Чернявый Лоренцо, прапорщик веселой компании влюбился. Опять. Это было невыносимо. Маленький итальянец орал серенады кошачьим голосом, что-то кому-то говорил, слишком много и слишком громко для измученных ушей капитана Якова Лесли. Его компания вместе с изрядной частью имперской армии стояла лагерем у стен небольшого городка на берегу Дуная. Шло лето тысяча шестьсот… капитан напрочь забыл какого года. Лили слишком холодные для лета дожди, перемежаемые лучами неяркого солнца. Французы наступали — принц Конде уничтожил непобедимых испанцев в битве у Рокруа, Маршал Тюренн теснил баварцев фон Мерса на Рейне. Имперский главнокомандующий генерал Галас, которого придворные считали военным гением, а солдаты своим несчастьем, пил в штабной палатке горькую, материл офицеров и орал на собраниях как он всех разобьет. Когда-нибудь. Как только рак на горе свистнет. Начальник кавалерии генерал фон Верт, которого главнокомандующий в открытую называл хамом и деревенщиной, а солдаты считали умницей и своей надеждой, глядя на этот бардак, внаглую перестал понимать немецкий, хоть и был чистой воды баварец. Роту Лесли от большого ума влили в смешанный англо-шотландско-ирландский полк, который собрали из островных наемников. Офицеры полка через слово сворачивали на малопонятные заморские дела, подробностей которых капитан, покинувший Шотландию еще ребенком, не знал, и которые ему были глубоко неинтересны. В ирландских ротах склепали самогонный аппарат из ружейных стволов и пытались сделать виски. Пока получалась исключительно бормотуха, но полковник О'Рейли упорно не терял надежды. Трезвым его капитан еще не видел.

Какие-то молодые идиоты пытались приставать к одной из солдатских жен — беловолосой Магде. В итоге, её муж, угрюмый мушкетер роты Лесли, получил пару зарубок на прикладе, а идиотов по-быстрому зарыли у ограды кладбища, в загоне для самоубийц. По лагерю заметались подозрительно-штатского вида люди, спрашивая, не знает ли кто, куда делся молодой подающий надежды юноша… А дальше фамилия, которая наводила ужас даже на императора. Фамилия тещи князя главнокомандующего, которая пропавшему юноше доводилась дальней родственницей. Капитан пытался спрятаться от всеобщего бардака в роте, а тут Лоренцо. Вот прямо у стен капитанской палатки громко и многословно плачется Магде на жестокосердие своей избранницы. Очередной. Магда добрая, она выслушает. Хоть бы скорее взорвал что-нибудь по своей привычке, чтобы можно было с чистой совестью запрятать горе-любовника на гауптвахту. Он бы давно взорвал, да пороха в лагере почти не было.

Французы перешли Рейн. Фрейбург еще держался. Война праздновала свою двадцать шестую годовщину. На мирной конференции, торжественно открытой в Мюнстере, дипломаты уже выяснили, кто где должен сидеть, и в каком порядке входят послы в залу заседаний, и перешли к следующему очень важному вопросу — что на германской конференции делает посол Португалии, и почему их двое.

Капитан с грустью подумал, что жалование выплачено, пусть и не все, и законного повода сбежать от этого бардака куда-нибудь подальше у него нет. В сердцах плюнул, надвинул на глаза изрядно рваную шляпу и попытался заснуть. Не вышло. Вначале в палатке послышался нарастающий шум, сквозь который пробились слова.

— Капитана Лесли вызывают к генералу… — чей то незнакомый, очень громкий и неприятно-уверенный голос.

Ладно, к генералу так к генералу — Лесли встал, отряхнул мундир, прихватил одной рукой шпагу, другой — видавшую виды шляпу и вышел из палатки.

На лагерной улице капитану встретилось нечто. Первыми в глаза бросились шаровары ярко-алого сукна, такие широкие, что капитан поначалу принял их за юбку и уже хотел сказать что-то веселое но потом поднял глаза повыше и желание шутить пропало сразу. Морда у генеральского порученца была усатая, бритая наголо, вся в шрамах и выглядела свирепо.

— Не думал, что генералу я известен.

— Не знаю. Но генерал Верт хочет вас видеть… — немецкий порученца был ужасен.

«Генерал фон Верт командует кавалерией. Какое ему дело до заштатной пехотной роты?» — думал Лесли, неспешно шагая за усатым порученцем. Тот пытался торопить, но Яков шагал нарочито неспешно. Лесли не бегают. Тем более к генералам. Хотя однажды ему пришлось побегать от генерала — когда капитан еще был лейтенантом и служил шведскому королю. Потом побегал за генералом — уже на имперской службе. Впрочем, это было давно. Мелкий дождь то припускал, то прекращался. Опять подкрался не хуже кроата, бросил капли воды в лицо, пробарабанил по скатам палаток.

Вот и стоянка кавалерии. Вначале в нос ударил запах — капитан поморщился, потом в глазах зарябило от пестроты мундиров и палаток — десять тысяч венгров, хорватов, сербов, польских гусар с лихо закрученными усами в блестящих доспехах, чубатых наемников из далеких стран на восток от Польши… Вся эта масса звенела шпорами, рябила в глазах многоцветьем чудных плащей и накидок, галдела и поминутно задирала друг друга. Капитан воевал и против них, и вместе с ними — и то, и другое было очень небольшим удовольствием. Вот наконец и штабная палатка. Вот и генерал — невысокий, широкоплечий, бородка клином, волосы торчат в разные стороны. Лицо уже начало расплываться, но сердитые умные глаза смотрели ясно. Лет много назад он едва не взял Париж, а его орлы клялись поймать Ришелье арканом. Его именем французы пугали детей, и некий сказочник уже сочинил сказку про трех французских поросят с фон Вертом в роли волка.

— Капитан Лесли, — и голос у генерала был грубый, хриплый.

— Да.

— Вам знакомо место под названием «парадиз»?

«Шутить изволите», — подумал капитан.

— Слышал. В воскресной школе…

— Надеетесь попасть? Зря, не по нашей, капитан, работе. Впрочем, я не про тот, что на небе, я про тот что на речке, — дальше непроизносимое название. Посреди Шварцвальда, три дня пути отсюда. Доводилось бывать?

За эту войну капитан исходил империю вдоль и поперек, но все названия давно безнадежно перепутались в его памяти. Так что, может, бывал, может и нет. Страна делилась для него на: «разграбили когда-то» и «разграбили до нас».

— Может быть. — ответил он просто.

— Вы назначены туда гарнизоном.

«Вот это новости, — подумал капитан, — какого дьявола этот командует не своей частью через голову непосредственного начальства?»

— Я не получал приказов. — сказал Лесли твердо.

— Я даю.

— От своего полковника.

— Не упирайтесь, Лесли. Эта, — а дальше генерал высказался по адресу доставшей всех генеральской тещи, — добралась до главнокомандующего. Бедолага аж протрезвел с перепугу. Так что пропавшего, — Фон Верт был действительно хамом и выражался по адресу пропавшего юноши соответственно, — теперь будут искать всерьез. Берите… роту под мышку и сидите в этом парадизе тихо, пока все не уляжется. С вашим ирландцем я договорюсь. Тут капитан понял. Лет десять назад Магда, солдатская жена подобрала еще-не-генерала, валяющегося раненным на поле. И заштопала, хоть все думали, что не жилец. Магда штопала всю эту армию. И добрую половину шведской. И изрядную часть французской. Добрая она, на свой, своеобразный манер. Генерал добро помнил. А вот главнокомандующий, похоже, нет. Тут ввалился очередной порученец. Судя по гладкой роже, французской изящной прическе и чистому мундиру — из совсем высоких штабов. Что-то начал говорить по латыни, протянул какую то бумагу. Генерал ответил на венгерско-хорватско-польско-сербском смешанном, добавив в конце «a na latinskoy move ne rasmovlayu». Под его командованием ходили тысячи людей доброго десятка языков. На каждом из них фон Верт мог говорить на необходимом для генерала уровне — то есть «Вперед», «пошел», остальные — матерные. Капитан пришел на помощь бедолаге-порученцу. Он уехал на эту войну с московской службы и последнюю фразу генерала понял, да перевел как мог.

— Уставным языком в армии является немецкий, корнет.

Порученца как ветром сдуло.

— Быстро схватываешь, капитан. Будь ты конный, взял бы тебя к себе. Если в парадизе будут упираться, передай им от меня привет и скажи что в следующий раз на постой к ним приедет хорунжий Ржевский.

— Не слышал о таком.

— Зато они слышали. Свободен.

«Ну, во всяком случае, мы уходим отсюда, — подумал капитан Лесли, выходя из палатки. — Может быть, в этом парадизе Лоренцо заткнется. В конце концов, он в лесу — речка, лес вокруг на три дня, найти достойную Лоренцо будет сложновато. И генерал прав, надо уходить отсюда пока не поздно». Внезапно тучи сдуло, ярко-красное закатное солнце озарило небо. Где-то над Дунаем раскинулась семицветьем радуга. Капитан скинул шляпу, огладил рукой бритый, вразрез с модами и уставом подбородок и подумал, что жизнь не так уж и плоха, как казалось ранее. Во всяком случае, теперь можно уйти отсюда. Что рота и сделала уже этой ночью. почти вся, за исключением итальянского прапорщика. Лоренцо продолжал правильную осаду своей пассии и отвлекаться не хотел, сказав, что потом догонит. Ротная колонна шла маршем по лесной дороге, за их спиной взлетали в небо огни ракет, слышался ропот и матюги, местами переходящие в панику.

— Достал-таки порох, скотина, — хмыкнул ротный мастер-сержант. Любовь итальянца к всяческим взрывам была известна всей армии. Вот и сейчас он с успехом совмещал две своих привычки, крася для своей пассии ночное небо в ярко-огненный цвет и доводя верховное командование до нервного припадка.

— Вот тебе и ушли по-тихому… Будем надеяться, что его не поймают, — ответил капитан.

Правившая обозной телегой Магда обернулась, посмотрела на взлетающие в небо огни и слегка вздохнула. Очередная вспышка выхватила из тьмы ее распущенные по плечам длинные светлые волосы.

— Ускорить шаг. — хрипло прозвучала команда.

А итальянец догнал их днем, довольный и на чужой лошади. Вихрем пролетел вдоль строя, показал всем два пальца в виде латинской буквы V — Лесли подумал, что этот жест может значить, но ничего приличного не придумал — и под всеобщий смех занял свое место у знамени. Капитан пообещал сгноить его на гауптвахте.

— Слушаюсь, — ответил тот с улыбкой да ушей.

Три дня марша. рота все глубже забиралась в густые леса, дорога становилась все уже — все больше мрачнел мастер-сержант, все больше торопил роту капитан. Шли колонной — мушкетеры в широких шляпах с ружьями и сошками на плечах впереди и позади, полсотни пикинеров в начищенных шлемах в середине. Хмурый Ганс сказал зажигать фитили — дымки заклубились над головами. Шли быстро, ротные запевалы тянули охрипшими голосами печальные песни. Наконец за очередным поворотом в ярком свете закатного солнца люди увидели чернеющие башни, крутые скаты крыш — острый, пронзающий небо шпиль колокольни. Песня осеклась, люди встали.

— Тот самый парадиз похоже. — сказал мастер-сержант капитану.

Рота вышла на открытое место перед изрядно обветшавшими стенами, и капитан заметил огромный крест на колокольне и россыпь крестов и статуй поменьше на стенах.

— Да это монастырь, — прапорщик Лоренцо откровенно пригорюнился. Лесли злорадно хмыкнул, подумав, что пара месяцев без приключений итальянцу будет на пользу.

Их заметили, где-то ударил колокол. Капитан разглядел шевеление на стенах, велел Лоренцо поднять ротное знамя с имперским черным орлом повыше. Рота приближалась, закатное солнце било в глаза, в его свете древние стены казались совсем черными. Ворота остались закрытыми, но калитка распахнулась, и навстречу роте кто-то вышел — капитан присмотрелся, но вначале разглядел только сутаны, капюшоны на головах. Фигура поменьше держала четки, у более высокой — солнце по прежнему било в глаза, капитану были видны только силуэты — на плече лежал устрашающего вида карабин.

— А монастырь то женский, — Магда сидела сверху, на козлах повозки, ей было видней.

— Ола-ла, — Чертов Лоренцо присвистнул, как бы распеваясь.

Капитан понял, что опять попал… И впрямь женский.

Солнце зашло за шпиль, стали видны подробности — низенькая с четками, с неприятно-высокомерным лицом — видимо, аббатиса, ее спутница была бы миловидной, если бы не сутана и не устрашающего вида ствол в руках.

«Странное сочетание», — успел подумать капитан, но его прервали.

— Кто такие, и зачем?

— Капитан Лесли, По приказу генерала фон Верта назначены к вам на постой.

— Почему я должна пускать вашу ораву? — голос у наставницы был тоже неприятный. — Да еще по приказу этого богохульника.

— Потому что… — договорить было решительно невозможно.

— У нас тут обитель божья, а не проходной двор… — абатиссу понесло, она все говорила и говорила, ее голос все повышался, она уже почти кричала, упрекая солдат во всех смертных грехах, — большая часть ее упреков были чистой правдой, так что люди Лесли начали откровенно злиться. А тут еще и Магда, как всегда вылезла вперед, посмотреть что там — и некстати попалась на глаза.

— Это что еще с вами? — перст указующий ткнул в ее сторону. Лесли вдруг заметил, что хмурый Ганс скинул с плеча мушкет.

— Еще и девку привели… — кричала аббатиса.

Ганс взвел курок, открыл полку.

— Грехи ваши… — и тут аббатиса осеклась, трудно не осечься, когда ствол мушкета внезапно упирается в нос.

— О своих подумай, — голос Ганса прозвучал очень глухо.

На мгновенье наступила тишина. Тут Лесли рявкнул на всех, приказал Гансу убрать ствол, а абатиссе — закрыть наконец рот и открыть имперской армии ворота, а то…

— А то следующим на постой приедет хорунжий Ржевский.

Аббатиса прошептала что то про себя и махнула рукой. Открывайте ворота, мол. Солдаты, глухо ворча, двинулись внутрь.

— Да это какая то тюрьма, — пробурчал ротный мастер-сержант оглядываясь. Монастырь был перестроен из древнего замка — старые, потрескавшиеся, поросшие мхом и плесенью стены стискивали внутренний двор — один из дворов, похоже, хозяйственный. Ров и стена отгораживали его от другого, внутреннего двора, с церковью, высокой колокольней со шпилем и оставшейся от совсем старых времен древней башней донжона. Солдаты сунулись было туда, но все калитки были заперты. Наверху что-то дымилось — судя по запаху фитили. Немногие насельницы, видимые на стенах со двора, были неплохо вооружены и настроены решительно.

— Здесь, нам явно не рады… — ответил капитан, задумчиво разглядывая стены и башню донжона… — Впрочем, неудивительно. Нам, сержант нигде не рады. Только на поле боя.

— Не то слово, надеюсь, кормить будут. А то наши орлы тут все разнесут.

— Суровые дамы, — Лоренцо подошел, как всегда, неслышно. Он уже попытался построить кому то глазки, чуть не получил стволом в лоб и теперь ходил, пригорюнившись. Все трое молча смотрели на башню донжона. Вдруг Лесли увидел под самой крышей какое-то движение. Что то наверху с чуть слышным треском сломалось, хлопнула ставня, в закатном солнце сверкнули осколки стекла, — капитан машинально зажмурился.

— Смотрите, там кто-то есть… — прошептал Лоренцо чуть слышно, — Клянусь, я видел белые волосы… Клянусь, там держат кого-то. Женщина, клянусь Богом.

— Я тоже видел. — услышал Лесли голос Ганса из-за спины.

— И, похоже, не из местных, — пробурчал мастер-сержант, — а то с чего бы ей стекло разбивать?

Капитан с тоской подумал, что попал. Конечно чернявый итальянец мог и ошибиться — женщины ему мерещились в любом окне. Но вечно хмурый Ганс, лучший стрелок роты — он никогда не говорил зря и его глаза никогда не обманывали. Тут была какая-то загадка. а загадка как правило обозначала неприятности. И, вдобавок, кормежку вынесли такую, что Лесли и мастер-сержант начали считать дни до солдатского бунта. Солнце, перекрасив напоследок крыши в темно-багровый, закатилось. Капралы, матерясь, разгоняли солдат по дворовым постройкам. Капитан подумал, ничего лучше, чем «поживем — увидим», не придумал и пошел спать сам.

