Сон является самым лучшим средством для восстановления нервной системы солдат, а следовательно и их психо-эмоционального состояния, а значит и душевного равновесия. Днём все они подвергаются постоянным перегрузкам и стрессам. Именно поэтому ночью уставший боец должен спать, чтобы полностью восстановить все свои силы и следующее утро встретить отдохнувшим, бодрым и готовым к новым достижениям.
На втором месте по степени полезности для здоровья солдата находится, естественно, хорошее питание. Ну, хотя бы в пределах суточного рациона, утвержденного Приказом Министра Обороны. Но увы… Начальник продовольственной службы и начальник продсклада, начальник столовой и все повара, дежурный по столовой и старший рабочий, наряд по столовой и даже дежурный водитель… Каждый отщипнёт от солдатского рациона по кусочку согласно должности, семейному положению и разыгравшемуся аппетиту… Так что в конечном итоге перед российским воином практически каждый день «красуется» пустая сечневая каша с куском переваренного сала. Командиру части на эту кашу с варённым салом тоже хочется плевать, но не из-за её внешней непривлекательности, а просто по существу своей лени… Дежурному по части тоже не хочется копошиться с весами и продуктами при закладке в котлы, чтобы не прослыть белой вороной на всеобщем сером фоне пофигизма. И ходит поэтому наш российский солдат постоянно недокормленным, то есть вечно голодным…
А поскольку у командира группы очень невелики шансы каким-либо образом повлиять на продовольственный вопрос, то у него есть все возможности предоставить своим солдатам восемь часов беспрерывного сна. Чтобы его подчинённые хотя бы в этом не были обделены… Лишь бы у самого командира имелось желание это сделать…
Лично у меня присутствовало стремление сохранить в глазах молодых солдат то осмысленное выражение вполне нормального и адекватного человека, с которым они прибыли сюда — на войну. Все эти Терминаторы, Робокопы, Универсальные Солдаты и прочие манкурты мне были не нужны… И я совершенно не желал терпеть того, что моих непосредственных подчинённых при каждом удобном случае будут гонять и морально подавлять какие-то «дембилы» или контрабасы. Даже без моего присутствия в палатке молодые бойцы должны были буквально ощущать незримый контроль командира над обстановкой и благодаря этому чувствовать себя более-менее комфортно и спокойно, так как именно командир и является самым главным их защитником от внешних посягательств. С двадцати двух часов вечера и до шести часов утра каждый солдат должен спать и баста!
Но боевая тревога является исключением из этого моего правила и с такой особенностью военного положения приходится считаться. И солдату достаётся уже не восемь положенных часов для сна, а гораздо меньше…
И всё же я в лишний раз убедился в правильности этой моей аксиомы. Невзирая на дополнительный час сна до семи часов утра, не только мои молодые бойцы, но и дембеля с контрактниками выглядели после подъёма невыспавшимися и несобранными. Да и остальные подразделения нашего батальона, которые тоже занимали ночью оборону на своих рубежах, представляли собой сборище полусонных ротозеев и неумелых рукосуев. Но борьба за выживание во время завтрака, а затем и в гораздо большей мере разнос комбата за выявленные ночью недостатки сделали своё дело, и после развода все военнослужащие стали ощущать себя очень бодрыми и энергичными.
Утром дежурный по части вместе с десятком приданных ему бойцов разыскал места попаданий миномётных снарядов. Что было в общем-то недалеко… Все три мины разорвались рядом с буграми с разрушенными радиолокационными станциями, которые находились метрах в стапятидесяти от казармы второй роты. Место это было вполне безлюдное даже днём, не говоря уж про ночное время. Но этот обстрел мог быть лишь пристрелочным…
Как бы то ни было, но о предотвращении подобных инцидентов сейчас должна болеть голова комбата Сухова, а у нашего брата и звёздочки помельче, и масштабы поменьше и заботы попроще…
Утром мы вновь направились на запасную взлётно-посадочную полосу аэродрома, расположенную в непосредственной близости от нашего батальона. За время моего нахождения на новом месте службы подбитые самолеты Л-29 подверглись ещё большим разрушениям от рук военных любителей экзотики и их разбросанные на земле обломки мешали нам проводить занятия на грунтовом покрытии. В результате этого группа тренировалась на твёрдом покрытии взлётки. Сегодня я взял с собой лейтенанта Винокурова, который хоть и обладал хорошими знаниями в тактике действий десантных подразделений, но это было немного не то… Воздушно-десантные войска конечно являются родственными соединениями, но с ними мы имеем общими только лишь форму одежды, парашютный способ десантирования личного состава с соответствующим этому обстоятельству праздник 2-го августа и, само собой разумеется, боевой дух… Во всём же остальном наши военные предназначения и возможности сильно отличались. У них одни задачи, у нас — другие…
Поэтому молодой лейтенант испытывал потребность в получении дополнительных тактических навыков и специальных знаний. И он вполне добросовестно и старательно занимался вместе с остальными солдатами. Какое-то время я находился рядом с Винокуровым на месте командира группы, а затем я оставил его одного в этой роли и далее руководил занятием со стороны.
После обеда группа занялась уже привычной чисткой оружия под контролем лейтенанта Винокурова, а я стал готовиться к заступлению в караул вместе со своими старослужащими. По словам Пуданова это был якобы мой последний наряд в бесконечной их череде. Дальше в караул командиры групп первой роты должны заступать строго по очереди.
Несмотря на мои возражения, Иваныч принял решение всё-таки отпустить моего заместителя прапорщика Меркулова в ежегодный очередной отпуск, который вместе с различными прибавками перевалил аж за сорок суток. Меня это откровенно возмущало. Мало того, что он тут попросту отбывал номер, так ещё и балдеть будет сверх нормы… Но у Пуданова, видимо, существовал сепаратный договор с прапором по поводу превращений его дачных «подвигов» в беспрепятственное убытие в отпуск в обход командира группы… Точно не знаю… Но по возвращению прапора в роту я пообещал ротному принять все меры по увольнению бестолкового балласта… Иваныч по этому вопросу со мной не спорил и во всём соглашался.
