Как известно всему нашему любознательному населению… У эскимосов Аляски имеется двадцать слов для обозначения снега. В общем-то, обычного снега… Целых двадцать слов!
Наша Советская Армия хоть и не блещет столь обильным количеством синонимов к одному и тому же предмету… Однако и у нас в превеликом достатке всего да сразу, а также по отдельности и в частности… Так для обозначения той или иной степени командирской благодарности имеется довольно-таки большое количество официально утверждённых слов и терминов…
Как то: объявление благодарности и снятие ранее наложенного взыскания, объявление благодарности с занесением её в личное дело воина и предоставление удальцу дополнительного времени для вполне заслуженного отдыха, направление родителям солдата благодарственного письма или же извещение его комсомольской организации о успехах их питомца в боевой тире политической подготовке, фотографирование бравого молодца на фоне развёрнутого Боевого Знамени части и предоставление ему же внеочередного увольнения за пределы всё той же воинской части, присвоение бойцу очередного или же внеочередного воинского звания, назначение грамотного специалиста на вышестоящую должность и присвоение ему следующего уровня профессиональной классности, запечатление на фотокарточку вместе с его боевой техникой и занесение имени столь отличившегося военнослужащего в Книгу Почёта воинской части, награждение значком «Отличник Советской Армии» или же вручение ему перед строем ценного подарка, награждение юбилейной медалью либо же премирование денежной суммой… И наконец… Предоставление ему внеочередного краткосрочного отпуска с убытием на свою историческую Родину и увольнение в запас в числе наипервейших…
Вот и получается целых двадцать наименований всяких поощрений в адрес добросовестно служащего советского воина… Так что кое в чём и мы могём!.. Утереть нос каким-то там эскимосам… Хоть и из Северной Америки… Наш, то есть самый южный советский военный гарнизон, тоже не лыком шит! А поскольку вчера в ходе выполнения планового боевого задания сумел-таки отличиться один молодой пулемётчик, то следовательно он вполне так заслужил кое-какое поощрение… Ведь вариантов имеется превеликое множество…
Однако об этом ещё никто не знал и даже не догадывался.
На следующее утро старший лейтенант Веселков построил нашу разведгруппу и достал из внутреннего кармана кителя сложенный вчетверо листок бумаги.
— Уважаемые Рашида Андреевна и Марат Закиевич… — начал читать командир.
От неожиданности я даже вздрогнул. Ведь Веселков только что прочёл имена и отчества моих родителей. И продолжал читать далее…
— Ваш сын младший сержант Зарипов Альберт Маратович проходит военную службу в третьем взводе первой роты войсковая часть полевая почта номер 83 428…
Я то краснел от ужаса, то бледнел от всей неловкости ситуации, в которой оказался. Как я понял, командир группы сейчас зачитывал письмо, предназначенное для отправки на мою Родину. Старший лейтенант Веселков намеревался сообщить моим родителям и землякам то, что я успешно овладел вверенной мне боевой техникой, вооружением, средствами связи и наблюдения… Это было ещё не всё!.. Далеко не всё… Как оказалось, я очень умело применяю свой накопленный опыт и изученные на «отлично» боевую технику, личное вооружение при осуществлении боевых задач, то есть при выполнении интернационального долга в Демократической Республике Афганистан… Попутно моим родителям сообщалось то, что старший разведчик-пулемётчик Зарипов А.М. в перерывах, стало быть, между тяжёлыми боями, многодневными сражениями и ночными перестрелками… Словом, он успевает «неуклонно повышать свою физическую подготовку, пользоваться заслуженным авторитетом среди товарищей по службе, беречь вверенное имущество и раз в неделю заполнять Боевой листок третьей группы».
— В связи с этим командование войсковой части выражает вам свою благодарность за то, что вы воспитали и вырастили такого сына… С уважением… Старший лейтенант Веселков. Число и подпись… Моя!
На некоторое время в общении командира с подчинёнными возникла томительная пауза… Но длилась она недолго.
