Вертолёт с нашей разведгруппой летел над ужасно знакомыми мне полями зелёного хлопчатника. Кроме него, под нами проносились узкие арыки с мимолётными зеркальными полосками воды и грунтовые дороги, окаймлённые невысокими насаждениями. Маршрут оказался мне тоже страшно знакомым, и у меня от волнения гулко заколотилось сердце. А вот и посёлок. Он появился очень уж неожиданно, и теперь наш борт стремительно нёсся над домами.
В нужном месте вертолётчики сделали небольшое пике, и это оказалось самой большой их ошибкой в пилотировании винтокрылой машины на сверхмалой высоте. Сначала передняя стойка шасси, а затем и задние колёса зацепились за конёк крыши… И вертолёт стал беззвучно рассыпаться в воздухе… Вернее, у него оторвало днище вместе со всеми колёсами. И все наши разведчики одним общим клубком грохнулись на крышу… И она всех нас выдержала… Ведь это был нижний скат крыши именно моего дома.
А внизу, то есть во дворе уже стояли с задранными вверх головами все девчонки и мальчишки с моей улицы… И даже она — Светка… Длинноногое и веснушчатое создание, приезжавшее к нам на летние каникулы…
Несколько томительных секунд все бойцы спецназа, сидящие на задницах на уцелевшем шифере, и стоящие внизу ребята смотрели друг на друга… А поскольку именно я и был здесь старшим по званию, то мне и следовало первым начать приятную беседу…
Но мне не дали это сделать. А ведь в эти секунды из нашей летней кухни только-только вышла моя мамка с кастрюлей в руках…
Я почувствовал сильный удар в свой правый бок… И, несмотря на это досадное недоразумение, моё сознание всё ещё барахталось во сне, усиленно стараясь занырнуть в него обратно и поглубже… Однако удар повторился… И, едва открыв глаза, я резко повернулся в своём спальнике, чтобы со злостью выяснить личность этого наглеца…
«Ну, если это Лёнька-Пайпа… — подумал я, стиснув зубы. — То…»
Однако наглым моим обидчиком оказался товарищ майор. Причём он с не меньшим раздражением уставился на меня. Ну, как будто это я только что пинал его по рёбрам…
— Зарипов! — сердитым тоном спросил меня партай-геноссе. — Где завтрак?
Я слегка опешил. Это конечно понятное дело, что война войной, а обед строго по распорядку. Однако это выражение относилось исключительно к приёму пищи в полдень. А вот что касается завтрака… Ничего подобного нет ни в уставе внутренней службы, ни в нашем солдатском обиходе…
— Какой завтрак? — переспросил я товарища майора. — И время-то…
Однако парторг оказался чересчур уж сердит и скорей всего ужасно голоден.
— Такой вот завтрак! — самым нахальным тоном заявил он. — Который по утрам едят!
Но я уже посмотрел на циферблат своих часов и успел мельком определить точное положение стрелок на нём. А потому попытался вполне резонно отбрыкнуться от голодного партийца.
— Товарищ майор! — объяснял я. — Время — семь часов пятнадцать минут. А завтрак должен быть в восемь часов.
И ведь говорил я сущую правду. Именно в восемь часов утра вся наша Советская Армия дружненько топает в столовую, быстренько рассаживается по длинным лавкам и усиленно начинает поглощать военную якобы пищу… То же самое творится и на нашем доблестном и непотопляемом военно-морском флоте, правда в несколько скученных условиях и без обязательной строевой подготовки для поднятия аппетита. А вот в девять часов утра начинается развод подразделений по местам занятий или трудовым участкам. Но про это я только успел подумать…
— Меня это не волнует! — безапелляционно заявил мне самый старший наш военачальник. — Чтобы через полчаса чай уже был готов.
Парторг лихо развернулся на месте, словно БМПешка на одной гусенице да с пьянющим механом… Глядя на его здоровенную спину, я вполголоса чертыхнулся и стал будить сегодняшнего дежурного по нашей походной кухне. Но Лёха Шпетный и так уже проснулся…
— Орёте, как недорезанные… — ворчал он, выползая из спального мешка. — Другим спать мешаете.
— Лёха! — возразил я. — Это я что ли чайком решил побаловаться в такую рань? Как будто меня самого не подняли спозаранку? Иди и ему это выскажи! Если такой умный… И смелый.
