Как известно Наполеон Бонапарт обладал не очень-то и большим ростом, что впрочем совершенно не помешало ему и его армии сперва завоевать большую часть старушки-Европы, а затем и добраться в пешем порядке аж до самой Москвы с окрестной деревенькой Бородино. Благодарные французы до сих пор усердно возвеличивают фигурку своего Великого Императора и не без неких оснований утверждают о его неоспоримых победах над целыми армиями пока ещё не объединившихся стран-противниц… И по словам французских историков только лишь войскам России на помощь пришло климатическое оружие массового поражения под кодовым названием «матушка-зима», вследствии чего доблестным наполеоновским полкам пришлось раньше времени возвратиться обратно… То есть до реки Березины!..
Правда исторические наследники артиллерийского капрала Бонапарта при восхвалении своего кумира упорно замалчивают тот факт, что именно небольшие размеры и юркие повадки помогли гениальному стратегу успешно уворачиваться от размашистых ударов «дубины народного гнева», разгулявшейся с лихой удалью по бескрайним российским просторам… Остальным же французским воинам повезло гораздо меньше… Точнее сказать, не повезло вовсе… Почти все они нашли свою погибель на берегах и в водах реки Березины.
Как бы то ни было, но мировая история по-прежнему развивается по спирали и вот уже новый Наполеон изучал военную топографическую карту российской территории. Из прежних качеств выдающегося полководца остался всё тот же небольшой рост, крутой лоб и уже небезызвестный мне талант руководства войсками… Всё остальное же было совершенно иным… В нынешней своей жизни Великий Император обладал огненно-рыжей шевелюрой, золотыми зубными коронками, звёздочками пока что лейтенанта и… скажем так, кистями боксёра-перворазрядника… Звали его соответственно одному из только что перечисленных качеств… То есть Златозубов Валерий Алексеевич.
Но надо отдать должное: полководческие Амбиции остались прежними! Ибо его светлая голова сейчас находилась где-то под потолком, твёрдая рука прочно придавила Большой Кавказский хребет, внимательный взор задумчиво блуждал по рельефу местности, а острейший и пытливый ум всё планировал и планировал будущие великие походы… Как и его предшественника нынешнего потомка императора Наполеона опять тянуло на север…
А ведь поразмышлять ему было над чем!.. Стоя правой ногой на табурете и упёршись левой о край стола, Валера разгладил руками следующий участок карты и продолжил свою рекогносцировку… При этом его рука величественно освободила часть независимой Грузии и также прочно придавила уже Малый Кавказский Хребет. Горячие мысленные баталии сейчас разворачивались в северных районах Чечни, столь необдуманно граничащих со Ставропольем…
— Эй! Настолеон! — окликнул его Тимофеев в свойственной только ему шутливо-ироничной манере. — Хватит там зверствовать! Оставь чеченский народ в покое… К тебе тут пришли… Слышь?!
— Сей-час… — раздалось из-под потолка.
С лёгким вздохом сожаления Златозубов оторвался от столь увлекательного занятия и оглянулся на нас. Ну, Николая Васильевича он видел ещё с утра и потому поздоровался только со мной.
— Алик, привет! Как дела?
— Здорово! Валера, я тут по твою душу пришёл: за советом и помощью! Пошушукаться надо… — говорил я, подходя к карте. — Ты чего так высоко забрался?
Он уже приземлился на пол и мы пожали друг другу руки.
— Надо… — кратко ответил златозубый лейтенант, задвигая табурет под стол.
— Отступать что ль собрался? — пошутил я, осматривая аккуратно склеенные листы. — Или границу Кубанскую переходить?
Топографическая карта была самого мелкого масштаба и потому очень точно отражала реальное положение дел на местности. Пусть и небольшое, но отдельно стоящее дерево обозначалось на ней соответствующим значком. Пересыхающий летом ручеёк шириной в руку и тот имел свой голубенький пунктир… Единственным недостатком такой топографической картины были её размеры: карта демонстрировала нам не только Чечню, но и половину Грузии в нижней её части и самые южные районы Кубани и Ставрополья на верхних склеенных листах. И всё это великолепие занимало по высоте стену почти целиком: от пола и до потолка. Так что мне оставалось лишь завидовать второй роте белым и светлым чувством…
— Да надоело мне по этим предгорьям и по самим хребтам шастать! — небрежно произнёс Валера. — Сколько можно? Надо бы и на севере поработать… Там поровней и поспокойней…
— А нас как раз наоборот отправляют. — сказал я, отыскав на топокарте нужное название. — Вот сюда… Под Шали… Тут на птицефабрике стоит 166-ая бригада. Говорят, что там и забазируемся.