— Может, не надо? — с какой-то непонятной мне опаской спросил я.
— Как это «Не надо»?! — возмутился командир группы. — Это благодарственное письмо на Родину! То есть родителям солдата! А ты тут мне!.. «Не надо…» Как следует отвечать, когда объявляют поощрение?
— Служу Советскому Союзу! — громко произнёс я предусмотренную Уставом фразу.
— Вот так-то… — проворчал старший лейтенант Веселков. — А теперь… Сейчас получить оружие. Часам к двенадцати нам объявлен вылет. А потом… Кто заступает в наряд по роте — готовятся к дежурству. Остальным — чистить оружие! Завтра они полетят с другой группой.
— А с какой, товарищ старшнант? — сразу же поинтересовался сержант Ермаков.
— Пока не знаю! — признался командир. — С первой или со второй… Вечером ясно будет, с кем именно…
Все служебные вопросы были исчерпаны, и наша разведгруппа пошла-потопала в ружпарк получать оружие. Сегодня самой первой на облёт отправилась РГ № 611… Вторая группа уже была наготове… стало быть, нам выпала участь вылететь в пустыню где-то в полдень…
Но меня сейчас одолевали иные заботы и печали…
— Слышь, Вовка! — обратился я вполголоса к солдату Агапееву. — Подойди к Весёлому, попроси его, чтобы он не отправлял это письмо…
Мы сейчас стояли около двери в комнату хранения оружия, дожидаясь её вскрытия дежурным по роте… А значит, можно было слегка так переговорить… Вернее, высказать мою просьбу… Поскольку что боец Владимир Владимирович Агапеев, что старший лейтенант Веселков… словом, они оба были земляками из Усть-Каменогорска. А потому должны понять друг друга с полуслова. Однако мне возразили…
— Да ты что?! — таким же полушёпотом отвечал Володя. — Как я ему это скажу? Ты сам не можешь?
— Ну, как я скажу? — объяснил я. — Вы же зёмы!.. А у меня мама сердечница… И давление у неё высокое… Я ей всё время пишу в письмах, что мы тут занимаемся всякой ерундой… Ну, типа… В колхозах помогаем… Дома строим… Школы… Деревья сажаем.
— Ага! — тут же осклабился Коля Малый, стоявший по соседству. — Афганским пионеркам галстуки помогаем завязывать… И уроки делать!
— Колян, ну, не лезь не в своё дело! — попросил я нашего фазана, после чего вновь повернулся к Агапеичу. — А Весёлый отправит такое письмо… С этим вооружением и боевыми заданиями… Она прочитает и начнёт нервничать, переживать… А у нас уже был случай… Когда из Афгана привезли единственного сына учительницы русского языка и литературы. Моя-то мама тоже в школе работает. Преподаёт русский и литературу! Слышь?!.. Вован?!..
Последние слова я произнёс чуть погромче. Наконец-то появился дежурный по роте, который сразу же принялся вскрывать замки и печати на двери в ружпарк. Поэтому вокруг возникла привычная суматоха.
— Ладно, подойду! — пообещал мне Володя. — Но не сейчас, а чуток попозже!
Меня это в принципе устраивало. Раз солдат Агапеев пообещал что-то сделать, то он обязательно сдержит своё слово. И тут главным являлся лишь временной фактор… Чтобы Володя не протянул время до последнего.
Солдат Агапеев подошёл к своему высокопоставленному земляку в тот момент, когда старший лейтенант Веселков вышел из ружпарка с личным АКСом в руках. Наша разведгруппа уже начала выстраиваться во внутреннем дворике, и у Володи имелось несколько минут, чтобы переговорить с командиром по поводу моей просьбы. Я стоял в первой шеренге и отлично видел то, как «Усть-Каманцы» стояли чуть поодаль и обменивались короткими фразами. Суть их переговоров я, естественно, не слышал, но вполне догадывался… И вдруг меня как будто током шибануло… Старший лейтенант Веселков посмотрел на меня и обескуражено развёл руками… Дескать, ничего уж не поделаешь…
— Он уже отправил его! — сообщил мне Вова последние известия. — Ну, то есть уже положил в этот почтовый ящик.