Недовольный своей участью Шпетный всё же пошел в другую сторону — к нашему очагу, на котором находился солдатский чайник. Пока он собирал все горючие средства, я занырнул обратно в свой спальник и постарался вернуться в столь приятный сон. Но все мои потуги оказались тщетными… А когда Лёха запалил первый кусок сигнального огня с его характерным шипением, тогда я понял то, что моё нечаянное счастье — нежданно-негаданная встреча с недавним прошлым, закончилось окончательно и бесповоротно. И осознание этого факта меня очень огорчило… И надолго расстроило…
Я лежал в спальном мешке на спине, глядел на возню Шпетного с сигнальным костром, ощущал левым боком всё нарастающую теплоту солнечных лучиков… И мысленно пребывал в своём доме с небольшим двором, на нашей улице имени Крупской… В общем, я находился в Советском Союзе… И очень мне было жаль того, что прожорливый парторг так и не дал мне досмотреть такой шикарный сон… Даже по солдатским меркам я выиграл самый счастливый билет в лотерею под названием «Угадай-ка, что приснится». И мне не дали в полной мере насладиться своим законным выигрышем…
Уже на завтраке я с досадой пожаловался своим товарищам на то, что мне не дали угостить всю нашу группу вкуснейшим пловом.
— Хоть и во сне, но всё же… — говорил я. — Было бы классно!
— Действительно жалко! — отозвался Билык. — А я бы и наяву не отказался.
В памяти тут же всплыл почти недавний случай, когда наша первая учебная рота пешочком дотопала из Чирчика до близлежащей горной гряды, перевалила через неё и поздней ночью остановилась на привал на некотором удалении от узбекского или киргизского кишлака. Помнил про это и Лёха Шпетный…
— А в двенадцать часов… — оживлённо рассказывал он. — Когда мы уже собрались уходить. Пришли два местных жителя, сообщили ротному, что у них свадьба сегодня… И они хотят угостить всех нас пловешником.
Коля Малый мысленно прикинул, сколько же это будет едоков, после чего вполне логично полюбопытствовал:
— А сколько взводов было?
— Все три! — объявил я. — Человек так сто было…
Шпетный подтверждающе закивал головой и отставил свою кружку в сторону.
— Вот именно, что сто проглотов. — засмеялся он. — Мы, когда узнали про этот плов, подумали сначала, что это пустой трёп. Или его приготовить не успеют, или нас дальше отправят в поход. А оказалось, что плов уже готов и его только надо принести.
— Ну, за этим дело не стало, — сказал я с лёгким вздохом. Этот казан с пловом дольше несли, чем ели! И ведь каждому досталось по котелку. Причём с мясом.
Шпетный тоже вспомнил продолжение пловной эпопею, когда мы с полными желудками отправились в дальнейший путь…
— Самым обидно было то, что нам даже полчаса отдохнуть не дали после этого угощения. — сетовал Алексей. — Отнесли обратно пустой казан, сказали «Спасибо» хозяевам и сразу же в галоп.
По данному поводу у пулемётчика Билыка имелся свой взгляд на капризную военную фортуну.
— Так не бывает, чтобы всё оказалось хорошим! — заявил Виталик, поднимаясь от нашего стола в виде плащ-палатки. — Хоть маленькая, но гадость должна случиться обязательно! А то будет как-то неинтересно.
Многие солдаты из нашей группы прошли через горнило Чирчикской учебки спецназа, и они тоже ходили в походы к синеющим в дымке горным вершинам Чимгана. И им доводилось взбираться по крутым склонам, преодолевать ледники в разгаре лета и мучаться от жажды на самом перевале… Только им не выпадало такого счастливого случая, чтобы всю роту угостили свежеприготовленным пловом… Причём на привале, когда это угощение становится особенно приятным…
После скоротечного завтрака командир группы взял все бразды правления в свои умелые руки. Наверное, он не хотел допустить повторения вчерашнего эксперимента товарища парторга. Когда солдаты мучались на солнце, читая под бдительным партийным надзором газеты недельной давности. Сегодня всё должно было обстоять совсем иначе. И половина солдат нашей первой подгруппы занялась чисткой оружия. Тем же самым «увлеклись» бойцы со второй БМПешки.
