(Вместо послесловия)

Автор познакомился с Номоконовым семь лет тому назад, ког­да в газетах «Красная звезда» и «Комсомольская правда» появи­лись маленькие информации о необычном подарке бывшему снай­перу. Вскоре из Шилкинского райкома партии сообщили, что в ад­рес Номоконова непрерывным потоком идут письма, что очень за­нятый на стройке бригадир не успевает отвечать на запросы из различных уголков страны, на письма сослуживцев и совсем не­знакомых людей. Товарищи попросили прислать кого-нибудь из от­деления Союза писателей.

– Разные дают нам задания, – сказал ответственный секре­тарь отделения В. Г. Никонов, подписывая командировочное удо­стоверение: –Кажется, придется побыть некоторое время в роли секретаря у Почетного солдата. А в общем-то любопытно. И, пожалуй, сюжет.

…Таежное село Нижний Стан. Длинный ряд новеньких домиков. Строгает доску небольшого роста человек с раскосыми, вниматель­ными глазами. Во рту огромная, на полстакана табака, трубка с блес­тящими колечками на мундштуке. Номоконов!

– Здравствуй! – протянул руку бригадир плотников. – Под­собить явился? Я в райком звонил, помощника для одного дела требовал. Заходи в дом, присаживайся там, читай.

Большая кипа писем высилась на столе у бригадира плотни­ков. Я взял первое.

«Мы прочитали в газете заметку о подарке Вам, бывшему снай­перу, уничтожившему в годы войны более трехсот фашистских зах­ватчиков. Родители хорошо помнят, что творили в нашем городе фашистские насильники и палачи. Деды говорят, что при встре­че с людьми, на груди которых есть боевые ордена, мы должны приветствовать их, благодарить за освобождение. Спасибо Вам,

Семен Данилович, за то, что Вы истребляли фашистов. В нашем отряде 26 пионеров, мы проводим большую работу. Напишите нам, как Вы стали таким героем-солдатом, расскажите, как живете сей­час, что делаете и, пожалуйста, пришлите свою фотокарточку.

В. Щербина, Т. Захарченко, М. Вакуленко – учащиеся 34-й школы, г. Винница».

Вечером Семен Данилович пояснил, почему ему потребовалась столь необычная помощь.

– Своим людям отвечаю помаленьку, ребятишкам диктую. А на это как? – протянул он перевод письма из Гамбурга.

«Может, на его трубке была отметка и о смерти моего сына Густава Эрлиха? – бросились в глаза строки. – Номоконов перенес на новую трубку отметки о своих жертвах?.. Молился ли человек со столь большими заслугами?..».

– Отвечать было начали, – протянул Номоконов листки из школь­ной тетради. – Сын Прокопий взялся, техник-лесничий теперь, гра­мотный… Все знает про меня, всю жизнь… Однако писал, писал, а потом бросил. Долго надо вразумлять, сказал, некогда.

Вот что написал Прокопий Номоконов под диктовку отца:

«Вполне возможно, уважаемая женщина, что на трубке, кото­рую я курил на фронте, была отметка и о вашем сыне – не запом­нил всех грабителей и убийц, которые пришли с войной и которые оказались на мушке моей винтовки.

И под Ленинградом беспощадно уничтожал фашистских га­дов. Если бы своими глазами увидели вы, немецкие женщины, что натворили ваши сыновья в Ленинграде, прокляли бы их! Для све­дения: в Ленинграде есть Пискаревское кладбище. От рук ваших сыновей погибло около миллиона ленинградцев.

Нет, не готовлю я мстителей. Ударник коммунистического труда в совхозе – это совсем не страшно.

Молиться мне зачем? Свои грехи пусть замаливают люди, на совести которых преступления. Есть такие в Западной Германии. Они приказывали истреблять «узкоглазых варваров», уничтожать коммунистов, политических руководителей нашей армии. Вы со­рвали хотя бы один такой приказ? Что делали вы в годы «всеобщего

смятения»? Цветы бросали под ноги сыновей, отправляющихся громить нашу Советскую Родину?

А я видел в Германии немецкие антифашистские листовки, освобождал из тюрем ваших рабочих, разговаривал с немецкими коммунистами. Значит, не всех обманул Гитлер.

Война наказала вас жизнью сына, который захватчиком при­шел в Ленинград.

В борьбе с фашистскими гадами я получил много ранений.

Думаете, мне нужно было лить кровь в борьбе с вашими сыно­вьями?

И вот теперь снова недобрые вести идут из Западной Герма­нии в мой дом. Радиоволны доносят. Опять зашевелились недоби­тые «пантачи-генералы», сборища устраивают, польскую землю делить собираются, на Советский Союз замахиваются, о новых сражениях мечтают.