Казалось, этой войне было мало Германии. Шведский король не поделил с датским проливы зунда, и его армия из голодной Померании хлынула на Ютландию, даром что единоверную, и опустошила ее. Датчане отступали, уповая на бога, свой флот и имперскую помощь. Строгий приказ сорвал генерала Галласа и его армию с места и погнал на север — спасать датчан, даром, что они еретики. Молодой, но жадный до славы шведский генерал Врангель пытался прорваться к Праге, был отбит, но не терял надежды. Мирная конференция в тот день не состоялась — у входа в зал послы Франции и Испании заспорили о том, кто должен войти в залу первым. Это был очень важный вопрос, затрагивавший честь и достоинство обоих государей и обсуждался он долго, с привлечением давних прецендентов, ссылок на трактаты и латинских цитат, пока внезапно хлынувший дождь с градом не разогнал дипломатов по домам.

А днем капитана обрадовали фразой: «Госпожа настоятельница приглашает господ офицеров роты на обед».

Вот офицеров в роте не водилось. У Якова родственников не было, мастер-сержанту помощники не требовались, так что лейтенантом, писарем, профосом и каптенармусом числилось Хохкройтендорфское (см. пр. рассказ) пугало. Пугало честно исполняло многочисленные обязанности, а жалование его капитан с сержантом делили пополам. Один раз по пьяному делу даже написали на него представление к награде. Впрочем, бумага, как водится, затерялась где-то. Чернявый Лоренцо числился в роте прапорщиком, иногда работал за писаря, когда его удавалось поймать. Лейтенантом иногда работал Ганс, заменяя недостаток происхождения крестьянской сметкой и тяжелыми кулаками. Обязанности каптенармуса, то есть кладовщика Магда крепко держала в своих ручках, которые романтичный итальянец называл белоснежными, а мастер-сержант загребущими.

Пришлось радовать хорошей новостью Лоренцо. Тот убежал наводить глянец на шляпу и сапоги с улыбкой козла, которому выписали постоянный пропуск в аптекарский огород. Капитан Лесли вздохнул, побрился, умылся, посмотрел на свое отражение В тазе с водой отразились серые глаза, скуластое, расчерченное морщинами до срока лицо, бритый, вразрез с модой, подбородок. Капитан глянул еще раз и остался недоволен увиденным. Пошел накручивать роту, чтобы безобразий без него не устраивали: если что сам поучаствует. Когда солнце зацепилось за крест на колокольне, провожатая зашла за ними. Лесли показал напоследок мастер-сержанту кулак, кликнул прифрантившегося Лоренцо, и они пошли вслед за хмурой провожатой — в калитку, темными переходами, через двор, в темный куб парадной залы. Глухо стукнула дверь. Капитан вошел, снимая шляпу — дневной свет пробивался сквозь стрельчатые резрые окна в длинную узкую залу, куда их привели, играл на старинных витражах, на бокалах темного стекла, стоявших на широком, массивном — пуля не пробьет — столе резного дерева. Капитан по обычаю поклонился, Лоренцо сказал что-то многословно-приветственное.

— Добрый день господа, — а говорила не аббатиса. Та стояла у деревянного резного кресла во главе стола, руки сложены на груди. А вот сидела в кресле дама. Высокая, худая. Очень пожилая, блеск брильянтов уже не прятал морщины. Именно дама — тысяча лет благородных предков читались на лице явственно.

— Добрый день госпожа… — тут Лесли замялся на секунду.

— Их светлость, графиня Амалия фон…,-поспешила представить хозяйку стола аббатиса. И потом назвала фамилию, от которой все приходили в ужас. Госпожа теща князя командующего. Ее сам император боится. — Приехала в наш монастырь на богомолье.

Капитан прикинул про себя примерный маршрут отхода до шведских позиций, — слава Богу, недалеко, напомнил себе, что и сам потомок королей, и как мог четко представился.

— Капитан Лесли, мушкетерская рота на службе императора. И мой прапорщик Лоренцо.

— А что с вашим лейтенантом?

— Бедолага, к сожалению, заболел… — капитан замялся, думая, чем может заболеть огородное пугало. — И его пришлось оставить в Хохкройтендорфе, на зимних квартирах.

— Жаль… — глаза графини живо напомнили Лесли зрачки дул испанских мушкетов под Нордлингеном. — Присаживайтесь, господа.

Никто не заставил себя просить дважды.

Аббатиса прочитала молитву. Все перекрестились.

— У вас имя есть, капитан Лесли?

— Яков. Яков Лесли.

— Александр Лесли, генерал шведской армии, вам не родственник?

— Половина Шотландии — Лесли. Другая половина — Гордоны. Говорят, еще есть Кемпбеллы, но я их пока не встречал, — о делах своей горной родины капитан имел весьма смутное представление. — И все друг другу родственники. Чтобы устроить всех, Александр Лесли должен быть как минимум генералиссимусом.

— Вы католик?

— Лютеранин, — аббатиса припечатала Лесли тяжелым взглядом, но смолчала.

— Почему же вы служите императору римскому? — графиня спрашивала, как допрос вела.

— Император платит, — Лесли чувствовал глухое раздражение. Приглашали, в конце концов, на обед, а не на допрос.

— А как же вера?

— У шведов сейчас католиков не меньше, чем лютеран. У императора на службе сейчас лютеран не меньше, чем католиков… — раздражение прорвалось короткой четкой речью. — Я пять лет на этой войне и никак не могу понять, чем мои действия здесь помогли одной вере или повредили другой.

— Хорошо… — голос графини был обманчиво-мягок. — Гляжу, обед принесли таки. Служки принесли и расставили тарелки — пахло вкусно. Капитан заглянул в свою и, про себя, выругался — его людей кормили гораздо хуже. Вопрос, почему местным нужно кормить ввалившуюся без приглашения роту, ему в голову не пришла. Капитан уже пять лет на этой войне — привык.

— А вы, прапорщик, — Лоренцо поднял голову, сверкнул черными глазами, — что привело Вас на имперскую службу?

— О-ла-ла, это очень интересная история, — Яков Лесли пытался пнуть прапорщика под столом, но тщетно. За столом были еще несколько послушниц, миловидных достаточно, чтобы на прапорщика низошло вдохновение, — я был студентом в славном, богатом и прославленном городе Павии, постигал науки, наслаждался всеми благами жизни, которые молодость дает, а пустой карман отнимает, и никак не помышлял о бранных подвигах, когда в городе случилась история, сколь забавная для слушателей, столь и печальная для тех кто в ней участвовал.

Капитан, слышавший эту историю много раз, постарался наесться, пока не выгнали. История была очень интересная и поучительная, но — для окопов в самый раз, а для монастыря не годиться. Лоренцо меж тем, заметив огонек интереса в газах слушательниц, заливался как соловей, не видящий за пеньем кошку.

— Однажды в наш славный город приехал некий человек, по виду почтенный мастер, по сути чистый мошенник и прохиндей. Открыл лавку и начал предлагать доверчивым простакам некое устройство, которое, как он обещал, гарантирует верность жен и крепость уз супружества, как будто для сохранения этих уз требуется что-то кроме любви и доверия. Устройство это, больше пригодное для тюремной камеры, чем для супружеской спальни представляло собой…

— Оно, случайно, не в виде пояса было? — перебила его графиня.

— Да, массивный железный пояс с…

— Мы в курсе о чем речь, так что без подробностей. — Итальянец намек понял.

— Можете себе представить ужас всех благородных дам славного города Павии и негодование молодых кавалеров… Аббатиса хмыкнула, капитан попытался пнуть Лоренцо еще раз с тем же успехом.

…когда об устройстве разлилась молва, и на него нашлись первые покупатели — а негодяй не брезговал распространением самых печальных слухов о дамах города для продажи своего товара. Тогда несколько молодых кавалеров из университета, движимых исключительно человеколюбием и состраданием… — аббатиса все больше мрачнела, графиня улыбалась, Лоренцо заливался соловьем, — собрались ночью и выступили на защиту прекрасных дам, дав негодяю отличную взбучку. Свой подвиг… — ночной налет тридцати на одного капитан подвигом не считал, но графиня, похоже, придерживалась другого мнения, одарив итальянца очередной благосклонной улыбкой, — они совершили, так тщательно переломав ему и кости, и мастерскую, что негодяй в тот же день убрался из города.

Тут Лоренцо прервал свой монолог глотком вина.

— Достойное дело, — сказала графиня, — И что же дальше? Негодяй подал на вас в суд?

— Нет, он в тот же день убрался из города. Пытался обосноваться в Милане, но там все были в курсе его проделок, и молодые кавалеры Милана встретили его уже в воротах. Пришлось ему перебраться в Неаполь, забросить свое устройство и заняться астрологией. В суд подали покупатели устройства: вместо того, чтобы защитить их семейную жизнь, оно наградило их шикарными развесистыми рогами.

— И поделом, — вставила графиня, — им следовало бы подать в суд на собственную глупость.

— К сожалению, глупость привлечь к суду нельзя, — Лоренцо то ли устал, то ли сообразил, где находится, так что последнюю часть своего рассказа выдал в приглаженном виде, — так что обвинили меня. Клянусь, сеньоры, совершенно напрасно и бездоказательно!

Окопная версия концовки о напрасности обвинения не говорила ничего, зато содержала как кучу технических подробностей о тонкостях работы отмычкой и напильником, так и всякой романтики, местами переходящей в голую физиологию — о порядке оплаты слесарных услуг.

— Но я решил не ждать решения суда, благо мимо города проходили полки нашего славного императора, схватил пику и последовал по стопам моего великого земляка, маршала Пикколомини на поле брани. Попал как раз под Нордлинген.

— Ну что же, прапорщик, — графиня еще раз улыбнулась, — вы совершили благое дело.

Аббатиса, судя по лицу, была явно другого мнения.

— Благое, — повторила графиня еще раз, специально для нее, — жаль только, что вы проучили мошенника слишком поздно. Описания устройства добрались до Голландии, теперь их газетчики пишут, будто бы у нас тут они повсеместно.

— А вы, капитан, — переход темы застал капитана врасплох, — вы же начинали свою военную карьеру на шведской службе?

— Да, — переходы с одной стороны на другую в то время были делом обычным.

— И что же заставило вас уйти?

А вот на этот вопрос капитан Яков Лесли очень не хотел отвечать. Очень не хотел, но надо сказать что-то — уж очень нехорошая тишина повисла.

— Вопросы чести… — выговорил он наконец.

— Дуэль? — голос графини звучал для Лесли глухо…

— Да, — ответил он. Почти правду — тогда его враг успел обернуться и выхватить шпагу… Почти — в тот хмурый день в забытой богом деревне в Померании молодой еще лейтенант Лесли просто всадил пулю в лоб своему бывшему полковнику.

— Из-за женщины?

— Да, — опять почти правда.

— Красивой?..

А вот на этот вопрос Яков Лесли ответить не мог. Тогда, под серым Померанским небом он вмешался слишком поздно, чтобы узнать. Господин полковник успел превратить свою жертву в кровавое месиво.

— Ну, если наш капитан ввязался в дуэль, — итальянец влез непрошеным, но очень кстати, — то клянусь, эта женщина была явно красивей Венеры.

«Ну, спасибо, выручил» — подумал капитан про себя. Остаток обеда прошел в молчании.

— Ну что же, господа офицеры, вам пора в роту, — сказала графиня под конец, — благодарю вас, прапорщик, за интересную историю. А вам, капитан, — ее глаза опасно сузились, — напоминаю: Император платит.

«Чаще не платит», — подумал про себя капитан, молча поклонился и ушел.

Уже в коридоре он поймал обрывок разговора, — суровая монахиня, видимо, старшая в местной охране, инструктировала подчиненных:

— Усильте посты по всей стене. Говорят, шведский полковник Мероде со своим летучим отрядом рыщет где-то неподалеку.

«Не может он нигде рыскать, — подумал капитан, — я попал ему с трех шагов в лоб. Может, родственник? Говорят, этих Мероде во Фландрии не меньше, чем Лесли в Шотландии.»

Полковник Мероде остался лежать там же, где и вера, и амбиции, и юношеские мечты капитана — в сожженной деревне под серым померанским небом.

Яков Лесли пробормотал что-то про себя и пошел домой — в роту.

Мушкетерскую жену Магду никто никуда не приглашал, но это ее никогда не останавливало. Изобразила из какой-то тряпки накидку, потрепалась о чем-то женском с охранницами внутренних ворот, сделала жалобное лицо и таки проскользнула внутрь. Интерестно ей видите-ли было, что это за хорунжий Ржевский такой.

В результате, она и её муж, мушкетер Ганс, умяли на обед котелок чего-то вкусного. Остальная рота молча завидовала им и громко возмущалась монашками.

— Еще неделя на такой кормежке, — сказал Мастер-сержант печально, — и будет бунт. Да не такой, как мы устроили в Хохкройтендорфе, а обычный солдатский бунт — бессмысленный и беспощадный. Со стрельбой, поджогом всего, что горит, и конфискацией чести у всего, что движется.

— Устроим такое на глазах у графини — у шведов не укроемся. В Швеции у нее родственников не меньше, чем в империи. Впрочем… — тут капитан крепко подумал. — У нас сине-желтая тряпка найдется?

— Капитан, ты того… не горячись… — тут сержант обеспокоился не на шутку… — Мы все-таки не совсем уроды, чтобы сторону посреди лета менять. Тем более, шведы сейчас вообще не платят…

— Да ты не понял. Помнишь, нам рады только на поле боя?

— Ну… да.

— Зови сюда Лоренцо. Есть план.

* * *

А утром монастырь проснулся от грохота — грохота пушек. На опушке реяло сине-желтое знамя, где-то бил барабан, пороховой дым подкатывался к стенам. Лесли, сержант и вся рота собрались во дворе, смотрели, как монашки суетливо бегают. Капитан присел на какую-то тумбу, смотрел молча, слушал, как нарастала стрельба — ровные залпы от леса, беспорядочные хлопки со стен. Солдаты, смотря на метания на стенах, скалили зубы, шутили похабно. Периодически, то тут, то там сквозь смех слышались матюги и испуганные оправдания — Мастер-Сержант ходил по двору, разъясняя своим орлам вопросы дисциплины. Наконец калитка внутреннего двора распахнулась и оттуда кто-то выбежал. Быстро выбежал — капитан заметил сбитую набок косынку, руки придерживавшие полы сутаны — к ним под солдатский хохот бежала сама аббатиса…

— Почему, — бегать та явно не умела. Дыхание у нее восстановилось с трудом, — почему ваши люди стоят?

— А что они должны делать, госпожа? — осведомился Лесли, как мог вежливо, — сейчас день и лежать им вроде не положено.

— Но нас атакуют.

— Ну, нас, — капитан подчеркнул это слово, — пока никто не атакует. А монастырю, как Вы нам дали понять наша помощь не требуется.

Солдаты как бы случайно уронили котел — тот, гремя медью по камням, подкатился прямо к ногам просительницы. Та, впрочем, быстро собралась, оправила свое одеяние и приняла прежний высокомерный вид.

— Ваш долг — защищать нас, раз уж вас сюда прислали…

— Тогда пустите нас на стены — я не могу защищать вас отсюда.

— Да. Пустить козла в огород. Выходите в поле и прогоните шведа.

— И потом Вы меня похороните за кладбищем, с самоубийцами. Впрочем, хоронить нас будет некому — шведам будет некогда, а Вас…

Аббатиса намек поняла и помрачнела. Грохот за стенами нарастал.

— Мадам. Мои люди достаточно дисциплинированы. Если их хорошо кормить — проблем не будет…

— Знаем мы вашу дисциплину… но выбора у нас, похоже, нет.

Капитан махнул рукой — выдвигаемся, мол. Солдаты, подгоняемые капралами, весело скалясь потянулись на стены — Ганс с парой десятков человек на одну сторону от ворот, Сержант на другую. Лесли неторопливо — широкая пехотная шпага на боку, рука в потертой перчатке на эфесе — прошел через двор к надвратной башне, огляделся. Ветер пополам с гарью трепал полы короткого синего плаща, играл с пером на шляпе. За его спиной в небо над башней взвился ротный флаг с имперским орлом. Люди на стенах дали три четких залпа. Стрельба снизу начала затихать — за дымом и гарью было мало что видно, но нападавшие явно откатывались. Их провожали веселыми криками.

