Понедельник. 09.02–10.07
День начался с новостей.
Не успела Клавдия отворить дверь в кабинет и сбросить легкий плащик, раздался телефонный звонок.
— Алло?
— Мне Дежкину, — прозвучал глухой мужской голос в трубке.
— Я у телефона.
— Это Храпицкий. Ну что, могу обрадовать: пропали двое — алкаш, нигде не работающий, и бомжиха Верка. Эй, вы меня слышите?..
Клавдия недоуменно пожала плечами. После спешки и толкотни в троллейбусе она никак не могла, войти в рабочий ритм. Голос показался знакомым, — но вот где она сталкивалась с его обладателем, Дежкина вспомнить не могла, хоть убей.
— Эй! — нетерпеливо повторил голос. — Вы куда делись?
— А кто такая Верка? — уклончиво поинтересовалась Клавдия, преследуя сразу две цели: первая — дать понять загадочному Храпицкому, что она внимает его информации, вторая — окольными путями выяснить, кто же он такой, черт возьми. — Верка-бомжиха, вы сказали?
— Ага, — подтвердил голос. — Ошивалась у меня на участке, ничего не мог поделать. Соседи на нее жаловались, жильцы, — мол, одним своим видом детей пугает… А после случая с пожаром ее никто не видел.
Клавдия вспыхнула. Хорошо хоть, она была в кабинете одна.
В памяти тут же всплыло лицо участкового Александра Борисовича, его старомодные рыжие бакенбарды и вращающиеся, будто на шарнирах, глазные яблоки.
— Я тут, по вашей просьбе, огромную изыскательскую работу провел, — между тем продолжал участковый. — Опросил всех старух на предмет подозрительных личностей, не ошивался ли кто? Нет, говорят, подозрительных не было. А вот Верку уже дня три-четыре никто не видел, и Генка как под землю провалился. То возле каждого пивного ларька его встретишь, а тут — нету Генки, и все!
Клавдия нервным, почти автоматическим движением пролистнула высокохудожественные фотоснимки Вени, сделанные на месте происшествия.
— Скажите, Александр Борисович, не могли бы вы припомнить, были ли у этих ваших пропавших подопечных какие-нибудь особые приметы?
На другом конце провода озадаченно зачмокали губами.
— Вроде ничего такого, — наконец произнес участковый. — Верка была роста среднего, худая… одевалась как попало. Бомжиха, она и есть бомжиха. Часто пила вместе с Генкой. Не просыхали, можно сказать. Ну а Генка — около метра восьмидесяти, сутулый, тридцать пять лет… залысины большие…
Клавдия рассматривала обуглившиеся тела на фотографиях, заботливо обрисованные контровым светом, — так, что и вовсе не понять, что именно изображено в кадре.
— А зубы? — тоскливо поинтересовалась Клавдия, — Может, с зубами у них не все в порядке было?.. По зубам мы попытались бы идентифицировать трупы.
— Я участковый, а не дантист, — буркнул Александр Борисович.
— Ясно. В таком случае, не припомните, рассказывали ли они вам что-нибудь такое… — Дежкина замолчала, будто сама не понимала, что именно «такое» могли сообщить о себе участковому милиционеру двое забубенных алкоголиков.
— Ну, с Генкой не особо поговоришь. У него одна тема: «Больше не буду, гражданин начальник». Бесстыжий, когда завяжешь с выпивкой? — «Больше не буду, гражданин начальник». Когда перестанешь пугать своим видом жильцов? — «Не буду, гражданин начальник». Когда на работу пойдешь? — «Больше не буду…» Заладит, как испорченный патефон, свое «не буду», — просто противно становится. А с Веркой чего разговаривать — она ведь немая!..
Клавдия даже вскочила от неожиданности.
— Как — немая?
— Очень просто. Мычала себе что-то под нос, и все дела. Одно слово, убогая. Я ее и не трогал. Ну, думаю, пусть уж ночует по подвалам, раз деваться ей некуда. Вреда от нее не было, и ладно… Алле, вы меня слышите?.. Вы куда-то пропали, алле!..
Дежкина застыла, направив взгляд немигающих глаз на серую стену напротив.
Стена была абсолютно гладкая и чистая, ровно выкрашенная масляной краской.
«Алле!., алле!..» — возбужденно журчала трубка, но следователь не реагировала.
Она вспомнила скорчившуюся обгорелую фигуру в углу кухонного помещения. Бомжиха Верка умирала в мучениях, но она не закричала. Она была немая!
Вот какая странность не давала покоя Клавдии все это время. Голосистая Ирина Журавлева, любовница Черепца, должна была орать так, что звенели бы стекла соседних домов, а из пылающей квартиры Харитонова не донеслось ни звука.
Итак, картина преступления сразу обрела ясность и законченность.
Обгорелые трупы должны были засвидетельствовать, что дело чисто и имел место всего лишь трагический случай.
Хозяин с подружкой сгинули в пламени, и кто усомнится, что тела принадлежали другим!..
На руке мужчины обнаружился оплавленный браслет часов, которыми так любил похваляться Хорек.
На голове женского трупа запеклись остатки синтетического парика, непременной принадлежности туалета Журавлевой.
Бомжихи в париках не ходят, а у хронических, беспробудных алкоголиков нет дорогих браслетов.
Взрыв, происшедший в квартире, казалось, уничтожал последние улики.
«Что мы имеем в итоге?» — задавала себе вопрос Дежкина.
Харитонов и Журавлева, разыскиваемые по смехотворному делу о пропаже дворняжки, поджигают дом и организуют двойное убийство, дабы замести следы.
Конец с итогом не сходится, как сказала бы бухгалтерша Симочка, выдающая зарплату всему составу прокуратуры.
Что может замкнуть цепь, на полюсах которой — убийства и похищенная собачка по кличке Фома?..
Рэйдж?
Клавдия медленно опустилась на стул.
Черепец сказал, что Фома обучен редкостному делу: он способен обнаружить среди сотен запахов единственный искомый.
Похищенная собачка… пропавшая Журавлева, обслуживающая чуть не весь столичный хай-класс… взрыв и пожар на квартире ее любовника — и, надо думать, сообщника — Дениса Харитонова… трупы мужчины и женщины, которые должны были, по мысли преступников, сбить следствие со следа…
Из-за чего случились все эти события, временами комические, а после трагические, если не из-за рэйджа!..
— Спасибо, — сказала Дежкина в трубку, — я вам перезвоню.
Вероятно, участковый Александр Борисович был весьма изумлен подобным исходом разговора и еще долго сжимал в руках коротко попискивающую трубку, вращая в недоумении своими огромными глазами-шарами.
А Клавдия уже направлялась на третий этаж, к кабинету горпрокурора.
10.09–12.17
Слесарь Митя возился у дверей приемной, снимая прежнюю табличку и водружая на ее место новую.
Рядом охала и вздыхала Люся.
Одного взгляда на секретаршу было достаточно, чтобы понять: случилось наконец то, что и должно было случиться.
Власть сменилась.
Всеволод Константинович Самохин, управлявший коллективом городской прокуратуры, оставил грозный пост.
«Стасюк Роман Тарасович», — гласила новая табличка.
Люся закатила глаза и всхлипнула.
— Ничего, — сказала Клавдия, — не переживай. Цари уходят, а свита остается.
— Хорошо тебе говорить! — запричитала секретарша, направляясь к столу, на котором царил непривычный беспорядок — в полном соответствии с настроением хозяйки. — Тебе-то что! — прибавила она, наливая из графина воды и запивая таблетку. — А мне Всеволод Константинович был как отец родной, и что я теперь без него буду делать!..
Она повалилась в кресло, горестно закрыв лицо ладонями.
Клавдия терпеливо пережидала.
Уж кому-кому, а ей — как, впрочем, и всем остальным сотрудникам прокуратуры — было отлично известно, как воевали меж собой Самохин и его верноподданная Люся.
Нередко даже в дальних закоулках здания отражался зычный глас прокурора, мечущего громы и молнии, и Люся вылетала из приемной как ошпаренная, и выла на бегу, и вопила, правда полушепотом, что такого деспота и самодура еще свет не видывал, и пусть он поищет себе какую-нибудь бестолковую дуреху в секретарши, и она посмеется, когда дуреха даст Самохину отлуп по полной программе.
— Я не я буду, — тараторила Люся, изливая душу очередному сослуживцу и жалостливо заглядывая при этом в глаза, — если она не даст оторваться этому старперу, и тогда он все поймет!..
Выходит, не судьба была понять бывшему начальнику, какая редкостно замечательная работница ходила у него в секретаршах.
— Ну и как тебе новый? — поинтересовалась наконец Клавдия.
Люся заскулила, точно от зубной боли.
— Лысый, — сообщила она, как припечатала, — и в очках. Мне не понравился.
— Он на месте?
— А? Да. Бумаги разбирает. — Глаза секретарши вдруг сузились. Профессиональным чутьем Люся почувствовала подвох. — Не пущу, — объявила она, выпятив грудь и позабыв о прежнем упадническом настроении. — Роман Тарасович занят. Дайте хоть человеку обосноваться на новом месте, ей-богу!
