Сергей не рассказывал о своих переживаниях. Глотая из фляжки воду, разведчик сбивчиво докладывал:

— Куст имеет форму колокола… Наблюдатель сидит в норе. У него есть телефон… Чтобы не спугнуть немца, пришлось лежать весь день в воде. За крупнокалиберным пулеметом не следил, ни разу и не посмотрел в ту сторону. Немец высовывался, рвал цветы, ползал к канаве. Он не подозревал, что замечен. Смена произошла в три часа ночи. Был слышен шум колючей проволоки. Проход метрах в пятидесяти левее наблюдательного пункта. Вели себя неосторожно. Тот, кто пришел на смену, обходил болото, а кто сменился, напрямик повалил к проходу.

— Жрать захотел, — сказал Костромин.

— Вызовите Уразбахтина и Скульского, — распорядился Ефремов. — Пойдемте в блиндаж, поговорим. Здесь верное дело, обоих сцапаем.

В блиндаже у пехотинцев, посмотрев на Сергея Матыжонка, старший сержант Савченко широко раскрыл глаза.

— Страшный ты, как черт! Мокрый, грязный… Постой, постой… Ты опух, глаза покраснели. На солнце смотрел?

— Нет, все время только поверх бугра. Думал, что вот-вот немец заметит и пойдет на меня. Все время очень кашлять хотелось…

Узнал тогда Сергей, что он выдержал трудное испытание, что у него от напряжения стали кровавыми белки глаз, опухло и посинело лицо, что не все люди, как сказал Костромин, могут «кашлять через глаза».

— Полежи немного, успокойся, — сказал Ефремов. — Покашляй, сколько хочешь… А потом поведешь нас туда.

Часа через полтора шесть разведчиков выбрались из траншеи и поползли вперед. Их план был прост: незаметно подкрасться к наблюдательному пункту и взять в плен немца. Если удастся, разведчики решили схватить и того, кто придет на смену. Впереди полз Сергей Матыжонок — он знал на своем пути каждую ложбинку, каждый клочок травы. Сергей слышал за своей спиной дыхание товарищей, и ему казалось, что они ползут неумело, неосторожно, и делал предостерегающие знаки. Молодой разведчик обнаружил зверя, хорошо знал, как к нему подойти, и не хотел его упустить. План захвата немцев составил старшина, а Сергей вел друзей за собой. За сотню метров от бугра он поднял руку и остановился. Сразу же влево, к проходу в проволочном заграждении, бесшумно и уверенно поползли Савченко и Скульский: надо было отрезать гитлеровцу путь к отступлению. Вдали засветилась ракета. Сергей тронул рукой Уразбахтина и указал кивком головы направо: виднелся куст, похожий на колокол. Уразбахтин все понял и, когда ракета потухла, тихо пополз вперед. Вслед за ним двинулся Костромин. Старшина Ефремов и Сергей Матыжонок залегли с автоматами перед бугром: должны были прикрывать товарищей.

Бесшумный подход — вот что решало успех дела. Справа и слева — об этом просил Ефремов — постреливали пулеметы, заглушая действия разведчиков. Но хруст сломанной ветки, стук оружия, покашливание могли насторожить наблюдателя. Прошло более двадцати минут, томительных и тревожных. «Почему они медлят?» — досадовал Сергей. Но вот послышался короткий глухой звук, будто обухом топора стукнул невидимый дровосек по трухлявому пню. В кустах тревожно свистнула пичужка. За что- то задели разведчики, нашумели… Сейчас гитлеровец вскрикнет, побежит, откроет огонь. Тихо. Ни выстрела кругом, ни звука. Два часа пятьдесят минут. Скоро придет смена. Справа и слева опять застучали пулеметы. Почему Костромин и Уразбахтин не нападают? Наверное, ошиблись в направлении? Или им некого ловить, секрет пуст? Сейчас они вернутся назад, потребуют отчета за ложную тревогу, не поверят, что тут был немец. Или наблюдатель давно ушел? Сергей посмотрел на старшину, на часы и решил, что все пропало. Три часа утра. Сейчас начнет светать…

Но вот слева раздались звуки, от которых сердце молодого разведчика опять забилось учащенно. Шаги, едва уловимый, шелестящий звон проволоки. С опозданием на одну минуту к немецкому наблюдательному пункту шла смена.

Шум падающего тела, сдавленное мычание, возня… Прошла еще минута. Слева опять послышался негромкий свист пичужки, ему ответили из-за куста, и впереди возникли тени Уразбахтина, Костромина, а между ними тень третьего человека — какого-то жалкого, согнувшегося. Словно тяжело раненного вели на перевязочный пункт. Такие же три тени прошли слева.

