На четвертый день марша — их безумного, изматывающего марша по джунглям — Эрвин почувствовал, что совсем замотался. Машина тряслась и слегка покачивалась на мягких рессорах, солнце парило, пот заливал глаза. Подлокотник кресла больно бил под ребро. Горизонт в глазах Эрвина качался в такт — синяя, укрытая туманной дымкой полоска. Лес редел на глазах, зеленые джунгли расступались, пропуская вперед упрямо ползущую бэху. Зеленый ковер веток над головами раздался, ушел в стороны, открыв людей солнцу и небесной, выцветшей сини. Вместо подлеска появилась трава — высокая, густая трава. Порыжевшие, сухие стебли клонились, хлестали о стальные борта метелками соцветий. Иногда бэху трясло и подбрасывало на ходу, из-под колес долетал сухой, отрывистый треск, похожий на пулеметную очередь. Местный тростник, густой и упругий. Рос стенкой, колючей изгородью, невидимой за мягкой травой. Первый раз Миа ошиблась, влетела в такую заросль на полном ходу — и едва не заглушила машину. Зеленая, глухая стена оказалась на удивление цепкой. Машину подбросило, из под колес — будто мина рванула — затрещали коленчатые, упругие стволы. Острая щепка взлетела, звякнула очередью по бортам. ДаКосте оцарапало щеку. БТР перевалил полосу и заглох, беспомощно вращая в воздухе задней парой колес — упругие стебли изогнулись, спружинили и приподняли машину. За брюхо, будто портальный кран.

«Ладно, сам дурак», — угрюмо думал Эрвин, спускаясь и показывая Мии, как тут включить полный привод. Единственный в машине пока не увитый ленточками рычаг. Остальные уже давно напоминали рождественскую елку. Первый раз, когда такое увидел — Эрвин остановился и протер от изумления глаза. Набрал воздух в грудь для разноса. И выдохнул, аккуратно и тихо. Ругаться на Мию бесполезно, во-первых, а во-вторых — узор пестрых лент переливался, играл на броне. Это было просто красиво. Да и остальные втянулись в игру, наперебой таская довольной Мие ленты и цветные тряпки. Та улыбалась, кивала — церемонно, ну как сейчас. Глухо щелкнул рычаг, движок завыл, завращались, зацепив таки землю колеса. БТР задрожал, плюнул дымом и тяжело сполз с зеленой ловушки. Эрвин мотнул головой и — непонятно зачем — сорвал и протянул Мие свой черно-рыжий нагрудный шеврон с группой крови. И так на одной нитке висел. Зато Мие понравилось. Бэхе, судя по всему, тоже — следующие три таких преграды машина преодолела легко и почти без заминки.

«Просто Миа молодец, приноровилась. А вот ты совсем сдурел на этой планете. На местных сказках я так скоро сам в живых мертвецов верить начну. Зомби, говорящую-с-птицами, и в королеву змей», — обругал он сам себя и принялся осматривать пространство вокруг — аккуратно, шаря глазами вдоль горизонта — сектор за сектором, медленно, методично. Зеленые полосы-ловушки попадались еще не раз — если верить карте, они въехали сейчас в довольно оживленную местность. Тяжелые грузовики ходили здесь за алым цветом, взад-вперед по степи. Из Хайситт-хилл — планетарной столицы — в иезуитские города на севере, у края лесов. Старые трехосные грузовики с косами на высоких бортах и крестами на радиаторах. Их колеса взрывали дерн, выворачивая наружу пласты красной, влажной земли, бамперы мяли траву, сбивая на землю упругие, тугие метелки. Сыпались семена — дождем на сырую землю. Тростник вырастал первым, затягивая зелеными побегами колеи. Рейс, два — и на следе колес вырастала сплошная зеленая стена, дорогу приходилось бросать и торить заново. А шуршащий тростник так и рос двумя полосами в траве, на память от том, что здесь когда-то проехали люди.