Составив список личного состава караула и поручив Шумакову подготовить радиостанции, я на целый час завалился на кровать в слабой надежде уснуть среди этого шума и гама. Поскольку вавилонское столпотворение в канцелярии не прекращалось ни на минуту, то слабые надежды на сон оправдались полностью и мне удалось лишь чуть-чуть подремать.
Уже сидя вечером за столом начальника караула я долгое время раздумывал идти мне на ужин или же махнуть на него рукой. Сегодня был день рождения командира третьей роты Юры Денисова, который решил отметить это дело с широченным размахом. Причём в офицерской столовой и во время ужина, благоразумно совместив приятное с полезным. Меня совершенно не прельщали уже закупленные в большом количестве напитки и всякие деликатесы. Я бы с гораздо большим удовольствием посидел бы с Юрой за бутылкой водки с банкой тушёнки и разрезанной на дольки луковицей на ломтях черного хлеба. После незапамятных событий на собрании офицеров, где я так слабенько сопротивлялся многочисленным затравщикам, доказывая своё совсем не верблюжье обличье… С тех самых пор я не любил бывать на всеобщих посиделках и сборищах… Чтобы не сидеть за одним столом с теми самыми загонщиками и охотничками… Слишком уж горьки и свежи были воспоминания…
Но голод далеко не тётка. Да и Юрку как-то не хотелось обидеть своим отсутствием… И я пошёл.
Полупридушенная досада и недобитая обида сыграли со мной небольшую шутку. Уже на подходе к столовой мимо меня в полумраке прошла худая и долговязая фигура, не пожелавшая откозырять как положено. Со внезапно вспыхнувшей злостью я правой рукой поймал его за плечо и развернул к себе лицом.
— Почему честь не отдаём старшему по званию? А-а?
— Извините, товарищ старший лейтенант. — ошарашено ответил военный и поднял правую руку к головному убору.
Только теперь, находясь к нему лицом к лицу, я узнал по впалым щекам и кавказским чертам прапорщика из второй роты. Мне его доводилось видеть крайне редко и поэтому немудрено было не опознать его в ночной мгле.
— Извини… Братуха. Не разобрал в темноте. — пробормотал я, сгорая со стыда из-за своей чрезмерной агрессивности.
— Да ничего страшного. — сказал прапорщик и расправил свой бушлат. — Бывает.
Мы уже разошлись по своим дорогам, а я продолжал себя ругать за несдержанность характера. Всё то, что произошло со мной полтора года назад уже должно быть мной забыто хотя бы с той целью, чтобы оно не мешало мне же в дальнейшей жизни. Ведь у человека бывают не только головокружительные взлёты, но и неприятные падения… И надо находить в себе новые силы для преодоления печальных результатов…
С такими мыслями я решительно взялся за дверную ручку и вошёл в столовую. И тут моей смелости слегка поубавилось — именинник сидел во главе длинного стола рядом с комбатом и посреди его же свиты. Подойти к Денисову я так и не решился, а потому лишь кивнул ему издалека и стал выискивать свободное место. Помимо длинного стола ближе ко входу имелся ещё и другой — наполовину короче, где все места уже были заняты. Зато за длинным всё ещё виднелись вакантные промежутки между гостями. Я выбрал нужное направление и уселся как раз напротив Пуданова и наших лейтенантов.
— Всё нормально там? — майор Пуданов не преминул поинтересоваться обстановкой в карауле.
— А как же! — коротко ответил я.
В такой предпраздничной атмосфере много говорить как-то не хотелось. Все присутствующие перебрасывались негромкими фразами и ни к чему не притрагивались. Участники предстоящего пиршества ждали того момента, когда прибудут все задержавшиеся и командиром будет дана соответствующая команда. На столах приятно радовали наши взоры тарелки с копчённой колбасой и аппетитным сыром, печеньем и конфетами, оранжевыми апельсинами, краснобокими грушами и жёлтыми бананами. Из маринадов да солений присутствовали всё те же дары гуманитариев — трёхлитровые банки с зелёными помидорами и перезревшими «огурчиками»… Горделивыми особами возвышались бутылки коньяка и водки, шампанского и далее по рангу: вина, пива, колы и минералки. На фоне такого изобилия вкуса принесённые солдатами-официантами горячие блюда от стыда приобретали ещё более невзрачный вид: традиционная каша-сечка бледнела до неприличия, а кусочки тушёнки под пренебрежительными взглядами сами по себе съёживались, тихонечко усыхали и даже скукоживались. Стаканы стояли пустые и чая в них не наливали. Военные бутерброды в виде ломтика хлеба с кружком масла отсутствовали вовсе.
«Гулять… Так гулять! — подумалось мне от такого приятственного зрелища. — Вот это Юра закатил банкет! Сколько же ему?..»
— Тридцатник! — ответил Пуданов на этот мой вопрос, повторённый уже вслух. — Вся зарплата ушла…
— Нда… — кратко высказался я по поводу такого расточительства.
Наконец-то прозвучало «три зелёных свистка». Ждать дальше уже не было мочи… Ведь уже вся «поляна» тут собралась… Бутылки стали откупориваться, горячительные напитки изливаться, а наполненные стаканы бросаться в распахнутые ладони. Минута и всё стихло. Ведь со своего командирского места поднялся полковник Сухов и произнёс довольно-таки хороший тост в честь юбиляра. В конце своей речи он даже предложил выпить за военное счастье, крепкое здоровье да всевозможное благополучие капитана Денисова и по этому случаю никто не стал противиться, ибо Юру все знали очень хорошо и выпить за него было абсолютно не грешно…
Я поел, но пить спиртное не стал. Ведь я находился в карауле, а всё батальонное начальство после окончания этого военного праздника так и попрёт косяками проверять несение службы часовыми, если заметит моё малодушие и слабость к беленькой да красненькому… А доставлять им такое удовольствие мне очень не хотелось… Но тут по рангу слово предоставили заместителю командира батальона по боевой подготовке…
Майор Каменнюка медленно встал, обвёл всех присутствующих быстрым, но пристальным взглядом… после чего сказал сурово и строго:
— За солдата!..