В пустыне военный ритуал с чисткой оружия становится почти ежедневным мероприятием. Ведь незатихающий ветер постоянно забрасывает всех нас мельчайшим песком, который забивается во все щели. А вот это обстоятельство может привести к полному или частичному отказу автомата или пулемёта, что крайне нежелательно как в самом начале скоротечного боя, так и в его же разгар… А вот в конце перестрелки, тогда уже всё равно…
«Не дай-то Бог! Уж лучше мы почистим в лишний раз…»
Так мы и делали. Хоть автомат Калашникова и считается самым надёжным и безотказным образцом лёгкого стрелкового оружия… Говорят, что на всевозможных испытаниях его посыпали песком и втаптывали в грязь, топили в воде сбрасывали с большой высоты… И всё по тем же слухам Калаш продолжал стрелять и стрелять. Только вот в то время советских войск в Афганистане ещё не было и, по всей видимости, наш автомат не сталкивался с въедливой афганской пылью тире песком.
Зато теперь в 6-ом батальоне спецназа уже имелся свой определённый опыт обращения с оружием в условиях пустынной местности. Все эти практические навыки и наработки были опробованы в самых настоящих выходах, когда автомат в любую секунду должен открыть огонь по врагу. Приобретённый опыт не являлся чем-то сверхособенным. Просто в уходе за оружием имелось несколько важных моментов.
Как бы ни был автомат защищён от вездесущего песка, всё равно его мельчайшие крупинки забьются практически во все пригодные для этого щели. Особенно это касается ударно-спускового механизма, который имеет самое большое количество взаимодействующих друг с другом узлов и деталей. Ведь оказавшиеся в зазорах песчинки создадут дополнительное трение между соприкасающимися подвижными частями. До определённого момента это вроде бы и незаметно… Но во взаимодействии с пороховым нагаром и эффектом теплового расширения эти мелкие крупинки могут привести к печальным последствиям для стрелка. Ведь в бою заниматься устранением неполадок в работе оружия крайне хлопотно и даже небезопасно. Одним словом, это становится очень уж рискованным занятием.
Именно поэтому афганский песок и является самым главным врагом как для советского автомата, так и для его владельца. В таком бескомпромиссном варианте уход за оружием становится жизненно важным. И после полной или же частичной разборки АК на составляющие его узлы и детали хозяин автомата берёт в руку обыкновенную зубную щетку и начинает выскребать её щетинками песок из всех доступных уголков, а также других потаённых местечек. В случае острой необходимости в ход идут создающие направление губы стрелка, его же раздутые щёки и естественно вся мощь непрокуренных лёгких. И с помощью этих нехитрых «приспособлений» песок выдувается из всех недоступных мест.
В процессе чистки оружия непременным условием для положительного результата является отсутствие масла на любой автоматной поверхности. Смазка хоть и приносит свою пользу при работе трущихся деталей, но только не в автомате, откомандированном в афганскую пустыню. Тут ружейное масло становится вторым неприятным фактором. И всё из-за того, что оно обладает способностью поверхностного взаимодействия. Ведь песок буквально прилипает к любой гладкой поверхности, на которую нанесён тончайший слой масла. Такое невозможно при абсолютно сухой поверхности, вследствие чего песчинка со своей подружкой крупинкой лишь скользнут по ровному месту… После чего и постараются забиться в мало-мальски подходящую щёлочку, где и будут держаться за счёт механического трения и момента соприкосновения. В случае же с маслом всё обстоит гораздо сложнее. Здесь плёнка из нефтепродуктов пропитает самую первую песчинку, после чего та сама превратится в дополнительный выступ или шероховатость, за которую непременно «ухватятся» и вторая крупинка, и третья, и сто пятидесятая… Если масла хватит…
Поэтому разобранные детали автомата сначала тщательно очищаются от мельчайших абразивных частичек и свежего нагара, после чего быстро смазываются ружейным маслом и без потери драгоценных секунд очищаются от того же масла. Таким образом, на трущихся поверхностях автоматных механизмов появляется тончайшая масляная плёнка… Причём она настолько тонка и незаметна глазу, что даже на ощупь металл кажется совершенно сухим. Зато к нему уже не пристанут ни песчинка мелкопакостная, ни абразивная крупинка, ни даже пылинка зловредная…
