Сон является самым лучшим средством для восстановления нервной системы солдат, а следовательно и их психо-эмоционального состояния, а значит и душевного равновесия. Днём все они подвергаются постоянным перегрузкам да стрессам. Именно поэтому ночью уставший боец должен спать, чтобы полностью восстановить все свои силы и следующее утро встретить отдохнувшим, бодрым и готовым к новым достижениям.

На втором месте по степени полезности для здоровья солдата находится, естественно, хорошее питание. Ну, хотя бы в пределах суточного рациона, утвержденного Приказом Министра Обороны. Но увы… Начальник продовольственной службы и начальник продсклада, начальник столовой и все повара, дежурный по столовой и старший рабочий, наряд по столовой и даже водитель… Каждый отщипнет от солдатского рациона по кусочку согласно должности, семейному положению да аппетиту и в конечном итоге перед российским воином практически каждый день "красуется" пустая сечневая каша с куском варенного сала. Командиру части на эту кашу с варенным салом тоже хочется плевать, но не из-за её внешней непривлекательности, а просто по существу своей лени… Дежурному по части тоже не хочется копошиться с весами и продуктами при закладке в котлы, чтобы не прослыть белой вороной на всеобщем сером фоне пофигизма. И ходит поэтому солдат вечно голодным.

А поскольку у командира группы очень невелики шансы каким-либо образом повлиять на продовольственный вопрос, то у него есть все возможности предоставить своим солдатам восемь часов беспрерывного сна. Чтобы его подчиненные хоть в этом не были обделены… Лишь бы у самого командира имелось желание это сделать.

Лично у меня присутствовало стремление сохранить в глазах молодых солдат то осмысленное выражение вполне нормального и адекватного человека, с которым они прибыли сюда - на войну. Все эти Терминаторы, Робокопы, Универсальные Солдаты и прочие манкурты мне были не нужны… И я совершенно не желал терпеть того, что моих непосредственных подчиненных при каждом удобном случае будут гонять и морально подавлять какие-то "дембилы" или контрабасы. Даже без моего присутствия в палатке молодые бойцы должны были буквально ощущать незримый контроль командира над обстановкой и благодаря этому чувствовать себя более комфортно и спокойно, так как именно командир и является самым главным их защитником от внешних посягательств. С двадцати двух часов вечера и до шести часов утра каждый солдат должен спать и баста! (прим. Автора: Если, конечно, он не находится в наряде или на боевом задании.)

Но боевая тревога является исключением из этого моего правила и с такой особенностью военного положения приходится считаться. И солдату достаётся уже не восемь положенных часов для сна, а гораздо меньше.

И всё же я в лишний раз убедился в правильности этой моей аксиомы. Невзирая на дополнительный час сна до семи часов утра, не только мои молодые бойцы, но и дембеля с контрактниками выглядели после подъема невыспавшимися и несобранными. Да и остальные подразделения нашего батальона, которые тоже занимали ночью оборону на своих рубежах, представляли собой сборище полусонных ротозеев и неумелых рукосуев. Но борьба за выживание во время завтрака, а затем и в гораздо большей мере разнос комбата за выявленные ночью недостатки сделали свое дело, и после развода все военнослужащие стали ощущать себя очень бодрыми и энергичными.

Утром дежурный по части вместе с десятком приданных ему бойцов разыскал места попаданий минометных снарядов. Что было в общем-то недалеко… Все три мины разорвались рядом с буграми с разрушенными радиолокационными станциями, которые находились метрах в стапятидесяти от казармы второй роты. Место это было вполне безлюдное даже днем, не говоря уж про ночное время. Но этот обстрел мог быть лишь пристрелочным.

Как бы то ни было, но о предотвращении подобных инцидентов сейчас должна болеть голова комбата Сухова, а у нашего брата и звёздочки помельче, и масштабы поменьше и заботы попроще.

Утром мы вновь направились на запасную взлетно-посадочную полосу аэродрома, расположенную в непосредственной близости от нашего батальона. За время моего нахождения на новом месте службы подбитые самолеты Л-29 подверглись ещё большим разрушениям от рук военных любителей экзотики и их разбросанные на земле обломки мешали нам проводить занятия на грунтовом покрытии. В результате этого группа тренировалась на твердом покрытии. Сегодня я взял с собой лейтенанта Винокурова, который хоть и обладал хорошими знаниями в тактике действий десантных подразделений, но это было немного не то… Воздушно-десантные войска конечно являются родственными соединениями, но с ними мы имеем общими только лишь форму одежды, парашютный способ десантирования личного состава с соответствующим этому праздник 2-го августа и, само собой разумеется, боевой дух… Во всем же остальном наши военные предназначения и возможности сильно отличались. У них одни задачи, у нас - другие.

Поэтому молодой лейтенант испытывал потребность в получении дополнительных тактических навыков и специальных знаний. И он вполне добросовестно и старательно занимался вместе с остальными солдатами. Какое-то время я находился рядом с Винокуровым на месте командира группы, а затем я оставил его одного в этой роли и далее руководил занятием со стороны.

После обеда группа занялась уже привычной чисткой оружия под контролем лейтенанта Винокурова, а я стал готовиться к заступлению в караул вместе со своими старослужащими. По словам Пуданова это был якобы мой последний наряд в бесконечной их череде. Дальше в караул командиры групп первой роты должны заступать строго по очереди.

Несмотря на мои возражения, Иваныч принял решение всё-таки отпустить моего заместителя прапорщика Мерхулова в ежегодный очередной отпуск, который вместе с различными прибавками перевалил аж за сорок суток. Меня это откровенно возмущало. Мало того, что он тут попросту отбывал номер, так ещё и балдеть будет сверх нормы… Но у Пуданова, видимо, существовал сепаратный договор с прапором по поводу превращений его дачных "подвигов" в беспрепятственное убытие в отпуск в обход командира группы… Точно не знаю… Но по возвращению прапора в роту я пообещал ротному принять все меры по увольнению бестолкового балласта… Иваныч по этому вопросу со мной не спорил и во всем соглашался.

Составив список личного состава караула и поручив Шумакову подготовить радиостанции, я на целый час завалился на кровать в слабой надежде уснуть среди этого шума и гама. Поскольку вавилонское столпотворение в канцелярии не прекращалось ни на минуту, то слабые надежды на сон оправдались полностью и мне удалось лишь чуть-чуть подремать.

Уже сидя вечером за столом начальника караула я долгое время раздумывал идти мне на ужин или же махнуть на него рукой. Сегодня был день рождения командира третьей роты Юры Денисова, который решил отметить это дело с широченным размахом. Причем в офицерской столовой и во время ужина, благоразумно совместив приятное с полезным. Меня совершенно не прельщали уже закупленные в большом количестве напитки и всякие деликатесы. Я бы с гораздо большим удовольствием посидел бы с Юрой за бутылкой водки с банкой тушенки и разрезанной на дольки луковицей на ломтях черного хлеба. После незапамятных событий на собрании офицеров, где я так слабенько сопротивлялся многочисленным затравщикам, доказывая свое совсем не верблюжье обличье… С тех самых пор я не любил бывать на всеобщих посиделках и сборищах… Чтобы не сидеть за одним столом с теми самыми загонщиками и охотничками… Слишком уж горьки и свежи были воспоминания.

Но голод далеко не тётка. Да и Юрку как-то не хотелось обидеть своим отсутствием… И я пошел.

Полупридушенная досада и недобитая обида сыграли со мной небольшую шутку. Уже на подходе к столовой мимо меня в полумраке прошла худая и долговязая фигура, не пожелавшая откозырять как положено. Со внезапно вспыхнувшей злостью я правой рукой поймал его за плечо и развернул к себе лицом.

- Почему честь не отдаём старшему по званию? А-а?

- Извините, товарищ старший лейтенант. - ошарашено ответил военный и поднял правую руку к головному убору.

Только теперь, находясь к нему лицом к лицу, я узнал по впалым щекам и кавказским чертам прапорщика из второй роты. Мне его доводилось видеть крайне редко и поэтому немудрено было неопознать его в ночной мгле.

- Извини, Братуха. Не разобрал в темноте. - пробормотал я, сгорая со стыда из-за своей чрезмерной агрессивности.

- Да ничего страшного. - сказал прапорщик и расправил свой бушлат. - Бывает.

Мы уже разошлись по своим дорогам, а я продолжал себя ругать за несдержанность характера. Всё то, что произошло со мной полтора года назад уже должно быть мной забыто хотя бы с той целью, чтобы оно не мешало мне же в дальнейшей жизни. Ведь у человека бывают не только головокружительные взлеты, но и неприятные падения… И надо находить в себе новые силы для преодоления печальных результатов.