Клавдия усмехнулась.
— Люсенька, ты никогда не задумывалась, что у нового начальства и методы могут быть иными?
— В каком смысле? — насторожилась Люся.
— По-моему, мне говорили, что Стасюк не любит проволочек. У меня срочное дело, а ты пытаешься его притормозить. Представь, что через два часа прокурор сам вызовет меня и спросит, почему я не явилась к нему раньше… а я скажу: «Люся не пустила…» А?..
Секретарша помолчала, лихорадочно осмысляя ситуацию.
Если честно, Клавдия ни с кем и никогда не общалась по поводу привычек Стасюка, но это «по-моему» делало маленькую вынужденную ложь и вовсе невинной.
— Ладно, — решилась Люся, — я доложу. Но только…
— Три минуты, как обычно! — с готовностью подхватила Дежкина, для убедительности вскинув вверх три пальца. — Я не задержусь.
— А то префект приехать собирался, — проворчала секретарша, направляясь к прокурорской двери. — Если приедет, а ты у Романа Тарасовича, я прям не знаю, что сделаю!..
Через несколько мгновений она растворила тяжелую дверь и, надев на лицо маску сугубой официальности, объявила:
— Прошу, Клавдия Васильевна, Роман Тарасович ждет.
Новый прокурор города оказался человеком неопределенных лет и столь же неопределенной наружности. На мясистом носу восседали тяжелые очки в старомодной оправе. За стеклами поблескивали маленькие стального цвета глазки. Одутловатые щеки были тщательно, до голубизны выбриты. Что касается лысины, то, подумала Дежкина, секретарша Люся несколько перестаралась, выделяя ее как основную примечательность нового начальника. Лысина как лысина; вокруг — густой венчик седоватых вьющихся волос.
— Ну-ну-ну! Рад познакомиться, — начал Роман Тарасович, галантно подымаясь с места и дожидаясь, покуда Клавдия займет кресло напротив. — Впереди предстоит большая работа, и, надеюсь, мы сможем найти общий язык.
«Общие слова, по крайней мере, вы уже нашли», — про себя отметила Дежкина; вслух же она произнесла, как и новый начальник, нечто расплывчатое и необязательное.
— Итак, — заключил прокурор, подводя черту под вступительной частью, — итак, чем могу?..
— У меня дело, не терпящее отлагательств, — сообщила Клавдия. — Слышали ли вы о том, что такое рэйдж?..
Прокурор расплылся в улыбке, что одинаково могло означать и положительный ответ, и отрицательный.
— Рэйдж — новейший и весьма эффективный наркотик, — сказала Дежкина, — к тому же его розничная цена относительно невысока. Следовательно, мы должны обращать внимание на распространение рэйджа ничуть не меньше, чем на распространение, скажем, героина.
— Ну-ну-ну!.. Насколько мне известно, слухи о начале вторжения нового наркотика несколько преувеличены, — негромко произнес Стасюк.
— А у меня другие данные, — возразила Клавдия. — Информация, попавшая мне в руки, позволяет предположить, что в ближайшее время Москва будет буквально наводнена рэйджем. Это как эпидемия.
— Проблемами эпидемий, насколько мне известно, занимается прокуратура, — попытался обратить разговор в шутку Роман Тарасович. На губах его запорхала ласковая улыбка.
Клавдия против воли нахмурилась.
— Я вас понимаю, — сухо произнесла она. — Не хочется начинать работу на новом месте с таких неприятных дел. Однако ситуация не терпит отлагательств… Сами понимаете, Роман Тарасович, все шишки полетят на нас. Мне что — я человек маленький, а вот начальству придется несладко, это точно. Наркотики — не шутка. Представляете, какой вой поднимет пресса!..
Горпрокурор заерзал в кресле, с трудом подавляя неудовольствие.
— Хорошо, — он сменил легкий полуигривый тон на начальственный, солидный, — изложите факты по делу. Только кратко.
— Факты таковы, — начала Дежкина. — Не так давно мне поручили расследовать историю с пропажей собаки некоего господина Черепца…
— Собаки? — удивленно переспросил Стасюк.
— Именно, — подтвердила Клавдия. — Собака как собака, даже без родословной. Беспородная. Но! — Она подняла вверх указательный палец. — Но Фома прошел специальный курс дрессировки и обучен различать редкие наркотики.
— Фома — это хозяин? — уточнил прокурор.
— Фома — это кличка собаки, — ответила Дежкина. — А хозяина зовут Алексей Георгиевич… впрочем, это не имеет отношения к делу.
— Ну-ну-ну, — как-то неопределенно произнес Стасюк.
Клавдия пропустила мимо ушей скрытую в этом «ну-ну-ну» издевку.
— В ходе поиска мы вышли на подозреваемую в краже собаки. Ею оказалась любовница Черепца Журавлева, которая работает в салоне красоты и обслуживает едва ли не весь столичный бомонд…
— И что?
— Журавлева пропала!.. Мы вышли на след ее приятеля Харитонова… личность, как оказалось, с весьма темным прошлым. Так вот, в квартире Харитонова, буквально у меня на глазах, происходит пожар, мы обнаруживаем два обгоревших трупа… но это не Харитонов с Журавлевой, хотя, судя по всему, приложены все силы, чтобы мы думали, что погибли именно они. Понимаете, какая картина вырисовывается!..
Стасюк горестно вздохнул и покрутил в пальцах незаточенный карандаш.
— Пропажа собачки-дворняжки обставляется двойным убийством! — продолжала Клавдия, не давая прокурору времени опомниться. — Ради чего, спрашивается?.. Ответ один: рэйдж! В Москву должна поступить крупная партия наркотика, и собаку убрали, чтобы не возникло осложнений и наркотик беспрепятственно проник через все заслоны…
— Послушайте, — произнес наконец Роман Тарасович, — мне, конечно, импонирует направление ваших мыслей, желание за мелким хищением увидеть нечто более крупное и масштабное… но не до такой же степени!.. — Он поднялся из кресла и тяжелыми шагами принялся крестить кабинет из угла в угол. — Мы поставлены блюсти закон, а не придумывать какие-то мифические заговоры, чтобы затем их победно раскрывать. Не надо усложнять!.. У нас и без того хватает сложностей. Криминогенная обстановка в столице такова, что на ее фоне разговоры о какой-то дворняжке, павшей жертвою наркомафии, выглядят по меньшей мере… — Прокурор помялся, подыскивая нужное, наиболее выразительное словцо, и, как видно, решил остановиться на общедоступном варианте: — …По меньшей мере идиотскими.
Зависло молчание. Стасюк буравил Клавдию немигающим взглядом своих маленьких стальных глаз. Тень увольнения опять нависла над Клавдией.
— Уважаемый Роман Тарасович, — приторно заговорила она, но в голосе читалось скорее раздражение, чем лесть, — уважаемый Роман Тарасович, если два трупа вам видятся чем-то не заслуживающим внимания, то…
— Ну-ну-ну! Я так не сказал, — возразил Стасюк, — вы меня неправильно услышали!.. Просто-напросто в цепи ваших рассуждений имеются явные несоответствия… Собачка, трупы… наркотики!.. Давайте договоримся так: по поводу гибели двоих человек в квартире… как вы назвали?..
— В квартире Харитонова, — подсказала Клавдия.
— Да-да, именно. Я запрошу все документы, внимательно изучу дело… Возможно, это несчастный случай, который вы истолковали к своей выгоде…
— Какая же у меня может быть выгода?! — удивилась Дежкина. — Гибнут двое, их трупы пытаются выдать за чужие. На руке мужчины — часы Харитонова, на голове женщины — парик Журавлевой. Погибшие — бомжи, так что расчет точен — их долго не хватятся… если вообще кто-нибудь заметит пропажу…
— Хорошо, — сказал Стасюк, а теперь давайте посмотрим с другой стороны. В квартиру… этого…
— Харитонова, — вновь подсказала Дежкина.
— Именно, — кивнул Роман Тарасович. — В его квартиру проникают двое бомжей, крадут часы и парик… По оплошности происходит возгорание… воришки гибнут в огне. А вы говорите — убийство!..
Роман Тарасович вновь взял в руки карандаш, как видно давая понять, что аудиенция подходит к концу.
— И все-таки… — произнесла было Клавдия, но взвизгнул селектор, и искаженный Люсин голос доложил:
— Роман Тарасович, к вам префект!..
Стасюк развел руками и поглядел на посетительницу.
Дежкина поднялась. Да, Люся права — лысый, в очках и не понравился.
Дверь отворилась, и двое мужчин в стильных, с иголочки костюмах ступили на красный прокурорский ковер.
Роман Тарасович, как гостеприимный хозяин, двинулся навстречу.
— Следователь прокуратуры, — представил Стасюк Клавдию, когда обмен рукопожатиями подошел к концу.
— Дежкина, — сказала она.
