Я лишь полгода назад случайно познакомился с новым видом тактико-специальной подготовки – засадой против колонны «Икарусов», в которых вперемешку сидит сотни две-три боевиков и столько же заложников. Но тогда, летом, мы готовились к засаде. А сейчас, наверное, из-за зимы, нам приказали готовиться к внезапному нападению на колонну с воздуха, с прикрытием боевыми вертолетами. Согласно приказу, головной и замыкающий автобусы должны быть подбиты управляемыми ракетами с Ми-24-х. Почти одновременно подлетают несколько Ми-8-х, которые высаживают наши две группы на удалении в несколько сот метров. И мы приступаем к планомерному уничтожению боевиков. Как на таком расстоянии определить, где лежит боевик, а где заложник, я не знал. Но предполагалось, что боевик выдаст себя огоньками выстрелов. Услыхав про это, я невольно усмехнулся про себя:

«Интересно, а заложников боевики впереди себя выставят или выложат? Или спрячут в укромном месте, а сами будут их защищать от этих русских? А на наши подлетающие „восьмерки“ духи из других автобусов не будут просто так смотреть, а сразу же начнут поливать огнем из всех стволов вертушки сначала в воздухе, а потом уже и на земле… Тем более, что расстояние всего в несколько сот метров.

Короче говоря, два-три борта они сожгут, пока Ми-8 нас будут высаживать.

Единственное, что «радует» меня, так это то, что вертолетчики, если успеют выпрыгнуть, станут просто пехотинцами и, может даже… Нет, штурмовать они вряд ли побегут. Скорее всего, летуны тоже жить хотят, а потому высадят нас за километрполтора. Ну, тогда будем бежать уже мы… по чистому заснеженному полю короткими перебежками… проваливаясь в снегу, и под огнем боевиков… Нет бы нас заранее высадить, чтобы хоть огневые позиции в засаде занять. Понасмотрятся голливудской фантастики… Что мы, универсальные солдаты или терминаторы?» За редким исключением, сейчас нами командовали дикорастущие в разведкабинетах полковники, которые окончили общевойсковые училища и, в лучшем случае, рулившие затем разведротами и разведбатами в пехотных дивизиях. Свои впечатления о войсковой разведке они переносили и на наши разведгруппы спецназа ГРУ, относящиеся к разведке специальной. Нам уже не приходилось удивляться таким задачам, как сопровождение колонн других частей, охране местного чеченского руководства. Год назад наши РГСпН отправлялись на штурм Грозного, когда несколько разведгрупп из Бердской бригады в полном составе погибли в кровавой мясорубке уличных боев.

Хоть я и прошел путь от старшего разведчика-пулеметчика до командира группы и всегда был готов поучиться чему-то новому, но эти примеры ис пользования спецназа в качестве обычной пехоты меня порой раздражали и очень сильно злили.

Поэтому мои мысли в плане боевой подготовки были лояльны к начальству только в дни получки, в остальное же время они были весьма вольнодумными, если дело касалось боевой учебы, а тем более при подготовке и выполнении непосредственно боевого задания.

Вот и сейчас, глядя на свою группу, я мысленно представлял возможные варианты предстоящей работы. Самым лучшим для меня был тот, по которому боевикам и заложникам дали бы свободно проехать на территорию Чечни. Рано или поздно боевики заложников все равно освободят, и все будут целы и здоровы. Правда, кто-то из больших начальников поменяет кресло на стул. Лично меня это устраивало. Но находился контраргумент – заложниками Салмана Радуева были простые люди. Среди них не было ни правозащитников, ни газетчиков и тележурналистов, ни депутатов и кандидатов в депутаты. В Буденновске многие политики рвались в автобусы с боевиками, чтобы стать добровольными заложниками, а впоследствии раскрутить этот факт для повышения своего рейтинга перед выборами в Государственную Думу. Этот стимул стал подгонять их еще больше, когда они узнали, что против выезжающей из Буденновска колонны автобусов с боевиками и заложниками не будет предпринято никаких мер по освобождению заложников и уничтожению боевиков. Но это было тогда…