С такими мыслями я решительно взялся за дверную ручку и вошел в столовую. И тут моей смелости слегка поубавилось - именинник сидел во главе длинного стола рядом с комбатом и посреди его же свиты. Подойти к Денисову я так и не решился, а потому лишь кивнул ему издалека и стал выискивать свободное место. Помимо длинного стола ближе ко входу имелся ещё и другой - наполовину короче, где все места уже были заняты. Зато за длинным всё ещё виднелись вакантные промежутки между гостями. Я выбрал нужное направление и уселся как раз напротив Пуданова и наших лейтенантов.

- Всё нормально там? - Иваныч не преминул поинтересоваться обстановкой в карауле.

- А как же! - коротко ответил я.

В такой предпраздничной атмосфере много говорить как-то не хотелось. Все присутствующие перебрасывались негромкими фразами и ни к чему не притрагивались. Участники предстоящего пиршества ждали того момента, когда прибудут все задержавшиеся и командиром будет дана соответствующая команда. На столах приятно радовали наши взоры тарелки с копченной колбасой и аппетитным сыром, печеньем и конфетами, оранжевыми апельсинами, краснобокими грушами и желтыми бананами. Из маринадов да солений присутствовали всё те же дары гуманитариев - трехлитровые банки с зелёными помидорами и перезревшими "огурчиками"… Горделивыми особами возвышались бутылки коньяка и водки, шампанского и далее по рангу: вина, пива, колы и минералки. На фоне такого изобилия вкуса принесенные солдатами-официантами горячие блюда от стыда приобретали ещё более невзрачный вид: традиционная каша-сечка бледнела до неприличия, а кусочки тушенки под пренебрежительными взглядами съёживались и усыхали. Стаканы стояли пустые и чая в них не наливали. Военные бутерброды в виде ломтика хлеба с кружком масла отсутствовали вовсе.

- "Гулять… Так гулять! - подумалось мне от такого приятственного зрелища. - Вот это Юра закатил банкет! Сколько же ему?…"

- Тридцатник! - ответил Пуданов на этот мой вопрос, повторенный вслух. - Вся зарплата ушла.

- Нда… - кратко высказался я по поводу такого расточительства.

Наконец-то прозвучало "три зеленых свистка". Ждать дальше уже не было мочи… Ведь уже вся "поляна" тут собралась… Бутылки стали откупориваться, горячительные напитки изливаться, а наполненные стаканы бросаться в распахнутые ладони. Минута и всё стихло. Тут со своего командирского места поднялся полковник Сухов и произнес довольно-таки хороший тост в честь юбиляра. В конце своей речи он даже предложил выпить за военное счастье, крепкое здоровье да всевозможное благополучие капитана Денисова и по этому случаю никто не стал противиться, ибо Юру все знали очень хорошо и выпить за него было абсолютно не грешно.

Я поел, но пить спиртное не стал. Ведь я находился в карауле, а всё батальонное начальство после окончания этого праздника так и попрет косяками проверять несение службы часовыми, если заметит моё малодушие и слабость к беленькой да красненькому… А доставлять им такое удовольствие мне очень не хотелось… Но тут по рангу слово предоставили заместителю командира батальона по боевой подготовке.

Майор Каменнюка медленно встал, обвел всех присутствующих быстрым, но пристальным взглядом… после чего сказал сурово и строго:

- За солдата!.

Он продолжал стоять и смотреть на всё наше офицерско-прапорщицкое собрание, отчего ноги сами стали поднимать людей в полный рост. Ведь со вторым человеком в командовании батальона особо не поспоришь… Встал и я… Взял со стола ничейный стакан, поднес его к груди и на мгновенье замер.

- "Царствие ему небесное… Да земля пухом…" - подумал я, выпил всю водку залпом и сел на свое место.

Вокруг уже рассаживались обратно и на некоторое время воцарились легкая сумятица да приглушенное разноголосье… Выпитое жгло моё нутро и мне пришлось быстренько налить в тот же стакан холодного рассола, чтобы затушить в желудке пожар.

- Ну, ты и взялся!… - усмехаясь, проронил Пуданов в мой адрес.

Я перехватил его взгляд и понял, в чем же собственно дело… Чтобы взяться понадежнее за горло банки одной рукой, я запустил вовнутрь три своих пальца… И по мнению ротного, это не вполне соответствовало всем нормам хорошего поведения за праздничным столом… ведь мои указательный, средний и безымянный пальчики не являлись абсолютно стерильными… Но меня это его замечание ничуть не остановило… И рассольчик очень приятно охладил мое существо.

- Что-то вы, товарищ майор, в подразделении не такой щепетильный… - ухмыльнулся я. - На внутренней-то стороне банки даже отпечатков не осталось… А вы?!.

"Товарищ майор" лишь рассмеялся и продолжил беседовать с двумя нашими лейтенантами, которые окружили его по флангам… А я же быстро пьянел… Эти сто или стопятьдесят грамм водки не жалели мой организм ничуть… А я всё силился вспомнить фамилию и внешний облик того солдата… За которого и выпил всё до дна… Ведь он был из другого подразделения и наши пути-дорожки не так уж часто пересекались в бригаде да Моздоке, чтобы он явственно запечатлелся в моей памяти… Положительного результата в этом не наблюдалось… Как и с ним самим… Почти неизвестным мне солдатом.

Как мне рассказали, этим летом перед возвращением в Ханкалу бережливый и очень рачительный "пан майор" Каменнюка решил забрать с собой обратно мину ОЗМку, которую он лично установил на подходах к месту забазирования… Чтобы перекрыть опасные направления… И потом ему эта же мина понадобилась вновь… Но снимать её собственноручно Каменнюка не пошел, а отправил этого разведчика… Который даже не был минёром… В конечном итоге… От малоизвестного мне русского солдата остался лишь один правый ботинок… Который и привезли в батальон… Чтобы затем, вместе с дополнительным песчано-гравийным балластом отправить домой.

И этот каменнюкинский тост… "За солдата!"… Лично мне показался не только кощунством над памятью погибшего по его вине разведчика… Не только глумлением над ни о чем не подозревающими родителями покойного… Но и откровенной издёвкой над всеми здесь присутствующими российскими офицерами и прапорщиками… Мол, хоть вы все и знаете отлично про этот случай, но никто из вас даже не осмелится возразить мне - заместителю командира батальона, а тем более не выпить!… Так ведь?!… Вот то-то же.

А может быть это ставший привычным цинизм нынешнего бытия… Когда все дружно делают вполне приличный вид… И ничего они не знают… И ни к чему они ни при чём… Так… Просто находились рядом… Ну, слышали о чем-то… И что с того?!… Подумаешь!.

- "А ведь и ты встал со всеми! И выпил!… Приспособленец… - стало уличать меня какое-то внутреннее чувство, которое впрочем тут же получило должный отпор от другого своего сородича. - Я мог бы отхлебнуть и компота! Для создания видимости… Но я выпил горькую водку… За память о том самом солдате!… Так и не вспомню его никак…"

Такая двойственность не так уж и редка… Внешняя невозмутимость и благочинность - с одной стороны… А с другой… Внутренние сомнения, безмолвные упрёки в лицемерии… Или же откровенные угрызения совести по поводу печальных итогов негласного двурушничества… И сообщничества.

Ведь нас столько долгих лет старательно приучали "не высовываться"… Да и теперь… Современная жизнь устанавливает свои, более жесткие и очень жестокие правила… И подавляющее большинство так старательно пыталось соответствовать такому модному образцу нового россиянина… Беспощадного и безжалостного, жадного и циничного, хитрого и наглого… Эдакого завуалированного зверя, уже заклейменного дьявольским знаком!.

Лично меня такие твари уже успели хорошенько погрызть… И всё же я не стремился уподобиться им… Пусть мне живется гораздо труднее, но зато я не собираюсь выстраивать своё карьерное благополучие за счет чьих-то жизней.

Пора было уходить, чтоб не потянуло дальше… Заметил удивленный взгляд Юры в тот момент, когда я медленно выбирался из-за стола, осторожно переступая через лавку… И мне пришлось объясниться.

- Я в карауле! Поздравляю!

Ответный кивок головы именинника оповестил меня о полном понимании данного служебного обстоятельства.

На этом все формальности были соблюдены и я с облегчением покинул разгоревшееся застолье. Пора было и честь узнать… Уже в караульном помещении я доел прихваченный с этого праздника жизни спелый банан и закинул шкурки в пылающую печку. На обратном пути я сильно продрог в одном камуфляже и теперь хотелось согреться у жаркого огня. В открытую дверцу иногда выскакивали длинные языки пламени и совсем немного дыма да шальных искр. Согрев ладони, я энергично растер ими руки и затем вернулся за свой столик.

На освободившееся место у печки тут же подсел караульный из бодрствующей смены и закинул в топку толстое полено.

- Зачем? Там ещё те не прогорели? - равнодушно сказал я расточительному истопнику.

