Для Ирины Строговой, впервые выбравшейся на материк за пределами базы, мир вокруг стальных бортов казался чудным, страшным и новым. Дельта реки, зеленые, заросшие густым мхом деревья — незнакомые, с десятком крючковатых, гнутых аркой стволов, срастающихся над головой в крышу. Алые цветы, тонкие листья, пряные запахи — густые, пьянящие до гула в ушах. Пятна мха и вода под днищем — тоже густая, зеленая. Незнакомо, пугающе дико — даже для нее, уроженки Семицветья. Густая тина за бортом колыхалась, облепляла стальные бока машины, ползла по волнорезу, будто пыталась утянуть пришельцев на дно.

— Зря мы сюда залезли, — шептал матрос ДаКоста, опасливо косясь с кормы на густую мутную воду. Слова вязли в воздухе, дрожали, замирая на языке.

Над головой — стрекот и чуть слышный металлический гул. Все на БТРе невольно затихли, пригнули головы — девчонки отчетливо, Эрвин с ДаКостой — невзначай.

— Нет, не зря, — коротко бросил Эрвин с места стрелка. Сбил шляпу на лоб, задрал голову к небу, прислушался. По звуку — экраноплан. Знакомый острокрылый экраноплан, пасший их от самого острова.

— Нас, небось, ищет.

Стрекот сделался отчетливей, громче — невидимый за зеленой стеной аппарат явно приближался. Колыхнулись, дрогнули листья над головой. ДаКоста лязгнул затвором.

— Тише, — шепнул ему Эрвин. Протяжно скрипнув, провернулась турель.

— Миа, налево и глуши мотор.

Миа кивнула. Мотор чихнул и затих. Бэха, на инерции вплыла в тень, раздвигая носом огромные шипастые диски плывущих по тихой глади кувшинок.

Воцарилась тишина — мертвая, дикая городскому уху тишина, раздираемая капелью воды от винтов, да мерным речитативом с губ сжавшейся за рулем туземки. Ирина прислушалась — благодарственный гимн. Мотору бэхи, что не заглох на страшной воде, пощадил бедную Мию…

— Дикость какая, — подумала Ирина, вздрогнув, — какого черта Эрвин вообще посадил эту раскрашенную за руль…

Но тут Эрвин решил, не спросив ее совета, а устраивать скандал посреди этой влажной, густой и зеленой тишины было глупо и страшно. Лес молчал, молчало скрытое глухой стеной переплетенных веток небо. Стрекот над головой усилился, потом ушел в сторону, стал глуше, и тоже затих. Ветви над головой замерли в тягучем как патока воздухе — будто и не качались никогда.

— Все хорошо, — шепнул Эрвин. Ирина услышала вдруг стук и биение в висках. Она замерла, с удивлением узнав звук собственного сердца.

— Что-то не так, — шевельнулась вспугнутая биением крови в висках мысль. Внезапно, она поняла — что. Лесные птицы и насекомые — и те затихли. Маленькие, пестрые ясноглазые птицы, встречавшие бэху любопытным гамом с ветвей, когда они въезжали под эти своды.

Затихли вдруг, будто их…

Колыхнулась, пошла кругом вода за кормой…

… что-то спугнуло…

Еще круг на воде — сильнее и ближе. Качнулась кувшинка, на мутной глади вздулся и лопнул пузырь. И еще один. Ближе…

— Эрвин, сзади, — крикнула Ирина, дернув его за рукав. Со скрипом провернулась турель. Зеленая пелена за кормой взорвалась, лопнула, обдав людям брызгами лица. Бэха качнулась, в уши ударил оглушительный лязг — противный скрежет хитина по стали. Соскользнуло с борта кривое, зазубренное лезвие-жвало. Ирина сморгнула раз, потом другой, глядя на широкую тушу, всплывающую прямо на них. Огромную, облепленную зеленой тиной водную тварь — безумную смесь рака и сковородки с плоской, разбитой на три части мордой.

— Санта Муэрте, — прошептал с кормы остолбеневший ДаКоста. Опять дикий лязг — клешня схватила бэху за борт, дернула. Плеснула, взлетев выше борта вода. Завизжала Лиианна — истово, сжавшись за спиной ДаКосты в комок. ДаКоста встряхнулся от этого крика, перехватил шотган, выстрелил — раз, другой, крича во весь голос испанские молитвы с матом пополам. Пуля чиркнула по хитину, выбила искры, клешня отдернулась, зависла в воздухе на миг.

— Головы ниже, — рявкнул Эрвин с места стрелка. Страшным, хриплым от ярости голосом. В тон ему, хрипло взревел пулемет. Длинной, патронов на двадцать очередью, Столбом огня над головами людей. Мелодичным звоном по полу — россыпь желтых расстрелянных гильз. Ирка невольно ойкнула — одна отлетела, попала ей по руке. Дымящаяся от сгоревшего пороха латунная гильза. Упала в воду перебитая клешня. Тварь, получив в морду десяток бронебойных зараз, дернулась, отплывая назад. Ирина обернулась — вода шла кругами, пузырилась вокруг, качались, черпая муть зеленые диски кувшинок…

— Миа, заводи. Ходу отсюда, — рявкнул Эрвин еще раз. Миа собралась за рулем, потянулась к приборам, опять заведя свой дикий напев — в три ноты, тоскливо.

— Нашла время, — дернувшись, подумала Ирина, оторопела глядя, как пузырится, вспухает за бортом вода. Плоскомордые твари стягивались к замершей бехе.

— С таким водилой нам точно конец. Чертова дикарка всех нас угробит.

