Командир штурмового отряда старший сержант Тарасевич оглядел явившегося к нему молодого солдата и опять задал вопрос, который Сергей уже не раз слышал:

— Что умеешь делать?

— Знаю пулемет.

— Станковый?

— И ручной знаю. Сам его откопал… Из автомата стрелять научился.

— Еще?

— Следы умею распутывать. Из винтовки на триста метров не промахнусь. Немецкие мины изучали…

— Еще?

— Ползти, подкрадываться…

— Проверим, — заключил Тарасевич. — Отличишься — закрепим у нас. Струсишь — выгоним. Будешь пока помощником пулеметчика. Сейчас мы готовимся штурмовать немецкий блиндаж, брать «языка». Это твой экзамен.

— Понятно, товарищ старший сержант.

Понравился Сергею Матыжонку его новый командир. Он действовал решительно, отдавал четкие, немногословные приказания.

На учебном поле Сергей разговорился с молодым солдатом — смуглолицым парнем с раскосыми искрящимися глазами. К нему все время с веселым смехом обращались товарищи:

— А ну расскажи, Ахмет, как ты у немцев чай пил!

Тяжелое испытание выпало на долю татарина Ахмета Мухамеджанова. Однажды ночью гитлеровцы совершили налет на первую траншею, напали на Мухамеджанова, оглушили его, связали и притащили в свой блиндаж. Сразу же начался допрос, который вел немецкий обер-лейтенант, владевший русским языком.

— Кто у вас командир полка? — начал задавать он вопросы. — Когда сюда прибыли, кого сменили?

Ахмет прикинулся простачком, не понимающим русского языка. Крутил головой, улыбался, бормотал по-татарски, по-армянски, по-грузински все, что только знал на этих языках. Даже ругался.

— Сколько у вас орудий? — сыпались вопросы. — Где стоят пулеметы? Каково настроение солдат?

Непонятные ответы не остановили офицера. Он достал карту переднего края обороны наших войск и стал показывать солдату значки, штрихи, стрелки, кружочки.

— Якши, йок, саксынбай, — бормотал Мухамеджанов и разводил руками.

Посыпались удары. Вначале Ахмета бил обер-лейтенант, а потом сидевшие в блиндаже немецкие разведчики. Один из солдат, худой, рыжий, носком сапога выбил Мухамеджанову зубы. Ничего не добились враги. Мухамеджанова бросили в погреб, а днем опять вызвали на допрос.

— Азербайджан? Узбек? Таджик? — задавал вопрос новый переводчик. — Кавказ? Грузия?

— Казбек, Казбек, — кивал головой Ахмет и жестикулировал руками, показывая, что живет в горах.

Много народностей на Кавказе, не нашлось у немцев переводчика. Офицеры посовещались. На столике оказались сыр, колбаса, какао. С нарочитой жадностью набросился Ахмет на закуску, громко чавкал, улыбался. Когда наступил вечер, его куда-то повели.

Ровно в полночь наши солдаты, сидевшие в первой траншее, услышали громкий, издевательски-насмешливый голос немецкой радиоустановки.

— Эй, рус! Возьми своего Казбека. Дурак не нужна…

Увидели солдаты, что кто-то шел к нашим позициям, осветили местность ракетами. Избитый, опухший, упал Мухамеджанов на бруствер своей траншеи. А когда вернулся из санроты, стал рассказывать товарищам, как били его на допросе немцы, как «поили чаем». Гневно сверкали глаза молодого солдата.

— Они думали, что я забитый, неграмотный. А я думаю; «Не найдете, гады, переводчика солдату, который не желает своих выдавать!» Привели к блиндажу, автомашина подъехала. «Иди, — говорят, — Казбек, к своим». «Ладно, — думаю, — пойдет комсомолец Мухамеджанов, чтобы потом вас, дураков, бить».

Штурмовая группа готовилась нанести удар по блиндажу, находившемуся на нейтральной полосе, вблизи немецких позиций. Оттуда гитлеровцы корректировали стрельбу своих батарей, от этого блиндажа по ночам вела гнусные передачи немецкая радиоустановка.

План был простой. Штурмовой отряд скрытно выдвинется к блиндажу, атакует его и, вызвав огонь, отойдет. Ахмет Мухамеджанов останется у блиндажа, будет стонать и звать на помощь товарищей, «бросивших» раненого. Он сам вызвался быть «живцом»: солдату очень хотелось схватить рыжего гитлеровца, выбившего ему зубы. По предположению Тарасевича, появится «гитлеровская щука», чтобы схватить «живца». Мухамеджанов и двое его товарищей накинутся на немца, схватят его. Группу захвата прикроют огнем пулеметчики, которые залягут недалеко от блиндажа.

За час до того времени, когда немцы начинали свои передачи, штурмовой отряд вышел на нейтральную полосу. Подобрались метров на триста к блиндажу, отползли влево, залегли в воронке. Благополучно выдвинулась на правый фланг другая, обеспечивающая группа.