Вот только после этого оружие собирается в одно целое устройство. То есть в смертоносное приспособление для борьбы человека за его личное место под жарким солнцем… А также для беспрепятственного продвижения всевозможных социальных программ на ещё не занятые никем территории… Будь они неладны!.. Ведь первыми всегда идут солдаты, а уж потом проповедники светлых идей… А после — торгаши и надсмотрщики, чиновники и производственники, артисты для своих и учителя для местных «туземцев»…
Но самым убедительным аргументом в непрекращающемся диалоге местных «упрямых аборигенов» и пришлых «идейных спорщиков» всегда являются разнокалиберные боеприпасы… А потому и к ним в пустыне отношение крайне особое. Ведь песок способен проникать даже в автоматные магазины и пулемётные коробки… Хоть и обшитые казённым шинельным сукном. А без своевременной подачи патронов становится невозможной стрельба одиночными выстрелами или целыми очередями. Чтобы заблаговременно избежать столь нежелательных казусов каждому бойцу следует один раз в день полностью разряжать от патронов все свои магазины. При этом боеприпасы ссыпаются или в солдатскую шапку-ушанку, или же в панаму тире кепку. Затем можно заняться разборкой самого магазина. Для этого надо отсоединить от корпуса донную пластинку-фиксатор, после чего скрытая внутри пружина выскользнет наружу сама по себе. Причём вместе с закрепленными с обоих концов пластмассовыми штучками и дрючками. То есть донной заглушкой и верхним толкателем патронов. Вот теперь-то можно приступать к уходу за патронами и деталями разобранного магазина. Работёнки здесь существенно меньше, нежели с целым автоматом. Смазывать маслом практически ничего не следует. Но на присутствие песка надо обратить особое внимание. Ведь и здесь его не должно быть.
Когда магазин собран вновь и в него заряжены патроны в количестве тридцати штук, тогда технически обслуженный рожок откладывается в сторону. Желательно сразу же в нагрудник и патронами вниз. После этой процедуры начинается следующий этап. То есть берётся уже второй магазин с очередными тридцатью патронами. Ну, и так далее… Ведь магазинов у автоматчика должно быть штук семь, и не меньше. Лучше всего восемь-девять или же все десять… И так — до бесконечности. Чтоб всё было как в кино, где у хорошего парня имеется всего одна, зато нескончаемая обойма… А также зоркий глаз, верная рука, умный конь и непременно красавица-подружка… Которую всё время надо спасать…
«И даже в кино… Будь она неладна!»
Быстрее всех чистку личного вооружения и обслуживание боеприпасов закончили два пулемётчика: Билык и я. Ведь внутри ствольной коробки ПКМа нет сложного ударно-спускового механизма, как у автомата Калашникова. Из подвижных частей в пулемёте имеются лишь возвратная пружина и массивная затворная рама с непосредственно самим затвором. Ну, ещё ударник. С легко отделяемым стволом тоже нет особых хлопот. Разве что продуть его посильнее, да и вставить обратно. Обслуживание патронов тоже прошло без сучка и без задоринки. Только и делов, что выдернуть наружу пулемётную ленту в сто патронов, да открыть крышку коробки, чтобы обтряхнуть её от накопившейся песчаной мелочи.
Вот так мы с Виталиком первыми захлопнули крышки ствольных коробок, обозначив тем самым успешное окончание своего напряжённого ратного труда. Теперь можно было и перекурить… Что Билык и сделал.
— Витёк! — обратился к нему Шпетный, даже не отрываясь от своего автомата. — Оставь покурить!
— Да, на тебе целую! — предложил пулемётчик. — Только что пачку открыл.
— Не хочу я целую курить, — проворчал Лёха своим размеренным тоном. — Потом пить захочется. А вот полцигарки — это в самый раз!
— Вот ты халявщик! — рассмеялся Билык. — Уже лень самому прикурить.
— Ну, чего тебе? — отозвался Шпетный. — Жалко что ли?
Он своего всё-таки добился, и через несколько минут уже делал первую затяжку. Потом Лёха попытался выпустить дым колечком, но безуспешно…
— Совсем уже разучился. — пошутил он. — Теряю квалификацию.