Он продолжал стоять и смотреть на всё наше офицерско-прапорщицкое собрание, отчего ноги сами стали поднимать людей в полный рост. Ведь со вторым человеком в командовании батальона особо не поспоришь… Встал и я… Взял со стола ничейный стакан, поднёс его к груди и на мгновенье замер…
«Царствие ему небесное… Да земля пухом…» — подумал я, выпил всю водку залпом и сел на своё место…
Вокруг уже рассаживались обратно и на некоторое время воцарились лёгкая сумятица да приглушённое разноголосье… Выпитое жгло моё нутро и мне пришлось быстренько налить в тот же стакан холодного рассола, чтобы затушить в желудке пожар…
— Ну, ты и взялся!.. — усмехаясь, проронил Пуданов в мой адрес.
Я перехватил его взгляд и понял, в чём же собственно дело… Чтобы взяться понадёжнее за горло банки одной рукой, я запустил вовнутрь три своих пальца… И по мнению ротного, это не вполне соответствовало всем нормам хорошего поведения за праздничным столом… ведь мои указательный, средний и безымянный пальчики не являлись абсолютно стерильными… Но меня это его замечание ничуть не остановило… И рассольчик очень приятно охладил моё существо…
— Что-то вы, товарищ майор, в подразделении не такой щепетильный… — ухмыльнулся я. — На внутренней-то стороне банки даже отпечатков не осталось… А вы?!..
«Товарищ майор» лишь рассмеялся и продолжил беседовать с двумя нашими лейтенантами, которые окружили его по флангам… А я же быстро пьянел… Эти сто или сто пятьдесят грамм водки не жалели мой организм ничуть… А я всё силился вспомнить фамилию и внешний облик того солдата… За которого и выпил всё до дна… Ведь он был из другого подразделения и наши пути-дорожки не так уж часто пересекались в бригаде да Моздоке, чтобы он явственно запечатлелся в моей памяти… Положительного результата в этом не наблюдалось… Как и с ним самим… Почти неизвестным мне солдатом…
Как мне рассказали, этим летом перед возвращением в Ханкалу бережливый и очень рачительный «пан майор» Каменнюка решил забрать с собой обратно мину ОЗМку, которую он лично установил на подходах к месту забазирования… Чтобы перекрыть опасные направления… И потом ему эта же мина понадобилась вновь… Но снимать её собственноручно Каменнюка не пошёл, а отправил этого разведчика… Который даже не был минёром… В конечном итоге… От малоизвестного мне русского солдата остался лишь один правый ботинок… Который и привезли в батальон… Чтобы затем в казённом цинковом гробу и вместе с дополнительным песчано-гравийным балластом отправить домой…
И этот каменнюкинский тост… «За солдата!»… Лично мне показался не только кощунством над памятью погибшего по его вине разведчика… Не только глумлением над ни о чем не подозревающими родителями покойного… Но и откровенной издёвкой над всеми здесь присутствующими российскими офицерами и прапорщиками… Мол, хоть вы все и знаете отлично про этот случай, но никто из вас даже не осмелится возразить мне — заместителю командира батальона, а тем более не выпить!.. Так ведь?!.. Вот то-то же…
А может быть это ставший привычным цинизм нынешнего бытия… Когда все дружно делают вполне приличный вид… И ничего они не знают… И ни к чему они ни при чём… Так… Просто находились рядом… Ну, слышали о чём-то… И что с того?!.. Подумаешь!..
«А ведь и ты встал со всеми! И выпил!.. Приспособленец… — стало уличать меня какое-то внутреннее чувство, которое впрочем тут же получило должный отпор от другого своего сородича. — Я мог бы отхлебнуть и компота! Для создания видимости… Но я выпил горькую водку… За память о том самом солдате!.. Так и не вспомню его никак…»
Такая двойственность не так уж и редка… Внешняя невозмутимость и благочинность — с одной стороны… А с другой… Внутренние сомнения, безмолвные упрёки в лицемерии… Или же откровенные угрызения совести по поводу печальных итогов негласного двурушничества… И сообщничества…
Ведь нас столько долгих лет старательно приучали «не высовываться»… Да и теперь… Современная жизнь устанавливает свои более жёсткие и очень жестокие правила… И подавляющее большинство так старательно пыталось соответствовать такому модному образцу нового россиянина… Беспощадного и безжалостного, жадного и циничного, хитрого и наглого… Эдакого завуалированного зверя, уже заклеймённого дьявольским знаком!..
Лично меня такие твари уже успели хорошенько погрызть… И всё же я не стремился уподобиться им… Пусть мне живётся гораздо труднее, но зато я не собираюсь выстраивать своё карьерное благополучие за счёт чьих-то жизней…
Пора было уходить, чтоб не потянуло дальше… Заметил удивлённый взгляд Юры в тот момент, когда я медленно выбирался из-за стола, осторожно переступая через лавку… И мне пришлось объясниться…
— Я в карауле! Поздравляю!
Ответный кивок головы именинника оповестил меня о полном понимании данного служебного обстоятельства.
На этом все формальности были соблюдены и я с облегчением покинул разгоревшееся застолье. Пора было и честь узнать… Уже в караульном помещении я доел прихваченный с этого праздника жизни спелый банан и закинул шкурки в пылающую печку. На обратном пути я сильно продрог в одном камуфляже и теперь хотелось согреться у жаркого огня. В открытую дверцу иногда выскакивали длинные языки пламени и совсем немного дыма да шальных искр. Согрев ладони, я энергично растер ими руки и затем вернулся за свой столик.