— Ясно! Я там уже не раз проходил… Ну-ка…
Мы уже разглядывали местность. Златозубов по законному праву бывалого следопыта показывал на карте всё то, с чем ему доводилось сталкиваться, и выдавал подробные комментарии…
— Вот она… Птицефабрика! А здесь у них танковая учебка. Мы туда не заходили. Заминирована. Вот тут мы были… Санаторий… Не то! А, вот она! База отдыха…
Я внимательно смотрел и слушал, попутно отмечая на своей карте необходимые объекты. Сейчас палец Златозубова замер на символе, означающем кемпинг или пионерский лагерь…
— Я группу оставил на днёвке, а сам с двумя бойцами пошёл по окресностям бродить. Ушли далековато… А на обратном пути наткнулись на эту базу отдыха. Досмотрели её… Пустая вроде. Но в одном домике сохнет штук десять камуфляжей и печка ещё горячая… Стало быть духи тут переоделись в сухое да чистое, пожрали основательно, отдохнули и пошли дальше…
— А ты чего? — спросил я, стараясь побольше узнать об этой базе.
— Ну, что мне с двумя бойцами в погоню за ними бежать? Мы и так уж ползком оттуда сматывались. Там они, кажись, боевое охранение оставили. Да мы и не все домики прошманали. Очковано! Темнело всё-таки… А на следующий день я хотел туда махнуть, да и заминировать там всё. Но…
Валера посмотрел своими лучистыми глазами и обезоруживающе улыбнулся.
— Что «Но»?.. Передумал? — настырно уточнял я.
— Конечно! — рассмеялся он. А ты бы не передумал? Когда ещё издалека по тебе начинают лупить из пулемётов?! Я в лобовые атаки ходить не люблю…
— Ага… — я ещё раз обвёл опасный значок шариковой ручкой, чтобы он получился внушительней. — И всё?
— Почти. Навели мы туда артиллерию. Снаряды пропахали там всё хорошенько. И поехали посмотреть, что же там осталось… Пару домиков сгорело. Остальные как будто целые. Но ничего нет. Даже грязные камуфляжи забрали. Одни гвоздики торчат. Вот такие дела с этой базой. Может быть она им ещё пригодится?!.. То есть духи опять туда прийти могут. Как обстановка успокоится…
В общем он рассказал мне всё об этом «кемпинге-лагере», но я вспомнил про его прежнюю задумку. Важную для меня…
— А мины вы там ставили?
— Нет. — он отрицательно покачал головой. — А зачем? Минировать нужно когда они не подозревают о том, что их обнаружили. А сейчас уже поздно.
— Ну, как сказать! — задумчиво проронил я. — Всяко может быть… Мало ли что им приспичит?!.. А может они тайник там оборудовали. Именно к нему духи и могут вернутся…
— Да ну… Скажешь тоже. — отмахнулся Валера.
— А что? Как раз на стыке равнины и предгорья. — мне было полезно поразмышлять вслух с командиром группы, который пешкодралом исходил не одну сотню горных километров. — Местные жители подвезут продукты и боеприпасы в этот тайник. Уедут домой. А боевики спустятся ночью, заберут что нужно, может оставят раненых, а сами обратно…
Но Златозубов возражал мне упрямо и со знанием дела:
— Да какой им смысл туда лезть, если мы обнаружили базу и потом ещё артиллерией задолбили? Они туда теперь полгода соваться не будут.
— Может и не будут. — сказал я. — А с другой стороны… Они ведь тоже могут поставить себя на наше место. И предположить то же самое, что и ты… В одну воронку мол два снаряда не залетит. И искать их будут по другим местам. А они вернутся на эту разбомблённую базу и отсидятся в ней на ещё лучших условиях. Туда же мы теперь не полезем.
— Не знаю. Всё может быть. От этих боевиков…
Тут Валеру перебил Тимофеев, находящийся в соседней комнате…
— Слышь, Золотой! А ты случайно в Шали не заезжал? Чтобы свою камеру посмотреть? Слышишь меня?
— Коля! Ты меня уже достал этим вопросом! — лейтенант всё ещё улыбался, но как-то натянуто. — Каждый раз когда я возвращаюсь с выхода, он меня спрашивает об одном и том же…
— В крайний раз этого не было. — отозвался Николай Васильевич. — Так что имею право полюбопытствовать…
Тональность его слов была крайне настойчивой.