А сейчас на носу были только одни выборы – президентские, а кандидаты на такой пост вряд ли подойдут для замены простого народа. А народ – он ведь как песок речной, из маленьких людей состоит. На ладони вроде бы и есть горсть такого песка, а подул ветер – и нет его. Как будто и не было. И руки чистые даже. Эх, мать твою за ногу дери…

Второй вариант меня тоже устраивал – колонну останавливают и штурмуют. Но суперэлитные и сверхподготовленные спецподразделения из стоящего рядом внутреннего министерства. Но форма у этих ребят протирается только на одном месте, да и сильны и смелы они только перед телекамерами, километров за сто от передка. Против боевиков они не попрут. Да и командовать всей операцией, скорее всего, будет какой-нибудь внутренний спец. Этот своих уж точно прибережет – для конвоирования пленных, обыска убитых и изъятия документов. Если бы операцией рулил наш генерал, он бы точно отправил выполнять эту работу тех, кто получает за это денежку, и притом хорошую.

Вот служба, которая стоит тоже рядом, – там бойцы настоящие. Это волкодавы еще те. Но против двухсоттрехсот боевиков их не пустят – уж слишком их мало.

Были и другие варианты: колонну расстреливают из танков или вертолетов, заложники разоружают боевиков или просто разбегаются. Но это были уже фантазии.

Фантазии командира группы, которому не хотелось идти туда, где неизвестно что.

«Сто процентов, что колонну остановят и будут штурмовать. Девяносто процентов, что штурмовать будут наши две группы. Ну, может, еще кого подкинут. В нашем батальоне людей почти нет. В соседнем – тоже все на боевых».

В моей группе, кроме двух контрактников, все остальные солдаты – молодые и зеленые, прослужившие здесь чуть больше месяца.

Да и из контрактников лишь сержант – толковый боец. Второй контрактник, рядовой, как темная лошадка. Ни рыба, ни мясо.

С нами еще шел на задание молодой лейтенант, полгода назад окончивший наше воздушно-десантное училище. Но он был десантником, то есть закончил инженерный факультет, готовивший офицеров для ВДВ. Лейтенант Винокуров после выпуска прослужил несколько месяцев в десантном полку, а затем перевелся в нашу бригаду.

Его назначили на должность командира группы в нашей роте. Недели две он осваивался в новом подразделении, а когда пришло время, то молодого лейтенанта тоже отправили на реальное задание. Для него это был первый боевой выход, и он шел стажером, поучиться у командира группы необходимым боевым навыкам.

Кроме лейтенанта-стажера, с нами на войну собирался в качестве оперативного офицера мой одногодок – старший лейтенант Стас Гарин. В прошлом месяце он уже был у меня оперативным офицером; мы тогда ходили под Шали. В самих засадах он не сидел – его задача заключалась в координации действий группы с местным командованием. Ну а здесь еще неизвестно, как все обернется.

Пока солдаты получали оружие и боеприпасы для пристрелки, ко мне еще раз подошел рядовой-контрактник и еще раз спросил:

– Товарищ старший лейтенант, я точно иду?

– Идешь, идешь. Иди оружие получай!

– А я уже получил. Самый первый. И патроны тоже, – радостно заулыбался контрактник. Для него это тоже был первый боевой выход. Он был из другой группы, и я поначалу не хотел его брать с собой. Но контрактник был упрямый и с десяток раз подходил ко мне с просьбой взять его на войну. Он договорился до того, что вызвался идти на переходах в головном дозоре, и притом самым первым.

– Все мины и все растяжки будут мои, – заливался он соловьем.

Тут внезапно мое сердце дрогнуло, и я согласился взять его с собой. Мало найдется добровольцев идти впереди группы…

«Посмотрим-посмотрим, какой ты в деле», – подумал я ехидно. Потом, завидев меня, контрактник картинно закатывал глазки, вздыхал и тихонько говорил остальным солдатам:

– Все мины – мои… Все растяжки – мои… А мне – всего двадцать два…

Учитесь, салаги…

Некоторые из восемнадцатилетних «салаг», которые уже успели побывать на двухнедельном боевом выходе и сами ходили в головном дозоре, в ответ только посмеивались.

