Суббота. 00.12–1.02
Броневик ждал недолго. Вскоре из ворот появились люди и стали быстренько забрасывать в темное его нутро увесистые мешочки.
Чубаристову даже в темноте не трудно было разобрать, что это были за мешочки. В таких возят деньги инкассаторы. Все выглядело прилично — из магазина забирали дневную выручку.
Но это уж на лохов рассчитано. Во-первых, инкассаторы в начале первого ночи за выручкой не ездят, а кроме того, столько денег за день не то что овощной магазин, а все оптовые рынки столицы не соберут. Разве что за неделю.
Магазинчик этот Чубаристов знал давно. Это был своего рода спецраспределитель. Сюда стекалась вся наличка для московской мафии. За «крыши», за разовые «услуги», отчисления от «смежников» и «гастролеров». Перечислять все источники — долго и противно. Потом деньги разбрасывались по курьерам, и те «отмывали» их, а затем переводили хозяевам.
До последней минуты Чубаристов считал, что эта контора закрылась если не навсегда, то надолго.
Уже больше двух лет он методично и без жалости выполнял приказы Генерала. И эти приказы всегда сводились к одному — убить.
Все дело в том, что Чубаристов уже давно понял — законным путем с преступностью не справиться. Из-под расстрела уходили самые отъявленные негодяи, подонки, убийцы, мразь. Да что там — не каждого и судить можно было. Как только подлец набирал побольше денег, он тут же закупал пачками милиционеров, следователей, судей. А еще до перестройки — начальство из обкомов, горкомов… Сколько раз Чубаристов только бессильно сжимал кулаки, когда «сверху» раздавался звоночек и властный голос объявлял — прекратить, отпустить, забыть.
А вот три года назад раздался совсем другой звонок. Человек представился сотрудником МВД и предложил встретиться в неофициальной обстановке.
Это и был Генерал.
Они отправились на рыбалку. Хотя Чубаристов терпеть не мог сидеть с удочкой, тот день, а потом и ночь он вспоминал как самую большую удачу в своей жизни.
Возможно, если бы Виктор Сергеевич знал историю создания Московского художественного театра, он бы использовал именно это сравнение. Два человека сразу и во всем поняли друг друга. Все, что говорил Генерал, у Чубаристова вертелось на языке. Он только представить себе не мог, что кого-то волнуют те же мысли. И что об этом можно говорить вслух.
Но самое главное — Генерал пригласил Чубаристова не просто потрепаться «за жизнь», пожаловаться на несправедливость.
— Мы долго присматривались к тебе. Много о тебе знаем. Да все, почитай. Где родился, крестился, как работаешь, с кем спишь… По поводу последнего у нас были кое-какие сомнения — уж больно ты ходок. Наши тебя даже прозвали, только не обижайся, Боровом. Но я не об этом. Как думаешь, Виктор, не пора ли начать настоящую уборку?
— Уборку?
— Да, уборку. Чистку, ассенизацию… Это не очень приятная, но очень полезная работа. Понимаю, что тебя тревожит. Нет, если у нас будет хоть малейшее сомнение в виновности человека, мы его трогать не будем. У нас достаточно мощный аппарат, чтобы знать точно. И это знание будет приговором. Без суда. Без кассационных жалоб и помилований.
— Согласен, — сразу сказал Чубаристов.
Через три дня Генерал позвонил ему. Первым к смерти был приговорен Резо Долишвили.
Суббота. 00.00–1.23
— Извините, — сказал Порогин, вваливаясь в прихожую, — неотложное дело… Весь вечер звоню вам, не могу дозвониться. У вас что, телефон испорчен?
— Только что разговаривала…
— Испорчен, испорчен, — подтвердил Максим, — привет! Не обращайте внимания, что я голый.
— Не обращаю, — сказал Порогин, а Клавдия осуждающе посоветовала:
— Оделся бы.
— Сенсация, Клавдия Васильевна, — задыхаясь, сообщил Игорь. — Ганиев наконец-то раскололся…
— Какой Ганиев?
— Контрабандист! Ладно, я потом объясню, что и как. Сейчас другое важно. Угадайте, зачем ему нужны были билеты на ленинградский поезд?
— Какие еще билеты?
— Ах, да, — вспомнил Порогин, — я же вам не рассказывал… Я и сам не сразу внимание обратил. Когда мы его арестовывали, на комоде лежали два просроченных билета в спальный вагон «Красной стрелы».
— Ну и что?
— Один билет — для Ганиева, а другой… Угадайте, кому предназначался второй билет!
— Игорек… — простонала Клавдия.
— Простите. Говорит вам что-нибудь такое имя: Ара Карапетян? — с торжествующим видом воскликнул Порогин.
— Карапетян? Говорит, конечно.
— Так вот, — продолжал Игорь, — этого самого Карапетяна наш друг Ганиев должен был тайно переправить за границу. Представьте себе, именно б тот день, когда вам подбросили бумажку, Карапетян погиб.
— Значит, он намыливался в дальние края?
— Где-то в районе финской границы есть, оказывается, лаз. По нему из страны уходят перебежчики и приходит оружие. Ганиев показал, что не однажды вместе с Александром Александровичем ездил за какими-то огромными коробками, которые затем хранил в квартире…
— Александр Александрович? — рассеянно произнесла Клавдия, размышляя о своем.
— Мистер Икс, да и только! — отвечал Игорь с усмешкой. — Появляется из ниоткуда и исчезает в никуда. Ганиев утверждает, что не знает, как его найти, и я ему склонен верить.
— Банковский счет! — вдруг выпалила Дежкина. — Конечно, это должен быть именно банковский счет!
— В каком смысле? — осторожно поинтересовался Порогин.
— Я не об этом вашем мистере Икс, — сказала Клавдия. — Слово ХРЮКАЛОНА — банковский счет, вот что это такое! Карапетян был агентом ФСБ.
— Ого! — удивленно вскинул брови Игорь.
— Я сама только сегодня об этом узнала. Кроме того, он был своим человеком в штабе сепаратистов и даже умудрился засветиться перед телекамерами рядом с Гагуевым.
— С Гагуевым? — поразился Порогин.
— Двойной агент… А у двойных агентов и секретов в руках вдвое больше. Выходит, он заполучил у противников какой-то серьезный компромат на…
Она осеклась и замолчала.
Порогин, Федор Иванович и Максим не шевелясь ждали продолжения.
— Эдик был связан с правительственными структурами на самом высоком уровне, и его подключили к выбиванию «ключа», — продолжала бормотать себе под нос Клавдия. — Выходит, компромат как раз и касался чиновников из высшего руководства…
— Кто такой Эдик? — некстати поинтересовался Порогин.
Дежкина не ответила, а Федор Иванович сообщил:
— Его убили сегодня.
У Игоря вытянулось лицо.
— Итак, банковский шифр… — продолжала бубнить Клавдия, — но какого банка? Максим, — обернулась она к сыну, — ты точно помнишь, кроме ХРЮКАЛОНЫ, на бумажке ничего не было написано?
Максим пожал плечами.
— По-моему, нет…
— А что это была за бумажка? Ну, может, это был клочок газеты или обрывок какого-нибудь документа?
— Обертка какая-то…
— Обертка?
— От шоколада… — Внезапно он застыл, пораженный догадкой. — Ждите меня, я сейчас! — крикнул, на ходу натягивая брюки и куртку.
— Сумасшедший дом, — сурово произнес Федор Иванович.
— Ужинать будешь? — спросила Клавдия Пороги на. — Предупреждаю, если откажешься, второй раз не предложу.
Игорь проявил благоразумие и согласился.
Однако не успели они усесться за кухонный стол, как раздался скрежет ключа в замочной скважине и на пороге кухни возник сияющий Максим.
— Вот! — крикнул он, вздымая над головой плитку шоколада. — Эврика!
Порогин и Клавдия с недоумением глядели на него. Максим, унимая сбившееся дыхание, пояснил:
— Я вспомнил. «Ло-Шо-де-Фон»! Это была обертка от шоколада «Ло-Шо-де-Фон»! — И он с выражением прочитал на тисненой лаковой бумаге: — Лучший шоколад из Швейцарии.
— Швейцарский банк! — в один голос ахнули оба следователя, а Максим с победительной улыбкой прибавил:
— А Ло-Шо-де-Фон — так называется город…
И в этот момент вновь прозвенел звонок.
— Это они! — сказала Клавдия и метнулась к телефону. — Слушаю!
— Клавдия Васильевна? — услыхала она незнакомый низкий мужской голос. — Вы меня не знаете, зато я успел познакомиться с вашим супругом. Это говорит майор Алпатов.
— Майор Алпатов? — недоуменно переспросила Дежкина, а Федор Иванович уже несся, стуча шваброй, в прихожую и приговаривал:
— Это меня! Меня!
— Слушайте внимательно, Клавдия Васильевна, — говорил между тем майор, — у меня есть срочная информация, я сейчас приеду…
— Сейчас?! — растерялась Дежкина и поглядела на часы.
Стрелки показывали одну минуту второго.
— Это касается вашей дочери.
— Говорите скорее!
— Нет, не по телефону, — отрезал Алпатов. — Надеюсь, вы понимаете почему.
— Приезжайте! — выдохнула Клавдия.
Федор Иванович выхватил трубку и услыхал одни лишь короткие гудки.
Суббота. 1.23–2.10
Это был удар в самую середину, в самое гадючье гнездо. Чубаристов нанял стрелков из Олимпийской сборной России. Они и уложили Долишвили. Дальше уже было проще. Кое-кому, конечно, удалось уйти. Но это были мелкие паскудники. Впрочем, теперь у Чубаристова и они все были в руках — Клоков — Дум-дум сдал их с потрохами.
К магазину Виктор Сергеевич приехал, как победители проезжают по окопам сломленного противника, чтобы убедиться в их безжизненности.
А магазин работал.
Чубаристов прокручивал и прокручивал в голове всю цепочку, все мыслимые и немыслимые связи — никаких концов не оставалось. Он и другие, которых Чубаристов, естественно, не знал, вырвали заразу с мясом, с корнями, с мельчайшими метастазами.
А магазин работал. Спецраспределитель действовал.
И снова впервые за последние два года Виктор Сергеевич бессильно сжал кулаки.
Но эта слабость была минутной.
Потому что груженный деньгами броневик захлопнулся и поехал по ночным улицам.
Выждав минуту, Виктор Сергеевич поехал за ним. Он отбросил все свои сомнения.
