напротив слова "ознакомлен".
Затем выяснилось, что прапорюга Мерхулов наткнулся на какую-то золотую жилу в дачном массиве и обещал ротному завалить подразделение всевозможными стройматериалами… Кольцо окружения сужалось и сужалось.
Так я заступил в караул на следующий день, а потом еще через день.
Времени для размышлений о превратностях бытия оказалось предостаточно и мне уже начинало казаться, что пуданову очень уж понравилось командовать личным составом, который ему ещё и подчиняется… Вот он и вошел во вкус и решил порулить уже и командирами групп… То есть одним командиром группы… Других-то ведь у него не было.
В этих тяжких раздумьях прошли эти дни. Очень слабым для меня утешением стало известие о цели появления в нашем батальоне прицепов с воздушно-десантным имуществом… Весь наш батальон жил своей обычной жизнью: кто-то ходил в наряды и караулы, кто-то обслуживал боевую технику, кто-то занимался боевой подготовкой… а на самом же деле все солдаты, прапорщики и офицеры всю эту неделю занимались воздушно-десантными трюками. После обеда все они оказывается укладывали свои парашюты и проходили предпрыжковую подготовку, а на следующее раннее утро усаживались на Ханкалинском аэродроме в военно-транспортные вертолеты, чтобы быстренько долететь до Бесланского аэропорта и уже там десантироваться парашютным способом… А мы-то и не знали всего этого… Но потом необходимая и строго дозированная информация об уже совершенных шести прыжках с парашютом была доведена до командного сословия и каждому "парашютисту-профессионалу" оказалась засчитана обязательная ежегодная норма прыжков, что в конечном итоге привело к повышению должностного оклада на соответствующее опыту количество процентов.
Естественно никто не претендовал на денежные выплаты, неизбежные при совершении прыжков. Но на мой взгляд, чтобы вся картина выглядела идеально-правдоподобной эти средства всё-таки были запрошены у вышестоящих финансовых органов… Вот только куда они потом подевались… Об этом военная история умалчивает… Думается, что доли было три: командир, финик и ВеДеэСник.
Про денежные средства, выделенные не жадным Министром Обороны на авиационное топливо, доплаты лётчикам и всё тем же воздушно-десантным специалистам… Тс-с-с-с… Ну зачем беспокоить серьезных людей?!… Какая вам разница куда пошли эти?.
Вот и мне было наплевать! В августе месяце я уже выполнил свою норму парашютных прыжков и моя совесть оказалась, слава Богу, незапятнанной сообщничеством с этими пройдохами.
Но затем… То есть после окончания "парашютных прыжков"… Командир роты сообщил мне о необходимости сопроводить до Моздока Уралы с этими прицепами… И данным боевым заданием придется заняться мне. Я согласился. Караулы мне уже осточертели, а в этой поездке можно было чуть-чуть проветриться да развеяться.
Я отобрал необходимое мне количество бойцов и после некоторой подготовки доложил Пуданову о готовности группы к совершению марша.