— Нет, не заезжал! — заявил Валера. — Отвяжись только…
В конце декабря девяносто четвёртого Валера оказался в плену и вместе со своими товарищами больше месяца провёл в камерах предварительного заключения райцентра Шали. Их удалось обменять на чеченцев, отбывающих в российских колониях наказания за нетяжкие преступления. После возвращения на родную землю все офицеры и бойцы были отправлены в отпуска, но не все смогли потом прибыть обратно в бригаду. Тяжкие дни чеченского плена крайне отрицательно отразились на их здоровье…
Валера тогда уволился из армии и больше полугода работал в службе безопасности аэропорта. Лечился всё это время народными средствами и в конце-то концов оклемался после пережитого кошмара. Поняв то, что общупывание карманов пассажиров не является достойным для него занятием, Златозубов написал рапорт и вернулся на действительную воинскую службу. Причём, на прежнюю должность — командира разведгруппы спецназа! Единственным недостатком данного периода его жизни было то, что за время вынужденного отсутствия в войсках Валера пропустил срок получения очередного звания старшего лейтенанта. Мы уже прикрепили на свои погоны ещё по одной звёздочке вдобавок к лейтенантским, а Валера — нет… Хотя мы и начинали службу одновременно… Всему виной был чеченский плен и вынужденное отсутствие в рядах Российской Армии.
Но служба у него сейчас «шла» и вскоре на его погоны должны были упасть две дополнительные звёздочки. Во всяком случае так говорили наши штабисты. Лично меня данное обстоятельство радовало, так как из местного контингента дикорастущих начальников и штабных гениев я считал Валеру одним из самых достойных претендентов на досрочное получения званий. Уж с кем кем, но именно с ним мне доводилось не раз сталкиваться лбами на бригадных соревнованиях разведгрупп.
Такие военно-спортивные мероприятия проводятся один раз в полугодие и подогревают вполне здоровый интерес младших офицеров к воинской службе. Моя группа являлась лучшей в 8-ом батальоне, а разведгруппа Златозубова считалась самой-пре-самой в 1-ом бате. Из 3-го батальона в этом качестве обычно выдвигалась одна и та же группа, командир которой обладал таким привычным советским атавизмом как волосатая рука за спиной в области чуть пониже поясницы… Мы с Валерой отлично знали про этот «рудимент», беззлобно посмеивались над ним и всё же воспринимали его как неизбежную и досадную данность негласно утверждённую свыше… Но это совершенно не ослабляло наш дух соревновательства и мы выкладывались на этих учениях на всю катушку… В конечном итоге на межбригадные соревнования отправлялась, ну, разумеется всё та же группа блатного и волосатого, но мы-то знали кто есть кто в истинном положении дел в 22-ой бригаде спецназа. Да и приблатнённый «волосатик» возвращался обратно с «почётными» вторыми да третьими местами… Причём, с конца списка… Видимо, дядечка-то ослаб…
Ну, а сейчас всё стало на свои законные места. Ибо одно дело — стремительные гонки групп меж контрольных точек, и совершенно другое — выполнять реальные боевые задачи, когда вражья сила находится практически везде… Тут уже не до условностей и формальностей! Или выживешь, или же не повезёт… Иного здесь не дано…
Поэтому Валерий Алексеевич и Альберт Маратович не стали поддаваться на тимофеевские провокации и опять принялись «лазить» по нарисованным в превеликом количестве горам, ущельям, ложбинам, оврагам и одной-единственной равнине… Златозубов говорил много и очень подробно. Что-то важное я старательно отмечал на своей карте, что-то записывал на её обороте, а остальную информацию запоминал.
Через полчаса мы оба выдохлись и решили устроить небольшой перекур. Сейчас можно было поточить лясы на отвлечённые темы. Не знаю, насколько это являлось посторонним вопросом, но я не удержался от терзавшего меня интереса…
— Слушай, Валер… — я начал осторожно и издалека. — Я в Моздоке встречался пару раз с однокашником Кареном Еганяном, он тогда в отряде психборьбы служил. Потом он там же потерял пистолет Макарова…
— Ну, и молодец! — улыбнулся Златозубов. — Потом нашёл, наверное?
— Да нет! Его уволили из армии за этот пистолет. — продолжал я. — Ну, так вот… Он мне рассказывал, как он на вертолёте с громкоговорителем летал над Шалями и «капал на мозги» местному населению. Ну, когда вы там в КПЗ сидели… Ты там внутри слышал что-нибудь?..
