Среда. 10.12 — 13.03

Странно, но Дежкина так и не могла привыкнуть к этому деловому гордому шествию, когда шагаешь по прокуратуре с ордером в кармане. Все расступаются перед тобой и смотрят с завистью. А ты рассекаешь коридор пополам с основательностью ледокола и смотришь на остальных свысока, дескать, мы тут важными делами занимаемся, а они все в кабинетах только бумажки перекладывают. Даже настырная Патищева не суется со своими взносами в такие моменты — интуицией чувствует, что сейчас ты — важный человек. Это уже в крови, в нашей красной советской крови — если у тебя есть бумажка, значит, ты важная птица. Хорошо бы завести в прокуратуре динамики и каждый раз, когда случается подобный выезд, крутить «Полет валькирий» Вагнера, как раньше на провинциальных вокзалах играли «Прощание славянки», когда с первого пути отходил скорый поезд в столицу.

И все заканчивается, как только машина сворачивает на первом перекрестке. Дальше ты становишься рядовым пассажиром в бесконечном потоке машин.

Игорь все-таки выбил ордер. Прибежал утром в кабинет — машет бумажкой. Не сам, конечно, Чапай помог. Теперь вся бригада, кроме Саши Самойлова, который так и погряз в своих свидетелях, сидела в «рафике» и возбужденно обсуждала предстоящее событие.

— А он кто? — спросил Игоря Беркович.

— Да дьячок один, — весело ответил парень.

— Хорошо, что не раввин…

У дверей квартиры Карева на этот раз никаких прихожан не было. Только какая-та старушка сидела на куче газет и скрюченными пальцами чистила крашеное яйцо. Даже не обратила внимания на милицию.

— Ну что, звоним? — участковый глянул на Дежкину.

— Ну если хочешь, можешь постучать. — Клава пожала плечами.

Милиционер позвонил. Игорь сразу вышел вперед и раскрыл зонтик.

— Ты что, псих? — удивился Беркович.

— Нет, это он псих. А я здесь уже бывал. — Игорь усмехнулся.

Дверь открылась, и на зонт обрушился поток воды.

— Вот видите. Я знаю, что делаю. — Порогин отошел в сторону.

Дьячок стоял на пороге и с любопытством рассматривал посетителей.

— Вам чего? — спросил он наконец.

— Гражданин Карев? — строго спросил участковый. — Геннадий Васильевич?

— Ага. — Карев кивнул.

— У нас ордер на обыск вашей квартиры, — официально заявил милиционер. — Лучше сразу сдайте, что у вас. Чистосердечное признание…

— Вы подозреваетесь в краже церковных ценностей, — вмешалась Клавдия. — Вы позволите?

— Ладно, проходите. — Дьячок как-то странно спокойно пожал плечами и уступил дорогу.

— Понятые, входите. — Беркович подтолкнул парочку пожилых людей. — Только не мешайте, ладно?

В квартиру ввалились всем скопом. Карев сразу забрался на диван и засел там, в уголке, с интересом наблюдая за всем происходящим.

— Ну и вонища тут, — заявил Беркович, зайдя в комнату. — Откройте кто-нибудь окна. Так, начинаем сначала с кухни. Потом ванная, коридор, и на сладкое — комнату. Записывать все, что видите. Каждую мелочь. Ничего не пропустить, ни одной чайной ложки. Разбежались.

Кленов бродил по комнате и разглядывал обстановку, то и дело бросая короткие взгляды на Карева.

— Ну что я говорил? Что я говорил? — каждую минуту шептал Порогин Клаве на ухо. — Это он. Это точно он.

Клава пока не могла сказать точно, он это или нет. Но одно было ясно — тут живет человек, у которого с мозгами явно не все в порядке. И причем на религиозной почве.

— Так, смотрите, что у нас тут! — в комнату влетел милиционер. В руках у него была кожаная плетка.

— Это ваша? — Беркович повернулся к Кареву.

— Моя, моя, чья ж еще? — закивал тот, как китайский болванчик.

— Зачем она вам?

— Для наказания. — Карев вздохнул.

— Для наказания? — переспросила Дежкина. — Ну и кого вы ею наказываете?

— Себя, матушка. За грехи мои тяжкие себя наказываю.

Кленов вздрогнул и насторожился.