Мотор чихнул. Раз, другой. Ирина подкрутила слегка переводчик в ухе. Теперь он разбирал слова Мии за рулем. «Ключ до щелчка, выждать, помолится, дожать…» Порядок запуска… Дикарский мозг Мии за каким-то чертом срифмовал полевую инструкцию в торжественный гимн. Над ухом опять взревел пулемет. Плеснула вода. Мотор ожил, завыл, выдав пенный поток в морду речной твари. Миа запела опять — Ирина с изумлением услышала в ее песне слова благодарности. Железной, немой машине…

— Ходу отсюда, — прорычал сверху Эрвин, со скрипом разворачивая турель.

Миа выжала газ. Движок взревел, так, что заложило уши. Без толку — бэха лишь качнулась на кипящей воде.

— Передача, — зарычал Эрвин сверху, на миг перекричав рев движка. В руках Мии лязгнул рычаг. Раз, другой. Речная тварь всплыла, уставив Ирине в глаза мутные, багровые зенки. Рев пулемета над головой, новая очередь — низко, взъерошив и почти опалив Ире волосы. Новый лязг, скрежет шестерен, такой, что машина под ними качнулась. Рычаг передач в руках Мии никак не хотел вставать на место. Ирина потянулась через сиденье к ней, положив руки на рукоять поверх Мииной тонкой ладони. Предплечье дернуло болью — потянула сухожилие, толкая упрямый рычаг под неудобным углом. Из уст Мии — тихий, горячечный шепот. Молитва. Рычаг в их руках наконец поддался, встал на место под лязг и хруст шестерней. Глухо взревел движок, машина прыгнула, подмяв речную тварь клепаным корпусом. Проскрежетала по хитину, дернулась, рванула вперед, заскользила по водной глади. Легко. Миа вывернула руль. За кормой — глухой взрыв. Ирина вздрогнула, невольно обернулась — и увидела вздыбленный столб воды, изломанную, перевернутую кверху брюхом тварь и мелкую Маар на корме. Та улыбнулась вдруг, с видом, самым невинным из всех возможных.

— Буум, дядя Пабло, — сказала мелкая чертовка, сверкнув белыми зубами в улыбке. И руки развела, подражая ДаКосте утром…

«Предохранитель слишком тугой для детских пальцев. Ой, дурак я…», — услышала Ирина шепот Эрвина над ухом. Подняла глаза — тот сидел в своем кресле прямо, улыбался сведенными губами, лишь по виску, сквозь копоть и гарь, упрямо скользила вниз белая струйка пота.

— Все хорошо, — шепнула она ему. Эрвин кивнул. С ветки над ее головой согласно запела мелкая пестрая птица. Ирина зачем-то кинула крошку, пичуга, цивикнув, поймала ее на лету. Подул ветер, пелена ветвей и лиан перед глазами разорвалась, ушла в стороны. Заскрипел песок, чавкнула под колесами жирная белая глина.

Бэха, урча мотором и болтаясь корпусом туда-сюда под неловкими еще движениями Мии за рулем, выбралась на отлогий, заросший деревьями берег.

— Куда теперь? — осторожно шепнула Эрвину Ирина.

— Не знаю, — в тон ей, тихо ответил он, — найдем безопасное место, остановимся, подумаем. Карты у нас есть. А пока… — тут он наклонился к ее уху — низко, насколько позволяло сидение…

— Помоги Мии, пожалуйста. Видишь, меня на все не хватает…

«Какого черта ты вообще посадил ее за руль?» — хотела было огрызнуться Ирина, но раздумала. В конце концов, Эрвина и впрямь на все не хватит. А Миа видит машину всего второй раз, Ирина в свое время тоже вовсю путала педали. Еще как, отец еле улыбку скрывал. Правда, это было дома, на Семицветье. Давным-давно. Для второго дня за рулем — Миа справлялась неплохо.

— Хотя сцепление лучше все-таки вовремя нажимать, — не удержалась, шепнула она Мие. Поймала ее недоуменный взгляд и пояснила, — крайняя слева педаль. А то коробку убьём, на ходу переключать передачи…

Миа виновато кивнула головой и извинилась. Перед ревущей в руках машиной.

За рекой местность пошла ровнее — сухая, заросшая редким лесом равнина. Высокие, толстые уходящие в небо стволы с густыми плоскими кронами стояли редко. Пузатые, бочками, стволы, длинные ветви, над головами — зеленые зонтики крон. Беха пошла веселей, подминая днищем высокую траву, мелкие кусты, заросшие яркими цветами и залежи белесой, опавшей с деревьев коры. Эрвин вертел головою, глядел в небо с кресла стрелка. Искал давешний экраноплан. Тот тоже искал их, гудел и стрекотал в воздухе. Металлический, неприятный уху звук, от которого дрожали и шевелились волосы на затылке. Когда он становился громче — Эрвин кивал, негромко командуя уклонение. Бэха жалась под кроны деревьев, глушила мотор. Люди замирали, Миа с Лиианной прятали головы, шептали под нос. Непонятно что, опять молитвы, наверное… Эрвин крутил пулеметом, ловя чужую машину на звук. Один раз она подлетела близко… совсем, так что Ирина увидела сквозь листву злой серебряный отблеск — это мерцали на солнце хромированные бока. Все замерли на миг. Упала тишина — такая, что Ирина услышала, как за спиной глухо лязгнули чьи-то зубы.