— Ну, конечно! — усмехнулся он. — Как же…
Такая спокойная реакция Златозубова меня несколько воодушевила и я продолжил…
— Он говорил, что они буквально каждый день по несколько часов проводили психологическую обработку чеченцев… «Жители города Шали! У вас в плену находятся российские военнослужащие! Если с ними что-то произойдёт, то ваш город Шали будет полностью уничтожен авиацией и артиллерией! Верните пленных живыми и невредимыми! Повторяю! Жители города Шали…» Ну, и так далее… Было такое? Карен говорил, что он голос сорвал на этих вылетах…
— Да было-было! — с лёгким раздражением и невесёлым смехом подтвердил Валерий. — Мы его тогда убить хотели… Паразита…
— За что? — моё изумление было искренним. — Он же старался… Надрывался на таком морозе…
— Да это всё понятно! — с нарастающим раздражением проворчал Златозубов. — Они в девять утра прилетят, первый заход сделают на сверхмалой высоте, проорут в свой матюгальник так, что мёртвые со страху перевернутся… а потом заберутся повыше, чтобы боевики не могли их достать из пулемётов, да и чирикают оттуда что-то неразборчивое… Местные жители может быть что-то и слышали внятное, но мы — нет… Не до этого было…
Я некоторое время молчал, поскольку не хотел бередить так невзначай потревоженную рану… Но Валера уже сам решил дорассказать всё…
— Они на своём вертолёте пройдут на бреющем… всех разбудят и раздраконят духов… Вот тогда всё и начиналось!.. Сразу в камеру заходило несколько боевиков с АКМами и они начинали всех нас прикладами долбить… Это они так свои нервы успокаивали… И вот… Пока этот вертолёт сверху что-то талдычит, наши охранники нас всех лупят и лупят… Приклады-то деревянные! После освобождения я ещё месяца два ходил весь синий и красный от кровоподтёков… Места живого не было… А ты говоришь «психологическая обработка»…
— Вот это да!.. Извини… Я думал…
Мне стало крайне неловко, то есть очень уж не по себе… Честно говоря, я не ожидал такого поворота в этой спасательной операции…
— Что? Любим кошмары на ночь слушать?
Вот что-что… А жизнерадостного и весёлого настроения у Николая Васильевича почти всегда было хоть отбавляй!..
— А как же нынче без них? — с соответствующими интонациями пошутил Валера. — Без кошмаров и ужасов теперь и сон не сон…
— Встречался я с этими «психами»! — рассмеялся Тимофеев. — Разбросают свои листовки! Чтобы Чеченов застращать… И на этом всё! А ушлые-е!.. Жуть!.. Ещё не успеют эти же листовки на землю упасть… Как они прямо в вертолёте начинают строчить наградные!.. На самих себя… Да ещё и приписывают в конце… Вертушку-то трясёт!.. А они спокойно добавляют, что данный документ был составлен в боевых условиях!.. То есть под вражеским обстрелом…
— Причём на сапоге убитого товарища! — пошутил я. — Извините за неразборчивый почерк…
Вот так… Разговаривая на всевозможные темы, мы постепенно переместились в комнату, где проживали командиры групп и ротный зампотех. Старший лейтенант Дегтярёв сейчас находился в горизонтальном положении на кровати, но обе ноги закинул повыше на дужку… Лежал он с закрытыми глазами, но не спал…
— Смотри-смотри! Масло вниз сгоняет, чтоб не загустело…
Зампотех практически никак не отреагировал на подначку Васильича, поскольку его невнятное бормотание нами совершенно не было понято. Тимофеев продолжил обстрел неприятеля своими колкостями и остротами. Вскоре Дегтярёву это надоело…
— Коля! — попросил он обидчика. — Повесь, пожалуйста, в коридоре мой бушлат… Ну, пожалуйста…
— Зачем? — спросил Николай Васильевич. — Он у тебя и здесь просохнет…
Но у зампотеха имелся совершенно другой сценарий:
— Ты, главное, его там повесь… А сам стой рядом и доё. ывайся до моего бушлата! А меня оставь в покое…
— Ха-Ха-Ха! — театрально расхохотался Тимофеев, но ёрничать всё же перестал. — Вставай! На ужин пора идти…
Дегтярёв лениво поднял руку и посмотрел на часы.
— Ещё десять минут есть…
Тимофеевский прицел узрел новую мишень:
— Да твои «куранты» давно уже пора сдать в музей… Они у тебя отстают…
В ответ сначала послышался тяжкий вздох…
— Когда же ты отстанешь?! — устало проворчал зампотех и начал готовиться к важному вечернему мероприятию.
Он медленно скинул ноги сначала на кровать, а потом сам сел и опустил конечности вниз, ловко всунув ступни в солдатские тапочки. Затем потянулся за сохнущими на той же дужке портянками и положил их рядом.
В этот момент я вспомнил о военном водителе Исаеве и решил поучиться военно-техническому уму-разуму у опытного специалиста… Да к тому же и земляка…
— Послушай, Петрович! Помоги мне в одном вопросе разобраться! Как можно списать топливный насос?
— Высокого давления? С БТРа? — уточнил он, а после моего утвердительного ответа, задумчиво поскрёб затылок. — Да… Очень тяжело… Он же на двигателе установлен. Внутри бронекорпуса. Значит, его может повредить только прямое попадание в двигательное отделение… Понимаешь?..
— Конечно… — вздохнул я. — а дальше?
— А дальше… Ничего у вас не получится!.. — он говорил серьёзно и без иронии. — Бронетранспортёры у вас все целые… снаружи! А Васькин — молодой и всего боится… Чуешь?