— Всего три залпа — и враг разбит, — внезапно услышал он скрипучий голос. Ровный, с легким намеком на ехидство. Госпожа графиня — вышла посмотреть. И сумела застать Якова врасплох.

— Не разбит… здесь опасно, Ваша светлость….

— Не опаснее чем при дворе, — ответила она, не поймешь, шутит или серьезно, — шведских молодчиков я явно не заинтересую.

— Не пройдут. Мы позаботимся. Но сюда может залететь шальная пуля…

— Не думаю — опять по тону не понятно, серьезно она или издевается — не очень в этом разбираюсь, но, по-моему, они отступают.

— Похоже, что да… - ответил капитан ибо надо было что-то сказать.

— Кстати, Капитан а где ваш прапорщик? Что-то я его не вижу…

— Как только началась стрельба, я отправил его в разведку.

— Милый мальчик, надеюсь, с ним ничего не случится, — сказала она напоследок, все таким же непонятным тоном, только в глазах мелькали искорки смеха. Теперь Лесли понял, почему ее все боялись…

— И не сердитесь на нашу аббатису, — добавила она вдруг, — у нее почти все здесь — беженки… наслушалась…

Яков хорошо понимал, каких рассказов наслушалась аббатиса. Рассказов о том, что Магда именует мелочами жизни, а голландские газеты — ужасами войны. Теперь ее людям придется ходить по собственному дому мелкими группами по десять человек с оружием.

Стрельба меж тем затихла, по стенам пронеслась команда отбой. Ближе к вечеру, весело уминая принесенный монашками обед — не сравнить с той ерундой что давали накануне — Лесли весело сказал сержанту.

— Вот видишь, иногда нам рады.

— Это точно, — ответил тот, облизывая ложку.

От приглашения к настоятельнице он в этот день уклонился, решив что чем меньше будет говорить с графиней тем лучше. Вместо этого обошел монастырь, прошел по старинным стенам, полюбовался, как его орлы перебираются из дырявых сараев хозяйственного двора в добротные пристройки внутреннего, зашел в церковь. Пара свечей тщетно пыталась разогнать мрак по углам, луна играла на старинных витражах — какой-то всадник, занесенный меч сверкнул в неверном свете, голова дракона отливала багровым — остальное терялось во тьме. Лесли поежился, пробормотал молитву, хоть и был лютеранин. Потом переговорил с местными — среди загнанных в монастырь войной и поневоле взявших оружие насельниц оказались на люди на редкость толковые. Заглянул в подвалы, подсчитал количество пахнувших вином бочек, ужаснулся, велел подвалы запереть, пока его орлы не унюхали, а ключ выбросить. Сунулся было в донжон, но туда не пустили — охрана графини, суровые швейцарские ребята, вооружены до зубов, из человеческих слов знают, похоже, только «не велено».

Совсем ночью прокрался Лоренцо, весь черный от сажи и лесной глины, с улыбкой до ушей. Рассказал как дела, трижды помянув всуе мадонну, посмеялся, потребовал еще пороха. На оружейную монастыря мастер-сержант успел наложить руку, так что прапорщик ушел довольный.

— Эй, — окликнул его капитан напоследок, — ты сюда ходить будешь, повязку снимай. Пристрелят ненароком.

Прапорщик смутился и быстро сорвал сине-желтую шведскую перевязь.

Во дворе, кто-то из отдельного капральства Магдиных товарок бурно объясняла благоверному на ломанном немецком «Ты туда не смотри, ты сюда смотри…». Объяснения периодически прерывались звуками ударов по чему-то твердому — наверное по голове. «Ну, с такими помощницами наш сержант с дисциплиной справиться»,- подумал капитан и посмотрел на небо — ясный свет звезд уколол глаза. Луна, уютно пристроившись над надвратной башней, заливала неверным светом старинные камни.

Где-то на Рейне имперский генерал Фон Мерс сдерживал французов Тюренна под Фрейбургом. Суровый генерал был родом из Лотарингии, подписывался по настроению то Фон Мерсом то Де Мерсье и вообще не знал француз он или немец. Не интересовался никогда. Стоять насмерть ему это не мешало. Армия Галласа упорно шла на север, на шведов. На мирной конференции дипломаты поинтересовались причинами этой войны и, с изумлением, выяснили что их, за давностью лет, никто не помнит.

На опушке леса прапорщик Лоренцо обернулся — на башне донжона мигал огонек — короткая вспышка, чуть длиннее, опять короткая. «Что бы это значило»- подумал он, зачем-то ощупал рукоятку стилета в ножнах на рукаве и поежился — ночной воздух показался ему вдруг очень холодным.

Так прошла пара дней — «шведы» периодически появлялись под стенами, орали громко, стреляли, пытались напугать. Со стен отстреливались, иногда ходили на «вылазки» — до леса, потом возвращались с героическими рассказами и трофеями — шляпами и мушкетами «побитых» врагов. «Трофеи» потом ночами оттаскивали обратно в лес, Лоренцо. Тот, то шутил, то ругался и иногда просил заменить его — но капитан твердо решил держать его с его серенадами подальше. Очередной любви капитанские уши не вынесут. Народ на добротных монастырских харчах подобрел, мастер-сержант сломал пару пик об особо крепкие головы, ободрал в кровь кулаки, но выбил дурные мысли даже из самых упорных. Местные тоже немного оттаяли, освоились и начали интенсивный обстрел глазками героических имперских вояк — по результативности такой обстрел не уступал испанской стрельбе под Нордлингеном. Во всяком случае, капитановы орлы начистили все, что могло блестеть, закрутили усы самыми неимоверными кренделями и вовсю изображали героев империи и защитников святой веры.

Мастер-сержант оглядел монастырь профессиональным взглядом, сунул нос во все углы и кладовые и резко зауважал аббатису, начал почтительно называть ее вашим преподобием в глаза а за глаза говорил, что по ней жезл генерал-цехмейстера плачет.

Какой-то маленький, с вытянутым вперед нескладным лицом и длинным носом солдатик в колете не по росту даже подошел к сержанту и робко пробормотал что-то про женитьбу… Капитан вышел из-за угла как раз к концу разговора, когда тот уже летел кубарем по лестнице.

«Вначале согласие спроси», — проводил сержант незадачливого просителя, — «и до а не после как у вас обычно». Посмотрел ему вслед, сплюнул и добавил: «а лучше вместо. Мне проблем меньше….»

Капитан обычно торчал на надвратной башне, наблюдая. К его сожалению, для любопытства его светлости госпожи графини лестница оказалась недостаточно крутой, так что она торчала рядом, изводя капитана вопросами.

— Капитан, — вот опять она. Смотрит вниз, на двор где как раз рыскала Магда, — а почему у Вас в роте так много женщин?

— Мало, — ответил он машинально, думая совсем о другом, — всего тридцать на сто пятьдесят орлов. Не справляются..

— Интересно, с чем?

— Сбор трофеев, готовка, штопка всего что можно — наших шкур главным образом. Работы хватает.

— При армии вроде есть госпитали.

— Боже от них упаси, — Капитан поежился, — Магда ограбит но вылечит. А там ограбят и похоронят.

— Говорят, французский маршал Тюренн запретил солдатских жен в своих войсках.

— Ха. Боюсь в таком случае, наша Магда сама запретит французского маршала. Она может. Но кто же у них тогда все хозяйство ведет? Голодный да раздетый много не навоюет…

— Не поверите, господин капитан, прапорщики… — тут капитан представил своего бравого итальянца, допущенного до склада с чем-нибудь и от души посмеялся…

— В любом случае посмотрим, что у него получится, — Тут «Шведы» как раз устроили очередной приступ — Лоренцо с ребятами налетел под стены, засвистал страшно, взорвал что-то. Орлы на стенах дали очередной залп, «трусливый враг» послушно побежал от имперских героев.

— Ваши люди отлично справляются.

— Император платит, — ответил Яков, — вот как платит, так и справляемся. Последнюю фразу Лесли благоразумно сказал не вслух.

Внизу монашки шустро тащили кого-то жалобно стонущего в госпиталь — Магда, для которой всевозможные раны были законным заработком, сунулась было, но опоздала.

«Откуда столько…» — думал капитан про себя. Конечно идиотов, способных из незаряженного ружья убиться насмерть хватало всегда и война не сильно проредила их ряды — на смену павшим вставали новые олухи. Но Лесли никогда не предполагал что их в роте столько. Пытался допросить Лоренцо — тот пылко и многословно клялся, что стреляли исключительно холостыми. Допросил одного из пострадавших — нескладный солдатик с вытянутым лицом и сильно прореженными зубами в колете не по росту делал жалобные глаза и на полном серьезе нес околесицу: «Такую грязь на стенах развели — не поверите, господин капитан на паутинке споткнулся, такая паутина там, что не захочешь, а споткнешься. Это все из-за человеческой лени, господин капитан». Глаза у него были жалобные и настолько честные, что капитан плюнул и ушел.

Магда сунулась в госпиталь, полюбовалась на окруженных заботой страждущих, хмыкнула, накинула на распущенные волосы какую то тряпку и пошла искать аббатису. Нашла, в компании мастер-сержанта. Тот тоже поддался всеобщей лихорадке, накрутил усы и как раз что-то рассказывал аббатисе из времен своей молодости.

— Вот сам художник испанский Веласкес меня нарисовал, это когда мы Бреду голландскую с генералом Спинолой знаменитым брали — сам не видел, врать не буду, но свояк рассказывал — третий ряд, вторая пика справа — ну вылитый я…

Магда оторвала его от воспоминаний о героической молодости, попросив аббатису сходить к раненным с христианским утешением, а то так страдают бедные…Та рьяно ринулась исполнять свой долг, Остальные пошли следом, полюбоваться. Чуда внезапного исцеления не получилось — ехидная Магда подперла дверь, так что «страждущие» выслушали вдохновенную проповедь по полной. Количество «раненных» резко сократилось.

Солнце закатывалось, играя золотом и медью на листьях деревьев. На опушке леса прапорщик Лоренцо, проклиная про себя холодные немецкие ночи, вжимался в корягу, пытаясь не дышать. Вот уже несколько ночей он и его люди видели в лесу какую-то тень, неслышно скользившую сквозь кустарник. Пытались искать, но тщетно — только кусты примяты, да в платок потерянный нашли. Кружевной да чем-то изящно пахнувший. Так что Лоренцо залег в засаду всерьез — теперь это стало личным делом. Вроде бы вдалеке за между стволами что-то мелькнуло. итальянец весь подобрался, готовясь вскочить — холодный ветер ударил в лицо. Очень холодный.

А посреди ночью капитана разбудили. Одной из Лоренцевых серенад, будь они неладны. Спросонок Лесли подумал было, что чертов итальянец каким то образом просочился в монастырь незамеченным, но голос был другой — глубокий и сильный. Если бы он еще в словах не путался. Пришлось вскакивать, искать впотьмах сапоги и оружие, цеплять шляпу и идти разбираться. Орали само собой под окнами здоровенного монастырского корпуса — тот самый нескладный, с вытянутым лицом солдатик. Не лень ему было сбегать тайком в лес, списать текст у Лоренцо. Пара более-менее грамотных приятелей стояла рядом, отчаянно суфлируя. К сожалению, на длинных словах их грамотность заканчивалась, певец запинался, вызывая здоровый смех из вожделенных окон.

— Что здесь происходит, — рявкнул капитан, обнаружив всю эту компанию. Мастер-сержант, вывернувший из-за угла, добавил страха. Незадачливые певцы, предчувствуя скорую расправу, попытались сделаться как можно незаметнее.

— Не наказывайте их строго, капитан, — Еще один слушатель. Графиня и, как всегда, незаметно, — вреда они не принесли, а меня позабавили…

Капитан махнул незадачливым «орлам» рукой — бегите, мол, пронесло. Те скрылись, Сержант пожал плечами, пробурчал под нос: «Извините, господин капитан, кто же знал что они такие олухи. Я же шутил..».

— Редко можно видеть столь образцовую роту, сержант, — сказала ему графиня.

— Ну, Ваша Светлость, добрым словом… — смущеннно ответил тот, потер ладонью сбитые костяшки пальцев и ушел. Та перевела глаза на капитана Лесли.

— Ваш сержант проделал действительно хорошую работу. В части дисциплины.

— Ну, в молодости он ходил под началом Валленштейна и… — начал отвечать капитан.

— И тоже предпочитает шантаж погромам?

Ну что тут можно ответить? Тем более что госпожа графиня как всегда права. И в отношении ныне покойного маршала и в отношении ныне здравствующего мастер-сержанта. Капитан оглянулся, пытаясь привести мысли в порядок. Обвел глазами двор, церковь, громаду донжна — в окошке под крышей мигал огонек, ворота, надвратную башню. Взгляд невольно остановился — что то было не так…

— Все тут не так, — думал меж тем прапорщик Лоренцо, пробираясь при свете луны по ночному лесу. След незнакомки он опять потерял — проклятье не вовремя хрустнувшей ветке — заблудился и теперь осторожно пробирался к своим, ориентируясь на огонек донжона, — проклятая ветка, проклятый лес, проклятая холодная страна». Нога в солдатском сапоге поскользнулась на охапке лежалых листьев, прапорщик устоял, чертыхнулся по-итальянски и посмотрел вниз, под ноги. Из-под листьев показалось… нечто… Лоренцо присел, смахнул руками прикрывавшие небольшую ложбинку ветки и мусор, вгляделся — полная луна давала достаточно света.

— О Мадонна… - пробормотал он внезапно омертвевшими губами. Рука сама собой рванулась к рукоятке стилета. В свете луны были видны черные кудряшки волос, часть когда-то миловидного лица. Все остальное лучше всего описывалось словами «кровавое месиво». Оскалившись по-волчьи, итальянец подобрался и скользнул за древесный ствол, как мог, незаметно. «О, Мадонна, как же здесь холодно».

…Что то не так, — подумал капитан, приглядываясь к воротам, — кто там может бродить, да еще ночью? Никого там не может быть — сержант сам расставлял посты.

— Извините, мне надо кое-что проверить, — сказал он торопливо и пошел, все ускоряя шаг, к воротам. Руки легли на рукояти шпаги и пистолета. Точно — какие-то фигуры возятся в тени у самых ворот. Что-то упало, раздался скрип, капитан перешел на бег.

— Эй вы, — крикнул он, — стоять..

В ответ вспышка — Лесли машинально пригнулся — и свист пули мимо.

«Тревога, — заорал Яков, выхватывая оружие, — у ворот. тревога». Еще успел подумать про себя — хорошо, что ложась вчера, не снял колет — толстой кожи с нашитым кое-где железом. Очень неудобная штука и шею натирает, но, при удаче может сдержать пулю или клинок. При очень большой удаче.

Навстречу сверкнуло еще несколько вспышек — опять мимо. Часовые на стенах закричали, крик подхватили внизу. Вразнобой, бестолково захлопали выстрелы. Солдаты выбегали на плац, метались. Где-то за спиной Лесли услышал матюги мастер-сержанта. Впереди, под воротами, кто-то проорал отрывисто. Стрельба смолкла, навстречу капитану шагнула высокая тень — непропорционально высокая, тонкая фигура. Лунный свет сверкнул на узком клинке. Яков взвел курок и выстрелил — тень покачнулась.

— На свинец… услышал капитан странные слова, перехватил пистолет за дуло, как дубинку, и пошел вперед. Его видавший виды клинок столкнулся с рапирой незнакомца, отбросил ее в сторону. Капитан шагнул вперед и нанес широкий рубящий удар — сквозь плащ, сквозь тело. Тень опять пошатнулась.

— На сталь… опять какой-то бред. Тут прочие нападавшие бросили возиться с засовом и дружно с криками и клинками наголо кинулись на Лесли. Пару раз чувствительно попало по ребрам. Капитан пятился, удивляясь тому, что еще живой, отвечал рубящими ударами вслепую — иногда клинок напарывался на что-то мягкое, слышались истошные крики.