— Так вы что, сами себя этой штукой… — Клава недоверчиво покосилась на плетку.

— Сам, своими собственными руками. А кому ж еще? — Карев вдруг встал и быстро задрал на спине рубаху. — Вот.

Вся спина была исполосована вздувшимися багровыми рубцами.

— Так-так-так, — пробормотал Николай Николаевич и полез в карман за ножничками. — Скажите, а зачем вы все стены Библией оклеили?

— Так для святости. — Дьячок удивленно посмотрел на него. — Книга-то святая. Я страничку прочту да на стенку-то и наклею, чтобы всегда перед глазами была.

— Понятно-понятно, — Кленов кивнул и опять стал рассматривать иконы.

Клава пошла на кухню.

— Ну что тут у вас? — спросила она у одного из милиционеров.

— Да пока ничего. — Он встал с коленей и отряхнул брюки. — Грязища тут невозможная. Кругом воском все заляпано, свечные огарки валяются. Вы хоть скажите, что ищем, а то пропустим ненароком.

— Я и сама не знаю, — честно призналась Дежкина. — По идее, орудие убийства, но это вряд ли. А так любая мелочь может натолкнуть.

— Я-асно. — Парень почесал затылок. — А говорили — церковные ценности.

— И это тоже! — Клава развела руками. — Но если обнаружите какую-нибудь одежду со следами крови, сразу ко мне. И что у него в холодильнике?

— Подсолнечное масло, — закричал другой милиционер из-под стола, — зеленый горошек, морковка, кабачковая икра, соленые огурцы и чеснока целый пакет.

— Все постное. Понятно. — Клава пошла обратно в комнату.

— Ты посмотри, что мы у него отыскали! — сразу налетел на нее Беркович. — Ты такое видела?

Он протянул ей колоду карт. Карты эти были не простые, а порнографические. И у всех женщин были выколоты глаза.

— Кленову показывали? — спросила Клавдия, нервно сглотнув.

— Да. Он только кивнул. Вообще, странный мужик этот Кленов. — Беркович схватил ее за локоть и потащил в коридор. — Клавдия, брать его надо. Брать.

— За что? — Дежкина нервно вздохнула. — За то, что карты иголкой истыкал?.. Ладно. Дальше ищите.

Кленов сидел на диване и мирно беседовал с дьячком. Игорь стоял у окна и внимательно слушал.

— …Ну вот. А после я в церковь попал, — рассказывал Карев Николаю Николаевичу, который опять вырезал черный профиль из глянцевой бумаги, — они меня вообще…

— Я вам не помешаю? — Клава подошла и присела рядом.

Карев сразу замолчал и дико покосился на нее.

— Ну что же вы замолчали? — спросила она.

— Клавдия Васильевна, — Кленов незаметно толкнул ее носком ботинка, — там кухню уже обыскали?

— Сейчас пойду посмотрю. — Клава встала и отошла.

— Так они меня вообще за человека считать перестали, — сразу опять заговорил Карев.

— Что он рассказывает? — тихо спросила Дежкина у Игоря.

— Про детство. — Порогин пожал плечами. — Клавдия Васильевна, мы тут ничего не найдем. Он не такой дурак, как кажется. Арестовывать его надо.

— Это ты Чапаю скажи, — простонала она. — За что его арестовывать? Где улики? Где доказательства? Меня же в порошок сотрут потом, и тебя вместе со мной.

— Так, переходим в комнату, — громко объявил Беркович. — Там уже все облизали.

Вошли милиционеры и начали обследовать шкаф.

— Четыре старые сутаны, — диктовал один, двигая вешалками. Пальто зимнее, поношенное. Никаких пятен нет. Два пиджака, махровый халат, довольно старый. Болоньевый плащ без подкладки. Четыре рубашки…

Кленов как будто не обращал никакого внимания. Сидел и болтал о чем-то с дьячком. Изредка они даже тихонько хихикали. Только Карев все время зыркал по сторонам. И глаза у него были совсем не веселые.