— Тише, — прошептал Эрвин с места, не отвлекаясь. Довернул станину, беря летуна на прицел. В два движения, коротких, плавных и точно рассчитанных. Под его пальцами щелкнул предохранитель. Эрвин замер — весь, лишь пальцы слегка шевелились, поглаживая спусковые крючки. Экраноплан в небе тоже будто почуял их, завис в воздухе, крутясь вокруг собственной оси. Медленно. И выпустил дроны. Зелень листвы вокруг бехи — густая и резкая, как маскировочная сетка. В прорехи Ирина видела, как сверкают на солнце короткие крылья, бока и корпус, украшенный перечеркнутой молнией. И парящие птицы под ним, меж ветвей. Мелкие остроклювые птицы срывались, взлетали, озабоченно чирикая — недоумевали, что за диковинный зверь ворвался в их воздушное царство. Ирина сложила губы, свистнула вдруг — по наитию, резко, птичьим, подслушанным на болоте свистом. Видимо, попала в сигнал тревоги — пестрокрылая стая сорвалась, крича, с места, заметалась, уходя в высоту. Дрон взорвался, камнем упал вниз — птица на взлете снесла ему крыло. Походя, не заметив. Другая не рассчитала, ударилась с маху о борта парящего в небе экраноплана. С маху, сильно, до вмятин на полированной стали. Еще одна налетела, клюнула машину в нос, прямо в перечеркнутую молнию. Экраноплан сдал назад, развернулся и улетел, сверкнув на прощание опереньем на солнце. Птичий гомон над головами затих. Ирина потрясла головой, выдохнула и — непонятно с чего, будто у туземок заразилась — полезла в сумку, раскрошила батон, щедро усыпав крошками землю у борта бэхи. Миа с Лиианной дружно кивнули, сказали хором на певучем языке. Спасибо. Почему-то ей, Ирине.

«Я-то здесь причем?» — подумала было она. Из-под колес — хлопанье крыльев чириканье и довольный писк. Мелкие пестрые летуны разбирали угощенье.

Заскрипела турель. Эрвин развернул стволы «в ноль», параллельно земле. Махнул рукой — поехали, мол.

— Улетел? — спросил ДаКоста с кормы, осторожно вглядываясь в бездонное синее небо.

— Должен уже. Горючего в таких не сильно много, — кивнул с места Эрвин, поглядев на часы. Потом на небо, укрытое сеткой ветвей. Свет сочился сквозь них, рисуя на лицах зеленые и алые полосы. Заурчал негромко мотор. Затянула опять свою песню Миа. Звуки плыли, свивались в общий мотив. Будто подпевали друг другу.

— Может, сменишь ее? — шепнула Эрвину Ирина. Уже больше по инерции — Миа за рулем раздражения больше не вызывала. Наоборот. Даже странно.

— Нет, — также тихо ответил Эрвин, — от погони мы оторвались, но опасностей может быть много. ДаКосте я после деревни не доверяю. И… Посмотри наверх.

Ирина невольно подняла голову. И поежилась, увидев в вышине сорванную кору, торчащие щепки и следы клыков. Высоко, не дотянуться. Из белесого древестного ствола над головой с хрустом выломан клок. Ирина поежилась еще раз, гадая, что за неведомая тварь точила здесь зубы. Большие, судя по виду. Дерево поплыло назад. Бэху качнуло — слегка, Миа дала газ плавно и, для себя, очень уверенно. Даже не спросила — куда? Ей и машине было достаточно взмаха руки — вперед. Так и пошли — вперед, раздвигая носом слежавшийся хворост. Птицы били крыльями, кричали и пели им вслед. Ирина улыбнулась чему-то, негромко присвистнула — просто так, щебет и гам ее почему-то развеселили… Птицы ответили пеньем. Красивым и мелодичным, так, что Ирина свистнула еще. И еще, просто так, уж очень приятно щекотал лицо теплый ветер.

— Ир, прекрати, а… — окликнул ее ДаКоста с кормы, — и без тебя жрать охота.

— Ой, — ахнула Ирина, поймав себя на том, что машинально высвистывает флотский сигнал к обеду: «соловей поет, водку жрать зовет». Как он бесил ее еще недавно, а теперь…

— Извини, — тихо сказала Ирина, замолкнув. Взлохмаченная, пестрая птица уселась на лобовое стекло, уставила на Ирину любопытный взгляд, и негромко чирикнула:

…«соловей поет, водку жрать зовет»…

— Курвасса. Ира, еще и птицы твои издеваются, — выругался ДаКоста, хлопнув руками в сердцах и смешно оскалив желтые зубы, — муэртэ мадре, да я ее щас сам сожру.

Пестрокрылая летунья скосила на него любопытный глаз, хлопнула крыльями, и улетела, напоследок цивикнув еще. «Соловей поет, матроса жрать зовет» Напев у нее и впрямь был похожий.

— Извини, — украдкой шепнула ДаКосте Ирина, перекинув назад сумку с продуктами.

Эрвин прервал их — короткой фразой сверху, с места стрелка:

— Останавливаться будем, но еще не сейчас. Надо оторваться, и найти безопасное место. Пока ходу.

«Куда?» — хотела было спросить Ирина, но не успела. Миа вдавила газ, бэха качнулась и пошла, лавируя меж зеленых лесных великанов. За антенну зацепился алый цветок. Хлестнула по стеклу лесная, пушистая ветка. Солнечный зайчик прыгнул в глаза.

«Все равно — сейчас никто не знает — куда. Вот когда остановимся — разберемся». Ирина выдохнула, огляделась, и начала делать то, что поручено Эрвином. То есть за Мией приглядывать, вдруг опять наломает дров или ей и впрямь помощь понадобится.

