Понедельник. 8.27–11.25

Остаток субботы и все воскресенье, попутно проворачивая массу хозяйственных, медицинских и даже сиделкиных дел (Федор был как дитя), Клавдия ни на минуту не оставляла увлекательную умственную игру.

Итак, по меньшей мере одно предположение оказалось верным.

Клавдия тряслась на заднем сиденье троллейбуса и размышляла о том, насколько же все-таки бывает полезным в следовательском деле раскладывать, как в пасьянсе, факты.

Пасьянсом фактов Павел Иванович Дальский называл бесконечную перестановку имеющейся в распоряжении следователя информации в новые цепочки.

— В нашей профессии никогда не бывает полного нуля, — нравоучительно произносил он, вставляя папиросину в пожелтевший мундштук. — Преступник все равно что-нибудь да оставит. Это как буквы в слове… Если я вижу перед собой рассыпанную мозаичную абракадабру, это еще не означает, что из нее нельзя восстановить цельной картины. Вот, к примеру, — говорил Павел Иванович, рассыпая на столе под абажуром аккуратненькие квадратики с цветными буквами, — о чем вам может сказать вот такой набор?

Он выхватывал из пригоршни цепкими пальцами отдельные квадратики и клал перед Клавдией: E, Т, У, П, H, Р, Л и еще одно Е.

— Мало ли… — улыбалась Клавдия.

— Не ленитесь! Складывайте слово. И в конце концов выявите нужную комбинацию букв.

В течение добрых полутора часов Клавдия прилежно переставляла квадратики, а потом, смеясь, поднимала руки кверху:

— Сдаюсь!

— ПРЕ… ТУ… Л… H… Е, — быстро слагал Павел Иванович.

— Ну-с, а теперь? — вскидывал он на собеседницу лукавые глаза. — Вот видите, — говорил он, когда Клавдия угадывала слово «преступление», — все это на деле не так уж и сложно. Просто надо уметь анализировать. Преступник ведь тоже пытается запутать вас, вынуть из связанной цепи отдельные факты… и тогда стороннему глазу общая картина события кажется настоящей абракадаброй. Но вы-то — профессионал, и ваша задача — не дать задурить себе голову, из разрозненных кубиков сложить верный рисунок и вписать недостающие буквы. Так-то, дружочек!

И Дальский, откинувшись на фигурную спинку венского стула, с удовольствием затягивался папиросой.

Пожалуй, Павел Иванович был бы сегодня доволен своей ученицей.

Она все-таки ухватила конец веревочки, за которую стоило тянуть. Авось распутается.

Итак, неизвестный человек из толпы подсунул ей на демонстрации НЕЧТО в карман плаща. Как удачно получилось, что в этот самый момент Подколзин отвел объектив камеры в сторону Клавдии!

Неизвестного, судя по всему, кто-то преследовал. Надо понимать, что плащ Клавдии в этот момент просто оказался единственным местом, куда можно было спрятать важную вещь.

Странно, что сама Клавдия этого не почувствовала. Видимо, ее внимание полностью было поглощено развитием потасовки между оператором и демонстрантами.

Либо — этого тоже нельзя исключать — подброшенная незнакомцем вещь была настолько легка, что совершенно не оттянула карман.

Значит, это действительно мог быть какой-нибудь ключик.

С другой стороны, сама себе возразила Клавдия, с какой стати устраивать настоящую охоту из-за какого-то ключа, пусть даже и отворяющего важную дверцу.

Ведь с любого ключа можно сделать дубликат или взломать замок, наконец!

Следовательно, подброшенный в ее карман ключик — не простой, а… Какой именно, этого Клавдия сказать пока не могла.

— Золотой, — лезло в голову. — Главное, я на верном пути, — удовлетворенно говорила она себе, не замечая троллейбусной толчеи вокруг, — а там будь что будет!

— Здрасьте, Клавдия Васильевна, — это окликнула ее в вестибюле прокуратуры вездесущая Люся, — а вами, между прочим, опять шеф интересовался.

— Вот как? — отозвалась Дежкина.

— Да-да, чуть ли не справки наводил: и сколько вам лет, и какой у вас стаж, и какие дела вели, и справлялись ли… Просто весь послужной список выспросил.

— Зачем?

Люся дернула плечиком.

— Мне откуда знать? — Она тяжело вздохнула и, приблизив лицо к уху Клавдии, обиженно зашептала: — Сил моих никаких нету, так замучил. Позавчера дал отпечатать рукопись…

— Новый рассказ? — догадалась Дежкина.

— Если бы! Целый роман. Я вот все думаю: и откуда у человека время берется на всю эту ерунду? Если бы я была прокурором…

— То что? — спросила Клавдия, не дождавшись продолжения.

— Ох, — вздохнула Люся, — уж я знаю, что бы я сделала.

И, высоко подняв голову, она удалилась прочь.

— Привет, Венечка, — снисходительно кивнула она, проходя мимо фотографа.

Веня, с большой папкой под мышкой и вдохновенным выражением лица, спешил навстречу Дежкиной.

— Как здорово, что я вас нашел! — воскликнул он еще издали. — Три раза в кабинет тыкался — заперто. Я уж думал, разминемся…

— Да-да, — кивнула Клавдия, — мне тоже надо было с тобой повидаться. Скажи, пожалуйста, — осторожно поинтересовалась Клавдия, когда они поднимались по лестнице, — ты не заметил чего-нибудь странного в прошлый раз?

— Когда это?

— Ну… — Клавдия тянула с ответом, чтобы не давать фотографу более четких установок. Она надеялась, что при слове «странного» у него возникнут собственные ассоциации. Но Веня молчал, и Дежкиной не оставалось ничего другого, как уточнить: — Там, на демонстрации.

— Заметил. Все было странное. Это мягко говоря.

— Нет, ты не понял, — сказала Дежкина, отворяя дверь своего кабинета. — Я не про политические пристрастия…

— Я понимаю! — пылко возразил Веня. — Я про физиономии говорю. Ну и рожи! Давно я такие не видел. Как на подбор. Фактура из ряда вон — феллиниевские типажи!

— Чай будешь? — Дежкина не стала продолжать разговор.

От фотографа ничего не добьешься. Он глядел на митинговую круговерть со своей точки зрения. И кто упрекнет его в этом?

— Покрепче, — не стал отказываться от чая Веня, — а сахарок у вас найдется?

Клавдия развела руками.

— Чего нет — того нет. Мы с Чубаристовым решили на диету сесть. В нашем возрасте, знаешь ли, это полезно.

— Какие ваши годы! — фальшиво возмутился Веня.

Конечно, ему-то, с его двадцатью с небольшим, сорокалетние кажутся настоящими стариками, ровесниками уходящего века.

— Ладно-ладно, — усмехнулась Клавдия, — я ведь не Люся, своих лет не стесняюсь и скрывать не хочу. Ну, рассказывай, — перевела она разговор в новое русло, — чем порадуешь?

Веня вспыхнул от смущения. Это был верный знак того, что он хочет продемонстрировать новые фотоработы.

— Это еще не совсем готово, — объяснил он, торжественно открывая папку, — но я хотел вам показать… посоветоваться.

— Показывай. Только мне один звоночек по телефону сделать надо, я мигом.

Пока Веня благоговейно раскладывал на столе огромные снимки, Клавдия позвонила домой.

Длинные гудки, и никакого ответа.

По-видимому, Ленка до сих пор не вернулась из школы, Максим тоже учится, а Федор спит.

Дежкина поглядела на часы и вздохнула: н-да, придется подождать.

— Как ты думаешь, Веня, — спросила она, если сдаешь вещь в химчистку, кто-нибудь проверяет содержимое карманов?

— Нет ли там денег? — в свою очередь спросил он.

— Денег или каких-нибудь безделушек… мало ли чего.

— Понятия не имею. Вы же знаете наши химчистки. Им закон не писан. А что, — заинтересовался он, — сдали в чистку что-нибудь ценное?

— Плащ.

— Нет, я про то, что лежало в кармане.

— Похоже, да, — задумчиво проговорила Клавдия. — Сама-то я упустила из виду, но, может, дочь проверила… это она плащ относила.

— Не расстраивайтесь, — у Вени было явно хорошее настроение, — что-то теряешь, а что-то находишь.

Клавдия не стала ему возражать и повернулась к снимкам.

— Интересный ракурс, — оценила она.

Веня гордо выпятил грудь.

На фотографии была изображена огромная лужа с торчащими из воды сучковатыми палками; по поверхности шла легкая рябь.

— Это мы выезжали на место обнаружения утопленника, — пояснил Веня. — Пока его на носилки укладывали, я щелкнул пару снимков для себя. А вот это… узнаете?

Смешная шляпка с петушиным пером… маленькие глазки… что-то очень знакомое.

— Постой-постой, — сморщила лоб Клавдия, — я ее где-то видела, это точно.

— «Купите Ильича, не пожалеете!» — передразнил фотограф голос тетки в фиолетовой шляпке.

— Ах, да, конечно, — засмеялась Дежкина, — та самая пожилая мадам, которая пыталась мне всучить значок на демонстрации. Ловко ты ее…

Вене удалось поймать выражение лица, азартное и умоляющее одновременно. В этом портрете проступило нечто типическое, характерное уже не только для данного лица, а для целого социального слоя.

— Молодец, — одобрила Клавдия. — Эту фотографию ты смело можешь послать на какой-нибудь конкурс.

— Вы думаете? — с надеждой встрепенулся Веня.

— Убеждена. Слушай-ка, а это кто?

— Понятия не имею, — пожал плечами Веня. — Какой-то тип из толпы.

Фотография изображала группу людей, некую синусоиду состояний. Были тут парни, небрежно хлещущие пиво из бутылок, и женщины с устремленными вверх взглядами, и спорящие меж собою старики, и зевающий подросток, прислонившийся к древку поникшего транспаранта. И еще было на этом снимке некое движение из глубины кадра, которое создавалось за счет фигуры спешащего к первому плану мужчины и нескольких фигур за его спиной.

