— Ловись, рыбка, большая и маленькая…

Протяжно выкрикнул Влад, первый пилот атмосферного транспорта. Бессмысленный, ритуальный возглас, сигнал второму пилоту, что их корабль углубился в атмосферу газового гиганта, или, на их жаргоне «нырнул» на расчетную глубину, и можно начинать работу. И плевать, что до ближайшей воды тысячи километров — туда, вниз, в толщу багрово-синих, густых облаков атмосферы. Без этой присказки работы им не будет — эту примету на луне Геллера знал каждый рыбарь — пилот-ныряльщик в плотные слои атмосферы. Опытный, конечно, рыбарь, не мелюзга желторотая. А Влад был рыбарь опытный, свое дело знал и традиции берег. Потому и жив до сих пор, в сотый раз ныряя на своем маленьком, остроносом кораблике вниз, в туман под циановыми кислотными небесами. Плотный, неярко мерцающий от коллоидных взвесей туман, вечный полумрак, циановые и кобальтовые кислотные облака — наверху. И охряные, тяжелые, багровые с серым — внизу, плотной стеной. Человеческий взгляд ломался и путал, требуя от владельца счесть твердой землей эти непроницаемые стены. Умом Влад понимал, что это не так. Земля здесь есть — под облаками, в тысячах километров внизу. И ее рыбари видят только мертвыми.

Слева, от пульта — хруст пальцев и сухой, короткий щелчок. И уверенный отклик второго пилота:

— Первый раз забросили невод…

Клубящуюся под ними стену густых облаков прошил лазерный луч. И еще один и еще, пока не сплелись за кормой транспорта в исполинскую сетку. Действительно это было похоже на невод, мелкий, свитый весь из нитей-лучей слепящего света. Заработал лазерный сканнер, просвечивая пространство под ними. Багровые облака над головой заискрились, замерцали желтым отраженным огнем. На экранах сканера — густая, плотная рябь. Еще миг… Потом Марсель, второй пилот, смахнул липкие волосы со лба, выключил пульт и разочарованно выдохнул:

— Пришел невод с одною лажей…

Влад не ответил — было не до того. Кораблик рыбарей скользил в атмосфере, уклоняясь от смерчей — пронзающих небо исполинских, вихрящихся черных колонн. Сверкнула молния — огненный, ветвящийся столб. Далеко, на границе видимости. Облака внизу заиграли, подсвеченные радугой остаточного излучения. Это было далеко, привычно и потому нестрашно. А вот стрелка манометра обязана была напугать. Счетчик забортного давления упрямо колыхался между оранжевой и красной, смертельной зоной.

— Лажа одна. Сканер старый, не добивает…ниже давай, — бурчал, крутя верньеры второй пилот, почти уткнувшись носом в поисковый экран. Влад аккуратно скосился ему за плечо. Да, на экране — сплошная рябь, пустота и бездонная глубь атмосферы. Он отвернулся назад, постучал — на счастье — пальцем по шкале манометра и аккуратно толкнул ручку управления от себя. Их корабль опустил нос, плавно заскользил вниз, почти зарываясь крыльями в багровую облачную гущу. Небо выше переливалось, мерцало изумрудным огнем. Стрелка манометра уверенно ползла вниз, из желтой в красную зону. Влад выровнял нос корабля, замер на миг, прислушался, положив руку на металл переборки. И решил про себя: «плевать». Скрипов и треска не слышно, а это главное. Верный признак — значит, наружная обшивка держится и не думает сдавать, а в их деле пугаться манометра — себя не уважать. Да и до сделанной на шкале вручную отметки «вот тут точно песец» манометру еще добрых четыре деления.

— Еще раз закинул он невод… — протянул Марсель, второй раз включая сканер. Россыпь лазерных лучей опять полоснула по глухой облачной стене. Исполинская молния опять прошила облака. Внутри корабля замерли оба на миг, прислушиваясь к звукам из внешнего мира. Ничего — двигатель бьется ровно, обшивка пока не скрипит, значит все хорошо. Лишь на сканерах рябь… Сменившаяся вдруг яркой, отчетливой искрой.

— Контакт… — азартно крикнул Марсель, быстро крутя верньеры, — есть поклевка.

В их сетку лучей попалась рыба… Большая, вкусная рыба — сверхглубокий ныряющий дрон. Примитивный, но мощный двигатель, прочнейший корпус, огромные грузовые баки, входные решетки газоуловителей, фильтры и электронный мозг. Месяц назад Влад с Марселем закинули его в глубокие слои атмосферы гиганта пустым. А теперь вытаскивали на поверхность обратно, с баками, полными всякого вкусного сырья для орбитальных заводов.