И не заметила, как увлеклась. Было с чего.

В руках у Мии машина оживала.

Дикарка уже вполне освоилась за рулем, сидела в кресле, откинувшись, ровно, обеими руками спокойно поворачивая баранку руля. Бэха слушалась, качалась слегка, обходя в плавном вираже очередное дерево. Полуденное, яркое солнце плясало искрами на высоких скулах и черной вязи на лице, играл волосами набегавший ветер. Миа не отвлекалась, крутила руль. И вполголоса напевала. Переводчик в ухе Ирины освоился, вполне разбирал чужую речь. Миа тянула протяжный, мелодичный речитатив, рифмуя его на ходу — благо на местном языке это было куда проще чем на земном — тянула, свивая слова в песню, как в нитку. Ни для кого, обращаясь к мерно урчащей под ними машине.

Как к живой. Похоже, Миин дикарский мозг просто не воспринимал идеи неживого. Втиснутая иронией судьбы за руль туземка приводила мир вокруг к привычному виду — педали внизу стали вдруг тремя разбитными сестрами — близняшками, похожими, но с разным характером. Правая, ровная, тихая и работящая. Быстрая, но туповатая средняя — всякий раз, нажимая на тормоз Миа просила ее не спешить, не рваться и не ставить бтр на попа. И крайняя левая, красивая, младшая, вредная. Сцепление, быстрое на шкоды и каверзы… Ее Миа даже побаивалась слегка…

Еще в царстве Мии жил рычаг передач — седой старый дед, сурово отчитывавший молодежь за любую промашку… Ирина прислушалась — и вправду, когда Миа опаздывала со сцеплением — лязг шестерен был похож на сердитый стариковский кашель…

Впрочем, быстро сменившийся довольным, сытым урчанием — это когда Миа нашла с педалями общий язык. Со всеми тремя. Помощь ей явно не требовалась. Деревья в лесу стали реже, прогалины — шире. БТР пошел веселей. Солнце качнулось в закат, окрасив алым Мие лицо и руки. На ладонях — тоже змеится тонкая вязь…

«Вязь на ладонях — у местных символ профессии, — вспомнила Ирина, — интересно, какой будет знак для земного мехвода? Шестеренка? Мие пойдет… Впрочем…»

Ирина вдруг вспомнила «Венус», нижние палубы, авралы и людей — серых от пыли и смазки, одинаковых людей флотских команд, вбитых уставом и инструкцией в роль живых механизмов. Поежилась. Подумала, что Миин, дикарский взгляд не так уж и нелеп и, во всяком случае, симпатичен. Нижним палубам еще повезло — их работа хотя бы имела результат. Крепкий, осязаемый результат — вот оно, синее в вышине, небо чужой планеты. На горбу дотащили. А клерки администрации наверху не имели и этого. Серые коридоры, кондиционированный воздух, бумаги, инструкции и ничего, кроме. Ирина машинально поежилась еще раз. Теплый ветер разметал косу. Справа, от Мииных рук прыгнул, уколол глаз солнечный зайчик. Заныла спина — сколько она уже сидит в такой позе? Потянулась, запрокинула руки за голову, откинулась назад, насколько позволяло сиденье. Лениво скользили на юг облака. Белые по синему, выгоревшему на солнце небу. Эрвин сверху, сидит на месте стрелка. Сидит, смотрит — похоже, немного волнуется — он явно пытался вертеть головой на все стороны сразу. Рукава закатал, ветер треплет расстегнутый ворот, пытается стянуть шляпу с головы. Место стрелка — выше и сзади, Эрвин на фоне неба. Забавно было смотреть вот так, снизу вверх как плывут облака, ореолом вокруг краев его шляпы. Солнечный луч пробежал, вспыхнул алым на плечах — квадратных волонтерских петлицах. Надорван шеврон на груди. Эрвин опустил глаза. Со скрипом развернулась турель. Теперь он смотрел вбок и назад — голова поворачивалась четко, взгляд шарил по секторам, строго в соответствии с уставом. Ирина вздрогнула — вдруг, сообразив, что ее стандартная флотская куртка валяется под ногами, рубашка на груди тонка и вообще… Нечего отвлекать единственного наблюдателя.

«Расслабилась я, — обругала себя Ирина, — Не дома. У Эрвина всего пара глаз…»

И тоже огляделась по сторонам. Лес вокруг стал реже, свободней. Все те же огромные, толстые стволы, густые высокие кроны — закатное солнце красило их в темный, насыщенный цвет. Будто присыпано пылью. Бурая и белая кора, зеленые ветви, пестрые птицы… Ирина невольно улыбнулась, вспомнив недавнее приключение. «Соловушка поет, матроса жрать зовет». Похожие мелкие пичуги рвали воздух, крутились в темнеющем небе над головой. Кричали сердито — их гомон рвался сквозь гул движка, сердито и отчетливо. Тревожные голоса. Стая сорвалась с ветки дерева, полетела прочь — яркими точками в небе. Потом еще и еще… Их звонкие крики бились, навевали тревогу. Ирина невольно проследила полет. Потом опомнилась, обернулась назад — туда, откуда летели птицы. И увидела. Вдалеке, высоко — выше плоских древесных крон, там, где зелень листвы сменялась синевой неба — покатую, увенчанную острым костяным гребнем голову. Тряслись и гнулись деревья, дрожала земля. Неведомая тварь шла, легко раздвигая могучие ветви. Неторопливо, закусывая на ходу верхушками деревьев. В пасти — блестящие на солнце кривые клыки. Беха качнулась. Ощутимо дрогнула земля.