— Мы, кажется, знакомы, — приветливо улыбнулся Клавдии второй мужчина, который все время на полшага почтительно отставал от первого, — Как продвигается расследование?..
Это был супрефект Олег Николаевич.
— Превосходно, — ответила Клавдия и покинула кабинет.
Ее никто не задерживал.
… — Ну как? Как новый?.. — остановили ее возгласы на выходе из приемной.
Дежкина сделала неопределенное лицо и пожала плечами.
Сотрудники прокуратуры были не сильно озабочены сменой власти, но любопытство — пуще неволи.
Клавдия торопливо миновала группы оживленно беседующих коллег и направилась восвояси.
— Говорят, он зять Филиппова, — звучали перешептывания в коридоре, — а Филиппов — это, сами понимаете, что такое…
— Мне говорили, он принципиальный… Жуткий дока. Всю районную прокуратуру извел… ну о-о-очень требовательный!..
— Требовательный — это хорошо. Не был бы придирчивым…
— Наверное, станет тащить свою команду… своих людей…
— Кто знает!..
— Слыхали? — вдруг ухватили Клавдию за локоть. — Стасюк!
Это был Семенов.
В другой раз Клавдия бы едва приостановилась из вежливости. Но сегодня ей вдруг захотелось поболтать ни о чем.
У Семенова в шкафу хранился замечательно мощный кипятильник, способный в минуту превратить в пар десятилитровое ведро воды.
Поэтому чаевничала здесь вся прокуратура, кроме Клавдиного кабинета, разумеется. Клавдия никогда не захаживала к своему кулинарному конкуренту, а вот сейчас решилась.
— Шило на мыло, — буркнула Дежкина по поводу Стасюка, когда вдвоем с Семеновым они оказались в дальнем его кабинете и Семенов уже извлек из шкафа знаменитый кипятильник и чашки, коричнево-черные внутри от чайного настоя. — По-моему, проблем с уходом Самохина у нас вовсе не убавится…
— Увы, — вздохнул Семенов. — Судьба, значит, такая. А с судьбой спорить — грех. У вас-то как?..
— Расследую дело о пропаже дворняги, — усмехнулась Дежкина.
— Слышал…
— А собачка-то, кажется, связана с наркотиками…
— О?
— Ладно, сначала разберусь, а потом буду рассказывать. Ну а вы? Трупы, убийства, погони, бандиты?.. — она указала на лежавшие на углу стола фотографии.
На фотографиях был изображен скрючившийся мужчина, распластавшийся в нелепой позе на железнодорожной насыпи.
— Меняемся, — предложил Семенов, — я вам — трупы, вы мне — собачку… Хочется, знаете ли, разнообразия. А то опять подсунули… ох! Вам везет!
Он вздохнул, глядя на кипу фотографий.
Клавдия — скорее автоматически, нежели из любопытства, — начала перебирать снимки.
— Что? — спросил Семенов, заметив перемену в настроении Дежкиной. — Не хотите?
— А? Что? — невпопад сказала Клавдия. — Так что, будут меня в этом кабинете чаем угощать — или как?..
Семенов поспешно заколдовал над заварочным чайником, и тема была забыта.
Клавдия наблюдала за торопливыми движениями его рук, а перед глазами стоял укрупненный фотоснимок, оказавшийся среди прочих.
Крупно: лицо мужчины с широкими скулами и удивленно приоткрытыми глазами, тяжелый подбородок.
Дежкина хорошо помнила этот подбородок… и руку, которая задумчиво почесывала щетину между подбородком и шеей.
Посетитель Чубаристова.
«Сибиряк».
Тот самый загадочный персонаж из дела Долишвили или Шальнова — Гольфмана…
Интересные дела.
Это был он — и он погиб!..
13.30–14.27
— Сумку на досмотр. Что в папке?
— Документы.
— Откройте… Табельное оружие?
— Нет.
— Привет, Клавдия. Как жизнь? Все жуликов ловишь?
— Ловлю, Симыч, ловлю… А ты все сторожишь?
Гаспаряна уже привели. Он ждал в боксе, пока Дежкина устраивалась за столом и просматривала документы. Алукиной сегодня не было — позвонила сама, приболела что-то.
— Так, может, перенесем? — спросила Клавдия.
— Нет-нет, я вам доверяю.
Приятно, что ни говорите.
— Ну, — сказала Клавдия официальным тоном, вновь пролистывая знакомое дело об убийстве тещи, — как дела?..
— Плохо, — по-детски искренне признался Гаспарян.
— Вот как? Что же произошло?
Гаспарян шумно вздохнул.
— Комары, госпожа следователь.
— Простите? — не поняла Дежкина.
— Комары.
Несколько мгновений они глядели друг на друга молча: Артур — покорно, а следователь — недоумевающе.
— При чем тут комары? — поинтересовалась наконец Клавдия.
— Как это «при чем»? — удивился Гаспарян. — Кусаются!
И в подтверждение слов он принялся всей пятерней скрести под лопаткой. Клавдия наблюдала за подследственным.
— На вашем месте я придумала бы что-нибудь эдакое, — сказала она. — Вам ли, с вашей инженерной смекалкой, жаловаться!..
Гаспарян вновь вздохнул.
— Придумать-то я придумал, госпожа следователь. Да вот без подручных средств идею в жизнь не воплотишь, — сокрушился он. — А идея, между прочим, великолепная, — в глазах инженера вспыхнул задорный огонь. — Представьте себе аппарат, который реагирует на звук!.. Зудит комар, подлетает поближе, и тут-то его… хоп!
Дежкина вновь посерьезнела, вчитываясь в строки Гаспарянова дела.
— Что ж, вернемся, как говорится, к нашим баранам. Объясните мне, пожалуйста, — попросила она почти приятельским тоном, — что это за история такая… с феном, а?
— Какая еще история? — буркнул Гаспарян с таким выражением лица, что сразу стало ясно: уж он-то хорошо понимает, какую такую историю имеет в виду следователь.
— Я жду.
Ответом вновь был обреченный вздох подследственного.
Он раздумчиво наморщил лоб и вдруг объявил:
— Сама она виновата была.
— Вот как, — полувопросительно-полуутвердительно откликнулась Клавдия.
— Именно что сама! — Гаспарян подался вперед и торопливо заговорил: — Я ее просил: «Не носите в дом всякую гадость». А она носит и носит! То книжку какую-то у соседки возьмет — на обложку стыдно поглядеть и содержание соответственное. То газету купит — «Секс-магазин». А то вот взяла и видеокассету принесла. «Стыдно, — говорю, — в вашем возрасте такими делами интересоваться». А она мне: «Я еще молодая, в самом соку».
Дежкина слушала, терпеливо постукивая по столу концом шариковой ручки.
— Что за кассета? — поинтересовалась она.
Гаспарян вдруг пошел розовым девичьим румянцем и застенчиво сообщил:
— Порнографическая, госпожа следователь. Там все показывается, как оно есть. Мне прямо перед женой стыдно стало, а теще хоть бы хны!.. Ну вот…
— Простите, — вновь подала голос Дежкина, — я не улавливаю связи…
— Очень просто, — сказал подследственный. — Там такая сцена была… когда муж в ванне сидит, а жена рядышком. Вот…
— И что? — спросила Клавдия, видя, что молчание затягивается.
— Ну… это… Он, значит, дрочился, а она с вибратором…
Теперь настала пора покраснеть следователю.
— Надо говорить «мастурбировал», — поправила она, дабы хоть как-то скрыть замешательство.
— Нет, — сказал, подумав, Гаспарян. — Он именно дрочился, а жена уронила вибратор в ванну, произошло замыкание и… тю-ю-ю!..
Он выразительно взмахнул в воздухе рукой, показывая, как грешная душа мужа отлетела на небеса.
— Оч-чень содержательное кино, — оценила Клавдия.
— Вот и я говорю: стыдобища! А она смотрела. Ну и мне пришлось, чтоб не отстать…
— И поэтому вы решили…
— Нет, не поэтому! Я же говорил, что я давно это решил. А тут идея появилась. Если вибратор упал в воду и вызвал короткое замыкание, то же самое можно устроить и с феном, ведь так? — Гаспарян поглядел на Дежкину, будто искал поддержки и одобрения.
— Давайте по существу, — предложила Клавдия.
— По существу, — согласился подследственный. — Я положил на полочку фен, а гвоздик, на котором полочка держалась, расшатал. К гвоздику привязал ниточку. А у нас в кухне дверь плохо закрывается. Ее закроешь, а она через пять минут медленно так отворяется. А теща не любит, чтобы, когда она моется в ванной, двери открыты были. Даже если это дверь кухни. Перед мытьем она все двери закрывает и только потом в ванную заходит… то есть, заходила, — грустно поправился Гаспарян, и на лице его вновь возникло детски виноватое выражение.
Клавдия с интересом наблюдала за мальчишескими реакциями этого лысеющего мужчины и размышляла о том, насколько же неистребима в душе человека тяга к детским играм.
Гаспарян, как в далеком дошкольном возрасте, придумывал домашние шалости, но результатом должна была стать не опрокинутая в суп полная солонка, а смерть «вредоносной тещи».