Эта компания и привлекла внимание Клавдии.

Было от чего! На фотографии Вени запечатлелся, во-первых, тот самый человек, который налетел на Дежкину в момент стычки старикана с оператором Подколзиным, а во-вторых, люди, которые его преследовали.

О том, что преследователи существовали, можно было догадаться по повадке кавказца, резко взглянувшего на ходу куда-то назад. Клавдия отчетливо видела выражение испуга на его лице на пленке Подколзина.

Она могла теперь поздравить себя с кое-какими выводами.

Фотография Вени не только подтверждала правильность догадки, но и давала возможность рассмотреть физиономии преследователей.

Лица были простые, ничем не примечательные, «русопятые», как сказал бы Чубаристов.

Их отделяло от толпы и объединяло общее выражение решимости и сосредоточенности в заострившихся чертах.

Дежкина поежилась.

— Нравится? — вновь зарделся фотограф, приняв реакцию Клавдии за восхищение его искусством.

Дежкина кивнула.

— Послушай, ты не мог бы презентовать мне эту фотографию? — спросила она.

— Что за вопрос!

— Спасибо. Это очень ценный подарок.

— Шутите! — расплылся в улыбке Веня.

— Ничуть, Веня. А ты случайно не вспомнишь, что делали в толпе вот эти четверо? — осторожно поинтересовалась она.

— Которые? — Фотограф скользнул взглядом по снимку и пожал плечами: — Да я их вообще не видел, можно сказать. Мало ли кто в кадр попадает.

— Да-да, конечно. Я вот их тоже не видела… а напрасно.

— Всем привет, огромный и пламенный! — Дверь распахнулась, и на пороге возник собственной персоной Чубаристов Виктор Сергеевич. — Все в делах, все в заботах, госпожа следователь. Все пьют чай, а почему без меня?

— Ох, и шумный же ты, Виктор, — поморщилась Клавдия.

— На том стоим. Здорово, художник света и тени! — Чубаристов протянул Вене свою руку-лопату. — Как настроение? Что нового наваял?

Не спрашивая разрешения, Чубаристов принялся ворошить снимки, прищелкивать языком и хмыкать.

Его внимание привлекла дамочка с зонтиком, кокетливо улыбавшаяся в объектив тоненькими накрашенными губками.

— Кто такая? Почему не знаю? — оживился он. — Познакомь, дружище!

— Ну вот всегда вы так, Виктор Сергеевич, — пуще прежнего раскраснелся Веня, не соображая, радоваться ему на столь бурную реакцию следователя или же обижаться. — Мы тут с Клавдией Васильевной посекретничать собрались, а вы…

— Какие еще могут быть секреты от друзей?! — возмутился Чубаристов, схватил Венину чашку с чаем, глотнул и рассердился: — Почему без сахара?

— Мы на диете, — сказала Клавдия.

— Чепуха! Лучшая диета, дорогие мои, это свежий воздух, положительные эмоции и обильный секс!

— Опять за свое, — возмутилась Клавдия. — Витя, не сбивай молодежь с пути истинного.

— Ладно, не буду, — смилостивился Чубаристов. — А ну-ка покажи, что за фотографию ты заныкала.

— Витя!

— Да ладно тебе, святоша, — усмехнулся Виктор, — а то наш друг Вениамин Батькович не слышал такого слова — «заныкать»! Показывай снимок, не жмись!

И он выхватил из рук Дежкиной изображение с четырьмя подозрительными типами.

— Ого, — брови Чубаристова поползли вверх, — Клавдия Васильевна заинтересовалась лицами кавказской национальности?

— Положим, здесь всего один кавказец, — возразила Дежкина, — остальные, по-моему, очень даже русские. Что касается интереса, то, чем иронизировать, лучше бы помог мне их отыскать.

— «Ищут пожарные, ищет милиция, ищут прохожие нашей столицы!» — продекламировал Чубаристов. — Какой тебе от них прок, красавица! Обрати-ка лучше свой взор на тех, кто подостойнее.

Клавдия устало вздохнула.

— Ну не могу, — пожаловалась она Вене, — добьет он меня сегодня, это точно. Витя, ты можешь быть хоть чуточку серьезнее?

— По субботам после бани, — немедленно откликнулся тот.

— Убью его сейчас, ей-богу! Уйди с глаз моих! — затопала она ногами.

— Виноват, кругом виноват, — Чубаристов по-шутовски наклонил голову, — не вели казнить, вели миловать. Ладно, — перешел он на серьезный тон, — так уж и быть, попробую тебе помочь. Пропущу-ка я эти физиономии через компьютер. Хотя они мне откровенно несимпатичны. Все четверо, заметь. Но ради такой женщины, как ты, госпожа следователь, я готов пойти на все.

Он прихлебнул чайку из Вениной чашки и добавил:

— Даже на то, чтобы пить такую гадость без единой крупинки сахара!

Клавдия вновь покачала головой и схватилась за телефонную трубку.

Домашний телефон и сейчас молчал.

— Кстати, я только что столкнулся с твоим воздыхателем, — сообщил Чубаристов. — Он обещался заглянуть на огонек, сказал, что есть важное дело.

Дежкина вспыхнула.

Веня стремительно сгреб в папку свои бесценные снимки и, наскоро попрощавшись, скрылся за дверью.

Клавдия проводила его долгим взглядом.

— Ну, — повернулась она к Виктору с не предвещающим ничего хорошего выражением лица, — и не стыдно тебе? Совсем с ума сошел на старости лет.

— Это кто на старости лет? — возмутился Чубаристов. — Это я — на старости лет?! Да я молод и полон сил! Да я любому двадцатилетнему пацану сто очков форы дам!

— Ты соображаешь, что несешь, или нет? — наступала Дежкина. — Какой еще воздыхатель? Тебе что, наплевать, что обо мне могут люди подумать? Веня, например?

— Честно говоря, да, — с невинным видом отвечал Чубаристов, — для меня важно, что я о тебе думаю. А я думаю, что… — Он мечтательно закатил глаза к потолку.

В этом положении и застал его Игорь Порогин.

Он удивленно переводил взгляд с Дежкиной на ее собеседника, будто пытался отгадать, что у них тут происходит.

— Входи-входи, дружище, — подбодрил его Чубаристов, — мы как раз о тебе вели речь…

— Обо мне? — удивился Игорь.

— О ком же еще? Я сказал Клавдии Васильевне, что мы столкнулись с тобой в коридоре и ты обещал заглянуть на огонек, а она почему-то рассердилась.

— Может, я некстати? — смутился парень.

— Не слушайте его, Игорек, — вступила в разговор Дежкина, — проходите, присаживайтесь. Чаем могу угостить, правда, без сахара.

— С удовольствием, — расплылся в улыбке Порогин. — У вас самый вкусный чай на свете.

Чубаристов усмехнулся уголками губ — так, чтобы видела Клавдия, но, не дай Бог, не заметил Игорь.

Ну-с, что я говорил, явствовало из этой ухмылки, воздыхатель он и есть воздыхатель.

— Как дела, Игорь? — интересовалась между тем Клавдия, заливая заварку крутым кипятком. — Что-то давно от тебя никаких новостей не слышно.

Порогин обхватил ладонями горячий стакан, точно пытался согреть замерзшие руки.

— «И вечный бой, покой нам только снится!» — процитировал он. — Заботы, круговерть, бумажная канитель… На днях вот оружейный склад обнаружили.

— Да ну? — поразилась Дежкина. — Это где же?

— Представьте себе, в самой обычной квартире. Долго выслеживали, откуда в столице столько огнестрельного оружия… Вышли на один занятный канал. — Игорь прихлебнул из стакана и даже крякнул от удовольствия — вкусно! — На Маяковке живет такой скромный парень, — продолжал он, — по фамилии Ганиев. А имечко у него и не выговоришь с первого раза. Имя у него Мамурджан, в честь дедушки. Дедушка в двадцатые годы был басмачом, рубал красных на Востоке. Видать, до сих пор дедушкина кровь в парнишке кипит, не дает покоя.

— Бандитствует отрок? — подал голос Чубаристов.

— А вот и нет! Трудится дворником в местном жэке или как оно там называется… Улицы метет. А когда на него вышли, он долго обижался: «На свою зарплату живу, на кровным трудом заработанные денежки. Вот этими мозолями заработанные!» Мозоли у него и вправду рабочие, это верно. А вот насчет зарплаты… приработок у парня имеется.

— Это какой же? — спросил Виктор.

— Зашли мы в его квартирку, — сообщил Порогин, — и ахнули. Оружейный склад. Там разве что бронебойных снарядов не было, да и то, если поискать, нашлись бы, наверное. Я впервые столько оружия в одном месте увидел, ей-богу!

— Ну и… — поторопил его Чубаристов, — парня за решетку, оружейный склад в плавильню, так, что ли?

Игорь тяжело вздохнул.

— В том-то и закавыка. Оружия на квартире видимо-невидимо, но оно все разобрано на части. Автоматы — отдельно ствол, отдельно затвор, отдельно цевье, приклад… И с пистолетами то же самое. И с остальным. А по закону, как вы знаете, разобранный пистолет пистолетом не считается. Кроме того, нигде нет его отпечатков. Вообще, говорит, первый раз вижу — друзья, видимо, оставили. Бред, конечно, но мы ничего не можем сделать ни с этим Ганиевым, ни с его военной базой. Хоть плачь.

— Плакать не надо, — сказал Чубаристов. — Не мужское это дело — слезы лить. Лучше шевели извилиной, как выкручиваться из такого положения.

— Я шевелю, — признался Игорь, — но что-то она шевелиться не желает. Я ведь за тем к вам и пришел, — повернулся он к внимательно слушающей Клавдии, — может, вы мне посоветуете, как быть в подобной ситуации.

Дежкина с сомнением покачала головой.