«Ну что ж, — подумал только, — мы этот броневик разъясним. Выходит, поработали неаккуратно, придется зачистить. Не привыкать…
Конечно, сейчас бы сюда бригаду. Несколько машин с радиосвязью. Броневик сейчас пойдет по курьерам. Это может быть десяток адресов. Но не настоящих, а подставных. Курьеры будут ждать броневик в случайных подворотнях. Проследить можно будет за одним — остальные уйдут».
В самом броневике сидят, разумеется, нанятые шабашники. Все, что из них можно выжать, Чубаристов сейчас видит собственными глазами — подъехали к магазину, загрузили мешки, развезли по адресам, отдали и — гуляй, Вася. Нанял их какой-нибудь случайный человек. Больше они его не увидят.
А вот курьеры — это поинтереснее. Если отслеживать хотя бы одного, можно выйти и на получателей денег.
Чубаристов успел додумать эту мысль как раз в тот момент, когда броневик тормознул у памятника «Рабочий и колхозница».
Три гудка — и от постамента отделилась невысокая фигура в куртке с капюшоном.
Человек о чем-то поговорил с водителем, тот распахнул дверцы кузова и выдал четыре мешочка.
Броневик поехал дальше. Но Чубаристова он больше не интересовал. Он до боли в глазах всматривался в худощавую фигуру курьера.
Тот обошел постамент несколько раз. Мешочки в его руках пропали, но появилась спортивная сумка на его плече.
Потом человек быстро пошел к скверу. В темноте Чубаристову было не разглядеть его, поэтому он подкатил ближе и включил фары.
Курьер взгромоздился на велосипед и выехал на шоссе.
Дальнейшее преследование превратилось для Чубаристова в сплошную муку. Велосипедист ехал медленно. Так же медленно вести машину было сложно: курьер мог заметить преследование. Но и сильно отставать нельзя. Велосипедист мог нырнуть в любую подворотню, куда машине не проехать. И тогда — ищи ветра в поле.
Несколько раз Виктору Сергеевичу казалось, что он уже потерял курьера из виду. Тот действительно сворачивал в какие-то узкие проезды, в подземные переходы, в скверы…
Но Чубаристов отлично знал Москву и почти без труда выезжал окольными путями наперерез велосипедисту.
За всеми этими играми он и не заметил, что оказался вдруг в очень знакомом месте. Мучительно знакомом.
Только когда велосипедист подъехал к подъезду и спрыгнул на землю, Чубаристов наконец понял, где, собственно, он находится.
Следующее открытие и вовсе поразило его. И не просто поразило — смяло, оглушило.
Велосипедист остановился на пороге, открыл стеклянную дверь подъезда и, войдя, скинул капюшон куртки.
— С-сука, — только и сказал Чубаристов.
Это была вдова…
Суббота. 1.41–3.11
Алпатов позвонил в дверь без двадцати два.
— Мойте руки и за стол, — распорядилась Клавдия. — Мы не ужинали, вас ждали.
— Поздний ужин? — спросил майор.
— Скорее, ранний завтрак, — усмехнулась Дежкина. — Садитесь все — котлеты стынут.
До появления Алпатова Федор Иванович успел во всех подробностях посвятить домашних и Игоря Порогина во все то, что произошло с ним накануне.
Таким образом, майор уже не нуждался в представлении.
— Ничего, что я не буду ужинать? — появился в дверях Максим, которому тоже не терпелось узнать, с чем пожаловал поздний гость.
Он оседлал табурет и стал буравить взглядом крепкий алпатовский затылок.
— Значит, так, — командирским тоном произнес майор, — я обещания свои держу. Говорил я вам, Федор Иванович, что помогу чем могу? Говорил! Так вот, навел я справки. История темная. По официальным каналам, как вы понимаете, ничего подобного не проходило. Поэтому обращаться в инстанции бесполезно. Там только разведут руками. В лучшем случае наобещают с три короба. А время уйдет. В нашем случае время — это не деньги, а жизнь!
— Не обижайтесь, но… — сказала Клавдия. — Все это мы и сами знали.
Она не ела, вертела в руках стакан чая, но и пить не пила.
— Не спешите! — остановил ее Алпатов. — Я еще не приступил к главному. Дело в том, что я созвонился со своим старым приятелем, он работает на телефонной станции. Не простой телефонист — он сотрудник одной из секретных служб. Надеюсь, вы понимаете, что информация не должна выйти из этих стен, — он обвел взглядом присутствующих.
Все дружно его заверили: не маленькие, понимаем.
— Итак, — продолжал майор, — мой приятель мог бы проследить, откуда вам звонят.
— Можно воспользоваться определителем номера, — подал голос Порогин.
Майор удостоил его иронической улыбкой.
— Молодой человек, вы отдаете себе отчет, кто замешан в этом деле? Неужели вы полагаете, что они не учли такой очевидной возможности? Да вы хоть десять определителей поставьте, ничего это вам не даст. Хотите попробовать?
Игорь покраснел.
— Пожалуй, можно попробовать, — сказала Клавдия не очень уверенно.
— Майор дело говорит, — внушительно пробасил Дежкин.
— Что ж, прекрасно, — кивнул Алпатов, накладывая себе салат. — Теперь необходимо, чтобы похитители как можно скорее связались с вами.
— Они звонили час назад, — сообщила Клавдия.
— Час назад?
— Ну, может, чуть больше часа. Сказали, что больше не намерены ждать.
— Вот как? — задумался майор. — Это очень плохо…
— Я ответила, что готова рассказать им все, — поспешила добавить Клавдия, — но только в обмен на обещание, что с моей дочерью и со всеми нами ничего не случится.
Наступила пауза.
Максим тяжело вздохнул.
Федор Иванович нервно тер переносицу.
Порогин покусывал губы, исподлобья глядя на Дежки ну.
Алпатов громко стучал вилкой, собирая с тарелки остатки еды.
— Очень вкусно, — наконец произнес он, вытирая салфеткой рот. — У хозяйки золотые руки.
Клавдия вежливо улыбнулась на этот дежурный комплимент.
— Как вы думаете, они еще позвонят? — с тревогой спросила она.
— Это я у вас должен спросить, Клавдия Васильевна, — ответил майор. — Надеюсь, что да, иначе я не пришел бы сюда. Расскажите-ка подробнее об этом вашем разговоре.
— Я, собственно, уже все рассказала. Они опять угрожали… Я тянула время. — Она хотела рассказать о том, что успела прокричать Ленка, но не стала. С Федором случилась бы истерика. — Вот и все.
— Скажите, — Алпатов пристально поглядел на собеседницу, — вы не заметили ничего странного? Вы ведь следователь, профессионал. Не может быть, чтобы хоть что-то не привлекло вашего внимания… Случайно оброненная фраза или какие-то посторонние звуки.
— Разговор был очень короткий. Потом трубку взяла Лена. Она сказала, что соскучилась и хочет, как я, ездить в троллейбусе. А еще… — Дежки на вдруг замолчала, оценивая фразу, которую только что припомнила.
— Да? — заинтересовался майор.
— Она что-то про метро говорила. Про нору…
— Про какую еще нору? — спросил Федор Иванович. — Ты про нору не рассказывала.
— Я как-то упустила… — медленно произнесла Дежкина. — А ведь это, пожалуй, неплохая зацепка.
— Ты о чем, мама? — осторожно поинтересовался Максим.
— Тихо, погоди. Знаете, какое дело, — Клавдия встретилась глазами с Алпатовым. — Я сегодня встречалась с одной женщиной, она тоже из их компании, но мелкая сошка. Ее втянул в эту историю любовник, какой-то мафиози, связанный с высшими правительственными структурами.
— Ничего себе, — усмехнулся майор.
— Так вот, — продолжала Дежкина, — этот человек в последнее время закупал для своих боссов аккумуляторы. Огромными партиями закупал.
— Он объяснил, кому и для чего?
— Его убили.
— Ого! — причмокнул губами Алпатов.
— Я пыталась прикинуть, каким образом сегодня можно использовать такие аккумуляторы. Возможно, они служат источниками питания… Допустим, какой-нибудь ангар, пещера, что-нибудь в этом роде.
— Слабенькая версия, — усомнился майор.
— Да, но ведь и Лена говорила о метро, о какой-то норе… Может, ее спрятали где-нибудь под землей?
— Что ж… Я подскажу своему приятелю, что тут могут быть задействованы подземные телефонные линии. Пусть обратит особое внимание. Метро, вы говорите?
— Или что-то подобное…
Алпатов взял нож и принялся намазывать на хлебный ломоть повидло.
— А вы знаете, — внезапно произнес он, — что Москва под землей просто-таки изрыта всевозможными коммуникациями? Про правительственное метро вам наверняка известно, хотя мало кто представляет себе, что это такое. Как говорится, лучше один раз увидеть… Правда, боюсь, нам с вами эта перспектива не светит. Кремлевские шишки не поскупились для собственного комфорта. Подземные ветки связывают центр Москвы с их домами, дачами, закрытыми пансионатами. Н-да, они отлично умеют бороться с собственными привилегиями, — усмехнулся майор. — Впрочем, это еще не предел. В свое время Сталин приказал строить специальную скоростную линию метро от Кремля до Куйбышева. Говорят, он рассчитывал в случае опасности стремительно бежать из Москвы.
— Неужели до Куйбышева? — поразился Максим. — Это, кажется, нынешняя Самара, да?
— С географией у вас все тип-топ, — кивнул Алпатов.
Клавдия вертела в руках стакан.
— Осторожно, Клава, разольешь, поставь ты этот стакан, — засуетился Федор.
— Ох, простите. — Клавдия поставила стакан, из которого так и не отпила ни капли.
— Но метро до Куйбышева — это еще не самое интересное, — продолжал майор. — Представьте, в юго-западной части Москвы находится целый подземный город. С заводами, кинотеатрами, бассейнами. Его проектировали в расчете на «ядерную зиму».
— А что это такое? — вновь не утерпел Максим.
— Молодой человек, — усмехнулся Алпатов, — сразу видно, что вы росли в новое время. Еще в начале восьмидесятых каждый дошколенок знал, что такое ядерная угроза.
— Ну почему, я тоже знаю, — надулся Максим.
— Так вот, в пору холодной войны у нас без конца строили всевозможные укрытия, бомбоубежища и прочее. Подземный город — одно из таких убежищ, надежное, вместительное, рассчитанное на долгое автономное проживание под землей значительного количества людей. Если открыть его пищевые запасы, полгода всю Москву кормить можно.
— Ничего себе!
— А что, если попытаться проникнуть в этот город и поискать Лену там? — вдруг предложила Клавдия.