На освободившееся место у печки тут же подсел караульный из бодрствующей смены и закинул в топку толстое полено.
— Зачем? Там ещё те не прогорели? — равнодушно сказал я расточительному истопнику.
— Углей будет побольше… — ответил он, захлопнул дверцу и обернулся ко мне. — А можно вопрос, товарищ старшнант?
— Ну, давай…
Вообще-то я уже раскрыл свою офицерскую сумку и даже достал из неё тетрадь, чтобы сейчас заняться письмом. Но его можно написать и попозже…
— А вы случайно не знаете, сколько наших солдат погибло в Чечне? — спросил караульный.
Этот вопрос сейчас интересовал очень многих… По средствам массовой информации вперемежку с репортажами об очередных зверствах российских военных по отношению к мирному чеченскому населению передавались документальные видеосъёмки со взрывающимися танками и БМПешками, на фоне которых встревожено-обрадованные дикторы сообщали о неисчислимых потерях «федеральных войск»… Стремление журналистов к независимости и самодостаточности уже перехлестывало через край. Они уже воображали себя глашатаями всемировых телеинформационных сетей, для которых ужасающая российская действительность является всего лишь очередной картинкой со звуком… Хотя все они по-прежнему сидели в своих студиях всё на той же Останкинской телебашне…
В противовес этой вакханалии выступали лишь две газеты: «Красная звезда» и «Российская газета». Но их скучные статьи пополам с официозной пропагандой у нас вызывали уже знакомую оскомину. С афганских времён «краснозвёздный» стиль мало чем изменился… Ну, разве что реклама появилась на задних страницах с нарисованными придурками, наперебой восхваляющими финансовые пирамиды…
Мне же кое-что было известно, но я предпочитал особо не распространяться об этом. Чем меньше человек знает ужасов и кошмаров, тем спокойней он спит. Но и тем быстрее он уподобляется бессловесному парнокопытному существу, которому рано или поздно всё же предстоит превратиться в жертвенную животинку… Но то на гражданке… А здесь…
Находясь на непосредственной территории «ск… человеко-бойни»… Словом, актуальность данного обстоятельства приобретала более откровенный смысл…
— А что это тебя так интересует? — осторожно спросил я.
Действительно… С какой такой стати эти цифры стали интересовать военнослужащих срочной службы?!.. Не от праздного же любопытства…
— Ну… как же… — чуть замялся солдат, но затем осмелел и продолжил гораздо бодрей. — Мы же тут воюем почти год. Никто правды нам не говорит. А знать хочется…
Я подумал о чём-то отстранённом и далёком, как будто с другой планеты… Верней, о ком-то… Но вернулся в реальность и потому тяжело вздохнул…
— Точные цифры на настоящий момент мне не известны. Много времени прошло. Но с декабря прошлого года и по март 95-го…
Караульный продолжал внимательно слушать, ожидая моего дальнейшего ответа. Но я молчал…
— Так сколько? — спросил боец. — Хоть за то время…
— За декабрь, январь, февраль и март погибло больше четырнадцати тысяч российских военнослужащих. — медленно и с тяжёлым чувством произнёс я. — Это солдаты, прапорщики, офицеры…
Мне до ужаса была неприятна данная арифметика смерти… ведь за весь период Афганской войны оказались убитыми и умершими от болезней да ран около четырнадцати с половиной тысяч человек… Жуткие цифры… Но ведь это за десять лет… А здесь — в Чечне почти такое же количество потерь всего за три с небольшим месяца…
Караульный, будто угадывая мои мысли, задавал уже другие вопросы:
— Четырнадцать тысяч? А в Афганистане сколько было убитых? Вы не знаете?
Как же, как же… Ведь в последние годы только об этом и трубили все газеты и журналы. Не отставали и говорящие головы из телевизора. Ведь СМИ неплохо зарабатывали, ставя в упрёк уходящему режиму эти тысячи и тысячи загубленных жизней… Только вот количество спившихся и наложивших на себя руки участников войны в Афганистане… Это было неизвестным… А может и ненужным!.. Ведь эти человеческие трагедии произошли уже сейчас — в период победившей демократии.
И я повторил уже известные цифры военных потерь:
— В Афгане погибло побольше… На пятьсот человек приблизительно… То есть четырнадцать с половиной тысяч!.. За десять лет…
Солдат подумал, что-то подсчитывая в уме…
— А тут за три-четыре месяца почти столько же… правильно?
— Получается, что так. — ответил я.
— Значит в Чечне война хуже, чем в Афганистане? — продолжал вопрошать караульный.
— Да. — сказал я коротко и твёрдо. — Гораздо ожесточённее и кровопролитнее.
Откровенно говоря, мне сейчас не хотелось пускаться во всевозможные разглагольствования о предпосылках и причинах, прогнозах и просчетах, успехах и неудачах, ошибках и откровенном вредительстве, а также о десятках виновных и тысячах пострадавших…
«Не здесь и не сейчас…»
На минуту в караульном помещении наступила тишина. Но вскоре она была нарушена очередным обращением…
— Товарищ старшнант… А кого погибло больше в Чечне? Солдат или офицеров?
Судя по интонациям в голосе… Не развязным и не нагловатым… Но каким-то слишком смелым… Интерес моего собеседника к нашему разговору всё возрастал и возрастал… Причем в геометрической прогрессии… Но я пока что не придавал особого значения этому…
— Ну, конечно же солдат! — спокойно произнёс я. — Потому что вас больше…
Это и так было понятно. Ведь в любом воинском подразделении на одного командира приходится несколько десятков военнослужащих срочной службы.
— А дембелей много погибло?
