Однако перехватить нашего военного почтальона мне не удалось. Когда мы вернулись на базу, и у меня наконец-то появилась свободная минутка, я сбегал к почтовому ящику. Увы, он оказался совершенно пуст. Мой стремительный рейд к вертолётному диспетчеру тоже не принёс положительных результатов. Наша лашкарёвская корреспонденция уже отправилась в полёт… Сейчас до Кандагара, а потом и в Советский Союз…
Я повздыхал-повздыхал, погоревал-погоревал, да и решил написать домой очень подробное письмо… Чтобы как можно красочнее описать нашу службу в далёком Афганистане… Дескать, мы действительно занимаемся здесь всякой боевой подготовкой, но только лишь на тот случай, если на нас всё-таки нападут эти самые душманы… Чего однако до сих пор ещё не было… Что в принципе-то являлось самой настоящей правдой. Ведь моджахеды на нас до сих пор не нападали… Разве что выпустят один реактивный снарядик, да и то… Раз в месяц… А вот про наши нападения и засады против этих самых душман писать я не собирался…
«Ну, зачем им всё это знать?! — рассуждал я, возвращаясь в свою казарму очень быстрым бегом. — Меньше знают про солдата, спокойнее спят его родители».
Что правда, то правда… Но в моём отдельно взятом случае командир группы написал очень официальное и по-военному лаконичное письмо. Однако мои гражданские родственники добавят к нему чрезвычайно много надуманного и, наверняка, слишком уж кровожадного. Особенно моя мама… Которой, скорей всего, чуть ли не на каждом шагу почудятся военные ужасы… И она, конечно же, в меру своей богатой литературоведческой фантазии понапридумывает столько всякой всячины… Поэтому мне было крайне необходимо разбавить командирское письмо своими солдатскими интерпретациями…
«Да, я и в самом деле изучаю боевую технику! Но так и надо делать в армии. Вполне естественно то, что я постоянно совершенствую свою физическую подготовку!.. А как же без этого в наших вооружённых силах?! Ведь обычная утренняя физзарядка — это оно и есть!.. попробывал бы я не посовершенствоваться в беге на три километра… Вздуют так, что все десять промчишься как угорелый… Вернее, как наскипидаренный!.. Угорелые-то еле передвигаются… Им уже не до бега…»
С такими отвлечёнными мыслями я прибыл в свою казарму. До вечернего развода суточного наряда и внутреннего караула оставалось часа полтора… За это время мне «удалось» переделать кучу всяких дел, на которые столь богата дембельская братия… Но потом мне всё-таки подвернулись пятнадцать минут, в течении которых мои сапоги оказались свеженачищенными, а подворотничок просто-таки засиял нетронутой белизной…
— Вован, спасибо! — пробормотал я, резво откусывая нитку от беленькой полоски подшивы.
— Да не за что… — отвечал солдат Агапеев. — Заходите ещё!
Он сидел рядом и тоже подшивался…
— Обязательно! — пообещал ему я. — Завтра вечерком.
Владимир Владимирович лишь усмехнулся, поскольку именно он снабжал меня белоснежной материей, когда у меня не оставалось своего подшивочного материала. Всё дело было в том, что агапеевская семья научилась пересылать в Афганистан не только сложенные пополам чистые конверты… Ну, чтобы их разлюбимый Володенька не утруждал себя поисками новых конвертов, чтобы сперва написать и уж потом отправить ответное письмо на Родину — Усть-Каменогорщину…
С эдакими военно-почтовыми хитростями мы сталкивались очень часто. Ведь у солдата порой нет ни времени, ни денег, ни даже элементарной возможности сбегать в магазин за конвертами. А вот более предприимчивые бойцы получали такие «чистые» конверты, где уже были написаны адреса: как солдата-отправителя, так и родителей-письмополучателей. Ну, чтобы этим конвертом мог воспользоваться именно их сыночек… А не кто-нибудь ещё… Скажем так, представитель конкурирующей фирмы…
Однако Агапеевская фамилия очень высоко держала свою Усть-Каменогорскую марку «письмом-снабженцев»… Они по-прежнему присылали своему Володе как абсолютно чистые конверты, которыми он щедро делился со всеми нуждающимися, но и кое-что другое… И не только запасные лезвия к безопасной бритве!.. Так, например, помимо исписанного листочка с текстом самого письма солдат Агапеев доставал оттуда же тщательно проглаженную и аккуратно уложенную белую полоску подшивы… Да ещё и с иголочкой, в которую уже была вдета белая нитка… И образцово-показательному бойцу Вовочке оставалось лишь отодрать от своего кителя грязный подворотничок и пришить на его место только что присланный. Чтобы потом мысленно сказать своей маме большое солдатское «Спасибо!».