— Неужели обоих? — вырвалось у Сергея.

— Чисто! — сказал Ефремов.

Минуты три старшина слушал и, убедившись, что вокруг нет ничего подозрительного, позвал Сергея за собой и по следу Уразбахтина пополз к кусту.

Ефремов зашарил в темноте руками.

— Вырыли одиночную ячейку… Края обтерты обмундированием… Как барсучья нора. Землю унесли или бросили в болото. Крышка деревянная, к ней прикреплен дерн. Заметить трудно. Опускается и поднимается. Не ново… — Старшина зажег электрический фонарик, осветил дно ячейки. — Возьмем телефон, немцам теперь он ни к чему. Прими, Сергей, автомат, гранаты… — Луч фонарика остановился на каких-то бумажках. — Грызли галеты, курили сигареты. Звонили и кричали. По-прежнему самоуверенность и наглость… Вот и провод… — Ефремов натянул его, перерезал ножом, опять прислушался и сделал несколько шагов. — Пощупай вот здесь. Целая тропа… Как кони на водопой ходили. Просмотрел Кореньков. Если вернется, накажу его… А теперь быстрее обратно. Надо минами перепахать это место.

У траншеи их встретил разведчик Тихонов. Он доложил, что оба немца доставлены в блиндаж. Ефремов поспешил в землянку, где был телефон.

— А ты посмотри на своих «языков», — сказал он Сергею.

В блиндаже ярко горела малюсенькая электрическая лампочка. Солдаты спали, а четверо разведчиков охраняли пленных. Хоть о живом немце «давно соскучились в штабе» — это только вчера сказал командир разведотряда Кондратьев, — никто не удивлялся, не проявлял восторга по поводу крупной удачи. Зашевелился на нарах солдат, поднял голову, равнодушно сказал: «А, разведчики «языков» привели», — зевнул и опять растянулся на нарах.

Широкоплечий, высокий немец, в зеленом, местами запачканном маскхалате, тот самый, с которым Сергей вел днем молчаливый и упорный поединок, что-то говорит. По его белокурому, аккуратно подстриженному затылку чуть струится кровь. Немец не желает, чтобы к нему прикасались руки русского, зло встряхивает головой. Не обращая внимания на «капризы» пленного, Костромин захватывает его голову и накладывает на рану пластырь: разведчику совсем не хочется, чтобы немец умер или потерял сознание. Нахохлившись, вобрав голову в плечи, кивая головой с тонким хищным носом, сидит другой немец, сутулый, худощавый. Старший сержант Савченко подносит к губам пленника фляжку с водой, но немец презрительно кривит губы.

— Рассердился, — улыбнулся Савченко. — Стукнул я его крепко.

В блиндаж с немецким телефонным аппаратом под мышкой вошел Ефремов. Скульский встал, подошел к командиру и рассказал:

— Высокий, которого Анвар скрутил, — обер-ефрейтор. Он ругает солдата, обвиняет его в провале. Намеревается убежать, когда им руки развяжут. Меня хотел сбить пинком, а у Костромина велел выхватить автомат. Если бежать не удастся, приказывает солдату молчать на допросе. А если русские пытать будут, то велит говорить неправду, обманывать.

— Произнеси речь и ты, Григорий, — сказал Ефремов. — Так, чтобы они поняли. Скажи, что пытать их никто не будет, но они скажут все, что нас интересует.

— Понятно.

Скульский обратился к пленным и неторопливо заговорил на немецком языке. Иногда, подбирая нужные слова, он умолкал, морщил лоб, помогал жестами рук, но гитлеровцы хорошо понимали его. Обер-ефрейтор вобрал голову в плечи, сутулый солдат выпятил губы и уставился на говорившего. Но вот Скульский опять повернулся к старшине.

— Я сказал, что им не удастся бежать. На улице уже светло, там часовой, и он перебьет их, как зайцев. Чик, говорю, — и готово. Предупредил, чтобы они выкладывали в штабе всю правду. Тогда, говорю, покопаете у нас картошку, а после войны поедете в свою Германию. А если, говорю, обманывать будете — не придется картошку копать.

— Правильная речь, Григорий, — сказал Ефремов и обратился к Уразбахтину: — Говори, как вы?

— Ничего особенного, — сказал Уразбахтин, показывая головой на обер-ефрейтора. — Думали, что у кустов будет минная ловушка, потому задержались. Ничего не нашли. Я слева подползал, Иван — справа. Крышка была опущена. Стукнул каблуком по земле — не вылезает. Потом, слышу, все-таки приоткрыл. Озирается. Набросился, схватил немца за башку и оглушил. Иван помог вытащить. Забили в рот кляп, связали руки. Смирно парень лежал, только за ноги придерживали. Слышим, идет второй. А когда и этого схватили, приподняли своего и погнали. Хорошо пошел.