Неужто они опять обманут матерей?

Вставайте против поджигателей войны. Наше правительство вер­но говорит: надо кончать с вооружением, крепко наладить дело мира.

В старину, когда заканчивались сражения, люди заключали мир, а в знак такого дела менялись курительными трубками. Старики тунгусы так рассказывали. Мы, строители совхоза в Нижнем Стане, можем прислать свои курительные трубки. Следы многих тысяч ка­пелек пота, пролитого для счастья трудящихся всего мира, – такие отметки вы могли бы разглядеть на них».

– Не поймет, – сказал Номоконов. – Так думаю, что надо изда­лека начать, чтобы знал человек, как раньше жили-кочевали, по­том колхоз ставили… Сказать, почему я за винтовку взялся, как первого фашиста завалил, почему снайпером-солдатом сделался, сколько домов поставил после войны, сколько сил отдал другим народам. Только долго про это. Махнул рукой Прокопий, в лес побе­жал. Володька – старший на ферме. Тоже шибко занятый. Али Михаила возьмем, который в ракетчиках. Когда виделись, о селе все время спрашивал, про новые дома. Однако строгий парень, острый, грамотный. Шибко любит свою землю, за братские народы беспокоится, кругом глядит.. Попробуй сунься с войной! Потом

спрашивай, за что ударит Мишка. Хорошо расскажет, быстро, сам. Прочитал заграничное письмо, отвечай, говорит, отец, про нашу землю скажи и про меня предупреди. И все! Тоже побежал – не­когда. Ему что – вроде бы просто. А мне как?

Через несколько дней мы надолго ушли с Номоконовым на охоту в тайгу. Здесь, в совместных скитаниях, и подружились…

Раннее утро. У костра, тлеющего на берегу порожистой Тарги, сидит на корточках маленький человек с раскосыми глазами и, лас­ково поглаживая трехлинейную винтовку, рассказывает о поедин­ках с врагами. Цепкая память зверобоя сохранила многие подроб­ности большой и трудной жизни. Потом я засел за письма. Вот в моих руках письмо, которое прислал Почетному солдату бывший разведчик 221-й стрелковой дивизии А. Я. Андреенко. В конверте оказалась страничка из фронтового дневника разведчика.

«Февраль 1945 года, Восточная Пруссия. Стоим в обороне, готовимся к решительному штурму сильно укрепленного опорно­го пункта. Артперестрелка.

Вчера один из известных снайперов нашей дивизии, тунгус Номоконов ходил на охоту в личный заповедник немецкого рейхе –маршала Геринга. Добыл матерого секача-кабана. Мало кому дос­талось свежей кабанятины, а факт примечательный! Охотник из забайкальского племени – вымирающего, как пишут за границей, бродит с винтовкой в Германии, в парке Геринга. Вот уж не думала об этом гитлеровская свора!».

– Охотились в заповеднике?

– У командира взвода отпросился, – улыбнулся Номоконов. –Руки, говорю, зудятся до таежной охоты, следы увидел на снегу. Быстро скрал, вплотную подошел, завалил. Какой там секач, еже­ли для толстого буржуя растили? Было такое, было… А назавтра в этом немецком лесу четверых фашистов на мушку посадил. За один день! Никто не глядел, никто не писал. Самому к тому времени уже надоело считать, душу мутило. Так думал, что скорей бы мир, дом, тайга – потому бить приходилось. Чего ж, раз так… Не сдава­лись фашисты. Словом не 360 раз я выстрелил на войне. Много врагов убрал, шибко много. Один знаю, сколько…

На мои запросы стали поступать документы. Из Москвы прислали фотокопии фронтовых газет, в которых рассказывалось о подвигах Номоконова. Ценные материалы о боевых делах снайперов из Забайкалья сохранились в Читинском краеведческом музее. Со­служивец Номоконова, ныне подполковник Н. Глушко, разыскал в архиве копию боевого донесения о том, как Номоконов поймал на мушку представителя гитлеровской ставки. Об этом он рассказал в газете Прибалтийского военного округа «За Родину». Предста­вилась возможность полнее восстановить картину удачной охоты снайпера, описанной в главе «Пантач падает замертво». Я снова выехал в Нижний Стан – надо было прочесть «большое письмо» рассказчику, но его уже не было в селе.

– Наставил себе памятников, – невесело сказал директор со­вхоза, кивнул на клуб. – И уехал. А все из-за пустяка…

Что случилось? Почему Номоконов покинул родную тайгу, село Нижний Стан, в котором он так много сделал, в котором прожил около сорока лет, и переехал в Агинскую степь?