Задавая этот вопрос, караульный присел у печки, чтобы подкинуть следующую пару поленьев, и поэтому я не увидал выражения его лица или же глаз. Это помогло бы мне понять не только тайный замысел беседующего со мной бойца, но и его истинное отношение к данному аспекту современных военных реалий… То ли он пытается представить «дедов» в роли неких мучеников, то ли что-то ещё задумал…
— Да как тебе сказать?!.. — флегматично ответил я. — Этого я точно не знаю. Может больше, а может меньше…
— Но ведь необученных и молодых солдат на войну не пошлют!? Лучше же дембелей отправить! — караульный захлопнул дверцу и, вставая в полный рост, повернулся ко мне. — Так ведь?!
Определённая доля логики в его рассуждениях имелась… Но… Мне никогда не доводилось встречать начальников или же хотя бы слышать о том, чтобы вышестоящими командирами отдавался приказ брать на войну срочников того или иного периода службы. Конечно, гораздо надёжней и уверенней взять с собой более опытных бойцов, чем зелёную молодёжь… Но это уже обычная демагогия, мечущаяся от одной крайности к другой. В жизни же всё происходит гораздо прозаичнее. Ведь не всегда у командира имеется возможность отобрать самых толковых и грамотных подчинённых. Особенно тогда, когда рота или батальон отправляются на войну в полном составе. Тут уж выбирай — не выбирай, но результат окажется один и тот же… Вся рота в полном своём составе отправится считать длинные километры войны по грязным или же пыльным дорогам Чечни.
Поэтому я вместо ответа задал собеседнику свой контрвопрос:
— А ты думаешь, что командир роты возьмёт с собой только старослужащих? Если ему приказали готовить всю роту? Он что, побежит в другие подразделения обменивать своих молодых на их дембелей? И остальные командиры рот пойдут на это с большой радостью?
Очевидно мои аргументы попали в самую точку, отчего военный умник оказался в тупике, из которого он сейчас очень усиленно пытался выбраться… Но, кажется, неудачно…
После затянувшегося молчания я даже посчитал наш диалог оконченным и вновь взялся за ручку и бумагу. Но как-то вяло… Не тем был мой нынешний настрой, чтобы писать письмо любимой девушке…
Тут усевшийся было на табурет мой собеседник-оппонент резко поднял голову и в его глазах загорелся зловредный огонёк…
— Товарищ старший лейтенант! А что вы сделали с нашими дембелями?
Задумавшись о безвозвратном, я и не сразу-то понял суть только что прозвучавшего вопроса и по инерции всё ещё молчал… А дальше было куда интереснее… Нежели недавняя наша дискуссия…
— Это же заслуженные и уважаемые люди! А вы!..
В данный миг караульный чуть было не задохнулся от внезапного приступа праведного гнева и возмущения по поводу моих издевательств, а также изуверств над бедненькими старослужащими солдатами… Но он так и не подобрал нужного выражения. А мне постепенно становилась понятней вся подоплёка складывающейся сейчас ситуации… Что ж …
Я продолжал внимательно его слушать и после короткой паузы слегка насмешливо спросил:
— Ну, и что же я?
Мой идейный «противник», ощущая негласную поддержку всего караула, набрал в грудь воздуха и опять ринулся в бой:
— Товарищ старший лейтенант, да это же вам не просто дембеля, которые служат где-то там!.. в Ростове. Это же ветераны чеченской войны!.. Они уже целый год здесь воюют!.. Им осталось меньше месяца до отправки домой, а вы над ними издеваетесь и унижаете их достоинство!..
Сзади из маленькой комнатки, где сейчас отлёживалась отдыхающая смена, донеслись одобрительные покашливания остальной аудитории. Это в лишний раз доказывало мне неслучайность данного разговора, так как в это время они должны были дрыхнуть крепким сном перед заступлением на свои посты. А тут бодрствуют… Ну, разумеется, они уже знали про офицерскую пьянку-гулянку в столовой… Откуда я недавно пришёл… Да с соответствующим запахом… Всё сходится…
Стоящий передо мной невысокий солдат теперь смотрел на меня взглядом слегка высокомерным и полным благородного негодования. Он вчера вернулся из отпуска и был ужасно шокирован всеми произошедшими в роте переменами. А нынче выходило так, что при первом же подвернувшемся случае он в присутствии других дембелей неназойливо и тихим сапом спровоцировал меня на откровенный разговор по душам… А теперь беззастенчиво выражал мне всё своё недовольство старослужащего воина по поводу ущемления прав человека в прочем мире, но особенно по фактам притеснений ветеранов в отдельно взятой нашей первой роте…
В воспитательных целях я конечно же мог бы применить к нему какие-либо диктаторские приемы, отправив его, например, с часик поохранять снаружи вход в караульное помещение, чтобы ночной мороз надолго остудил его пыл. Но в данной ситуации это выглядело бы как моё моральное поражение перед словесно разнузданным бойцом. А чтобы выйти из этого незримого поединка очень достойным способом и в качестве полноправного победителя, мне следовало поступить совершенно по другому… То есть опрокинуть его популистские доводы своими логически обоснованными контраргументами.
Поэтому я лишь вздохнул опечаленно… Но затем вкрадчиво приступил к уточнению всех обстоятельств:
— А в чём собственно заключаются издевательства и унижения с моей стороны?
Командирское непонимание вызвало удивление и даже изумление. Пламенный оратор слегка раздул ноздри и стал воодушевлённо меня уличать и разоблачать… Причём я ему не мешал абсолютно… Пусть касатик выговорится…
— И вы ещё спрашиваете, товарищ старший лейтенант? — Он чуть не взвился к потолку от возмущения. — Да из-за вас наши дембеля теперь ходят строем вместе с молодыми в столовую! Три раза в день!.. И они теперь в этом открытом и продуваемом месте вынуждены завтракать, обедать и ужинать!
В наступившей тишине, пока караульный вспоминал мои остальные грехи, я воспользовался этой заминкой и вслух проявил некоторую свою наивность:
— А вы что, предлагаете построить отдельную столовую для старослужащих солдат? Или перевести их на довольствие в офицерскую столовую?