— Подсекаю, — прошептал Марсель, отбросив со лба разом взмокшую прядь черных, кудрявых волос. Лазерный луч с корабля зацепился за управляющую решетку дрона, вниз, прямо в мозг «рыбки» потек поток машинных команд. Закрылки… рулевое управление… запуск двигателей… команда на набор высоты. На экране вспыхнул знак «принято» и ряд цифр — обратный отсчет. Повинуясь командам, дрон тяжело всплывал вверх, выше облаков, туда где кораблик Влада сможет его подхватить и вытащить вместе с сырьем на орбиту. Прошла минута… еще. Смерчи вдали сошлись, сплелись воронками — две черных гремучих змеи. Далеко. Не страшно. Плевать. Экран мерцал — их канал связи дрожал и рвался. Стена туч внизу — багровая и плотная, до паники и дрожи в веках. Влад невольно скосил глаза вверх, постучал пальцем по приваренной к стеклу туземной иконе святой Елены. Волосы белы, рисунок туземной работы, а приварили икону криво — слегка. Сами, кустарным способом. «Сколько раз я поправить обещал», — подумал было Влад, но тут от пульта долетел хлопок ладони, ругань и тоскливый машинный писк. Обрыв связи. Марсель громко хлопнул по пульту рукой.

— Черт меня побери, сканер медным тазом накрылся.

И выругался — грязно, матерно. Влад не выдержал — скосил глаза. По экрану бежала яркая зеленая засветка — ровной, сплошной полосой… Марсель скрипнул зубами, долбанул по пульту опять — с силой, под ладонью хрустнул и выгнулся пожелтевший, выцветший пластик.

— Черт, и в самом деле сканер накрылся. Электроника сдохла, вот черт, — процедил Влад угрюмо, сквозь сжатые зубы. На экране мерцали зеленые, четкие цифры отчета: «Приближаемся к поверхности. Консистенция грунта- твердая. Расстояние — 100 км, плотность…»… нет, этот сканер точно свихнулся. До ближайшей поверхности этих километров было, по меньшей мере, миллион. Марсель устало помотал головой и — чем черт не шутит — заехал еще раз по жалобно заскрипевшему пульту. Авось. Экран мигнул. На экранах — вместо ровной зеленой засветки — опять побежала знакомая, ровная рябь.

— Вот что хороший пинок делает… — удовлетворенно кивнул Марсель опять берясь за верньеры настройки. Опять вспыхнула яркая точка — контакт. Дрон послушно всплывал из глубин — исполинская пузатая рыба. Корабль тряхнуло, Влад помотал головой — черные смерчи сплелись впереди, слились в одну бешено крутящуюся воронку. Она раскручивалась стремительно, у Влада на глазах распадаясь кольцами и черными, багровеющими на глазах клубами тумана. Один такой оторвался, летел по ветру осенним листом — Влад поежился, прикинув, что прямо на них.

— Быстрее давай, сейчас тут будет жарко… — окликнул он напарника. Марсель лишь махнул рукой, протянув сквозь зубы очередную профессиональную присказку:

— Выловили рыбку не простую… не простую рыбку, золотую…

И впрямь золотую — завеса облаков внизу задрожала, налилась светом и лопнула. Дрон всплыл у них на глазах. Золотая яркая рыбка на тонкой леске направляющего луча. Ослепительный, теплый комок света, переливающийся искрами по стабилизаторам-плавникам.

Корабль тряхнуло. Влад взял ручку чуть на себя — набор высоты — и выпустил крюк — захват. Облако тумана, кружась, летело прямо на них. Корабль предательски задрожал и вдруг — морозом по коже — по корпусу пробежал протяжный предательский скрип. Так стонет продольный киль, сминаясь под тяжестью атмосферы.

«Господи, пронеси» — прошептал Влад, скосил глаза вверх, на икону и выдавил до упора газ. Корабль тряхнуло — еще и еще. Мелко задрожали крылья. Вихрь пролетел мимо, едва не задев их краем. Дрон парил чуть впереди, рядом, уже почти под ними. Лязгнуло железо, корабль в руках Влада опять задрожал — сильно, до лязга зубов и сдавленной ругани второго пилота. Марсель с кресла рядом хлопнул по пульту, крикнул — «ахой» — задрав счастливое лицо вверх, в кислотное небо. По пульту, зеленым по черному — короткая надпись: «Захват». Их добыча — дрон зацепился петлей за крюк корабля и болтался теперь, притянутый тросами к брюху.

— Не простая рыбка, золотая… — повторял про себя Марсель задрав счастливое лицо кверху.

— Погоди, сейчас чинуши на сепараторе груз подсчитают — увидим, золотая она у нас или медная, — коротко огрызнулся Влад. По корпусу — новый протяжный скрип. «Эх был бы у нас слухач — туземец с их абсолютным слухом — точно бы знали, что скрипит, где и когда заказывать панихиду» Но третье кресло корабля пустовало. Влад сильно надеялся, что пока. По небу над ними рассыпалось облако мелких радужных искр.