- Углей будет побольше… - ответил он, захлопнул дверцу и обернулся ко мне. - А можно вопрос, товарищ старшнант?

- Ну, давай.

Вообще-то я уже раскрыл свою офицерскую сумку и даже достал из неё тетрадь, чтобы сейчас заняться письмом. Но его можно написать и попозже.

- А вы случайно не знаете, сколько наших солдат погибло в Чечне? - спросил караульный.

Этот вопрос интересовал очень многих… По средствам массовой информации вперемежку с репортажами об очередных зверствах российских военных по отношению к мирному чеченскому населению передавались видеосъемки со взрывающимися танками и БМПешками, на фоне которых встревожено-обрадованные дикторы сообщали о неисчислимых потерях "федеральных войск"… Стремление журналистов к независимости и самодостаточности уже перехлестывало через край. Они уже воображали себя глашатаями всемировых телеинформационных сетей, для которых ужасающая российская действительность является всего лишь очередной картинкой со звуком… Хотя все они по-прежнему сидели в своих студиях всё на той же Останкинской телебашне.

В противовес этой вакханалии выступали лишь две газеты: "Красная звезда" и "Российская газета". Но их скучные статьи пополам с официозной пропагандой у нас вызывали уже знакомую оскомину. С афганских времен "краснозвездный" стиль мало чем изменился… Ну, разве что реклама появилась на задних страницах с нарисованными придурками, наперебой восхваляющими финансовые пирамиды.

Мне же кое-что было известно, но я предпочитал особо не распространяться об этом. Чем меньше человек знает ужасов и кошмаров, тем спокойней он спит. Но и тем быстрее он уподобляется бессловесному парнокопытному существу, которому рано или поздно всё же предстоит превратиться в жертвенную животинку… Но то на гражданке… А здесь.

Находясь на непосредственной территории "ск… человеко-бойни"… Словом, актуальность данного обстоятельства приобретала более откровенный смысл.

- А что это тебя так интересует? - осторожно спросил я.

Действительно… С какой такой стати эти цифры стали интересовать военнослужащих срочной службы?!… Не от праздного же любопытства.

- Ну… как же… - чуть замялся солдат, но затем осмелел и продолжил гораздо бодрей. - Мы же тут воюем почти год. Никто правды нам не говорит. А знать хочется.

Я подумал о чем-то отстраненном и далеком, как будто с другой планеты… Верней, о ком-то… Но вернулся в реальность и потому тяжело вздохнул.

- Точные цифры на настоящий момент мне не известны. Много времени прошло. Но с декабря прошлого года и по март 95-го.

Караульный продолжал внимательно слушать, ожидая моего дальнейшего ответа. Но я молчал.

- Так сколько? - спросил боец. - Хоть за то время.

- За декабрь, январь, февраль и март погибло больше четырнадцати тысяч российских военнослужащих. - медленно и с тяжелым чувством произнес я. - Это солдаты, прапорщики, офицеры.

Мне до ужаса была неприятна данная арифметика смерти… ведь за весь период Афганской войны оказались убитыми и умершими от болезней да ран около четырнадцати с половиной тысяч человек… Жуткие цифры… Но ведь это за десять лет… А здесь - в Чечне почти такое же количество потерь всего за три с небольшим месяца.

Караульный, будто угадывая мои мысли, задавал уже другие вопросы:

- Четырнадцать тысяч? А в Афганистане сколько было убитых? Вы не знаете?

Как же, как же… Ведь в последние годы только об этом и трубили все газеты и журналы. Не отставали и говорящие головы из телевизора. Ведь СМИ неплохо зарабатывали, ставя в упрек уходящему режиму эти тысячи и тысячи загубленных жизней… Только вот количество спившихся и наложивших на себя руки участников войны в Афганистане… Это было неизвестным… А может и ненужным!… Ведь эти человеческие трагедии произошли уже сейчас - в период победившей демократии.

И я повторил уже известные цифры военных потерь:

- В Афгане погибло побольше… На пятьсот человек приблизительно… То есть четырнадцать с половиной тысяч!… За десять лет.

Солдат подумал, подсчитывая в уме.

- А тут за три-четыре месяца почти столько же… правильно?

- получается, что так. - ответил я.

- Значит в Чечне война хуже, чем в Афганистане? - продолжал вопрошать караульный.

- Да. - сказал я коротко и твердо. - Гораздо ожесточеннее и кровопролитнее.

Откровенно говоря, мне не хотелось пускаться в разглагольствования о предпосылках и причинах, прогнозах и просчетах, виновных и пострадавших.

- "Не здесь и не сейчас…"

На минуту в караульном помещении наступила тишина. Но вскоре она была нарушена очередным обращением.

- Товарищ старшнант… А кого погибло больше в Чечне? Солдат или офицеров?

Судя по интонациям в голосе… Не развязным и не нагловатым… Но каким-то слишком смелым… Интерес моего собеседника к нашему разговору возрастал и возрастал… Причем в геометрической прогрессии… Но я не придавал особого значения этому.

- Ну, конечно же солдат! - спокойно произнес я. - Потому что вас больше.

Это и так было понятно. Ведь в любом воинском подразделении на одного командира приходится несколько десятков военнослужащих срочной службы.

- А дембелей много погибло?

Караульный, задавая этот вопрос, присел у печки, чтобы подкинуть следующую пару поленьев, и поэтому я не увидал выражения его лица или же глаз. Это помогло бы мне понять не только тайный замысел беседующего со мной бойца, но и его истинное отношение к данному аспекту современных военных реалий… Толи он пытается представить "дедов" в роли неких мучеников, толи что-то ещё задумал.

- Как тебе сказать?!… - флегматично ответил я. - Этого я точно не знаю. Может больше, а может меньше.

- Но ведь необученных и молодых солдат на войну не пошлют!? Лучше же дембелей отправить! - караульный захлопнул дверцу и, вставая в полный рост, повернулся ко мне. - Так ведь?!

Определенная доля логики в его рассуждениях имелась… Но… Мне никогда не доводилось встречать начальников или же хотя бы слышать о том, чтобы вышестоящими командирами отдавался приказ брать на войну срочников того или иного периода службы. Конечно, гораздо надежней и уверенней взять с собой более опытных бойцов, чем зеленую молодежь… Но это уже обычная демагогия, мечущаяся от одной крайности к другой. В жизни же всё происходит гораздо прозаичнее. Ведь не всегда у командира имеется возможность отобрать самых толковых и грамотных подчиненных. Особенно тогда, когда рота или батальон отправляются на войну в полном составе. Тут уж выбирай - не выбирай, но результат окажется один и тот же… Вся рота в полном своём составе отправится считать длинные километры войны по грязным или же пыльным дорогам Чечни.

Поэтому я вместо ответа задал контрвопрос:

- А ты думаешь, что командир роты возьмет с собой только старослужащих? Если ему приказали готовить всю роту? Он что, побежит в другие подразделения обменивать своих молодых на их дембелей? И остальные командиры рот пойдут на это с большой радостью?

Очевидно мои аргументы попали в самую точку, отчего военный умник оказался в тупике, из которого он усиленно пытался выбраться… Но, кажется, неудачно.

После затянувшегося молчания я даже посчитал наш диалог оконченным и вновь взялся за ручку и бумагу. Но как-то вяло… Не тем был мой нынешний настрой, чтобы писать письмо любимой девушке.

Тут усевшийся было на табурет оппонент резко поднял голову и в его глазах загорелся зловредный огонек.

- Товарищ старший лейтенант! А что вы сделали с нашими дембелями?

Задумавшись о безвозвратном, я и не сразу-то понял суть только что прозвучавшего вопроса и по инерции всё ещё молчал… А дальше было куда интереснее… Нежели недавняя наша дискуссия.

- Это же заслуженные и уважаемые люди! А вы.

В данный миг караульный чуть было не задохнулся от внезапного приступа праведного гнева и возмущения по поводу моих издевательств да изуверств над бедненькими старослужащими солдатами, но так и не подобрал нужного выражения. А мне постепенно становилась понятней складывающаяся сейчас подоплека… Что ж.

Я продолжал внимательно его слушать и после короткой паузы слегка насмешливо спросил:

- Ну и что же я?

Мой идейный "противник", ощущая негласную поддержку всего караула, набрал в грудь воздуха и опять ринулся в бой:

- Товарищ старший лейтенант, да это же вам не просто дембеля, которые служат где-то там… в Ростове. Это же ветераны чеченской войны… Они уже целый год здесь воюют… Им осталось меньше месяца до отправки домой, а вы над ними издеваетесь и унижаете их достоинство.