— Эрвин, глянь слева, — крикнула Ирина, гадая, хватит ли у твари прыти и желания догнать бтр.

Со скрипом развернулась турель. Пулемет задрал в небо стволы. И опустил. Слишком далеко. Массивная голова замерла, начала поворачиваться.

Пулемет в руках Эрвина развернулся «на ноль». Резко, одним движением.

— Проскочим. Ходу, Миа, — бросил тот с высоты.

Миа кивнула, но дала газ не сразу. Вначале опять затянув свою песнь. Просила машину не подвести ее. С последним тактом — рука легла на рычаг. Ирка в тон ей пропела: «пожалуйста». На полном серьезе, не понимая, что вдруг на нее нашло. Но сцепление и рычаг передач будто услышали — не подвели. Щелчок, урчание движка — и бэха рванулась, взрыв колесами пыль, и с маха проскочила открытый участок. Гигантская тварь даже не успела повернуть головы, поймать юркую машину глазами.

А час спустя Эрвин таки скомандовал «привал», и до Ирины дошло — какое же это счастье просто встать и размять затекшие ноги.

Движок затих. В уши вползла тишина и — сквозь нее, тонкой струйкой — мелодичный шелест, птичий гам и теплые, пряные звуки чужого леса. Деревья вокруг — ДаКоста огляделся, присвистнул вдруг, и выдохнул, тряхнув, на козлиный манер, головой:

— Мадре миа, одни бутылки кругом. А выпить нечего.

Ирина хмыкнула, сморщила нос, но потом задрала голову, присмотрелась — действительно, вокруг деревья стояли густо, их коричневые, ноздреватые стволы, пузатые и толстые снизу к верхушке — сужались подобно горлышкам исполинских бутылок. От «пробки» — макушки во все стороны расходился пучок густых зеленых ветвей, сплетавшихся над головой в густую, зеленую крышу.

— Дерево Хаарх. Его сок действительно вкусный, — пояснила Миа, вставая с кресла.

— Ну, удачно заехали. Бутылка и впрямь. А скока градусов?

— Нисколько, — рявкнул Эрвин, спрыгивая с места стрелка. Нога ударилась о настил, скользнула, проехала на рассыпанных гильзах. Еле устоял на ногах.

— Бардак, — рявкнул Эрвин, закипая. Ирина дернулась, увидев как каменеет лицо, сужаются, сходятся в нитку глаза. Бледнеет кожа на скулах.

Лиианна скользнула назад. Кошкой — за спину ДаКосты.

Ирина нахмурилась, погрозила Эрвину пальцем. Строго, даже неожиданно для себя:

— Эрвин, не кричи. Откуда девчонкам знать устав пехоты на марше.

«Хотя ДаКоста мог бы и сообразить»… подумала она. Походя, краешком мозга. Эрвин качнулся вдруг. Выдохнул короткое: «извини».

И Ирина выдохнула, сообразив вдруг, что кресло стрелка узкое и до жути неудобное — не кресло, жердочка. А Эрвин проторчал в нем битых пять часов, не меняя позы, бедолага. Рука Ирины невольно потянулась к его плечу:

— Сильно ушибся?

— Ничего, — Эрвин невольно потер плечо, улыбнулся, и прыгнул через борт. Легко. И руку Ирине подал, вежливо, как не посреди леса. А вторую — Мие, выбравшейся из-за руля. Ирина этого не заметила уже. Или сделала вид. Сил хмурится не было, до того приятно толкнулась в ноги мягкая зеленая трава.

ДаКоста прыгнул следом, огляделся, и деловито шагнул к ближайшему толстому стволу. Поддел ножом коричневую, ноздреватую кору, выдавил тонкую струйку сока, попробовал на язык.

И разочарованно вздохнул:

— Нет в жизни счастья.

— Будет. Обязательно… — серьезно пообещал ему Эрвин… — Когда нибудь. А пока не пришло — будь добр, оставь дерево в покое, собери гильзы наконец и встань на вахту. А то прежде счастья к нам очередной дракон прилетит… Или наши приятели с экраноплана.

ДаКоста кивнул, с видом разочарованным до того, что Лиианна не удержалась, сказав украдкой:

— Не переживай, через пару месяцев сок забродит…

Издевалась или нет — не поймешь. Но зря, Эрвин лиловоглазую заметил, ткнул пальцем, и мигом припахал к готовке обеда на шестерых. Тут же, вмиг, не обратив внимания на вздернутый нос и недовольное фырканье. Мия дернулась было помочь, но в следующий миг остановилась на полушаге. Недоуменно. Эрвин ее позвал, сказал — посоветоваться надо. Вежливо. Миа не показала виду, но удивилась, явно. А Ирина — нет, с кем же еще здесь советоваться.

В итоге на зеленой поляне у ручейка отдыхал один бтр, купая в прозрачной воде ручейка усталые колеса. Остальные работали — Лиианна крутилась, собирала хворост. ДаКоста тоже крутился спутником, делая вид что на вахте, бдит и никого никак не торопит. Даже мелкую Маар припахали к сбору гильз — под торжественное обещание сделать из блестящих латунных циллиндриков бусы. Мелкая прониклась, кивнула и пошла собирать…

А Эрвин Ирина и Миа засели над картой, едва не сталкиваясь головами.