М-да, верно сказал кто-то умный: взрослые — это испорченные дети. Взрослые шалости дороже стоят.
— К двери я прикрепил шарик жевательной резинки, — продолжал свой рассказ Гаспарян, и на лице его против воли возникла улыбка — мечтательная улыбка изобретателя, донельзя довольного собственным предприятием. — Когда дверь кухни закрывалась, нитка прилеплялась к жевательной резинке. Потом, спустя несколько минут, дверь вновь должна была медленно открыться. Нитка натягивалась. Расшатанный гвоздь вылезал из стены. Полочка падала. Фен попадал в воду, происходило короткое замыкание… ниточка сгорала. Теща — тю-ю-ю!..
Вновь — выразительный жест, описывающий отход любимой родственницы в мир иной.
— Ну, и как вам мой план? — поинтересовался подследственный, распираемый гордостью.
— Оригинально, — усмехнулась Клавдия. — Лет на пятнадцать тянет. В колонии строгого режима.
— Никто в этой стране не в состоянии оценить гениальные придумки, — расстроился Гаспарян. — Какова была идея!.. А сколь виртуозное исполнение!..
— Насколько мне известно, план в ванной не удался…
— Увы, — кивнул подследственный. — Произошла ужасная накладка. Теща сначала решила искупать кошку… Эта кошка и так искрила всегда, а после фена — вообще. Как шаровая молния…
— Понятно, — сказала Клавдия, с трудом сдерживая рвущийся наружу хохот.
— Госпожа следователь, — проскулил вдруг инженер, сложив брови домиком, — я глубоко сожалею о содеянном. И раскаиваюсь. Наверное, я не должен был так нехорошо относиться к собственной теще. А знаете, как это трудно — жить в маленькой квартирке, теща за стенкой и все время подслушивает, чем мы с женой по ночам занимаемся. Она даже кровать нам специально расшатала, чтобы погромче скрипела. Я точно знаю!.. — убежденно выпалил Гаспарян. — А потом стучала нам в стенку, когда мы… ну это… ну понимаете… Хотя я не сексуальный маньяк какой-нибудь, вы не подумайте!..
— Я и не думаю, — успокоила его Дежкина.
— Хотя, как жена говорит, могу быть очень даже ничего, — без ложной скромности прибавил подследственный и потупил глазки.
— Кстати, она вам пальто передала?
— О да! Большое спасибо. Зайчишко теперь не мерзнет.
— Хорошо, — заключила Клавдия. — Продолжим нашу беседу в другой раз. Я так понимаю, у вас еще есть, о чем мне рассказать. Помимо вопроса о ваших сексуальных достоинствах, разумеется, — не удержалась она от шпильки. — До встречи.
— Буду очень ждать, — проникновенно произнес Гаспарян.
— Сумку на досмотр. Что в папке?
— Документы.
— Табельное оружие?
— Не сдавала.
— Ну что, Клавдия, раскололся?
— Пока нет.
— Ну приходи еще…
15.40.-17.58
Нет, это уже становилось, какой-то патологией. Так просто нельзя. Ну что это такое — ходить и любоваться вещью, которую купить никогда не сможешь. Это просто какой-то душевный мазохизм. В городе столько музеев, в которых столько удивительных и прекрасных экспонатов, которых Клавдия еще никогда не видела. Ну почему бы не сходить туда? В Третьяковку, например. Она там в последний раз была еще в пору студенчества, и то забежала на час. Чтобы погреться и поцеловаться в тишине. Стыд-позор.
Это же какое-то мещанство — так влюбиться в обыкновенную шмотку. Она ведь и детей своих учила — не быть рабами вещей. Для этого даже термин специальный придуман — вещизм. Теперь нужно бороться с вещизмом в себе. Вот сейчас она развернется и уйдет отсюда…
Досчитает до трех и уйдет. И больше никогда сюда не вернется. И пусть висит. А она ни ногой. Пусть себе пылится. Пусть хоть сто лет провисит. Пусть его моль пожрет. А она все равно ни ногой…
Раз… Два…
Три!
— Простите, а можно мне его померить?
Она совсем не собиралась этого говорить. Честное слово, не собиралась. Просто как-то само собой вырвалось.
— Конечно, можно. — Девушка улыбнулась ей и сняла пальто с вешалки. — Зеркало вон там, в кабинке. Ну, держите.
Клавдия боялась к нему притронуться.
— Ну что, вы передумали? — Девушка уже повернулась, чтобы повесить пальто на место.
— Нет-нет!
Все-таки Люся-секретарша была права. Оно сидело на Клаве просто замечательно. Будто специально на нее шили. Правда, когда пальто было вот так близко, на собственных плечах, — оно как-то теряло свою таинственность; но зато в нем Клава вдруг почувствовала себя настоящей женщиной. Красивой женщиной. Страшной женщиной. Даже страстной женщиной. С т р а с т н о й. Вдруг как-то само собой стало понятно, как теперь нужно вести себя с этими мужиками, какие веревки из них можно вить. И ничего, что только ранняя осень. Можно с утра на пять минут надевать, и этого заряда на целый день хватит.
— Ул-лет! — бросила она своему отражению, надменно скривив губы. Даже это словечко из лексикона дочери в этом пальто прозвучало как-то естественно, с каким-то даже шармом, что ли…
— Ой, простите, я не знал, что занято.
Эта случайная мужская физиономия, на какое-то мгновение показавшаяся из-за занавески, была страшнее ушата холодной воды ранним февральским утром. Как будто током по всему телу. Как будто упала с десятого этажа. Упала и осталась жива.
В кабинете было пусто. Заглянувший было командированный из Саратова задал вопрос, который у самой Клавдии вертелся на языке:
— А где Чубаристов?
— Не знаю, — мрачно ответила Дежкина.
— Может, под столом? — пошутил командированный.
Она позвонила в картотеку, чтобы Игорь подготовил документы на Журавлеву и Харитонова в розыск, но напарника в картотеке не оказалось.
— Давно ушел?
— Часа два уже.
Полистала дело о «мерседесе». Вот еще посмотреть накладные по спиртному и можно писать обвинительное заключение. Хоть здесь какой-то просвет.
Клавдия думала, что в понедельник домой вернется часам, дай Бог, к десяти, думала, столько накопится за выходные новостей, дел, бумажек, — что не разгребешься.
Но вот на часах всего полпятого — а делать нечего.
То есть, конечно, дела были. Много. Все «висяки» надо шуровать и шуровать.
Но у Клавдии в голове что-то словно замкнуло. Ее все больше беспокоило даже не собачье дело, которое теперь уже можно квалифицировать совсем иначе и в котором забрезжил свет в конце тоннеля. Ее смутно — да-да, именно смутно — беспокоили, мягко говоря, странности с Чубаристовым.
«Ты хочешь ему отомстить, — самоуничижительно думала Клавдия. — Ты все-таки затаила на него обиду, ты все-таки злопамятная».
Но это была неправда. Клавдия на Чубаристова не обижалась. Более того, она чувствовала какую-то свою перед ним вину. А за странности последних дней уцепилась потому…
«Почему? Ну ответь. Почему?»
Потому, что это невозможно, сидеть в одном кабинете с человеком, которому не веришь. Не до конца веришь. Да даже если хоть чуть-чуть сомневаешься. У них такая работа — за спиной должен быть обязательно свой. Чистый, надежный, верный, предсказуемый…
Всю дорогу в метро Клава отсутствующим взглядом смотрела на молодую женщину, которая почему-то улыбалась ей лучезарной улыбкой, несмотря на то что вместо двух передних зубов у нее зияли черные дырки. И только под самый конец заметила, что женщина — это реклама журнала «Лиза», и зубы ей закрасил карандашом какой-то хулиган.
— Привет, че так рано? — Макс открыл дверь и тут же умчался в свою комнату.
Скинула туфли, сунула ноги в растоптанные домашние тапочки и зашаркала на кухню.
Макарон осталось мало.
— Макарон осталось мало! — закричала она Максиму.
— Что?!
Ну сколько так можно общаться?! Она с кухни ему кричит, а он из комнаты ей отвечает. Почему не наоборот?
Клава вдруг скинула фартук, сжала его в кулаке и двинулась к сыну в комнату. Хватит! Она ему сейчас все скажет. Она все скажет, что за столько лет накопилось. Как можно так с родной матерью?
— Может, тебе помочь? — Максим как раз шел на кухню.
— А где отец?
— В гараже копается. — Максим забрал у нее фартук. — Ты отдыхай, а я ужин приготовлю.
И как это они все чувствуют? Федор, конечно, как только придет, тоже на цыпочках ходить станет. У них, наверно, с Максом какой-нибудь условный знак: «Старуха сегодня не в духе». — «Понял, учту».
Клава помаялась по квартире и вернулась на кухню.
— Что мы готовим?
— Отбивную делаю, твою любимую, — ответил сын, и первый кусок мяса зашипел на раскаленной сковородке.
К чему бы придраться?