Майор поперхнулся чаем, которым запивал бутерброд с повидлом.
— Забудьте… немедленно забудьте об этой бредовой идее! — крикнул он. — Считайте, что мы тут ничего не слышали, а вы ничего не говорили. Этот город охраняется как сверхсекретный военный объект. И кроме того, с тем же успехом можно искать иголку в стоге сена. Бесконечно долго и абсолютно безрезультатно.
— Что же делать?
— Ждать звонка, — твердо произнес Алпатов. — Кроме того, необходимо все-таки попытаться понять, что от вас хотят эти люди. Какой именно ключ? Имея в руках раскрытый секрет, вам проще будет торговаться с ними.
И тут выступил Федор Иванович. Изобразив на лице значительную улыбку, он заявил:
— А мы уже все разгадали!
— Перестань, Федор. Нашему гостю это ни к чему, — попыталась остановить мужа Клавдия.
Но Федора распирало от гордости.
— Максим, мой сын, провел серьезную исследовательскую работу, и мы пришли к выводу, что слово ХРЮКАЛОНА, из-за которого и произошел весь сыр-бор, всего-навсего банковский шифр. Каждая буква обозначает цифру, если считать номер по алфавиту…
Майор пожал плечами.
— Ну, если честно, этого недостаточно, — произнес он. — В мире десятки, сотни, тысячи банков.
— Мы знаем, о каком именно банке идет речь! — торжественно произнес Дежкин. — Максим!
Сын вынул из кармана шоколадную плитку и прочел:
— «Ло-Шо-де-Фон».
Алпатов с недоумением поглядел на парня.
— А что это такое?
— Это город в Швейцарии.
— Куда уж яснее! — подытожил Федор Иванович.
— Вот что, ребята, — сказал майор. — За ужин — спасибо. Я думаю, все будет в порядке. Наберитесь терпения и не совершайте опрометчивых шагов, — он выразительно поглядел на покрасневшего Дежкина. — Будем ждать звонка. Обещайте, что без меня вы не станете действовать. — На сей раз его взгляд посвящался Клавдии. — На карту поставлено слишком многое. У вас в руках потрясающая информация. Держите язык за зубами и ждите. Я сделаю все, что смогу.
— Ну вот, я так и знал! — вскочил Федор, потому что неловким движением Клавдия таки опрокинула стакан и чай попал Алпатову на рукав.
— Ох, простите, какая я неловкая…
Лицо офицера осветилось вдруг яркой улыбкой.
— Все теперь будет хорошо!
Суббота. 3.49–5.32
«Мужик и ахнуть не успел, как на него медведь насел. Медведь и ахнуть не успел, как на него мужик насел. Насел и ухнуть не мужик, как на него успел медведь…»
Чубаристов машинально переставлял слова, доводя строки басни до абсурда. Было от чего двинуться умом. Ночь сплошных сюрпризов.
Он так и сидел в машине, не решаясь ни выйти из нее, ни уехать восвояси.
Если он сейчас поднимется к вдове, если он схватит ее за горло… Нет, это не годилось. Она ему ничего не скажет. Уж он-то ее знал.
А следить? Но вдова до утра вряд ли выйдет. Отмывка денег — это только так называется. Деньги не в стиральной машине отмывают Это длительная операция. Опасная и кропотливая.
Виктор повернул ключ зажигания, «Волга» фыркнула и завелась.
Делать ему здесь нечего…
Вдова вышла из дома как раз в тот момент, когда Чубаристов сворачивал на шоссе. Он увидел ее в зеркальце заднего обзора.
Она и не подозревала, что за ней могут следить. Переоделась. В руках теперь была не большая спортивная сумка, а элегантный атташе-кейс.
Виктор Сергеевич мигом выключил мотор и загасил фары.
Она ничего не заметила. Прошла мимо. Ни машины, ни велосипеда. Значит, идти ей недалеко.
Чубаристов последовал за ней.
И действительно, дошли только до конца улицы.
Это был старый, но хорошо сохранившийся кирпичный дом, черные глазницы его окон прямиком выходили на «Современник».
Чубаристов нагнал вдову в полутемной парадной, у самого лифта. Навалился всем телом, прижал ее лицом к стене, выдернул из руки кейс.
— Вякнешь хоть одно слово — кончу… — изменив голос, прошипел ей в ухо.
Но вдова узнала его. Узнала по едва уловимым, присущим только Виктору интонациям. У нее был абсолютный слух.
— Порфирий Петрович?
— В какую квартиру? Быстро!
— Ты же меня не тронешь, Малюта Скуратов?
— На куски порежу, сука! В какую квартиру?
— Тридцать третью.
— К кому?
— К хозяину.
— Пароль?
— Нет пароля.
Он изо всей силы саданул ей по ребрам, но она не издала ни звука. Он ударил еще раз.
— «Яблоки из Чернобыля», — стиснув зубы, произнесла женщина. — Берия…
Виктор оттащил ее под лестницу, накинул на шею удавку. Она не сопротивлялась, прекрасно сознавая, что это бесполезно. Он ее не убил, лишь придушил до потери сознания. Затем завел руки за спину, сковал наручниками. Ноги стянул своим брючным ремнем. Из носового платка смастерил кляп. Пусть полежит здесь часок-другой, за это время он все выяснит, узнает что к чему…
Он вдавил кругляшок электрического звонка, и через мгновение тоненький лучик света, пробивавшийся из дверного глазка, исчез — на него смотрели. Спустя минуту мужской голос настороженно осведомился:
— Кто там?
— Яблоки из Чернобыля.
Ответом удовлетворились. В дверном проеме появилась фигура здоровенного парня в камуфляжке с металлоискателем в руке.
— Проходи.
В просторном коридоре еще один, тоже в камуфляжке. Стоит на стреме. Ну-ну, стой, голубчик, стой. Знать бы, сколько вас здесь.
Металлоискатель тревожно зазвенел.
— Оружие есть?
— Есть.
— Выкладывай.
Чубаристов расстегнул пуговицы пиджака, выдернул из кобуры «пээмку», с натянутой улыбкой протянул пистолет верзиле.
— Это все?
— Можешь обыскать, если не веришь.
Здоровяк сунул металлоискатель за пояс, опустился перед Виктором на корточки, хлопнул ладонями по его штанинам. Второй парень закатил глаза, готовясь хорошенько чихнуть. Чубаристову хватило и полутора секунд, чтобы спокойно, не торопясь, вынуть из внутреннего кармана пиджака взведенный и спущенный с предохранителя «глок», бесшумно выстрелить верзиле в самую макушку и направить ствол пистолета на его оторопевшего приятеля.
— Где хозяин?
— В ванной…
— Один?
— Один.
— Ты чихнул?
— Нет еще…
— Разрешаю.
Парень чихнул.
Виктор выстрелил ему промеж глаз.
— Успет и мужнуть не медвел, — произнес он абракадабру.
Затем, совершив прогулку по квартире, удостоверился, что в ней никого, кроме него и хозяина в ванной.
Атташе-кейс оттягивал руку. Чубаристов поставил его на лакированную тумбочку в прихожей, а сам уютно расположился в кресле. Подобрал с пола окровавленный «пээмчик», отправил его в кобуру, закурил.
Из ванной комнаты доносилось урчание душа. Приятный баритон тихонько напевал: «О соля, о соля миа, дель франто бэт, дель франто бэт!..»
— Мойся-мойся, Паваротти… — пробормотал Виктор, выпуская в потолок колечко табачного дыма.
Шум воды стих. Смолк и голос. Загудел фен. По мокрому кафелю скользнули шлепанцы. Наконец, хрустнула щеколда.
Открылась дверь.
Суббота. 5.01–5.17
Лену разбудил странный, тревожный, никогда не слышанный прежде звук. Она резко вскочила и прижалась спиной к стене. В следующую секунду что-то невидимое, но необычайно подвижное метнулось прочь. Что это было? Будто неприкаянная тень покойника вышла на прогулку по подземелью и, застигнутая врасплох, поспешила ретироваться куда подальше.
Девчонку охватил жуткий суеверный страх. Она хотела закричать, но ее горло словно сдавили металлическим кольцом, из груди вырвался лишь отчаянный приглушенный всхлип.
Лена не сразу пришла в себя, не сразу сумела успокоить бешено стучащее сердце. Свернувшись калачиком на своем жестком ложе, она напряженно всматривалась в кромешную тьму. Тщетно. Невозможно было разглядеть и собственную ладонь, даже приблизив ее к самому носу.
Почему так темно? Почему так непривычно тихо? Только сейчас бедняжка обнаружила, что бравые коммунистические песни смолкли, китайская пытка закончилась, но легче почему-то от этого не стало. Скорей, наоборот. Звенящая, какая-то неестественная тишина вызывала в ней животный ужас. Лена пошевелилась, и скрип деревянных ножек топчана разорвался в ее ушах залпом артиллерийской батареи.
— Эй, кто-нибудь! — жалобно простонала она. — Вы слышите меня?
Но ей не ответили.
В такие моменты обычно начинаешь думать о самом плохом. Вот и Лена тут же представила себе, что ее навсегда оставили взаперти, без воды и пищи, обрекли на мучительную голодную смерть, что через несколько десятков, а то и сотен лет на ее почерневший от времени скелет случайно наткнутся археологи.
Нет, не может быть, чтобы с ней поступили так безжалостно и жестоко. За что? Ведь она не сделала ничего плохого.
Лена решила ждать. Боясь тронуться с места, она сидела на топчане и, чтобы не сойти с ума, вспоминала столицы государств. Англия — Лондон, Колумбия — Богота, Австралия — Канберра, Гондурас — Тегусигальпа… Как ей хотелось вновь очутиться в школе на ее любимом уроке географии! Заир — Киншаса, Непал — Катманду, Бруней — Бандар-Сери-Бегаван… Тьфу ты, надо же такое название придумать — язык свернешь.
Очень скоро столицы закончились, а в голову больше ничего не приходило. Лена давно уже потеряла счет времени. Ее похитили в среду, но она не в состоянии была определить, сколько дней минуло с тех пор. Пять? Десять? Один? Вот и сейчас ей казалось, что с момента пробуждения прошла уже целая вечность. Но ее так никто и не навестил. Куда подевался этот извращенец с рассеченной бровью? Где дядька-охранник?
Почувствовав сильную жажду, Лена на ощупь отыскала на полу железный кувшин и сразу почувствовала его легкость. Воды было так мало, что ее едва хватило для того, чтобы промочить горло.