Засели думать. Получалось плохо — вначале. Идея карты до Мии совсем не сразу дошла. То есть, что коричневое — это горы, а синее — реки туземка быстро поняла. А вот хитрая штука масштаб… «Откуда Мие знать наши метры да градусы», — успокаивала себя Ирина, в сотый раз пытаясь перевести сбивчивые «день идти, да ночь прятаться» в понятные землянам единицы измерения. Потом сообразила, подогнала изображение на планшете так, чтобы палец Мии был примерно равен местному дневному переходу. Дело пошло, картинка начала складываться понемногу. Их база, нынешнее место, родная деревня Мии, неведомый Сан-Торрес Ультрастелла. («Над звездами, — мысленно перевела Ирина, пробуя на язык царапающие нёбо звуки, — назвали на мертвой латыни. Чудно»). Все это вместе складывалось в один большой ромб — выбирая дорогу Эрвин взял сильно к западу, отклоняясь от прямого пути.

— Зачем? — тихо спросила Ирина. Эрвин дернул лицом:

— Как думаешь, наш генерал вождя уже выпустил?

Ирина прикинула, вспомнила устав, и кивнула:

— Да. Обязан.

— Как думаешь, Миа, погоню вождь за нами пошлет?

Миа улыбнулась, вспомнив представление на пляже.

— Думаю, Эрвин, он на тебя сильно зол. Сам пойдет и пошлет обязательно. Во всяком случае, попробует. Но в деревне сейчас одна молодежь. Раньше «гремящие когти» были. Теперь нет.

— Гремящие когти? кто такие?

— Воины с пути «гремящего когтя», — ответила Миа, удивленно подняв брови. Непонятно ей было, как это кто-то не знает таких простых вещей.

— По-вашему это будет святой Хуан. Ой, то есть опять не совсем по-вашему, это я их на крестовый лад назвала. В Сан Торресе их так кличут, — поправилась она с виноватой улыбкой. Эрвин с Ириной дружно переглянулись. Пояснение все только запутало.

— Охотники на тварей. Мелких, быстрых, кусачих — жуть…

Ирина не утерпела, листнула планшет. Нашла пару фото в энциклопедии. Миа кивнула, ткнув в экран пальцем — да, мол, таких. Мелкими они были по масштабам планеты. Рептилия с вытянутой крокодильей мордой, на двух длинных, сильных ногах. В холке — добрых полтора метра, клычищи — страх, на галопе — обгоняет грузовик, охотится стаями. То есть охотились — раньше, пока люди их не перестреляли. Всех. Воины «гремящего когтя». И сами ушли…

Ирина мельком подивилась иронии судьбы, отправившего убийцу вслед за убитым на свалку истории. Более практичный Эрвин спросил в лоб:

— А кто же остался?

— Никого. Были еще «Бездонное небо». Святой Георгий. Ой, простите, это я опять на крестовый манер. Крылатых бить ходят, вроде того, что ты, Эрвин, убил. Были, весной на север ушли. Вождь один остался, всю силу забрал. А я ждала, думала — вернутся.

— И кто с вождем в деревне остался?

— Мусор… Ой, извините, это я не ругалась. Так вправду называют — кого из молодых в сработанную «коммандо» не взяли. Вождь, правда, из них ватагу собрал. Носы задирают, говорят — не хуже старых. Да что-то драконьих когтей от них не видать.

Миа перевела дух, усмехнулась и подвела итог:

— В общем, пока соберет, пока выйдут, пока реку перейдут — до сюда им два дня, не меньше. Если перейдут — твари не только в дельте водятся.

— Ну, за два дня мы как раз до цели доедем. Сейчас еще день, потом на дорогу выйдем и до Сан Торреса, как раз. Не знаешь, что там?

Миа опустила глаза:

— Не знаю, Эрвин, правда. Оттуда к нам раз в году машина приезжает, алый цвет на винтовки менять. Ну и еще привозят по мелочи — ткани, еду, штуки всякие, звездные. Приедут, черный пастор проповедь прочитает, поколдует на их, крестовый манер — если кто заболел. И до следующего года. А в городе их я один раз, с отцом была. Маленькой еще. Помню только — дома каменные стоят, небо подпирают. Я все гадала — зачем. Не упадет же оно… Еще поют красиво. И все. Мы там недолго пробыли…

— Спасибо Миа, — кивнул ей Эрвин. Та расцвела. Закатный луч плеснул по высоким скулам, щекам, закрутившись волчком в спиралях татуировки.

— Что думаешь? — спросила Ирина осторожно.

— Не знаю. Ничего не знаю, кур… — Эрвин осекся, проглотил ругательство. Страшной, лиловой нитью налилась жила на лбу.

— Какая-то чертова игра. Взяли нас за шкирку и — как пешку с е2 на е4. Флот, армия, гражданская служба, местные шишки, туземные вожди — и мы, аккурат посредине. Пегги своего приятеля выгораживает, генерал репутацию десантуры блюдет, прочие — туда же. Не поймешь, кур… — Эрвин утопил ругательство в кашле, выдохнул, махнул рукой:

— Ир, прости. Недостаток информации меня буквально убивает. Идем, как слепцы, в никуда, что на месте ждет — непонятно. Может и засада, с наших станется. И этот господин Дювалье — это кто? Чем силен? И откуда про нас вообще узнал?

Ирина вздрогнула на этих словах. Опустила глаза. Закатное солнце мигнуло на пряжке ремня. Алым, застенчивым светом. Она ж ничего такого не хотела… И вообще, не отправляла того письма. Не утерпела, листнула планшет — убедиться. И долго, не отводя глаз, смотрела на конверт с ярлыком — «отправлено». Запрос на трудоустройство трех приблудных туземок в контору господина Дювалье. Она же не знала тогда, что значит здесь слово «трудоустройство».