Сзади из маленькой комнатки, где отлеживалась отдыхающая смена, донеслись одобрительные покашливания остальной аудитории. Это в лишний раз доказывало мне не случайность данного разговора, так как в это время они должны были дрыхнуть крепким сном перед заступлением на свои посты. А тут бодрствуют… Ну, разумеется, они уже знали про офицерскую пьянку-гулянку в столовой… Откуда я недавно пришел… Да с соответствующим запахом… Всё сходится.

Стоящий передо мной невысокий солдат теперь смотрел на меня взглядом слегка высокомерным и полным благородного негодования. Он вчера вернулся из отпуска и был ужасно шокирован всеми произошедшими в роте переменами. А нынче выходило так, что при первом же подвернувшемся случае он в присутствии других дембелей неназойливо и тихим сапом спровоцировал меня на откровенный разговор по душам… А теперь беззастенчиво выражал мне свое недовольство старослужащего воина по поводу ущемления прав человека в прочем мире, но особенно по фактам притеснений ветеранов в отдельно взятой нашей первой роте.

В воспитательных целях я конечно мог применить к нему какие-либо диктаторские приемы, отправив его, например, поохранять с часик снаружи вход в караульное помещение, чтобы ночной мороз надолго остудил его пыл. Но в данной ситуации это выглядело бы как мое моральное поражение перед словесно разнузданным бойцом. А чтобы выйти из этого незримого поединка очень достойным способом и в качестве полноправного победителя, мне следовало поступить совершенно по другому… То есть опрокинуть его популистские доводы своими логически обоснованными контраргументами.

Поэтому я лишь вздохнул опечаленно… Но затем вкрадчиво приступил к уточнению всех обстоятельств:

- А в чем собственно заключаются издевательства и унижения с моей стороны?

Командирское непонимание вызвало удивление и даже изумление. Пламенный оратор слегка раздул ноздри и воодушевленно стал меня уличать и разоблачать… Причем я ему не мешал абсолютно… Пусть касатик выговорится.

- И вы еще спрашиваете, товарищ старший лейтенант?- Он чуть не взвился к потолку от возмущения. - Да из-за вас наши дембеля теперь ходят строем вместе с молодыми в столовую! Три раза в день!… И они теперь в этом открытом и продуваемом месте вынуждены завтракать, обедать и ужинать.

В наступившей тишине, пока караульный вспоминал мои остальные грехи, я воспользовался этой заминкой и вслух проявил некоторую свою наивность:

- А вы что, предлагаете построить отдельную столовую для старослужащих солдат? Или перевести их на довольствие в офицерскую столовую?

От моей нарочитой наивности и простоты боец немного замешкался, но тут же вспомнил добрые старые времена:

- А вот раньше они принимали пищу в своей же палатке.

Но на этот детский лепет у меня нашелся простой ответ, который по своей основательности и железобетонной прочности ничем не уступал стойкости ракетных шахт стратегических сил ядерного сдерживания.

- Не по-ло-же-но!… Это прямое нарушение требований санитарно-эпидемиологических станций и приказов нашего Министра Обороны. Или вы не уважаете нашего Министра? - Вкрадчиво спросил я, но так и не получив ответа, перешел далее. - Ах да, я же забыл, что вы сейчас больше всего ждете Приказа Министра Обороны о демобилизации… Понятно. Что там еще? Каким образом я еще помыкаю бедненькими старичками?

Мой насмешливый тон подействовал на военного демагога, как красная тряпка на испанского быка.

- Да они сейчас пашут больше молодых… Духи сидят в теплой палатке - тащатся, а разведчики, которые тут пол-Чечни облазили, копают землю, стоят дневальными по роте под грибком на холоде, дрова рубят для печки. - Голос рядового становился все громче и возбужденнее.

- Да они теперь полы моют и вообще летают похуже, чем на своей духанке.

Но на меня эти жалостливые рассказы о бедствующих дембелях не произвели никакого впечатления. Скорее наоборот.

- Поспокойнее, Нагибин! - я недовольно поморщился от повышенного тона собеседника и равнодушно стал расставлять все услышанные обвинения по своим полочкам. - Полы они моют в своей палатке, то есть убирают грязь за собой же. Дрова рубят для своей же печки, чтобы ночью не замерзнуть. Не хотят рубить - не надо, но тогда не жалуйтесь на холод. И не дай Бог, если они припашут для этого молодых… Землю они копают по моему приказу и за свои нарушения внутренней дисциплины. И вообще…, в каком Уставе написано, что военнослужащие последнего периода службы должны иметь какие-то привилегии? Или они не обязаны в наряды ходить? Нагибин, вы можете мне показать именно такие положения Устава относительно дембельского призыва?

Когда-то давно, почти семь лет назад, я тоже назывался дембелем и отлично знал, что ни в одном уставе не говорится о каких-либо поблажках старослужащим. Это было известно и моему оппоненту, который попробовал увильнуть в сторону.

- Ну, товарищ старший лейтенант! Зачем нам нужен этот Устав? С нами нужно было по-человечески…, - словоохотливый рядовой все еще продолжал сопротивляться и попытался принудить меня к заключению сепаратного перемирия.

Но я был непреклонен и упрямо доводил спор-беседу до своего победного конца:

- А без Устава в армии никак нельзя! Там все указано: сколько должно быть сосков в умывальнике, очков или очёк в солдатском туалете тире сортире, высота грибка у дневального, как ходить строем в столовую и принимать там пищу… И как своими силами поддерживать необходимый порядок и нормальную температуру в своем же жилом помещении… Понятно вам? И никто теперь за вас вашу же работу делать не будет… Не можешь? Научим! Не хочешь? Заставим!

Я перевел дыхание и затем докончил свою речь:

- А по-людски вы абсолютно не понимаете… Я убедился в этом. И с вами нужно жить строго по Уставу и не допускать никаких отклонений в сторону от его требований… Вот так-то.

С минуту было слышно, как в печке слабо потрескивают сырые поленья.

- Вон, пусть молодые по Уставу живут, - недовольно буркнул Нагибин. - А мы свое уже отслужили.

Однако солдат чуточку поторопился записаться в гражданское население Российской Федерации. И хотя его заблуждение было глубоким.

Я постарался возвернуть Нагибина в армейскую среду… Так сказать, как заплутавшую в словоблудии овечку, да в родное стойло… То есть в военное лоно.

- Это ты своей бабушке расскажешь про окончание солдатской службы… Или девушке-кондукторше… После того, как станешь на воинский учет в своем родном райвоенкомате. А до тех пор, пока в твоем военном билете нет такой записи, то будь любезен честно и добросовестно выполнять все приказы своего командования и положения Дисциплинарного и Строевого уставов, а также Уставов Внутренней, Гарнизонной и Караульной службы.

Аргумент был весьма актуален. Ведь мы находились сейчас именно в карауле и только лишь я своей властью начальника караула мог определить дальнейшую судьбу всех этих солдат вплоть до момента сдачи боевого дежурства. А то и после… Ведь никогда не поздно и почти всегда уместно повысить натренированность личного состава караула по выполнению проверок начкара. Ведь нападения на самый отдаленный пост, наводнения в караулке и пожары в автопарке лишь на первый взгляд кажутся нетрудными вводными. А через каждые пятнадцать минут да после десятого раза?!… Вот то-то и оно… Тут ведь и бодрствующая смена не посидит спокойно у печки и отдыхающая смена глаз почти не сомкнет… И ни один проверяющий караул добрый дядя замполит и даже комбат не подумает помешать начальнику караула повысить боеготовность своих подчиненных… Даже благодарность потом объявят.

Лично я даже не думал намекать на это, но Нагибин являлся матёрым дембелем и потому уже не один десяток раз успел побывать в караулах… Таким образом следующий его вопрос показался мне даже слишком мягким и похожим на попытку дать задний ход.

- А вы по другому!?… Ну, не по Уставу разве не можете?

Но я был непримирим и не хотел такого окончания военно-философского диспута. Ведь "кто к нам с мечом придет, от того же меча и погибнет".

- А зачем? С вами нужно действовать только по-уставу и причем очень строго по Уставу. Это для вас будет похуже марш-бросков, которых вы все равно не сможете пробежать, - я тут не удержался от презрительного тона и пренебрежительного взмаха руки. - Только и умеете языком мести.

Тут бравый молодец сжал сурово губки, свирепо вздохнул и медленно стравил носом лишний воздух, а потом надул воинственно щёки и выпятил грудь колесом… Ну, как будто молодой индюк, готовый броситься на приближающегося с ножом мясника.

- Вы нас ещё плохо знаете, товарищ старший лейтенант! Да мы можем любое боевое задание выполнить! Нам только дайте приказ "Вперед!"… И мы.

Этот высокий пафос речи и особенно театральный прогиб тщедушного тельца меня лишь рассмешил.