— Даже не знаю, что и сказать тебе, Игорек. Закон не обойдешь. Да и что будет, если еще и мы начнем его обходить. Пусть даже ради какой-то высокой цели. Мне кажется, надо ждать. Если он занимается торговлей оружием, этот твой внук басмача, то рано или поздно все равно себя выдаст.

— Ага, — ехидно откликнулся Чубаристов, — а пока что пусть наш друг раздает направо и налево автоматы, пушки, пулеметы! Железная у вас логика, Клавдия Васильевна.

— Это логика закона: не пойман — не вор.

— Красивые слова! Если вы находите в кармане у человека отмычку, нужны ли доказательства, что он взломщик? — наступал Виктор.

— А может, эту отмычку ему подбросили? — возразила Дежкина. — Может, человека подставили, а вы его засудите ни за что ни про что.

— Что-то мне не приходилось слышать, чтобы честным гражданам в карманы отмычки подпихивали, — отбивался Чубаристов.

— Ничего-то вы не понимаете, Виктор Сергеевич, — в сердцах отмахнулась от него Клавдия, переходя на официальное «вы» и имя-отчество, как всегда, когда она бывала серьезно уязвлена. — Все, делайте что хотите, но… без меня!

Она нервно схватила телефонную трубку и вновь принялась накручивать домашний номер.

Игорь растерянно переводил взгляд с одного спорщика на другого, не зная, как реагировать на эту стремительную и жаркую схватку.

На сей раз Клавдия не пыталась помочь ему выйти из затруднительного положения. Взрослый уже — сам выпутается.

Длинные, нескончаемые гудки наконец-то прервал короткий щелчок, и Дежкина услыхала голос дочери.

— Леночка? Слава Богу! — Она перевела дух. — Я уже волноваться начала: звоню-звоню, а никто не отвечает. Ты где была?

— В школе, естественно, — ответила дочь. Судя по тону, она вовсе не была расположена к долгому разговору.

— Хорошо… Я вот что спросить хотела: ты плащ из химчистки забрала?

На другом конце провода зависла пауза.

— Алло! — удивленная молчанием воскликнула Клавдия.

— Да, я слышу, — деревянным голосом отозвалась Лена.

— Я спрашиваю: плащ забрала из химчистки?

— Плащ?

— Ну да. Мой плащ, который я в прошлое воскресенье испачкала на демонстрации.

— Мам, слушай, ты давай возвращайся, дома и поговорим.

— Что-нибудь случилось? — обеспокоилась Клавдия.

— Все в порядке. Только не надо меня сейчас ни о чем спрашивать, ладно? Ты скоро вернешься? — последний вопрос был задан явно для отвода глаз.

— Постараюсь побыстрее, — упавшим голосом сказала Дежкина.

Домашние проблемы вновь заслонили все остальные.

Клавдия подумала: как же все-таки важно, чтобы дома человека ждали тепло и уют, чтобы было спокойно и хорошо, как надоела эта непрекращающаяся война и на работе, и в собственном семействе.

В том, что по возвращении ее ожидает сюрприз (не сказать чтобы приятный), она не сомневалась.

— Ну что — пока?.. — спросила дочь.

— Пока, — хмуро откликнулась мать.

Разговор был закончен.

— Вернемся к нашим баранам, — предложил Чубаристов, едва Клавдия опустила трубку на рычаг. Как видно, он не утратил свой воинственный пыл и вовсе не собирался сдаваться. — Если молодое поколение явилось к нам за советом и помощью, — он кивнул в сторону Порогина, — мы просто обязаны откликнуться на призыв.

— Как же ты меня сегодня замучил! — воскликнула Дежкина. — Хватит. Откликайся сам, если уж так хочется. А я пошла к шефу. У меня еще своих дел по горло.

Она направилась к двери, но на пороге обернулась, чтобы обратиться к Игорю:

— На твоем месте, Игорек, я бы его не слушала. У Виктора Сергеевича сегодня развеселое настроение, но боюсь, работе оно может только повредить. Счастливо!

Когда шаги Дежкиной стихли в коридоре, Чубаристов выразительно развел руками.

— Только безумный сможет понять женщину! Мне, во всяком случае, этого не дано.

— Спасибо за чай, — пробормотал Порогин, рассчитывая свернуть затянувшийся бесплодный разговор.

— Клавдию Васильевну надо было благодарить, а не меня, — возразил Виктор. — А что насчет совета…

— Да? — заинтересовался Игорь.

— Попробуй-ка ты обвести своего узбека вокруг пальца. Восток — дело тонкое, но ведь и мы тоже не стамеской деланные. Обдури его, спровоцируй на необдуманный шаг, — глаза Чубаристова превратились в узкие злые щелки, — иногда в нашем деле это очень даже полезно. Понимаешь, о чем это я?

— Кажется, да, — кивнул Порогин.

На лице его расплывалась довольная улыбка.

Надо думать, слова Чубаристова попали на благодатную почву…

 

Понедельник. 11.38–12.43

Клавдия очень удивилась бы, узнав, что ее мысли в этот момент совпадали с безответственными советами Виктора Чубаристова Игорю Порогину.

«Профессия следователя включает в себя элемент здорового авантюризма, — подбадривала себя мысленно Дежкина, направляясь к приемной городского прокурора, — иногда надо уметь в безвыходной ситуации пойти ва-банк, чтобы оказаться в выигрыше».

Нынешнее положение вещей складывалось таким образом, что его надо было изменять что называется путем оперативного хирургического вмешательства.

Нащупав конец путеводной ниточки, Клавдия намеревалась не медлить.

Меньшиков, как сообщила Люся («За что люблю нашу секретаршу, так это за неумение держать язык за зубами!» — почти с благодарностью подумала Клавдия), весьма активно интересовался ею, следователем Дежкиной. При этом накануне именно Анатолий Иванович настоятельно посоветовал ей отправиться на назначенную инкогнито встречу.

Слишком много совпадений. Выходит, многоуважаемый городской прокурор все-таки имеет некое отношение к происходящим событиям?

Обычно осторожная, Клавдия на сей раз была готова к более чем наступательным действиям и не собиралась ходить вокруг да около.

Шестое чувство подсказывало ей, что она сможет добиться куда больших результатов, если с порога объявит Меньшикову о цели визита.

Она решительно отворила дверь в приемную и прямиком направилась к кабинету прокурора.

Секретарша, оторопев от такого вопиющего нахальства, даже не сразу преградила ей путь.

— Анатолий Иванович у себя? — с бойцовским видом поинтересовалась Клавдия.

— Занят! — замахала руками Люся.

— Неважно. Мне срочно нужно переговорить с прокурором.

Секретарша, по-рачьи выпучив глаза, бросилась ей наперерез.

— Вы что, с ума сошли? У Анатолия Ивановича важное совещание! Он не может вас принять… Я должна доложить…

Отодвинув Люсю с дороги, Клавдия распахнула дверь кабинета.

— Ой, мамочки… — проскулила за ее спиной секретарша, — ой, что будет…

Она даже не посмела войти следом за Дежкиной, чтобы оправдаться в глазах начальника.

Она просто юркнула в свой закуток и стихла.

Развернувшись спиной к двери, развалясь в кресле, Меньшиков вполголоса разговаривал по телефону.

— Да, дорогуся, — услыхала Клавдия его мурлыкающий басок, — борщик можно погуще. Не жалей капустки. А сметанка у нас есть? Да, раз так — купила бы ты сметанки. Вот и славненько. Не знаю, когда освобожусь, но постараюсь поскорее. Ты же понимаешь, роднюся, масса дел. Прост-таки масса! Да… да… — Прокурор сделал паузу, внимательно рассматривая ногти на правой руке. По всей видимости, он не услышал, что в кабинете объявился посетитель. — Да, персичек, я тоже по тебе соскучился…

Дежкиной не оставалось ничего другого, как громко кашлянуть.

Меньшиков вздрогнул всем телом и рубленым слогом произнес:

— Так точно! Абсолютно с вами согласен, Вадим Игнатьевич. Необходимо резко повысить ответственность каждого нашего специалиста на рабочем месте… да. Договорились. Обсудим эту проблему при встрече. Привет супруге! — И он размашистым движением опустил телефонную трубку на рычаг.

— Слушаю вас, — официальным тоном произнес горпрокурор, оборачиваясь к Клавдии.

На лице его была написана деловая сосредоточенность, — и не скажешь, что минуту назад он елейно ворковал: «дорогуся… персичек…»

— Анатолий Иванович, извините, что вламываюсь без предупреждения, но у меня к вам серьезный вопрос, — с ходу пошла в наступление Дежкина.

— Ага, Клавдия Васильевна! — обрадованно перебил ее прокурор, будто лишь теперь понял, кто стоит перед ним. — Это замечательно, что вы заглянули. У меня тоже к вам вопросы имеются. Присаживайтесь, пожалуйста.

Радушный прием, оказываемый Меньшиковым, как-то исподволь гасил ее пыл и решимость.

— Как семья… дети? — поинтересовался прокурор.

— Плохо, — сделала попытку вернуть свое прежнее настроение Дежкина.

Она рассчитывала, что столь резкий ответ вынудит Меньшикова хотя бы дежурно всполошиться: мол, что такое? Почему же плохо?

Однако прокурор лишь сокрушенно покачал головой: «ай-яй-яй!..» — и как ни в чем не бывало свернул в свою сторону:

— Опять вышестоящие инстанции интересовались по вашему поводу, — сообщил он. — Я вас аттестовал как следователя высочайшей квалификации, однако это не помогло…

Клавдия удивленно вскинула брови.

— Простите, не поняла…

— Да-да, — развел руками Меньшиков, — к сожалению, в сложившейся ситуации я не смог отстоять ваше, как это называется, «право первой ночи». — Ляпнув эту откровенную двусмысленность, прокурор захихикал. — Надеюсь, вы не станете журить меня за это? И на старушку, как говорится, бывает прорушка. Кстати, вы сходили вчера на назначенную встречу? — неожиданно поинтересовался он.