— А вы? — спросил Ефремов старшего сержанта Савченко.

— У нас еще проще, — сказал Савченко. — Выдвинулись к заграждению тихо. Нашли проход, залегли. Думали, что побежит первый, приготовились сбить его. Услышали сигнал, поняли, что Анвар с Иваном сработали чисто, и стали ждать сменщика. Солдат шел, как слон. Свалили, связали. Кусался, гад, пинался. Надавал я ему, успокоил. Потом погнали.

— Все правильно, — заключил Ефремов. — Узнай, Григорий, у обер-ефрейтора про Коренькова. Он здесь шел, это они его схватили. Узнай, давно ли они окопались тут.

Обер-ефрейтор стал отвечать не сразу. Он попросил развязать ему руки, и старшина, приказав разведчикам убрать подальше оружие, разрешил это сделать. Обер-ефрейтор потер руки, выпрямился и быстро заговорил. Да, он заметил русского солдата рано утром и доложил о нем. Русский потерпел крах потому, что двигался шумно. Семерых русских еще раньше, в час ночи, обнаружил другой наблюдатель. Их не удалось схватить из-за случайности: один из немецких солдат, сидевших в засаде, нечаянно выстрелил. Русские испугались, отошли. Наблюдательный пункт оборудован давно. Сведения собраны важные, но об этом ему, обер-ефрейтору, не позволяет говорить честь немецкого солдата.

— Разговоришься в штабе, честный солдат, — сказал Ефремов. — Спроси, Скульский, почему, по его мнению, они попали в плен?

Вместо ответа обер-ефрейтор обернулся к сидевшему рядом с ним сутулому солдату и зло заговорил.

— Обер-ефрейтор ругает своего друга, — сказал Скульский. — Считает, что солдат Вебер как-то показал себя русским. Говорит, что он, обер-ефрейтор, всегда четко выполнял уставы и наставления.

— Скажи ему, Скульский, — сурово сказал старшина, — что провалился он сам, что этот человек, — Ефремов указал на Сергея, — весь день был за его спиной.

Когда пленных увели, старшина приказал Матыжонку «срочно отдохнуть, привести себя в полный порядок», а сам отправился к командиру разведотряда. Сергей повалился на нары и тщетно старался заснуть.

Припомнилась минута, когда он попросил Ефремова включить его в поисковую группу, взять с собой в разведку. У него чуть не вырвались слова обиды, когда командир взвода сказал, что он еще не сможет действовать ни в группе захвата, ни в прикрытии. Вспомнил Сергей, как вел разведчиков к обнаруженному вражескому секрету и свои нетерпеливые вопросы у цели: ну что они медлят, почему не нападают? Не знал, что главное было впереди. Понял, ценой какого напряжения и мастерства преодолевали Уразбахтин и Костромин последние тридцать метров. Какую надо иметь выучку, чтобы неслышно подползти к врагу, который ведет наблюдение! Какую надо иметь отвагу, чтобы «схватить немца за башку», заставить его «смирно лежать».

— Анвар, как это вы сумели? — приподнялся Сергей на нарах. — А если бы они мины поставили перед самым секретом? Ведь вы могли подорваться.

— Спи, — улыбнулся Уразбахтин. — Подорваться. А руки для чего у разведчика? Нашел бы я мину и обезвредил. Ты ведь знаешь, как это делать?

Анвар вытянул свои длинные тонкие пальцы и улыбнулся.

— Нежненько бы нащупал. И кусочек проволочки был с собой, и взрыватель сумел бы вывинтить. Ловушка могла быть на бугре или перед кустами. Здесь мы и задержались. А перед своим носом зачем их обер-ефрейтору ставить? Спи, тебе надо отдыхать.

Опять закрывал Сергей глаза и видел перед собой медленно поднимающуюся крышку немецкого наблюдательного пункта. Как все-таки ему повезло! А если бы немец не приподнял ее? Тогда, наверное, Сергей прополз бы по крышке, двинулся к кусту, и немцу оставалось только схватить его за сапог и затащить к себе в нору. Как нужно быть внимательным! Немцы принесли для крышки своего наблюдательного пункта дерн откуда-то с другого места. Вокруг были синие и красные цветы, а на крышке расцвели желтые лютики. Нигде поблизости не было желтых цветов. А ведь он, Сергей, вначале ничего не понял.

Разведчик представил, как сидел в своей норе обер-ефрейтор. За несколько минут до смены он прикрыл крышку, доложил о пулеметной стрельбе слева и справа, сообщил, что кругом все стихло, и вдруг услышал какой-то стук над собой. Снаряд ударил или тяжелый осколок упал с высоты? Обер-ефрейтор приоткрыл крышку, прислушался, и в этот момент словно обвал произошел.