Бэха пересекала такие следы поперек — и не раз и два. Эрвин гнал машину сильно в бок от прямого пути: на северо-запад, рассчитывая выйти на торную дорогу. «Великий тракт», — так звалась на карте желтая, штрихованная полоса. Тракт так тракт, дорога, наверное, что же еще. Прямо к цели, если верить карте. Хорошо бы ровная — тогда бэха сможет показать класс. А то последнее время у них шла не сколько езда, сколько ковыляние — осторожное, змейкой меж вековыми стволами. Хорошо хоть, сейчас стволы разошлись далеко, небо видно. Глубокое, синее. И рыжая трава. Красиво. Только солнце парит нещадно. Машину тряхнуло опять. Сильно, аж лязгнули зубы во рту. ДаКоста с кормы глухо выругался, Лиианна залопотала. Миа вывернула руль. За кормой — глубокая рытвина. Пятно черной, влажной земли. Звездой на пять лучей. След лапы. Сотрясатель, исполинский двулапый зверь. Он был здесь недавно, день или два назад, края следа затягивались уже, зарастали жесткой тростниковой щетиной. Вчера меж деревьев они видели раздавленный грузовик. Кузов в труху, оси вдавлены в землю. Кабина смята и разгрызена, словно орех. Эрвин глянул с места, разглядел алые протеки по осколкам стекла, услышал тонкое жужжание мух внутри и приказал не останавливаться. Но и не гнать. Гигантская тварь шла себе вперед, будто ей с Эрвином по дороге. Кому-то не повезло, и Эрвин не знал — хватит ли их пулемету огня отогнать от них такое невезение. Два ствола калибром 12,7 мм, усиленный заряд, вольфрамовый сердечник — пулеметный калибр, конечно, хорош, но… Вокруг смятой кабины валялась россыпь желтых, раздавленных гильз. Не помогло.

Эрвин протер слезящиеся на солнце глаза и дал — самому себе — команду смотреть в оба. Так и исполнял с тех пор, благо листья алого цвета надежно гоняли сон и усталось.

А бэха все шла на север, слегка покачиваясь в высокой траве. Деревья по сторонам — редкие теперь, высокие, тонкоствольные, с широкой серебряной кроной. Горизонт рос и рос вширь, закручиваясь вверх перед носом машины. Впереди он зубчатый, серебристый — горы там впереди, столовые плоские вершины, укутанные перистыми облаками. Атмосфера шутила здесь — кутала синим туманом подножья; плоский, сверкающий алмазными льдинками кряж, казалось парил в небесах.

«Ангелы завтракают. Вон, стол накрыли», — сказал бы капеллан, окажись он здесь.

— Мне тож охота, — буркнул с места куда более приземленный ДаКоста.

— Это у тебя наследственное, — огрызнулся Эрвин, с трудом возвращая глаза в нужный сектор.

Перед горами, впереди, но гораздо ближе — гряда холмов. Невысоких, округлых, укутанных, как туманом, рыжей пылевой взвесью. Тот самый тракт. Уже недалеко. Пот — струей по спине. Солнце сегодня злое, а тени — тени редкие деревья почти не давали. Степной ветер бил в нос потом, жарой. Горьким запахом степной острой полыни. Снизу раздался тонкий переливчатый свист. А сверху, тут же — хлопки крыльев и клекот. Словно ответ, вальяжный и полный собственного достоинства.

На лицо упала благословенная тень. Птица зависла над ними — остроклювая, гордая, ширококрылая. Тени широких крыльев как раз хватило накрыть бтр. Стало даже прохладней — чуть-чуть. Эрвин утер пот и бросил короткое «Спасибо». Ирине Строговой, вниз, на место стрелка. Еще одна птица — пестрая, мелкая, с хохлатой острой головой летела впереди, раскинув в небе желто-зеленые крылья. Зависла на миг, хлопнув крылом на месте. Заверещала — тонким, пронзительным криком. Машину качнуло, в руках у Мии лязгнул рычаг передач. Бэха снизила ход. Эрвин открыл было рот — спросить Мию, какого черта?