Мамочка, родная, как же так получилось?

— Ой, Эрвин, сама не знаю… — прошептала она, заметив, что и он тоже смотрит — через плечо, внимательно. Эрвин вдруг улыбнулся, кивнул:

— Забудь Ирина, нормальному человеку такое в голову не придет. Что за мир такой, все имена перевернуты.

Ему на макушку упала тонкая белая нить — вечерний ветер подул, зашевелил ветками, сдувая вниз семена на тонких, нитяных парашютах. Белый, густой снегопад. Эрвин смахнул пушинку с головы и улыбнулся. Другая упала, запуталось в волосах. Под ухом — скрип и веселый посвист. ДаКоста старался, резал по дереву. Stolichnaya. Белый сок пузырился, стекал вниз по губчатой, ноздреватой коре. Ирина машинально подошла, попробовала на язык — вкусно. Как молоко…

— Не мне одному расстраиваться, — присвистнул матрос, ковыряя ножом точку над i.

Ирина невольно улыбнулась. Сок шипел и пенился на языке. Варился обед — от костра тянуло густым, пряным духом. Туземки спорили между собой. Негромко, тонкими голосами. Трещали дрова, дымок полз вверх меж листвы тонкой прозрачной струйкой.

Лиианна подошла, спросила что-то, поклонившись и вежливо протитуловав Ирину.

«Хан-шай».

Переводчик в ухе кашлянул, шепнул короткое «непереводимо». Ирина не утерпела, глянула в словарь — и впрямь, титул не имел адекватного перевода. Что-то семейное, среднее между свекровью, тещей и любимой женой. Или зампотыла — мудреное слово проще переводилось на армейский кривой новояз. «Вот папа бы посмеялся».

На опушке глухо бухнуло, по ушам хлестнул треск — Эрвин валил поперёк просеки тонкие стволы. Валил, обматывал колючей проволокой — крест-накрест. Ставил заграждение вокруг их поляны. Рукава рубашки он закатал, руки — по локоть в земле и блестящей, тягучей смазке. Предосторожность нелишняя, вон как птицы распелись тревожно.

Под ногами дрогнула земля. Солнечный луч перед глазами исчез, подернулся серым. Солнце закрылось, на мир легла тень. Тень звериной головы с красными, горящими глазами. Давешний ящер. Ой.

Ирина не заметила, как оказалась у БТРа. Вдруг, раз — и она уже рядом, у борта, подсаживает внутрь Лиианну с Мией. Последняя сходу прыгнула за баранку, села, завела свою песнь — тягучий, мерный речитатив. Порядок запуска. Заскрипел пулемет. Биенье крови в висках улеглось, стало тише. Вдруг. Сверху — лязг желтых клыков, хруст и мерный шорох падающих листьев. И дрожание земли, опять. Чувствовалось даже здесь, сквозь металл и толстую резину колес. Место стоянки Эрвин выбрал с умом. Смешные деревья-бутылки были прочны, и стояли густо. Достаточно, чтобы исполинский ящер застрял. Тварь вздохнула, обдав тяжелым ветром людей внизу, с хрустом сожрала ветку и ушла прочь, косясь вниз незлым алым глазом. Под лапой-колонной дрожала земля. Тише и тише…

— Сотрясатель, — выдохнула Миа, глядя ему вслед, — их тоже мало осталось.

— Нам повезло, что он травоядный.

— Это Эрвин умный. Хорошо встал, так, что сотрясатель нас просто не заметил. В то бы съел. Эти гиганты что попало едят.

— Ой, а коммандо будет? Настоящее? — пискнула сбоку Маар. С улыбкой — мелкой все трын-трава.

— Коммандо? — переспросил Эрвин. Миа уточнила:

— Охотники. Их семья. Вообще, должны быть. Такие твари — это путь «твердой земли». Святой Яков. Может, и встретим, охотники идут за таким по пятам. Обычно.

— Сколько же нужно народу, чтоб такую тварь завалить?

— Десять, зачем больше, — искренне удивилась Миа. ДаКоста присвистнул, хлопнул себя по щекам.

— Отбой. Пойду-ка я ограду проверю, — коротко сказал Эрвин, прыгая через борт.

— Я тоже, — отозвалась Ирина. Было как-то не по себе при мысли о том, что рядом ходят люди, способные вдесятером завалить такого гиганта. И птицы кричат в вышине. Бьются, кричат, будто предупреждают… Знакомые по лесу пестрые, смешные птицы.

«Вообще-то я была обязана расслышать их раньше. Предупреждали. А я задумалась», — думала Ирина осторожно пробираясь в лесу между ветками. Слева — чавк сапог и хруст. Эрвин бродил рядом, разглядывая окрестности. Солнце зацепилось за горизонт, мягкий золотой свет плыл, дробясь и сверкая на зелени веток. Небо вверху — голубое, бездонное до черноты. Венус плыл по орбите над головой — остроносый, сверкающий треугольник. Ирина поежилась — на ум пришли палубы, длинные одинаковые коридоры. Вонь дезинфекции, холод и мертвенный свет дневных ламп.

«Господи, каким же он маленьким кажется отсюда».

А тут, в лесу теплый ветер — пряный, цветочный, щекочущий нос. Тени ложились под ноги — полосами, густой пеленой. Гремели сверчки — на три такта, мерным, звенящим мотивом. И птицы. Мелодичный, приятный свист в вышине. Ирина заслушалась так, что потеряла Эрвина из виду. Опомнилась, огляделась. Вокруг — никого, лишь листья дрожат и слегка гнутся под ветром. Над головою — толстые ветви, зеленые клубки лиан. Птичий посвист — вибрирующий, тревожный. Хрустнула ветка под сапогом. Ирина обогнула толстенный ствол и увидела лесную певунью.