- Расслабься, Гибс… Так ведь тебя звали год назад? Как видишь, я тебя не забыл! А про войну ты на гражданке своим собутыльникам будешь сказки рассказывать. Ну, кто из вас хоть раз побывал в бою или хотя бы в перестрелке? Когда шла настоящая война - вы все были зеленопопыми. А сейчас корчите из себя бывалых боевиков? Ну… Кто?.

Но на мои издевательские выпады эхом отозвались лишь далекие-предалекие разрывы. Затем и они стихли.

- Нам просто не повезло… Мы бы тоже неплохо повоевали, - сказал Нагибин несправедливо обиженным тоном.

Я опять презрительно усмехнулся:

- Ошибаешься! Вам очень даже повезло, что вы как раз-то и не участвовали в какой-либо переделке… А то бы боевики вас расколошматили как цыплят. Знаю я ваши боевые способности - летом ходил на две засады именно с этими ветеранами.

Как ни странно, но мое упоминание летних событий подбросило дополнительную пищу для солдатских размышлений.

- А помните, товарищ старший лейтенант, как вы сами мину МОНку наоборот установили? Или это были не вы?- неожиданно зло выдохнул боец.

Я невольно посмотрел на сидевшего у печки помощника начальника караула Шумакова, который всё это время молчал словно рыба, а теперь вдруг отвел взгляд в сторону. Это меня совершенно не удивило и я спокойно подтвердил свою ошибку.

- Да! Это был я! В первый раз с кем не бывает… А ты лучше спроси у Шумакова, кто потом эту мину подорвал… А затем спроси у него же, как следующей ночью снимали с дерева и уничтожали несработавшую мину МОН-50… И кто всё это сделал, поинтересуйся… Тупорылый минер, опытный ветеран или кто-то еще? Ну, что же ты молчишь? Спрашивай!… Или язычок проглотил?.

Но Нагибин видимо уже знал про всю эту историю и потому продолжал хранить военную тайну.

Пришлось мне обратиться уже к непосредственному свидетелю:

- Шумаков, может ты сам ему расскажешь?

Помначкар захлопнул дверцу загудевшей буржуйки и глухо сказал:

- Это сделал товарищ старший лейтенант.

После его слов в маленькой караулке наступила тревожная тишина. И так уже всё было ясно, что Нагибину больше нечего добавить к своим доводам. Словесный бой был проигран им вчистую. И теперь все наученные горьким опытом солдаты ожидали моей окончательной реакции на его провокационно-наглую выходку, которая могла повлечь за собой как одиночную карательную акцию, так и массовые репрессии против дембельского состава группы… То есть караула!

Честно говоря, меня взбесило упоминание о "незначительной" моей ошибке при установке МОНки и сознательное замалчивание других обстоятельств. Я бы еще воспринял данную наглость сдержаннее, если бы это произнес кто-то из действительно заслуженных и бывалых разведчиков… Типа всё того же Шумакова… Но Гибс таковым не являлся… А следовательно взял на свою впалую грудь слишком уж большой вес ответственности за свой же поступок.

Однако я сдержал свою ярость и осторожно выдохнул воздух сквозь сжатые зубы. Затем моя нижняя челюсть слегка выдвинулась вперед и я сказал мрачным и зловещим тоном следующее:

- Скоро будет война… И я в свою группу наберу побольше дембелей… Вот там-то и посмотрим! На что же вы годитесь… А заодно и проверим ваш богатый боевой опыт… Вопросы еще есть? Тогда свободен!

Сконфуженный и подавленный Нагибин молча прошел сначала в заднюю комнату, но мест там не было свободных и он вернулся к нам. Посидев минут пять у стены, Гибс затем спросил разрешения у Шумакова заменить часового на выходе. Замначкара посмотрел на меня и выждал чего-то. Я уловил это боковым зрением, но сделал вид, что углубился в написание письма… Тогда Шумаков махнул рукой Нагибину и тот молча вышел наружу.

Я продолжал медленно выводить буквы на бумаге, но как-то машинально… Невольно вспомнился предыдущий караул, когда в два тридцать ночи часовой на крыше дома открыл стрельбу… Вместе с бодрствующей сменой я бросился на этот самый дальний пост, а Шумаков с отдыхающей сменой остался оборонять караулку. По прибытию к месту тревоги я стал выяснять причины открытия огня, и часовой объяснил мне, что в ночной мгле ему почудилось что-то очень подозрительное… По его неуверенному голосу я понимал то, что он врёт, но не осознавал почему солдат меня обманывает… По возвращению в караульное помещение всё стало на свои места… Когда я в спешке убегал по тревоге, то оставил свою тетрадь на столе, но по старой привычке ручку развернул по диагонали недописанного листа… С левого верхнего угла к правому нижнему… А теперь ручка была вся прижата к внутреннему корешку тетради… Это означало только одно - мое почти законченное письмо прочитали… Пока мы мчались по грязи к посту, на котором заблаговременно предупрежденный часовой создал искусственно тревожную ситуацию… Оставшиеся в караулке дембеля потешались над моими изъяснениями… Помнится, в первую же минуту я взглянул поочередно на всех караульных из отдыхающей смены и также на Шумакова… И бегающие глазки одних да деланно-равнодушные физиономии других лишь подтвердили мою догадку… Что ж… Тогда я не отреагировал на этот факт бескультурья никоим образом, оставив его лежать на совести этих негодяев… Только полевую свою сумку с тетрадью стал постоянно носить с собой… Хоть на приемы пищи, хоть на проверки постов.

И сейчас вот… После данного не очень-то и приятного разговора с Нагибиным я старался проанализировать весь этот инцидент, чтобы оценить его предельно трезво и непредвзято… Конечно же в нашей армии имеются самые разнообразные военнослужащие: как честные и порядочные парни, а также просто нормальные и старательные трудяги-работяги, так и откровенные подлецы да аморальные личности… К сожалению, чаще всего бывает так, что эти отрицательные персонажи заправляют всей негласной жизнью подразделения, подавляя основную массу бойцов своей физической силой и хулиганским авторитетом… В этом случае хорошие и положительно настроенные солдаты обычно самоизолируются от остального коллектива и они уже не могут никак влиять на всевозможные ситуации.

- "Получается так… Что в нашей первой роте вовсю верховодят отрицательные элементы… Ну, что ж… Как говорится, подчиненных не выбирают, а перевоспитывают!…"

Служба в карауле шла своим чередом: Шум отводил караульных на посты, сменял там часовых, по их возвращению я проверял оружие на разряженность, затем бодрствующая смена приступала к бодрствованию, а отдыхающая смена, стало быть, начинала отдыхать… Никаких природных катаклизмов в эту ночь не произошло и все землетрясения, наводнения и пожары благополучно миновали наш караул… Неугомонные чеченские боевики тоже не беспокоили нас своими нападениями на посты и караульное помещение, предпочитая отсидеться в горных укрытиях… Тем паче, что начальник караула этому не препятствовал.

Правда случилось одно чрезвычайное происшествие, никоим образом не связанное с выполняемой нами боевой задачей по охране и обороне нашего батальона… Возвращаясь в начале второго ночи с проверки часовых, я обратил внимание на непонятное оживление у палаток третьей роты. Только что от них отъехал дежурный бронетранспортер, и, завидя Пуданова я подошел к нему узнать что-же здесь произошло.

Юра Денисов подорвался. - коротко пояснил Иваныч. - Сам толком не знаю… Увезли в госпиталь только что.

Отправив Шумакова в караулку, я вместе с ротным пошли выпытывать истину у прапоров третьей роты.

- А хуй его знает что случилось? - горячился рыжеволосый верзила. - Запал от гранаты у него в руках сработал. В животе дыра, внутренности видны синие. Говорит, что не больно.

- Он в сознании был? - удивился я.

- Ну, да. - ответил прапорщик. Я прибежал на его крик… Хлопка не слышал.

- Так он что, баловался запалом что ли? - дотошно расспрашивал Пуданов. - Что было-то?

- Не зна-ю я! - отбрыкивался рыжий. - Не знаю и всё!

Мы погадали-погадали и ничего подходящего не нагадали… Толи Юрка в приподнятом настроении попросту вертел в руках один запал и случайно выдернул кольцо… Толи он для щекотки нервов выдернул кольцо и отпустил предохранительный рычаг, после чего быстро выкрутил запал из корпуса гранаты до того момента, как запал сработал… Упав ему на живот… Своеобразная игра в "чеченскую рулетку" нам уже была знакома.

В единственном, в чем мы были твердо уверены, никаким суицидом или же обычным членовредительством здесь даже не пахло.

- Не такой он человек, чтобы эдакое сотворить! - охарактеризовал Пуданов своего собрата по тарифной сетке командира роты. - С какой такой стати?.

- Понятное дело. - сказал я и вздохнул. - Кого теперь на третью роту пришлют?

- Найдут… - сказал Иваныч и громко зевнул. - Ну, ладно… Я пошел… Вы уж там смотрите! Не подведите.