— Держитесь, капитан! — в драку ворвались солдаты роты. Через мгновенье капитан с удивлением обнаружил, что еще стоит, враги — лежат, а его люди закидывают засов на место. Со стен слышалась стрельба — залп, другой. Потом стихло и там. Капитан с изрядным удивлением ощупал свой колет — в паре мест на ребрах толстая кожа прорезана почти насквозь. Почти, но не совсем, иначе лежал бы он. Погон на левом плече — стальная пластина, нашитая когда-то — изрядно прогнулся. Железяка дико мешала и капитан давно собирался его спороть, но все руки не доходили, а тут вот пригодилась. Сдержала рубящий удар, а то без руки бы остался. Принесли факел. Капитал осматривал убитых — тела как тела, одежда изрядно оборвана, грабители или солдаты- и какой армии солдаты — не поймешь. Длинного среди мертвецов не было. Его рапиры тоже. «Странно. Куда же он делся, — мысли после драки текли лениво, нехотя, — похоже это был их командир».

Мастер-сержант подобрал одну из брошенных шпаг, осмотрел и громко, с весьма красноречивыми подробностями описал происхождение привычки и наклонности человека доведшего неплохой клинок до такого состояния.

— Тупой, как мозги владельца, — констатировал он, проведя пальцем по лезвию.

— Повезло, — отозвался Лесли, — лень человеческая. Если бы не она чужая шпага пробила бы и колет и капитана. А так повезло. Толстая кожа колета такие удары выдержала.

Подошел Ганс, доложил — под стены налетели какие-то всадники, постреляли, напоролись на закрытые ворота и залпы со стен, ускакали. Монастырь застали врасплох — еле отбились. Капитан еще раз осмотрел трупы — точно, длинного нет, его рапиры тоже, приказал сержанту с Гансом проверить все посты и выяснить, как нападавшие сюда пробрались, огляделся — небо на востоке уже начало светлеть — протер свой клинок, убрал в ножны и ушел к церкви. По дороге подумал, что Лоренцо из леса надо теперь отозвать и срочно, пока не отрезали.

— Было нападение? — графиня, как всегда подошла незаметно.

— Да. Кто-то пробрался, хотели открыть ворота. Еле отбились…

— Вы храбрец, капитан. Я видела.

— Император платит, мы сражаемся…

В голове крутились странные слова длинного — «на свинец… на сталь»… что это могло значить? И вся эта драка — он ведь попал тогда. Если не пулей то клинком точно. Чертовщина. Почему то вспомнился Хохкройтендорф и ледяные глаза тамошней ведьмы. Вернулся с обхода сержант, доложил: «Мои посты все на месте. Никто внутрь не просачивался». Умение сержанта ставить посты уже тридцать лет проверяли поколения дезертиров, самовольщиков и шпионов. Везучих пока не было. Но не по воздуху же они сюда пришли. и не под землю же их главарь спрятался.

С рассветом ввалились Лоренцо и его банда — черные, все в глине с клинками наголо- в лесу у них тоже была стычка.

— Господин Капитан, взгляните, пожалуйста, — итальянец был неестественно бледен. Лесли заметил — на сложенных вместе плащах четверо солдат несли что-то.

На мирной конференции в Мюнстере дипломаты неторопливо обсуждали состав специальной комиссии по установлению причин этой войны.

На покрытых утренней росой камнях монастыря в Шварцвальде капитан Лесли внимательно смотрел на то что осталось от когда-то красивой женщины. Кровавое месиво. Яков уже видел похожее — тогда, под серым Померанским небом. Полковник Мероде, будь он неладен. «Но как… — мысли никак не хотели становиться в строй… — невозможно. Я попал ему прямо в лоб».. оказывается последнюю фразу он произнес вслух.

— Не пробил… бывает, — очень спокойно сказал вечно хмурый Ганс, проверяя полку своего мушкета.

* * *

За утро капитан совсем забегался — они с сержантом обошли стены по десятку раз, проверяя все что можно, накручивая солдат. Капитан с сержантом толкнули пару речей — Лесли про долг и верность императору и вере, сержант — про то, что оставлять без драки такое теплое место обидно. Тем более, каким то залетным оборванцам. Тем более, кавалерии, которую пехота традиционно не любила. Впрочем, после такой ночи не выспавшаяся пехота никого не любила, даже себя. Угрюмые люди смотрели со стен, как «залетные» по-хозяйски обустраивались на поле. Светловолосые, потрепанного вида солдаты в желтом и сером, низкорослые лохматые лошадки, короткие карабины и палаши — драгуны. На холме перед воротами подняли сине-желтое шведское знамя, спешились, начали что-то копать. Их командир — со стен был виден могучий белый конь, развивающийся плащ, белые перья на шляпе — неторопливо объезжал аббатство по кругу, рассматривая стены и башни. Парочка адъютантов трусила за ним. Лесли смотрел с башни, как он делает круги вокруг стен, иногда на солнце блестел начищенный латный нагрудник. Мастер-сержант стоял рядом, приглядываясь к чужим осадным работам, ворчал что эти «залетные» все делают не так. «И слава Богу, — подумал капитан, — нам же лучше». Сержант продолжал крыть своего неизвестного коллегу с той стороны за криворукость.

Капитан молча прикинул, сколько балбесов в его роте, несмотря на все сегодняшние речи и приказы, по привычке выстрелят вхолостую.

— Надеетесь, удержатся? — к этому голосу за спиной Яков уже привык. Госпожа графиня, разумеется. Как же без нее.

— Разумеется, — ответил он, не задумываясь. Потом задумался и добавил, — во всяком случае пока не услышу грохот осадных орудий. Стены то древние, тонкие.

— Не беспокойтесь, Ваша Светлость, — в разговор вмешался подошедший Лоренцо, — Не услышите. Их у них нет и привезти неоткуда. Придется тянуть издалека, по болотам. Тут вокруг такие болота, что можете быть спокойны, — Итальянец вполне пришел в себя после вчерашних событий. Во всяком случае, болтливость у него восстановилась. В лагере осаждающих что-то хлопнуло, люди увидели белый дымок — выстрелила пушка.

— Не волнуйтесь, Ваша Светлость, это всего лишь полковая, — поспешил Лоренцо с уточнением, — стену ей не пробить…

Через луг от лагеря к воротам поплыл белый флаг. Десяток человек — всадники неторопливо ехали под ним. Запела труба, вызывая защитников на переговоры.

— Пойдемте, послушаем, — сказал капитан, направляясь к воротам, — Сержант, остаетесь за старшего.

По дороге к воротам к ним пристал мушкетер Ганс, хмурый больше обычного. Капитан мельком заметил на нем трофейную богатую перевязь, кружевной воротник, новую шляпу с пером. «Странно, — мельком подумалось на бегу, — обычно за ним такого не водится. Он больше заботится о жене да о мушкете, чем о чистоте сапог». Впрочем, хочет присоединиться и слава Богу.

Две группы сошлись перед воротами — Капитан Лесли, Лоренцо со знаменем, хмурый Ганс с мушкетом и сошкой на плече и десяток пикинеров почетного караула с одной стороны, Высокий, непропорционально тонкий всадник на белом коне и десяток драгун — с другой.

— Граф Вальер Мероде, полковник на службе Ее Величества Кристины, королевы Шведской. — всадник представился первым, с легким поклоном.

— Яков Лесли, капитан службы их величества императора.

Хорошо, что у их величества императора Священной римской империи Фердинанда Габсбурга столько титулов. Неторопливо перечисляя их, Яков напряженно присматривался к полковнику — вытянутое овальное лицо, запавшие щеки, аккуратно подстриженная по моде недлинная бородка, короткие черные волосы, странно неподвижные серые глаза — капитан мог бы поклясться, что это именно тот Мероде, но на высоком лбу не было никаких шрамов.

Пока Лесли думал, пауза закончилась.

— Именем шведской короны требую от Вас сдать мне это место со всем, что здесь есть, и удалиться.

После слов «со всем, что здесь есть» Лесли очень захотелось ответить словами мастер-сержанта, когда тот видел беспорядок, но традиции требовали чего-то более церемонного.

— Именем императора отказываюсь, — традиционную оговорку про грохот осадных орудий добавлять почему-то не стал.

— Воля ваша… — его руки в черных перчатках неподвижно лежали на седле. — Потом не просите. Кстати, — в его глазах мелькнула нехорошая искра, — поздравляю с повышением… лейтенант.

Все-таки тот самый Мероде. Но как??

— Этой ночью нас атаковали ваши люди? — Якову надо было вернуть мысли в привычную колею.

— Да. Вам повезло.

— Тела выкупать будете? — Задал Лесли обычный, в таких случаях, вопрос. Покойники стоили недорого, разве что совсем родовитые.

— Не нужно. Сам заберу. Вместе с прочим.

— Разбежался, — в разговор влез Ганс, до того стоявший неподвижно рядом с капитаном, — кавалерия у пехоты ничего не заберет. Она только бегать умеет. Для того вам и кони даны…

Драгуны заволновались, кое-кто потянулся к оружию, но их командир сидел в седле спокойно, будто не его сейчас оскорбляли. Лишь голову слегка повернул.

— С кем имею честь?

— Ганс Флайберг.

— Из гессенских Флайбергов?

— Из Магдебурга… — вообще то Ганс был из деревни, но сейчас это было не видно, да и не важно — вызов, формально, был брошен не одним человеком другому, а пехотой — кавалерии. Мероде сделал знак своим — вызов принят.

— Я слышал о тебе. Говорят, ты не промахиваешься…

— Я тоже слышал о тебе, Вальтер Мероде, по кличке Живодер… Говорят, тебя нельзя убить, — Ганс говорил размеренно и даже монотонно — как будто не на смертельную драку нарывался, а платежную ведомость читал.

— Нарываешься на ссору?

— На перестрелку. Думаю, что слухи врут. Ну как, Живодер, постоишь за честь кавалерии?

— Ну что же, перестрелка так перестрелка… Сколько выстрелов?

— Одного хватит… тебе…

— Отлично. Сто шагов?

— Пойдет.

Перестрелка — не дуэль, обошлись без секундантов, церемонных поклонов и прочих штатских глупостей. Ганс буднично-спокойно, как будто на учебной стрельбе, сделал пяток шагов вперед, воткнул сошку в землю, огляделся, начал заряжать. Мероде развернул коня, поехал к своему лагерю. Капитан Лесли застыл, переводя глаза с одного бойца на другого. Вот Ганс засыпал заряд, достал пули, покатал в руках — две забраковал, три забил в ствол, прибил шомполом, перехватил мушкет подмышку. Вот Мероде неторопливо, шагом отъезжал к своему лагерю, проверяя по дороге короткий кавалерийский карабин. Ветер налетал, играя плащом всадника и пером на шляпе мушкетера. Солнце раздвинуло тучи на небе — тоже вышло посмотреть. Отъехав шагов на сто, всадник развернул коня и остановился, вскинул карабин — сверкнули на солнце рейтарские латы. Ганс уронил мушкет на сошку, прицелился. Тут всадник стальной громадой пошел на него, медленно набирая скорость.

Яков Лесли, машинально положив руки на рукояти шпаги и пистолета, спокойно смотрел — он знал, что сейчас произойдет. Перестрелка началась…

Мероде послал коня вперед неторопливым шагом, чуть качаясь, чтобы сбить Гансу прицел. Свой ствол он держал вертикально вверх, неподвижные глаза пристально следили за противником — между вспышкой на полке тяжелого мушкета и выстрелом пройдет удар сердца, можно успеть уклониться, и тогда пехотинцу конец — бежать он не будет, а перезарядить не успеет. Ганс, пригнувшись невозмутимо выцеливал врага. Сердце сделало удар, другой — вспышка пороха на полке — выстрела нет. «Осечка, — успел подумать Лесли, — у Ганса? Не бывает…». Мероде послал коня в галоп. Выстрел — Гансов выстрел — прозвучал оглушительно. «Старый трюк, — пояснил кто-то из своих за спиной Якова, — чуть пороха на закрытую полку…». Удар пули откинул всадника на спину коня. Ганс выпрямился, Яков хотел было облегченно вздохнуть, но Вальтер Мероде выпрямился в седле, перехватил поводья и ровным шагом подъехал к замершим врагам.

— Хорошо стреляешь, мушкетер… — его голос звучал ровно и невыразительно… — но ты не можешь убить смерть. Латный нагрудник на нем был пробит насквозь — черная зазубренная дыра напротив сердца.

Лесли, стиснув зубы и напомнив себе, что он потомок королей, скомандовал своим уходить. Его голос почти не дрожал, чем по праву можно было гордиться.

«Господи, почему так холодно», — подумал он, когда ворота монастыря захлопнулись.

— Так значит, смерть теперь стрижет бороду по венской моде, — сказала графиня Амалия на башне. Разумеется, ей все уже пересказали. — Интересно, надо будет сказать моему парикмахеру….

В полутьме стрелковой галереи маленький, нескладный солдатик в колете не по росту приложил мушкет к плечу, выстрелил — после переговоров прошло уже несколько часов, шведы подступали к стенам то тут, то там, стреляли, крутились, пробовали защитников на прочность. Капрал толкнул его в бок и крикнул:

— Пулю тоже заряжай, это настоящие шведы.

— А…

— Ты что, сержанта не слышал? — чужая пуля звякнула о стену, люди машинально пригнулись, кто-то помянул Деву Марию, кто-то матюгнулся.

Солдатик вспомнил кое-какие черные глаза, сплюнул — слюна была едкая от пороховой гари — и полез на пояс за новым зарядом.

Лесли по традиции смотрел на бой с надвратной башни. То и дело вспыхивали перестрелки — десятки драгун подлетали к стенам, спешивались, давали пару залпов и уходили, прежде чем защитники успевали пристреляться. Их товарищи что-то копали на холме, пара курносых полковых пушек сделала несколько выстрелов по воротам. Сержант с усмешкой смотрел, как драгуны мечутся то туда, то сюда. Зачем только Мероде понадобилась эта бессмыслица? Все равно такими наскоками крепость — пусть и такую древнюю, как этот монастырь не взять.

— Что вы думаете о сегодняшней дуэли? — ее светлость графиня Амалия на командном пункте воспринималась уже как неизбежное зло.

— Дуэли запрещены, Ваша светлость… Так, перестрелка. Ничего особенного.

— Ну да, как только дуэли запретили, так сразу изобрели перестрелки, встречи. Никакой разницы, но под указ не попадает…

— Ничего не думаю, если честно. Раньше Ганс не промахивался, конечно, но бывает всякое… Может быть, просто хорошая броня. В любом случае, даже чертовщина не поможет ему перелететь через стены.

— Ну, чертовщина ему точно не поможет. Тут можете быть спокойным, — спокойно сказала графиня. Последний закатный луч сверкнул на драгоценных камнях в прическе — будто корона багрового света. Солнце шло спать за горизонт, сверкнув напоследок золотом на кресте колокольни — насмотрелась за день на дурную стрельбу. Башня донжона уже тонула в ночной тьме.

Во дворе шумела тесная компания солдатских жен — шумная, сплоченная, никогда не лезущая за словом в карман и всегда все про всех знающая группа полковых фрау. Дамы сходили в почти полном составе на поле под стенами — чего интересное на мертвых найти и с коллегами с той стороны пообщаться — вдруг подружка встретится. Не встретилась — с той стороны вообще никого не было. Оставшиеся без общения дамы вернулись в монастырь обозленные и с подробным, пусть и неверным в корне описанием некоторых нехороших привычек осаждающих.

— Да этих драгун, наверное, французы покусали, — со знаньем дела поясняла одна, — раз они поголовно… — тут чей-то грубый хохот заглушил ее слова, — заделались.

— Ну, так нехорошие привычки не передаются, — со смехом пояснила Якову графиня, она слушала этот разговор и откровенно наслаждалась, — да и французы совсем не…

— Пусть своему маршалу Тюренну спасибо скажут, за репутацию. Придумал тоже, нашу Магду запрещать…

Капитан вежливо попрощался и пошел вниз, где уже расставлял посты на ночь мастер-сержант. Пробежал еще десяток кругов по монастырю, проверил, все ли в порядке, поговорил с сержантом и Лоренцо — ничего нового никто друг другу не сказал — и, в конце концов, завалился спать, пытаясь понять напоследок: все ли сделано, и не забыл ли он чего. Ничего важного не припомнил и заснул.