— …Башмаки зимние на меху. Две пары сандалий. Старые поношенные кеды, — продолжал милиционер, выкладывая пожитки на пол, — вязаная трикотажная шапочка с надписью «Адидас», пара шерстяных носков. Господи, ну и запах от них. Нет, он точно маньяк. Коробка из-под обуви…

Интересно, а почему это Карев так спокойно все воспринял. И обыск, и то, что с ним разговаривает психолог. Или Кленов не представился? Наверняка ведь не представился. Странный он все-таки. Оба они странные…

— …В коробке три тюбика обувного крема, щетка для чистки обуви, два куска бархата красного и какая-то фигня… Чего это, Гоша?

Клавдия пыталась услышать разговор между Кленовым и Каревым. Но до нее долетали только междометия.

— Товарищ следователь, а как это называется? — подошел к ней милиционер с металлической штуковиной в руке, похожей на дырокол.

Клавдия взглянула мимоходом:

— Не знаю, и отвернулась к Кленову, потому что тот вдруг расхохотался во все горло.

— Ну, это вы загнули, уважаемый, — сквозь смех проговорил психолог.

— Механизм неизвестного предназначения, — снова начал диктовать милиционер, — катушка ниток, три наперстка…

— Где?! Куда ты девал?! — налетела вдруг Клавдия на милиционера.

— Чего — девал? Ничего не девал.

— Ну вот, ты мне показывал, — копалась она в куче грязного белья, вываленного из шкафа.

— Вы имеете в виду?..

Клавдия выхватила у него механизм, напоминающий дырокол, и, протянув Кареву, спросила:

— Это ваше?

— Мое, — ответил тот не сразу.

— Понятые, вы слышали? На квартире подозреваемого Карева была обнаружена ручная машинка для сшивания мешков…

Среда. 17.59 — 18.31

— Да все я понимаю. — Клава сидела за столом и сосредоточенно терла виски. — Только адвокат его через десять минут под подписку вытащит. Мало, этого мало.

— Мало?! — Порогин метался по кабинету, как тигр по клетке. — Да ведь у него машинку нашли. И Библию. Там как раз тех страниц нет. И на стенах тоже. И этого мало?

— Знаешь, что такое косвенные улики? — раздраженно спросила Дежкина. — Орудия убийства нет, следов крови на одежде нет, вещей потерпевших нет. А такие машинки сейчас в любом ларьке продаются.

Кленов, как всегда, сидел в кресле и молчал.

— Ну конечно, а вы хотели, чтобы у него пара трупов под койкой валялось? — Игорь нервно засмеялся. — Да его же надо остановить. Сколько там дней до очередной жертвы осталось? Пусть еще парочку укокошит, так? Только он теперь никого не укокошит. Он теперь тихо сидеть будет, если не дурак.

— Как раз, если дурак, — тихо пробормотал Николай Николаевич.

— Что? — Игорь не понял.

— Я говорю, — Кленов задумчиво посмотрел на свои пальцы, — что если умный человек, то обязательно убьет. Точно в определенный срок. Не раньше и не позже. А если дурак, то убийств больше не будет. Вот тогда его точно можно будет взять.

— Но за что?! — уже в сотый раз воскликнула Клава. — За что?! У нас ведь на него ничего нет, кроме машинки и попорченной колоды порнографических карт.

— А если за порнуху? — вдруг спросил Игорь. — Если не получается за это, так хоть за порнографию сцапаем. Помните, за что Аль Капоне арестовали?

— Тоже мне, Гувер нашелся! — засмеялась Клава. — У нас нет статьи за хранение. Только за торговлю и изготовление. Ничего не получится.

— А ведь это идея. — Кленов посмотрел на Клаву. — Порогин правильно говорит.

— В каком смысле? — не поняла Клава.

— Ну если мы ничего не можем доказать, то нужно взять его за что-нибудь другое. А потом уже можно будет раскрутить.

— А за что? Вы можете посоветовать — за что?

Кленов задумался.

— Игорек, ты, кажется, говорил, что к нему бабки ходят молиться?

— Ну да. А что?

— Интересно, а он зарегистрировал свою религиозную организацию? По-моему, ведь всем регистрироваться надо. Или нет?

— Правильно! — радостно воскликнул Игорь.

— Чушь, — спокойно ответила Дежкина. — На это месяц уйдет, не меньше. И потом, этого тоже не докажешь. Он просто собирается с верующими, и все. Свобода собраний у нас тоже не отменена.

— Клавдия Васильевна! — не выдержал Игорь. — Такое впечатление, будто вы просто не хотите его арестовывать. То вам не нравится, это вам не нравится.