Все эти нюансы мне уже были известны и теперь меня интересовало бумажно-техническое производство…
— Да. — сказал я голосом пободрее. — А как он списывается по бумагам?
Как у меня, так и у Иваныча имелся очень богатый боевой опыт, а следовательно и наши отдельно взятые фантазии обладали буйными возможностями. А при их слиянии, да при хорошей подпитке, коллективное воображение творило чудеса. В данном же конкретном случае… Мы «вспомнили» о том, что злосчастный топливный насос высокого давления получил прямое попадание вражеской подствольной гранаты в тот самый момент, когда в тяжёлом бою засорился топливный шланг, а доблестный водитель Исаев под шквальным огнём боевиков полез собственноротно его продувать… Ну, и открыл все верхние крышки двигательного отделения… Чем подлые боевики и воспользовались, коварно запульнув прямиком в моторное отделение гранату ВОГ-25…
Но эти боевые подробности Дегтярёву знать было необязательно, так как данное «ноу-хау» по праву принадлежало только первой роте. А сейчас меня очень интересовал сам процесс бумаготворчества и последующих за этим результатов… Желательно положительных…
— Ну… — начал говорить Дегтярёв. — Сперва приказом командира части создаётся комиссия, в которую должны входить зампотех батальона… Зампотех роты… И начфин, кажется… Ну и ещё кто-нибудь для массовости… Желательно из технарей…
Я внимательно слушал и старательно всё запоминал. Зампотеха роты у нас не было. Начфин в батальоне появлялся редкими наскоками. Следовательно в комиссию мог войти и сам Дегтярёв, который являлся единственным ротным зампотехом… Картина складывалась средненькая: не совсем уж хорошая, но и не очень плохая… То есть перспектива победы была… Но в густом тумане…
— Ну, вы идёте жрать или нет?
Тимофеев терпеливо ждал нас, стоя у входа. Оглянувшись на него, я отметил в уме какое-то непонятное злорадство в глазах Васильевича. Что вообще-то не соответствовало его добродушному характеру. Но я быстро вернулся к нашему разговору с зампотехом, который объяснял уже нюансы внутриштабных передвижений бумаг и телодвижений членов комиссии. И я его внимательно слушал далее…
Он по-прежнему сидел на кровати напротив меня и рассказывал всю суть почти до мелочей. При этом его туловище чуть наклонилось в сторону и правая рука стала на ощупь шарить под кроватью… Но так ничего не нашла… Не прерывая своей речи, Дегтярёв накренился уже в противоположную сторону и уже левая рука стала рыскать под кроватью… И опять безрезультатно…
От дверей уже доносилось многозначительное покашливание Николая Васильевича… Я невольно оглянулся, но так ничего и не понял… А в его глазах уже вовсю полыхал костёр злой радости, тогда как губы расплылись в довольной и торжествующей улыбке… Но он ждал… Вернее, выжидал благоприятного момента…
Наконец зампотех второй роты выговорился полностью и быстро заглянул под кровать, где до этого так безуспешно метались его руки. При этом он откинул одеяло и я увидел, что там почти ничего нет. Если не считать древних окаменелостей… Эти же носки заметил и Дегтярёв, после чего он коротко выругался.
В этот момент Тимофеев издал победный индейский клич и мы, естественно, посмотрели на него. Я — непонимающе. А зампотех с нескрываемой досадой…
— Ан нет их там! — выкрикнул Николай Васильевич и профессионально изобразил ботинками русско-народное танцевальное коленце. — Оп-па!
Потом он прошёлся Гоголем между нами, выдал напоказ длинную чечеточную дробь… Так что я сразу понял: старший лейтенант Тимофеев откровенно праздновал победу…
— Коля! — сказал Дегтярёв. — Так это ты их одел?
И тут я стал постепенно прозревать…
— Во-первых! Не «одел», а обул, лепёшка ты самаркандская! А во-вторых!.. — Николай Васильевич назидательно загнул средний палец. — Объясняю тебе уже в десятый раз! Это!.. Мои!.. Повторяю!.. Мои!.. Ботинки!..
Ну, вот теперь-то мне стало всё понятно… А Тимофеев продолжал глаголить истину…
— И я их обул по праву первополучателя с вещевого склада! Роспись моя! Пойди проверь… А в третьих! Обувай свои рыжие галоши…
— Они ещё не просохли. — пробурчал Дегтярёв.
— А вот это меня абсолютно не волнует! — с апломбом заявил единственный и потому счастливый обладатель ботинок с высоким берцем.
Я посмотрел на свои подрезанные сверху валенки и негромко крякнул. Меня они вполне устраивали. Из-за ледяной слякоти я предпочитал ходить в армейских валенках на толстой резиновой подошве. Пусть громоздко и неуклюже, но зато сухо и тепло. На развод и на занятия я конечно обувал ботинки, но в остальное время суток мой выбор был за сваленной обувкой.