— Я не хочу здесь подыха-а-ать! — сбив по пути деревянный табурет, она подбежала к двери, заколотила в нее кулаками. — Выпустите меня отсю-уда! Фашисты! Изверги! Палачи!
Дверь вдруг легко поддалась и со скрипом поползла вперед, увлекая за собой бьющуюся в истерике затворницу. И только растянувшись всем телом на полу, Лена сообразила — засов был открыт! Оказавшись на свободе, она растерялась еще больше.
Куда идти? В каком направлении выход? И существует ли он вообще?
«Если есть вход, значит, должен быть и выход», — размышляла девчонка, медленно продвигаясь на коленях вдоль шершавой стены.
Теперь Лена могла испытать на себе все то, что ощущают лишенные зрения люди. Словно в наказание за то, что она частенько брезгливо шарахалась от слепых инвалидов, когда те просили ее помочь перейти улицу.
Главное, не бояться своей «слепоты». Нужно восстановить в памяти путь, пройденный ею до камеры, вспомнить движение прыгающего фонарного лучика… Сначала они долго шли прямо, потом свернули направо. Или налево? Нет, точно, направо. А дальше? Что было дальше? А впрочем, какая разница?
Лену охватила паника. Отыскать правильную дорогу в кромешной темноте можно было только по чистой случайности или при поддержке каких-то сверхъестественных сил. Но откуда ждать этой поддержки?
Лена сама не знала, на что надеялась, пускаясь в путешествие по замысловатым каменным лабиринтам. Скорее всего, на чудо.
Она твердо знала одно — ей ни в косм случае нельзя останавливаться, нельзя поворачивать назад. Только вперед! Ее спасение в постоянном движении. Иначе запросто можно окоченеть. Чем дальше она отдалялась от своего застенка, тем становилось все холодней и холодней, будто заработала мощная морозильная установка.
— Если долго-долго-долго, — тихонько напевала себе под нос девчонка, — если долго по дорожке, если долго по тропинке…
Лена ползла и ползла, придерживаясь рукой за стену. Часа через два, а может, и больше, добравшись до развилки и лихорадочно размышляя, куда лучше повернуть, она вдруг ощутила острое беспокойство. Ей показалось, что кто-то смотрит ей в спину… Нет, не показалось. Она явственно услышала чье-то возбужденное дыхание. Совсем рядом.
Ее тело словно парализовало, приморозило к полу. И все же немыслимым усилием воли девчонка заставила себя обернуться. Но что толку? С таким же успехом можно было вглядываться в черноту и с закрытыми глазами.
И тут внутренний голос шепнул ей: «Беги!»
Суббота. 5.32–6.03
Хозяин предстал перед Чубаристовым, объятый клубами горячего пара. В больших семейных трусах, с голым волосатым торсом, с капельками воды на веснушчатых плечах, с влажными взъерошенными волосами, он был похож на модного поп-певца, который только-только покинул сцену после исполнения очередного шлягера.
Они встретились глазами. Долго молчали, не в силах произнести ни слова. Они оба растерялись. Оба могли ожидать чего угодно, но только не этой встречи.
— С легким паром, Генерал, — первым пришел в себя Виктор.
— Спасибо… — с трудом разлепил губы хозяин.
— Вот, заскочил на минутку, чтобы сообщить, что задание выполнено, концы подчищены.
— Молодец, Боров. Хорошая работа.
— Это все, что ты хочешь сказать?
— Зачем ты убил моих людей?
— Я не знал, что эти слюнтяи — ТВОИ люди.
— Ты убьешь и меня?
— Не знаю… — после небольшой паузы ответил Чубаристов.
— Чего ты еще не знаешь, Боров?
— С этой минуты для меня все, как чистый лист бумаги.
— Но каким образом?.. — Хозяин осекся, напоровшись затравленным взглядом на чемоданчик. — Ах, вот оно что… Продажная шлюха!
— Шлюха здесь ни при чем, — заверил его Виктор. — Шлюха отдыхает под лестницей. Сам виноват, Генерал. Я всегда знал, что ты мудак, но чтоб до такой степени… Предусмотреть каждую мелочь и в результате проколоться на такой ерунде. Обидно, да?
— Ты о чем?
— Не нужно задавать мне никаких вопросов, — Чубаристов вскинул пистолет. — Отвечай, какого черта?! Что происходит? Я уже сам начинаю догадываться, но хочу услышать это от тебя.
— Мне необходимо одеться.
— Тебя потом оденут.
— Я все тебе расскажу… Но позже и в другом месте.
— Нет! — Виктор щелкнул предохранителем. — Здесь и сейчас!
— Боров, взгляни сюда! — Генерал указал пальцем на крохотный приборчик, прикрепленный к дверному косяку. — Это видеокамера. Тебя видели. Они уже выехали и с минуты на минуту…
— Кто «они»?
— Ты скоро обо всем узнаешь! — тоненьким истеричным голоском заверещал Генерал. — Только спрячь пистолет! Обещаю, тебя никто не тронет! Я все им объясню. Они поймут. Мы столько лет с тобой работали вместе… Вспомни, я когда-нибудь тебя предавал?
— А это, по-твоему, не предательство? — Чубаристов кивнул на атташе-кейс.
— Можешь расценивать мое молчание как угодно, это твое право… — сказал Генерал. — Но, поверь, я не испытываю угрызений совести. В тайну были посвящены всего несколько человек, в том числе и я… Так получилось. Маршал боялся утечки информации. Мой тебе совет, Боров, не лезь на рожон, этим ты все равно ничего не добьешься. Один в поле не воин.
— Я не хочу воевать, — заявил Виктор. — Я хочу разобраться…
— Все, поздно разбираться, — Генерал повернулся к двери, откуда прозвучал звонок. — Я открою, если ты не против?
— Смотри, ты мой заложник.
— Эти не за тобой.
Через минуту в квартиру вошли «чистильщики», четверо дюжих молодцев. Каждый из них держал в руках по канистре с бензином и медицинскому чемоданчику.
— У подъезда вас ждет машина, — вежливо обратился к Виктору один из них. — Освободите помещение, нам нужно работать.
Словом, обычная деловая обстановка.
«Чистильщики» первым делом извлекли пули из убитых, а потом разложили тела так, чтобы было похоже на пьяный пожар.
Хозяин, он же генерал-майор внутренних войск Глушаков Евгений Самойлович, оказался прав — Чубаристова никто и пальцем не тронул.
Суббота. 5.20–5.57
Лена все ускоряла и ускоряла свой бег, в надежде оторваться от страшного преследователя. Звон ее каблучков гулким тысячекратным эхом отражался от невидимых сводов коридора, сливаясь в дребезжащую уродливую какофонию.
Внезапно что-то твердое сильно толкнуло ее в грудь, отшвырнуло в сторону, но она, не почувствовав боли, быстро поднялась на ноги и вновь получила страшный удар. Это была тонкая железная лестница, свешивающаяся откуда-то сверху и не достигающая пола.
Лена схватилась за прохладные поручни, подтянулась на руках, попала ногой на скользкую жердочку-ступеньку и стала подниматься.
Над ее головой, где-то далеко-далеко, вдруг что-то пронзительно хрустнуло, так хрустит переломанная пополам ржавая металлическая труба. И в следующее мгновение лестница с лязгом начала раскачиваться, поначалу еле заметно, но вскоре амплитуда ее движения становилась все шире и шире. Девчонка перестала чувствовать твердую опору под ногами, подошвы туфель теперь мягко пружинили, а дрожащие поручни приводили в судорожное колыхание все ее тело. Лена хотела было спуститься обратно, но чуть не оступилась и не сорвалась в пропасть.
«Нужно успеть вскарабкаться по этой чертовой лестнице, пока она не рухнула и не раздавила меня в лепешку, — стиснув зубы, Лена быстро перебирала руками и ногами. — А что, если я сейчас выберусь на поверхность? Тогда это действительно будет чудо…»
Но чуда не произошло. Едва Лена почувствовала, что силы покидают ее, что непослушные пальцы так и норовят предательски разжаться, как голова ее уперлась в потолок…
«Как же так? — девчонка не могла поверить в то, что предпринятое ею рискованное восхождение оказалось полнейшей бессмыслицей. — Но для чего, в таком случае, здесь подвесили лестницу?»
Придерживаясь одной рукой за поручень, Лена подалась всем телом вперед и обнаружила прямо перед собой странный предмет, напоминавший по своей форме клетку для попугайчиков, но размером раза в четыре больше. В такой клетушке спокойно мог бы уместиться взрослый человек.
Она понятия не имела о предназначении этого странного агрегата и тем не менее рискнула проникнуть в его нутро.
Клетка раскачивалась из стороны в сторону, как крошечный кораблик при десятибалльном шторме, и отважная девчонка с трудом удерживалась на ногах.
«Здрасьте приехали… — с обидой подумала она. — Уж лучше бы остаться в камере, нежели бессмысленно бултыхаться неизвестно на какой высоте. А вдруг лысый уже вернулся и, обнаружив мое исчезновение, пустился в погоню? И если догонит, мне не поздоровится. Нет уж, лучше умереть в невесомости, чем подохнуть в его лапах. Интересно, как бы в такой ситуации поступила невинная Мишель? Однозначно она бы уже давным-давно окочурилась бы от страха и отчаяния. Все эти буржуазные дамочки такие неженки, только и могут, что пить кофе в постели, купаться в бассейнах до одури, крутить любовь со всякими смазливыми мальчиками, и еще умудряются при этом страдать. Вот дуры! Их бы всех сюда, в подземелье, пусть испытали бы настоящие страдания!»
Лена и сама не поняла, как ей удалось привести в движение электрический двигатель. Скорей всего, она нечаянно вдавила какую-нибудь кнопку или нажала на рычажок. Как бы то ни было, но над ее головой вдруг что-то взревело, зафырчало, и… клетка поехала по известному только ей маршруту.
Когда-то в далеком детстве, классе в третьем, Лена победила на конкурсе школьной художественной самодеятельности и была награждена путевкой в пионерский лагерь «Артек». Именно там она в первый и единственный раз в жизни взбиралась на гору по подвесной дороге. Теперь выяснилось, что на фуникулере можно прокатиться, не выезжая в Крым…
Через пару минут железная коробка развила довольно приличную скорость и, вписываясь в повороты, круто заваливалась то на левый, то на правый на бок. А когда Лену начало сильно придавливать к полу, она догадалась, что клетка стремительно продвигается не только вперед, но и вверх. Темнота постепенно начала рассеиваться, уже стали видны загадочные очертания подземных коммуникаций.