Наверное, мысль об этом возникала у Семена Даниловича еще на тех стрелковых соревнованиях, с которых началось это пове­ствование. Был потрясен зверобой тем, что на глазах людей одну из пяти пуль он послал мимо цели. И вообще в последнее время творилось с ним что-то непонятное. Заметит бегущего зверя, вро­де верно возьмет на мушку, но пуля идет мимо.

Не поверил сам себе стрелок и однажды, выкупив лицензию, за­сел с винтовкой у таежного озера. Ждал сохатого. Утром показалось в тумане большое животное. Номоконов выстрелил, и раненый зверь кинулся прочь. Вдруг различил таежник, как несколько раз звякнули о камни… подковы. Оказывается, подстрелил он коня у геологов… Что же ты наделал, известный всему Забайкалью охотник?! Не осмотрел как следует следы, не различил по шуму шагов, кто вышел к озеру.

Нет, такого позора не мог простить себе зверобой!

Говорят, что перед отъездом из Нижнего Стана долго стоял у околицы Семен Номоконов. Оборачивался к лесу, о чем-то гово­рил сам с собой, платком утирал влажные глаза. Уезжал, не огля­дываясь, провожаемый односельчанами.

Я понимал, где надо искать Семена Даниловича, и, сев на по­путную машину, отправился в далекое степное село Зугалай. При­ехал как раз к новоселью – на последний аргиш человека, поки­нувшего тайгу. Колхозники артели имени Ленина в селе Зугалай за неделю построили дом бывшему солдату – светлый, под шифер­ной крышей. Однако на почетном месте я увидел не главу семьи, а его сына – Владимира-младшего. Бульдозерист дорожного учас­тка, член бригады коммунистического труда получил повестку на призыв в армию. Из села уезжало служить двенадцать человек, и Почетный солдат пригласил парней в свой новый дом.

Были напутственные речи. Призывники обещали честно слу­жить, стать отличниками боевой и политической подготовки. И вот наступил момент, когда поднялся Семен Данилович. Он достал из кисета трубку с золотыми колечками на мундштуке и протянул сыну:

– Покури на дорогу.

Владимир молча принял из рук отца трубку мира – подарок воинов из подразделения Группы советских войск в Германии. По­курить трубку отца – большая честь! По древнему закону тайги сыновья удостаиваются этого в особо важных и торжественных случаях.

Видно было, что хорошо понял Владимир Номоконов немно­гословный наказ отца.

Работа над повестью продолжалась.

Мне удалось узнать, что после учебы командир снайперского взвода лейтенант Репин, оставивший о себе дорогие воспомина­ния у сослуживцев, был переведен на Ленинградский фронт. Все другие попытки найти след Репина не увенчались успехом.

– Он не должен меня забыть, – повторял Номоконов. – Не та­кой Иван Васильевич. Однако убили его.

И в первом издании этой книги автор «похоронил» лейтенанта Репина.

Прошло три года.

12 апреля 1966 года в газете «Правда» была напечатана боль­шая статья бывшего командира 163-й стрелковой дивизии Героя Советского Союза генерал-майора в отставке Ф. В. Карлова. В числе самых замечательных воинов своей дивизии он назвал имя снай­пера Семена Даниловича Номоконова, поведал о его подвигах. А вскоре на Ленинских горах во Дворце пионеров произошла вол­нующая встреча юных следопытов Москвы, Украины, Новгородс­кой области – участников походов по местам боевой славы нашего народа – с ветеранами 163-й Ромненско-Киевской стрелковой диви­зии, приехавшими в столицу из разных уголков страны.

Во время встречи, прошедшей под знаменем четырежды ор­деноносной дивизии, воспитавшей 96 Героев Советского Союза, ее бывшие воины поделились воспоминаниями о минувших боях и друзьях-однополчанах, рассказали о своем творческом труде на различных участках коммунистического строительства…

Побывал на этой встрече и Семен Данилович – вызвали теле­граммой. Отправился в путь в полной форме (по приказу мини­стра обороны Почетный солдат получает полное воинское обмун­дирование).

Впервые в жизни летел из Читы на лайнере ТУ-104 над своей великой Родиной.

…Москва, аэровокзал в Домодедово. Каково же было изумле­ние бывшего снайпера, когда он увидел у трапа к самолету хорошо знакомых ему людей. Бывший командир дивизии Ф. В. Карлов, старший сержант Юшманов (ныне кандидат исторических наук), командир батальона Г. Лукашевич (персональный пенсионер). А позади всех стоял человек в форме полковника, со звездой Героя Советского Союза на лацкане парадного мундира. Маленького ро­ста, шустрый, такой знакомый. Затряс головой Номоконов, словно отгоняя видение, снова открыл глаза.

– Иван Васильевич?

– Он самый, – услышал Номоконов до боли знакомый голос.

– Сынок… Это как получилось? Ты – живой?