А зампотех второй роты почему-то ходил в старых порыжелых гражданских полусапожках с вроде бы меховой подкладкой. Может он тоже по-своему любил тёплую и сухую обувь, но замочки на обеих молниях полностью отсутствовали, вследствии чего отвороты его сапожек болтались при ходьбе в разные стороны. Как ботфорты или матросские клёши… На такую странность уже никто из начальства не обращал внимания, ибо такой свой необычный внешний вид Дегтярёв с лихвой компенсировал своей каждодневной работой… Но мне его всё же было жалко… Потому что я уже несколько раз слышал отчаянные матюки зампотеха второй роты, в очередной раз угодившего в глубокую лужу и зачерпнувшего из неё порядочную порцию ледяной жижи…
А старший лейтенант Тимофеев продолжал развивать и раздувать своё чувство благородного возмездия над старшим лейтенантом Дегтярёвым.
— И вообще! Ты случайно не детдомовский? Что за привычка обувать чужие ботинки? Лично я такого не понимаю…
До того сдерживавшийся зампотех перешёл в контрнаступление:
— Коля! В отличие от вас, жлобов… У нас в Самарканде круглый год тепло! И мы всё время там ходили босиком… Понимаешь?! И только в конце декабря что-нибудь обували на ноги…
— Ну, да! Конечно! — скептически отозвался Тимофеев. — Чтобы тебя пропустили на новогоднюю ёлку! За подарком… А также для того, чтобы пару леденцов стибрить! С общего дастархана…
— Это у нас традиция такая… Местная… О-о… Что ты за человек?! — возмущался Дегтярёв и вдобавок призвал меня в свидетели. — Алик! Ну, хоть ты скажи ему! Что мы там весь год босиком ходили…
— Скажи, Алик… Скажи… — поддразнил его Николай Васильевич.
Но я от смеха ничего не мог произнести… единственное, что мне удалось сделать, — так это суматошно отмахиваться обеими руками от такой внезапно появившейся «местной традиции»… Хоть я и проживал когда-то давно в ста километрах от его Самарканда… Но не до такой же степени…
Из комнаты командира роты появился Красный от смеха Валера Златозубов, которому мы не дали работать дальше над картой. Он тоже с трудом смог произнести несколько слов…
— А в твоём Самаркандском автомобильном училище… Вы там вообще как ходили?
Николай Васильевич знал уже всё о прежней жизни зампотеха и поэтому отвечал вполне грамотно:
— Валера! Об чем ты спрашиваешь?! Точно также… В строю босиком шлепали… У них же там снега не бы-ва-ет!.. А галоши они всей ротой из старых камер шили… Ты думаешь почему он и здесь старые покрышки не выбрасывает?! Скоро он и наших бойцов научит самопальную обувку делать…
— Коля! — с большим нетерпением проворчал Дегтярёв. — Ты из-за своего балабольства на ужин опоздаешь. Иди быстрее…
Утверждение зампотеха было резонным и мы постепенно стали подтягиваться к выходу.
— Счастливо оставаться! — на прощанье Тимофеев помахал ручкой бывшему жителю солнечных краёв. — Оревуар!
— Иди-иди! — послышалось вслед. — И побыстрей возвращайся!
— Ни ху-а! — ответил Николай Васильевич на якобы китайском наречии, но затем перешёл на русский диалект. — Я очень люблю ходить в своей новой обуви. После ужина я пойду сначала в первую роту… потом в третью… Так что иди-ка ты на ужин так, как ты раньше ходил…
Дегтярёв что-то ещё прокричал нам вдогонку, но мы уже захлопнули дверь и пошли к выходу.
— Представляешь… Я вчера проспал малехо. А этот урюк обул мои ботинки и с чистой совестью умотал сначала на завтрак, а оттуда сразу на развод. — жаловался мне Коля. — Я проснулся-потянулся, а мои ботинки-то тю-тю. С завтраком пролёт — это не так было страшно… Но вот когда меня сам Сухов стал вызывать на развод! Вот это был аллес! Я тут метался по казарме… Пришлось снять ботинки с дневального на тумбочке…
— И в них пойти на развод? — спросил я, уже по интонациям Васильича предчувствуя дальнейшее продолжение этой истории.
— А что ещё оставалось делать? Дегтяря на разводе перехватить не удалось — он смылся в свой автопарк, как только меня издалека увидел. Зар-раза… А меня Сухов сразу же отправил на дежурном бронетранспортёре в штаб группировки, отвезти какие-то бумажки. Ботинки жмут — страшное дело! Но это ещё мелочи…
— Чего там ещё? — меня опять разбирает смех.