Путешествие по воздуху было коротким, но утомительным и опасным. Мало того что Лену укачало, она еще и разбила в кровь коленки, когда ее хорошенько бултыхнуло при очередном резком повороте.
Всему когда-нибудь приходит конец. Вот и клетка, совершив последний рывок, остановилась, замерла как вкопанная. Перед Леной был вход в широкий нескончаемый тоннель, освещенный редкими, тускло мерцающими лампами. Видно, давненько здесь не ступала нога человека — стены тоннеля были в грязных пятнах, а пол был покрыт толстым слоем вековой пыли.
«Похоже на компьютерную игру-ходилку, — подумала Лена, открывая дверцу. — Только отыщешь один выход, как тебя сразу же переводят на следующий уровень, еще более сложный и труднопроходимый. Зато, если доковыляешь до последнего уровня и перемолотишь из бластера всех обитающих в нем кровожадных тварей, на мониторе появится надпись: «Вы спасли цивилизацию от гибели». Всего-то навсего…»
Лена осторожно шагнула на твердую каменную плиту, и в воздух взмыл пыльный фонтан. Противогаз бы не помешал, так и бронхиальную астму заработать можно…
Она не сразу обратила внимание на это странное существо, бесшумно копошащееся у самых ее ног. Быть может, она прошла бы мимо, если бы случайно не наступила существу на хвост. Зверь вскрикнул, ощерился, отскочил в сторону и пробуравил нежданную гостью ненавидящим взглядом ярко-красных глаз-бусинок.
Сердце девчушки сжалось от жалости. Изверги, что они сделали с собакой? Шерстка свалялась, лапки подгибаются, хвостик облез… Вот-вот подохнет от голода и изнеможения.
— Как тебя зовут, дружок? — Лена склонилась к несчастной псине. — Бедненький… Как ты здесь очутился? Где твои мама и папа? А может, ты знаешь, как выбраться отсюда, а?
И только после этой фразы Лена поняла, что перед ней была не собака. У собак нет таких вытянутых морд и двух острых резцов, хищно выглядывающих из-под верхней губы. Собаки не встают «столбиком», скрестив коротенькие лапки на груди. Они не издают таких звуков.
«Господи, да это же крыса! — пронеслось в ее голове. — Невероятных размеров крыса!»
Суббота. 6.33–7.49
Они неслись по вечерней Москве на шикарном черном «роллс-ройсе», личном автомобиле Маршала. Виктор отрешенно смотрел в окошко, на пролетающие мимо дома, заборы, деревья… Глушаков отчего-то нервничал, барабаня пальцами по спинке переднего сиденья, на котором покоился заветный чемоданчик, и непрерывно повторял:
— Хату жалко… Хорошая хата была. Эх, жалко хату…
— Что будет с девкой? — тихо спросил Чубаристов.
— Не знаю, не мне решать, — пожал плечами Генерал.
— Замолвил бы о ней словечко.
— Постараюсь, но вряд ли…
— Куда мы едем?
— За город, — Глушаков уловил в голове Виктора тревожные нотки и поспешил его успокоить: — Не бойся, все путем!
Одетый в домашний халат и мягкие тапочки, Маршал встречал гостей на крыльце своего трехэтажного особняка. Чубаристову показалось очень знакомым лицо этого высокого тучного человека, но, сколько он ни силился, никак не мог вспомнить, где и когда его видел.
— Хочешь поговорить, герой? — Маршал тяжело посмотрел Виктору в глаза. — Что ж, давай поговорим. Пошли со мной. А ты останься здесь, — он ткнул пальцем в грудь Глушакова. — Погуляй пока, воздухом подыши…
— Оружие, — дорогу Чубаристову преградил верзила телохранитель с бульдожьей мордой.
Безропотно расставшись с «пээмчиком» и «глоком», Виктор прошел в дом и вслед за Маршалом поднялся по мраморной лестнице в его кабинет. Кабинетик, кстати, был ничего себе. Обстановочка будь здоров — сплошной антиквариат.
Они сели друг против друга в глубокие кожаные кресла. Маршал молчал, задумчиво почесывая грудь. Чубаристов неожиданно увидел в разрезе его халата сморщенное, жалкое его «мужское достоинство», совсем не соответствующее солидному облику своего владельца.
Пауза явно затягивалась. Наконец Маршал, подавшись чуть вперед, едва слышно спросил:
— Ну, что мне с тобой делать, герой?
Начало беседы не предвещало ничего хорошего, Виктор это усек сразу. В вопросе явно улавливалась какая-то угроза.
— Ты влез в запретную зону, заплыл далеко за буек…
— Это ваша ошибка, я лишь исполнял свой долг, — Виктор старался говорить как можно спокойнее и рассудительнее. — Я всю свою сознательную жизнь боролся с подонками и тварями. Любыми методами, порой самыми жестокими. Пять лет понадобилось на то, чтобы развалить «организацию», убрать всех лидеров, разобщить группировки, спровоцировать их на войну друг с другом. И вдруг выясняется, что все осталось по-прежнему. Ничего не изменилось! Как же так? Какой в этом смысл?
— Ты ждешь от меня объяснений? — нахмурился Маршал. — Изволь… Все гораздо проще, чем ты можешь себе представить. Для того чтобы успешно бороться с организованной преступностью, необходим тайный карательный орган. Это ты и сам прекрасно знаешь. Ты один из наших самых активных карателей. Тебя, знаешь, прозвали Робином Гудом.
Чубаристов чуть не вздрогнул. Те же самые слова…
— Но мы же живем не на небесах и не при коммунизме, — продолжал Маршал. — Наша система должна на чем-то держаться. А кто профинансирует? Нищее государство, которое не может залатать дыры на собственных штанах? Вот и приходится выкручиваться.
— Выкручиваться? — вскипел Чубаристов. — Что вы подразумеваете под этим словом? Сговор с бандитами? Использование их грязных денег? Чем, в таком случае, вы отличаетесь от Резо Долишвили?
— Хотя бы тем, что я — маршал Грибов! — старик шарахнул кулаком по подлокотнику кресла. — Или тебе этого мало?
«Маршал Грибов… — по спине Виктора побежали колючие мурашки. — Конечно же, это тот самый Грибов, в семидесятые годы возглавлявший Министерство внутренних дел… Сильная и страшная личность. И как я его не узнал?»
— Ты ценный работник, и мне не хотелось бы тебя терять, — Грибов взял себя в руки. — Но ты обязан уяснить для себя одну вещь — ты со мной или против меня?
— Я с вами… — Чубаристов не узнал свой голос.
— Уверен?
— Уверен.
— Ты здесь никогда не был, со мной никогда не встречался. Как и прежде, связь с тобой будет осуществляться через Глушакова.
— Понятно…
— Вопросы есть?
— Нет.
— Отдыхай, герой. — Маршал повелительным жестом указал на дверь. — Очень скоро тебе предстоит провернуть одно интересное дельце. Но запомни — одно слово, одно неверное движение — и ты труп…
Суббота. 5.58–6.29
Все страхи, пережитые ею с момента похищения, не шли ни в какое сравнение с нынешним страхом. Такого жуткого зрелища — невероятных размеров крысу — она даже представить себе не могла. Но настоящий ужас ждал ее впереди…
После того как крыса издала тоненький тревожный писк, грязные пятна на стенах вдруг зашевелились и начали стекать вниз, образуя на полу огромную, серую, клокочущую кашу… Тысячи коготков скребли по шероховатой поверхности каменных плит, тысячи длинных и гладких хвостов оставляли за собой вьющиеся следы. Они вылезали отовсюду — из всех щелей, из темных закоулков, свешивались и падали с низкого потолка. Медленно, но верно они приближались к Лене, успевая на ходу драться друг с другом, оспаривая свое право на владение будущей добычей.
Отступать было некуда — позади Лены разверзлась бездонная пропасть. Вновь забраться в клетку? Поздно… Ее тонкие решетчатые стенки уже были оккупированы смердящими серыми тварями.
«Я не должна бояться, — уговаривала себя Лена. — Они не должны почувствовать, что я их боюсь…»
А крысиное полчище все приближалось и приближалось.
И Лена поняла — еще секунда, и все будет кончено. Она зажмурилась, набрала полную грудь воздуха и… побежала. Побежала навстречу своим взбудораженным от предчувствия скорой расправы врагам.
А дальше все было в тумане. Хруст костей под ногами, горячая липкая жидкость, брызжущая в лицо, острая свербящая боль в лодыжках, предсмертные крики, вырывавшиеся из крысиных глоток, и явственное ощущение, что ты попал в ад, что вырваться из него невозможно. И вдруг… Свобода!
Не оглядываясь, Лена неслась по тоннелю, а обескураженная серая масса замерла на мгновение, словно не в силах была поверить в то, что девчонке удалось вырваться. Но длилось это только мгновение. Тысячи коготков вновь зацокали, зашуршали, зашелестели по пыльным каменным плитам.
Были моменты, когда обезумевшее полчище уже почти догоняло ее, но Лена неимоверными усилиями опять уходила в отрыв: на метр… на два… на три…
Тоннель неожиданно начал сужаться, его своды уже смыкались над самой головой. Дышать было нечем, кислород будто не поступает в легкие. А впереди маячило что-то странное, громоздкое, движущееся…
Лена замедлила шаг и в ту же секунду почувствовала, как какая-то сила начала засасывать ее, увлекать вперед, в черную дыру, внутри которой неторопливо вращались лопасти гигантского вентилятора.
И она решилась на безумство.
Вытянув перед собой руки, она «ласточкой» нырнула в дыру, и шум работающего компрессора заглушил ее отчаянный крик. Гладкая холодная лопасть лишь ласково лизнула Лену в плечо, после чего выбросила ее в пустоту…
А потом было ощущение свободного полета и неимоверная легкость во всем теле.
«Вот я и умерла, — решила Лена. — Вот я и на том свете. Как хорошо…»
Она упала на асфальт с высоты пяти метров. В последний момент водитель «ЗИЛа» успел ударить по тормозам и вывернуть руль. Машину занесло, накренило, ударило левым крылом о столб.
Лена лежала без движения, раскинув руки и ноги. Но она была жива. Она дышала.
— Эй, ты откуда взялась, чумичка? — услышала она совсем рядом мужской голос.
— Кто вы? — Лена с трудом приоткрыла глаза, но, кроме разноцветных кругов и треугольничков, ничего не увидела.
— Я Кузьменко, — ответил голос. — А ты кто? Что у тебя с ногами? Они все в крови!