«Вот черт», — прошипел Влад. Ручку — на себя, до упора, сектор газа — в пол и корабль, скрипя, почти встал отвесно на огненный столб разминувшись на метр с ударившей молнией. И будто запел — так трещали, отходя от давления балки шпангоутов. Все сразу. Стена облаков лопнула над головой. Небо на глазах почернело, усыпалось звездами. Манометр — многострадальная стрелка давления спокойно легла на нуль. Отдыхая. Туманный клубящийся диск планеты начал плавно закругляться, пока не превратился за кормой в шар — туманный клубящийся шар планеты — гиганта. Прямо по курсу вспыхнула ярко звезда. Вспыхнула, замерцала гирляндой сигнальных огней, увеличиваясь на глазах. Орбитальная база, «Луна Геллера», их с Марселем родной дом… Унылое место — но и Влад и Марсель были рады сейчас его видеть. Настолько, что не оглядывались назад. Искрящиеся серые и кобальтовые облака газового гиганта бурлили и лопались у них за кормой. Антрацитово-черная угловатая тень скатом плыла им вслед, скользя и прячась внизу за гребнем туманов.

Влад не видел ее. Было не до того. Вокруг кораблика вспыхнуло огненное колесо. Маневровые двигатели. Потрепанный кораблик рыбарей как раз нырял в створки причального люка.

Потом была посадка, рулежка, огромный темный ангар, сдача корабля техникам, ритуальный хлопок ладонью по уставшему борту и банка с пивом, по традиции открытая тут же, ударом о острые края наружного люка. Традиционная же сигарета жадно закуренная прямо под табличкой «запрещено». Еще не остывший, теплый борт корабля за спиной, колечками кверху — удушливый сизый дым и прохладное пиво в банке. Пенное, пряное от сока тари на языке. Скрипящие над головой портальные краны, деловитые техники — их спецовки, черны от масла а лица лоснятся от удушливой влажной жары. Белая пена плеснула Марселю на сапоги — Влад скосился, вполглаза наблюдая за напарником.

Тот поймал его взгляд, улыбнулся, зажмурив большие карие глаза — смешно, по детски. И поднял кулак:

— На счет три.

— Идет… — ответил Влад, поднимая свой, — раз, два… И выкинул пустую ладонь. «бумага». Марсель показал «ножницы», посмотрел на ладонь и смешно улыбнулся. Хлопнул Влада по плечу:

— Везет, Значит «рыбку» на сепаратор сдаешь ты, а я отдыхаю.

На его тонкой шее ходил вверх вниз маленький острый кадык. А волосы пострижены смешно — одуванчиком. «Малец совсем. И ножницы все время показывает, — лениво думал Влад, — Куда ему с чинушами ругаться — обдерут ведь».

Марсель все улыбался:

— Ладно, я к Дювалье, в «Зеркальную долли». Ты тоже подходи… Там, говорят, новые девочки…

— Солит он их что-ли? — почему-то огрызнулся Влад глядя прямо на улыбающегося напарника, — что ни неделя, то новые и новые…

— Не знаю… а место — класс… — улыбнулся Марсель еще раз и ушел прочь, расчесывая пятерней на ходу смятую шлемом прическу-одуванчик.

Влад пожал плечами, погладил напоследок перчаткой уставшую броню корабля и тоже ушел в сторону мигающей вывески с полинявшим федеральным гербом. Ругаться с чиновниками, ведавшими приемкой и оценкой их золотой рыбки. Бедная «рыбка» в чиновничьих лапах изрядно растеряла золотой блеск, но все равно «на руки» Владу вышло прилично.

Часы на стене показывали половину четвертого. Влад, увидев их, невольно сморгнул — за делами забыл, что уже ночь и лифт к жилым секторам опечатан.

«Эх яблочко, да ночка темная, и куда мне идти? Не упомню я» — устало думал Влад, выходя за пределы ангара. Коридор раздваивался, слева на темной стене мигала неоном «зеркальная долли» — реклама «дома Дювалье». Средней паршивости борделя в рыбацком крыле станции. Там будет Марсель и будет весело. Наверное. Влад тоже там был — пару раз. Сладкое вино, мокрые губы, испуганные глаза, заплеванный пол и прокуренные, липкие стены.

«Данунах» — прошептал под нос Влад и свернул направо. Лампы не горели, правый коридор был темен и пуст, лишь в далеке истошно мигала издыхающая аварийная лампа. Тени клубились в углах. Стукнул по затылку откинутый шлем. Влад подтянул его и пошел, машинально шагая от одного пятна тьмы до другого.