Наш заместитель командира группы сержант Ермаков однажды впал в самый настоящий ступор, когда Вова Агапеев на завтраке достал из внутреннего кармана очередной конверт. Внутри оказался небольшой полиэтиленовый прямоугольник, тщательно запаянный по краям горячим утюгом. Молодой солдат Бадодя преспокойненько надорвал зубами один край странного пакетика и выдавил в свою кружку чая добрую порцию малинового варенья…
— Вот это да!
Только это и смог произнести ошеломлённый происходящим дед Ермак. На наше молодосолдатское, то есть голодно-духовское счастье, Володе никто не помешал… Ведь остальные дембеля нашего десятиместного стола тоже переживали своеобразное потрясение от столь необычного вида родительской заботы… А боец Агапеич великодушно передал загадочный пакетик своим молодым товарищам… Большая ложка малиновой радости досталась и мне… Так что я тоже был несказанно доволен… Ведь мне уже стали забываться те счастливые случаи, когда я ел добротное домашнее варенье. Да ещё и из крупной малины.
Помимо этого домашнего удовольствия Володе присылали в письмах и аптечные пакетики с лимонной кислотой, но затем несколько конвертов пропало по дороге. Наверное, отощавшие от подножного корма солдатики из фельдъегерской службы пронюхали о столь вкусном содержимом конвертов в адрес некоего ряд. Агапеева В.В. Да и принялись их потрошить… Чтобы пить не просто сладкий чай, а с приятным вкусом лимона. На какое-то время витаминные поставки прекратились, но потом возобновились… Агапеевские родственники стали наклеивать эти пакетики с лимонной кислотой более-менее равномерно по всей площади небольшого куска тонкого картона, оборачивая его впоследствии самим письмом… Недели две мы пили вкусный чаёк «с лимоном»… Но фельдъегери срочной службы…
— Вот скоты… — ругался боец Агапеев, читая исключительно духовное письмо. — Они выслали три конверта с лимонной кислотой… Ни один не дошёл… Собаки бешеные…
Кое-кто из наших молодых товарищей высказался более откровенно… Увы… Но любитель русского мата оказался очень прав… Военных передастов тут не за что было уважать…
— А может быть, они и в самом-то деле собак привлекают? — предположил я. — Варенье-то доходит. Оно же в полиэтилене…
— Одно варенье тоже… — грустно сообщил Вова. — Пропало. Моим-то не жалко… Лишь бы доходило…
Мы тут же подтвердили всю правоту его слов. Поскольку нашим родителям пока что не удавалось достичь того «Агапеевского» высочайшего профессионализма по отправке в письмах предметов первой солдатской необходимости. Ну, хотя бы чистой белой материи… По каким-то непонятным причинам и она не доходила до нас… Наверное, плохо её гладили перед тем, как положить в конверт с письмом.
Поэтому Владимир Владимирович оставался единственным поставщиком белой материи. Но, увы, не всегда… Поскольку о его чудодейственных возможностях по добыванию подшивы уже прознали наши дембеля, которые так любят ходить в свеженьких подворотничках. Они-то и подрывали материальное могущество бывшего жителя Усть-Камана… Но иногда кое-что перепадало и мне… За что я был безмерно благодарен как самому Агапеичу, так и его умелым родителям…
Вот и сейчас… Я высказал своё искреннее» Спасибо!» Володе не только за оказанную мне помощь в виде беленькой подшивы, но и за своевременность этого великодушного акта солдатской взаимовыручки. Ведь до развода оставалось совсем чуть-чуть… И я даже не представлял себе то, где же именно мне удалось бы раздобыть чистенькую хлопчатобумажную полоску. Но меня выручил мой боевой товарищ, напарник и друг… Агапеев Владимир Владимирович или же Бадодя Бадодиевич, а также солдат Агапеич, но чаще всего Володя…
В строго назначенный час наряд по первой роте уже стоял на плацу в ожидании начала торжественной церемонии по предоставлению нам высочайшего доверия партии с правительством по бдительной охране как покоя личного состава подразделения капитана Перемитина, так и всего материального имущества почти что принадлежащего прапорщику Акименко… Который, к нашему всеобщему несчастью, продолжает балдеть и просто-таки «тащиться» от разнообразных Таганрожьих удовольствий… Бросив всю нашу роту на произвол военной судьбы… То есть на полнейшее попечение сержанта Алиева… В смысле, на его абсолютное растерзание…
Со старшим военачальником внутреннего наряда по первой роте нам несказанно повезло. Ведь дежурным являлся никто иной, как наш старый дембель Кар-Карыч. Сержант Сорокин, по вполне обоснованному мнению молодых бойцов, считался самым нормальным человеком среди всевозможного старческого отребь… Стало быть, среди дембельского отро… В общем, среди наших стареньких де-ду-шек.