Я как-то услыхал его вздохи и спросил его:

– Ты чо? Испугался? Ну, тогда сиди и не свисти. На всех переходах идешь самый первый.

После того, как я объявил группе о новой задаче, я поймал его вопросительный взгляд и сказал контрактнику:

– Ты тоже идешь. А мины и растяжки для тебя найдем.

Во второй половине дня группа пошла на близлежащее стрельбище для пристрелки оружия. На окраине военной базы был старый карьер, в котором когда-то добывали гравий. Он имел в длину метров триста, в ширину сто метров, а глубиной был метров в пятьдесят. Дно его было захламлено строительным мусором, который свозили сюда с улиц разрушенного Грозного. Самая дальняя его часть была нетронутой, и там мы обычно пристреливали автоматы и винтовки.

До стрельбища нам было идти не больше километра. По пути к нему мы еще раз отработали тактику передвижения разведгруппы. Вперед высылался головной разведдозор из трех человек, которые должны были вести разведку местности и обнаружить врага до того, как он обнаружит разведдозор или всю группу.

За головным дозором на удалении в сотню метров двигалось ядро группы. Разведчики шли в колонну по два. При этом расстояние между колоннами было до десятка метров, а солдаты шли друг за другом на расстоянии в несколько метров. Все это делалось для того, чтобы в случае внезапного обстрела противником одной автоматной или пулеметной очередью либо взрывом гранаты или мины пострадало как можно меньше разведчиков. Одну колонну вел командир группы, вторую – командир отделения или замкомгруппы.

На удалении в сотню метров от ядра группы следовал тыловой разведдозор, который тоже должен был вести разведку местности и следить за тем, чтобы группу не преследовал противник. Если неприятель все-таки сел нам «на хвост», то тыловой дозор докладывал об этом командиру и действовал по его распоряжениям. Согласно одного из таких распоряжений, тыловые разведчики должны были устанавливать мины и гранаты на растяжку, чтобы преследующий враг имел возможность одуматься и отказаться от столь рискованной затеи.

Да и сама разведгруппа более всего подвергается риску именно на переходах. На ее пути могут оказаться как одиночные мины, так и целые минные поля, управляемые или неуправляемые. Разведгруппу может ожидать засада противника, и горе матерям нашим, если головной дозор прозевает ее. Даже одинокий пастух представляет угрозу для нас: ведь он может привести потом за собой сотни две таких же «одиноких пастухов», которые не прочь поразжиться чьим-то оружием и снаряжением.

Наконец, разведгруппу могут выследить по следам и обложить со всех сторон. Так и случилось в самом начале этой войны.

Тогда в предгорье была заброшена одна разведгруппа во главе с опытным командиром, который начинал свою службу еще в Афгане. В предгорье выпавший снег держался всю зиму, и поэтому вскоре на следы разведчиков наткнулось несколько местных жителей, которые и пошли по следу. Вскоре тыловой дозор обнаружил преследование и доложил командиру. Старый капитан сразу же смекнул, чем это грозит, и на коротких привалах стал запрашивать у верховного командования эвакуации. Ну а там парни собрались толковые и любознательные и стали посылать ответные радиограммы с вопросами: «Кто вас преследует? Сколько человек преследуют? А какое у них вооружение? А нельзя ли от них оторваться?» Я могу представить себе состояние командира разведгруппы, преследуемой близким противником, который, расшифровав очередную радиограмму, вместо координат и времени эвакуации получает любопытствующие вопросы и ценные указания. У штабных голов напряжены только раздуваемые щеки, когда они изображают из себя великих стратегов. Для них разведгруппа представляет собой лишь красный кружочек со стрелкой на топокарте, а когда этот кружочек хочет упереться в нарисованный овал с вертолетиком (район эвакуации обозначается на картах небольшим овалом с вертолетиком), то возникает столько умных идей и толковых советов, как именно поступить командиру группы…

А для командира группы все складывается не так гладко, как на бумаге. Уже начали устанавливать за группой сигнальные мины, которые сработали под ногами боевиков.