** **.

В гостевых покоях настоящего дома Дювалье — летающего замка, свободно плывущего над легкими облаками планеты «Счастье» — часы тоже показывали половину четвертого. Изящные настенные часы. Или напольные, не понятно — господин Дювалье, развлекаясь, велел сделать их на манер картины Дали — белый циферблат словно тек по стене, сползал на шкаф расплавленным маслом. Забавно и — на непривычный взгляд — дико до дрожи. До боли в глазах. Но время голографические стрелки показывали точно. Эмми, проснувшись среди ночи непонятно с чего, с минуту смотрела на них — бездумно, расслабленно скользя взглядом по извивам авангардной картины. Неярко мерцал ночник. Теплый свет тек, струился, отражаясь на потолке — золотом на завитушках. Эмми откинула простыню — тончайший, белый, безукоризненно выглаженный шелк приятно ластился, шелестел и щекотал кожу. Эмми невольно провела рукой по простыне еще раз, пропустила мягкую ткань между пальцев. Странное ощущение, новое и для трущобной девчонки — необычное. Эмми даже ущипнула себя. Осторожно, за ухо. Жизнь ее настолько изменилась за какой-то день, что она не могла понять до сих пор — не сон ли это.

Тогда, вначале был стук в дверь: два дня назад, в день, когда она первый раз оказалась в этом странном летающем доме. Глухо бухнуло сердце, привычный страх захлестнул глаза. Умом она понимала, что надо отпереть, опыт и инстинкты сулили беду, звали бежать, найти угол и прятаться, пока не поздно. Бежать было некуда — она проверила — и прятаться негде. Углов здесь нет. Эмми велела инстинктам заткнуться и пошла отпирать. Медленно, дрожащие ноги плохо гнулись в коленях. Но за дверью оказалась всего лишь зеркальнолицая служанка в черном. Та чуть поклонилась — вежливо, у Эмми глаза полезли на лоб — и сказала, что господин Дювалье посылает ей легкий завтрак и вещи — привезти себя в порядок. «Своей гостье» — так сказала служанка. Эмми удивилась еще раз, дико, до открытого рта. А потом удивилась еще сильнее, развернув принесенные служанкой пакеты.

Набор был странный, чтобы не сказать больше. Там было платье — открытое, алое, струящееся, мерцающее шелком на сгибах. Она видела такое еще на Земле один раз. По новостям, в разделе «пьяная звезда упала на красной дорожке». В другом пакете была какая-то короткая полупрозрачная хрень, похожая на шлюшью униформу. Еще одно платье — но шерстяное, серое, бесформенное, укутывающее тело с ног до головы. Глаза Эмми разбежались вконец. Недобитая трущобами женщина внутри требовала хватать в руки алую прелесть — поглядеть, померить, ну хоть на минуточку. Паника велела кутаться в серый балахон — от беды. Эмми выдохнула, подумала и решила, что балахон ей здесь не поможет а красивое платье она все равно не умеет носить. Выбрала строгую оливковую рубашку и шорты чуть выше колена — вещи простые, похожие на униформу местных штурмовиков. Удобно и — если повезет — можно попробовать затеряться в толпе. Оглядела себя — зеркало в комнате было и роскошное — гладкое, прозрачное, от пола до потолка — кивнула и оправила рубашку туже вокруг высокой груди. Нож пропал неизвестно куда, а другого оружия у нее все равно не осталось.

(«она не дура», — отметил тогда Дювалье, наблюдавший это все на экране. Улыбнулся и дал команду Абиму на второй заход).

В дверь постучали еще раз. Опять аккуратно, тихо и вежливо. Вошел черный гигант — сразу, не дожидаясь ответа. Глухо звякнула сталь. — Эмми разглядела у гиганта на поясе кривой серповидный клинок и вздрогнула было от ужаса. Убрала руки за спину — быстро, чтобы вошедший не заметил дрожи в пальцах, решила, что зарезать ее и до переодевания могли, и тихо спросила — что господину угодно?

Вошедший кивнул — слегка, сухо, но тоже вежливо и сообщил, что господину Жану-Клоду Дювалье, доктору медицины, угодно позавтракать в ее обществе.

Эмми сморгнула от удивления. И, когда открыла глаза, увидела, что черный гигант исчез, а в комнате нарисовался накрытый стол и два резных стула. Беззвучно, будто сами собой. А потом дверь распахнулась еще раз — уже сразу, без стука. Глухо стукнула трость. И с порога ей кивнул Жан Клод Дювалье, доктор медицины. Кивнул, улыбнулся, уставив на Эмми большие, внимательные глаза. Черные, чуть навыкате, с ослепительно-белыми белками. А взгляд внимателел, остр, как лазерный луч.