Пока я мысленно воздавал должное нашим старшим товарищам, начался развод. Вскоре к нам подошёл помощник дежурного по части и сразу же принялся мучить молодых дневальных самыми пренеприятнейшими расспросами… Вполне понятно то, что этого штабного капитана в первую очередь интересовали обязанности должностных лиц суточного наряда по подразделению, то есть полнейший перечень всех действий дневального по роте в самых разнообразных случаях нашей страшно тяжёлой и чрезвычайно насыщенной армейской жизни.
Я стоял вторым в колонне дневальных по нашей первой роте и почти без запинки продекламировал помощнику дежурного по части все параграфы да пункты своих непосредственных обязанностей. Пресытившись моим подробным ответом, товарищ капитан пошёл пить кровушку другого нашего дневального, а именно Бадодия Бадодиевича. Как и следовало того ожидать, солдат Агапеев произносил слова не очень так торопливо… Вернее, крайне медленно и абсолютно размеренно… В общем-то, Володя знал всё!.. Просто у него привычка была такая: произносить слова тягуче, нараспев, да ещё и подымать свои преданные глазки как можно выше…
Увы… Ему не повезло… Товарищ капитан уже на втором пункте не выдержал столь мучительной пытки и без лишних слов перебрался к следующему дневальному по первой роте.
— Но я вам ещё не всё рассказал… — заявил солдат Агапеев, повернувшись к помдежу вполоборота.
— Хватит! — отрезал тот. — Потом… Ночью расскажешь!
Однако в это тёмное время суток наш Владимир Владимирович хотел от всей души предаться излюбленному солдатскому развлечению, то есть сон — тренажу. А потому рационализаторское предложение товарища капитана его нисколечко не заинтересовало. Вследствие чего незаслуженно оскорблённый боец Агапеев тут же сделал возвышенно-обиженное лицо и больше помдежа не беспокоил… Но кое-что о нём наверняка подумал… Мол…»Вы ходите по другим ротам… Вот там и разговаривайте с дневальными хоть всю ночь… А мне тут голову не морочьте! Ишь!»
Однако обо всём этом знал лишь солдат Агапеев… Ну, кое о чём догадывался я… Сержант Сорокин вообще не подозревал об истинных мыслях своих молодых дневальных… Ну, а помощник дежурного по части тем более… Товарищ капитан продолжал проверять личный состав суточного наряда. Ведь кроме нашей первой роты в Лашкарёвском гарнизоне существовало множество других подразделений, в которых также имелись дежурные и дневальные.
По окончанию развода все солдаты, сержанты и офицеры быстренько разбрелись по тёплым помещениям: казармам, контрольно-пропускным пунктам и Дежуркам. Внутренний караул потопал соответственно своему предназначению прямо в караулку, чтобы уже оттуда посменно отправиться на боевые посты.
Наш наряд тоже не терял драгоценных секунд. Мы бегом примчались в свою первую роту. Стоять на февральском ветру, да ещё и неподвижно — это была самая настоящая каторга. Не сибирская или камчатская, конечно же… Но всё-таки афганистанская.
Оказавшись в долгожданном тепле, мы сразу же занялись приёмом дежурства, которое так не терпелось сдать старому наряду по роте. Для начала один новый дневальный встал на тумбочку у парадного входа. Сержант Сорокин вместе со старым дежурным по роте пошли в ружпарк, где им предстояло пересчитать по описи все стволы в пирамидах, сверить это оружие по номерам, прийти к одной итоговой цифре и в самом конце данной проверки сделать соответствующую запись в Книге Сдачи-приёма Дежурства по первой роте. И только лишь потом отправиться на доклад к капитану Перемитину.