Потом мы вспоминали наш полевой выход в июле прошлого года. Тогда вертушки Ми-8 перебросили первую учебную роту с Чирчикского аэродрома к подножию Большого Чимганского хребта. И мы с раннего утра упорно карабкались вверх. А когда наша рота всё-таки добралась до перевала, то выяснилось самая неприятная вещь. Питьевая вода закончилась у всех. Несмотря на угрозы сержантов, каждый из нас всё же прикладывался к своей персональной фляжке. А воды там было всего-то семьсот пятьдесят грамм. И, разумеется, к самому перевалу вода исчезла у всех. Однако…
— И вот мы лежим на верхотуре и тихо умираем! — со смехом рассказывал Шпетный. — Если вниз посмотреть, то видно горный ручей, а потом и реку. Но это же надо ещё спуститься по другому склону. А там скалы… Потом ледник… Часа только через три дойдём. И мы лежим на хребте…
— И умираем! — подсказал Вовка Агапеев. — Мы же тогда тоже ходили на этот перевал.
— Это не у вас там кто-то приклад сломал у СВДешки?
Это я вспомнил того бедолагу, которого рассерженные сержанты в качестве наказания за испорченное оружие загрузили вещмешком с щебёнкой. И это вторым, который шёл в довесок к первому. Где уже имелось немалое военное барахло.
— Это в пятой роте! — ответил Агапеев. — Он как раз на обратном склоне уронил свою винтовку. Вот она об скалы и грохнулась.
Непосредственно сам момент внезапно разыгравшейся военной трагедии мы тогда не увидели. Зато на берегу реки, когда мимо нас проходила чужая ротная колонна… Этот бедняга согнулся в две погибели под двумя вещмешками… Но покалеченную свою снайперку нёс как самую большую драгоценность. Помнится, наши сержанты…
— Ох, как они нас потом пугали, — усмехнулся я. — За порчу оружия под суд военного трибунала можно загреметь. Штраф наложат и срок дадут! У-у-у…
Мы немного посмеялись, вспоминая себя в то время… Страшно зашуганных и донельзя запуганных курсантов Чирчикского учебного полка спецназа. А потом Лёха Шпетный вновь вернулся к своей истории про перевал…
— А вода у нас всё-таки была, — говорил он. — Во втором взводе имелся неприкосновенный запас. Целых двенадцать литров. Этот резиновый рюкзак РДВ-12 таскал один армянчик. Фамилию уже забыл…
— Артуром звать, — подсказал я. — А фамилию тоже не помню. А вот его РДВ очень даже хорошо помню!
Я даже рассмеялся от приятных воспоминаний. Ведь всего-то прошло!.. Месяцев девять! А кажется, как будто вся жизнь пролетела… Столько всяких событий успело вместиться в эти длинные-предлинные месяцы. Три месяца учебки и полгода войны…
— И начинаем мы этого Артура уговаривать, — рассказывал Лёха. — Хоть чуток отпить. А он ни в какую. Всё сержантов боится. А вдруг проверят?! И тогда накажут очень сильно. Но сержанты где-то в голове колонны, а мы в середине… Так что уболтали мы его. Артур лежит на склоне, рюкзак за спиной. Но у него внизу есть резиновая трубочка с пробкой. Вот мы и начали сливать воду.
Сначала наполнили две кружки. И их мы под строжайшим секретом передали в оба конца нашей цепочки. Чтобы каждый отпил только по одному-единственному глотку. Само собой разумеется, что эта вода закончилась очень быстро. На пятом или шестом человеке. Потом эти кружки заполнились опять и вновь стали передаваться по цепочке. Одна кружка влево, а вторая пошла вправо.
— А потом… — смеялся Алексей. — В ход пошли новые кружки. Одну налили специально для Артура. А то он всё просит и просит… Но до него так и не доходит дело. Вот так мы и выпили все двенадцать литров. Довольные были-и!.. Никогда в жизни такого кайфа от обыкновенной воды не испытывал. Хоть она и отдавала резиной. Но вкусная была-а! Нет слов…
— А сержанты? — спросил Володя. — Они не заметили?
А вот это было самым замечательным моментом из всей истории с Артуром-водоносом.
— А мы этот РДВ надули! — торжественно объявил Шпетный. — Сначала думали-думали… Ведь сразу же видно, что рюкзак пустой. А затем мы его надули и пробку вставили понадёжнее.