— Еще как сходила! — усмехнулась Дежкина. — Должна сказать, это был большой сюрприз.

— Ничего не поделаешь, — сокрушенно проговорил прокурор, — здесь я не властен. Надеюсь, вы отдаете себе отчет, насколько я вас уважаю. И как человека, и как специалиста. Однако вам придется пойти на компромисс. Надеюсь также, что это не нанесет удар вашему самолюбию.

Дежкина сосредоточенно слушала напыщенную речь начальника и понимала только одно — что вконец запуталась.

В чем он пытается убедить ее? В том, что все происшедшее за последние несколько дней и есть норма? В своем ли он уме?

— Итак, — завершил спич Меньшиков, — я могу считать, мы договорились, верно? Вы все отдаете… и покончим с этим!

— Анатолий Иванович, — с трудом сдерживаясь, произнесла Клавдия, — вот уж никогда бы не подумала, что вы, с вашей репутацией законопослушного юриста и человека, поведете себя подобным образом. Вы подставили меня… втянули в какую-то темную историю и теперь говорите о профессиональном уважении?! Простите, но уж этого-то я никогда не смогу понять! Я пришла получить от вас исчерпывающие объяснения. И что же я слышу? Лепет.

Теперь настала пора изумиться Меньшикову.

Он обалдело уставился на подчиненную, по-детски почесал макушку и растерянно пробормотал:

— Что вы этим хотите сказать?

— Я хочу сказать, — распалилась Дежкина, — что непорядочно вам — как прокурору, как начальнику, как мужчине, наконец, — подставлять меня под удар. От кого, от кого, но от вас я подобного не ожидала!

— Да? — озадаченно произнес Меньшиков.

— Как вы могли послать меня на эту встречу? Может, вы полагаете, что это хороший тон? Мой муж избит до потери сознания. Угрожают моей семье, детям. А для вас, стало быть, это лишь повод посудачить о моей профессиональной состоятельности?

— Да о чем вы, в конце концов, говорите? — рявкнул прокурор. Он пришел в себя, и глаза его теперь метали молнии. Никто и никогда не осмеливался отчитывать его подобным образом. — Полагаю, что, как ваш начальник, я вправе давать вам служебные поручения. При чем тут избитый муж? Кто его избил?

— Об этом я хотела бы справиться у вас, Анатолий Иванович. Как я понимаю, между встречей, на которую вы меня направили, и большими проблемами, которые возникли в моей семье, существует прямая связь.

Пылая гневом, противники уставились друг на друга.

— Кажется, кто-то из нас тяжело заболел, — мрачно объявил Меньшиков.

— И я даже знаю, кто, — не стала лезть в карман за словом Клавдия.

— Попрошу вас объясниться, Клавдия Васильевна. — Прокурор откинулся на спинку кресла, вперив ледяной взгляд в собеседницу.

Правда, сейчас ее вряд ли мог смутить даже такой взгляд.

— Охотно, — согласилась она. — Хотя признаюсь, с большим удовольствием выслушала бы объяснения от вас. Да, я была на встрече. Меня завели в какое-то непонятное место и стали угрожать расправой. Вечером, не успела я прийти домой, как часть этих угроз была исполнена. Мой муж — в тяжелом состоянии. Меня средь бела дня обыскивают, надев мешок на голову…

— Мешок? — спросил Меньшиков.

— Именно.

— В Генпрокуратуре?

Теперь настала пора удивляться Дежкиной.

— При чем тут Генпрокуратура?

— А где вам надели на голову мешок?

— В троллейбусе. То есть меня вывели из троллейбуса, усадили в какую-то машину, обыскали.

— Когда?

— Вчера.

— Кто?

— По всей видимости, те же самые лица, к которым вы меня направили. Либо их подручные.

— Какие еще лица? — спросил прокурор.

— Я их не видела.

— Как же вы их не видели, если говорите, что были на встрече?

Несколько мгновений Клавдия молча глядела на прокурора, а потом вдруг откинула голову назад и залилась смехом.

Меньшиков обескураженно хлопал ресницами.

— Боже мой, — наконец вымолвила Дежкина, — кажется, до меня дошло… Анатолий Иванович, пожалуйста, скажите, о какой такой встрече вы мне напоминали?

— Разумеется, о встрече в Генеральной прокуратуре, — важно произнес Меньшиков. — Разве они не прислали вам записку?

— Прислали. Да только не они.

— А кто?

— Мы движемся по замкнутому кругу, Анатолий Иванович. Кроме того, о чем я вам уже сообщила, мне ничего не известно. Я рассчитывала получить информацию от вас…

— От меня? — возмутился Меньшиков. — С какой это стати?

— Выходит, вы меня откомандировывали вовсе не в Смоленский переулок?

— Куда?

— К булочной на углу, — уточнила Дежкина.

— Вы шутите, — сказал прокурор. — Насколько мне известно, сегодня на календаре не первое апреля.

— В записке, которую я получила, было сказано, что я должна явиться в Смоленский переулок к булочной и принести какой-то ключ.

— А я тут при чем?

Клавдия улыбнулась.

Отличный диалог для комедии абсурда: дурацкие вопросы и такие же замечательные ответы.

— Был звонок из Генеральной прокуратуры, — стал объяснять Меньшиков. — Справлялись о порученном вам деле о шайке, устанавливавшей блокираторы на колеса автотранспорта. Как оказалось, мошенники действовали не только в Москве. Генеральная прокуратура сделала запрос, с тем чтобы забрать дело в свое ведение. Я пытался доказать, что вы и сами сможете справиться, но наверху свои резоны.

— Про блокираторы в Смоленском речь не шла, это однозначно, — сказала Дежкина. — Да и Генеральной прокуратурой там не пахло.

— Тогда кто же мне звонил? — удивился прокурор.

— Хотела бы я тоже это знать…

Меньшиков хлопнул по клавише селекторной связи.

— Люся!

— Да, Анатолий Иванович, — немедленно откликнулось из динамика.

— Зайдите ко мне.

Через мгновение дверь распахнулась, и Люся с порога затараторила:

— Я не виновата, Анатолий Иванович, я предупреждала, что вы заняты и не можете ее принять, но Клавдия Васильевна не стала слушать, хотя я просила ее подождать, чтобы спросить у вас разрешения…

— Погодите, — поморщился Меньшиков, жестом пытаясь остановить словесный поток секретарши. — Вы мне скажите, с кем вчера соединяли по телефону…

На остреньком личике Люси промелькнуло удивление, но оно тотчас стало деловитым. Распахнув блокнот, секретарша спросила:

— С утра, днем, вечером?

— Из Генпрокуратуры звонили?

— Минуточку, — Люся зашуршала страницами. — Совершенно верно. Был звонок в одиннадцать двадцать пять.

— Кто звонил?

— От Шергунова, вы же знаете.

— А почему вы решили, что звонок был от Шергунова? — встряла в разговор Клавдия. — Вы с ним лично общались?

— Погодите, — отмахнулся Меньшиков от Дежкиной и сурово пророкотал: — Почему это ты решила, что звонок был от Шергунова?

Люся, которая знала, что шеф переходит с ней на «ты» только в минуты крайнего раздражения, быстро сглотнула слюну и пролепетала:

— Так сказали же… от Игоря Анатольевича звонят…

— Кто сказал?

— Не-не знаю…

Прокурор с досадой хлопнул ладонью по столу.

— Нет, вы поглядите, что делается, а! С кем работать приходится! Помощнички, так вас перетак!

Люся побелела как меловая стена.

— Но, Анатолий Иванович…

— Иди отсюда… Глаза б мои тебя не видели, идиотка! — В гневе Меньшиков бывал весьма груб с подчиненными.

На полусогнутых ногах секретарша вылетела из кабинета. За дверью раздались ее сдавленные рыдания.

— Проштрафилась, а теперь слезу пускает, — фыркнул Меньшиков. — Ну что, — обратился он к Дежкиной, — дело ясное, что дело темное. Верно?

— Надо созвониться с Шергуновым, — сказала Клавдия.

— А если он скажет, что никто от его имени не звонил, — нахмурился прокурор, — как я тогда буду выглядеть?

— Нормально будете выглядеть, Анатолий Иванович, — подбодрила его Дежкина. — Звоните.

Закряхтев, Меньшиков ткнул палец в клавишу селектора.

— Соедините меня с Шергуновым. И нечего сопли распускать, — прибавил он, услыхав горестный всхлип.

Дальнейшее подтвердило правильность догадки Клавдии.

Из Генпрокуратуры Меньшикову никто не звонил.

И звонить не мог, поскольку Шергунов находился в инспекционной поездке.

Звонок был подложным.

— Довольна? — горпрокурор с сердитым видом положил трубку на телефонный аппарат. — По твоей милости я почти что дурачком выгляжу…

— Анатолий Иванович, — сказала Клавдия. — Я чувствую, заваривается крутая каша… Мне нужен ордер на обыск обменного пункта, где произошла вчерашняя встреча.

 

Понедельник. 13.04–14.11

Клоков остервенело вгрызался зубами в пышный гамбургер и мгновенно перемалывал его своими бульдожьими челюстями. Майонез стекал по небритым щекам и, если бы не салфетка, обязательно попал бы на воротник новенькой белой рубашки.

Чубаристов терпеливо наблюдал за трапезой Дум-дума, механически катая по столу незажженную сигарету. Он знал, что до тех пор, пока Павел не справится с вожделенным завтраком, разговора не получится.

— Приборчик принес? — спросил Клоков, слопав последний кусище.

— Как заказывал, — Виктор откинул крышку кейса, в котором уютно разместился миниатюрный пеленгатор американского производства ценой в триста пятьдесят «зеленых». Да уж, эта заморская штучка влетела Чубаристову в круглую копеечку, но он надеялся с ее помощью получить огромную прибыль в виде бесценных показаний свидетеля.