У нас, то есть у дневальных задачи и заботы были не столь ответственными перед судом военного трибунала. Если из ружпарка пропадёт какое-нибудь оружие, то за это в первую очередь будет страдать да мучаться дежурный по роте… Ну, может быть и один дневальный, при котором и произошло несанкционированное проникновение в комнату хранения оружия. Но это было практически невозможно… Ведь дневальный не только вооружён ночью автоматом и одет в бронежилет… Он бдительно несёт свою боевую вахту и в случае необходимости сразу же даст достойный отпор… Если не спит… Причём, стоя… То есть, прислонившись к стеночке…
Именно здесь… То есть около этой самой стеночки и предстояло провести целые сутки двум молодым бойцам: мне и Вове Агапееву. Причём, в силу нашего юного по армейским меркам возраста, отсутствия крыши над головой и наличия в непосредственной близости ружпарка… Словом, нас обоих ждало трудное испытание…
Ведь казарма первой роты представляла собой длинное глинобитное здание, которое одним своим торцом выходило на наш батальонный плац. В этой части казармы имелся парадный вход-выход. То есть обычная двустворчатая дверь… А второй наш вход-выход был в тыльном торце казармы. Через парадное крыльцо рота выходила на всякие построения, а через заднюю дверь — для получения оружия в ружпарке или имущества в каптёрке, а также для многих других военно-бытовых моментов, начиная от удовлетворения санитарно-гигиенических привычек и непрекращающихся походов в солдатский сортир. Ну, и так далее…
Таким образом, наша казарма имела два входа-выхода и на каждом должны были стоять бдительные дневальные. Как минимум по одному, но зато круглосуточно. Точно такое же глинобитное строение принадлежало второй роте, расположившейся по соседству с нашей. В аналогичном военно-архитектурном стиле и в параллельном порядке были построены жилые помещения для третьей роты спецназа, а также роты матобеспечения… Ну, и всех остальных тыловых подразделений: зенитно-артиллерийской группы, роты минирования и автовзвода. Но по причине своей малочисленности эти тыловые структуры делили однотипные и длинные строения пополам, проживая в отдельности на своей части. Тогда как первая, вторая и третья боевые роты занимали целиком одно здание на каждое подразделение. Именно поэтому наши наряды были многочисленнее. Ведь в каждой из этих трёх казарм имелось по два входа-выхода.
Поэтому наряд по нашей первой роте состоял из одного дежурного и четырёх дневальных, которые разбивались попарно на каждый из двух входов-выходов родной казармы. Однако внутренняя служба возле парадного крыльца была гораздо приятнее. Ведь в той части казармы тумбочка дневального располагалась внутри тёплого помещения, тогда как наш «пост» находился снаружи казармы. То есть, «там» было сухо и тепло, а «тут» холодно и сыро. Дневальные с парадно-лицевого торца казармы обладали, в общем-то, привычным набором служебных обязанностей: иметь опрятный внешний вид, отдавать воинское приветствие всем командирам, вызывать в случае необходимости дежурного по первой роте, следить за сохранностью имущества подразделения да поддерживать везде чистоту и порядок. Вот и всё!.. Причём, эти функции» тем» дневальным полагалось выполнять в повседневной форме одежды. То есть без бушлатов… Утепляться им разрешалось только после отбоя…
А вот дневальные у второго выхода имели не только тот же самый перечень служебных обязанностей, но и дополнительные трудовые повинности. А именно: поддержание чистоты и порядка во внутреннем дворике первой роты, контроль за наличием воды и солярки в «полярисе» и, самое главное, бдительнейшее наблюдение за целостностью пластилиновых оттисков печатей: дежурного по роте на двери ружпарка и старшины подразделения на входе в каптёрку. Ну, вот в принципе и всё…
Мы с Агапеичем прибыли к тыльному выходу. Володя «встал на тумбочку», то есть на небольшой деревянный квадрат семьдесят на семьдесят сантиметров, который и выполнял роль той самой «тумбочки дневального». Так началась наша внутренняя служба в составе наряда по первой роте.
Но сперва следовало принять наряд. Со старым дневальным я прошёлся по территории подразделения, проверяя чистоту и порядок. В темноте это было так нетрудно сделать… Ведь электрическое освещение имелось только над входом… Именно в том тусклом свете и «красовался» дневальный Агапеев. Но по истечению одного часа я заменил своего напарника на этом боевом «посту». Володя направился в столовую, великодушно пообещав мне «принести что-нибудь вкусненькое»… Ну, хотя бы кашки из той самой сечки…
— А то надоело одним хлебом питаться! — проворчал я вполголоса.
— Постараюсь, — отвечал Вова, отойдя уже метров на десять.
Солдат Агапеев сейчас спешил. Ведь сержант Сорокин уже подходил к столовой. А там уже вовсю трудился один наш дневальный, который таскал на столы бачки с кашей и чайники с вроде бы чаем. Дежурному же по роте полагалось самолично получить в хлеборезке лоток с буханками хлеба и тарелки с маслом да сахаром. Чтобы потом распределить все эти деликатесы по столам первой роты. Данный алгоритм мне уже был давным-давно знаком… Вот потому-то становилось неприятно… Ведь прапорщик Акименко до сих пор ещё не приехал…
Минут тридцать спустя я со своего поста наблюдал до боли знакомую картину: общая колонна первой роты под управлением сержанта Алиева подошла к столовой, остановилась и по команде двумя длинными вереницами справа-слева вошла в столовую. А через пяток минут наши солдаты стали выходить обратно… Первая рота, так сказать, уже поужинала…
— Строиться в общую колонну! — послышалась гортанная команда.