- Про нашу образцовую службу в карауле скоро фильмы учебные будут снимать… - пообещал ему я. - А потом на всю армию показывать.

Удалявшийся командир не проявил никакого интереса к столь заманчивой перспективе и проворчал что-то невнятное. Наверное, пожелал успехов… В киноискусстве.

Далее караульная служба вновь пошла обычным порядком: часовые сменялись, бодрствующая смена бодрствовала, отдыхающая смена всё также отдыхала… Нападений боевиков вновь не предвиделось… Катаклизмы опять не случались… Только вот утром.

А в семь часов утра в караульное помещение прибежал чисто выбритый командир роты и с порога всех нас огорошил:

- Быстро сдаем караул! Третья рота уже идет сюда! А мы послезавтра идём на войну! Всё!

Я захлопнул тетрадку с недописанным письмом и убрал её в полевую сумку. Караульные уже собирали бронежилеты, радиостанции, фонари и посуду… Особого рвения к сдаче караула они не проявляли и огромного энтузиазма к предстоящему боевому выходу также не испытывали… Может быть мое угрожающее обещание сыграло свою роль, может полное отсутствие стихийных бедствий, а может и перемирие чеченских террористов… По их сумрачным лицам можно было предположить, что уж лучше бы они тащили караул и дальше со всеми катастрофами и боевиками вместе взятыми.

- "Но увы… Приказ есть приказ… Война ведь своего не упустит… Или же своих… Так что…" - думал я, дожидаясь подхода нового караула.

Появился прапорщик Карпенко с бойцами и сразу же возникла всеобщая суматоха, так сопутствующая экстренной сдаче-приёмке караульного помещения и постов.

Через сорок минут весь личный состав караула находился уже в расположении первой роты, где полным ходом шла подготовка к скорому отъезду на войну. Подразделение напоминало собой потревоженный ранним утром муравейник, когда отдохнувшие за ночь муравьи-рабочие с повышенной энергией снуют по разным направлениям, а их более воинственные собратья в статусе солдат лишь изображают встревоженный вид и готовность к боевым действиям. Так и здесь… Молодые бойцы в очень ускоренном темпе перемещалась по указанным командованием маршрутам. Фазаны старательно имитировали повышенную трудовую деятельность… А дембеля… С хмурыми и озабоченными лицами слонялись из угла в угол… Из ружпарка в свою палатку, затем ещё куда-то… Но только не в вагончик!… Поскольку именно там находилась Главная Матка всего нашего муравейника… С двумя майорскими звёздами на крылышках-погонах… И до боли знакомым голосом.

Но я его уже не боялся… Приказал караульным сдавать оружие, я смело шагнул в вагончик.

- Ты список группы составь. - С ходу приказал мне Иваныч. - Оружие, оптика, связь… И ведомость закрепления с подписями солдат.

- Будет сделано! - гаркнул я и согнал писаря с его стула. - Корнюхин, бегом Бычкова ко мне!

- Ну, товарищ старший лейтенант! Я же пишу… - обиделся писарчук и обернулся к ротному в поисках поддержки и сострадания. - Товарищ майор.

Пришлось применить нестандартный приём.

- Иваныч! А давай-ка мы его с собой возьмём? - быстро предложил я. - Он нам там пригодится… Напишет чего-нибудь.

Одумавшийся Корнюхин пулей вылетел из канцелярии. Это вызвало у нас смех, но недолгий. Нельзя было терять ни минуты времени. Пуданов тоже шел на этот выход и причем в качестве командира группы.

- Варапаева всё ещё нет. Цветков тоже отсутствует. Вжика списали. Молодые лейтенанты ещё не отданы приказом, как вступившие в должность… Когда же это всё кончится?! - ворчал Иваныч, собирая со стола бумаги и ШДК. - Когда же я буду командиром нормальной роты? Как Лимонов.

Его брюзжание меня ещё больше развеселило.

- Ни-ког-да! - пробасил шутливо я.

- Я те дам "никогда"! - пригрозил мне ротный.

Примчался сержант Бычков и мы с ним быстро отобрали нужных нам людей в состав группы. Лично я отобрал Шумакова и Нагибина. Остальные кандидатуры согласовывали сообща.

- Собери их. Получите оружие, оптику и радиостанции. Построишь и доложишь мне. Только давай побыстрей.

Я рассчитывал, что на это у Бычкова уйдёт минут двадцать. Тем временем мне удастся закончить бумажную канитель. Но сержант вернулся ко мне через пять минут.

- Товарищ старший лейтенант! Вы не могли бы выйти к группе? - спросил он, так и не взглянув на меня.

- Что такое? - с досадой сказал я. - Что у тебя там?

- Ну… - замялся контрактник. - Вы лучше сами выйдите и всё узнаете.

Его странноватое поведение и непонятная таинственность мне явно не понравились. Ведь в самом же деле!… Мне вот только этого ещё и не хватало, чтобы личный состав группы решал когда ему стоит видеться с командиром. Я быстро отложил свою писанину и пошел во дворик.

Отобранные нами солдаты уже стояли в две шеренги: старослужащие сзади, а молодые бойцы спереди. Все шестнадцать человек.

- Что такое? - недовольно спросил я, быстро подходя к строю.

- Товарищ старший лейтенант! - бодро ответил молодой разведчик Фатеев, вырезавший недавно узоры на рубероиде. - Товарищи дембеля не хотят с вами идти на выход.

- Та-ак… - протяжно произнес я и оглядел заднюю шеренгу.

"Товарищи дембеля" располагались за молодыми бойцами таким образом, чтобы их старческие лица скрывались за головами стоящих в передней шеренге… Я сместился в сторону и кое кого успел обозреть. Глазки их смотрели куда угодно, но только не на меня.

- Первая шеренга, два шага вперед шагом МАРШ! - скомандовал я. - Кру-ГОМ!

Выполняя мои приказания, молодые бойцы сделали два шага вперед и развернулись лицом к старослужащим. Я прошел в начало строя.

- Может быть товарищи дембеля сами смогут объяснить, чего же они хотят?! - громко и насмешливо поинтересовался я.

После короткого молчания вновь послышался голос Фатеева:

- Товарищ старший лейтенант! Они говорят, что вы специально поставите их на самые трудные участки! А им скоро домой ехать!

- Понятно! - произнес я и обратился непосредственно к молодым воинам. - Вот посмотрите им в глаза!… Этим "товарищам дембелям"!… И что вы там видите? Да они даже на вас боятся посмотреть! Я уж не говорю про Чеченов.

Старослужащие прятали свои взоры и упорно не желали ни говорить, ни смотреть прямо, ни попросту вести себя подобно мужчинам… Это на мой взгляд… По их же глубочайшему убеждению, они действовали вполне нормально… Хотя, как мне показалось, чьи-то панические настроения всерьёз повлияли на стареющие головы.

- Видите? - продолжил я говорить в сторону молодежи. - если они сейчас прячутся за ваши спины, то что же они будут делать на выходе? Опять тариться за молодыми? И они ещё называют себя дембелями! И ветеранами!

Хоть я и не кричал, но мой голос звучал твердо и решительно. Просто в данной ситуации мне следовало разоблачить всеобщую круговую поруку, ради которой нормальные бойцы вынуждены поступать точно также как и отпетые разгильдяи. И сорвать с неё ореол сурового солдатского братство, чтобы продемонстрировать всю её прогнившую сущность.

Поэтому я и поставил шеренгу молодых разведчиков напротив старослужащих, чтобы окончательно расставить все нюансы по своим законным местам… Чтобы молодежь почувствовала свое реальное моральное превосходство над струсившими дембелями, которые столько бравировали своей многоопытностью в боевых делах… Потому что "ветераны" сами выбрали своё место… А это было очень полезно и мне, и молодым моим подчиненным… Пусть неопытная и зеленая молодежь всё ещё ощущала себя в непривычной обстановке, но она уже сделала свой первый шаг вперед… Шаг уже взрослеющих мужчин и их теперь следовало морально укрепить в своем новом мироощущении.

А дембеля… Они сами выставили себя в таком свете… В роли празднующих труса… И сейчас они сами опустились на несколько ступеней ниже, с которых смогут дышать разве что в пупок молодым бойцам… Но допускать их полного падения на дно армейской жизни я не должен был. Хоть я и люблю называть все происходящие события своими собственными именами, никак их не приукрашивая и не очерняя… Но своих подчиненных я старался уважать.

И, как обычно это происходит в конфликтных ситуациях, меня совершенно не заботили нормы приличий и военного этикета.

- Вы думаете, что я теперь вас с собой на войну не возьму? Так вы хотите? - Я стоял лицом уже к дембелям и мои руки привычно изобразили энергичный "международный жест отказа". - Вот хуй вам! Пойдете как миленькие! А там уже поглядим! Вперед! Получать оружие! Бычков! Командуй!.