А уже внизу… Когда мы несколько часов шли вдоль горного ручья. Из которого воду черпали буквально через каждые десять метров. И никак не могли напиться! Так и шли… С раздувшимися животами…
Тогда-то Артуру предложили наполнить РДВ водой из ручья. Чтобы строгие сержанты не заметили нашего «преступления». Ведь за него могли наказать не только самого водоноса, но и всю нашу первую роту. Заставив её пробежать километров эдак с десять. Тогда как мы могли пройтись этим же маршрутом в спокойном пешем темпе. Ведь у многих уже образовались кровавые мозоли и волдыри на стоптанных ногах…
— А этому Артуру так понравилось ходить с надутым РДВ, что он отказался от воды! Говорит, что будет — то и будет! Так и проходил весь остаток выхода. И сержанты ничего не заметили. Как он с надутым РДВ с хребта спустился, как вдоль ручья шёл спортивным шагом, как вдоль канала…
Тут я не выдержал и перебил Шпетного:
— О-о… Этот канал! Мы тогда километров десять точно пробежали. Я тогда чуть было не «сдох»! До того тяжко было! Вода рядом течёт, а напиться нельзя.
Да… Этот Чирчикский канал мы тогда запомнили надолго. Если не на всю жизнь. Ведь мы уже прошли-протопали не один десяток километров по горным кручам и отвесным скалам, ледникам и затяжным спускам. И на исходе третьих суток нас ещё заставили пробежать добрых десять километров. Причём в самый полуденный зной. С тяжёлым вещмешком за спиной, с автоматом и подсумком с четырьмя магазинами, противогазом и сапёрной лопаткой, свёрнутым комплектом химзащиты и котелком на поясе.
И таких выходов у нас за всё время пребывания в учебном полку набралось то ли четыре, то ли пять. А еженедельные путешествия на войсковое стрельбище! Их уже не перечесть. Когда мы два раза в неделю выдвигались пешей ротной колонной не просто пройтись пострелять. За забором учебного полка мы заполняли щебёнкой свои вещмешки, потом взваливали их на свои неокрепшие плечи и с таким грузом топали пешкодралом целых тринадцать километров. И занятия на полигоне проходили всё с теми же вещмешками. Их разрешалось снять только на время обеда, горячего и скоротечного. А потом мешки опять давили на наши плечи. И обратные тринадцать километров мы проделывали с этим грузом щебёнки. Она высыпалась нами только у торца казармы первой роты. Здесь командир роты собирался сделать ровненькую площадку для укладки парашютов. И это ему почти удалось. За свои полгода мучений мы засыпали эту территорию хорошим слоем строительного щебня мелкой и средней фракций. А вот асфальтировать эту площадку предстояло уже другим. Нашим товарищам помладше…
Самым интересным было то, что почти все мы переносили эти мучения с чётким пониманием их необходимости. И даже важной значимости для нас самих. Ведь всех нас гоняли с тяжеленными физическими нагрузками вовсе не для того, чтобы изверги-сержанты полностью удовлетворили свои садистские наклонности. И моральные испытания выпали на нашу долю совсем не зря. Эти долгие шесть месяцев нас готовили к одному — к отправке в Демократическую Республику Афганистан. Где нам предстояло пополнить ряды разведподразделений специального назначения.
«А это, скажу я вам… Это вам не мороженое по кафешкам трескать! Да в компании симпатичненьких девчоночек…»
И мы это сделали! Встали в один ряд со старыми разведчиками-спецназовцами. Которые здесь уже многого насмотрелись и нанюхались. И горелого человеческого мяса, и приторного «аромата» своего собственного пота, и сладковатого запаха афганского гашиша, и бегающих глазок тыловых начальничков, и еле уловимого запаха людской крови… Да и отвратительной вони военной трусости… Война есть война…
Хоть нам и было страшно тяжело, но мы всё-таки прожили эти пять месяцев. За это время я успел побывать уже на шести боевых выходах. А облётов — в несколько раз больше…
А теперь вообще наступала новая эпоха нашей солдатской жизни. Уезжали домой наши старшие товарищи… То есть наши дембеля. Ещё немного и от их присутствия в первой роте останутся только воспоминания и выцветшие фотографии на стендах наглядной агитации.
«Эх!.. Побыстрей бы!..»