От моей нарочитой наивности и простоты боец немного замешкался, но тут же вспомнил добрые старые времена:
— А вот раньше они принимали пищу в своей же палатке!..
Но на этот детский лепет у меня нашёлся простой ответ, который по своей основательности и железобетонной прочности ничем не уступал стойкости ракетных шахт стратегических сил ядерного сдерживания.
— Не по-ло-же-но!.. Это прямое нарушение требований санитарно-эпидемиологических станций и приказов нашего Министра Обороны. Или вы не уважаете нашего Министра? — Вкрадчиво спросил я, но так и не получив ответа, перешёл далее к другим моментам. — Ах, да!.. я же подзабыл, что вы сейчас больше всего ждёте Приказа именно Министра Обороны! То есть его приказа о демобилизации… Понятно. Что там ещё? Каким образом я ещё помыкаю бедненькими старичками?
Мой насмешливый тон подействовал на военного демагога, как красная тряпка на испанского быка.
— Да они сейчас пашут больше молодых!.. Духи сидят в тёплой палатке и там тащатся, а разведчики, которые тут пол-Чечни облазили, копают землю, стоят дневальными по роте под грибком на холоде, дрова рубят для печки, — Голос рядового становился всё громче и возбуждённее.
— Да они теперь полы моют и вообще летают похуже, чем на своей духанке!..
Но на меня эти жалостливые рассказы о бедствующих дембелях не произвели никакого впечатления. Скорее наоборот…
— Поспокойнее, Нагибин! — я недовольно поморщился от повышенного тона собеседника и равнодушно стал расставлять все услышанные обвинения по своим полочкам. — Полы они моют в своей палатке, то есть убирают грязь за собой же. Дрова рубят для своей же печки, чтобы ночью не замёрзнуть. Не хотят рубить — не надо, но тогда не жалуйтесь на холод. И не дай Бог, если они припашут для этого молодых!.. Землю они копают по моему приказу и за свои нарушения внутренней дисциплины. И вообще…, в каком Уставе написано, что военнослужащие последнего периода службы должны иметь какие-то привилегии? Или они не обязаны в наряды ходить? Нагибин, вы можете мне показать именно такие положения Устава относительно дембельского призыва?
Когда-то давно, почти семь лет назад, я тоже назывался дембелем и отлично знал, что ни в одном уставе не говорится о каких-либо поблажках старослужащим. Это было известно и моему оппоненту, который сразу же попробовал увильнуть в сторону.
— Ну, товарищ старший лейтенант! Зачем нам нужен этот Устав? С нами нужно было по-человечески!.. — словоохотливый рядовой всё ещё продолжал сопротивляться и при этом попытался принудить меня к заключению сепаратного перемирия.
Но я был непреклонен и упрямо доводил спор-беседу до своего победного конца:
— А без Устава в армии никак нельзя! Там всё указано: сколько должно быть сосков в умывальнике, очков или очёк в солдатском туалете тире сортире, высота грибка у дневального, как ходить строем в столовую и принимать там пищу!.. И как своими силами поддерживать необходимый порядок и нормальную температуру в своём же жилом помещении!.. Понятно вам? И никто теперь за вас вашу же работу делать не будет! Не можешь? Научим! Не хочешь? Заставим!
Я перевёл дыхание и затем докончил свою речь:
— А по-людски вы абсолютно не понимаете… Я убедился в этом. И с вами нужно жить строго по Уставу и не допускать никаких отклонений в сторону от его требований… Вот так-то…
С минуту было слышно, как в печке слабо потрескивают сырые поленья.
— Вон, пусть молодые по Уставу живут, — недовольно буркнул Нагибин. — А мы своё уже отслужили.
Однако солдат чуточку поторопился записаться в гражданское население Российской Федерации. И хотя его заблуждение было глубоким… Я всё же постарался возвернуть Нагибина в армейскую среду… Так сказать, как заплутавшую в словоблудии овечку, да в родное стойло… То есть в военное лоно…
— Это ты своей бабушке расскажешь про окончание солдатской службы!.. Или девушке-кондукторше… После того, как ты станешь на воинский учёт в своём родном питерском райвоенкомате. Вот потом садись в трамвай и рассказывай кому- угодно свои военные сказки! А до тех пор, пока в твоём военном билете нет такой записи, то будь любезен честно и добросовестно выполнять все приказы своего командования и положения Дисциплинарного и Строевого уставов, а также Уставов Внутренней, Гарнизонной и Караульной службы.
Аргумент был весьма актуален. Ведь мы находились сейчас именно в карауле и только лишь я своей властью начальника караула мог определить дальнейшую судьбу всех этих солдат вплоть до момента сдачи боевого дежурства. А то и после… Ведь никогда не поздно и почти всегда уместно повысить натренированность личного состава караула по выполнению проверок начкара. Ведь нападения на самый отдалённый пост, наводнения в караулке и пожары в автопарке лишь на первый взгляд кажутся нетрудными вводными. А через каждые пятнадцать минут да после десятого раза?!.. Вот то-то и оно… Тут ведь и бодрствующая смена не посидит спокойно у печки и отдыхающая смена глаз почти не сомкнёт… И ни один проверяющий караул добрый дядя замполит и даже сам комбат Сухов не подумают помешать начкару повысить боеготовность своих подчинённых… Даже благодарность потом объявят…
Лично я даже не думал намекать на это, но Нагибин являлся матёрым дембелем и потому уже не один десяток раз успел побывать в караулах… Таким образом следующий его вопрос показался мне даже слишком мягким и похожим на попытку дать задний ход.
— А вы по другому!?.. Ну, не по Уставу разве не можете?