— Слушай, а как там у тебя с твоими тараканами? — поинтересовалась она. — Не побили тебя еще жильцы?
— Да нет пока. — Он засмеялся. — Но скоро уже…
— Ма-акс! Ма-акс! Принеси мне отвертку! И разводной ключ!
Это был Федор. Кричал с улицы.
— Мам, посмотри за мясом, чтоб не пережарилось, — попросил Максим, вытирая руки полотенцем. — А я быстренько.
— Ладно, давай я сама ему отнесу.
Федора видно не было, только ноги в шлепанцах торчали из-под капота.
— А, это ты… Вернулась уже?
— Не рад? — Клава протянула мужу инструменты. — Это или нет?
— Ага. — Федор схватил разводной ключ и опять нырнул под капот. — Сейчас мы его, родимого, — приговаривал он. — Слышь, Клав, ходил сегодня на работу устраиваться.
— Ну?
— Не взяли — старый, говорят.
— А что за работа?
— «Гербалайф» рекламировать.
Клавдия вздохнула. Да, раньше им надо было к «Гербалайфу» тянуться…
— Ma, па! Уже все готово! Поднимайтесь! — закричал из окна Максим.
— Сейчас! Только трамблер поставлю! — ответил Федя.
— Тамблер? — тихо произнесла Клавдия.
Федя выглянул из-под капота. Вид нашкодившего школьника.
— На свалку ездил? — удивилась она.
— Ну да, на свалку. А че?
— Федя, ты меня удивляешь! — всплеснула руками Клавдия. — Там же криминоген на криминогене! Сам видел! И как тебя пустили?
— Так хозяин и пустил.
— Какой хозяин? Бандюга тот?
— Почему? Денис. Помнишь, молодой такой…
Клавдии показалось, что она перестала понимать русскую речь.
— И чего он там делал? — выдавила она наконец.
— Да ничего. Спешил куда-то. Собирал все что-то. — Федя пожал плечами. — С ним баба какая-то.
— Как зовут?! Быстро! Бабу как зовут? — вцепилась в мужа Клавдия.
— Эй, ты чего, гражданин начальник? — испугался он. — Ты меня что, допрашиваешь? Да не знаю я, как ее зовут. Блондинка такая, с длинными волосами. Все торопила его. С чемоданом была.
— С чемоданом?!
— Ma, ну чего вы так долго? Там уже все… — забубнил, открывая ей дверь, Макс.
Но она оттолкнула сына и бросилась к телефону.
«Справочная Казанского вокзала. Ждите ответа. Справочная Казанского вокзала. Ждите ответа», — заговорила механическая женщина.
— Да жду я, жду, — рычала Клавдия.
Наконец пикнуло и ответили.
— Алло, когда отправляются поезда на Рязань? — сразу закричала Клава.
— Восемнадцать сорок пять… Потом еще электрички…
Игоря дома не оказалось.
Клава бросила трубку и кинулась обуваться.
— Ma, ты куда? А ужин?
— Макс, некогда. Ешьте сами. Налей мне в термос чаю.
Время было без двух минут шесть. Если сильно постараться, то можно успеть.
— В термос?
Клавдия выдернула из блокнота клочок бумаги и быстро написала на нем номер телефона.
— Вот, это телефон Порогина, из моей группы. — Сунула бумажку Максу в руки. — Дозвонись до него обязательно. Скажешь — запоминай, — что Журавлева и Харитонов были сегодня на свалке. Ирина и Денис. Собирались куда-то ехать. Она была с чемоданом. Я не могла до него дозвониться и еду в Рязань. Свяжусь с ним оттуда. Повтори.
— Как — в Рязань? А отбивные?
— Я просила чай в термос!
18.30–19.00
Времени хватило как раз — она поспела за пятнадцать минут до отправления поезда. Сразу бросилась к начальнику вокзала. Влетела в кабинет и, не давая ему выговорить ни слова, замахала перед его носом своим удостоверением и закричала:
— Мне нужен билет на Рязань. Я из прокуратуры, мне обязательно нужен билет в Рязань. На ближайший поезд. Вы меня понимаете?
— Понимаю-понимаю! — испуганно закивал начальник, небольшой толстенький дядечка. — Только чего ж так кричать? Билетов полно…
— Там очередь. Я не успею. А мне нужно обязательно.
Начальник вздохнул и нажал на кнопку селектора.
— Светик, тут у меня женщина из прокуратуры… Как вас?
— Дежкина Клавдия Васильевна.
— Дежкина Клавдия Васильевна. Нужно ей организовать место в «Березке», срочно. Сделаешь?
— Сделаю, — лениво ответил динамик.
— Вы идите в третью кассу, для военнослужащих. Покажете удостоверение, и вас без очереди обслужат.
— Спасибо вам! — крикнула Клава и выскочила из кабинета.
Потом она ругалась возле кассы с каким-то генералом, который никак не хотел ее пропустить, долго не могла найти кошелек, путалась в купюрах и, наконец получив билет, рысью бросилась на перрон.
Там посмотрела на часы, увидела, что до отправления всего три минуты… И вдруг остановилась.
Что она здесь делает?
Куда собирается мчаться сломя голову?
Как она вообще оказалась на Казанском вокзале?
Что за надобность гонит ее?
Нет-нет, это какое-то временное помешательство. Что ей делать в Рязани? Ловить Журавлеву и Дениса?
А почему не на Канарских островах? В Мексике, говорят, тоже хорошо можно спрятаться. В Африке. Да где-нибудь в Медведкове!
Почему Рязань? Рязань-то почему?!!
Клавдия застыла прямо посреди перрона, уставившись в глаза какой-то запыхавшейся толстухе, даже не видя, как та, испугавшись ее безумного взгляда, начала судорожно шарить за пазухой, проверяя на месте ли деньги.
Ах да… Журавлева прописана в Рязани!
Ну и что? Кто это велел преступникам прятаться только по месту прописки?
Хорошо. Она заявится завтра в рязанскую горпрокуратуру. Где документы? Ордера, санкции и прочее бумажное прикрытие?
«Здрасте, я ваша тетя из Москвы! Найдите мне знакомых и родственников Журавлевой!»
Стоп! А ведь Денис из Верхневолжска! Надо было мчаться туда! С тем же успехом!
— Нет, я просто сошла с ума…
— Оно и видно! — ответили ей.
Только сейчас Клавдия увидела запыхавшуюся толстуху, прижимавшую к груди руки, и поняла, что до смерти напугала болезную.
— Где на Рязань посадка? — спросила она, чтоб хоть что-нибудь спросить.
Тетка глянула на табло и все так же испуганно показала рукой.
Клавдия стояла прямо возле поезда.
Посадка уже заканчивалась. Проводницы загоняли в вагоны курящих, торопили прощающихся.
Клавдия медленно поплелась к своему вагону, уже зная, что никуда не поедет, просто не хочется толстуху пугать окончательно.
— Быстрее, гражданочка, — поторопила ее проводница. — Ваш билетик?
— Да я не… — начала было Клавдия и осеклась.
В окошке тамбура, стоя к перрону вполоборота, мирно покуривал сигарету Денис Харитонов.
19.03–22.15
Могучий здоровяк, сосед Клавдии по купе, никак не мог справиться со своим скарбом — несколькими объемистыми картонными коробками, никак не хотевшими влезать под нижние полки. Его тучная фигура так неуклюже раскорячилась, занимая собой почти все пространство купе, что Дежкина вынуждена была ретироваться в коридорчик.
В душе она злилась на этого бестолкового детину. Почему в полупустом вагоне, как раз в тот момент, когда необходимо уединиться, хорошенько обмозговать создавшуюся ситуацию, ей в соседи достается именно он? Опять сработал закон подлости…
От того, что она так неожиданно оказалась лицом к лицу с «мертвецами», от того, что она внутренне все-таки не была подготовлена к подобному повороту событий и в эту самую секунду совершенно не знала, как ей следует поступать, Клавдия вдруг почувствовала страх.
Отвернувшись к окну, она скосилась на дверь крайнего купе. Харитонов и очень похожая внешне на Ирину Журавлеву девица ехали одни. Надо же — попасть в тот же вагон! Впрочем, тут-то как раз есть закономерность. Остальные вагоны в «Березке» были общими, с сидячими местами. Явно Хорек и Ирина не хотели показываться на людях.
— Заходите, пожалуйста, — услышала она за своей спиной. — Простите, что задержечка вышла. Тяжеленные, черт…
Мужчина наконец-то одержал победу над картонными коробками. Он сидел на правой полке, обмахивал газетой раскрасневшееся от тяжких трудов лицо и блаженно улыбался. Видно, это был «челнок», и в коробках находилось что-то ходовое, купленное по низким оптовым ценам в Москве для продажи в Рязани.