Взлетающие при этом с улюлюканьем сигнальные ракеты показали, что расстояние между ними в полтора километра и оно постоянно сокращается. Боевики уже перестали обращать внимание на сигналки, когда на их пути сработала первая боевая мина… После взрывов остальных мин, которые по одной устанавливал тыловой дозор за собой, расстояние между группой и боевиками значительно увеличилось. Но преследование не прекратилось.

Когда были использованы уже все мины и в ход пошли гранаты, устанавливаемые на растяжку, командир группы расшифровал очередную радиограмму и прочел координаты и место эвакуации. Группа совершила отчаянный марш и вышла в район предполагаемой эвакуации. Но вертолетов прилетело не два, а гораздо больше. Из них стали выпрыгивать другие солдаты и офицеры батальона…

Командование все-таки приняло решение эвакуировать преследуемую группу, но на место «засвеченной» разведгруппы был высажен целый разведотряд, состоявший из нескольких разведгрупп. Всем разведотрядом командовал командир батальона, которому старый капитан сразу же доложил обстановку. Вертолеты улетели без преследуемой группы: ее командир принял решение и отказался от эвакуации.

Вскоре вся история повторилась, но уже в больших масштабах. Преследователей оказалось гораздо больше, чем предполагалось, и вскоре весь разведотряд был полностью блокирован на небольшой сопке. Отряд в пятьдесят шесть человек был окружен полутора тысячами боевиков. В окружении и блокировании разведотряда со стороны чеченцев приняли участие наиболее боеспособные части: «абхазский батальон» Шамиля Басаева, отряд ДГБ и отряд самообороны близлежащего села. В короткой перестрелке было убито двое и ранено несколько разведчиков. Затем боевики выдвинули ультиматум: сдача в плен или смерть.

За несколько часов переговоров командира батальона с боевиками у подножия сопки оставшиеся на вершине офицеры сжигали секретные карты и шифроблокноты и запрашивали эвакуацию всему отряду. Но в предгорье стоял туман, и вертолетчики отказались лететь…

Когда вышло условленное время и боевики объявили о предстоящем штурме сопки, командир разведотряда принял решение – сдаваться. Когда разведчики спустились по склону и начали складывать оружие, в воздухе раздался шум вертолетных двигателей, но туман не рассеялся, да и было уже слишком поздно.

На свое счастье, разведчики спустились по склону напротив отряда самообороны.

Попади они в руки другим боевикам, их бы расстреляли на месте, несмотря на многократно данные обещания сохранить жизнь. Но боевики из отряда самообороны, невзирая на попытки басаевцев и дегебешников забрать пленных, оставили разведчиков у себя. Жители близлежащего села опасались, и не без оснований, что за расправу над пленными на их село с его жителями обрушится вся мощь российской артиллерии и авиации. Судьба улыбнулась разведчикам еще раз, когда среди бойцов самообороны оказался бывший солдат того самого старого капитана. Когда-то они служили вместе в Афганистане и теперь встретились вновь, но уже по разные стороны. Бывший солдат сразу же узнал своего командира и сделал все возможное и невозможное, чтобы сохранить жизнь пленным.

Затем пленных перевезли в Шали и посадили в КПЗ. Командира батальона и радиста увезли-таки с собой боевики из отряда ДГБ. Их привезли в Грозный и содержали в подвале частного дома. Допросы офицера продолжались по нескольку часов с перерывами для пыток и издевательств… Затем уже пытки и издевательства продолжались по нескольку часов с небольшими перерывами для допросов. Но офицер оказался сильнее духом…

Через месяц пленных обменяли на чеченцев, которые содержались в российских тюрьмах и зонах. В числе последних освободили командира батальона. Его здоровье было сильно подорвано пытками, и он был вынужден вскоре уволиться из армии. Не потому, что он сдал в плен батальон, а из-за того, что его парализовало. Во время пыток ему проломили молотком черепную коробку, а такие травмы тяжело сказываются на здоровье человека… Когда я случайно оказался в Буденновске, то встретился с одним командиром вертолета Ми-8, который гордо заявил:

– А я знаю некоторых ваших ребят. Я к ним летал, когда их зимой в плен взяли. А потом я с ними встречался весной.