— Крысы… — простонала девочка.
— Какие еще крысы? Откуда здесь крысы?
— Где я?
— В кремлевском гараже, мать твою! — вдруг разозлился голос. — Вот я и спрашиваю: кто тебя пропустил? Как ты сюда проникла?
— Не знаю… Отвезите меня к маме. Пожалуйста…
И Лена потеряла сознание.
Суббота. 8.20–10.55
Такого унижения Виктору никогда прежде не приходилось испытывать. Его растоптали. Его стерли в порошок. Его предали. Предали саму идею, за которую он так долго боролся. Но самое страшное — Чубаристов ощущал полное свое бессилие. Он оказался безвольной пешкой в чужих руках. И никак не мог повлиять на ситуацию. Он проиграл окончательно и бесповоротно.
Виктор назвал водителю «роллс-ройса» свой адрес и только после этого вспомнил, что забыл похлопотать о помиловании вдовы… Впрочем, вряд ли бы ее спасло его заступничество. Наверняка красотка уже сгорела живьем в тридцать третьей квартире…
И вдруг Чубаристов не захотел ехать домой. Испугался пустоты, одиночества и черной рукояти пистолета, выглядывавшей из его кобуры. Ему необходимо было выговориться, выкричаться. Ему нестерпимо захотелось прижаться к чьему-нибудь плечу. Захотелось, чтобы его утешили, пожалели, утерли ему слезы.
— Приятель, я передумал, — он хлопнул шофера по плечу. — Едем в Нахабино… Тут рядом.
Лина открыла дверь не сразу, лишь после того, как Чубаристов начал колотить в нее ногами и остервенело кричать:
— Да я это! Я! Виктор! Виктор Сергеевич! Чего ты боишься, дуреха?
— Что с вами? — Она была растеряна и испугана. Запахивала на груди ночную сорочку и, поеживаясь, передергивала худыми плечиками. — Вы пьяны?
— Линочка, милая! — Виктор порывисто метнулся к ней, но она отшатнулась, отступила в глубь темной квартиры, не позволила себя обнять. — Линочка, у меня кроме вас, никого нет! На целом свете — никого! Помогите, Линочка… Я не знаю, как дальше жить.
— Чем я могу вам помочь?
— Не гоните меня! — Он опустился перед ней на колени. — Я от вас ничего больше не хочу. Только не гоните…
— Виктор Сергеевич, простите меня, — девушка сделала шаг назад. — Я не могу… Вы принимаете меня не за ту женщину. Вы ошибаетесь, Виктор Сергеевич. Я не такая.
— Да что с тобой, Линочка? Я же знаю… Ты любишь меня. Ну, скажи мне это. Скажи!
— Я не люблю вас, Виктор Сергеевич, — губы Волконской задрожали. — Прошу вас, уходите. Я не хочу вас видеть.
— Что за шум, а драки нет? — из-за плеча Волконской выглянула заспанная физиономия Миши Подколзина.
— Все нормально, — засуетилась Лина. — Возвращайся в комнату, я скоро приду.
Миша с удивлением глядел на гостя.
— Ах, вот оно что? — Глаза Чубаристова налились кровью. — Драки тебе захотелось?
— Не-ет! — завизжала девушка. — Не трогайте его!
Не обращая на нее никакого внимания, Виктор бросился к Подколзину, сбил его с ног, подмял под себя и начал наносить безжалостные удары по лицу, груди, ребрам и вдруг… будто очнулся от тяжкого сна.
Рука, взлетевшая для удара, обмякла и упала.
Чубаристов оставил Подколзина и уткнулся в стену лбом.
У Лины началась истерика. Рыдая, она вжалась в крошечный закуток между вешалкой и тумбой для обуви и с ужасом смотрела на Чубаристова. Распластанный на полу Михаил пошевелился, затем приподнялся на локте.
— Сзади нападают только последние сволочи и трусы, — он сплюнул кровавой слюной. — А еще следователь…
— Простите меня… — жалко улыбнулся Виктор. — Я не хотел… Я помогу. Где у вас тут бинт?
…За окном уже рассвело. Приняв успокоительное, Лина ушла в спальню. Чубаристов с Подколзиным остались на кухне. Они сидели обнявшись на узеньком плюшевом диванчике и приканчивали третью бутылку лимонного «Абсолюта».
— Ты знаешь, дружище… — Виктор заботливо поправил повязку, съехавшую Михаилу на лоб. — А я ведь сегодня чуть не застрелился…
— Кончай брехать! — поморщился Подколзин. — Ни хрена бы ты не застрелился.
— Чес-с-с слово! — Чубаристов ударил себя кулаком в грудь и закашлялся. — Что, не веришь?
— Какая тебе разница, верю я или не верю? Но факт налицо — ты жив и невредим. А факты, сам знаешь, вещь упрямая.
— Хороший ты мужик, Мишка… Мишка — это ведь медведь, да?
— Да.
— Мужик и ахнуть не успел, как на него медведь насел, — сказал Чубаристов.
— И ты вроде мужик ничего, — сказал Подколзин, — только горяч очень.
— Я не мужик. Я — Боров.
Суббота. 6.37–7.22
Звонка так и не было. Клавдия задремала у телефона. Ей снился какой-то странный, веселый сон, и она во сне думала:
«Как не стыдно! Дочь украли, а я веселюсь».
Разбудил ее Федор.
Клавдия открыла глаза.
— Что?
— Смешно, да? — почему-то обиделся муж. — Чего улыбаешься?
— Это просто сон. Это я во сне…
— А ты знаешь, что Гагуева убили?
Честно говоря, Клавдия всегда недолюбливала этого генерала-сепаратиста. Пыталась понять, вникнуть в желание небольшого народа завоевать свою независимость, даже оправдать хотела — не получалось. Независимость и свобода никак не хотели становиться рядом с захваченными больными и женщинами-роженицами.
Вроде бы давно Гагуев был объявлен преступником, человеком вне закона. Клавдия до последних дней удивлялась, как это его не могут изловить?
Теперь-то она понимала, что наши разведчики не только не охотились за мятежным генералом — они берегли его пуще зеницы ока. Гагуев прямо говорил, что если с ним случится хоть что-нибудь, содрогнется мир. Он имел в виду не только терроризм.
Разоблачительными документами он держал в руках кого-то весьма могущественного на самом «верху».
Вот почему так безжалостно охотятся за этой поганой ХРЮКАЛОНОЙ.
В руках у Клавдии оказалась судьба кавказской войны.
— Что ты сказал? — переспросила Клавдия.
— Гагуева убили, — повторил Федор мрачно. — Только что по радио передали. Вроде ракетой с самолета попали в телефон.
Клавдия почувствовала, что земля под ней закачалась.
Нет, Гагуева ей не было жаль. Она поняла, что тайну кавказской войны увели у нее из рук. И это еще означало, что Ленка, возможно, уже…
Клавдия медленно поднялась. Федор темной тенью стоял у нее за спиной. Он тоже все понял.
— Федя… — выдавила из себя Клавдия.
— Нет… — замотал головой муж. — Нет!
— Федя… Держись, Федя. Еще ничего не ясно… Не надо думать о плохом.
— Я ненавижу тебя! Я тебя ненавижу! — зашипел муж ей в лицо. — В принципиальность хотела поиграть, да? Гарантии тебе были нужны? Хотела изловить преступников? Теперь имеешь? Или ты сама этого хотела?
Клавдия ударила его наотмашь. Он подался назад и чуть не свалился. Но в узком коридорчике он только привалился на противоположную стену спиной.
— Что ты несешь? Идиот! Что ты несешь? Зачем ты отпеваешь Ленку? Они обещали позвонить! Они обещали сообщить! — кричала Клавдия, понимая, что эти соломинки уже давно утонули, что она утешает только себя. Что сама она не верит в порядочность подонков. Что готовиться надо к самому худшему. Она кричала и била мужа по рукам, по плечам, потому что тот не только не верил ей, но еще и обвинял.
Об остальном Клавдия даже боялась думать. Ее эксперименты дали самые моментальные результаты и самые жестокие.
Или нет?
Она бросила мужа и метнулась к телефону.
Чубаристова опять не было. Игорь тоже не звонил. А ведь прошло уже… Сколько уже прошло?
И Максим не возвращался.
— Я еду. Я найду, — бормотала Дежкина, натягивая на ноги сапоги.
— Куда ты? — спросил Федор.
— На работу. Буду заводить дело.
— Сегодня суббота, выходной, — напомнил Дежкин.
— Ну и что? У нас нет выходных.
«Нет-нет, все еще не так плохо, — думала она. — Я тыкала пальцем в небо, а оказалось, в самую десятку. Первым делом надо найти Ираиду. И вытрясти из нее…»
Клавдия застыла, так и не застегнув сапог.
«Зачем мне эта Ираида? Она сейчас зарылась в самую глубокую нору. Да и не знает она ни черта. Успокойся, Дежкина. Подожди, скоро все разъяснится. Теперь-то уж все разъяснится. Теперь все скоро встанет на свои места. Вот только Ленка…»
Телефонный звонок прозвучал как взрыв.
— Алло! Да!
Звонил сын.
— Ma! Это я. Довел! Внутрь пройти не могу. Это уж по твоей части. Не звонили?
— Нет, Макс, — ответила Клавдия. — Где это?
— Лубянка, мама, как и было предсказано.
— Он только что вошел?
— Нет, уже часа два как…
— Что ж ты не звонил?
— Я думал, он выйдет, думал, придется дальше следить.
Все сходилось. Удивительно, что так оперативно сработали.
Клавдия почувствовала, что ее одурачили со всех сторон.
Или все-таки она их одурачила?
Смерть Гагуева отчерчивала однозначно — одурачили Дежкину.
— Возвращайся, Макс, — устало сказала Клавдия. — У нас не очень хорошие новости.
И положила трубку.
Суббота. 3.45–4.11
Алпатов старался не смотреть на диван.
Он не спал уже несколько ночей подряд. С тех самых пор, как Карапетян вдруг выплыл в Москве, хотя должен был явиться на явку в Грозном.
Мовлад сообщил, что Карапетян уходил из отряда шумно. Завалил чуть не с десяток боевиков. Зачем? Неужели не догадывался, что в штабе Гагуева сидит наш? Или что-то этим хотел сообщить, минуя соглядатая?
Мовлад докладывает, что Карапетян его, скорее всего, раскрыл. Значит, Карапетян хотел сказать прямо Москве.
Аналитическая группа ломала голову над всеми этими осколками.