На ветке над головой. Пестрая, с ярким, переливающимся на свету оперением. Уборе зеленых, алых и желтых перьев-полос. Не большая, не маленькая — в две ладони.

— И совсем не птица, — прошептала Ирина под нос, приглядевшись. Клюв — кожистый, длинный, полный острых, мелких сверкнувших на солнце зубов. Кривые когти на крыльях. Родственник дракону, похоже, дальний. Пичуга дернулась, забила крыльями, встала на тонких и сильных ногах. Закричала, разинув клюв — тревожным, звенящим в ушах напевом. Ирина невольно отступила на шаг. В ветвях под деревом что-то шевелилось. Опять птичий крик. Истошное хлопанье крыльев — на месте. Тонкое, гремящее шипение и шелест в листве. Ирина пригляделась — змея. Немаленькая, с руку, змея текла ртутной струйкой наверх, вилась, держа на весу треугольную голову.

Птица подняла крылья, вскинула голову, закричала — длинной трелью, тоскливым и страшным напевом.

— Улетай, глупая, — шепнула Ирина. Перевела глаза. Выше, за птичьим хвостом — переплетенные ветви, желтые пятна пуха. Тонкий, дрожащий писк. Гнездо с птенцами. Змея зашипела, качнув головой. Руки Ирины легли на ремень. Форменный флотский ремень с квадратной латунной пряжкой. Тяжелой. И края заточены до остра по обычаю нижних палуб. Не то, чтобы Ирине раньше доводилось ей пользоваться. Так. Змея подняла голову, мелькнул язык меж клыков. Черной, раздвоенной полосой на кровавом фоне. Лязгнула пряжка, кожаный флотский ремень скользнул в ладонь. Птица закричала опять. Ирина решилась. Шагнула вперед, ладонь крутанулась, задавая бляхе разбег. Змея зашипела, дернулась, свивая кольца к броску. Не успела. Пряжка со свистом рассекла воздух, ударила — с маха, ребром по коричневой ленте. Брызнула кровь — густая, тягучая кровь, почти черная в свете заката. Мертвая тварь, извиваясь, упала вниз, в траву, с отрубленной головой. Пискнул птенец. Маленький желтый комочек высунул клюв из гнезда, прощебетал, косясь на Ирину маленькими черными бусинками — глазами.

— Иш ты, храбрый какой, — улыбнувшись, подумала она. Ремень никак не хотел лезть назад, упирался, цепляясь за юбку. Птица-мама вспорхнула, пропела в лицо. На высокой ноте, в три такта, глядя прямо в лицо. Умными, большими глазами.

— Извини, я не понимаю, — ответила Ирина. Всерьез, не думая, что делает глупость. Птица же не могла говорить. Только пропела — еще раз. И еще. Встопорщился хохолок на ее голове — желто-алый, радужный комок перьев. Птица цивикнула еще раз. Без страха, приглашающе-тихо. Ирина улыбнулась, невольно протянула руку — погладить этот смешной хохолок.

И клюв, полный острых иголок-зубов щелкнул, сомкнулся у нее на запястье.

Боли не было.

Просто капля крови. По ладони- вниз, вдоль, по линии жизни.

И трудно дышать.

В горле встал комок. Мир вокруг дрогнул, подернулся серым. Словно густая вуаль упала на глаза. Глухо бухнуло, забилось сердце в груди. Резко, в такт птичьим крыльям. В спину уперся колючий древесный ствол. Поддержал, не дал упасть. А пестрая птица не улетала, все висела в воздухе, глядя на Ирину черными большими глазами. Иголки зубов в пасти — маслянистые, влажно блестят.

«Отрава. Ерунда, просто надо собраться, — проплыла мысль в голове. Медленно, захлебываясь в серой тине, — прививка была. Точно. Флотская комплексная прививка. Еще та гадость, но с ядом справиться должна. Обязана. Надежная вещь. Гарантия»…

Птица чирикнула, пропела еще раз. И еще, глядя на Иру внимательными, большими глазами:

«Извини». «Так надо».

Ирине показалось, что птичий щебет переводится именно так. Даже кивнула в ответ — с трудом. Ничего страшного, мол, надо — так надо В ушах — грохот и оглушительный гул. Кровь. «Черт, пора бы прививке подействовать». Треск и грохот ветвей. Задрожала земля.

Сотрясатель вернулся?

Нет, это Эрвин бежит на крик. Быстро, страшно, снося и ломая на ходу ветки деревьев. Птица вспорхнула, крикнула при виде его. Метнулась назад, к гнезду. Закричала — испуганно.

— Эрвин, птицу не тронь, — испуганно крикнула Ира, — не тронь, там гнездо. С маленькими.

Эрвин не тронул. Ему было не до того. Подбежал к Ирине, схватил, поднял на руки. Разом, в одно движение Ирина дернулась было — сказать что не надо, справится и так. Прививка должна…Рубашка пахла порохом и оружейной смазкой. Знакомый по дому запах.

Птица крикнула им вслед.

— До свидания.

Да нет, бред. Птицы не разговаривают. Неважно. Мир качался, глаза смыкались сами собой. Эрвин нес ее назад. К лагерю. Бережно. А руки его широкие, сильные. Теплые. Можно свернуться калачиком и поспать немного…