Прибор представлял собой маленькую металлическую коробочку, на верхней панели которой были размещены две лампочки — красная и зеленая. Если при включении загорается зеленая лампочка — значит, замаскированных микрофонов в помещении нет. Если же красная — лучше помалкивать. К сожалению, это чудо современной шпионской техники было лишено способности «глушить» подслушивающие устройства, оно всего лишь предупреждало об опасности.

— Ну, включай, — сказал Клоков, и его глаза нервно задергались.

Виктор повернул крохотный рычажок. Несколько мгновений прибор молчал, будто раздумывал, какое принять решение. Наконец раздался тоненький писк и часто замигала зеленая лампочка.

Клоков и Чубаристов, не сговариваясь, вздохнули с облегчением. Допрос начался, хоть намечавшуюся приватную беседу с большой натяжкой можно было окрестить допросом.

— Я рад, что ты оказался не таким простаком, — тихо сказал Павел. — Ты вовремя понял, на что я тебе намекал. Ты вновь пришел ко мне и не пожалеешь об этом.

— Значит, все-таки Долишвили?

— Он самый…

— Что ты про него знаешь?

— Все, до мельчайших подробностей. Я прожил бок о бок с ним пять лет, а этого времени вполне достаточно для того, чтобы по памяти пересчитать все родимые пятнышки на его лице.

— С трудом верится, — мягко возразил Чубаристов. — Я не о родимых пятнах, о другом… С тех пор как Резо убили, я допросил десятки свидетелей, но в их показаниях ты ни разу не упоминался. Ни разу! Не было даже самого слабого намека:

— Сработало… — загадочно улыбнулся Клоков.

— Что сработало?

— Новая стратегия сработала.

— Не понимаю, объясни.

Сердце Виктора заныло от предвкушения чего-то значимого, прежде необъяснимого. В каком бы направлении он ни продвигался, рано или поздно следствие заходило в беспросветный тупик. Неопровержимые, казалось бы, факты вдруг начинали противоречить друг другу, получалась какая-то маразматическая смесь из версий, улик, показаний. Чубаристов был упрям, он снова и снова пытался взять мозговым штурмом крепость, состоящую из неразрешимых загадок, но тщетно. Неужели скоро все встанет на свои места и разрозненные звенья скрепятся в единую цепочку?

— Не торопись, Виктор, — покачал головой Дум-дум. — Ты забыл о сделке.

— О какой еще сделке?

— О нашей с тобой. Услуга за услугу. С моей стороны — полная открытость и откровенность… Ничего не утаю, отвечу на все вопросы.

— А с моей стороны? — напрягся Чубаристов.

— Видишь ли… Любой другой человек, оказавшийся на моем месте, давно бы уже сошел с ума или покончил с собой. Но я страстно люблю жизнь. И пятнадцать последних месяцев стараюсь эту жизнь сохранить. Порой казалось, что это, увы, невозможно, но в самый последний момент открывалась та потайная дверца, за которой было спасение. Но я дорого заплатил за это спасение. Я потерял все, что у меня было, — верных друзей, положение в обществе, богатство, здоровье… Я нищий. У меня за душой ни гроша.

— Неужели не успел ничего заначить?

— Не успел воспользоваться заначкой, — горестно вздохнул Клоков. — Я болен, Виктор. Болен серьезно. Все началось с того, что я вдруг начал подыхать. Подыхать в прямом смысле — постоянные обмороки, судороги, припадки, кровь носом. Мой личный врач, сука, посоветовал бегать перед сном. «У вас, — говорит, — отложение солей». А ведь он тогда знал, сволочь такая, что меня талием травят.

— Талием?

— Ну да! Никогда не слышал про талий? — Павел удивленно вскинул брови. — Мой тебе совет, если хочешь хорошенько травануть тещу там или жену, воспользуйся талием — незаменимая штуковина. Распознать этот яд в человеческом организме практически невозможно.

— При современной-то технике?

— В том-то все и дело, что талий не вызывает признаков, свойственных всем отравлениям, разве что волосы начинают выпадать, но это уже в самой последней стадии. А поначалу жертве даже в голову не приходит, что ее травят. Но это к теме не относится… В конце концов я сообразил провести полное обследование, и выяснилось, что помимо сильнейшего отравления у меня еще и синдром Ляриша… Ужасная вещь.

— Что это?

— Аневризма аорты брюшного отдела. — Павел говорил о своей болезни на удивление спокойно и равнодушно, будто читал медицинскую энциклопедию. Уж в чем, в чем, а в болячках Клоков неплохо разбирался, недаром он закончил два курса Первого меда. — Еще немного, и начнется атеросклероз, стенки аорты станут истончаться и крошиться. На мои ноги страшно смотреть. Кровь не поступает. Нужно сделать протез аорты, вживить его, разогнать холестериновые бляшки. Сложнейшая операция, и качественно ее могут сделать только там, — Дум-дум почему-то показал пальцем на потолок, — на Западе, в лучших клиниках. За гигантские деньги. У меня таких денег уже нет. Витенька, с каждым днем я чувствую себя все хуже и хуже. Я подохну, если меня не прооперируют.

— А что стало с твоим лечащим врачом? Ты его…

— Представь себе, нет, — досадливо поморщился Клоков. — И до сих пор об этом жалею.

— Так от меня-то что требуется?

— Обеспечить мою безопасность — раз. Беспрепятственно вывезти меня за кордон — два. Отдать в руки самого лучшего хирурга и оплатить операцию — три.

— Ничего себе, — присвистнул Чубаристов.

— У меня нет иного выхода, Витенька. Я вынужден пойти на этот невинный шантаж. Но ведь все мои требования выполнимы, это же в твоих силах. Ты можешь устроить как надо, если хорошенечко постараешься, ведь так?

— Так, — после небольшой паузы ответил Виктор. — Мы даже изменим тебе имя и внешность, переселим на другой конец земли, будем охранять денно и нощно. Но только в том случае, если информация, которой ты владеешь, будет иметь для нас определенный интерес.

— Я понимаю… Сделка состоялась?

— Можно считать, что да, — Чубаристов заметил, что на лице Павла вдруг появилось выражение детской растерянности. — Тебя что-то тревожит?

— Нет-нет… — замотал головой Клоков. — Вот только… Где гарантия того, что меня не обманут?

— Гарантию хочешь? — с иронией спросил Виктор. — В твоем положении это, по крайней мере, нескромно. Ведь на моем месте сейчас мог сидеть человек в черном. И с огромным пистолетом в руке. Думаешь, стены Бутырок скроют тебя от киллеров? Как бы не так… Я на сто процентов уверен — тот, кто хочет тебя убрать, уже внедрил в доблестные ряды здешних вертухаев молоденького обаятельного мальчика, и вскоре этого обаяшку переведут поближе к твоей камере, а так как камера эта одиночная, то глубокой ночью никто не услышит предсмертного сдавленного хрипа бывшего уголовного авторитета по кличке Дум-дум. Но я даю слово, что никто тебя и пальцем не тронет, никакая тварь не приблизится к тебе ни на шаг…

— И я должен тебе верить?

— Это уже твое собачье дело, но не просто же так ты вышел именно на меня?

— Верно, не просто так.

— Значит, у тебя есть основания для того, чтобы доверять мне?

— Мы вели тебя с тех пор, как ты только пришел в прокуратуру. Молодой талантливый специалист… И до безрассудства принципиальный. Можешь припомнить, сколько раз тебе предлагали взятки?

— Не считал, — ответил польщенный Чубаристов. — Много.

— И ни разу ты не позарился на легкую наживу, остался верен своим принципам, а это редкое в наше время качество. — Клоков закатил глаза, и в груди его заклокотало. Огромным усилием воли он все-таки сдержал кашель и через несколько мгновений вновь заговорил: — Туберкулез, мать его… Не бойся, не заразный. Черт, курить захотелось, сил нет…

Чубаристов протянул ему пачку «Мальборо». Клоков долго и придирчиво выбирал сигарету, словно боялся, что какая-то из них окажется отравленной. Прикурил, глубоко затянулся, выпустил изо рта элегантное колечко и… зашелся булькающим кашлем.

— Что? Мерзкое зрелище? — с вызовом спросил он, размазывая по ладони кровавую мокроту.

— Опускаешься ты, Дум-дум, — мрачно констатировал Чубаристов. — Скатываешься все ниже и ниже. Раньше ты был другим, тебя без преувеличения можно было назвать героической личностью. Ты никого и ничего не боялся, жил по законам, которые придумывал сам, приказывал, повелевал и миловал. А теперь? Разбил витрину в коммерческой палатке. И ради чего? Чтобы оказаться в тюрьме…

— Чтобы оказаться в тюрьме, мне пришлось набить морду начальнику отделения милиции. Ему, видите ли, вздумалось меня на волю отпустить, связываться ему с мелкими хулиганишками не захотелось. Вот и пришлось показать ему, какой я мелкий хулиганишко…

— Дело завели?

— А как же! — Клоков горделиво скрестил на груди руки. — За нападение на работника милиции при исполнении им… и так далее.

— Итак, по рукам? — прервал его Виктор.

— Когда меня вывезут за границу?

— Это обсудим позже.

— Нет, сейчас!

— Я должен доложить начальству, составить рапорт. — Глаза Чубаристова лукаво блеснули. — Пойми, такой серьезный вопрос должен решаться на уровне генерального прокурора. Конечно же я сделаю все возможное, чтобы решение оказалось положительным, но для этого нужно будет потратить много сил и времени.

— Отбросим лирику! — В поведении Павла опять начали проявляться манеры опытного вожака, который привык держать в своих руках огромную стаю. — Меня не интересуют твои проблемы. Когда ты получишь ответ?

— Не раньше чем через неделю.

— Вот через неделю и поговорим.