Но я был непримирим и не хотел такого окончания военно-философского диспута. Ведь «кто к нам с мечом придёт, от того же меча и погибнет»…
— А зачем? С вами нужно действовать только по-уставу и причём очень строго по Уставу. Это для вас будет похуже марш-бросков, которых вы всё равно не сможете пробежать, — я тут не удержался от презрительного тона и пренебрежительного взмаха руки. — Только и умеете языком мести…
Тут бравый молодец сжал сурово губки, свирепо вздохнул и медленно стравил носом лишний воздух, а потом надул воинственно щёки и выпятил грудь колесом… Ну, как будто молодой индюк, готовый броситься на приближающегося с ножом мясника…
— Вы нас ещё плохо знаете, товарищ старший лейтенант! Да мы можем любое боевое задание выполнить! Нам только дайте приказ «Вперёд!»… И мы…
Этот высокий пафос речи и особенно театральный прогиб тщедушного тельца меня лишь рассмешил.
— Расслабься, Гиббс!.. Так ведь тебя звали год назад? Как видишь, я тебя не забыл! А про войну ты на гражданке своим собутыльникам будешь сказки рассказывать. Ну, кто из вас хоть раз побывал в бою или хотя бы в перестрелке? Когда шла настоящая война — вы все были зелёнопопыми. А сейчас корчите из себя бывалых боевиков? Ну… Кто?..
Но на мои издевательские выпады эхом отозвались лишь далёкие-предалёкие разрывы. Затем и они стихли.
— Нам просто не повезло!.. Мы бы тоже неплохо повоевали. — сказал Нагибин несправедливо обиженным тоном.
Я опять презрительно усмехнулся:
— Ошибаешься! Вам очень даже повезло, что вы как раз-то и не участвовали в какой-либо переделке… А то бы боевики вас расколошматили как цыплят. Знаю я ваши боевые способности — летом ходил на две засады именно с этими ветеранами…
Как ни странно, но моё упоминание летних событий подбросило дополнительную пищу для солдатских размышлений.
— А помните, товарищ старший лейтенант, как вы сами мину МОНку наоборот установили? — неожиданно зло выдохнул боец. — Или это были не вы?
Я невольно посмотрел на сидевшего у печки помощника начальника караула Шумакова, который всё это время молчал словно рыба, а теперь вдруг отвёл взгляд в сторону. Это меня совершенно не удивило и я спокойно подтвердил свою ошибку…
— Да! Это был я! В первый раз с кем не бывает… А ты лучше спроси у Шумакова, кто потом эту мину подорвал?.. А затем спроси у него же, как следующей ночью снимали с дерева и уничтожали несработавшую мину МОН-50… И кто всё это сделал, поинтересуйся!.. Тупорылый минёр, опытный ветеран или кто-то ещё? Ну, что же ты молчишь? Спрашивай!.. Или язычок проглотил?..
Но Нагибин видимо уже знал про всю эту историю и потому продолжал хранить военную тайну.
Пришлось мне обратиться уже к непосредственному свидетелю:
— Шумаков, может ты сам ему расскажешь?
Помначкар захлопнул дверцу загудевшей буржуйки и глухо сказал:
— Это сделал товарищ старший лейтенант…
После его слов в маленькой караулке наступила тревожная тишина. И так уже всё было ясно, что Нагибину больше нечего добавить к своим доводам. Словесный бой был проигран им вчистую. И теперь все наученные горьким опытом солдаты ожидали моей окончательной реакции на его провокационно-наглую выходку, которая могла повлечь за собой как одиночную карательную акцию, так и массовые репрессии против дембельского состава группы… То есть караула!
Честно говоря, меня взбесило упоминание о «незначительной» моей ошибке при установке МОНки и сознательное замалчивание других немаловажных обстоятельств. Я бы ещё воспринял данную наглость сдержаннее, если бы это произнёс кто-то из действительно заслуженных и бывалых разведчиков… Типа всё того же Шумакова… Но Гибс таковым не являлся… А следовательно взял на свою впалую грудь слишком уж большой вес ответственности за свой же поступок…
Однако я сдержал свою ярость и осторожно выдохнул воздух сквозь сжатые зубы. Затем моя нижняя челюсть слегка выдвинулась вперёд и я сказал мрачным и зловещим тоном следующее:
— Скоро будет война… И я в свою группу наберу побольше дембелей… Вот там-то и посмотрим! На что же вы годитесь… А заодно и проверим ваш богатый боевой опыт… Вопросы еще есть? Тогда свободен!
Сконфуженный и подавленный Нагибин молча прошёл сначала в заднюю комнату, но мест там не было свободных и он вернулся к нам. Посидев минут пять у стены, Гибс затем спросил разрешения у Шумакова заменить часового на выходе. Замначкара посмотрел на меня и выждал чего-то. Я уловил это боковым зрением, но сделал вид, что углубился в написание письма… Тогда Шумаков махнул рукой Нагибину и тот молча вышел наружу…
Я продолжал медленно выводить буквы на бумаге, но как-то машинально… Невольно вспомнился предыдущий караул, когда в два тридцать ночи часовой на развалинах дома открыл стрельбу… Вместе с бодрствующей сменой я бросился на этот самый дальний четвёртый пост, а Шумаков с отдыхающей сменой остался оборонять караулку. По прибытию к месту тревоги я стал выяснять причины открытия огня, и часовой объяснил мне, что в ночной мгле ему почудилось что-то очень подозрительное… По его неуверенному голосу я понимал то, что он врёт, но ещё не осознавал почему солдат меня обманывает…
А вот по возвращению в караульное помещение всё стало на свои места… Когда я в спешке убегал по тревоге, то оставил свою тетрадь на столе. Причём, повинуясь старой привычке, свою авторучку развернул по диагонали недописанного листа… С левого верхнего угла к правому нижнему… А теперь ручка была вся прижата к внутреннему корешку тетради… Это означало только одно — моё почти законченное письмо прочитали… Пока мы мчались по грязи к посту, на котором заблаговременно предупреждённый часовой создал искусственно тревожную ситуацию… Оставшиеся в караулке дембеля наверняка потешались над моими письменными изъяснениями… Помнится, в первую же минуту я взглянул поочерёдно на всех караульных из отдыхающей смены, а также на Шумакова… И бегающие глазки одних да деланно-равнодушные физиономии других лишь подтвердили мою догадку… Что ж…
Тогда я не отреагировал на этот факт бескультурья никоим образом, оставив его лежать на совести этих негодяев… Только полевую свою сумку с тетрадью стал постоянно носить с собой… Хоть на приёмы пищи, хоть на проверки постов…
И сейчас вот… После данного не очень-то и приятного разговора с Нагибиным я старался проанализировать весь этот инцидент, чтобы оценить его предельно трезво и непредвзято… Конечно же в нашей армии имеются самые разнообразные военнослужащие: как честные и порядочные парни, а также просто нормальные и старательные трудяги-работяги, так и откровенные подлецы да аморальные личности… К сожалению, чаще всего бывает так, что эти отрицательные персонажи заправляют всей негласной жизнью подразделения, подавляя основную массу бойцов своей физической силой и хулиганским авторитетом… В этом случае хорошие и положительно настроенные солдаты обычно самоизолируются от остального коллектива и они уже не могут никак влиять на всевозможные ситуации…
«Получается так… Что в нашей первой роте всё ещё верховодят отрицательные элементы… Ну, что ж… Как говорится, подчинённых не выбирают, а перевоспитывают!..»