Крепко обнялись солдат и его бывший командир. Уже потом, в гостинице, поговорили и все выяснили.

Искал Репин Номоконова. А вот и документ, высланный ему полковым писарем. «Убит снайпер Номоконов, пулей в грудь, ис­ключен из списков». Размашистая подпись и дата.

Совсем недавно узнал полковник Репин о готовящейся встре­че ветеранов бывшей 163-й стрелковой. Не поехал бы, пожалуй, мало служил он в этой дивизии, с год. Свой гарнизон далеко от Москвы. Некогда. Только сообщили сослуживцы, что на встречу приедет таежник из Забайкалья, снайпер, тот самый, который ук­рашал свою курительную трубку крестиками и точками. Сердце застучало быстрее, напомнило о человеке, которому он помог стать истребителем.

…Встреча со студентами МГУ на Ленинских горах, посеще­ние музеев и памятных мест столицы. Человека из тайги несколь­ко ошеломили людские потоки и движение на улицах. Но вот и поездка к Валдайским горам, к местам сражений.

С трудом узнал С. Д. Номоконов полусожженную деревушку, возле которой когда-то проходила линия фронта. Здесь вырос боль­шой благоустроенный совхоз. Мало что напоминает теперь о днях жестокого сражения, бушевавшего там несколько месяцев подряд. Разве что несколько позеленевших винтовочных гильз, которые подобрал Номоконов на вспаханной земле. Лишь озеро, через ко­торое бил снайпер, ловя на мушку захватчиков, осталось прежним. Вот здесь, на последнем рубеже отступления в 1942 году, он, Но­моконов, уложил на землю не один десяток захватчиков. Отсюда пошел с товарищами вперед, за Кенигсберг.

Ярко светило солнце, зрели в садах яблоки, шумела детвора на совхозном пляже. А неподалеку, на берегу озера, высился мону­мент в память героев, павших в боях за Родину. Здесь покоился верный боевой товарищ Номоконова, бурят Тагон Санжиев.

Опустившись на колено, постоял у памятника охотнику и сол­дату Семен Данилович, надел фуражку, отошел прочь. Старика торопили, а он долго еще ходил по давно засыпанным траншеям, по распаханным полям, по буграм и ложбинам, осматривался и шевелил губами.

– Тут, – вдруг сказал он Репину. –Помнишь, оружие просил у тебя? Бывший командир снайперского взвода непонимающе смотрел на маленькую сосенку, выросшую рядом со старым пнем.

– Двадцать лет дочке, – потрогал ветви сосенки Номоконов. –

После войны выросла. Вот здесь, в воронке, моя винтовка хранится. №2753. Забыл?

Поразился полковник Репин, не поверил следопыту. Принес­ли лопату, и на небольшой глубине нашли странный сверток. Две половинки дубовой коры, связанные проволокой, перепревший холст, а внутри, густо смазанный не высохшим еще пушечным са­лом, тускло блеснул ствол.

Так оказалась винтовка № 2753 в музее Советской Армии. Это она, отлично сработанная рабочими-туляками, спела в руках зве­робоя – бесстрашного защитника социалистической Родины – свою гордую лебединую песню.

…В Москве во Дворце пионеров на Ленинских горах проходи­ла заключительная встреча ветеранов. Свои стихи и поэмы, посвя­щенные героям 163-й стрелковой, читали литераторы-фронтовики А. Исбах и М. Матусовский. Бурей аплодисментов разразился зал, когда председательствующий попросил Семена Даниловича Номоконова рассказать, как он живет сейчас, что делает.

Внимательно слушали люди нескладные, но правдивые слова.

Испугался было он, Номоконов, когда исполнилось 60 лет. То­пор и винтовка стали плохо слушаться израненных рук. Что делать дальше? Только забыл, видно, в какое время живет. Это при царе, при кочевой жизни, никому не нужны были люди, потерявшие здо­ровье, ловкость и силу. По ходатайству Читинского облисполкома ему, бывшему снайперу, назначили пенсию республиканского зна­чения. А тут новая радость: присвоили звание Почетного солдата. Воины округа и трудящиеся из разных уголков области наперебой зовут его к себе, и новым содержанием наполнилась жизнь. Номо­конов может доложить своим сослуживцам: он проводит важную военно-патриотическую работу среди молодежи.

И съездить на охоту находит время. Любому гостю он может показать огромную мохнатую лапу зверя, добытого прошлой осе­нью. Этого медведя и, наверное, не последнего, выследил и взял один. Нет былой зоркости, но остался опыт.

Горячо аплодировали собравшиеся, обнимали Почетного сол­дата, приглашали в гости.

Уезжая из Москвы, Семен Данилович пришел – на Красную площадь, в Мавзолей Ленина и поклонился праху самого дорогого человека.