— Понятно… — вздохнул я и сразу же перешёл к следующей фазе своих действий. — А когда почтальон забирает письма?
— Не знаю. — ответил Агапеич. — Тихо!
Ясное дело… Ведь его землячок, то есть старший лейтенант Веселков уже командовал своим боевым подразделением. Сначала прозвучали знакомые «Равняйсь! Смирно!», затем «Слушай Боевой Приказ». Ну, и так далее…
Пока командир группы доводил до нас содержание своего Боевого Приказа, я в мыслях обдумывал всё то, как же мне удастся перехватить это письмо. Можно поговорить с солдатом-почтальоном, который в определённый час вынимает из ящика все письма в Союз. Я бы сказал ему, что командиру нужно кое-что дописать в своём письме, вот он и послал меня за ним. Ну, а потом…
«Я сам подойду к Веселкову и постараюсь ему всё объяснить. — думал я, внимательно наблюдая за своим же военачальником. — Попрошу переписать это благодарственное письмо… Чтобы оно выглядело чуток поделикатнее… Самое главное — это убрать предложение о том, что я «успешно использую свои знания и опыт при выполнении боевых заданий…» Данная фраза самая ключевая. Именно на неё и обратят внимание в первую очередь.»
Тут прозвучала команда «Напра-ВО!» и «Шагом-МАРШ!». Я привычно вскинул на плечо свой пулемёт ПКМ и вместе со всеми потопал к аэродрому. Сейчас мы шли к своей военно-транспортной авиации, чтобы с её непосредственной помощью совершить двухчасовой облёт вражеской территории. А пока мы дойдём, пока» досыта облетаемся», пока притопаем обратно в роту и сдадим почищенное оружие… Словом, пройдёт уйма времени… Поэтому мои почтовые противодействия откладывались часика эдак на три… Если не на четыре…
Облёт проходил в обычном режиме. А я всё думал про это Благодарственное письмо, которое могло наделать немало шума в моём посёлочке Бустон… Особенно в нашей «средней школе № 1 им. М.Горького». Ведь именно в ней трудились две учительницы русского языка и литературы, которые имели самое прямое отношение к Демократической Республике Афганистан… Поскольку именно их сыновья…
Улановская Раиса Васильевна преподавала в классах с русской формой обучения. И когда-то давным-давно она учила ещё мою маму. Это было где-то в пятидесятые годы. А потом моя мама окончила педагогический институт и вернулась в свою же школу, чтобы обучать узбекских детей Великому и Могучему Русскому Языку. Ведь в нашей школе преподавание велось на двух языках. Так у нас были как русскоязычные классы, так и обучающиеся на узбекском языке. Но как бы то ни было, русский язык и литература преподавались и там, и тут.
И случилось так… Что Раиса Васильевна учила уже меня… Когда её единственного сына Максима призвали в армию… Он попал в Афганистан… Здесь он и погиб… Автоколонна с его КАМАЗом попала в духовскую засаду где-то на перевале Саланг… И военный водитель рядовой Улановский Максим Васильевич сначала вроде бы получил ранение… Однако…
«Но было бы гораздо лучше… Если б его убило сразу!.. Прости меня, Господи… За такие слова!»
Я никоим образом не хотел кощунствовать… Но сейчас мне уже были знакомы многие аспекты выполнения нашими солдатами благородного интернационального долга… И иногда высокий советский гуманизм шёл вразрез с жестокостью афганской войны… Когда даже бесчеловечный цинизм обретал некий здравый смысл.