Очень не нравилось в блиндаже у русских и сутулому немцу с тонким хищным носом. Вот он на своем командном пункте получает указания офицера разведки, берет автомат и уверенно шагает на смену. Ведь обер-ефрейтор — этот человек со слухом рыси — только что донес, что вокруг по-прежнему все тихо. Солдат чуть пригнулся у проволочного заграждения, тихо отодвинул в сторону рогатку с колючей проволокой, по-хозяйски поставил на место и сделал несколько шагов к знакомому кусту. Вдруг впереди выросла тень. Сильный и ловкий Савченко повалил солдата, мгновенно отобрал автомат, завернул руки назад, больно надавил на челюсти. Вебер разжал зубы и с ужасом почувствовал, что в его рот что-то запихивают. Собрав силы, солдат напрягся, дернулся, попытался укусить Савченко за руку, но тот ударил его кулаком по голове, рукояткой ножа забил кляп в рот. Один миг — и солдата подняли на ноги, поволокли.

Так и не смог Сергей заснуть. Мерещилась страшная желтая рука обер-ефрейтора, вдруг высунувшаяся из секрета и сорвавшая синий цветок. Вспоминались его воровской взгляд по сторонам, хищный блеск глаз.

Встал разведчик, взял маскхалат и направился к ручью. Помылся и принялся стирать, но тут его окликнул посыльный. Сергея вызывал политрук Павлов, прибывший во взвод сразу же после допроса пленных.

Честь солдата… В карманах у обер-ефрейтора оказались русские деньги, русские карманные часы, поломанная золотая брошь, порнографические открытки и небольшая коричневая книжка. Собрав разведчиков под раскидистым деревом, политрук показал всем эту книжку. Портрет Гитлера на обложке, фашистская свастика, орел, схвативший когтями земной шар…

— Обер-ефрейтор оказался членом организации «Гитлерюгенд», — сказал политрук. — Организация эта — помощник фашистской партии в разбойничьих делах, опора Гитлера, костяк его армии. Ну как, Матыжонок? Страшно было лежать рядом с этим «гитлерюгендом»?

— Страшно, товарищ политрук.

— Очень сильный, конечно, обер-ефрейтор, мускулистый… Наверное, вот здесь, на лужайке, один на один поборол бы он каждого из вас. Но храбрые они, только когда чувствуют силу. Попали в плен и обвиняют в этом друг друга, гадают, какое наказание им дадут после победы Германии. Твердят об этом и тут же выдают важные военные тайны, даже поправляют друг друга, чтобы было точнее. Враги засекли многие наши орудия, пулеметы, укрепления. «Языки» точно знают, когда прибыли танки, где сосредоточивается наша артиллерия. Это очень и очень важно. В этой операции мужественно действовал наш молодой разведчик Сергей Матыжонок. Ему мы обязаны успехом.

— Почему мне? — растерялся Сергей. — Уразбахтин… Товарищ старшина… Я случайно… Старший сержант Савченко…

— Понимаю вас, — сказал политрук и протянул Сергею книжицу с красными корочками. — Я записал туда имена обер-ефрейтора Зиппеля и солдата Вебера. Это, Матыжонок, ваши «языки», это ваш успех. Ведите, Матыжонок, точный боевой счет!

«Памятная книжка фронтового разведчика», — прочитал Сергей на обложке.

Послышалась команда «смирно»: прибыл командир разведотряда. Приказав всем построиться, Кондратьев вызвал Сергея Матыжонка из строя.

— Высоко оцениваю вашу выдержку, — сказал старший лейтенант. — От лица службы объявляю благодарность!

И Сергей опять растерялся.

— Почему? — спросил он. — Я случайно…

— Когда благодарят, вы знаете, как надо отвечать, — нахмурился Кондратьев. — Во взводе разведки не просто заслужить благодарность. Становитесь в строй. «Языки» взяты очень ценные. Надо подтвердить показания пленных, взять контрольного немца. Действовать сегодня ночью будем в двух местах: в районе круглых холмов и здесь. Туда пойдет, как уже намечалось, поисковая группа, а у разгромленного секрета не лишне устроить засаду. Противник сейчас анализирует, предполагает, строит планы. Офицеру разведки, который воюет против нас, необходимо узнать, что произошло с его солдатами. Если гитлеровцы убедятся, что их наблюдатели, которые знают очень многое, попали в плен, им придется многое менять. Сегодня, чувствую, будет жаркая ночь. Сегодня наверняка они пойдут к нам брать «языка». А мы пойдем к ним.