Клавдия юркнула в купе, задвинула дверь и, прижимая к груди дорожную сумку, опустилась на мягкое сиденье. Никак не получалось упорядочить мысли, утихомирить их паническое движение, выстроить в единую логическую цепочку. В голову лезла всякая чепуха, совершенно не относящаяся к делу. Именно сейчас Клавдия почему-то вспомнила, как бывший горпрокурор Самохин, снимая телефонную трубку, обычно говорил: «А! Ага-га!», зато новый теперь говорит: «Ну-ну-ну!» Чушь собачья…
— Ну и житуха пошла!.. — ни к кому конкретно не обращаясь, сокрушенно высказался попутчик. — Целыми днями туда-сюда, туда-сюда!.. Как белка в колесе!.. Едрит твою налево!..
— Шоковая терапия… — рассеянно произнесла Дежкина. Эту не совсем понятную фразу она неоднократно слышала из уст политически подкованного мужа.
«Нет, это уже станет моим запатентованным методом — ехать черт-те куда, черт-те зачем только потому, что левая нога так захотела, — по инерции злилась на себя Клавдия. — А все-таки угадала. Все-таки есть она, бабская интуиция!»
— У сынишки моего день рождения через неделю, — решив, что из Клавдии получится неплохой собеседник, сосед делился с ней своими житейскими проблемами. — Игровую приставку попросил… «Всем моим друзьям, — говорит, — родители уже купили» А она чуть ли не миллион стоит, приставка эта!..
«На вокзале обязательно должно быть отделение милиции. Но где? Пока буду искать, голубчики успеют ускользнуть…»
— Ну я и говорю ему: «Сынок, совесть-то имей!» А он в слезы. Подавай ему приставку, и все тут!
«А если объяснить этому увальню всю ситуацию? Так и так, помощь нужна, физическая сила. Ручищи-то у него вон какие, как у борца-тяжеловеса!.. Нет, опасно… А вдруг у Хорька нож?..»
— А вы сами где живете? — поинтересовался здоровяк. — В Москве или в Рязани?
— В Ряз… тьфу, в Москве!
— А чего в Рязань на ночь глядя?
— К друзьям…
— Правильно, что на «Березку» сели, — одобрительно кивнул попутчик. — Спокойнее как-то. Я вот давеча на последнюю электричку заскочил. Это, доложу я вам, не самые приятные воспоминания. Едешь, никого в вагоне нет, в башку всякие страхи лезут… У меня же барахло, черт бы его побрал. Бандюги какие-нибудь отберут — пикнуть не успеешь. И еще спасибо скажешь, что не укокошили.
«Да уж, с таким в разведку не пойдешь…»
— Слушайте, — Клавдия остановила бегущую по коридору проводницу и зашептала ей на ухо: — Мне бы радиограмму отправить в милицию… Где у вас бригадир?
— Так у нас теперь и милиция своя есть, — громогласно ответила проводница. — В третьем вагоне…
Опять вступил в свою силу закон подлости — дверь милицейского купе оказалась запертой. Клавдия постучала, выбив костяшками пальцев замысловатую дробь. В ответ тишина. Ока постучала еще раз, более требовательно.
— Громче надо, — подсказал ей высунувшийся из своего логова проводник — Громче и настойчивей.
— Там кто-нибудь есть?
— Есть, есть. Вы только погромче, иначе не услышат.
Дежкина полностью выполнила указание проводника, хорошенько бабахнув в дверь ногой. И ответная реакция последовала незамедлительно.
— Кто-то у меня щас нарвется!.. — послышался из глубины купе угрожающий рык. — Я кому-то щас так постучу, башка, на хер, лопнет!..
Хрустнул отпираемый замок, дверь стремительно улетела в стену, и на пороге выросла пошатывающаяся мужская фигура в расхристанной рубашке, тренировочных штанах и пляжных тапочках на босу ногу. То, что это был именно страж порядка, можно было определить лишь по залихватски съехавшей на ухо милицейской фуражке.
Парень уже занес над головой кулак, но, увидев перед собой беззащитную женщину, удивленно хлопнул влажными глазами и заплетающимся языком спросил:
— Чего тебе надо, тетя?
— Я хотела… Я… — Дежкина даже не знала, что говорить. И как это ребяткам удалось так быстро наклюкаться? Или они еще в Москве были тепленькие? Куда же смотрит начальство?
— Ну?.. — угрюмо уставился на нее милиционер. — Долго глазки будем строить, мадам?
— Гони ее в шею! — настоятельно потребовал второй блюститель порядка, сидевший в глубине купе у столика. По своему внешнему облику и степени опьянения он мало чем отличался от коллеги. — Ходют тут всякие шлендры; мать их за ногу! — И он залпом опрокинул в себя прозрачное содержимое граненого стакана.
— Давайте, фрау… — первый милиционер нежно отстранил от себя Дежкину. — Хиляйте отседова, не мешайте работать…
— Мне нужно с вами поговорить! — без особой надежды на взаимопонимание, выдохнула Клавдия Васильевна. — Это очень серьезно!
— «Поговори со мно-ою, ма-а-ма! — проникновенно всхлипнув, фальшиво затянул сидевший у окна. — О чем-нибудь поговори-и!..»
— Очнитесь, ребятки! — Дежкина уже готова была сорваться. — Придите в себя! Мне нужна ваша помощь!
— Вы оч-чень мешаете, мадемуазель, — первый протяжно рыгнул, мгновенно распространив вокруг себя чесночное зловоние. — Не стыдно?..
— «Постой, машини-ист! Не стучи-ите, колеса! — обхватив голову руками и опершись локтями на столик, завыл второй. — Кондуктор, нажми на тормоза-а-а! Меня засосала…»
— Назовите ваши фамилии!.. — Клавдия полезла в сумочку за удостоверением. — Вы за это ответите, мерзавцы!..
— Прошу прощения, синьорита, но прием окончен… — и дверь с грохотом задвинулась перед самым носом Клавдии Васильевны.
На повторные стуки обитатели купе не реагировали, словно тут же уснули молодецким богатырским сном на тридцать три года.
Сказать, что поведение милицейского наряда шокировало, ошеломило ее, — значит не сказать ничего.
«Бывает же такое… — заторможенно размышляла она. — Руку на отсечение даю — окажись на моем месте Чубаристов, все у него сложилось бы по-другому… Интересно, существуют ли на свете люди более невезучие, чем я?»
Нельзя допустить, чтобы Харитонов и Журавлева спокойно сошли с поезда. Пока Клавдия разыщет отделение милиции, пока ее выслушают, поймут суть происходящего, будет уже поздно. С провинциальной-то расторопностью…
Хорошо, если с вокзала они отправятся домой к Ирине, там их можно легко накрыть. А если нет?.. Если Рязань — это всего лишь перевалочный пункт по дороге в тот же Верхневолжск?
Оставался один, но совершенно невозможный выход…
Не успела Клавдия Васильевна открыть тамбурную дверь своего вагона, как увидела перед собой возмущенную физиономию Харитонова. И колючие мурашки побежали по ее спине, в животе опять похолодело, а в мозгу пронзительно завыла сирена: «Бежать!» Но ноги не слушались Дежкину, будто приросли к полу. На счастье, Харитонов и молоденькая проводница не обратили особого внимания на ее появление. Они разбирались меж собой.
— Титан не работает! — противным голоском дребезжала проводница. — Где я тебе кипяток возьму? Угля нет, топить нечем! Могу предложить «Столичную» или бренди, недорого.
— Я пить хочу, понимаете? Пить! Я воблу съел!
— Я вас не заставляла ее есть. — Девица, выпятив округлую попку, водила веником по скомканной ковровой дорожке. — Наедятся всякой гадости, потом права качают…
— Ч-черт знает что такое… — хмуро проворчал Денис и хотел уже было вернуться в купе, но Клавдия нашла в себе силы окликнуть его:
— Денис?..
Харитонов вздрогнул, замер на мгновение, после чего медленно обернулся.
— Да… А мы знакомы? — неуверенно спросил он.
— Автомобильная свалка! — радостно сказала Дежкина. — Вы же хозяин! Ну, вспомнили? Мы с мужем и сыном приезжали…
«Только не переиграть, только не переиграть… Парень сейчас на взводе…»
— А, трамблер для «Москвича»? — настороженно спросил Хорек.
«Я сошла с ума. Он все знает. Он переговорил с крепышом, он помнит про вишневую «девятку». Он сейчас побежит…»
— Здравствуйте, — сказал Денис.
— Мир тесен! — улыбнулась Клавдия.
— И не говорите…
У Дежкиной отлегло от сердца. Харитонов ничего не заподозрил. Он ничего не знал. Ему было не до расспросов и сопоставлений. Он теперь — загнанный зверь.
— Сейчас я утолю вашу жажду, — заговорщически подмигнула ему Дежкина. — Чашечку крепкого чая с лимончиком, а? Мой вам совет — побыстрей обзаведитесь термосом. Лучше китайским, с дракончиками, он долго сохраняет тепло. А еще лучше — небьющийся, с металлической колбой, но это большая редкость.
— Вот здорово.
Клавдия открыла свою дверь. Толстый «челнок» спал, сотрясая купе свирепым храпом.