А служба в карауле шла своим чередом: Шум отводил караульных на посты, сменял там часовых, по их возвращению я проверял оружие на разряженность, затем бодрствующая смена приступала к бодрствованию, а отдыхающая смена, стало быть, начинала отдыхать… Никаких природных катаклизмов в эту ночь не произошло и все землетрясения, наводнения и пожары благополучно миновали наш караул… Неугомонные чеченские боевики тоже не беспокоили нас своими нападениями на посты и караульное помещение, предпочитая отсидеться в горных укрытиях… Тем паче, что начальник караула этому не препятствовал…
Правда случилось одно чрезвычайное происшествие, никоим образом не связанное с выполняемой нами боевой задачей по охране и обороне нашего батальона… Возвращаясь в начале второго ночи с проверки часовых, я обратил внимание на непонятное оживление у палаток третьей роты. Только что от них отъехал дежурный бронетранспортёр, и, неожиданно завидя Пуданова я подошел к нему узнать что-же здесь произошло…
Юра Денисов подорвался. — коротко пояснил Иваныч. — Сам толком не знаю… Увезли в госпиталь только что…
Отправив Шумакова в караулку, я вместе с ротным пошли выпытывать истину у прапоров третьей роты.
— А х. й его знает что случилось? — горячился рыжеволосый верзила. — Запал от гранаты у него в руках сработал. В животе дыра, внутренности видны синие. Говорит, что не больно…
— Он в сознании был? — удивился я.
— Ну, да. — ответил рыжий прапорщик. Я прибежал на его крик… Хлопка не слышал…
— Так он что, баловался запалом что ли? — дотошно расспрашивал Пуданов. — Что было-то?
— Не зна-ю я! — отбрыкивался рыжий. — Не знаю и всё!
Мы погадали-погадали и ничего подходящего не нагадали… Толи Юрка в приподнятом настроении попросту вертел в руках один запал и случайно выдернул кольцо… Толи он для щекотки нервов выдернул кольцо и отпустил предохранительный рычаг, после чего быстро выкрутил запал из корпуса гранаты до того момента, как запал сработал…Упав ему на живот… Своеобразная игра в «чеченскую рулетку» нам уже была знакома…
Единственное, в чём мы были твёрдо уверены, никаким суицидом или же обычным членовредительством здесь даже не пахло…
— Не такой он человек, чтобы эдакое сотворить! — охарактеризовал Пуданов своего собрата по тарифной сетке командира роты. — Да и с какой такой стати?..
— Понятное дело. — сказал я и вздохнул. — Кого теперь на третью роту пришлют?
— Найдут… — сказал Иваныч и громко зевнул. — Ну, ладно… Я пошёл… Вы уж там смотрите! Не подведите…
— Про нашу образцовую службу в карауле скоро фильмы учебные будут снимать… — пообещал ему я. — А потом на всю армию показывать…
Удалявшийся командир не проявил никакого интереса к столь заманчивой перспективе и проворчал что-то невнятное. Наверное, пожелал успехов… В военно-полевом киноискусстве…
Далее караульная служба вновь пошла обычным порядком: часовые сменялись, бодрствующая смена бодрствовала, отдыхающая смена всё также отдыхала… Нападений боевиков вновь не предвиделось… Катаклизмы опять не случались… Только вот утром…
А в семь часов утра в караульное помещение прибежал чисто выбритый командир первой роты и с порога всех нас огорошил:
— Быстро сдаём караул! Третья рота уже идёт сюда! А мы послезавтра уходим на войну! Всё!
Я захлопнул свою тетрадку со всё ещё недописанным письмом и убрал её в полевую сумку. Майор Пуданов уже скрылся за дверью. Третья рота была на подходе. Мои караульные уже собирали бронежилеты, радиостанции, фонари и посуду… Особого рвения к сдаче караула они не проявляли и огромного энтузиазма к предстоящему боевому выходу также не испытывали… Может быть моё угрожающее обещание сыграло свою роль, к тому же так подозрительно дополненное отсутствием стихийных бедствий и абсолютным бездействием чеченских террористов… По сумрачным лицам дембелей можно было предположить, что уж лучше бы они тащили караул и дальше со всеми катастрофами и боевиками вместе взятыми…
«Но увы… Приказ есть приказ… Война ведь своего не упустит… Или же своих… Так что…» — думал я, дожидаясь подхода нового караула.
Через пять минут в караулке появился невыспавшийся прапорщик Эдик Карпенко с бойцами третьей роты. Сразу же возникла всеобщая суматоха, так сопутствующая экстренной сдаче-приёмке караульного помещения и всех боевых постов.
«Война подкралась незаметно!»