Чтобы через пару часов проснуться от истошного крика во дворе: один голос, два, много. Протолкавшись через столпившихся людей, капитан наклонился над лежавшим на холодных камнях телом — неровный свет факелов и ламп выхватил широкоскулое лицо, застывшее, удивленное, раскиданные по камням толстые светлые косы — женщина. Одна из солдатских жен вроде. Перерезано горло. И несколько порезов на теле. Лесли внезапно вспомнил давнее — «ты туда не смотри, ты сюда смотри…» — вроде бы это она тогда воспитывала мужа. Точно, она. Как давно это было… Теперь капитан вспомнил ее — девушка с непроизносимым для немца славянским именем, подружка Магды прибилась к роте давным-давно. Муж — здоровенный, большелобый пикинер потерянно стоял рядом, сжимая и разжимая кулаки.

— Но господи, как?.. — прошептал Яков ошеломленно. Звезды на небе молчали.

В первый день осады Лесли был уверен, что удержится. Спустя неделю он уже не был уверен ни в чем. Днем продолжались короткие бессмысленные внешне налеты, перестрелки — драгуны налетали то тут, то там, со стен отвечали беспорядочной стрельбой. Полковник на неизменном белом коне методично объезжал монастырь по кругу, почти у самой подошвы, грозя пальцем, как бы предлагая пострелять по себе. Стреляли и поодиночке и залпами — этого чертового Мероде ничего не брало. Люди уже начали говорить, что чертового — в прямом смысле. Потом Гансу это кручение надоело, и он подстрелил под Мероде коня. Потом еще одного, а на третьем полковник стал держаться подальше.

А ночами продолжались убийства: солдата, отошедшего от своего поста по нужде нашли с перерезанным горлом. Одной из насельниц монастыря в темном углу накинули удавку на шею — хорошо хоть тетка была опытная, сумела вырваться и закричать. На крик прибежали солдаты и вооруженные монашки, но никого не нашли. Нападавший как сквозь землю провалился. Потом была пара солдатских патрулей, расстрелянных в упор; правда, в последнем случае мастер-сержант оглядел каждый камушек и уверенно сказал, что задерганным людям почудилось движение, они запаниковали, открыли стрельбу и ненароком перестреляли друг друга. Плюнул, пошел к настоятельнице советоваться.

По итогам совета во все углы натыкали ламп, извели годовой запас масла, и кое-как осветили все, что можно. На пару ночей помогло, но потом нашли еще один труп. Ублюдок подстерег отставшую от своих монашку. Лоренцо посмотрел на лежавшее тело, хрупкое, почти детское и очень удивленное лицо, со стекающей от уголка губ струйкой крови. Посмотрел, что-то прошептал беззвучно и, не говоря ни слова, ушел во тьму за стенами — вернулся под утро, весь бледный, плечо пробито, стилет весь в крови, на губах волчья усмешка. Капитан одобрил: пусть и во вражеском лагере тоже боятся. Его люди, оглушенные пальбой днем и неизвестностью ночью, уже были похожи на сомнамбул.

Однажды под утро Лесли повел человек тридцать на вылазку — отчасти чтобы разрушить слишком приблизившиеся к воротам окопы, а больше, чтобы люди развеялись. Вышли удачно — увидев повод отыграться за все, его солдаты разломали и сожгли Лоренцевыми самодельными гранатами все, что можно. Веселье испортил Мероде, прискакавший своим на выручку. Люди Лесли отходили медленно, ощетинившись пиками. Шведы шли следом, стреляли иногда, но приближаться не спешили. Их бесноватый командир спешился и что-то крикнул — солнце сверкнуло на его латах и длинном клинке. Вдруг, с замиранием сердца, капитан увидел как один из солдат, бросив пику, бросился на него. Здоровенный большелобый пикинер — муж одной из убитых — Яков вдруг вспомнил, как он тогда стоял над телом. Все случилось быстро — клинки скрестились, большелобый сходу нанес один бешеный удар, Мероде нарочно позволил ему попасть — но пехотная шпага бессильно соскользнула, а ответный удар пробил горло солдату.

Лесли, в бессильной ярости, крикнул было свои: «лови гада», но полковник издевательски поклонился, вскочил на коня и ускакал.

— И ничто его не берет, — услышал Лесли чье-то ворчание краем уха, когда его люди уже входили в ворота, — ни пуля, ни сталь. как есть заговоренный…

«На свинец… на сталь, — невольно вспомнились странные слова, — и что теперь с этим делать?»

Вечером того же дня Яков, как обычно, стоял на верхушке надвратной башни. Вражеские стрелки нашли где-то удобное место и иногда посылали по капитану пулю-другую. Тот не обращал внимания — солдаты привыкли видеть его здесь, а он привык на войне работать живым знаменем. Графиня, как водится, составляла ему компанию — изменять привычки из-за каких-то низкородных с мушкетами она явно считала излишним. Рядом крутилась Магда, втайне надеясь, что графиню убьют, и можно будет с чистой совестью наложить лапу на ее брильянты. То, что пара пуль выдрала клок из ее длинной юбки, она то ли не заметила, то ли посчитала мелочью жизни.

— Что вы думаете о ночных убийствах, капитан? — очередная пуля звякнула о камень. Графиня Амалия, как обычно, была выше подобного.

— Не знаю, что и думать. Люди просто боятся спать. Если это Мероде, то как он проникает за стены? Если мои, — тут он задумался, — у меня, конечно, народ разный и учудить могут много чего. Но совсем уроды у мастер-сержанта не выживают. Да и выглядело бы после моих совсем иначе. Как будто демон из ада.

— Ну, иной человек может быть страшнее демона.

— Мои орлы, например, когда напьются… — Лесли слишком устал и говорил, что думает. — Но это явно не тот случай.

— Демон, который бегает от сержанта и его патрулей, — сказала она задумчиво, — да и выглядело бы иначе. Брильянты в ее волосах сверкнули багровым в солнечном свете.

Магда меж тем подошла поближе.

— Кстати, милочка, — тому, что их светлость графиня Амалия фон Как-то-там дальше может запросто разговаривать с солдатской женой неизвестного происхождения, Якова уже не удивляло, — на случай, если в меня все-таки попадут, на что вы, без всякого сомнения, надеетесь — имейте в виду, эти камушки стоят не меньше ста тысяч талеров. Это если у голландцев, здешние евреи цены не дадут — просто не знают восточной работы.

Магда, надеявшаяся от силы на сотню, на миг потеряла дар речи. Это было настолько необычно, что про стрелков, Мероде и осаду Яков напрочь забыл.

Тут мушкетер Ганс наконец заметил, что его жена опять крутится под обстрелом и поднялся на башню. Не обращая внимания ни на недовольное ворчание жены, ни на приветствие графини, упер ствол на сошку, прицелился, сделал выстрел, потом еще один, потом у врага стрелки закончились. Стало тихо. Ганс без лишних слов вскинул мушкет и сошку на плечо и пошел вниз. Магда, поняв, что здесь добычи больше не ожидается, пошла с ним.

— Решительная женщина, — задумчиво сказала графиня Амалия, проводив ее взглядом.

— Не боитесь, что она вас теперь где-нибудь подстережет?

— Вот теперь точно не подстережет. Просить за них меньше ста тысяч ей теперь профессиональная гордость не позволит, а на войне такую кучу денег достать негде. И она это знает. Где вы ее только, такую, нашли…

— Это она меня нашла. В буквальном смысле нашла, под забором и раненого. Я тогда еще шведам служил.

— И вылечила? Доброе сердце.

— Да… — ответил капитан коротко. Его сапоги русской кожи после того случая носил Магдин муж, на зависть всей роте. Впрочем, это была честная цена.

Под стенами меж тем опять проезжал Мероде на неизменной белой лошади — табун у него их, что ли? — плащ откинут и развевается на ветру, пробитый сотню раз за осаду латный нагрудник начищен и сверкал на солнце. «Зачем ему эти латы дурацкие, интересно? — подумал Яков провожая глазами его непропорционально длинную фигуру, — уже не латы а решето. — Зачем ему латы, если он и так неуязвим?»

— Вот и я думаю, зачем? — оказывается, последнюю фразу он произнес вслух, и графиня не замедлила ответить. — Значит, не так уж и неуязвим, раз броня нужна. К тому же, не знаю, заметили ли вы, но нападают больше на ваших. Солдаты с оружием, монашки поодиночке не ходят, только ваши жены рыщут везде, как будто бессмертные…

Капитан не ответил — измотанный недельным недосыпом Лесли на секунду отключился. Графиня внимательно посмотрела в его остекленевшие глаза, ничего не сказала и пошла вниз. Придя в себя, Яков увидел ее посреди двора, беседующей с Магдой. Высокая, простоволосая, солдатская жена и низенькая, пожилая и очень изысканная дама — беседуют вежливо и совершенно, как бы нелепо это ни выглядело, на равных.

«Бред», — подумал он и пошел вниз. Солнце уже клонилось к закату. Стрельба на сегодня явно закончилась — драгуны отступали, над вражеским лагерем поднимались в синее небо дымки костров. Лесли, шатаясь от усталости, пошел вниз. Впереди еще одна бессонная ночь. Еще пара таких, и роту можно будет брать голыми руками.

— Осторожнее, вы, — задумавшись, он чуть не налетел на мать-настоятельницу. Она тоже целый день обходила стены, ряса порвана пулями в паре мест, — смотрите, куда ходите.

— Извините, я…

— Поспите, капитан, — все тот же безапелляционный голос, но теперь он говорит дельные вещи, — вы едва на ногах держитесь.

— Надо еще…

— Не надо. Ваши люди справятся.

— Ночью будет опять не до сна.

— Я знаю. Но пара часов еще есть. Этой ночью вы понадобитесь… вашим людям.

Яков неловко присел на нагретые за день солнцем камни. Мышцы как то разом обмякли, прятавшаяся за дневной беготней усталость навалилась, взяла тело в плен. Сдвинув шляпу на затылок, Лесли лениво смотрел на башню донжона, на облака над ней. Вот одно, похожее на башню. Вот другое — медленно плывет на нее — необычное, похоже на всадника. В голове начали плясать странные, ленивые мысли — единственно важные, как всегда кажется в такие моменты. Все, кроме неба, облаков и этих лениво танцующих в голове мыслей, кажется таким мелким…

Над старыми камнями хлопали крыльями коршуны. Облако, похожее на всадника — его вид неприятно напомнил Якову о Мероде и осаде. Рядом осторожно присела на камень настоятельница. Яков перевел глаза с нее на камни донжона.

— Кстати… — вдруг он понял, что напрочь забыл ее имя. Конечно, она представлялась когда-то, но с тех пор капитан слишком сильно старался держаться от нее подальше. Воцарилась неловкая пауза.

— Мать Мария, — мягко сказала она, поняв ее затруднение.

— Скажите, Мария, как получилось что монастырь стоит в старом замке?

— Дом Хох… пожертвовал свое владение святой церкви, дом графини Амалии. Вот почему она ведет себя здесь хозяйкой. Впрочем, хозяйкой она будет вести себя везде. И все же…

— Давно?

— После эдикта о реституции…

То есть пятнадцать лет назад. Война тогда уже вовсю шла, но в победу еще верили. Что-то в этом было, но капитанов измученный мозг наотрез отказывался думать. Тут глаза заметили движение во дворе. Женщина с ведром воды в руках, черные локоны выбиваются из под белой накидки, — идет на стены, вверх, на стрелковую галерею.

— Куда ее понесло, — Лесли, рывком отогнав усталость, вскочил, готовый срочно куда-то бежать, что-то пресекать, защищать и восстанавливать дисциплину.

— Стойте, капитан, все будет в порядке, — голос настоятельницы был как всегда суров, да так, что Яков даже послушался.

— Вы напрасно думаете плохо о своих людях, капитан, — добавила она уже мягче. Слышать мягкость в ее голосе было настолько странно, что капитан поневоле прислушался. — Своего сержанта они очень хорошо услышали.

— Вы разве не должны… — теперь Яков не знал, что и думать.

— Ну, принявших обеты тут почти нет… Поспите, капитан, до заката еще пара часов, а ночью вы понадобитесь…

— Спасибо, — сказал маленький, нескладный солдатик в колете не по росту, возвращая черпак с водой. Его взгляд отчаянно цеплялся за другие, черные глаза напротив, — Спасибо…

Пауза, короткая, как иная жизнь, закончилась, черпак вернулся на место. Прошелестев краями накидки по полутьме стрелковой галереи, женщина ушла тенью, не обернувшись.

— Этот Мероде, — бубнил кто-то по соседству, — ничто его не берет. Сегодня опять шпагой проткнули, а ему хоть бы хны. Сама смерть к нам пришла, не иначе…

— Заткнись, — прошипел солдатик с непонятной самому себе злостью, — заткнись, а то зубы вышибу…

Сосед посмотрел на него и, с испугом понял, что это не шутка.

Далеко на севере, имперская армия генерала Галласа, отрезанная от своих, медленно отступала под шведским натиском. Фон Верт и его неистовые кроаты рубились на берегах Рейна с французской кавалерией. Французов было гораздо больше, но сдавать поле каким-то изящно завитым и напомаженным французским кавалерам ни Фон Верт, ни хорунжий Ржевский не собирались. На мирной конференции в Мюнстере дипломаты обстоятельно готовили трактат о причинах этой войны — в двух томах in folio.

Забытая богом рота в древнем замке посреди Шварцвальда угрюмо готовилась к очередной бессонной ночи.

В своем лагере полковник Мероде придирчиво осматривал свой латный нагрудник — за сегодняшний день защитники монастыря добавили в нем пару новых дыр. «Интересно, когда же до них дойдет вся нелепость этого занятия, — подумал он про себя, — я-то в свое время понял сразу». В свое время — это лет десять назад, когда его полк только высадился в Германии. Высадился и сходу начал зарабатывать себе репутацию, грабя и сжигая все, что можно. Лагерь тогда разбили в лесу, под соснами, где-то в Померании… или это был Гессен? Полковник напрочь забыл — где. Шведский лев шел по Германии от победы к победе а они шли за ним и за добычей. Он обходил палатки тогда, больше от нечего делать. Десяток солдат сидел у костра, Мероде увидел смеющиеся светлые лица, услышал разговор, прислушался — молодой, очень светловолосый парень, весь покрытый веснушками — финн, из присланного недавно пополнения что-то рассказывал. Хвастался приятелем волшебным заклинанием, будто бы дающему владельцу неуязвимость от чего угодно — от свинца пуль, от стали… Выдернуть пистолет и выстрелить показалось тогда хорошей шуткой. Солдат упал навзничь, его приятели замерли — Мероде посмотрел в их побелевшие лица, засмеялся и пошел прочь. И обмер, услышав смех за спиной.

— И впрямь хорошая шутка, господин полковник, — упавший с пулей во лбу солдат стоял и смеялся, скаля белые зубы.

Мероде вздохнул, сглотнул комок в горле, внимательно посмотрел в веселые серые глаза и, очень вежливо, пригласил солдата в свою палатку. Им было о чем поговорить.

Солнце, играя светом на крестах собора и колокольни, уходило за горизонт. Полковник, по-волчьи сощурив глаза, смотрел прямо на него. «Еще пара часов и можно будет начинать», — подумал он. Рука скользнула на пояс, туда, где висел длинный швейцарский кинжал. Он чувствовал, что порядком задолжал даме, у которой позаимствовал титул. А быть должным граф Вальтер Мероде не любил.