«Ведь Максима потом нашли за своим рулём… И военный КАМАЗ, и его солдат-водитель… Они оба!.. Сгорели вместе…»
Вот поэтому… Выполнившего до конца свой интернациональный долг… Военного водителя рядового Улановского Максима Васильевича хоронили в цинковом гробу с закрашенным окошком… И все три дня, пока покойный СОЛДАТ находился в доме своих родителей… Перед тем, как навсегда лечь в сырую землю… Этот цинковый гроб продолжал оставаться закрытым…
Мне по-прежнему отчётливо помнилось всё то, о чём по нашему посёлку ходили слухи… Как почерневшая от горя Раиса Васильевна вместе с мужем Василь Петровичем попытались было вскрыть этот казённый цинковый ящик… Может быть для того, чтобы переложить тело сына в нормальный деревянный гроб и похоронить его по всем православным канонам… До ближайшей церкви, находившейся аж в Бухаре, было несколько десятков километров, однако Батюшка-Священник всё же приехал сам в дом родителей… Поскольку отвезти гроб с телом навечно упокоенного солдата в церковь не разрешали ни военные представители, ни гражданско-партийные руководители. Поэтому погибшего воина отпевали дома… Почти скрытно… В присутствии лишь отца с матерью и трёх его сестёр…
А потом… Болтали и такое… В последнюю ночь, то есть накануне самих похорон… Василий Петрович втайне от всех намеревался при помощи своих инструментов вскрыть цинковый гроб… Наверняка, чтобы самолично убедиться в том… Что это именно его сын Максим лежит мёртвым… Но на подозрительный стук сбежались военные и сразу же пресекли эту попытку…
На следующий день состоялись похороны… От своего родительского дома и до самой могилы гроб несли на руках… Проводить в последний путь погибшего солдата пришло почти всё население нашего Бустона. В длинной траурной процессии находились люди всех национальностей, проживавших в нашем посёлке… В общем скорбном потоке шли русские и узбеки, татары и таджики… Среди них были супруги Финкельштейны и дагестанец Гасанов… Шли все… потому что горе семьи Улановских стало всеобщим…
За всем этим мы молча наблюдали со своего школьного двора… Наш девятый класс также захотел было присоединиться к похоронной процессии… Как и мой восьмой… Да и десятый класс тоже… Однако оставшийся один на всю школу преподаватель физики воспрепятствовал нашему общему желанию… Он сказал нам, что мы не так одеты… И отправил нас по своим классам… Несмотря на большую перемену, которая закончилась раньше обычного…
А потом в нашу школу возвратились все учителя… Занятия продолжились… Хоть и в какой-то странной атмосфере… То ли напряжённости, то ли недосказанности…
И жизнь вроде бы пошла своим чередом… Но всё равно… По посёлку ходило столько всяких слухов и разговоров. Не только о погибшем Максиме и горе его семьи… Но и про далёкий Афганистан. Про коварных душман и наших солдат, воюющих друг против друга… Про официальные сообщения о нашей братской помощи афганскому народу… И о том, что будто бы происходило на самом деле… Что афганцы — это не такой уж и братский нам народ… Что они встречают наших военных не только цветами… А всё больше пулями, минами снарядами… И даже откровенной ненавистью… Хоть наши воины пришли им помогать…
Но более всего вспоминали Максима… Как он учился в школе, как хорошо рисовал… Ведь его отец Василий Петрович был не абы кем, а самым настоящим художником… Мы вспоминали то, как Улановский-младший добросовестно занимался не совсем привычным для себя делом, то есть сбором хлопка… Как он играл на бас-гитаре в нашем школьном ансамбле… И всё это время, пока я учился в школе и ходил в наш спортзал на «только-старшеклассницкие» дискотеки… У самой стенки стоял стул с прислонённой к нему бас-гитарой… Словно Максим отошёл за угол, чтобы перекурить… И вот-вот должен вернуться.
А месяца через два для меня настали трудные времена… Причём, по школьной программе… Почему-то именно меня невзлюбила одна учительница русского языка и литературы. Наверное, из-за того, что мой отец работал в районном военном комиссариате, который и призывает молодых граждан мужского пола для дальнейшей отправки в ряды Советской Армии. Хоть мой батя являлся заместителем райвоенкома по финансово-хозяйской части, мне довелось немало попотеть, исправляя посыпавшиеся на меня градом «двойки» и «тройки».