— Слушай дальше! Этот разутый мной дневальный Мельников оказался один-одинёшенек на всю нашу вторую роту. Он ведь быстренько позавтракал и прибежал сменить другого дневального. И только потом он попал в мои ручки!.. А дежурный-то по роте с третьим бойцом весь завтрак ошивались в столовой. И стоит этот бедолага один… а я еду себе спокойненько в БТРе туда-сюда-обратно… Ничего этого не знаю и, стало быть, ни в один ус не дую… А комбат прямо с развода собрал всех ротных и пошёл проверять порядок в подразделениях. Ну, и начали с самого ближайшего… То есть со второй роты. Вот заворачивают они всей своей оравой за угол, а там на входе стоит наш бравый дневальный… В каске и бронежилете, с автоматом… Но в портянках и солдатских тапочках! Ты только представь такую картину! У Лимонова тут же столбняк! Комбат поорал… Сколько у него мочи хватило… И начинают прямо на месте проводить расследование. «Да что же с тобой, наш любимый и родной?! И это кто же тебя, сладенького нашего, без ботиночек на морозец-то да выставил?! Ты не бойся!.. Говори и не стесняйся!..» Ну, и так далее… А наш солдатик от такого неподдельно командирского обращения весь расчувствовался… Ну, и чистосердечно во всём признаётся… И по ходу пьесы вкладывает меня с потрохами. Мол, пришёл старший лейтенант Тимофеев, снял с него ботинки, сам обулся в них и куда-то ушёл…
— А дальше… Дальше-то?..
— А что дальше? Я возвращаюсь обратно. Ничего этого не знаю. У шлагбаума встречаю комбата с его свитой… И нет бы мне проехать мимо! Так я эффектно кричу водителю: «Тпру-у… Стоять, драконы!..» Бронетранспортёр тормозит всеми колёсами… И я с чувством выполненного долга спрыгиваю с брони и иду к комбату докладывать о выполнении его приказания. А у Сухова глаза уже навыкате! Я ещё не успел подойти… Мамочки родные!.. Как он начал меня клевать… Ужас, да и только!..
— А Дегтярёв? — я уже отдышался и смог говорить.
— А что ему? Босоногому автомобилисту?! Он прокрался в казарму, когда меня не было, и преспокойненько поставил ботинки под кровать. Гадёныш ползучий…
В данной ситуации мне захотелось уточнить одну небольшую деталь:
— А куда он свои-то дел? Ему что, новые ботинки разве не выдавали?
Тимофеев с нескрываемой досадой сплюнул и достал сигарету. Мы уже подошли к столовой, но наверх пока что не поднимались.
— А он свои новые ботинки продал бойцам! А сам теперь ходит в этих… Рыжих галошах…
И всё равно мне было что-то непонятно:
— А зачем он продал?
— Ты сам его спроси! — Тимофеев быстро докуривает сигарету и берётся за поручень трапа. — Говорит, что родителям отправил.
Такое объяснение было вполне правдоподобным, но я всё же продолжал интересоваться бытовыми мелочами:
— Это в Самарканд что ли?
Мы уже поднялись на верхнюю площадку перед дверью и постояли с минуту, пропуская мимо себя выходящих офицеров и прапорщиков.
— Ну, а куда же ещё! — отвечает Тимофеев и начинает тихо ругаться. — Блин, да сколько же вас туда набилось?
Наконец-то длиннющая вереница отъевшихся командиров и начальников закончилась, после чего мы смогли войти в тёплое помещение столовой. Там мы увидели нашего старого знакомого по прозвищу Засада…
— Стасюга! — закричал ему Коля. — Ты чего тут делаешь? В госпитале плохо кормят?
Прошлым летом старший лейтенант Гарин получил сквозное огнестрельное ранение в бедро, после чего несколько месяцев находился на стационарном медицинском лечении. А теперь он оказался здесь… Перед моим нынешним убытием в Чечню мы с ним уже встречались в Ростове. Это было после его выписки из госпиталя, и тогда он не очень-то и торопился возвращаться сюда — на Ханкалу. А тут такая приятная неожиданность!..
Мы по-дружески «поздоровкались» и уселись за освободившийся столик.
— Ну, так кто зъив усё наше сало? — первым делом спросил я.
— Як кто? Татары, кто ж ещё! — привычно ответил Гарин. — Щас уся Украина без сала страдае!..
Стас родился где-то на «Харькивщине» и при любом удобном или же неудобном случае подчеркивал свои хохляцкие особенности. Правда, в его личном деле местом его рождения числилась какая-то Ворошиловградская область, то есть по-нынешнему Луганщина.