И закрыл, приглядевшись. Точно, среди желто-бурой, выцветшей на солнце травы — очередная тростниковая полоска. Вон, как предательски поблескивает свежая зелень посреди выцветшей, бурой травы. Точно под крылом переливчатой птички. Бэха подняла волнорез, осторожно, на пониженной, перевалила зеленую линию. Птица взмахнула крылом. Ирина размахнулась с места, кинула ей корку.

— Раньще бы кто сказал — не поверил бы. Что за планета… — пробурчал Эрвин. Широкая шляпа натерла виски. Эрвин сдвинул ее на лоб и аккуратно скосился вниз, себе под ноги. На место впереди, рядом с водителем. Белый бантик в косичке и перламутрово-алое, переливающееся на солнце перо в волосах. В черной, всегда такой аккуратной косе Ирины Строговой. Дико видеть, до боли в глазах. Но и красиво — тоже до боли в глазах и схваченного в горле дыхания.

Нет, физически Ирина Строгова вполне восстановилась после стычки в лесу. Антидот свое дело сделал, пара дней полусна — и об укусе зубастой птицы напоминал только шрам на руке — тонкий, изящный узор на манер местной татуировки. Физически все в норме, а вот психически… Тут Эрвин не знал, в чем сомневаться. То ли в Иришке, то ли в собственном здравом уме. Она теперь на полном серьезе пересвистывалась с птицами, кормила пернатых нахалов с рук, наплевав на ворчание Эрвина и технику безопасности. Безапелляционно реквизировала весь хлеб из пайков под охи и ругательства ДаКосты. Пару раз по ее капризу пришлось делать крюк, объезжая невидимые никому препятствия. Один раз — Эрвин убил добрый патронный цинк, отгоняя по ее просьбе какую-то длинношеею тварь от дерева.

— Там же гнездо. С маленькими, — строгим голосом пояснила Ирина. Тихо, подняв палец вверх. Будто обясняла азбуку мелкой Маар. Тем же, примерно, тоном. Эрвин сдался и махнул рукой. А ночью его разбудил птичий крик. Пронзительный клекот и гам — прямо в уши. Эривин вскочил — сполошно, сдергивая с себя москитную сетку. И на миг обомлел. По спящему лагерю, от леса — к прогоревшему за ночь костру ползла, извиваясь в траве, огромная перламутровая змеюка. В ладонь толщиной. Датчик движения не сработал. Должно быть — фабричный брак. Об этом он подумал уже потом, сильно погодя, когда настало время седеть и обливаться холодным потом. А сейчас — Эрвин подхватил шотган, передернул скобу — четко, одним движением, вскинул к плечу. Закричали в ветвях, забили крыльями ночные птицы. Глаза змеюки горели зеленым мутным огнем. Мелькнул тонкий язык — меж влажных от яда клыков — раздвоен и тонок, как лезвие. Первый заряд в стволе — картечь, убойная, волчья двадцатка. Птицы орали над головой — истошно, будто ругаясь. Эрвин осторожно шагнул чуть вбок, ловя урезом ствола треугольную мерцающую в полутьме голову.

И услышал из-за спины Иринино тихое:

— Подожди. Не надо, пока.

Птицы заорали еще громче. Ирина — тут глаза Эрвина невольно полезли на лоб — шагнула вперед, грозя пальцем страшной змеюке. Топнула ножкой — глухо стукнул о землю каблук. Смешной жест. Только змея остановилась вдруг, свила кольца, подняла голову. Обвела людей взглядом зеленых, мерцающих глаз — внимательно, будто пересчитала. Развернулась и уползла прочь, так же неторопливо извиваясь в траве. Как Эрвину показалось — с чувством собственного достоинства. Хлопнули крылья — зелено-алый, пестрый летун присел на борт бэхи, замер, наклонив голову и уставив на Эрвина внимательный взгляд. На дереве мигнул зеленый огонь. Датчик движения, хюрас его мамо. Индикатор готовности, «исправность проверена», подпись, печать. Эрвин помянул большим флотским загибом всех, кого смог, нашел сбереженной для него сердобольной Мией сухарь и кинул птице. Прямо в клюв. Та кивнула, на лету поймав подношение. Осмысленно так.