Сержант скомандовал обеим шеренгам "напра-нале-ВО" и те повернулись к ружпарку. Молодежь двинулась вперед со сдержанно-непроницаемыми лицами… Зато дембеля никак не могли скрыть под маской пофигизма обуревающие их растерянность и подавленность.

Но группа вновь вернулась в полном составе в управляемое состояние и это меня вполне удовлетворило. Я пошел в канцелярию, где меня уже поджидали наблюдатели со стороны.

- Что там у тебя опять? - поинтересовался Пуданов.

Его чуть высокомерное словечко "опять" меня конечно не порадовало, но я почти не обратил на него своего внимания. Не до того… Как будто в других группах да и во всей первой роте дела обстоят очень хорошо… Почти превосходно… Но нынешнее присутствие в вагончике молодых лейтенантов обязывало командира роты усиленно изображать из себя очень мудрое и всевидящее руководство… Весьма респектабельного и приличного подразделения.

Но я считал, что ошибок и неприятностей в работе не бывает только у того командира, который вообще ничего не делает в своей группе. Как правило таких "директоров разведгрупп" неприятности находят сами в виде пьяных дебоширов или неуставного мордобоя.

Поэтому я не скрывал ничего:

- Дембеля обосрались идти на войну. Я им вчера пообещал проверить их боевой опыт. Попугал их малёхо, что специально наберу дембелей побольше в группу! Ну, я же не знал, что ты утром прибежишь в караулку и скажешь про выход… Вот они и обделались… Перед молодыми. Даже не постыдились!

Меня выслушали в полной тишине и очень внимательно.

- Ну и что? - спросил Иваныч дальше.

- Да ничего! Теперь эти дембеля не смогут даже в глаза молодым смотреть! Не говоря уж про попытки припахать или погонять.

Я уселся за свое место, с которого поднялся Михаил, и стал просматривать список личного состава группы. Надо было подобрать дополнительные кандидатуры, достойные для выполнения боевых задач.

- А что ты будешь делать с ними? - спросил Иваныч.

Я оглянулся на призадумавшегося ротного и бодро изложил свою точку зрения по данному вопросу, найдя вполне подходящий вариант.

- А я этих голубчиков всё равно возьму с собой. - пренебрежительно фыркнув, заявил я. - Если идти у них на поводу, то так скоро вся армия разбежится… Хочу - не хочу!… Возьму молодых побольше, чтобы их натаскивать в боевых условиях. Так они побыстрее придут в хорошую форму.

- А дембеля тебе мешать не будут? - донесся сзади голос Винокурова. - Они же могут исподтишка палки в колеса совать.

Об этом я тоже подумал, но как-то вскользь. Теперь же следовало пораскинуть мозгами пошире и помасштабнее… Надо же их как-то определить.

- Я им предложу на выбор: или с нами выходят на засады, или же охраняют базу и выполняют чисто тыловую работу. Может хоть от этого у них совесть проснется?! - Тут я закончил излагать свои мысли вслух и посмотрел на ротного. - Ты как?… Подходит? Всё равно ведь кто-то должен оставаться на базе.

Да и любое решение командира группы должно быть согласовано с командиром роты.

- Да мне-то что! - буркнул Пуданов. - Твоя группа - ты и решай.

Иваныч поддержал меня полностью. Следовательно дальнейших проблем с раздутым боевым штатом, с повышенным потреблением сухого пайка и получением материальных средств впереди не намечалось.

- Понял, "тридцатый"! - доложил я шутливой фразой и опять углубился в изучение списка. - Так-с… Кого бы ещё отобрать?.

Командир роты помолчал и после вздоха уточнил один момент:

- Может Коленкина оставишь?

- Почему это? - удивился я. - У меня идут из опытных Бычков, Молоканов и он… Коленкин.

По причине предстоящего боевого выхода командир роты провёл комплекс мероприятий по отзыву в подразделение всех откомандированных бойцов. Чтобы было кого взять с собой на войну, или же оставить здесь для несения нарядов.

В результате этих мер два дня назад из охраны чеченского Президента в роту вернулся наш разведчик Коленкин, которому оставалось дослуживать ещё полгода. Невысокого роста боец с умными живыми глазами проявил себя на недавних полевых занятиях очень толковым и грамотным спецназовцем. Его фамилия была в числе первых внесена в список уходящей группы. И я не понимал Пуданова.

- Мне утром комбат письмо передал. - Иваныч достал из внутреннего кармана сложенный конверт. Сказал, чтоб мы сами решали… А мне-то что… Твой боец - ты и думай.

Раздосадованный от того, что меня вновь оторвали от важного дела, я быстро достал листок бумаги и стал читать.

- Так… "Здравствуйте, дорогие товарищи командиры!" Здравствуйте… "Пишет вам мать солдата Коленкина… "

Я прочитал письмо полностью, подумал немного и начал читать его заново… Писала мама моего непосредственного подчиненного… О том, что её единственный сын служит у нас в Чечне… О том, как ей было тяжело одной растить и воспитывать своего ребенка… О том, что она уже целый год переживает за жизнь самого родного ей человека… О том, что последнюю неделю она буквально места себе не находит от самых страшных предчувствий.

Я потер ребром ладони внезапно повлажневшие глаза и продолжил читать последние строчки, которые просили и почти умоляли нас отправить её сына из Чечни на мирную землю… В этом месте некоторые слова, написанные чернильной ручкой, теряли четкие контуры… Видно, на них упали материнские слезы… И она их затем попросту подчистила бритвочкой, возможно не имея уже сил переписать письмо заново.

Я дочитал и основательно прокашлялся. К таким вещам я относился очень серьезно и не хотел брать лишний грех на свою душу… Ведь материнское сердце порой задолго может предчувствовать надвигающуюся беду.

- Отправляем! В Ростов… - сказал я решительно. - Жалко, конечно, лишаться такого солдата… Но… Сам понимаешь.

- Вот и хорошо! - обрадовался ротный.

Толи он думал, что я не соглашусь с просьбой матери, толи тоже переживал за дальнейшую судьбу солдата… Но в данном вопросе наши мнения совпали по всем направлениям.

Дело не терпело отлагательств и мы тут же вызвали в канцелярию Коленкина. Он прибежал с новеньким рюкзаком в руках и с ходу отрапортовал о получении им как оружия, так и ночного прицела и прочего имущества. Солдат смотрел прямо и спокойно, что в лишний раз доказывало его непричастность к только что прочитанному мной письму. Именно в этот момент моя командирская привычка всё перепроверять и выискивать тайные подвохи показалась мне постыдной и неуместной.

- Вот что, разведчик Коленкин! - чтобы заглушить свои чувства, я даже говорить стал официальнее. - Сдавайте обратно оружие и всё свое имущество! Вас.

- За что, товарищ старший лейтенант?! - оторопело спросил боец, перебив меня на полуслове. - Я не как эти дембеля… Я не боюсь.

- Отставить разговорчики! - оборвал его Пуданов. - Слушай, что тебе командир скажет.

- Мы тебя отправляем в бригаду, то есть в Ростов! Понял? - быстро произнес я.

- Зачем, товарищ старший лейтенант? - обиделся Коленкин. - Я как все пацаны хочу.

- Не перебивай старших по званию! - прикрикнул я, входя в свое привычное состояние духа. - Дослушай до конца! Письмо мы получили от твоей матери. Просит она командиров, чтобы мы тебя отправили в другую часть. Где войны нет. Вот командир роты подумал… И я тоже… Короче, сдавай всё имущество! Подготовим документы и ты уедешь в бригаду. Понял? Вперед! Время пошло.

Последние два слова я проворчал недовольным и очень строгим тоном. Боец Коленкин по-настоящему растерялся и даже не знал что ему нужно сделать или сказать в эту минуту. Он пару раз попытался начать разворачиваться в сторону входной двери, но почему-то не заканчивал своего движения. Наконец-то он сказал "Есть!", приложил руку к вязанной шапочке, развернулся и пошел к выходу. Но там Коленкин вновь остановился и посмотрел на нас.

- Спасибо… Товарищи… Офицеры.

Он говорил всё ещё растерянно и скорей всего то, что первым пришло ему на ум… Но просветлевшее лицо солдата… пусть со слегка увлажненными уголками глаз… Демонстрировали его неподдельную искренность и чистоту души.

- Пожалуйста! - беззлобно ответил Пуданов.

- Ты время не теряй! - приказал я солдату. - Нам нужно и твои бумаги оформить, и самим подготовиться… Давай-ка пошустрей.

Коленкин умчался в палатку, а Иваныч поручил лейтенанту Винокурову заняться подготовкой всех документов, необходимых для отправки этого бойца в Ростов.