— Нет, Дум-дум, так не получится, — Виктор поднялся из-за стола, стал ходить по комнате. — Это какой-то замкнутый круг… С чем я пойду к начальству? С пустыми обещаниями? Да кто мне поверит?

— Что ты предлагаешь?

— Давай хотя бы начнем, — Чубаристов присел на корточки перед Клоковым, проникновенно заглянул в его глаза. — За тобой остается право прерваться в любой момент, но я должен быть уверен в том, что ты не блефуешь. Ну, согласен?

— Ладно, пытай меня, легавый, — немного поразмыслив, шутливо отозвался Клоков.

— Вот так-то лучше. — Виктор вернулся к следовательскому столу и приготовился выслушивать длинную «исповедь». — Кто убил Долишвили?

 

Понедельник. 14.17–15.31

— Представь себе, слышишь меня? Представь, говорю, стою я на перроне вокзала, жду поезда. Салага еще, только-только демобилизовался. Возвращаюсь домой. До поезда — часов пять, а делать нечего. И вдруг чую я… слышишь меня? Чую, что кто-то смотрит прям в упор. Поворачиваюсь: мужик стоит. В пальто, в черной шляпе — чин чином. Стоит, значит, и на меня смотрит. Чего надо? — думаю, может, пидор какой-нибудь? Ну, думаю, только подойди, я тебя так отошью — всю жизнь кровью харкать будешь. А он, слышь меня, берет да и подходит. И говорит: «Я за тобой, солдатик, давно наблюдаю. Вроде ты пацан хороший. Ты чего плохого не подумай. У меня поезд через двадцать минут, я в этом городе проездом, а у любимой девушки, которая здесь живет, день рожденья сегодня, двадцать лет исполняется. Мы с ней в ссоре… но я ей подарок передать хотел — вот этот торт. — И он, слышь меня, протягивает мне большущую коробку. — Уважь, говорит, солдатик, отвези торт, если у тебя время в запасе имеется. А я тебе за это четвертак дам и еще деньги на такси туда и обратно»… А мне чего? Мне хорошо. В солдатском кармане четвертак в те времена совсем не лишний был. В восемьдесят втором на этот четвертак что хочешь купить можно было. Конечно, взял я этот торт, четвертак и деньги на мотор в придачу, адресочек и поехал к крале его. Приезжаю. Приезжаю к крале, а там гульба идет, дым коромыслом. Не успел я в двери позвонить, выскочила орава, под руки подхватила, даже не спросили, кто я и откуда. Тут же за стол… тут же штрафную… ну, опрокинул я сто грамм за здоровье именинницы и говорю: вам, мол, привет от Евгения и поздравления. Ну, именинница: ах, ох! Где же мой Женечка, да как же он не заехал! А ты, говорит, солдат, раз ты друг моего Женечки, значит, и мне самый близкий друг! Между нами: я б с ней и поближе подружиться не отказался, спелая девка, как малина в июле. Расцеловались мы с ней, и я ей торт протягиваю. Ой, кричит она, от Женечки подарок, какая прелесть! Открывает она коробку… и тут — сажусь я на пятую точку, да так основательно, что подняться не в силах. Торт-то он торт, но сверху, как свечками, сплошь свернутыми полтинниками утыкан. По тем временам — целое состояние. Хорошо, мужик меня на вокзале не предупредил об этом, а то не ручаюсь, что довез бы подарочек в целости-сохранности. Ну, делать нечего — дело сделано. Компания загалдела, но не так чтобы очень… как видно, им такая уйма деньжищ не в диковинку была, не то что мне. Стали выдергивать полсотенные из торта, складывать на столе. Я на деньги гляжу — оторваться не могу. А что, солдатик, спрашивает именинница, нравится тебе подарочек? Чего ж не нравиться — нравится! Ладно, говорит она, раз ты мне его в целости-сохранности доставил, сыграем с тобой в игру. Поплюй, говорит, на ладошку да хлопни по этой кучке рукой: сколько купюр к ладони прилипнет — все твои. Меня аж пот прошиб. А гости смеются, кивают: мол, давай, служивый, не дрейфь! Ну, поплевал я, значит, на руку… а ладонь у меня, слышь, как лопата, не жалуюсь. Поплевал на руку и ка-ак шмякну об стол, прям ножки у того затрещали… И начинаю подымать руку. — Шофер вдруг умолк, и Веня, не выдержав паузы, подал голос:

— Ну?

— Ну — баранки гну! Вот тут-то я и проснулся! — водитель заржал на весь салон микроавтобуса.

Веня смутился.

— Выходит, это был всего лишь сон? — разочарованно протянула инспектор угро, плотная, средних лет женщина с пухлым, как у ребенка, лицом.

— И надо ж было так долго об этом рассказывать, — пожал плечами Беркович.

Клавдия ничего не сказала.

Она сидела, молча уставясь в окно, и, кажется, даже не слышала болтовни водителя.

Миновав очередной светофор, микроавтобус вырулил на знакомую площадь.

— Вот здесь, пожалуй, остановите, — распорядилась Дежкина.

Она вышла из автобуса и огляделась.

Это было одно из самых оживленных мест в столице. Множество витрин, лотки вдоль тротуаров, сверкающие даже средь бела дня неоновые афиши.

Как и в прошлый раз, по площади стремительно неслись людские потоки.

Они пересекались друг с другом, образовывали нечто вроде небольших круговоротов, рассасывались у дверей больших магазинов и вновь набирали силу на перекрестках.

— Обменный пункт должен быть где-то здесь, — объявила Клавдия, вернувшись в автобус.

— Позвольте, — удивился Беркович, — как это «должен быть» и что значит «где-то здесь»? Вы что же, выходит, запамятовали, где были?

— Я вошла туда другим путем, — стараясь не выдать своего замешательства, объяснила Дежкина, — какая-то бабуля долго водила меня по подворотням, а затем втолкнула в этот обменный пункт.

Беркович и Веня выразительно переглянулись.

В устах старшего следователя городской прокуратуры особенно трогательно звучали слова про бабушку-старушку, с которой она плутала по задворкам.

— Сама знаю, — произнесла Клавдия, угадав реакцию коллег, — это глупо. Но я не придала происходящему никакого значения. Придется теперь искать…

— А может, есть смысл двинуться прежним путем? — предложил Веня. — По злачным местам, по стопам таинственной бабульки, так сказать…

Дежкина отвергла этот совет.

— Уж там-то я точно запутаюсь… какие-то черные ходы, мусорные свалки… Нет-нет, это исключено!

Веня и Беркович снова переглянулись.

— Здесь где-то рядом должно быть крыльцо обменного пункта, — сказала Дежкина. — Надо искать. Искать обменный пункт.

— Который? — язвительно поинтересовался Беркович. — Вот этот? — И он ткнул пальцем в вывеску напротив: ОБМЕН ВАЛЮТЫ.

— Ну вот, я же говорила, он тут где-то рядом! — обрадовалась Клавдия, но Беркович погасил ее радость.

— Или, может, этот? — спросил он и указал на точно такой же вход и точно такую же вывеску в двух шагах от первой.

Дежкина растерянно воззрилась на эту вторую вывеску.

— А вон еще один пункт! — воскликнул Веня.

— Здесь на каждом шагу обменные пункты, — подытожила инспектор угро, — в каком же были вы?

— Я… я не знаю, — призналась Клавдия.

— Допустим, вы вошли с задней двери, — терпеливо допытывался Беркович, — а уходили?

— Уходила с парадного крыльца.

— Значит, вы должны помнить, — настаивал он, — с какого именно.

— Должна, — понуро согласилась Дежкина, — но… не помню. Было уже темно. Горели фонари. Я как-то сразу очутилась в толпе и не успела толком оглядеться. И потом… я не придала этой истории никакого значения. Ну поговорили — и ладно… Кто же думал о таких последствиях.

Веня ей сочувствовал.

— Я бы тоже запутался. Клавдия Васильевна, и все-таки попытайтесь вспомнить какой-нибудь ориентир… вдруг поможет.

— Да вот он, ориентир, — чуть не плача, простонала Дежкина, — рекламный щит с Жириновским. Я еще подумала тогда: ну и физиономия. С таким личиком в кино бы сниматься. Вместо Крамарова… Вон тот дом — тоже ориентир. И супермаркет в цокольном этаже здания — тоже помню. Столько ориентиров — и никакого толку.

— Может, вы вспомните какие-нибудь особые приметы внутри обменного пункта? — подсказал Веня.

— Приметы?.. — Клавдия старательно пыталась восстановить в памяти интерьер помещения. — Лампа под потолком… дневного света. Что еще?.. Кабинки с окошками, в окошках жалюзи… Да, — встрепенулась она, — там еще плакат был ПОКУПКА — ПРОДАЖА… я по нему и догадалась, что это обменный пункт!..

Она с надеждой поглядела на собеседников, надеясь, что ее слова вызовут у них какую-нибудь подсказку.

Увы, Беркович лишь кисло усмехнулся, а Веня пожал плечами.

Дежкина огорченно вздохнула.

Кажется, она впервые оказалась в роли человека, дающего свидетельские показания, и теперь вынуждена была признаться, что не такое уж это простое дело.

— Что же делать? — виновато пробормотала она.

— Действовать! — решительно воскликнул фотограф. — С какой стати мы тут расселись и размышляем, что да как! Надо пройти по всем обменным пунктам, авось и найдем.

— Ну да, — отмахнулся Беркович, — будем ходить и спрашивать: «А не у вас ли, скажите, пожалуйста, допрашивали следователя городской прокуратуры и угрожали расправой?»

— Можете оставаться, — заявил Веня. — А мы с Клавдией Васильевной пойдем. Согласны, Клавдия Васильевна?

Дежкина благодарно кивнула.

Они выбрались из микроавтобуса. Инспекторша, слегка помедлив, последовала за ними.

Беркович надулся и отвернулся к окошку.

У первой же двери следственную бригаду ждал сюрприз.