Испытание оказалось не из лёгких… Хоть моя мама и возмущалась столь повышенным вниманием своей бывшей, а ныне моей учительницы… Однако только дома… Идти к директору школы она и не собиралась… Мой отец молчал и изредка советовал готовиться к каждому занятию… Что я, в общем-то, и делал… Корпел над учебниками по правописанию и старательно зубрил очередные отрывки из поэм наших классиков… На каждом уроке либо декламировал целые куски литературных шедевров, либо дотошно объяснял всем присутствующим правила грамматики русского языка. Не всегда удачно, конечно же, но всё же… Весь мой класс теперь готовился к занятиям спустя рукава, тогда как мне приходилось вкалывать чуть ли не «по-чёрному»…
Шло время… Проходили занятия. Постепенно из моего дневника исчезли «двойки», а затем и «тройки»… Потом настала очередь и «четвёрок»… Хоть я и не успел исправить такую же отметку в табеле за третью четверть… Однако за весь восьмой год обучения мне поставили «отлично». Потому что эту «пятёрку» я заработал очень честно… Слишком трудно и крайне тяжело… Но всё-таки заслужил…
Затем наступила оттепель… Меня оставили в относительном покое… Ведь летом были трёхмесячные каникулы, а с третьего сентября и по 25. декабря мы собирали хлопок… В общем, всё вернулось на свои места… Моё долгое мучение и не менее значимое терпение не прошли стороной… Вознаграждение состоялось в виде моей отличной успеваемости и, соответственно, учительской благосклонности…
По прошествии почти года, что не могло ей не помочь… Ведь время — это какой-никакой, но всё-таки лекарь… Наша учительница Раиса Васильевна оттаяла и сердцем, и душой. Ежедневные занятия стали проходить в привычной дружественной атмосфере. Возобновились и репетиции школьных спектаклей… Где меня уже не забывали в ином аспекте… Если в прошлом, то есть в Гоголевском «Ревизоре» я играл какого-то заштатного чиновника… То теперь мне доверили роль свободолюбивого борца Данко… Естественно, что и к этому амплуа я готовился не на шутку… Поэтому на спектакле не только мои реплики и монологи впечатлили зрителей… «Вырванное» из моей груди картонное сердце пылало на сцене самым натуральным образом… Рассыпая вокруг искры бенгальского огня…
«Да ещё так сильно!.. — усмехнулся я от столь приятных воспоминаний. — Что все мои попутчики, «как бар-раны!», так и остались на своих местах… Они-то думали, что будет две-три искорки… А «моё» сердце пылало и пылало… Пока не погасло… Но всё ещё дымилось, обжигая мне руку… Алюминиевая вставка тогда чуть было не расплавилась, но всё же выдержала… Сигнальный огонь, конечно же, держать гораздо удобнее… Но у нас же такого добра тогда не имелось. Вот и приходилось обходиться своими знаниями и кое-какими опытами… Экспериментами! А Раиса Васильевна тогда была очень довольна спектаклем… Что да, то да… Ведь потом мы всей нашей театральной труппой пошли пить чай в её кабинете… Довольные сами собой и ею лично…»
Действительно… Наша учительница русского языка и литературы была крайне довольна самодеятельной постановкой спектакля «Данко» по произведению Максима Горького. Ведь мы тогда постарались на славу…
А спустя какое-то время к родителям Улановским заехали двое солдат, которые служили в Афганистане с их сыном Максимом. После своей демобилизации они не смогли проехать мимо родительского дома погибшего товарища… Загорелые парни гостили всего один вечер и одну ночь. Утром они уехали к себе домой… Но Раиса Васильевна была счастлива, как никогда…
Говорили, что эти демобилизованные солдаты привезли родителям какое-то известие… Очень секретное… Что будто бы рядовой Улановский не погиб в той засаде… Что вместо него в цинковый гроб положили другое тело… Неизвестного, то есть так и неопознанного солдата-водителя… Сгоревшего вместе со своим автомобилем КАМАЗ. Что на самом-то деле их Максим попал в плен к афганским душманам… А значит, он до сих пор жив! Хоть и в стане врагов. Однако Советское правительство предпринимает все меры по освобождению наших военнопленных… Что уже кого-то из советских солдат моджахеды отпустили… Вернее, обменяли на своих. И, следовательно, скоро они освободят и Улановского Максима Васильевича!