С военной частью его биографии было намного проще. Стас Гарин начал учёбу в четырнадцатой роте, но закончил он её уже в нашей 13-ой роте Рязанского воздушно-десантного училища, где обучались и мы с Николаем Васильевичем. И первые годы своей офицерской службы Гарин даже командовал разведгруппой, но постоянно проявлял тягу к непыльной штабной работёнке. Заводил дружбы с кем и следовало, не отказывал в просьбах начальствующих людей… А в этом году штаб нашего батальона разворачивали по афганскому штату, чем Гарин и воспользовался, быстро заняв пока ещё никем не захваченную должность. На этом его карьерные амбиции вроде бы успокоились, но тут, как на грех, Стаса ранили. Причём боевая его травма оказалась средней степени. Он мог бы и дольше пробыть в госпиталях… Под присмотром нянечек да медсестричек…
Но существовал соответствующий Приказ Министра Обороны, который не допускал отсутствия офицера на занимаемой должности больше шести месяцев. Каждая организационно-штатная ступенька должна приносить максимальный эффект государству и если человека не было на ней больше полугода, то приказом командира части его выводили за штат воинской части, а на освободившееся место назначали другого счастливчика. Такой вопиющей несправедливости к самому себе старший лейтенант Гарин никак не мог допустить и через пять с лишним месяцев госпитального лечения он своевременно вернулся сначала в бригаду, а затем в батальон, и наконец-то на свою драгоценнейшую должность старшего помощника начальника отдела.
Мы поужинали в тесном кругу, заодно поболтали о том и сём, а потом разбрелись по своим родным подразделениям.
— Стасюга! Ты не забудь свой стул чистым платком протереть! — прокричал уже издалека Николай Васильевич.
Разумеется… Он имел в виду не тот шаткий табурет из офицерской столовой, а приятненький такой стульчик… С мягким сиденьицем да на металлических ножках… Стоящий в помещении родного отдела…
— Коля! Ты уже опоздал! — отозвался из темноты Гарин. — Я это сделал сразу же… Как только приехал. Даже одеколончиком сбрызнул…
В первой роте всё было как обычно. После ужина солдатам и контрактникам предоставлялось свободное время, когда они могли беспрепятственно заниматься написанием писем родителям, подшиванием чистеньких подворотничков, приведением обмундирования в необходимый порядок, надраиванием своих ботинок до чёрно-зеркального блеска, соблюдением санитарно-гигиенических норм, просмотром телевизионных новостей, обсуждением друг с другом последних политических событий в стране и за рубежом… Да чтением перед сном очередного томика общевоинских Уставов, именно которым данный промежуток солдатского отдыха и регламентирован…
А ночью наш батальон обстреляли из миномёта. Около двух часов дежурный по части услышал близкие разрывы и подал сигнал тревоги. Во всеобщей суматохе молодые бойцы и дембеля, контрактники и офицеры бросились к нашему маленькому ружпарку, в котором ко всеобщей радости продолжал гореть электрический свет…
Получение оружия заняло всего несколько минут. Мы с Бычковым попридержали молодёжь, пропустив вперёд дембелей и контрактников, лучше знающих дорогу к позициям нашей роты по периметру обороны батальона. Старые солдаты нас не подкачали и вывели куда нужно.
Остатки сна улетучились мгновенно, ибо холод был собачий, лужи глубочайшие, а вода в них — до ужаса ледяной… Перестукиваясь зубами и передавая друг другу излишки автоматных магазинов, мы добрых полчаса вглядывались в ночную темень, стараясь всё-таки различить во мгле ползущих к нам боевиков с ножами и кинжалами… Но нас коварно обманули…
К исходу сороковой минуты мы с Иванычем благополучно подавили зачаточные признаки очередных стрелецких бунтов и в этот самый момент прозвучал отбой тревоги. Обратно в роту все военнослужащие примчались как на крыльях… Но маленький ружпарк задержал нас всех минут на тридцать… В конце концов всё оружие заняло свои привычные места в пирамидах и погрустневший дежурный по роте принялся пересчитывать все стволы, сверяя их с ведомостями. Командир роты, оба лейтенанта и я стояли во дворике и обсуждали острые моменты только что прошедшей тревоги. Мы ждали результатов проверки оружия.
Все автоматы, винтовки и пулемёты оказались в целости и сохранности. Довольный Пуданов объявил дежурному по роте своё командирское решение: по причине тревоги и хорошей выучки солдат завтрашняя физзарядка отменяется и подъём всего личного состава роты должен быть произведён на час позже.
Дежурный и дневальный быстро разнесли эту радостную весть по всем двум палаткам. Молодёжь отреагировала весьма сдержанно и почти не слышно. Зато третья палатка ответила одобрительными возгласами и даже криками восторга…
На мой взгляд Иваныч поступил очень правильно. И вовсе не потому, что завтра именно мне следовало проводить утреннюю зарядку, ведь к этому мне уже не привыкать… А потому, что авторитет командира должен поддерживаться не только за счёт карательных мер или всеобщего страха наказания, но и за счёт уважения всего коллектива и отдельно взятых его членов…
Командир должен быть строг, но очень справедлив… А самое главное — весьма умён…