* * *

Шаг, другой… чуть слышный шорох сапог по камню… На небе полумесяц луны криво щериться над темной, бесформенной грудой надвратной башни. Налетевший откуда-то ветер качает развешанные там и сям фонари — их желтый трепещущий свет пляшет по камням, сплетается с холодным лунным сиянием, дает самые причудливые тени. Охотник идет. Мягко, неслышно. Шаг, другой, третий. Из тени в тень. Мягкий прыжок от одного островка тьмы до другого. Охотник застыл, повернул голову, прислушался — услышал лязг, нервный стук подошв по камню — идет патруль. Четверка солдат с оружием. Идут, что-то говорят, кощунственно-громко для такой ночи. Охотник мягко сделал шаг назад, скользнул в тень — ослепленные светом фонарей, оглушенные собственным лязгом патрульные ничего не увидели и не услышали. Проходят рядом — можно дотянуться рукой. Ноздри охотника раздуваются, он может чуять их запах — порох, оружейная смазка, ядовитый, терпкий аромат — страх… сладковатая вонь немытого тела — усталость. Как их легко достать сейчас холодным острием швейцарского кинжала. Легко, но опасно. И не нужно. Скоро страх и усталость свалят солдат совсем. Скоро. Еще один мягкий шаг — из тени в тень… пройти за их спиной дальше. Шаг, другой. Так просто… Охотник неслышно скользит по неровным камням, тьма и тени, как плащом прикрывают его, мерцают в небе холодные звезды. Забытый в лесу каменный замок пытается заснуть. Пытается и не может — часовые стоят то тут, то там, иные люди, поминутно оглядываясь, идут куда-то, иные стоят — бесполезное оружие наготове — стоят, напряженно вглядываясь в пляску теней и света. Смотрят до боли в глазах, пытаясь увидеть крадущуюся по замку смерть. Не увидят. Не услышат — стук сердец, волнение и усталость оглушают людей, делают их слепыми и глухими… Стайка местных насельниц идет мимо — слишком быстро, полы накидок метут по камням. «Можно отбить одну… — подумал охотник, облизывая губы… — последняя чуть приотстала… один бросок, один удар. Но тогда придется сразу убегать. Дело будет сделано наспех и госпожа будет недовольна… — из-за угла доносился ворчливый голос местного сержанта… — вот кого надо бы достать. На нем тут все держится. А эти не уйдут никуда».

Шаг, другой…

Опять тяжелые шаги и звяканье металла — человек идет через площадь. Один. Налетевший порыв ветра качнул фонарь, вспышка света выхватила высокую фигуру, серый потрепанный колет, скуластое, расчерченное упрямыми складками лицо«привет, капитан, — прошептал охотник одними губами, — ты так ничего и не понял».

Капитан Лесли стоял, его непокрытая голова медленно поворачивалась то туда, то сюда, руки уперлись в пряжку поясного ремня рядом с эфесом, взгляд бессмысленно метался от тени к тени. Фонарь светил ему прямо в лицо, ослепленные светом глаза порой смотрели прямо на ночного гостя — смотрели и не видели.

Охотник вспомнил молодого и глупого лейтенанта с мешком трухи в голове и большими, вечно удивленными глазами, прибывшего на войну из-за моря ради глупых слов и прекрасных глаз какой-то коронованной, которую юный Лесли видел только на голландских гравюрах. Но на этой войне была только одна прекрасная дама — та, которой служил охотник. Лесли понял это, в конце концов. Понял, но предпочел сбежать. Не убежит. Дама сегодня получит свое, надо только выбрать…

Взгляд капитана метался по неровным камням, руки то сжимали, то разжимали ремень на поясе. Охотник тоже застыл, тени укрыли его… Наконец Лесли, что-то заметив вдалеке, развернулся и зашагал прочь…

«Давай, беги, старайся… — проводил его взглядом охотник… — защищай. Моя дама положила глаз на этих людей и это место. Не тебе остановить ее».

Новый шаг. Из тени в тень. Тяжелый стук сапог капитана затих вдалеке, охотник неслышно скользил в другую сторону — туда, где в неверной полутьме что-то белело. Охотник неслышно скользнул поближе, увидел одинокую стройную фигуру, распущенные по плечам волосы и криво порадовался своей удаче — сегодня его дама получит царский подарок. Налетевший порыв ветра качнул висевший на скате крыши фонарь, его неверный свет, скользнув прихотливо, выхватил на мгновение из тьмы его худую, нескладную фигуру.

Прапорщик Лоренцо, неслышно прошептав одними губами молитву Мадонне, сделал мягкий шаг в тень. Его рука бережно скользнула к рукояти стилета.

Яков, проснувшийся сразу после заката, обходил монастырь по десятому кругу, проверяя посты. Это казалось уже бессмысленным занятием, но и покорно ждать удара было невыносимо. Постоял на площади, вглядываясь в темноту — на какое-то время ему показалось, что и тьма глядит на него недобрыми глазами. Яков поежился, будто от холодного ветра, обозвал сам себя идиотом, которому во тьме буки мерещатся, и пошел дальше. Чтобы через мгновение буквально напороться во тьме перед колокольней на куда-то спешившего солдата его роты. Нескладный солдатик что-то осторожно нес, смотрел под ноги да на свой драгоценный груз и в капитана буквально уткнулся.

— Стой. Куда идешь или почему один? — окрикнул его Яков строго. Тот глядел на него ошалелыми глазами, пытался что-то сказать и, одновременно, спрятать свой драгоценный груз за спину. Получалось плохо. Лесли вгляделся, увидел вытянутое, похожее на птичье, лицо и редкие зубы. Внезапно вспомнил — «а лучше вместо…» — это тот самый, подходивший тогда к сержанту, солдат.

— Что там у тебя? — капитан выхватил у солдата его ношу. Кувшин. Вытащил пробку, принюхался — вино. Спину пробило холодным потом, в голове вихрем пронеслись кошмарные картины — вот его бравые солдаты бросают посты, вот, перепившись, штурмуют жилые корпуса монастыря, и творят такое, отчего бывалого капитана порой бросало в дрожь. И военная экзекуция под конец — устроить ее нарушившему ее покой капитану графиня Амалия вполне может. В этом капитан не сомневался. Кувшин упал и разбился, схваченный за шкирку солдатик бессильно трепыхался в его руках.

— Где взял? — прорычал Яков бешено.

— В… в подвале.

— В каком еще подвале?

— Ну погреб тут… винный вроде.

«Но я же лично запирал его» — внезапная мысль ударила капитана, как молния.

— Показывай.

— Конечно, господин капитан.

Замок, навешанный вечность назад висел. Здоровый, вороненой стали кованный монстр, размером с иную голову. Яков привычно, как делал каждый день пребывания в монастыре, подергал дужки — висит, не шелохнется.

— А вы посмотрите, — шепнул солдат за его спиной, протягивая руку.

Замок был цел. А вот петли, на которых он висел, нет. Легкий толчок — и массивная дубовая дверь распахнулась. Капитан осмотрел место разреза — очень аккуратный. И, как внезапно понял капитан, сделан изнутри…

— А ну, вали отсюда. И передай сержанту, чтобы прислал сюда людей… — сказал капитан, не заметив, что солдатик уже по-тихому сбежал, благодаря свою удачу. Легко отделался — капитану было не до него. Прихватив с собой неровно светивший фонарь, Яков Лесли полез в темноту впереди. Только массивные пузатые бока огромных бочек вокруг, да терпкий запах кружит голову — вроде бы все в порядке. Можно выйти, поднять по тревоге сержанта и мать-настоятельницу и сдать охрану им. Можно… но тут взгляд выхватил черную дыру прохода за одним из поворотов. Когда он осматривал подвал в прошлый раз, его здесь не было. Капитан перехватил фонарь поудобнее, положил мгновенно повлажневшую руку на рукоять шпаги и, прошептав молитву, шагнул в темноту.

Шаг. Другой. Мягко, бесшумно, с носка на носок, «Мадонна, помоги мне, — шептал про себя итальянец Лоренцо, выискивая взглядом худую, нескладную тень во тьме. Вроде бы вот, в десятке шагов впереди — край плаща на миг мелькнул в пляске света и тени. Разгулявшийся ветер гнал по небу ровный строй облаков, то прятал, то опять открывал миру луну, играл развешанными тут и там фонарями. Лоренцо, как мог тихо шел за пришельцем по этому танцу теней… — мадонна, все святые помогите мне. Я опять его потерял» В его глазах мелькали то края плаща незнакомца, то черные волосы из воспоминаний. Потом светлые, заплетенные в тугие косы, потом опять черные, под окровавленной накидкой. Сердце стучало, как барабанщик — атаку, дыхание рвалось наружу как бешеное, его еле удавалось держать в узде. Вот опять мелькнул впереди худой, непропорционально высокий сгусток — пятно тьмы во тьме. Лоренцо шагнул вперед, сокращая еще на один шаг расстояние. Клинок он держал в руке обратным хватом — четырехгранный венецианский стилет без гарды. Два дня назад он освятил его в местной церкви на одоление нечисти. «В этот раз я достану тебя, ублюдок, помоги мне Мадонна».

Впереди, в мельтешении желтого и лунного света размеренно шла высокая белая фигура — свет луны выхватывал то распущенные по плечам волосы, то длинную, метущую по камням юбку — Магда фон Брок неторопливо тащила ведро куда-то в сторону кухни.

Шаг, другой. Все так же держась в тени, Лоренцо медленно подбирался ближе к незнакомцу. Магда возилась у колодца со своим ведром, висящий над головой фонарь выхватывал ее, колодец и полосу камня вокруг из тьмы. Закуток между стеной и собором, где она стояла, был, по ночному времени, пуст. Шаг, другой. Итальянец опять потерял врага из виду и теперь напряженно вглядывался в тени вокруг. Должен быть впереди — в паре-тройке шагов впереди. К Магде, сволочь, подбирается. Говорили же ей одной не ходить, так нет, лучше всех знает. Лоренцо сделал еще один шаг — и тут что-то мягко схватило его за горло.

Капитан размеренно шел по подземелью — обнаруженный им тайный ход вел куда-то вниз и вперед. Свет фонаря выхватывал протоки воды на стенах, иногда мох на древних камнях. Проход неширокий — два человека с трудом разминутся и совершенно прямой — тянется и тянется куда-то вглубь. Иногда от основного коридора отделялись в сторону совсем уж узкие — кошка едва пролезет — ходы. Лесли оглядел влажные, темные камни стен — проход очень древний, построен, похоже, вместе с замком. Присев, посмотрел под ноги — вроде бы мох в паре мест сбит. Так вот как в крепость проникал убийца. Яков встал и, подобравшись, пошел дальше. По привычке бурчал под нос генеалогию своего рода. Обычно это успокаивало, но не сейчас. Среди его благородных предков было много храбрых людей, по дурному погибших.

— Прицел мне не загораживай, — услышал Лоренцо хриплый шепот в ухо. Мушкетер Ганс, — и не шуми, спугнешь. Итальянец осторожно кивнул, чужие руки так же аккуратно выпустили его.

— Вот он, — прошептал мушкетер, ткнув стволом ружья в темноту. Теперь и Лоренцо увидел высокую тень, — подбирается. Вот черт… Широкий швейцарский клинок сверкнул в лунном свете. Грянул выстрел — сбитый на полушаге охотник покатился по камням, встал, качаясь, в круге света, слетел на землю издырявленный плащ.

— Хорошо стреляешь, мушкетер, — ухмыльнулся Вальтер Мероде, — только когда же до Вас дойдет, что это бесполезно.

Ганс и Лоренцо кинулись вперед, на него — Ганс, перехватив ружье за ствол, отбил прикладом предназначенный Магде удар. Освященный стилет итальянца ударил темную фигуру в бок — тщетно. Ответный бешеный выпад заставил Лоренцо отшатнутся. Магда не осталась в стороне, обрушив на Мероде ведро.

Вдалеке заорали, затопали ногами, послышалась матершина и отрывистый лай команд — сержант гнал людей в схватку. Мероде, издевательски поклонившись, повернулся и кинулся бежать. Темная фигура исчезла. Ганс, Лоренцо, Магда и насилу догнавший их сержант ворвались за угол, но там стены сходились тупым углом. Это тупик и там было пусто.

— Как сквозь землю провалился, — с горечью сказал мастер-сержант.

Ганс, в ярости, ударил прикладом в стену. Потом еще и еще. Потом еще пару раз, уже спокойно, прислушиваясь после каждого удара.

— Сардж, распорядись насчет кувалды. — сказал он вдруг. — он и в самом деле сквозь землю провалился. Точнее сквозь стену.

Шаг, другой. Звук шагов глухо отражался от стен, лучи фонаря терялись в темных камнях подземелья. Капитан пытался считать шаги, но после пары сотен сбился и бросил. Ход, прихотливо изгибаясь, вел капитана куда-то вглубь земли — по всем расчетам он уже давно ушел за пределы замка, а выхода все не было. Лесли подумал, что надо бы сейчас вернуться назад, а на исследование хода отправить завтра Лоренцо с капральством — самая работа для итальянца. Постоял секунду, подумал… и тут понял, что слышит не только свои шаги… «проклятое подземелье, — прошептал он, ставя фонарь на пол и кладя руку на эфес шпаги, — холодно здесь, как зимой в Московии». Чужие шаги — быстрые, шаркающие — приближались, но откуда? Звуки скрадывались, эхо билось о стены туннеля, капитан переводил взгляд то туда, то сюда, не зная на что решиться. Вдруг из-за угла раздался звук упавшего камня и, почти сразу, на свет шагнула высокая, слишком худая фигура. Вальтер Мероде. Шляпу он потерял, длинные, черные волосы торчали в беспорядке. Камзол разорван — в боку разрез от ножа, на груди рваная дыра от пули, но крови не было. Криво усмехнувшись, бывший начальник шагнул вперед, сверкнуло в руке узкое лезвие. Блеск стали вывел капитана из ступора, он выхватил клинок, отбил кинжал в сторону, ударил. Его шпага распорола Мероде камзол на груди, но тот лишь шагнул вперед.

«Когда же до вас дойдет…» — удар в челюсть отбросил Лесли в сторону. Голова ударилась о камни, сознание погасло.

В лесу, у выхода из тоннеля, полковник Вальтер Мероде переводил дух, считал на небе звезды и думал. Да, тот финский солдат оказался подарком судьбы. Точнее не судьбы, конечно — в судьбу Мероде не верил, а смерти, которой служил. Полковник был честен, платил щедро, а финн мазал его наговорной водой и шептал заклинания — заклинания от стали клинков, от свинца пуль, от всего, что можно придумать.

Ганс, сержант, Лоренцо и Магда нашли капитана в туннеле — оглушенного, но живого и, если не считать головной боли, здорового. Вместе закончили осматривать туннель, дошли до выхода, огляделись — ничего, кроме ночного леса не увидели — и вернулись назад.

— Да, теперь понятно, как он сюда проникал — сказал сержант, когда они уже пришли назад, в погреб, из которого начинался подземный ход.

— Только почему он тогда не перебросил через лаз своих и не взял замок внезапной атакой?

— Боковые ходы слишком узкие, много народу через них не проведешь. А внезапная атака через винный погреб, — усмехнулся Яков, смотря на своих орлов, — Боюсь, что такая атака в погребе и закончиться. Сбором в плен мертвецки пьяных.

Орлы, кроме разве что слишком женатого Ганса дружно косили на пузатые бочки.

— Я бы даже своих сюда не повел. — подтвердил сержант — а куда этим драгунам до наших парней.

— Вопрос в другом, — подвел итог капитан, — почему Мероде об этом пути знает, а мы нет. И откуда он его узнал.

— Вопрос хороший, — в тон ему сказал сержант, — а вот ответ…

— Боюсь, ответ мы не найдем. Пошли отсюда, — махнул рукой Лесли. Остальные вздохнули, но подчинились — дисциплина дисциплиной, а содержимое бочек так и просило попробовать.

Поверхность встретила капитана ударом холодного ветра в лицо — после затхлости подземелий было даже приятно. Яков с компанией медленно шел прочь от подвала по площади, пытался думать. Голова после удара раскалывалась от боли, мысли скакали без порядка то туда, то сюда, глаза с удовольствием смотрели вверх, на яркие предрассветные звезды. Вдоль стены прошелестела темная робкая фигура, капитан рявкнул, по привычке и для порядку: «сколько раз говорили, не ходить по одной» и почти прошел мимо, не обернувшись. За спиной что-то пискнуло, послышалась возня, потом удивленный голос Магды.

— А это не местная, капитан.

— Как так, не местная, — все резко обернулись. В руках у Магды трепыхалась молоденькая девушка — Яков разглядел круглое, миловидное лицо, кудряшки волос выбивались из-под накидки. Круглые, черные и очень испуганные глаза смотрели в упор на капитана. Испугаешься тут, когда тебя внезапно хватают за шкирку такие орлы.

— Магда, не пугай девушку. Сеньорита, не… — начал было Лоренцо, но капитан бесцеремонно задвинул его назад.