— Вход по одному, — распорядился невидимый динамик, едва они попытались войти.

— Мы из городской прокуратуры.

— Да хоть из кабинета министров.

— У нас полномочия…

— Ничего не знаю. Вход по одному, — упрямо отвечал «казенный» голос.

— Звучит похоже, — шепотом сообщила Дежкина. — Я, пожалуй, пойду первая — осмотрюсь.

Она очутилась в небольшом помещении, вытянутом в длину, по правую руку виднелись одинаковые узкие кабинки.

Сумрачный охранник, вооруженный автоматом, показал Клавдии на крайнюю из них.

Дежкина нерешительно двинулась вперед, пытаясь отыскать запомнившийся ей плакат с надписями: ПОКУПКА — ПРОДАЖА.

Плаката не было, — как и задней двери.

— Гражданка, — рявкнул охранник, — вы сюда на экскурсию пришли или деньги менять?

— Извините, я передумала, — ответила Клавдия и выбежала вон.

Веня и инспекторша по ее лицу сразу поняли, что этот пункт — пустой номер.

— Двинулись дальше, — распорядился Веня.

Они обследовали пять точек; в каждой Клавдию встречал мрачный вооруженный бугай, как две капли воды похожий на предыдущего, называл номер кабинки и провожал подозрительным взглядом. В каждой кабинке были одинаковые оконца с жалюзи изнутри. И каждый раз Дежкина возвращалась с мрачным лицом: нет, не то.

Помещения обменных пунктов, обустроенные в цокольных этажах зданий, были обставлены одинаково. Под потолком каждого сияла стандартная цилиндрическая лампа дневного света.

В трех пунктах Дежкина обнаружила задние двери. Злополучного плаката нигде не было. Но ведь убрать его из помещения было проще простого. Возможно, это и сделали.

Стоп!

Дежкина просто окаменела от своей внезапной догадки. Застыла на полпути к очередной кабинке, и наблюдавший за нею охранник невольно сжал покрепче приклад автомата.

— Извините, — пробормотала Дежкина, — я передумала…

— Он?! — в один голос крикнули Веня и инспекторша.

Клавдия покачала головой — нет.

— Ребята, — тихо произнесла она, — кажется, я поняла, ЧТО нам надо искать.

— В каком смысле: что? — удивился Веня. — Разве мы уже не ищем обменный пункт?

— Нет, — сказала Дежкина. — Вместо обменного пункта мы должны искать совсем другое…

Сказав эту странную фразу, она устремилась вперед, на ходу осматривая стены зданий. Ничего не понимающие спутники едва поспевали за ней.

— Вот! — остановившись у железной двери, сказала Клавдия. — Вот это место.

На вывеске значилось: ОБЩЕСТВО «ДРУЖОК». И чуть ниже — «ВАКЦИНАЦИЯ ДОМАШНИХ ЖИВОТНЫХ И КРУПНОГО РОГАТОГО СКОТА».

Клавдия провела ладонью по оббитой бугристым железом поверхности и осторожно потянула за ручку.

— Закрыто, — обернулась она к своим спутникам. — Я думаю, надо вызывать подмогу и вскрывать дверь.

— А вы не ошибаетесь? — с сомнением в голосе спросила инспекторша. — Это, я бы сказала, не совсем то, что вы нам описывали.

— Не ошибаюсь, — уверенно ответила Дежкина. — Веня, тащи сюда Берковича, нечего ему в машине прохлаждаться. Будем вырабатывать план совместных действий!

Фотограф опрометью понесся к микроавтобусу.

Ни он, ни Клавдия, ни инспекторша угро не знали, да и откуда им было знать, что в этот самый момент из окна четвертого этажа здания напротив за их действиями наблюдает внимательная пара глаз.

— Алле, милай? Сергей Сергеича мне. Это бабушка Василиса говорит. Вы просили позвонить, ежели что. Так вот: она опять пришла. И стоит у двери. Уж этого я не знаю… я только сейчас увидала. Не одна. Три человека их. Машина подъехала. Четвертый выходит. По-моему, дверь открывать собираются. Так что приезжайте, ежели чего…

 

Понедельник. 14.15–15.09

Клоков молчал. Что там творилось в его буйной головушке, Чубаристова не интересовало. Охотника не должны интересовать мысли зайца. Иначе промахнется.

— Так кто убил Долишвили? — повторил он вопрос.

— Это ты узнаешь в самую последнюю очередь… — ответил Дум-дум. — Ты хочешь все и сразу, а я предпочитаю держать в рукаве козырного туза до конца кона.

— Зайдем с другой стороны. Кому была выгодна смерть Долишвили?

— Без комментариев.

— Но ты ведь знаешь, кто отдал приказ прикончить Резо?

— Догадываюсь, — неопределенно ответил Клоков. — Я более чем уверен в том, что ты не имеешь никакого представления о Долишвили, о его характере, о мировоззрении, о его взглядах на жизнь.

— Я сравнивал показания свидетелей. Противоречивая натура.

— Вот именно, — сказал Павел. — Он не был бандитом по своей сути, он был другим, будто не от мира сего. Он хотел сделать жизнь лучше…

— Чью жизнь? Только без патетики.

— Жизнь всего нашего общества, всей России.

— Ну-ну-ну, прямо какой-то святоша получается, — улыбнулся Чубаристов. — Ангел-мессия с руками по локоть в крови.

— Насчет крови — это вопрос спорный. Резо боялся ее.

— Еще бы, станешь тут бояться. Если слить всю кровушку его жертв в одну емкость, получилась бы железнодорожная цистерна.

— Резо не убивал.

— Неужели? А как ты в таком случае это объяснишь?

— Резо не убивал… — повторил Павел. — Это все наговоры, пасквили. Легче всего свалить свою вину на покойника, он же не сможет оправдаться. Ты, Виктор, поддался на провокации. Клюнул. Заглотил наживку. Осторожно, не подавись… У Резо даже не было воровской клички, а это уже о многом говорит. Он был не таким, как все.

— А откуда взялась твоя кличка? — Виктор резко сменил тему, вовремя смекнув, что Клоков начинает заводиться. — Почему «Дум-дум»?

— Есть такие разрывные пули — «дум-дум».

— А-а-а, в этом смысле…

— Это Рекрут как-то назвал меня в шутку Дум-думом за мой взрывной характер. Так и закрепилось…

— Рекрут? — заинтересовался Чубаристов. — Тот самый? Новоспасский мальчиш-плохиш?

— Наслышан?

— В общих чертах… Пять лет назад я готов был отдать все для того, чтобы мне дали расследовать его убийство.

— Не дали?

— Нет… — Виктор задумался. Служебное фиаско пятилетней давности острой занозой сидело в нем.

— А убийцу нашли?

— Нет.

— Вот так работает наша прокуратура, — хохотнул Клоков. — Ищет милиция, ищут родители… А ведь удивительный был типаж.

— Жил грешно и умер смешно?

— Да уж, некоторые моменты его биографии следовало бы включить в школьные учебники. Казалось бы, растет себе парнишка в приличной провинциальной семье, учится на «отлично». Мать — врач, батя на работе вкалывает, каждый последующий день похож на предыдущий. Школа, спортивная секция, кружок «умелые руки»… Но вот настает время, когда милому воспитанному мальчику приходится идти в армию. И попадает он в диверсионную группу, воюет в Анголе, на Ближнем Востоке. Не в игрушечки играет типа «кто дальше закинет гранатку», а стреляет в людей, подкладывает мины, взрывает мосты. Ясно, что после этого у парнишки крыша съезжает. Дембельнулся он, значит, и жизни своей без острых ощущений уже не представляет.

Очень любопытно. Но какое это имеет отношение к делу Долишвили?

А ты слушай-слушай и на ус мотай… — хитро сощурился Клоков. — Может, пригодится. Рекрут, тогда он еще был просто Ленькой Ситцевым, поступил в институт физкультуры, не помню уж на какой факультет. На втором курсе до полусмерти избил педагога. Ну, не сдержался, бывает… В нынешнее время можно было откупиться, и не за такие делишки могущественные папаши своих детишек отмывают, но тогда шли семидесятые годы, да и денег у его папаши не было. Короче, исключили Рекрута из комсомола, с позором турнули из института. Он не очень-то и переживал по этому поводу, стал подпольно издавать книги. «Самиздат» помнишь? Ну вот печатал он Солженицына, Аксенова, других писак. Прибыльное дело. Милиция его не трогала, но была другая проблема — рэкет, слаженная и хорошо информированная бандочка вымогателей… На Рекрута круто наехали, пригрозили оружием, уложили на пол, ударили несколько раз… Он вынужден был заплатить дань.

— И после этого бросил обидку?

— Да, в армии его приучили, что на каждый удар нужно отвечать ударом такой чудовищной силы, чтобы он стал последним. Рекрут выследил каждого из рэкетиров, установил места их проживания, а затем собрал своих самых преданных друзей на первый в его жизни «сходняк». Он спросил их: «Вы со мной?» И друзья ответили: «Да». Так родилась банда Рекрута.

— И рэкетирам не поздоровилось?

— Рекрут был молод и не испытывал удовольствия от убийств. Он оставил всех своих противников в живых, в назидание отрубив им мизинцы на обеих руках, а кое-кто из них перешел в его команду, дав клятву верности. Рекрут начинал свою преступную карьеру эдаким Робином Гудом местного значения, защитником бедных и обездоленных. Но романтики в нем хватило ненадолго. По своей неопытности он не знал, что весь городской рэкет работал с негласного разрешения милиции…

— И его сразу взяли?

— Да, влепили по полной программе за членовредительство. И главными свидетелями стали «перебежчики», они без зазрения совести предали его. Восемь лет строгача. Именно в тюрьме он и получил свою кличку за то, что каждое утро отжимался от пола тысячу раз.

— А банда распалась?