Томительное чувство страха и азарта овладело Сергеем Матыжонком. Знакома ему охота на «живца» — крупных щук удавалось вылавливать из речных омутов. Самой хорошей приманкой были почему-то маленькие озерные карасики, наживленные на перемет. Ахмет Мухамеджанов — круглый, подвижной, все равно что карасик, только не проглотить его гитлеровской «щуке». Явившись за «живцом», она сама окажется в ловушке. Сейчас солдаты выдвинутся к блиндажу, атакуют его гранатами…

Неподалеку в небо взлетела ракета. Сергей успел заметить, что группа Мухамеджанова, двигавшаяся к блиндажу, залегла. Сразу же затрещал пулемет. Из блиндажа выбегали гитлеровские солдаты и открывали огонь. Они будто ждали русских.

— Засада! — крикнул Тарасевич и исчез в темноте.

Побежал Тарасевич; ринулся в сторону, бросив оружие в воронке, пулеметчик. А Сергей остался. «Бежать — верная смерть, — сообразил он. — А в воронке можно укрыться от огня. Гитлеровцы испуганы, ничего не видят, бьют наугад. Засада? Нет, фашисты случайно обнаружили группу Мухамеджанова, а это как раз то, что нужно. Сейчас обстрел стихнет, начнет стонать «раненый». Немцы соблазнятся приманкой, и можно будет взять «языка». Вспыхнула ракета у блиндажа, и Сергей заметил, что группа Мухамеджанова отходит, а немцы ее преследуют. Ручной пулемет, изготовленный к стрельбе, стоял на сошках покинутый, немой. Товарищи погибнут, фашистов надо отогнать. Сергей подполз к пулемету и стал бить короткими очередями. Он не заметил, как расстрелял весь диск, а когда стал вставлять новый, вздрогнул: недалеко разорвалась мина. Надо уходить! Сергей схватил пулемет и торопливо пополз по направлению к своим позициям.

Вдруг он услышал стон. Нет, это не «живец» подавал свой голос. Осторожно подполз к раненому, ощупал его, понял, что это Тарасевич, определил, куда его ранило, и не стал перевязывать: мокрое место было на ягодицах.

— Это наши? — очнулся Тарасевич.

— Наши.

— Не бросай меня, Матыжонок, — узнал он Сергея. — Парализовало, кровь течет… Нас выдал кто- то… Засада…

— Молчи, — сказал Сергей и, подхватив Тарасевича под руки, поволок его к своей траншее. И ста метров не прошел — над полем повисла осветительная ракета, начался сильный минометный огонь. Опустился солдат со своей тяжелой ношей на землю и стал пережидать.

— Пить, — попросил Тарасевич.

— Воды здесь нет. Потерпи, сержант.

Мина с воем пронеслась над головой. Перелет. Новый взрыв, чуть поближе — опять перелет. Ракета хорошо освещала поле, вражеские минометчики видели цель и действовали четко. Обдав двух человек фонтаном грязи, мина разорвалась сзади. Это была «вилка», и Сергей решил не ждать, пока следующий разрыв принесет смерть. Бросился вправо, но кто-то задержал его, подсек. Он слышал шуршание мины — она словно подкрадывалась к нему. Раздался взрыв. Сергей почувствовал удар и на несколько минут потерял сознание. Когда очнулся, кругом было темно и тихо. Хотел встать, но острая боль в левой ноге свалила на землю, в глазах поплыли круги. Попытался ползти, но за правую ногу словно кто-то ухватился и цепко держал. Сергей с трудом сел на землю, ощупал ноги рукой.

Много огорчений доставляли юноше обмотки. Командир роты учил крутить их «со скоростью звука». Опытные солдаты очень быстро и ловко обматывали свои ноги, в роте их звали «лихачами». У Сергея долго ничего не получалось. В походе обмотки сползали, развязывались, и тогда солдаты говорили ему: «Подкачай шину». Вот и теперь обмотка развязалась, зацепилась за торчащий из-под земли корень дерева и задержала, когда он хотел перебежать.

Кружилась голова. Сергей достал перевязочный пакет, нащупал рану выше колена. «Навылет», — определил он. Чуть распустил бинт, вложил в рану весь пакет, затянул.

Подполз к Тарасевичу. Он был жив.

— Я ранен, — сказал Сергей.

— Зачем убегал от меня? — прохрипел Тарасевич. — Ползи к нашим… Людей отправь за мной.

До траншеи было еще далеко. Чувствовал Сергей, что силы покидали его, временами казалось — наступает конец. Смерть? Но ведь он так мало жил, так мало сделал! Потерпеть неудачу, казалось, в верном деле, за что-то зацепиться обмоткой, подставить себя под мину и погибнуть. Страшно стало Сергею на нейтральной полосе, о которой солдаты говорили, что она «набита минами», где кругом стерегла смерть.

У траншеи Сергея окликнули, но у него не хватило сил ответить. Смутно чувствовал солдат, что его подобрали, слышал знакомый голос Решетняка, ощутил прикосновение его добрых рук к своему лицу… Понимал, что его несли куда-то на носилках, потом везли на автомашине. Заговорил Сергей в санроте.

— Там Тарасевич… Старший сержант. Раненый… Метров пятьсот отсюда. И пулемет из-за него там остался.

Врач улыбнулся. Тарасевич лежал рядом — его уже перевязали. Сергей чуть повернул голову и увидел спокойные глаза командира штурмового отряда.

— Мухамеджанов вернулся?

— Убили, — вздохнул Тарасевич…

— Ты, сержант, оказывается, трус, — проговорил Сергей. — А я думал, что ты командир…