— Да ладно, не местная, — вставил сержант сердито, — тут все в темном ходят…

— Разуй глаза, сардж, — ответила ему Магда, — платья от монашеской накидки отличить не можешь. И недешевое платье, — добавила она профессиональным тоном.

— Конечно, не могу. — сказал сердито сержант. Хотел еще что-то пробурчать, но Лесли уже не слушал.

— Кто Вы такая, — спросил он, как мог сурово. После бессонной ночи и удара по голове суровость получалась на зависть — девчонка чуть в обморок не грохнулась.

— М…Марта, господин… горничная… — госпожи графини, во всяком случае, так Яков подумал. Тут в разговор бесцеремонно влезла Магда.

— А что у нас тут, — проворковала она, ловко выхватывая их рук у девушки что-то.

— Вы не смеете. Это госпожи..

— Мы все смеем.

Бедолага пискнула, и таки, под Магдин смешок, упала в обморок.

— Посмотрите капитан. — протянула Магда Якову свою добычу. Это был конверт. Белый, хорошей бумаги и чем то хорошо надушенный. При свете качающегося над головой фонаря Лесли вскрыл конверт, вгляделся… письмо начиналось со слов «Милый Вальтер». А дальше следовала пара абзацев такой романтичной чепухи, что аж скулы сводило.

«Милый Вальтер, — мысли Якова скакали с одного на другое, как фонарь, раскачиваемый ветром над головой, — есть у нас в роте один Вальтер. Но он, во-первых рябой, а во-вторых, неграмотный. А больше никого нет». Тут до него дошло — Вальтер Мероде, безумец с ножом. Ночной охотник. А для кого-то «Милый Вальтер» похоже.

* * *

— Сержант, подними пятое капральство, — внезапно нарушил молчание капитан, — и, пожалуй, второе. Донжнон оцепить, никого не выпускать. Их светлость должна нам пару ответов.

Внутрь пошли утром, в девятом часу, когда монашки в соборе запели «те деум» — швейцарцев охраны донжона вежливо уложили носом в пыль, вскрыли массивные дубовые двери, поднялись наверх — старая, покосившаяся лестница скрипела под ногами. Еще одна дверь, потом еще — пискнула, разбегаясь по углам пара служанок. Капитан прошел мимо, сейчас было не до них. За очередной дверью Яков на миг зажмурился — после серых стен и тусклого света коридоров просторная зала ослепила его прихотливым многоцветьем. Завешенные яркими восточными коврами стены, резное, темного дерева, бюро в углу, подставец — витая ковка в виде виноградных гроздьев — с какими-то склянками. Книги повсюду — старинные, обитые потемневшей кожей фолианты и новые, голландской печати. И Их Светлость Амалия, графиня фон… поднявшаяся им навстречу с тонкого, обитого золотой тканью стула. Рассветное солнце, пробившись сквозь высокое стрельчатое окно, сверкнуло белым огнем на ее платье.

— Чем обязана, капитан? — темные глаза смотрели лукаво, — о, сколько вас здесь, господа… Мужское внимание в моем возрасте очень лестно, знаете ли. Хотя против компании я и в молодости возражала.

Графиня широко улыбнулась. Яков потерял дар речи.

— Мы, эта… — мастер-сержант решительно отодвинул капитана в сторону, — подземный ход нашли. По нему, стало быть, убивец и ходил ночами.

— Вот как? Интересно… Вы его поймали?

— Нет, Ваша Светлость, ушел он, да. Капитана нашего оглушил, и подземным ходом ушел, стало быть. Вот господину капитану и интересно, почему Мероде о ходе том знает, а он нет, И откуда он это знает, тоже, знаете ли любопытно. Очень любопытно, да да… — шляпу сержант скинул с головы, говорил почтительно, губы улыбались, но глаза смотрели прямо на собеседника — холодным, недобрым взглядом.

— Очень любопытно, Ваша светлость. Это ведь вашему роду замок принадлежал, не правда ли?

— Мне кажется сержант, или меня допрашивают?

— Что вы, Ваша Светлость как можно, да и не по чину нам. Но все-таки любопытно, знаете ли, да.

Чтобы не мешать сержанту, капитан шагнул в сторону. За плечами у графини было пятьдесят лет светских пикировок, у сержанта — пятьдесят лет шантажа, блефов, и комбинаций. В этой схватке Яков был лишним, хотя сардж и говорил, формально, от его имени. Бесконечные «да да» и «стало быть» плыли по воздуху, убаюкивая собеседника, графиня — Яков внимательно посмотрел на нее — широко улыбалась. «Надо быть очень странным человеком, — подумал он, — чтобы вот так улыбаться, когда к тебе в спальню поутру врываются десяток вооруженных». Впрочем, сержант тоже всегда улыбался, когда объяснял магистрату очередного городка, почему надо платить за то, чтобы их рота просто прошла мимо.

-А вы не боитесь капитан, — прозвучало внезапно, — шведский лагерь от меня не укроет.

Бояться капитан просто устал.

— Это будет потом. А сейчас у меня сотня гражданских на руках и безумный Мероде под стенами.

— Хорошо, — Сардж вновь перехватил разговор, Яков поднял со стола пару книг, перелистнул — «Полное и правдивое описание княжества Трансильвания», витиеватой венецианской печати. Странное, однако, чтение для великосветской дамы в возрасте. Пара исписанных листков скользнула из книги на пол. Поднял, посмотрел — какие-то записки, заковыристый вензель графини внизу.

— Это, вообще то, секретные бумаги, капитан.

Лесли, не обращая внимания, подошел к свету, достал перехваченное ночью письмо — сравнить почерк. Не совпадал.

— А что тут у Вас — графиня, с неожиданной для Лесли прытью выхватила письмо из рук, пробежала глазами. Улыбка ее внезапно исчезла, лицо заострилось, глаза полыхнули яростью.

Тут в комнату ворвался Ганс с очередной вестью.

— Тут есть еще одна дверь наверх, капитан. Под самую крышу. Ломать?

— Не надо, господа, пойдемте разберемся вместе. Разберемся с этим… недоразумением. Графиня достала из-за пазухи ключ и решительно шагнула вперед, приглашая всех за собой.

Еще одна дверь, короткий коридор — Лоренцо галантно пытался пропустить даму вперед, но столкнулся с сержантом плечами. Очередной темный коридор, лестница наверх, Яков, довольно невежливо отодвинув графиню в сторону, шагнул через порог очередной залы. И застыл, не в силах шагнуть дальше — в обитых золотыми обоями стенах сидела настолько ослепительная красавица, что капитан на миг забыл, как дышать. Невысокая, изящная фигура, скрытое струящимся белым платьем, белоснежные руки, волосы — струящийся почти до пола золотой поток, тонкое аристократичное лицо с высоким лбом и кокетливо вздернутым носиком. Яков внезапно вспомнил, что сапоги его уже неделю не чищены, алый офицерский шарф поблек и протерся, а кружевной воротник давно уже не белоснежный.

— Что такое… — начала красавица, презрительно вздернув нос. Тут капитана ощутимо толкнули в спину, вынуждая подвинуться. Остальные вошли внутрь, встали полукругом — невозмутимо-холодная графиня, сразу от входа шагнувший в тень сержант, тут же начавший крутить усы Лоренцо, Ганс — под его взглядом красавица вздрогнула и Магда, которую никто не приглашал, но которую это никогда не останавливало.

— Господа, — сказала графиня, — позвольте Вам представить их высочество наследную принцессу Софию дома герцогов Фон Глатц…

Дом фон Глатц — Яков пытался думать, старательно отводя глаза от ослепительной красоты юной принцессы — вроде есть такой, где то на севере Германии. Когда-то были богаты, но, после того как через их земли прошли Тилли, Валленштейн и Гюстав-Адольф, от богатства и земель ничего не осталось — только ветхий замок да звонкий титул имперских князей. Взгляд, не в силах охватить всю сцену разом, прыгал от одной мелочи к другой. Вот широкое окно, рама блестит новенькой краской — вроде то самое, что разбилось в день, когда они входили в аббатство, вот огромное, в толстой витой раме, зеркало, вот какие-то разномастные полки с кучей кукол, совершенно одинаковых на вид. «Зачем столько», - мелькнула дурацкая мысль, но ее прервали.

— Что это значит тетушка? — недовольным голосом спросила принцесса — почему вы врываетесь ко мне? И зачем вы притащили сюда своих наемников?

— Императорских, — поправил Лесли машинально.

— Какая разница, — фыркнула та, — тетя, что это значит?

— Это Яков Лесли, племянница, капитан имперской армии и военный комендант, — сказала графиня, опять улыбнувшись, — представь себе, он нас сейчас допрашивает.

— Вы что, родственники? — Яков был еще слишком ошеломлен, чтобы спросить что то путное.

— Что за шутки, тетя?

— Представьте себе, господин капитан, — ответила Якову графиня, — имею честь быть тетей этому чуду.

— Всего лишь дальней родственницей, — голос у принцессы был все также заносчивый, — вам до нашего рода далеко.

«Другие были бы счастливы родству с всемогущей графиней» — подумал Яков. Чванство принцессы уже начало раздражать.

— Это ваше письмо? — спросил он резко.

— Ее, — подтвердила графиня Амалия ехидно, — узнаю почерк.

— И что это значит?

— Не ваше дело…

— Мое, — Яков окончательно потерял терпение, — у нас тут война между прочим. И кто такой Вальтер? Вальтер Мероде?

— Их Светлость господин Мероде для вас. Он все-таки граф и настоящий рыцарь, вам не чета — их высочество принцесса соизволила обратить на него внимание.

— Ничего себе рыцарь… — Магда влезла в разговор бесцеремонно, то есть как всегда… — мясник с ножом.

— Он благородный человек. Сами вы… убийцы и погромщики — принцесса начала заводится — нос сморщился, губы сжались в тонкую линию. Яков, отойдя от недавнего шока, посмотрел на нее еще раз — да не так уж и красива — отталкивало высокомерное лицо.

— Это твоя служанка в церкви лежит, зарезанная? — теперь уже и Магда завелась..

— Да. И вы ее убили.

— Не мы, — сказал Яков машинально, — Мероде.

— Врете вы все, — принцесса уже срывалась на истерику, — воры, убийцы, грабители…

— Лоренцо, — рявкнул капитан. Это все ему уже надоело. За стенами война, а тут балаган какой то… Взгляд упал на стол, неоконченную вышивку — башня, рыцарь под стенами, дракон — как в сказке. Старинной красивой сказке, которую кто-то решил сделать былью, пройдя по горе трупов. «Так вот зачем Мероде доспехи понадобились — покрасоваться».

— Лоренцо, проводи их светлость графиню Амалию вниз. И проверь посты.

— Но, — итальянец пытался что-то сказать, но капитан рявкнул еще раз — это приказ, прапорщик.

— Пойдемте, Лоренцо, — графиня взяла того под руку, потащила прочь, — капитан у нас честный человек, ничего с этой красавицей страшного не случиться. Я за нее отвечаю перед родственниками, так что постарайтесь аккуратно, капитан.

— Обещаю.

Когда дверь захлопнулась, капитан повернулся к замершей принцессе и отчетливо произнес.

«Убийцы мы, воры и грабители… еще клятвопреступников забыли добавить».

— Ну и что вы с ней сделали? — спросила графиня через полчаса, когда компания вышла, наконец, с верхней залы.

— Ничего, — ответил капитан устало, — озеро слез не в счет. Напугали и только. Остальным пришлось гораздо хуже. И еще придется. Это она писала Мероде, посылала служанку с письмами по подземному ходу. Служанку, чье тело нашел в лесу наш Лоренцо. Откуда только про подземный ход узнала…

— Старые книги, наверно, — ответили ему.

— Может быть. Как она вообще здесь очутилась?

— Мероде приехал в замок фон Глатцев год назад. Был очень вежлив и обходителен. А наедине сообщил родителям, что сожжет их и весь замок если принцессу не отдадут ему в жены.

— Фон Глатцы вроде союзники шведов.

— А его это не волновало. Когда только успел Софии голову так закружить.

— А как она оказалась здесь?

— Ну, мы все-таки родственники. Ее родители попросили, и я спрятала ее здесь. Ошиблась — монастырь раньше был их владением, тайные ходы были, видимо, не столь тайными, раз она о них знала.

— А почему не в Вене?

— Фон Глатцы все-таки союзники шведов.

— Это как сказка какая-то. Принцесса, рыцарь в сверкающих доспехах под стенами, — память услужливо подсунула высокую фигуру Мероде в сверкающей кирасе, — стерегущий замок дракон. Только сказка какая-то…

— Это вы меня драконом назвали? — усмехнулась графиня, — спасибо, польщена. Но в сказках рыцарь, обычно, побеждает.

— Это неправильная сказка, — отрезал Лесли, вставая. Начался день, лучи солнца играли на потолке в прятки. Снаружи раздалась стрельба — капитана ждали его люди. Люди, о которых сказок не пишут.

— Что собираетесь делать?

— Убью ублюдка. Он, может быть, неуязвим, но его люди — дрянь.

— Убьете смерть, капитан?

— А нам за это платят, — ответил капитан и вышел из кабинета.

В палатке посреди лагеря полковник Вальтер Мероде смотрел на лежащее на столе письмо. Приказ шведского главнокомандующего в Германии генерала Торстентона — бросать все и немедленно присоединится к основным силам, осаждавшим в Киле имперскую армию. Приказ был получен еще неделю назад и так и лежал здесь на столе нераспечатанный.

«Нет уж, — прошептал полковник одними губами, — хватит с меня». Спина покрылась холодным потом. Нет уж. Сегодня он возьмет этот замок. Лесли не сможет ему помешать — он слишком слаб для этого. Возьмет принцессу, женится на ней. Даже будет нежен… какое-то время. Фон Глатцы — имперские князья, они неподсудны никому, кроме сейма в Регенсбурге, а он соберется только после войны — то есть никогда. Тогда его не достанет никакой главнокомандующий. Мероде жениться, бросит все и уедет в Париж, подальше от этой войны. Тот финский солдат умер год назад, несмотря на все свои заклинания — сгорел от дурной болезни. Смерть, которой Мероде служил, могла быть очень изобретательной. И Мероде крепко ей задолжал.

Осажденная в Киле имперская армия генерала Галласа отклонила очередное предложение о сдаче — шведские условия солдаты сочли оскорбительными и продолжали сражаться. Еда у них кончилась три дня назад.

На мирной конференции в Мюнстере депутаты торжественно представили трактат о причинах и последствиях этой войны — пятьсот страниц in folio. Трактат начинался со слов «причины этой войны покрыты туманом неизвестности», остальные листы — для места — занимали гороскопы участников конфликта.

В красивой, богато обставленной, но прокаленной насквозь летним солнцем комнате под крышей башни горько плакала обиженная принцесса. Ничего. Ее рыцарь придет. Он уже под стенами. Скоро он войдет в замок и вытащит ее из этого ужасного места. Ведь добро побеждает зло. Она об этом читала.

На площади, посреди замка их светлость графиня Амалия с удивлением услышала веселый голос капитана Лесли:

— Прапорщик, не узнаю Вас! Тут полный замок прекрасных дам, а фейерверка мы до сих пор не видели.