— Да! — Клава вдруг вскочила и хлопнула кулаком по столу. — Да, не нравится. И арестовывать его так я не хочу, ты правильно подметил. Что я про него думаю, это мое дело. Но есть такая простая вещь, как презумпция невиновности. И если нет доказательств, то и нечего его трогать.

— Но что же нам делать? — испуганно спросил Порогин. — Что, просто сидеть и ждать?

Клава вздохнула и устало опустилась в кресло.

— Машинку на экспертизу отправил?

— Отправил.

— Когда будут результаты?

— Завтра вечером.

— Значит, просто сидеть и ждать. — Клава закрыла глаза. — Слушай, а что там было в церкви с какой-то девицей? Он, кажется, кого-то побил?

— Точно! — Порогин вскочил и пулей вылетел из кабинета.

Николай Николаевич посмотрел на нее и тихо сказал:

— Правильно. Это пока единственный ход, который мы можем сделать.

Клавдия не ответила.

Она старалась убедить себя, что никакой ошибки не совершает…

Среда. 19.27 — 23.40

Игорь Вернулся с Чапаем, тот долго выслушивал аргументы, хитровато глядя на Порогина и на Клавдию.

А потом сказал:

— Шукайте, хлопцы и дивчата, может, вы и нашли гада.

— Что шукать, что шукать? — горячился Игорь.

— Так как — что? Он же кого-то побил, этот ваш дьяк, какую-то дивчину. Вот пусть она заявление и подмахнет. Враз гада арестуем.

— Василий Иванович, — вступила Клавдия, — вы не понимаете…

— Все, Дежкина, ты не адвокат, — встал Чапай. — Ты командир. Вот сиди и командуй. Нечего встревать. Где должен быть командир? Ага! Впереди на боевом коне!

И с этими легендарными словами Чапай покинул кабинет.

— Где же я ее найду?! — взвился Игорь.

— Кто ищет, тот всегда… — сказала было Клавдия, зараженная чапаевской простотой, но Игорь ее перебил:

— Это не прокуратура, а какой-то народный театр!

С этими словами он тоже освободил кабинет.

— Он прав, — сказал Кленов. — Хотя давно известно, что весь мир театр, а не только прокуратура. Разве что здесь играют одни детективы.

Вырезав из бумаги силуэт Чапая, Кленов сдул с коленей обрезки, спрятал ножнички в специальный чехольчик и тоже раскланялся.

И Клавдии пора было отчаливать, но в этот момент в кабинет заглянул Чубаристов.

— Свободно?

— Ты так спрашиваешь, словно это не твой кабинет, — сказала Клавдия.

— С некоторых пор — мне и самому так кажется. — Чубаристов собрал со своего стола чужие бумаги, аккуратно сложил их на подоконник и сел.

Клавдия, которая уже надела плащ, вдруг сняла его и тоже села.

Все последнее время ее подспудно тревожило еще что-то. Она только никак не могла найти этому определение, а вот теперь…

— Ты слышал, в Америке убили наших олимпийцев? — спросила она.

— Да-а… — протянул Виктор, что-то поспешно записывая в толстую тетрадь.

— Не знаешь, наша олимпийская база в Сочи еще существует? — опять спросила Клавдия.

— В Сочи? — переспросил Виктор. И поднял глаза.

Какое-то время оба сидели молча, смотрели друг другу в глаза, словно играли в гляделки.

Первым не выдержал Чубаристов. Он рассмеялся.

— Опять? Клав, ты меня уморить хочешь?

— Тут недавно пришли к выводу, что прокуратура похожа на театр, — как бы не к месту сказала Клавдия. — Ты плохой актер, Виктор, — закончила она жестко. — Мне трудно с тобой играть в одном спектакле. И не потому, что я такая примадонна. Потому что ты все время перевираешь текст, можно подумать, что ты вообще из другой пьесы.

По мере того как она говорила этот многозначительный текст, лицо Чубаристова становилось все более жестким и даже злым.

— Может, хватит? — спросил он тихо.

— Действительно, — подтвердила Клавдия. — Может, хватит?

— Ну слушай, правда, достала! — попытался улыбнуться Чубаристов, но только как-то неловко оскалил зубы.