Эмми попыталась отвести взгляд. Не смогла. Вздрогнула, забилась, увязла в чужом взгляде как моль в янтаре. Машинально села, когда предложили, взяла вилку следом за ним, поела слегка — тоже машинально, не видя, не чувствуя вкуса. Дювалье что-то говорил, откинувшись в кресле — она не особо понимала — что, отвечала не думая о словах, больше кивая и слушая тембр голоса. Спокойный, ритмичный, немного завораживающий тембр. И не заметила, как ушла дрожь в руках, дыхание немного выровнялось. Сердце успокоилось, забилось в ритм. Паника растаяла, растворилась в мерных звуках чужого голоса. Он был невысок, этот господин Дювалье, но почему-то Эмми смотрела на его снизу вверх. Уже. Естественно как-то получилось. Разговор плыл, слова звенели в воздухе — бессмысленные, мерные, в четкий ритм колыбельной. Потом Дювалье рассказал анекдот. Эмми рассмеялась. И еще раз, грудным, непривычным для себя смехом. Что тут было смешного — она не поняла. Тревожная, глупая мысль билась в мозгу. Где-то сзади, в висках, не касаясь сознания. Какая — Эмми забыла или не хотела сейчас понять. Дювалье улыбался ей в тон. Эмми почему-то обрадовалась, увидев эту улыбку. А потом ритм разговора лопнул, прервавшись коротким вопросом:

— За что сидели, милочка? — коротким и резким, хоть сказано было ровно, с той же улыбкой.

Эмми вздрогнула, будто ее ударили. Вопросом, будто хлыстом — наотмашь, с размаху по голой спине. Трущобная бравада велела огрызнуться коротким: «на работе заснула», здравый смысл советовал разрыдаться и наплести пару грузовых контейнеров лжи про злого судью, судьбу и ошибку в бумагах. В руке Дювалье чуть звякнул столовый нож. Эмми смерила собеседника взглядом, замялась и ответила прямо в эти внимательные глаза:.

Номер дела, статья, срок.

Дювалье улыбнулся опять. Лязгнула вилка в руке. Звук был теперь мягкий — так поет у виска уже пролетевшая мимо пуля. Эмми вдохнула, поняв, что это был правильный ответ. А Дювалье уже встал из-за стола, улыбнувшись ей еще раз — не просто внимательно, уже как то иначе:

— Пятьдесят восемь, через двенадцать, двадцать пять в зубы и десять — по рогам.

Эмми сморгнула. Так на жаргоне звучала ее статья. 58, пункт 12, 25 лет каторги и 10 — поселения. Откуда он знает этот жаргон?

Дювалье будто прочитал ее вопрос по губам. И ответил, мягко, вкрадчивым голосом:

— Не удивляйтесь, дорогая, у нас много общего. Мой дед приехал сюда, на «Счастье», по такой же путевке. Те же двадцать пять в зубы, те же десять по рогам. Умереть богатым это ему не помешало. Отнюдь.

Эмми сморгнула на миг. От удивления. Дювалье будто исчез. Продолжение фразы долетело уже из за спины. Тихий, ласкающий голос:

— Умереть богатым, в своей постели на сто первом году. Счастье может быть счастливой планетой…

Черная ладонь легла на ей плечо. Мягко так. Эмми вздрогнула. Вдруг, вся, всеми нервами тела.

«Что ему надо?» — таки всплыла, пробилась в сознание давняя мысль. Ладонь с плеча скользнула чуть ниже, к ключицам. Лопнула верхняя пуговица, оторвавшись с воротника.

— Еще скажете спасибо федералам за эту поездку.

Вторая пуговица, треснув, оторвалась, повисла на нитке. Черная ладонь скользнула ниже, в ложбинку меж двух белых высоких грудей. Эмми выдохнула. Попыталась расслабиться — честно, предвидя уже неизбежное. Попыталась, но вместо этого невольно напряглась. По старому опыту — ей предстояла весьма неприятная но милосердно-недолгая процедура.

— Э, нет, так не пойдет, — проговорил Дювалье, заметив, как дрожат и белеют ее губы, — вы же не у стоматолога, милочка…

Рука вдруг испарилась, исчезла. Потом — три легких, почти неощутимых тычка — касания. Основание шеи, затылок, плечо. И мышцы расслабились — сразу и все. Эмми растеклась киселем, обмякла. Захотела поднять руку и не смогла. Соскользнула со стула, дрогнула, начала падать. Дювалье не дал, поднял, подхватил на руки… Белыми зубами по черному, близко, прямо в лицо — улыбка:

— Я все-таки доктор медицины.

Шепнул он ей — прямо в лицо. И положил на кровать, мягкую что твоя кукла.