- Ты у нас остаешься за командира роты! Начинай работать прямо сейчас. Все бумаги мне нужно подписать до нашего отъезда. Когда комбат даст своё "добро", а строевая часть выдаст все документы, тебе надо будет отправить Коленкина в бригаду. Одного не отсылай! Только вместе с другими нашими солдатами и офицерами. Так надежней будет.

Эти его ценные указания я слушал уже в-полуха, так как подбирал необходимые кандидатуры. Теперь мне требовалось уже пять человек… Надо было учесть и должность и закрепленное оружие, уровень боевой подготовки и моральный фактор, а также наличие смекалки и отсутствие заторможенной реакции.

В вагончик кто-то вошел и командир роты тут же издал радостный вопль.

- О-о-о!… Кто к нам пришел?!.

Я буквально на секунду оглянулся на вошедшего гостя, но опять отложил свое занятие… Не только волка кормят ноги, но и замполита Вовка тоже… Ведь в наше время за счет одного-единственного языка долго не проживешь.

- А я-то думаю, куда это мой заместитель по воспитательной работе подевался? - иронизировал командир роты. - Захады, дарагой!… Шашлык-машлык? Выбирай!.

Не обращая внимания на подначку Иваныча, капитан Серега встал по середине канцелярии и внимательно осмотрел нас всех, прежде чем поздороваться за руки. Дошла очередь и до меня.

- У тебя всё нормально? - спросил он мимоходом, но делая при этом ударение на букве "ё".

- Конечно! - отозвался я. - А что такое? Весть пошла во все концы?

- Какая весть? - попытался уточнить замполит.

Но меня на этой мякине уже было трудно провести и я проявил ответную наивность.

- Какая-нибудь… Или нет ничего?.

Но Вовчара отвечал уклончиво и даже отрицательно… Некоторое время он занимался обсуждением насущных вопросов с командиром роты, но затем принялся разбирать "очередной конфликт" в первой роте и первой группе.

- У тебя с ними прямая связь уже налажена? - спросил я Вовка без всякой утайки и официальных церемоний. - Кто стуканул?

- Алик! Ну, как ты можешь так говорить? - стал обижаться замполит. - Не стуканул, а проинформировал меня о серьезной ситуации. Это же и меня касается.

Его иезуитские подходы вызвали вполне достойную реакцию со стороны других офицеров первой роты.

- Слушай, Серега! - Майор Пуданов пошел в атаку с другого фланга. - Чтобы это тебя действительно "касалось", тебе надо находиться в роте с утра и до самого "отбоя". А не такими вот набегами.

Поддержка ротного оказалась весьма кстати - теперь можно было разворачивать широкомасштабное контрнаступление и с моих позиций.

- Ты тут сейчас опять воду взбаламутишь своим языком, собьёшь дембелей с панталыку, а потом смоешься… - закипал я. - И мы потом весь этот бардак с Иванычем разгребаем! Ты зачем сюда пришел?

И коварный враг был отброшен.

- мужики, да вы чего? - возмущался Вовк. - Я же как лучше хочу… Чтобы в роте была хорошая атмосфера.

- Ага!… Чтобы отцы-командиры целовали солдатиков в розовые попки… Тьфу… Бля-а.

К недовольству, ругани и плевку командира роты присоединились и мы - его подчиненные… Один старлей и два лейтенанта.

- Вот у тебя есть по расписанию два часа воспитательной работы по вторникам и пятницам - ты и работай! - продолжал бушевать Пуданов. - И в субботу, и по воскресеньям тоже… А то прибежал сюда на полчаса.

Но, как всякому замполиту, все эти пудановские обвинения и мои наскоки были для Вовка словно проливной ливень для отлично откормленного гуся. Он спокойно дослушал всё до конца и дождался-таки возможности сказать свое веское слово.

- Но ведь в прошлый раз всё нормально прошло. - невозмутимо заявил Сергей. - Я поговорил с бойцами и мы друг друга поняли.

Я сдержанно откашлялся, подготавливая свой инструмент к долгой работе, и начал издалека.

- Серега, ты только не обижайся! Но ты тогда ушел спокойный и довольный, а я потом два часа горло драл… И в итоге один солдат сел на губу на шесть суток, а трое получили наряды на работы. Так что ты мне сейчас людям голову не морочь. Нам послезавтра выезжать под Шали и мои солдаты должны быть с нормальными мозгами. Чтобы знали только одно, что я их командир, а они - мои подчиненные, которые должны выполнять любые мои приказания.

- Но дембеля ведь не хотят! - возразил Вовк.

- А мне глубоко насрать на то, что хотят они или не хотят. - грубо отрезал я. - Они в первую очередь солдаты моей группы и только я один здесь решаю кого следует брать на войну, а кого нет. Если им дать волю - они все по домам разбегутся.

- Но они говорят, что ты их на самые трудные участки поставишь. - произнес Сергей. - Ты же сам сказал…

- Да мало ли что я им говорил! Они сами стали выделываться, вот я им и пообещал. - возмущался я, после чего сразу же предложил радикальный вариант. - а если это тебя так беспокоит, то давай… Поехали вместе с нами, я соберу подгруппу дембелей и ты будешь у них старшим… Выделю вам правый фланг, там и будете куковать наедине… Идет?

На это моё предложение нашлось сразу же столько дел… Замполитовских, естественно.

- У меня других дел полным-полно. - стал отмазываться Вовк. - Не могу.

- Но это же солдаты твоей роты! - доказывал я. - Чего же так? Будешь с ними в чистом поле, так сказать, в боевой обстановке проводить воспитательную работу… Медаль заработаешь или орден.

- "Мужества" - подковырнул опять Иваныч. - Станешь самым мужественным замполитом.

- Я работаю не за награды… - заявил нам скромняга-капитан.

Но мы другого "газетно-журнального штампа" и не ожидали услышать.

- Конечно-конечно… Тебе за державу обидно! - усмехнулся Пуданов. - Так… Ты у нас время отнимаешь… Нам нужно людей готовить, имущество, технику… А ты тут языком мелешь.

Это было точно подмечено… Уж с кем-кем, но с замполитом мы могли бы спорить до хрипоты и до самого "отбоя"… Обескураженный, но непобежденный замполит покинул расположение роты. Но, на всякий случай, я вышел во дворик, чтобы при острой необходимости смог своим телом преградить военному баламуту дорогу к "только моему" личному составу… Но всё обошлось и я занялся подготовкой группы дальше.

Командир роты взял себе в подмогу обоих лейтенантов и в полную силу наращивал всеобщие усилия солдат и офицеров. К передней линейке подогнали грузовой автомобиль, в кузов которого загрузили бывшую штабную палатку с деревянными кольями, веревками и металлическими штырями. Затем там же разместили ящики с боеприпасами, печку-буржуйку с вязанкой труб, ломы, лопаты, единственный боевой топор и пару двуручных пил под названием "Дружба". Наготове лежало несколько толстых бревен для обогрева палатки… Их должны были забросить в самую крайнюю очередь… Если хватит места в кузове.

После обеда мы в полном составе двух разведгрупп покинули пределы нашего батальона, проделали недолгий путь и оказались на дне небольшого, но довольно глубокого карьера. Именно здесь и располагалось наше стрельбище, на котором нам предстояло пристрелять автоматы и винтовки, а также один пулемет… Вот где и пригодились нам страшненькие мишени из склеенных краской кусков рубероида.

Пристрелка оружия заняла у нас час. Сначала проверили стволы на кучность боя… Обнаруженные недостатки устранялись на месте. Хоть мой мушковод и был слегка деформирован, но работал вполне нормально… А миллиметры, на которые и следовало передвинуть мушку, мы отсчитывали, так сказать, на глазок… Вроде бы всё получалось неплохо.

С наступлением сумерек мы возвратились в роту и я занялся склеиванием отдельных листов топографических карт в одну пребольшую карту. Когда эта работа была закончена, мои руки быстро скомкали ворох боковых обрезков с координатной сеткой образца 42-го года… Затем под стенкой каптерки вспыхнуло пламя зажигалки и секретнейшая информация оказалась уничтоженной. Остатки пепла были окончательно раздавлены командирским ботинком и моя совесть мгновенно успокоилась - никакой теперь вражеский шпион не узнает военной тайны.

К девятнадцати часам Пуданов, я и Стас Гарин прибыли в штаб группировки, чтобы отчитаться перед разведкомандованием о готовности наших групп к предстоящему выходу… как и положено в нашей армии, гипотетический враг оказался чрезвычайно хитер и коварен, но две разведгруппы спецназа тоже были не лыком шиты… И многочисленный противник потерпел сокрушительнейшее поражение.

Несколько лавровых веточек достались Пуданову и мне… Сам же венок победителя водрузился на круглую голову Стасюги, ибо именно он являлся нашим оперативным боссом.

Се ля ви… Штаб - это вам не.