Мы этого ещё не знали… Но проводив двух своих гостей до автобусной остановки и дождавшись вместе с ними приезда маршрутки… Раиса Васильевна потом долго-долго махала им вслед платочком… И плакала… Ничуть не стесняясь своих слёз… А потом она вернулась домой, привела себя в порядок и пошла в школу… По дороге седая учительница зашла в продовольственный магазин и накупила в нём всяких конфет… Наш класс оказался первым… Кому Раиса Васильевна стала раздавать сладкие гостинцы… Мы хоть и являлись старшеклассниками, но сразу же съели эти три-четыре конфеты, доставшиеся каждому из нас… Мы ничегошеньки не понимали, что же произошло… Но по счастливым глазам учительницы догадывались о том, что случилось нечто особенное… Вернее, что-то хорошее и замечательное…
Но затем начался обычный урок… А светящаяся радостью Раиса Васильевна ничего нам не сказала… Как и другим школьным классам, которым она раздарила все конфеты… Да и у нас хватило такта, чтобы не лезть к ней со всякими расспросами или неуёмным своим детским любопытством… Ведь все мы жили в солнечном Узбекистане, где по старому узбекскому обычаю после получения очень хорошей весточки принято раздавать гостинцы. Так называемые, суюнчи. Все мы отлично понимали то, что нашей учительнице привезли какую-то хорошую весточку… А какую именно — об этом мы только догадывались… Но все боялись сглазить… И поэтому все дружно молчали… Но втайне тоже радовались…
Так Раиса Васильевна стала ждать… Она по-прежнему ходила на кладбище, то есть на ту могилку… То ли к своему сыну Максиму, то ли к неизвестному ей советскому солдату… Такому же военному водителю. Как бы то ни было, но продолговатый холмик и небольшой обелиск с красной звездой всегда находились в ухоженном состоянии. И всегда с цветами…
Шли недели… Затем месяцы… Прошёл год… Я окончил школу и уехал из нашего посёлка… Минуло уже несколько лет… Но мои родители в своих письмах сначала в далёкую Рязань, а затем в Чирчик… И вот теперь уже в Афганистан… Они писали мне о том, что в нашем Бустоне жизнь идёт в привычном русле… Кто-то из одноклассников уже женился и даже обзавёлся первенцем… Кто-то учится… Кто-то работает в райцентре… В школе тоже без изменений… Знакомые мне учителя по-прежнему учат детей…
«А Раиса Васильевна всё также… Ходит на работу, проверяет домашние задания, выдаёт новые… И всё это время… Ждёт!.. Ждёт возвращения своего Максима… Ждёт во что бы то ни стало… Ждёт, всему вопреки… В общем… Ждёт!»
А ведь прошло уже четыре года… Четыре долгих-предолгих года… Почти что полторы тысячи томительных дней и тяжёлых ночей… Бессонных и тревожных… Мучительных и горьких… Отчаявшихся и покорно-терпеливых…
«А вот теперь и моя мама… — думал я, глядя в вертолётный иллюминатор. — Ждёт меня… Тоже солдата… И также из Афганистана… Да-а… Дела-а… Что-то надо предпринять, чтобы это «Благодарственное письмо» не дошло… Но что?»
Этого я пока что не знал… Да и сделать сейчас не мог ничего… Ведь наша разведгруппа находилась в полёте… То есть на облёте вражеской территории… стало быть, на сверхмалой высоте прочёсывая бесконечные квадратные километры бескрайних афганских пространств…