То, что произошло потом — Эмми не могла описать. Раньше у нее такого не было. Раньше она думала, что такого не может быть. Пьяный треп, реклама, разводка для наивных юнцов. Не может быть. Этого всего: прикосновений, настойчивых, нежных и точных, кружащейся головы, пряной неги и кожи, вспыхивающей адским огнем. Крови, зазвеневшей по жилам — бешенным танцем, жгучим, кружащим голову. Дыханья рвущегося стоном из губ — искусанных, ищущих, молящих о поцелуе. Он вдруг замер, склонившись над ней — на миг. И Эмми услышала стон — собственный стон, хриплый, пьяный, звенящий от огня под кожей:

— Не останавливайся.

Дювалье даже замер на миг, сморгнув на мгновение:

— Я даже не начинал.

«А что, может быть лучше?» — ошалело подумала Эмми, позволив перевернуть себя на живот. Первый толчок, первый стон с прокушенных губ. Может, еще как… До сорванного дыхания, крика, звона крови в ушах и вселенной, лопнувшей внутри ее влажным, отчаянным криком…

Эмми выдохнула. Вытянулась, перевернулась обратно, на спину, бездумно смотря в потолок. Замерла, переводя дыхание, еще не уверенная, что это все — было. Сейчас. С ней. Не в кино. Улыбнулась — потолок звенел и качался в глазах, как после доброй бутылки. Дювалье, приподнявшись на локте, внимательно смотрел на нее. Проговорил задумчиво. «Брамимонда» или что — то в этом роде, Слово на туземном языке, странное, непривычное уху. Она открыла было рот — спросить. Что-то бессмысленное, глупое и счастливое одновременно. Но не успела. Не смогла. Дювалье без слов отправил ее в сон — теми же тремя тычками-касаниями.

Когда проснулась — кровать была застелена, вещи — аккуратно сложены и за окном темнела непроглядная южная ночь. Дювалье ушел. И больше не приходил — Эмми не знала, что и думать. Так прошло два дня. Пустых, томительных дня в летающем доме. Он вызывал ее к себе — еще трижды, через секретаря — того самого черного, страшного гиганта с ножом на поясе. Гигант — Черный Гарри, Эмми запомнила имя — был вежлив, кланялся, говорил четко и пугал Эмми до ужаса.

Один раз Дювалье вызвал ее к себе — Эмми обрадовалась было, полетела, не чуя ног под собой, вся пьяная от томных предчувствий. Но Дювалье лишь вежливо поздоровался и попросил взять под контроль федеральную сеть. Эмми открыла было рот — спросить, но Дювалье дал знак и секретарь без слов вывел ее под локоть.

— Боссу вопросов не задают… — шепнул он ей уже позже, в коридоре, — Не принято, если ты не…

Он осекся и замолчал, оглянувшись через плечо. Эмми молча кивнула — понятно, мол. Ругаться с этим гигантом было страшно. Тот дернул лицом и добавил, наклонившись к ее уху:

— И не поворачивайся к портрету спиной.

— К какому портрету? — оторопело спросила Эмми. Она умудрилась не заметить в кабнете ничего, кроме Дювалье.

— На стене, — буркнул гигант и добавил странное слово, — местный дух. Лоа…

Зрачки его больших, навыкате глаз сверкнули — белые, дикие на фоне черной, угольной кожи. Звякнул на поясе нож. Эмми вздрогнула. Подумала над загадками этого места — честно, пару минут. Решила, что спорить и задавать вопросы и впрямь глупо и пошла работать над тем, что ей поручили.

Благо эта работа — как раз по ее уголовной статье и комп ей выдали мощный. Потом было еще два раза — Дювалье просил сопровождать его в обходе летающего дома. Эмми не поняла — зачем, просто шла где предписано, на шаг позади. Шагала, дивясь на диковинные интерьеры, абстрактные картины на стенах, ровные ряды штурмовиков, приветственные крики — в лицо и громкий — до гула — шепот за спинами. Солдаты по углам косились, показывали пальцем — обсуждали ее. Не похабно, нет, с опасливым шепотом. Ей, скорее льстило такое внимание. Один раз Дювалье ее поцеловал. Просто взял за локоть, притянул и поцеловал в губы. На людях, почти перед строем. И отодвинул на место, прежде, чем Эмми распробовала вкус. Зачем — Эмми не поняла. Но шепот за спинами стал куда громче.

Так время и шло, Эмми честно прочесывала сеть, вылавливая все, что казалось важным, смотрела в окно. Дом летел над джунглями, за окном тянулась однообразное зеленое море. Ей уже начало казаться, что все ей приснилось. Или это она сейчас спит? Эмми — сегодняшняя Эмми, та что лежала в кровати, бездумно гладя на ночь, темноту и часы над кроватью — потянулась ущипнуть себя еще раз. Задела грудь, сосок отозвался — тенью, искрой былого огня. Выдохнула. У изголовья пискнул, замигал огнями компьютер. Один раз, другой. Фильтр выловил пару сообщений с пометкой «важное». С орбиты. Прямо с самого корабля. Подпись капитана, гриф, печать. Расшифровка. Капитан ругался, требуя от колониальных властей расчистить пару секторов от каботажного флота. Колониальные отругивались, кто-то истошно блажил на весь эфир, голося что у него фрахт и деньги пропадают. В разговоре выпала фраза «Луна Геллера». Ключевое слово, Дювалье просил держать его на контроле. И еще «два часа». Эмми собралась, встала с кровати. Отправила сообщение — срочно, на адрес самого Дювалье. Половина четвертого на часах. Эмми очень удивилась, увидев в ответ короткое «заходи». «Впрочем, — последнюю мысль она додумала уже на бегу, поспешно застегивая рубашку и шорты, — для владельца плантаций тари ночной сон — всего лишь прихоть».