Эрвин пожал плечами и честно признался себе, что не знает, что про это все думать.

Дождался удобного случая, спросил у Мии на привале. Без толку — в ответ туземка лишь делала удивленные глаза. По ее мнению, все шло так, как положено. Естественно, так, как должно быть. Великий герой и убивец чудовищ (вытащенный Мией из колеса драконий клык в обрамлении цветов и лент давно занял почетное место на шнурке, намотанном на зеркало заднего вида), его старшая женщина — колдунья, мудрая и справедливая. Еще в комплекте шли в меру шустрые младшие жены и их бравые младшие мужья — последние аж в трех экземплярах. Вполне обычная, по словам Мии местная семья… тогда Эрвин шагнул назад, аккуратно съехав со скользкой темы. И долго гадал, какого черта у туземки в глазах мужья троятся. Потом угадал. На приборной панели — наклейка в узоре лент. Черно-желтый флотский шеврон. Группа крови. Сам же и подарил.

— Полегче, родственник, — выругался Эрвин, снова получив подлокотником в бок. Аккуратно, вполголоса. Бэху мотнуло на камне — опять. Холмы приблизились, обрели очертания. Округлые, покатые сверху холмы, заросшие густым ковылем по склонам. На верхушках — столбы, их контуры нечетки, словно струятся в пыли, отбрасывая на землю тонкие тени. Из-за гряды — тяжелый, чуть слышный гул, словно топот ног. И пыль. Желто-рыжая пыль поднималась, стлалась по земле, накрывая как шапкой верхушки. Стало трудно дышать. Эрвин невольно чихнул. Даже небо над головой порыжело, как выцвело.

— Тот самый великий тракт. Дошли, если верить карте.

— Дошли, — ответил Ирине Эрвин, глядя вперед и вверх, на приближающиеся холмы, — давайте глянем. Только осторожно. Миа, левее, в распадок и малый ход. Осторожно.

Безоглядно выезжать на вершину этих холмов Эрвину почему-то совсем не хотелось.

— Эрвин, а как мы их перейдем? — спросила та, ловко управляясь с рычагами. Голос ровный — похоже, Миа уверена, что Эрвин знает, что делает.

«А ведь спрашивала уже, — угрюмо думал Эрвин, глядя, как ползет по лобовому стеклу неровная, тонкая линия неба. Все ближе и ближе, — спрашивала. Я еще усмехался про себя — дикарка Миа не знает, для чего машинам нужны дороги. Только это было вчера. Сейчас я почему-то не уверен».

Ветер пахнул в лицо, принес запах — оттуда, с вершины холма. Тяжелый, душный, смутно знакомый запах. И гул — негромкий, слитный гул, словно топот. Тысячи ног, каждая — куда как больше человеческой. Беха перевалила гребень и замерла. Тихо, словно в испуге. Миа бросила рычаги. ДаКоста хлопнул себя по щекам и длинно заливисто выругался.

За гребнем — равнина, плоская, сжатая с севера такой же грядой невысоких холмов. Серая, выцветшая. И по ней шел-тянулся поток тварей. Серой лентой, исполинской змеей от горизонта до горизонта. Самая маленькая — с бтр, но большинство были больше, куда больше. Тяжело шаркали тысячи ног, топтали, рвали когтями землю. Звери шли один за другим, тяжело мотая исполинскими, рогатыми головами. Бугрились, стояли торчком на загривках шипы и колючие, костяные пластины. Разноцветные, алые, желтые, белые. Когда-то, а теперь однотонные, присыпанные бурой пылью из-под ног.

Сзади — короткий, печальный свист. ДаКоста запел вдруг, подперев голову руками. В три ноты, хрипло, завывая и путаясь в словах. Протяжная грустная песнь, три ноты — в тон звериному реву.

Эрвин поежился. Старая каторжная песня. Дома, на Семицветье ее горланили первопоселенцы — седые деды, тщетно пытаясь отогреть водкой промороженную эмигрантской палубой душу.

ДаКоста закашлялся, сплюнул, умолк.

— Что это? — хрипло спросил Эрвин, не отводя глаз от странного шествия.