Я не удержался и спросил:

– Так что же вы так долго к ним не летели? А прилетели, когда они уже спустились с горы?

– Да погода была нелетная. Туман был на сто метров от земли, – оправдывался вертолетчик и, защищаясь, спросил:

– А что же они в плен сдались? Вы же спецназ, и оружие у вас специальное.

– Да против них, пятидесяти, было полторы тыщи боевиков. Их бы за полчаса всех положили. А за что они должны были там погибать?

Короче говоря, мы так и не поняли друг друга. Летчик считал, что нужно было биться до последнего. А я был убежден, что если бы не командир отряда, который ценой своего здоровья, да и жизни, спас своих людей, то лежать бы всем пятидесяти четырем разведчикам в чеченской земле.

Вся эта эпопея с пленом закончилась только летом, когда одна разведгруппа прибыла на ту самую горку и выкопала из братской могилы останки тех двух солдат, которые погибли в короткой перестрелке. Останки бойцов были вскоре отправлены на родину. Прослужили эти солдаты всего по полгода.

Вот и сейчас, глядя на свою группу, на неуклюжие действия солдат, я приказывал снова и снова, стараясь довести их действия до автоматизма. Я не хотел кого-то из них отправить домой в цинковом ящике и поэтому гонял их до седьмого пота.

Головной дозор, проходивший мимо часового у шлагбаума, почему-то загляделся на него и засмеялся. Я тоже не смог сдержать улыбки, едва взглянув на часового. На бруствере из мешков с землей лежала снайперская винтовка СВД, а рядом сидел человечек в очках с толстенными линзами. Да и в каску могло вместиться две такие головы.

– Кто тебя снайпером поставил? – не удержался я. – Хотя правильно. Тебе, наверное, и прицел-то не нужен. Да?

Солдатик равнодушно глянул на меня и молча отвернулся к амбразуре. Ему было на все и на всех наплевать. Лишь бы домой вернуться из этого пекла.

Группа уже начала спускаться по дороге вниз, в карьер, когда Стас показал на правый откос дороги:

– Летом здесь «бээмдэшка» спускалась. Механик зазевался, и машина упала с обрыва. На башне лейтенант сидел. Так его насмерть задавило.

Я подошел к обрыву – высота метров тридцать:

– А с механиком что?

– Да ничего. Он же внутри сидел. Только шишки себе набил.

– Да. Уж лучше бы его задавило. Тут можно и на танке проехать.

Около часа мы пристреливали оружие. Потом солдаты вволю постреляли по банкам и цинкам. Надо же им было привыкнуть к своему оружию.

С наступлением сумерек мы начали выдвигаться обратно. Группа в походном порядке стала подниматься по дороге, и тут я резко скомандовал:

– Противник – слева!

Справа от дороги поднималась отвесная стена среза карьера. Слева же был обрыв и внизу карьер. Здесь можно было отработать тактику выдвижения вместе с боевой стрельбой.

Услыхав команду, разведчики разом бросились влево занимать выгодные позиции.

Защелкали предохранители на автоматах. Дольше всех возился расчет АГС-17. Вот и они готовы к стрельбе.

– Огонь!

Все разом нажали на курки, и воздух разорвало пулеметными и автоматными очередями. В надвигающихся сумерках было очень хорошо видно, как трассирующие пули вонзаются в мишени на дне карьера. Запыхтел выстрелами и станковый гранатомет, и противоположный склон карьера расцвел яркими вспышками разрывов гранат.

Постепенно выстрелы затихли – и новая команда:

– Гранаты – к бою!

Все сразу завозились, доставая из подсумков ручные гранаты Ф-1 и РГД-5. Опять все замерли. Значит, готовы.

– Гранатами – огонь!

Разом взметнулось полтора десятка рук, и в воздухе защелкали запалы. Через несколько секунд внизу, на дне карьера, раздались глухие разрывы гранат. Мы закидали дно карьера оставшимися гранатами, и на этом наша огневая подготовка к выходу закончилась. Уже совсем стемнело, когда мы вернулись в расположение роты.

Солдаты сразу пошли на ужин. А потом до отбоя чистили оружие и снаряжали магазины патронами.