Дювалье не дергал Эмми по простой и понятной причине — занят был. В одно время сходились решительной точке две операции. Старая, давно просчитанная — против Фиделиты и новая, свалившаяся как снег на голову — Луна Геллера. Тоже просчитанная, подготовленная, на всякий случай, заранее, но — тут флотские могли и успеть. Как там их капитана, ДеЛаСерда? Не по годам умный парень, хоть и не по должности впечатлительный. Его разговор с губернаторшей Дювалье передали сразу, едва ли не раньше, чем сам капитан успел его осознать. Из двух источников разом, Эмма постаралась тогда. И сейчас постаралась тоже — выловила из оговорки в сети дату и время начала флотской операции. Еще два часа подготовки, плюс часы лета до луны — это, конечно, быстро но все равно — про флот и их капитана можно на время забыть. Его собственная операция начнется и закончится куда раньше. На часах — три сорок пять. Дювалье позволил себе улыбнутся — слегка, чувствуя, как отпускает напряжение. Листнул записную книжку на столе. Открылось на странице «Эмма Харт». Почти чистый лист, записей до обидного мало. Первая строчка — два дня назад, собственной рукой:

«…сказать Абиму, пусть найдет ее прежних. Выяснит имена, найдет и отрывет все, что можно. Так испортить годный, в общем-то, материал — суметь надо…». Восклицательный знак. Выговор самому себе — перо пробило бумагу чуть больше чем надо.

Дальше — пометка его же, но уже более спокойным почерком «приоритет — низкий». Вкладной листик почерком Абима — список на полдесятка имен, точнее бандитских кликух с короткими пометками «забит при аресте», «поножовщина», «передоз» и ты ды. Дювалье усмехнулся — слегка, отбросив лист в сторону. Абим — честен, дотошен и исполнителен, но тут он старался зря. Все эти «морды», «хряки» и «кабаны» благополучно окочурилсь и без его помощи.

Еще большой знак «плюс» — успешный перехват капитанского разговора. Пометка — «спросить, как ей это удалось». Дювалье взял ручку, пририсовал еще один — хороший, жирный. Сегодняшний перехват. А пометку обвел — его людям такое раньше не удавалось.

В приемной чуть слышно хлопнула дверь. Дювалье услыхал голос Эммы. Скосил глаза на часы — быстро она.

«Вот так, папа. Такие дела. Моя смерть ко мне по вызову бегает, — подумал он, подняв глаза на портрет на стене, — А вообще, старается девочка, надо поощрить».

Вошла Эмма — с порога кивнула, на миг опустив глаза в пол. Рубашка смята, ворот расстегнут, а дыхание — сбито, от спешки, от быстрого бега. Она подняла глаза, Дювалье поймал ее взгляд и понял — не только от бега.

«Надо поощрить», — подумал он, вставая из-за стола ей навстречу.

На часах — без десяти.

Далеко отсюда, на луне Геллера Марсель как раз входил в «зеркальную долли». Махнул рукой туземцу-охраннику — весело, как старому знакомому и шагнул в дверь, насвистывая под нос веселую песню. Холл — необычно — был темен и пуст. Ковер под ногами — в мягком ворсе тонул звук шагов, тишина, лишь желтый свет неона мерцал, отражаясь от десятка зеркал в коридоре. Никого. Марсель невольно замер, осекся. Сделал шаг. Под ногой влажно, противно хлюпнуло. Плеснуло красным на сапоги. Парень глянул вниз, изумляясь — где все и что здесь пролили…

Подслеповатый электронный экран мигнул на стене, показав время — Без девяти четыре…

— Вызывали, босс? — спросила — почти выдохнула — Эмми, опять сумев посмотреть на Дювалье снизу вверх расширенными, искрящимися надеждой глазами.

— Да, вызывал. Во-первых, сказать спасибо. Ваш перехват мне очень помог. Хорошая работа.

Дювалье оказался рядом — вдруг, Эмми не заметила, как. Просто скользнул, подошел, положил руки на плечи. Поймал взгляд — вмиг затуманившийся, поплывший. Добавил, глядя, как широко распахиваются, расширяются ее глаза, загораясь огнем и надеждой.