— Да-а… — оценил ситуацию Харитонов. — А может, в наше купе пойдем? А то я не один, с девушкой…
— Дама тоже страдает от жажды? — Клавдия Васильевна залилась легкомысленным хохотом. — Эту проблему мы быстро устраним! Всех излечит-исцелит добрый доктор Айболит!
Дежкина накинула на плечо дорожную сумку, подхватила пакет с едой, который успел-таки всучить ей Максим перед уходом, и отправилась знакомиться с Ириной Журавлевой.
Столик оказался вдруг мал для Клавдиной снеди. Когда только Макс успел: пирожки, отбивные в фольге, пучок хрустящей редиски, пупырчатые огурцы, перышки зеленого лука, даже четверка вареных яиц и масло в баночке рядом с аккуратно нарезанным хлебом.
— Угощайтесь!.. — лучезарно улыбаясь, обратилась к своим новым соседям Клавдия. — Милости прошу!..
— Как-то неудобно… — замялся Харитонов, вынимая из газетного кулька кривую пузатую воблину, — единственное, что у него было из провианта. — Ешьте сами…
— Простите, как ваше имя? — вежливо поинтересовалась Дежкина у девушки.
— Ирина… — громко сглотнув, ответила та.
— Ирочка, вы уж скажите своему кавалеру, чтоб он не стеснялся. — Клавдия великодушно протянула ей самую румяную отбивную. — Я ведь не обжора, сама не справлюсь. Тут на всех хватит и еще останется. Налетайте!..
Ирина взяла со столика огурец и смачно вгрызлась в него, после чего потянулась за редиской. На ее сером, озабоченном лице появилась удовлетворенная полуулыбка.
«Да, именно по таким экземплярам сохнут мужики, сходят по ним с ума, — размышляла Клавдия, искоса наблюдая за ней. — Хищный профиль, глубокие, с томной поволокой глаза, чувственный рот, жесткий, решительный характер, обостренное чувство независимости. Такие умеют повелевать, держать под каблуком. Такие знают себе цену и никогда не продешевят…»
Харитонов взял из рук Клавдии сумку, выпрямился во весь рост, чтобы положить ее на верхнюю полку, и… его легкая курточка задралась чуть выше пояса, поползла вверх. Торчащая из-за брючного пояса коричневая рукоять теперь маячила перед самым носом Дежкиной.
«Это пистолет, — запоздало догадалась Дежкина. — Мамочка моя, зачем я заговорила с ним? Зачем? Что я вообще здесь делаю?»
— А который час? — с трудом разлепляя мгновенно пересохшие губы, спросила она.
Денис привычно вскинул к глазам левую кисть и, не обнаружив на ней часов, глупо улыбнулся.
— Начало девятого, — сказала Ирина, взглянув на крохотные часики-кулончик, болтавшиеся на ее тонкой шее. — Уже пятьдесят минут едем.
«А что делать оставшиеся два часа? О чем с ними говорить? Как предупредить милиционеров о том, что у Дениса оружие? Он же перестреляет их всех быстрее, чем они успеют сообразить, что происходит… Уж если Хорек безжалостно укокошил двух ни в чем не повинных бомжей…»
— За разговором всегда время быстро летит. — Дежкина отпила из термосной чашечки, поставила ее на самый краешек стола и окинула попутчиков умильным взглядом радушной хозяюшки. — Кушайте-кушайте, молодому организму необходимы витамины. Советую особое внимание обратить на пирожки. Как говорят в рекламе — неповторимый устойчивый вкус. О способе приготовления не спрашивайте, все равно не скажу. Секрет. — И тем же тоном продолжила: — У вас дача под Рязанью, да?
— Я живу в Рязани, — сказала Ирина, сделав интеллигентную паузу, во время которой успела тщательно прожевать кусок отбивной.
— А на какой улице, если не секрет?
— На Бронной.
— Это случайно не Дашки Песочные?
— Другой конец города.
— Как жаль. У меня подруга живет в Дашках. Я с вокзала прямиком к ней, переночую, а завтра утром обратно. У Машки, подругу звать Машкой, сука ощенилась. Вот щеночка на воспитание хочу взять.
— А какая порода? — осторожно поинтересовалась Ирина.
— Признаться, не помню… — на секунду задумалась Клавдия. — Для меня это не имеет значения, лишь бы псина умная была, понятливая, чтоб защитить могла.
— Кстати, будьте осторожны, когда в Рязань приедете, — сказал Харитонов. — Вечером на улицы всякая шпана вылезает. Лучше машину поймать.
— Хватит пугать-то! — ткнула его локтем в бок Ирина.
— Я не пугаю, а предупреждаю, — угрюмо произнес Денис.
— Да уж, в последнее время происходит столько бессмысленных убийств… — сокрушенно вздохнула Клавдия. — Так страшно становится, когда понимаешь, что человеческая жизнь не стоит ни гроша… Откроешь газету, а там… То две банды чего-то не поделили, то зять собственную тещу топором зарубил, то маленький мальчик решил поиграть с отцовским пистолетом… Вы «Дорожный патруль» смотрите?
— А чего это такое?
— Передача телевизионная. Каждый день перед сном страшные сказочки показывают. Трупы, трупы, трупы, кровь рекой… — Дежкина суеверно перекрестилась. — Иногда кажется, что я уже привыкаю к виду покойников. Будь моя воля, я бы эту передачу запретила. Пару дней назад такие кадры передавали, чуть не стошнило… Не к столу будет сказано, но представьте себе — квартира выгорела дотла, а на полу два искореженных человеческих тела. А голос за кадром спокойненько так сообщает, что когда человек сгорает в огне, мышцы его сжимаются каким-то особенным образом и получается так называемая «боксерская стойка»!.. — И Дежкина попыталась изобразить эту стойку, прикрыв правой рукой челюсть, а левую вытянув чуть вперед.
— На себе не показывайте! — взвизгнула Ирина.
Журавлева и Хорек мельком переглянулись.
«Не переборщила ли я?.. И кто за язык тянул?.. А едят они хорошо. Даже слишком хорошо…»
В этот момент Клавдия Васильевна якобы нечаянным движением смахнула со стола чашечку, и по ее юбке расплылось мутное пятно.
— Ничего страшного! — тут же успокоила она саму себя. — Нужно только побыстрее застирать холодной водой. Какая же я все-таки неуклюжая…
Заперев дверь туалетной комнаты на замок, Дежкина выудила из сумочки заветный флакончик «Шанели», той самой, что Федор подарил ей на калымные деньги. Клавдия долго держала его в руках, будто прощаясь, прежде чем свинтила крышечку с изящного горлышка и вылила в раковину божественно благоухающую жидкость.
«Что я делаю! Это же сумасшедшие деньжищи! Федька никогда не простит!»
Затем хорошенько сполоснула флакончик водой. Принюхалась. Сполоснула еще несколько раз. Опять принюхалась. Запах «Шанели» улетучиваться не желал, и, чтобы отбить его полностью, Клавдия Васильевна решила воспользоваться средством радикальным…
— Я вот все мучаюсь, все спросить хочу, — вернувшись в купе, обратилась Дежкина к Ирине. — Что это за губная помада у вас?
— Нравится? — польщенно улыбнулась девица.
— Просто блеск! Так что это?
— «Ревлон».
— Дорогая, наверное?..
— Не знаю, мне подарили.
— А можно на тюбик взглянуть?
Ирина выдернула из-за себя элегантную сумочку (не из чего-нибудь, а из крокодиловой кожи!) и долго копошилась в ней, прежде чем отыскала косметичку.
Клавдия с нарочитой завистью в глазах внимательно рассмотрела тюбик, протяжно вздохнула и вернула его владелице.
— Мне такое не по карману, но кое-чем похвастаться я тоже могу. — Она протянула Ирине флакончик из-под «Шанели». — Вот, благоверный на день рождения осчастливил. А мне жалко ими душиться… Второй раз открываю за три месяца…
— Так вы просто носите их в сумочке? — удивилась Ирина.
— Ага, — благодушно улыбнулась Дежкина. — Экономика должна быть экономной.
— Прелесть… — Ирина поднесла флакончик к лицу и блаженно полузакрыла глаза (Клавдия от страха зажмурилась). — Милый, купишь мне такие же?
— Этот вопрос мы потом обсудим… — Харитонов тоже принюхался. — Да, приятненький запашок.
У Клавдии отлегло от сердца.
— Вы курите? — спросил Денис Клавдию, вынимая из кармана куртки сигареты.
— Курить — здоровью вредить!.. — она шутливо погрозила ему пальчиком.
— А кто не курит и не пьет, тот здоровеньким умрет, — зычно прогоготал Хорек, выходя в коридор. — Ирка, составь компанию.
Дождавшись, когда попутчики скроются в тамбуре, Дежкина буквально нырнула в купе проводницы.
— Блин, совсем обалдели! — хамским тоном выпалила девчушка, застигнутая врасплох за пересчитыванием денег, полученных от продажи водки пассажирам, но Клавдия Васильевна и не думала на нее обижаться.