Алпатов догадался сразу — Карапетян Мовлада не вычислил. Ушел шумно без всяких знаков — просто хотелось пошуметь. И решил идти прямо к Президенту. Все проще, естественнее, господа контрразведчики. И пошел с этими выводами к Главному.
А тот, хитрюга, еще советской закваски! Свою задницу никогда не подставит.
— Хорошо, говорит, возможно, вы и правы. Но Саперов — опытный контрразведчик, будете работать параллельно. Он поведет свою версию, вы — свою.
— А кто будет координировать?
— Саперов, как старший по званию.
И все. Он ни при чем.
Саперов тут же послал группу в Грозный и на границы с мятежной республикой, а Алпатов стал ждать Карапетяна в Москве.
Тот появился довольно быстро. Алпатов мог праздновать победу. Его версия срабатывала. Карапетяну на хвост посадили троих топтунов. Не очень-то те и скрывались. Это уже Саперова заслуга: вдруг решил полковник, что Карапетян от кавказских киллеров уходит. Топтуны должны были дать знать ему, что он под защитой.
А Карапетян стал от топтунов уходить. И вертеться вокруг Президента.
Опять прав был Алпатов. Снова пошел к Главному.
— Давайте пропустим его до Чернова, — предложил. — Уж Чернову-то он раскроется. А то ведь можем и упустить. Ляжет на дно, потом ищи-свищи.
— Ну, вы решите там. Что ж мне в разные детали вникать?
Саперову идея с Черновым не глянулась.
— Нет, — сказал, — будем брать.
— Да ведь уйдет, а не уйдет, так выдави потом из него информацию…
«Информация» — так целомудренно называли в ведомстве эти взрывные документы. Алпатов понимал, что ему даже взглянуть на них не дадут. И, черт возьми, понимал Карапетяна. Действительно, соблазн большой — бухнуть всю папку на стол Президенту, решай, мол, сам!
— Не боись, все будет тип-топ, — успокоил Саперов.
Алпатов ненавидел это «тип-топ». Он ненавидел и Саперова. И вдруг ловил себя на том, что иногда так же, как тот, говорит и так же думает.
Седьмого ноября решили брать Карапетяна.
Повели его от дома. Он сразу почувствовал слежку. Как потом докладывали топтуны, несколько раз мог уйти. Особенно в толпе демонстрантов.
А потом вдруг сам дался в руки.
Алпатов был не в курсе этих саперовских топорных операций. Ни накануне ему ничего не сообщили, ни седьмого утром, ни днем, более того, вдруг подсунули какое-то мелкое, но кропотливое дельце.
А вечером прибежали. Сам Главный позвал.
— Ты прав, наверное, был, майор. Хитрее надо было. В общем, начинай все сначала. Карапетяна не раскололи.
— Я сам с ним поговорю, — предложил Алпатов.
— Поздно…
— Убили? — ахнул майор.
— Он сам ухитрился…
Майор отправился в морг. Карапетян — сильный, кряжистый мужик, был уже сам на себя не похож. Его били несколько часов подряд. Руки были исколоты. Это вводили «делатель правды». Ара все вынес.
— Как он покончил с собой?
— Упал горлом на угол кровати. Не уследили.
Алпатов не стал спрашивать, обыскали ли Карапетяна. Обыскали, конечно, и не раз. Просветили даже рентгеном.
— Ничего?
— Ничего.
— Побрейте его.
— В смысле?
— Сбрить все волосы.
Была еще слабая надежда, что Карапетян нарисовал что-нибудь на своем теле, на голове или лобке.
Нет. Ничего.
Действительно, надо было начинать все сначала. Внедрять в штаб Гагуева нового человека. Мовлад, к сожалению, к Гагуеву не приближен. Да такого задания и не получил.
Это еще полгода работы. И то неизвестно, выгорит ли? После Карапетяна Гагуев станет собственной тени шарахаться.
— Подождите, — сказал тогда Алпатов. — Вы говорите, что после демонстрации он сам в руки дался?
— Да. Просто остановился и говорит — берите…
— Ну-ка, есть оперативная съемка? Показывайте.
Этот момент он увидел сразу. Карапетян заметил в толпе телеоператора и направился прямо к нему. Дальше там случилась какая-то заварушка. Но Карапетян успел засунуть руку в карман какой-то женщине.
— Ну что, может, и не придется начинать все сначала, — сказал Алпатов. — Старая как мир истина — ищите женщину.
Тут же отправили к оператору домой двоих агентов, чтобы те забрали пленку.
— А с женщиной я сам разберусь, — сказал Саперов.
Идиот! Дубина стоеросовая! Если бы не его гангстерские методы, они бы давно уже имели «информацию».
Снова Алпатова отодвинули в сторону, снова чего-то там стали мудрить. И, видно, перемудрили.
Женщина оказалась следователем прокуратуры. Дежкина Клавдия Васильевна. Саперовские мозги этого не учли. На Дежкину навалились как на обыкновенную домохозяйку.
Когда Алпатова позвали снова, план Саперова уже буксовал. Более того, теперь Алпатов знал, что Дежкина сама была близка к тому, чтоб схватить Саперова за шиворот. Тому даже пришлось кончать Эдика. Теперь он охотился за Ираидой.
— Все, — сказал Алпатов Главному. — Уберите Саперова из группы. Я сам поведу.
— Да, ты знаешь, что-то наш полковник начал сдавать. Не действуют теперь прежние методы, — сразу подхватил мысль Алпатова Главный. — Умнее надо работать. Хитрее. Но ты уж там, майор, не ломай все. Просто поправь.
Случай помог Алпатову. Муж Дежкиной устроил демонстрацию у Министерства обороны.
Алпатов поехал туда, поговорил с Федором Ивановичем и ахнул — ну все он от Саперова ожидал, но чтоб детей воровать! И ведь скрыл от него, сволочь.
Соблазн, который вел Карапетяна, теперь и Алпатову не давал покоя.
Нет, спать он не будет. Алпатов сел к столу и поднял трубку.
Он уже знал, какой приказ отдаст первым.
Суббота. 7.26–7.48
«Почему же не звонит Игорь? Почему же он не звонит? Плевать мне на Алпатова. С ним потом разберемся. Почему же не звонит Игорь?»
Клавдия ходила по квартире, не обращая внимания на то, что ходит в одном сапоге.
Как только майор ушел, Макс отправился за ним. Взял отцовский «Москвичок» и поехал.
А Игорь Порогин должен был заехать за командой диггеров и отправиться на поиски подземного города. Он вызвался сам. Клавдия собиралась ехать с ним, но парень вполне резонно остановил ее:
— Вы что? Они же будут звонить.
— Федя ответит, — в запале сказала Клавдия, но, взглянув на растерявшегося мужа, поняла, что сморозила глупость. — Да, правильно, Игорек, я останусь. Ключ у меня. И я добьюсь от них гарантий.
Тогда она еще думала, что Алпатов действительно военный, что в самом деле хочет помочь. И надо ждать звонка.
Теперь было ясно, что звонка никакого не будет. И она правильно отправила Макса, а вот Игоря надо было отправлять раньше.
«Нет, еще не поздно, — думала она, — не может быть. Они не посмеют».
И она ободряюще хлопала мужа по плечу.
«Посмеют, — выплывало трезвое и страшное, — они еще как посмеют. Если они смеют зарабатывать деньжищи на смерти тысяч солдат, то уж какая-то девчонка…»
— Все, я больше не могу, — сказала она. — Я должна куда-нибудь идти. Я сейчас умру, не могу ждать…
— Куда ты, Клава? — слабым голосом спросил Федор.
— Не знаю. Пойду в прокуратуру. Или нет… Надо найти Чубаристова.
Она наконец надела второй сапог и натянула пальто.
— Где? Где моя сумка? — закричала она на мужа, не замечая того, что сумка стоит на полу, возле ее ног.
Федор метнулся, чтобы подать ей сумку, и она в этот момент наклонилась — трах! Аж искры из глаз.
— Клава, возьми себя в руки!
— Я — да… Я спокойна, — сказала Клавдия и распахнула дверь.
На пороге стоял Игорь. На руках он держал Лену.
Клавдия глубоко вздохнула, потом провела рукой по глазам и рухнула на пол.
Суббота. 4.19–5.59
Теперь оставалось только ждать. Самое большее, сколько нужно его агенту в Швейцарии, чтобы доехать до банка, открыть сейф и взглянуть внутрь, — полчаса.
Этот банк работает круглосуточно. И очень слаженно. Гагуев все просчитал. Он словно позаботился о том, чтобы Алпатов все успел сделать до утра. Пока не появились Главный и Саперов.
А что будет, когда они появятся, когда узнают, что он отдал приказ — отпустить девчонку?
«Я скажу, что код у меня. И даже покажу им. Здесь Гагуев тоже невольно мне помог».
Заглянувшему в кабинет помощнику он сказал, что тот может идти домой. До утра ничего нового не произойдет.
«Ух, и булькнет! — думал он при этом. — Ух, дерьма разлетится! Я, конечно, полный идиот! Но как же весело быть сумасшедшим!»
Так, агент уже проверил. Теперь звонит в Бразилию. Это две минуты. Из Бразилии звонок пойдет в Гонконг. Еще две. Только потом позвонят в Польшу, а уж оттуда в Калининград.
Значит, где-то еще минут восемь.
Алпатов встал и прошелся по кабинету.
«Хорошо, что нынче так поздно светает. Мое дело темное. Мне в ночи привычнее. Может, у меня гелиофобия?»
На афганской войне он, бывало, неделями сидел в засаде не шевельнувшись. Только по ночам можно было двигаться. А днем — даже помочиться было негде. Нет, ждать он умел. Сейчас у него к тому же не было на это времени.
Саперовские хлопцы обещали перезвонить Дежкиной. Они, конечно, сейчас советуются со своим начальником. Он действительно советской закалки. Будет долго мурыжить, решать, вентилировать. Значит, часа три с последнего звонка должно пройти. А прошло уже два с половиной, не меньше.
«А вдруг Дежкина меня надула? — словно на стену наткнулся Алпатов. — Вдруг она, ее муженек и сынишка, просто обвели меня вокруг пальца?»
Алпатов даже прислонился к стене, потому что ноги вдруг странно ослабели.
«Ну конечно, она меня надула! — опустошенно подумал он. — ХРЮКАЛОНА! Я-то решил, что именно из-за своей дурости это слово настоящее. Но и Дежкина не пальцем делана! Она же запросто могла просчитать, что кто-то объявится у нее дома. Под любым предлогом. И выдала мне форменную туфту!»