— Принести извинения. Я должен был сделать это раньше.

«Это — что?» — подумала Эмми. Потом его руки легли ей на бедра. Легли, огладили. И скользнули выше, на грудь, разом наглядно объяснив — что. Стон рванул вверх с ее губ. Дювалье скосил глаза на часы — без пяти.

«Забавное совпадение…», — мельком подумал он, накрывая ее губы губами.

На подслеповатых электронных часах — без пяти. Марсель уже рухнул на грязный ковер, хрипя и булькая кровью из перерезанного горла. Убийца — тот самый вышибала-туземец нагнулся, вытирая кривой нож о куртку убитого. Мерцали татуировки на плоском лице — по лбу и вискам вспыхивали неоновым мертвым огнем перечеркнутые сверху вниз молнии. Кровь текла и текла на ковер, застывая на волосах мертвого пилота — кудрявых, густых, причесанных шаром, под одуванчик.

Убийца спрятал нож и поспешил к входу, где уже собирала строй его группа — три десятка таких же как он татуированных дикарей. Короткие автоматы, большеглазые газовые маски — люди, но больше уже похожи на богомолов. Старший скосил глаза на часы — без двух минут. Потом выхватил нож, поднял, поймав кривым лезвием алый, неоновый свет. И тридцать глоток заорали, запели в тон — кванто кхорне…

Без двух минут четыре.

— Э, нет, давай сама, — прошептал Эмми на ухо Дювалье. Эмми, пьяной и тающей в его руках от огненной ласки. Чуть отстранился, убрал руки с груди. Та застонала даже — громко, подняв к небу прокушенные губы. Рванула рубашку — истово, треск оглушал, отлетевшая пуговица звякнула, оцарапав Дювалье щеку. Потянулась к нему, обняла — опять, запустив пальцы в курчавые волосы. Ее кожа пахла хлоркой — самую чуть. Запах корабля, боли и эмигрантской палубы. «Выведем, не вопрос», — мельком подумал Дювалье, но, все же, чуть сморщился, отстранился. И скосил глаза. На часах — четыре ноль-ноль. Ровно.

— Брамимонда…моя смерть. Правильное совпадение, — шепнул сам себе Дювалье, толкая Эмми вниз от себя, на стоящую в углу кушетку. Рыжым пламенем по темному шелку разметались короткие, смятые волосы. Рубашка бесстыдно задрана вверх. Хрустнула под пальцами пуговица, шорты слетели прочь. Колени разошлись, открывая для Дювалье сокровенное.

Стрелки плывущих часов на стене дрогнули, показав четыре часа и одну минуту…

Рванул с диким грохотом вышибной заряд, стальная, толстая дверь командного пункта луны Геллера дрогнула в пазах, выгнулась и слетела с петель. Диспетчер вскочил на ноги — и, хрипя, упал затылком на пульт, словив в грудь десять пуль разом. Налетчики хлынули в зал, разошлись веером, стреляя на ходу. Лопнул, взорвался обзорный экран, обдав стены потоками искр. Двое охранников упали смятыми куклами, так и не успев выхватить стволы. Младший диспетчер попытался удрать — пуля догнала, смяв и бросив на пол ничком в двух шагах от аварийного люка. Вскочил на ноги мальчишка-стажер. И тут же упал, с ножом в руках, не дотянув каких-то пары шагов до горла одного из нападавших. Старший в группе налетчиков огляделся, кивнул своим и принялся вводить команды на пульт. Медленно, сверяясь по бумажке с инструкцией.

… Эмми выгнулась в руках Дювалье, закричала — без слов, истово, задрав голову вверх. Выгнулась, стиснула его руками и коленями — сильно, до кровавых полос на спине. Еще и еще. Металась из стороны в сторону голова, стоны рвались с алых губ — рвались, отражались от мерцающего, зеркального потолка возвращаясь обратно хриплой, бессвязной музыкой. Дювалье над нею — сейчас огромный, антрацитово- черный, страшный даже гигант. Казалось — сама южная ночь входит в нее, плавя и высекая бегущие по коже искры…

… Старший из налетчиков закончил стучать по клавиатуре, посмотрел на экран. Сверил с бумажкой два раза и нажал на ввод. Команды пошли по сети. Первая — отключала обзорный радар и все внешнее наблюдение, вторая — блокировала пожарную, ваккумную и газовые защиты разом. А третья переключала воздуховоды станции на аварийный забор воздуха из бака номер 153. Куда еще месяц назад залили тайком старый добрый фосген вместо кислорода.

Луна Геллера умерла. Чуть раньше, чем Эмми, вздрогнув в последний на сегодня раз, расслабилась и обмякла под Дювалье, улыбаясь во тьму пьяной, счастливой улыбкой.