Это приказание, набившее голодную оскомину почти что уже всем… От одного звука громкого алиевского голоса, произносящего эти слова с характерным акцентом… От одного только вида нашего бравого «старшины»… От всего этого, как вместе взятых, так и по отдельности… Мой хронически пустой желудок начинала сводить голодная и долгая судорога.
Но именно таковыми были суровые реалии беспросветной молодосолдатской жизни… Нам досаждали не столько подлые и коварные душманы… А сколько свои… Большие командиры и малые начальнички… Безответственные руководители и прочие тыловые разгильдяи… Но самыми кровожадными и наиболее ненасытными являлись наши старослужащие «друзья-товарищи»… То есть, наши дембеля…
Моё голодное и тоскливое ожидание было вознаграждено появлением Бадодия Бадодиевича, который вернулся из столовой не с пустыми руками. Ему каким-то невообразимым чудом удалось раздобыть котелок картофельного пюре, фляжку чая, две банки «красной рыбы» и даже два жёлтеньких кружочка сливочного масла.
— Хлеб у меня за пазухой! — говорил солдат Агапеев, стоя за углом казармы. — Я в курилке зарубаю свою половину, а твою там же и оставлю.
Я не успел ему ответить, как Володя помчался дальше. Он и из столовой-то примчался короткими и стремительными перебежками, чтобы никто не заметил того, как молодой боец несёт из столовой какую-то еду. А оказавшись в спасительном полумраке нашего двора, где Вован спрятался от электрического света… Уж здесь-то риск должен быть самым минимальным… И поэтому мой напарник быстрым шагом направился в курилку…
Минут через пять-десять рядовой Агапеев заменил дневального Зарипова…
— Там!.. В самом углу! — сказал Вова вполголоса.
Я понимающе кивнул и без промедлений отправился в нашу курилку. Свой поистине царский ужин я обнаружил почти сразу. Под сплошным пологом масксети было темно, но зато тихо и безлюдно. Я быстро вскрыл резаком консервную банку «красной рыбы» и принялся есть. Килька в томатном соусе да картофельное пюре… Хоть и остывшее… Эта еда показалась мне верхом солдатского кулинарного искусства… Которое закончилось слишком рано… Но у меня ещё оставался тёплый чай… Правда, без сахара… Зато ведь с куском хлеба и порцайкой масла.
Проглотив всё это великолепие, я наконец-то почувствовал себя сытым. Данное ощущение казалось таким приятным, что даже не хотелось думать о завтрашнем утре… Вернее, о том каким именно окажется следующее утро… Сытым или же нет.
Но наше дежурство продолжалось. Перед отбоем мы бросили жребий, чтобы определить очерёдность нашей ночной вахты. Мне выпало бдение до двух часов ночи. Вторая половина — соответственно… Всё тому же солдату Агапееву.
Пока шла вечерняя поверка, сержант Сорокин выдал на своих дневальных два укороченных автомата Калашникова с парочкой магазинов на каждый ствол. Он же выделил нам по комплекту спецзащиты, так сказать, персональный боевой панцырь… Поверх бушлата я надел тяжёленький бронежилет… На свою солдатскую шапку понадёжней нахлобучил стальную каску… И вот в таком боевом снаряжении началась моя ночная вахта…
Моё дежурство поначалу шло в нормальном русле… Однако через час сверху стал накрапывать противный февральский дождик… Увы… Но эти мелкие капли донимали меня почти всё время… Надо мной хоть и была натянута маскировочная сетка, но она не спасала абсолютно. У меня, конечно же, имелся под рукой огромный соблазн — открыть дверь и встать в этот проём… Но подразделение капитана Перемитина ещё не спало… Да и наши командиры… Нет-нет, но изредка выходили из казармы… Чтобы перекурить на свежем воздухе, да и вернуться обратно в тепло…
А с полуночи возникла опасность появления дополнительной проверки в лице помдежа или же самого дежурного по батальону. Вот и приходилось мне… Лишь поглядывать на плотно затворённые двери казармы… Да и мерить своими шагами то небольшое пространство между двумя нашими зданиями… Помещением, где проживали солдаты и офицеры. Да ружпарком с каптёркой.
А дождик всё капал и капал…