— Нет, Витя, я еще не достала. Я еще только начинаю. Пока что я только спрашиваю. Спрашиваю у тебя, а не у Малютова, скажем. Про сотрудничество с ФБР. Про отсутствие пресловутого Гольфмана в Америке. Про поездку в Сочи, на базу сборной России по стрельбе. И про то, как трое из этой сборной потом садятся в начиненный взрывчаткой автомобиль. А ведь помнится, была такая версия, что Резо Долишвили застрелили как раз снайперы самого высокого уровня.

— Каких только версий не было…

— Я тебе скажу каких. Что к убийству Долишвили причастен сотрудник прокуратуры, — раздельно проговорила Клавдия.

Как ни странно, Чубаристов не стал кричать, возмущаться, он, казалось, даже не обиделся.

Он просто откинулся на спинку своего стула, сложил руки на груди и стал рассматривать Клавдию, словно видел ее впервые, словно он в жюри конкурса стриптизерш, а она претендентка.

— А ты забавная, — сказал он наконец. — Раньше я думал, что ты мне просто мстишь, что я когда-то переспал с тобой, а потом бросил.

У Клавдии тоже не дрогнул ни один мускул на лице.

— Но потом увидел — нет. Это просто патологическое желание засунуть свой длинный нос туда, куда собака хер не сунет.

— У меня нос не длинный, — только на это и обиделась Клавдия.

— Так вот короткий нос совать тем более опасно, — согласился с ней Чубаристов.

— Ты мне грозишь? — спокойно спросила Клавдия. — Я только так, для счета. За два дня это уже третья угроза. Худовский, Кокошин и Чубаристов. Отличная компания.

— А пошла ты! — не выдержал ковбойского тона Чубаристов. — Ты дура, понимаешь, мозгов маловато! — орал он по-базарному. — У тебя же все ясно — вот враги, а вот хорошие люди. Тут закон, а там преступность! Черное и белое! Как хорошо! Отлично!

— А что, жизнь — штука сложная? — спросила Клавдия. Она все больше успокаивалась по мере того, как Чубаристов распалялся.

— Да, представь себе! Непростая!

— Это ты по опыту или кто подсказал?

Чубаристов вскочил с места.

— Ох, Дежкина! Ох, ты нарываешься! У меня есть одна знакомая — так ты очень мне ее напоминаешь.

— Женщин вообще недооценивают, — согласилась Клавдия. — Но я не об этом. Я прошу тебя, Виктор, объясни мне все, если сможешь. Иначе…

— Что? Что — иначе? Заложишь меня?

— Да. Я тебя заложу. Знаешь, как закладывают в ломбард ненужную, хотя и очень дорогую вещь.

Чубаристов навалился на ее стол и приблизил свое лицо к ее лицу так, что она увидела крапинки в его зрачке. Сам зрачок дрожал.

— Только не скрипи зубами, — тихо сказала Клавдия. — Это признак запоров.

Чубаристов какое-то время еще накачивался злой энергией, но вдруг выпустил ее в одну секунду, как-то обмяк, растаял.

— Я не могу, — сказал он, опустив глаза. — Сейчас я не могу, поверь. Я тебе обязательно все объясню. Больше того, надеюсь, ты станешь моим соратником.

— Ты так красиво сказал, — не унималась Клавдия, — что я тебе сразу и однозначно не поверила.

— Ну что ж, тогда иди и закладывай, — отвернулся Чубаристов и как-то даже не пошел, а поплелся к своему столу.

Клавдия, казалось, сейчас прожжет взглядом дырку в его спине.

Нет, она, конечно, не заложит его. По крайней мере, пока. Она все еще надеется, что…

А вот на что она надеялась, Клавдия и самой себе объяснить не смогла бы. Просто с друзьями так легко не расстаются.

— Неделю даю тебе, — сказала она.

— Три дня, — ответил Чубаристов.

…Дома она обняла Витеньку, прижала его к себе так, что мальчик затих и ждал чего-то важного, удивительного.

— Тебя ведь Витя зовут? — спросила Клавдия. — Виктор?

— Ты ж знаешь, тетя Куава, — прошептал мальчик.

— А Виктор значит — победитель…

— А Куава что значит? — опять шепотом спросил мальчик.

— Хм… Не знаю.