Алпатов полез в стол, достал заначку сигарет. Теперь не до благородного порыва бросить курение. Теперь в дураках бы не остаться, не вылететь с работы, не получить в лоб девять граммов свинца…
«А Дежкина действительно хитра, зараза. Это ж по глазам видно. Следователь прокуратуры! Она колола и не таких ухарей!»
Алпатов вдруг потрогал свой рукав. Тот был еще слегка влажный. Стал обнюхивать мокрое пятно — нет, вроде вода как вода. Или не вода?
«Зачем она опрокинула на меня стакан? — уже в панике размышлял Алпатов. — Это яд, что ли? Слушайте, а ведь она мне, выходит, ничего не сказала, а я ей — все! Про подземный город, про метро… Я-то надеялся, что, пока они доберутся, я успею девчонку выпустить. А они мне навешали лапши. И сейчас ищут свою ссыкуху!»
Губы у Алпатова дрожали. Руки никак не могли зажечь спичку. Наконец он кое-как прикурил и глубоко затянулся. По телу разлилась противная слабость. Он не курил уже месяца два. Легче не стало.
«…Вашу мать! Да я в ногах у Саперова буду валяться, задницу ему лизать, если все всплывет! В благородство решил поиграть! Новые методы! Психология! Дедукция! Чтоб ей!»
Телефон коротко пиликнул, и Алпатов чуть не упал на аппарат.
— Митя, еще спишь? — спросил пьяный голос. — А мы тут бухаем вовсю. Приезжай. Захвати банку, не поленись.
— Вы куда звоните? Вы знаете, который час?! — заорал Алпатов так, что на том конце должны были сразу протрезветь. — Сейчас два часа ночи!
— Прости, старик, — не протрезвели там. — Мы думали, ты еще не спишь…
— Придурки! — крикнул Алпатов и положил трубку.
Минуту он сидел, приходя в себя. Медленно загасил сигарету и снова поднял трубку.
— Майор Алпатов, третий блок, — попросил он телефониста. В трубке что-то щелкнуло. — Минер у вас?
— Никак нет.
— Это Саратов. Канарейка свободна. Распоряжение первого.
— Есть, — ответили ему.
«Так, девчонку отпустят. Теперь самое приятное».
Он снова поднял трубку.
— Майор Алпатов. Блок Кавказ.
— Чье распоряжение? — спросил телефонист.
— Первого.
— Номер?
— Одиннадцать дробь двести.
Телефонист замолчал.
— Одиннадцать дробь двести требует идентификации.
— Я подожду, — сказал майор и положил трубку.
Одиннадцать дробь двести — это был приказ на убийство Гагуева. Подтвердить его можно было только паролем. Сейчас телефонист свяжется с отделом шифровок, там ему дадут пароль, если Алпатов скажет то же слово, приказ вступит в действие.
Его перешлют в Грозный, там по рации передадут мелодийку одну, ее услышит Мовлад. Дальше — как получится.
— Майор Алпатов?
— Да. Вы звонили по поводу одиннадцать дробь двести?
— Так точно.
— Я слушаю.
— Гусиная охота.
— Приказ ушел, — сообщил телефонист.
«Ну вот и все, — подумал Алпатов. — Теперь наступает самое трудное. Агент приедет завтра. У меня есть всего один день. В понедельник Главный поймет, что я его облапошил. До понедельника я должен быть у Президента».
Алпатов встал, подошел к дивану и упал на него лицом вниз.
Суббота. 9.49–15.37
Ахи и охи, слезы радости, слезы горечи, клятвы во взаимной любви и уважении до гроба, переходящие во взаимные упреки и снова в ахи и охи, продолжались часа два.
Дочь и мать тискали друг друга так, что, казалось, переломают ребра.
Федор Иванович плакал. Потом спохватывался и начинал хмурить брови, мол, Клавдия во всем виновата. Потом снова начинал улыбаться, а там и слезы не заставляли себя ждать, лились обильно и неприкрыто.
При этом, конечно, не забыли Ленку помыть, перебинтовать, вызвали врача.
Ленка безропотно подчинялась всем их заботам. Что-то в ее глазах появилось кроткое и взрослое. Она утешала мать и отца, даже мирила их, когда те начинали упрекать друг друга.
Кормили Ленку до отвала и тем, что она больше всего любила на свете, конфетами. Шоколад — из Швейцарии — был ею съеден в один присест.
Игорю дали денег, и он, сбегав в ближайший ларек, опустошил, наверное, все его сладкие запасы.
Вообще Игорь тоже стал героем дня, хотя, если посмотреть на вещи строго, особой его заслуги в освобождении Ленки не было.
Подземный город он так и не нашел. Диггеры наотрез отказались помогать ему. Он тыкнулся еще туда-сюда, побродил по станции «Университетская», напугал уборщиц и путевых рабочих — они тоже ничего не знали о подземном царстве, — с пристрастием допросил нескольких метрополитеновских милиционеров — безрезультатно — и уже возвращался к Клавдии домой, когда увидел у ее подъезда представительскую «Чайку». Из машины, опираясь на палку, вылезла Ленка.
Заслуга Игоря была в том, что он, позабыв про лифт, на руках донес девочку до квартиры.
Фейерверки радости и любви уже начали стихать, когда появился Макс.
Все началось сначала. Опять ахи-охи, тисканья и смех, слезы и поцелуи.
Все были рады. Случай коснулся семьи Дежкиных смертельным крылом и, слава Богу, отлетел прочь.
Конечно, Федору Ивановичу очень хотелось, чтобы все извлекли урок из случившегося. Ему хотелось сказать жене, дочери и сыну: «Теперь вы поняли, что больше никогда…»
А вот что «никогда» — так и не приходило Федору Ивановичу в голову. Если по логической цепочке вернуться к самому началу, то получалось, что больше никогда не надо носить плащи с карманами.
Игорь наблюдал за всей этой семейной катавасией, и блаженная улыбка не сходила с его уст. Пару раз он и сам чувствовал, что может расплакаться, но брал себя в руки.
Он смотрел на Клавдию Васильевну и думал о том, что любит эту женщину «безмолвно, безнадежно», что сам себя уважает за эту любовь. Но и Федора Ивановича он сейчас любил. По-мужски, по-дружески. Этот угрюмый и простоватый человек оказался нежным и ранимым, как ребенок. Наверное, он был настоящим отцом, настоящим мужем.
И совершенно другими глазами Игорь смотрел сейчас на Ленку. За угловатым, неловким обликом девчонки-подростка вполне явственно проступали очень знакомые Игорю черты. Да, это Клавдия Васильевна Дежкина в самые лучшие свои, самые юные годы.
Игорь даже немного устыдился того чувства, что вдруг вспыхнуло в нем к Ленке.
«Да нет, ерунда, — думал он, — она же маленькая. И вообще это даже не знаю как назвать. Не хватало еще! Сойти с ума!»
Но глаза его то и дело останавливались на красивом лице девчонки. И так он глядел, что Ленка — ох, женщины! — почувствовала этот внимательный взгляд. И стала тоже поглядывать на него.
Словом, Игорь что-то вдруг занервничал. Правда, на это никто, кроме Ленки, внимания не обратил.
— Я пойду, — сказал он, вдруг засуетившись. — Мне тут еще надо…
— Погоди! — загремел Федор Иванович. — А отметить это дело? Мы сейчас, знаешь, какой пир закатим, правда, мать?
— Конечно, Игорек, ты что! Куда же ты? Не-ет, мы тебя не отпустим! Сегодня Клавдия Васильевна Дежкина, госпожа следователь, будет праздновать второе рождение своей дочери! А это грандиозное событие я могу совершить только в кругу самых близких людей!
Игорь какое-то время отнекивался, но разве под натиском Дежкиных устоишь?
Через час был готов грандиозный обед. В центр стола поставили запотевшую бутыль «Смирновской», не забыли и шампанское для младшего поколения.
— Сегодня можно! — сказала дочери Клавдия. — Ты уже у меня большая.
— Да, в тринадцать лет я уже… — начал Дежкин, но Клавдия его оборвала.
— Каких тринадцать? Это ты про Ленку говоришь?
— А сколько? — спросил Федор Иванович.
Клавдия посмотрела на него с укором.
— Да четырнадцать уже? Отец! Не стыдно?
— Погоди-погоди, в каком?..
— Да, в каком? — передразнила его Клавдия. — Забыл, в каком году дочь родилась?
— В восемьдесят втором.
— А сейчас?
— Ага… Ой, доченька моя, а я тебя все за малышку держу, — умилился Федор Иванович.
Спор о возрасте весьма заинтересовал Игоря Порогина. Потому что, согласитесь, тринадцать и четырнадцать — совсем не одно и то же.
— За вашу красавицу Лену! — радостно вскочил Игорь.
Тост его был принят без возражений.
Еще через час, когда по пятому или десятому разу были помянуты все подробности последних событий, Клавдия сказала Игорю:
— В понедельник заведешь уголовное дело. Я не могу, как ты понимаешь, а тебе и карты в руки. Макс вот выследил Алпатова… Я этого не оставлю.
— А он откажется. Вы же их знаете, — сказал Игорь.
— Не откажется. Доказательства есть.
— Какие?
— Я его изотопом облила. Такой слабый радиоактивный растворчик. Счетчик Гейгера мы у Макса возьмем. Этот счетчик сразу запищит.
— Это когда он здесь сидел? — ахнул Игорь. — Когда ж вы успели?
— Долго ли умеючи.
— Так вы догадывались, что это Алпатов?
— Ну не зря же он тут объявился. Впрочем, полной уверенности не было.
— Я считал, вы ни о чем уже и думать не можете…
— Я и сама так думала. А вот видишь… Нет, я так этого не оставлю. Так что в понедельник будь готов.
Федор Иванович мигом встрепенулся.
— Что? Что ты сказала?
— Это ты мне? — не поняла Клавдия.
— Ты что, хочешь снова затеять все сначала? — набросился на нее муж. — Ты что? Ты в своем уме?
Клавдии вдруг стало стыдно. Дочь была жива. Чудом, надо признаться. Жестокая и всесильная организация — кто бы там в ней ни был — по какой-то неимоверной случайности оставила ее семью в целости. И она теперь хочет начать с этими людьми борьбу? Действительно, что это она? Мало ей? В самом деле, может, хватит?
Максим смотрел на мать исподлобья. Ленка тоже уставилась. Федор, Игорь — все ждали от нее ответа. Только вот какого?
— Прости меня, Федя, — сказала она. — Но ты, наверное, забыл — я следователь.