— Это… это, брат, вроде нас. Тоже космонавты, — ответил ДаКоста, не поднимая головы. Голосом тоскливым и хриплым до ужаса, — видал я уже такое. Здесь. Стада из степей — в столицу гонят, на мясокомбинат. Закатают в банку — и вперед, покорять глубины космоса…

В небе над головой неторопливо проплыл «Венус» — черное лезвие в ореоле огней, старый жертвенный нож, иззубренный и уставший. ДаКоста погрозил ему кулаком, сплюнул и отвернулся.

— Вот бедолаги… — согласно вздохнула Ирина.

Завыл зверь — громадный, куда больше бэхи. Завыл в тон словам, тоскливо, задрав в воздух широконосую рогатую голову. Мотнулся из стороны в сторону шипастый, костяной воротник. На миг показались глаза — мутный красноватый глаз под большим, слезящимся веком.

Погонщики — Эрвин, прищурив глаза, увидел внизу цепочку всадников не-пойми-на-чем, кольцом окружающих стадо — погонщики налетели, ткнули гиганта в бок. Длинной, тонкой палкой-копьем. Сверкнула вспышка, в уши хлестнул сухой, электрический треск. Зверь тоскливо взревел и качнулся обратно.

Один из погонщиков отделился и поехал вперед — по склону вверх, прямо на бэху. Теперь Эрвин смог подробней разглядеть «коня». Это была… Эрвин даже сморгнул, не сумев поверить, в то, что он видит. Охнул ДаКоста за спиной.

— Ой, madre of hures, что-то я наггетсы слегка разлюбил.

И впрямь, то, что скакало вверх по склону прямо на них, больше напоминало гигантскую курицу. Или индейку. Те же смешные короткие крылья, две сильные лапы, грязные белые перья, клюв и маленькая, увенчанная алым гребнем голова. Только ростом тварь была сильно побольше бэхи. Всадник взмахнул копьем. Эрвин передернул затворы, развернул пулемет, ловя в прицел хохлатую голову. Курица, ни дать ни взять. Вид двух стволов охладил порыв погонщика. Тот замер, развернув на месте пернатого «коня». Привстал в стременах, проорал — по тону, приказ, отрывисто, лающим голосом. Ветер смял и унес слова прочь, до Эрвина долетело только короткое: «Мез-ги». Не пойми что. Эрвин заметил вдруг что всадник — женщина. Суровая, с квадратным, обветренным степным ветром лицом. Волосы сплетены в косу, вокруг головы — чудная, красная, в белую точку повязка. Всадница махнула копьем еще раз, проорала опять свое непонятное «мез-ги». Судя по жестам — приказ убраться. Под крыльями птицы — мешки в тороках. Сзади, ближе к хвосту, в плетеной корзине — еще люди, должно быть семейка суровой наездницы. Одна пассажирка высунулась, почти перегнувшись через плетеный борт, смотрела неотрывно на Эрвина, бэху и пулемет. Девочка лет восьми. А глаза ясные, большие и удивленные-удивленные.

— Прям, как у меня сейчас, — подумал Эрвин, разворачивая стволы обратно на ноль. Всадница развернула коня, гигантская курица в два прыжка исчезла из вида.

— Эрвин, как мы пройдем? — аккуратно спросила Миа из-за рычагов. Спокойно, до сих пор верит, что Эрвин знает, что делает. Строить планы по карте было легко. Вчера. А сегодня почему-то дико стыдно.

— Никак. Я дурак, девчонки…

Миа пожала плечами, не изменившись в лице. По виду — все равно уверена, что Эрвин что-нибудь да придумает. Ирина опустила глаза в планшет:

— Это не ты. На карте написано просто — дорога.

— Ага. Дорога. Улица. Которую надо переходить в специально отведенных для этого местах, — потянул с места ДаКоста, гнусаво, подражая электронному голосу городского информера, — даже если вы на танке.

— Знать бы еще, где оно, то место. Ир, там, на карте значка перехода нет? зебру нигде не нарисовали?..