* * *

Весь этот день драгуны Мероде тучей крутились по полю перед воротами. Они уже не набегали, давали залп и отступали, как раньше, а толпились на гласисе перед полузасыпанным рвом напротив ворот. Сгрудились кучей, под прикрытием самодельных щитов, нарыли на скорую руку окопов, взяли стены под плотный обстрел. Из полутьмы стрелковых галерей люди Лесли отвечали точным огнем — драгуны падали, метались, кто-то пытался бежать. Бешеный Мероде метался по полю, гнал своих в бой ножнами шпаги. Несмотря на прямой приказ солдаты наделали еще пару дыр в его сверкающих доспехах. Под прикрытием ружейного огня пара мелких полковых пушек методично била ядрами по воротам — по уму надо было бы их завалить, благо камней в замке хватало, но капитан не отдавал приказа. Вместо этого он приказал убрать половину людей со стен и строить напротив ворот баррикаду. Солдаты компании деловито, под бдительным оком мастер-сержанта, таскали камни, наваливали их неровной грудой на площади. Женщины — местные и солдатские жены вперемежку таскали им воду вначале, потом капитан вежливо переговорил с матерью-настоятельницей и монашки куда-то исчезли. Пушечные ядра методично били в дубовые, окованные потемневшим от времени железом створки ворот. Лесли — сегодня, против обыкновения, он командовал боем не с башни — отозвал со стен еще несколько капральств. Драгуны на поле пристрелялись, со стен начали нести убитых и покалеченных, уходили и здоровые — выносить раненных, якобы. Уходили и не возвращались. Створки гнулись и трещали под ударами. Капитан, обмахнувшись шляпой, подумал, что так они прорвутся раньше времени и послал Ганса с его мушкетом наверх, на башню. Пара точных выстрелов, взорвавшийся на поле зарядный ящик и пушки замолчали. В ответ грянул залп из всего, что есть, брызнула от стен каменная крошка, с высоты упала пробитая в десяти местах мушкетерская шляпа, драгуны встретили ее дружным криком ура! Сержант сплюнул и назвал в сердцах своего коллегу на той стороне идиотом, распустившего людей до такого непотребства. Ганс, сбежавший с крыши за секунду до залпа, широко перекрестился на сверкающие в небе кресты и прошептал: «Совсем стрелять не умеют. Езус-Мария покарай еретиков. Только кроме капитана, он хороший. И еще…». Тут он подумал, что список исключений какой-то длинный выходит, перекрестился еще раз и пошел искать себе новую шляпу.

Нескладный солдатик в колете не по росту угрюмо таскал камни на облюбованный им пятачок перед входом в жилой корпус. Положил на место последний, огляделся — баррикада уже выросла ему по грудь — сойдет. Он уже успел утром попросить у Ганса пулю на счастье, получил просимое, по шее, и совет научится, наконец, отливать их как следует. Так в роте все делали перед боем. Солдат серьезно ухаживал за одной из беженок, уже успел сорвать пару поцелуев в темном углу, твердо рассчитывал на большее и никаких залетных пускать к своей черноглазой не собирался. Тем более безумного Мероде с его драгунами. Нет, к черту, пусть кого другого любят, у них, в конце концов, лошади есть. Неподалеку капитан и мастер-сержант о чем то говорили, капралы бегали, раздавали указания. Надо было бы послушать, но зачем — и так все понятно. Солдат посмотрел на начавшие поддаваться створки, проверил, легко ли ходит шпага в ножнах, пристроил на камни тяжелый мушкет и стал ждать. Очередной залп выбил дождь щепок из дубовых ворот. Долго они не продержатся.

Полковник Вальтер Мероде, чуть качаясь в седле, ехал по полю боя. Стрелки Лесли проделали сегодня еще пару дыр в его латах, за что полковник даже был им благодарен — день выдался жаркий, сталь прокалилась на солнце, ветерок сквозь пулевые отверстия хоть как-то охлаждал тело. Его драгуны выпускали пулю за пулей по стенам. Оттуда отвечали, но совсем вяло. Мероде искал взглядом алый офицерский шарф на башне и не находил. «Вот и все, капитан, — улыбнулся он одними губами, — вот, наконец, дошло и до тебя. Не тебе остановить мою даму». Драгуны дали очередной нестройный залп, со стены ответили — но буквально парой вспышек. «Вот и все, капитан, — повторил он про себя, — твои люди тоже все поняли. Не даром охотник ходил каждую ночь за стены. Лесли нашел ход слишком поздно — страх все-таки достал его солдат». Ворота еще стояли, но сквозные, иззубренные дыры в массивных створках говорили сами за себя — скоро. Мероде провел рукой по изрешеченной пулями кирасе, лениво подумал, что в таком виде являться перед невестой нельзя. Деловито рявкнули пушки, слетела с петель одна створка, потом другая. Полковник скинул кирасу, выхватил из ножен длинный кавалерийский полуэсток и, давя своих, послал коня в атаку. Его люди кинулись за ним, бессвязно крича. Гулко прогрохотали копыта по камням, сверкнула навстречу одинокая вспышка. Жалобно заржал убитый конь, полковник вылетел из седла, выпрямился на камнях площади. «Ты еще жив, стрелок, — ухмыльнулся он, вскидывая пистолет, — ненадолго». Грянул ответный выстрел, арку ворот заволокло дымом. Фигура с мушкетом исчезла из виду, сейчас было не до него — Мероде рвался вперед, на площадь, к дверям донжона. Позади него с грохотом взорвалась надвратная башня — столб дыма, пламени и камней взлетел вверх, в синее небо. Взлетел, чтобы рухнуть вниз бесформенной каменной грудой. Полковника сбило с ног, он упал, перекатился, встал — сверкающий клинок в руках. «Не успели» — ухмыльнулся он. Камни не могли ему повредить, но выкапываться из-под их груды было бы неприятно. Стрелки с баррикад дали залп, запели пули вокруг, пара рванула рубашку. Мероде размеренно шел вперед, через площадь к дверям донжона. Его люди лезли за ним через мешанину камней после взрыва. Баррикада дала еще один залп, потом защитники дрогнули, развернулись и побежали. Высокая худая фигура шла и шла, полуэсток в его руках поднимался и опускался, валя зазевавшихся и слишком тупых, чтобы бежать перед воплощенной смертью. За его спиной драгуны преодолели завал и толпой лезли на площадь. Кто-то — Мероде заметил раздающего команды сержанта — еще пытался сомкнуть строй — не успели. Мероде, усмехнувшись, шагнул прямо на лес пик, отбил одно из жал шпагой, проскользнул под другой, расчистил себе путь короткими выпадами. Солдаты побежали. Полковник мельком поглядел вниз — коренастой фигуры сержанта среди убитых не было. «Молодец, догадался. Надо на службу взять, если выживет, — подумал полковник, — пусть подтянет моих, а то совсем распустились». Впрочем, сейчас у него были более важные дела. Монастырь пал. Вальтера Мероде ждала невеста.

Ударом ноги он распахнул дверь и, оправляя камзол, шагнул за порог башни.

Комнаты наверху встретила его тишиной и шелестом бумаги — ветер играл страницами забытой на столе книги. Покои графини были пусты — старая карга, похоже, успела сбежать. Вальтер Мероде рванулся наверх — будет плохо, если она утащила за собой и Софию. Не уйдет, конечно, но искать придется долго. Дверь наверх была полуоткрыта. Мероде — шпага наголо — шагнул внутрь. Глаза на миг ослепли от золотого блеска — комнаты принцессы были украшены как подобает, согласно ее сану. Он огляделся, позвал принцессу по имени.

— Я за нее… — хриплый мужской голос резанул по ушам.

Яков Лесли, откинув полог, шагнул ему навстречу. Его потертый колет, стоптанные сапоги и волчья ухмылка на лице выглядели настолько дико среди окружающего великолепия, что Мероде на миг растерялся. Только на миг — рука привычно вскинула оружие навстречу врагу, длинный тонкий полуэсток кавалериста и широкая пехотная шпага зазвенели друг о друга — этот звон вернул Мероде к реальности.

— Не ожидал, — улыбнулся он одними губами, — растешь, лейтенантик.

Противники на миг застыли.

— Служанка в лесу, — спросил вдруг Яков, — зачем?

Полковнику вдруг захотелось рассмеяться в лицо своему бывшему подчиненному — нашел время разговаривать. Да и незачем ему знать про это. О смерти, о Вальтере Мероде, предложившего ей выкуп за право уйти с этой войны. Незачем.

— О себе подумай. — Лесли всегда было легко раздразнить. Вот и сейчас — бешеный выпад солдатской шпаги, короткий встречный удар — клинки зазвенели, плечо Якова окрасилось красным. Тот отступил назад, кинжалом в левой руке отбил рапиру в сторону, сделал выпад — отбит. Сталь звенела, капитан, стиснув зубы, пытался наступать — длинное жало полуэстока раз за разом отбрасывало его в сторону. Порез на руке сочился кровью, губы упрямо сжались, холодные серые глаза внимательно следили за противником — Яков упрямо шел вперед, тесня полковника назад, к двери.

«Пора с этим кончать», - подумал Мероде, прыгнув в сторону, пытаясь достать капитана в не прикрытый колетом бок. Яков, не сходя с места, ответил широким рубящим ударом — попал врагу в плечо, но тот лишь покачнулся.

«Когда же до тебя дойдет, что это бесполезно» — успел подумать Мероде, увидев, как Яков начинает новый удар. Клинок капитана поймал рапиру на выпаде — поймал, закружил, отбросил в сторону. Лесли шагнул вперед, шпага, сделав полукруг, обрушилась… на гарду клинка противника. Тонкий кавалерийский клинок жалобно звякнул, переломившись у основания. Мероде по-кошачьи отпрыгнул назад, хватаясь за кинжал на поясе. «Хватай его, ребята», - закричал Яков, комната, как по волшебству, наполнилась людьми — не меньше десятка. Удар прикладом обрушился на руку, выбивая кинжал. Мероде упал, в глазах потемнело, злые удары посыпались сверху. Его дама все таки пришла. Пришла требовать долг к, не сумевшему обмануть ее, полковнику Вальтеру Мероде.

* * *

— Долго еще? — от темнеющей за деревьями громады замка доносилась стрельба и пьяные крики. Капитан Лесли сидел, развалясь, на поваленном стволе, смотрел то на покрытое ясными звездами небо, то на траву у себя под ногами. Думать не хотелось. Вообще. Шевелить головой тоже. Напряжение последних недель схлынуло, разбив ленью каждый мускул.

— Долго еще? — спросила его стоявшая рядом мать-настоятельница. Весь вчерашний день, пока шла стрельба, монашек и солдат выводили из замка в лес, подземным ходом — Мероде забыл поставить к нему охрану. Яков вывел последнее капральство час назад, без потерь, но с бездыханным телом полковника Мероде.

— Часов шесть, наверное, — ответил он наконец. Судя по песням и крикам со стен, шведские драгуны нашли заботливо открытый для них винный погреб. И гуляли вовсю.

— Уже затихать начало. Когда перепьются — заберем монастырь обратно. Во что они там стреляют только?

— В воздух, наверное, — влез в разговор мастер-сержант, — наши все вышли. Вот олухи, прости господи, не заметили, как у них из под носа командира увели.

— Или заметили и бога поблагодарили.

— А вы хитроумны, капитан, — графиня Амалия подошла, как всегда, неслышно, — придумать такой план.

— Это не я, это генерал Пиколломини, — по его приказу из окрестностей Праги наши вывезли как-то все что можно есть, оставив только пиво да водку. А потом забрали там в плен пару шведских бригад.

— Что с Мероде? — спросила она вдруг. Яков задумчиво посмотрел вниз, на свои сапоги. Отвечать совершенно не хотелось.

— Он умер, — сказал Яков просто. Тогда, в золотой комнате на крыше упавшего полковника слегка попинали ногами за все хорошее. А уже потом заметили что он не дышит. Вальтер Мероде имел заклинания от стали, от свинца пуль от камней и даже от дерева — от всего, что мог придумать. Мягкая кожа солдатских сапог ему в голову не пришла.

— Жаль, — сказала она что то совсем странное, — в любом случае, хорошая работа, капитан.

— Император платит, — пожал плечами Яков и, довольно невежливо, отвернулся.

А через шесть часов рота вернула старый замок обратно. Смертельно пьяных драгун разоружили, снесли в погреб да заперли. Мастер-Сержант бегал между пленными, искал коллегу с той стороны — попинать немного за развал дисциплины, но выяснил, что тот предпочел сбежать еще месяц назад — полковник в последние дни был скор на расстрелы.

Глаз капитана зацепился за лежащее на площади тело. Тот самый, нескладный с вытянутым лицом солдатик. Лежит убитый, колет с чужого плеча пробит в десятке мест, приклад мушкета разбит в щепки. Эфес шпаги намертво зажат в мертвой руке, клинок переломал. «Почему не ушел, — ударила в голову виноватая мысль, — ведь я приказывал. Почему…». Чья-то темная фигура наклонилась над лежащим, ударил по ушам резкий, надрывный плач — капитан повернулся и пошел, почему-то чувствуя себя виноватым. «Интересно, кто-нибудь нас также оплачет…», - эту мысль он сразу затоптал — дела не ждали.

А Лоренцо нашли под камнями еще живого — что-то у него не заладилось с огневым шнуром, и он кинулся подрывать башню с факелом. Получил пару пуль, к счастью вскользь, да и камнями при взрыве побило. Но успел вовремя — как раз, чтобы отсечь шведских драгун от их бесноватого командира. Магда, нашедшая тело первой, подумала было что итальянец мертв и начала обыскивать карманы, как вдруг заметила, что он еще дышит. «Бог любит идиотов» — улыбнулся капитан. Мастер-сержант, как всегда, витиевато, высказал, кто конкретно на небе неровно дышит к влюбчивому итальянцу. Заметил спешащую к ним мать-настоятельницу, сделал невинное лицо и начал длинно оправдываться. Та только махнула рукой и неожиданно спросила у капитана:

— Ну что капитан, вы по-прежнему думаете, что ничем не послужили вере?

«Какой именно?» — хотел было спросить Яков в ответ, но промолчал и пошел следить, как итальянца несут в госпиталь.

Лето тысяча шестьсот… — монастырский календарь не пережил сражения со шведами было богато на битвы, сражения, осады, глупость и героизм. На западе пестрая, многоязычная кавалерия Фон Верта обошла с фланга вражеские позиции и огнем и мечом прокатилась по Эльзасу, разом сломав французам всю хитроумную систему снабжения. Маршал Тюренн, не особо расстроившись, отступил за Рейн, запросил в Париже еще денег и в очередной раз переписал армейский устав, доведя его почти до совершенства. Армия Галласа на севере все-таки вырвалась из шведского кольца у Магдебурга — ирландский полк О`Рейли шел впереди, вынося из окружения честь имперской армии, знамена, особу господина главнокомандующего и самогонный аппарат. Впрочем, очевидцы утверждали, что бравые ирландцы спасали именно аппарат, а остальные просто воспользовались оказией. Генерал Галлас прибыл в Вену и сходу доложил, что в поражении виноваты его офицеры, и полковник О`Рейли в особенности. Графиня Амалия — их Светлость уехала из монастыря в Вену сразу же после гибели Мероде — невзначай зашла к императору поговорить. От визита их Светлости Император сильно побледнел с лица, господин главнокомандующий лишился титула и вылетел в отставку, а полковнику О`Рейли все-таки дали орден. Бравый ирландец был счастлив — его орлам наконец удалось сделать настоящий виски. Ну или почти настоящий.

Шведский главнокомандующий генерал Торстентон, суровый старец, чей ум изощрился за пятьдесят лет сражений, а прогрессирующая подагра сделала скорым на расстрелы, официально предупредил мирную конференцию в Мюнстере, что с войны не уйдет, пока его людям хоть что-нибудь не заплатят. Дипломаты вздохнули про себя и продолжили обсуждать процедурные вопросы — в казне у воюющих королей таких денег отродясь не было. Французский посол выписал себе жену, завел садик с розами, но в тайне вздыхал по родному Парижу, надеясь на то, что эпидемия или особо удачное сражение помогут хоть как-то снизить этот долг. Он тоже хотел домой.

А роту Лесли в монастыре просто забыли. Вспомнили только ближе к осени — гонец принес строгий приказ бросать все и маршировать… куда-то. Рота построилась, выздоровевший итальянец весело помахал кому-то рукой, капитан хотел уже скомандовать шагом-марш, как вдруг заметил, что место впереди колонны пустует. Мушкетер Ганс с женой догнали роту на первом привале. Яков набрал воздуха и, хорошо поставленным командным голосом спросил:

— Признавайтесь, где вы были?

— Да в церковь зашли, помолились, — сделала Магда честное лицо.

Мать-настоятельница, выехавшая, под охраной роты, в ближайший город аж прослезилась от такого благочестия. Более опытный капитан тоскливо вздохнул и окинул взглядом окрестности — дыма пожаров не видно, авось пронесет.

Той же ночью, на привале вечно хмурый мушкетер Ганс внезапно окликнул капитана:

— Держите, капитан, — и кинул ему что-то. Яков машинально поймал, посмотрел — мушкетная пуля. Слишком легкая для обычной. Слишком чистый блеск. Серебро.

— Что-то много вокруг нас всякой нечисти в последнее время, — пояснил мушкетер, — держите, капитан, пригодится.