— Вот что, милая, — громко зашептала она, — слушай меня внимательно. Я следователь Московской прокуратуры. В твоем вагоне едут опасные вооруженные преступники. Я должна их задержать. И ты поможешь мне.
— Я?.. Вы?.. — проводница ошарашенно выпучила свои раскосые глазенки. — Это шутка?..
— Какие уж тут шутки, милая? — Клавдия сжала в своей руке запястье девчонки. — Беги к бригадиру и свяжись с рязанским отделением линейной милиции.
— Бригадиру… милиции… — Губы проводницы задрожали.
— Не паникуй, трагедии еще не произошло, — успокаивала ее Дежкина. — Но она произойдет обязательно, если ты не возьмешь себя в руки.
— И что сказать?..
— Что ни в коем случае нельзя выпускать преступников на перрон. Пусть вызывают ОМОН. Моя фамилия Дежкина. Запомни, Деж-ки-на. Пусть проверят. Ты поняла меня?
— П-поняла… Уже б-бегу… — заикаясь от испуга, затрясла головой проводница.
— Погоди! — остановила ее Клавдия. — У тебя есть ключ?
— От квартиры?
— От вагона.
— А… да…
— Давай его сюда, да побыстрее…
Оставшиеся до прибытия в Рязань полтора часа прошли в милой беседе на отвлеченные темы. Говорили о музыке, кино, политике, погоде… За это время все съестные припасы были уничтожены без остатка.
Оказалось, что у Харитонова и Журавлевой была припасена тщательно продуманная и тысячу раз обговоренная легенда: они собираются пожениться, любят друг друга до потери памяти и сейчас направляются к Ирине домой знакомиться с родителями. Красиво, романтично и вполне правдоподобно.
Клавдия Васильевна не осталась в долгу, наплела им такого, что и сама потом не могла припомнить.
А вскоре началось то, чего Дежкиной прежде испытывать не приходилось. Многие ее коллеги неоднократно брали опасных преступников, кто-то преследовал их в одиночку, стрелял, дрался, рисковал своей жизнью… Но Клавдия была женщиной, и ее редко когда допускали к задержанию, а если и допускали, то старались всячески обезопасить. Словом, она ни разу не вынимала из сейфа свой табельный пистолет Макарова, а уж тем более не нажимала на спусковой крючок.
Как только поезд замедлил ход, как только за окном появились темные очертания железнодорожного депо и немногочисленные пассажиры вагона загомонили, засуетились, начали выползать с вещами из своих купе, Дежкина вдруг вскочила на ноги, вылетела в коридорчик и, задвинув за собой дверь, вставила в замочную скважину универсальный ключ. Все это Клавдия Васильевна проделала с такой молодецкой прытью, что ее попутчики даже не успели опомниться, как оказались в заточении.
До полной остановки состава оставались считанные секунды, вот уже с правого бока потянулся длинный перрон. В коридорчике произошло небольшое столпотворение — это «челнок», неуклюже выронив картонную коробку, перегородил своей тучной фигурой проход.
«Ну же, машинист, быстрей!.. — взмолилась Клавдия, на всякий случай подперев дверь спиной. — Не дай Бог, если сейчас начнется пальба… Но и пугать пассажиров тоже нельзя — начнется настоящая паника…»
— Уважаемая, что за шуточки? — из купе донесся зычный басок Хорька. — Эй, вы слышите меня? Это не смешно!
— Выпустите нас, пожалуйста! — в тон ему заголосила Ирина.
Наконец поезд в последний раз дернулся и замер. Звонкую тишину нарушало лишь тихое ворчание не подозревающих об опасности пассажиров — «челнок» никак не мог справиться со своей поклажей.
Клавдия Васильевна наблюдала в окно за тем, как люди в маскировочной форме и черных повязках на лицах рассеиваются по перрону. В их руках были короткоствольные автоматы.
«Все хорошо… — чуть не прослезилась от радости Дежкина. — Все будет хорошо…»
И в этот момент вдруг кто-то шепнул на ухо Дежкиной: «Осторожно!» Она рывком отпрянула в сторону, и вовремя… Грохнул выстрел, и в двери образовалась аккуратная круглая дырочка. Пуля пробила висевшую на стене табличку с расписанием и застряла в деревянной обшивке.
— Открой, сука! — вопил Харитонов. — Убью! Я не знаю, кто ты на самом деле, но лучше открой!
Дверь заходила ходуном, но не поддавалась — универсальный ключ насмерть блокировал замок.
Послышался звон разбивающегося стекла и целая очередь выстрелов. Видно, Хорек хотел выбраться из запертого купе через окно, но с той стороны вагона его уже ждали.
— Не подходить, суки! — разносился по вагону затравленный крик Хорька. — Всех уложу! Всех! И эту суку тоже!
Клавдия решила, что последнее относится к ней. Но тут услышала душераздирающее:
— Помогите! Спасите!!! Убивает!!! — Это кричала Журавлева.
Клавдия не придала значения этому зову. А зря.
— Что здесь происходит? — пролепетала сухопарая старушонка в старомодном берете.
Ответ на этот вопрос дал запыхавшийся майор милиции, залетевший в коридорчик из тамбура. Размахивая пистолетом, он своеобразно призвал присутствующих к спокойствию:
— Без паники, граждане! Как можно быстрее покиньте вагон через дверь противоположного тамбура! Сейчас сюда пустят газ! Еще раз повторяю — без паники!
Но что толку было повторять? Побросав свои вещи, падая и спотыкаясь, перешагивая друг через друга и громко матерясь, пассажиры ломанулись в указанном направлении, устроив настоящую свалку у туалетной комнаты. Лишь Клавдия Васильевна все еще оставалась на «боевом посту», но на то были свои причины — ноги ее совсем не слушались, будто задеревенели.
— А ты что? — Майор схватил ее за шиворот и буквально поволок к выходу. — Тебе особое приглашение нужно?
— Я должна быть здесь, я следователь! — зачем-то начала упираться Клавдия. — Моя фамилия Дежкина!
— Да хоть Х...жкина! — заорал майор, вытолкал Клавдию в уже опустевший тамбур, выпихнул ее на перрон и скомандовал своим подчиненным — Начали, хлопцы! Вперед!.. Только не прикончите заложницу!..
Через несколько минут операция была успешно завершена. Мало того что у Харитонова кончились патроны и ему нечем было отстреливаться, его еще оглушили и ослепили специальной петардой, а к тому же несколько раз хорошенько врезали автоматными прикладами.
А дальше Дежкиной представилась вовсе уж абсурдная картина: здоровущий омоновец вынес на руках счастливо улыбающуюся Ирину.
— Вы мне жизнь спасли! Он бы меня убил, — довольно натурально плакала она.
— Чего там, служба, — хмуро улыбался освободитель.
— Постойте! — закричала Клавдия. — Это сообщница! Ее надо задержать!
— Меня?! — заголосила Ирина. — Меня?!
— Она ж заложница, — все не отпускал с рук Журавлеву омоновец.
— Она преступница!
— В отделение ее, — распорядился майор. — Там разберемся.
— А чего разбираться? — возмутилась Журавлева. — Я ослепла, мне нужно в больницу!
— Не бойтесь, через десять минут все пройдет, — успокоил ее омоновец. Он так и донес ее на руках в отделение.
22.46–23.48
С Хорьком все было понятно. Он, мрачный, сидел в «обезьяннике» (Клавдия теперь запомнила это слово), и только желваки гуляли на его разбитых скулах.
А вот с Журавлевой все было непонятно. То есть, под напором собственных эмоций рязанские служители порядка никак не хотели признать «спасенную» ими красивую девушку сообщницей террориста.
Дежкина уже сто раз тыкала им в лица свое удостоверение, даже кое-что рассказывала о деле (не все, тайну следствия она блюла), даже грозила пожаловаться и всех уволить. Но рязанцы были непреклонны. Причастность к столичной прокуратуре опять сработала против Клавдии. Ну не любят в провинции москвичей!
Ирина продолжала упираться и упрямо гнуть свою линию. Харитонов тоже быстро включился в игру.
— Не знаю я ее… — хмуро ворчал он, — не знаю… Ехали вместе, вот и все…
Майор уже многозначительно посмотрел на Дежкину — мол, ошибочка вышла, придется отпустить барышню. Омоновец, вынесший Ирину из купе, с гневом смотрел на Дежкину.
Получалось, что она клевещет. Сейчас Ирину отпустят. И даже подвезут до дома…
— Эта женщина хорошо знакома с Харитоновым, — повторила Клавдия, тоскливо сознавая, что милиционеров этих ничем не проймешь.
— Разве не вы сами говорили мне, что собираетесь пожениться, что едете в Рязань знакомить жениха с родителями.
— Мало ли кто что говорил, — ухмыльнулся Харитонов. — Да я, может, эту проб… в первый раз токо в поезде и увидел!
И тут вдруг, к несказанному облегчению Клавдии, сдали нервы у Ирины.
— Сука!.. Тварь!.. — зашипела Ирина в лицо Клавдии. — Ненавижу тебя!.. Вас всех ненавижу!..