— Нету. Тут вообще мало что есть. Это гражданской службы карта, почти слепая.

— Тогда вернемся и пройдем по следу грузовиков. Местные должны знать, что здесь к чему. Хотя…

Эрвин пригнулся, покрутил рычагами приемника. Родилась было дурацкая мысль — поймать военную волну, дозвонится, выкликать Пегги. Очередой тур шоу «Боже храни идиотов» — могло помочь… могло. Но нет — динамики были мертвы. Лишь хрип помех и звенящая, чуть слышная музыка. Иоганн Себастьян Бах. «Должно быть, церковная станция» — подумал Эрвин. Завеса пыли над головами разорвалась. Брызнуло солнце. Сверкнули горы вдали — алмазные, льдистые пики. На мгновение Эрвину показалось — там, вдали, под холодным блеском небесного «Стола ангелов» мелькнула теплая золотая искра. Латинский крест. Сан-Торрес-Ультрастелла. Тот самый. Близко, черт его возьми. В долине внизу — топот ног, как будто стал глуше. Эрвин пригляделся — и точно. В сплошном потоке тварей — разрыв. Одно стадо уже прошло мимо них, второе — еще не подтянулось с востока. Конечно, зазор невелик, но…

Эрвин облизал внезапно пересохшие губы. Будь он один — уже вдавил бы газ. Но… Разрыв невелик, земля изрыта, пыль затянет глаза. А, случись чего — броня не спасет, второе стадо их просто раздавит. Ирина, Миа. Эта спокойна, своей всегдашней дикарской безмятежностью. Верит, что Эрвин справится. Лишь рука на руле чуть дрожит — вон, как блики играют.

Секунда нерешительности спасла им всем жизнь. Секунда тишины — и по ушам молотом ударил громовой рев а над противоположным холмом воздвиглась, распарывая небо, огромная плоская голова. Дрогнула земля. Вдруг, Эрвин почувствовал толчок даже через мягкие рессоры бэхи. Клацнули кривые клыки. Сотрясатель, пута их мать… Решил, что тут ему завтрак накрыли…

— Миа, заводи, — рявкнул Эрвин, рывком разворачивая пулемет, — задний ход, сматываемся…

Взвыл, перекрывая шум боя, движок. Бэха отпрыгнула назад, как живая, замерла, рванулась, уходя в крутой разворот. Сотрясатель — огромный, непропроционально большеголовый, страшный уже посреди равнины. Гигантская пасть вся в крови, клыки и плоская, лягушачья морда — в алых, блестящих на солнце протеках. Сверкнула электрическая дуга, погонщицы заорали, закрутились, сгоняя в оборонительный круг ревущее в панике стадо. Твари испуганно ревели, жались спиной к спине. Вскинулись, закачались над головами хвосты — лес сильных, гибких хвостов с острыми шипами на кончике.

Пыль закружилась, взлетела в воздух опять. Столбом, закрывшим от глаз поле боя. Бэха взревела — Миа, выполняя приказ, гнала машину прочь, подальше от поля звериного боя. На гребне Эрвин обернулся назад — часть зверей в суматохе отбилась, бежала прочь. Погонщики настигали — гигантские курицы летели, перебирая землю голенастыми лапами. Вожак развернулся на месте, взревел — четырехлапый, приземистый, седой гигант с костяным воротником. Эрвин нажал на спуск. Короткая, патронов на десять очередь. Трассеры вспыхнули — россыпь горячих, злых искр в траве. Погонщики шарахнулись, курицы заквохтали, замахали крыльями, метнулись назад. Зверь исчез — собрался, припал на задние лапы и в один прыжок перемахнул гребень.

— И впредь не попадайся, — весело крикнул ДаКоста вслед. И засвистел. Эрвин вернул стволы в ноль, угрюмо думая, какого черта он полез в этот бой. Впрочем, понятно, какого: про Ванинский порт любил петь его дед, дома, на Семицветье.

Миа из-за руля напевала, тянула свой дикий туземный напев. Ложилась под колеса трава, впереди зеленой стеной стоял лес — тот самый лес, откуда они выехали утром.