— Не совсем… Можно сказать, что все ее члены ушли в вынужденный отпуск. Они не способны были существовать без лидера, без главаря и с нетерпением дожидались возвращения Рекрута. Но из тюрьмы он вышел совершенно другим человеком. Слова «нет» он больше не знал, вернее, не воспринимал. От его доверия не осталось и следа, он полностью изменил «кадровую политику», никого к себе не приближал и ни с кем не откровенничал. Для того чтобы попасть в его банду, человек должен был пройти через множество проверок, испытаний и провокаций, и, если после всего этого он все же вступал в «организацию», выход из нее был один — смерть. Своих людей Рекрут муштровал по армейской программе (учил всему, что узнал в армии, — стрелять, драться, профессионально убивать), постепенно доводил их до состояния эффективных и надежных роботов. Любые попытки бунта или даже намек на ослушание карались незамедлительно и жестоко. И вместе с тем Рекрут часто бывал мягок, добр и щедр, чем вызывал симпатию у гавриков. Он так называл своих подопечных — «гаврики». Он объявил войну конкурирующим группировкам только тогда, когда понял, что гаврики созрели для больших дел. Это был настоящий блицкриг. Весь Новоспасск очистили за каких-то пару дней, действовали быстро и слаженно, не жалея патронов, убивая направо и налево. Трупы вывозили в песчаный карьер, где скидывали в бездонный котлован, предварительно отрезав им мизинцы. На этот раз милиция не вмешивалась, ее высшие офицерские чины были подкуплены Рекрутом.

— Вот больной… — невольно поежился Чубаристов. — Солил он их, что ли?

— Почти угадал. Рекрут держал пальчики в специальном химическом растворе и любил демонстрировать эту коллекцию чужакам, которые приезжали к нему на переговоры из других городов. Мол, не рыпайся, а иначе с тобой случится то же самое.

— Это уже был какой год?

— Середина восьмидесятых, как раз перестройка началась. К тому времени Рекрут держал в своих руках всю область, был королем и богом в одном лице. На него стали работать тысячи людей, когда он открыл легальный бизнес — сеть издательских домов. Казалось бы, чего еще желать? Жизнь удалась! Но Рекруту было этого мало, он стремился заполучить власть над всей страной, объединить под своим началом все действовавшие тогда группировки. Предстояла большая война, и он не побоялся развязать ее, отправившись в восемьдесят шестом в Москву и захватив с собой самого верного гаврика по имени Резо… — Клоков замолчал.

— И что дальше? — нетерпеливо спросил Виктор, когда пауза уже достаточно затянулась.

— А вот об этом, дружок, ты узнаешь в следующей серии, — голосом ведущего передачи «Спокойной ночи, малыши» проговорил Павел. — А сейчас почисти перед сном зубки, ложись в кроватку и крепко засыпай.

— Хватит паясничать! — вскипел Виктор. — Тоже мне, сказочник выискался! Андерсен хренов…

— Жду тебя через неделю, — сухо сказал Клоков. — И не забудь прихватить с собой письменный ответ от начальства. Иди-иди, легавый… Сегодня ты больше не услышишь от меня ни слова.

 

Понедельник. 15.32–17.03

Беркович с сомнением оглядел неприглядную дверцу. Непонятно было: то ли он, как и недоверчивая инспекторша, сомневается в правоте Дежкиной, то ли ему просто-напросто лень было возиться с досадным этим недоразумением.

— Может, не надо пороть горячку? — осторожно спросил он, глядя себе под ноги. — Давайте сначала разузнаем, что да чего… А вдруг этот самый «Дружок» подымет крик про нарушение законности и прав человека?

— Нарушение прав крупного рогатого скота, вы хотели сказать, — язвительно произнесла Клавдия. — Послушайте, друг мой, не морочьте себе и нам головы… вскрывайте! Ответственность я беру на себя.

Беркович пожал плечами, вздохнул и склонился к замочной скважине.

— Эге, — пробормотал он, — а запоры-то знатные! Тут не ключ, тут полпуда динамита надобно…

Он не успел договорить.

Взвизгнув тормозами, у тротуара остановилась новенькая белая иномарка с радужно-туманными стеклами.

Дверь машины распахнулась, и на асфальт ступила длинная женская нога в узкой туфельке на неправдоподобно высокой шпильке.

— Ух, ты!.. — выдохнул Веня и непроизвольно потянулся к фотоаппарату.

Это была роскошная красотка.

«Поярче кинозвезды», — подумала Клавдия.

Неказистая инспекторша презрительно хмыкнула при виде такой ослепительной красоты. Беркович же так и застыл в полусогнутом состоянии.

— Хелло!.. — небрежно произнесла красавица, приближаясь. — На вакцинацию?..

Она крутила на пальце брелок с поблескивающим ключом, а другой рукой поправляла золотистый, крашеный, наверное, локон.

— Вы хозяйка этого заведения? — официальным тоном обратилась к ней Дежкина.

— Предположим. А вы кто? Вообще-то, — лениво произнесла блондинка, — лучше, пожалуй, вызвать милицию… Пусть там с вами разберутся. Ничего себе: средь бела дня взламывать чужую частную собственность…

— Не надо никого звать, — сказала Клавдия, извлекая из своей сумки удостоверение, — мы уже здесь.

Красавица ничуть не удивилась.

Небрежно скользнув взглядом по красной книжечке с надписью ПРОКУРАТУРА, она сложила руки на груди и испытующе поглядела на Дежкину:

— Ну-ну. В таком случае позвольте узнать, чем обязана?

— Не вижу смысла обсуждать серьезные вопросы на ходу. В ногах, как говорится, правды нет, — улыбнулась ей Дежкина.

— Моя машина тесновата для такой компании.

— А я и не говорю о машине. Как хозяйка, вы могли бы пригласить нас вот сюда, — Клавдия указала на дверь.

— Обычно в гости не набиваются так нахально…

— Вы не поняли, — раздельно произнося слова, сказала следователь. — Мы не гости. И я бы не рекомендовала вам продолжать вести себя подобным образом. Разумеется, если не хотите дополнительных неприятностей.

Красавица выдержала долгую паузу, словно бы решая для себя, стоит ли идти на открытый конфликт, затем ее губы дрогнули и вытянулись в фальшивую, но якобы беспечную улыбку.

— О’кей, — кивнула она, — надеюсь, все полномочия у вас имеются и документы в порядке.

Клавдия протянула листок с синей печатью.

Блондинка едва взглянула на него.

Прогулочным шагом, вихляя бедрами, она поднялась на ступени крохотного крыльца и вынула из сумочки связку ключей — не чета тому, что болтался на брелке.

Беркович, по-прежнему завороженно наблюдавший за хозяйкой «Дружка», покорно уступил ей место у двери.

— Интересно узнать, — усмехнулась красавица, колдуя над замками, — с чего бы прокуратура решила навестить мою скромную фирму?

— Немного терпения, — не стала вдаваться в подробности Клавдия.

— Что ж… Бог терпел и нам велел, — сказала блондинка. — Надеюсь, госпожа следователь, этот визит завершится к нашему обоюдному удовлетворению.

— О, да! — пылко воскликнул Беркович, задетый за живое словом «удовлетворение», и зарделся, как майская роза.

Хозяйка поощрила его ласковым взглядом и вновь обернулась к Дежкиной:

— Госпожа следователь…

— Можете называть меня Клавдией Васильевной, — разрешила Дежкина.

— А я — Ираида Петровна. Будем знакомы, — красавица протянула холеную руку.

— Прокурор-криминалист, — немедленно отрекомендовался Беркович, — одинокий мужчина в полном расцвете сил.

— Заметно, — усмехнулась Ираида Петровна.

Клавдия только сокрушенно покачала головой, а некрасивая инспекторша вновь презрительно хмыкнула.

Дверь наконец поддалась.

Следственная бригада очутилась в помещении «Дружка».

— Это мое скромное хозяйство, — развела руками блондинка, — уж не знаю, чем оно вас заинтересовало…

Веня и Беркович растерянно оглядывались по сторонам.

Выкрашенные в ровный серый цвет стены были украшены плакатами с изображением пекинесов, лаек, спаниелей, попугаев ара и персидских кошек.

Вдоль стен рядком стояли стулья.

Все.

Единственное, что соответствовало подозрениям Дежкиной, была небольшая дверца в дальнем углу помещения.

— Этим ходом мы никогда не пользуемся… даже не знаю, открывается ли он, — сообщила Ираида Петровна, перехватив внимательный взгляд Дежкиной. — Скажу по секрету, — продолжала она, — сегодня фирма переживает не лучшие времена. Клиентов нет, а те, что приходят, — простые отечественные нищие, бывшие инженеры и профессора. У них не то что на импортную прививку, — у них на новый носовой платок денег не хватает.

— Что ж, Клавдия Васильевна, — с нажимом произнес Беркович, — приходится признать, что на сей раз вы допустили ошибку. С кем, как говорится, не бывает. — И он направил ослепительную улыбку Ираиде Петровне.

Та в ответ уже изобразила на лице сочувствие и собиралась согласно покивать головой, когда Дежкина вдруг стремительно подскочила к стене и, с треском оторвав край плаката с изображением лохматого терьера, обнажила зарешеченное оконце… как раз на уровне груди.

Возникла пауза.

— Что… что вы делаете? — растерянно произнесла хозяйка.

— Вот оно, — не удостоив Ираиду Петровну взглядом, объявила коллегам Клавдия. — За этими плакатами спрятаны еще три-четыре точно таких же… можете убедиться!

— Надо же, — только и смог пробормотать Евгений Борисович, ослепленный страстью и раскаянием.

Веня вскинул фотоаппарат и защелкал затвором, а инспекторша двинулась вдоль плакатов, ощупывая их.

— Тут окошко, — озабоченным голосом докладывала она, — и еще одно. И тут… Пять штук! — по-военному отрапортовала она.

— Ну и что? — Ираида Петровна пыталась взять себя в руки, однако даже под густым слоем грима было видно, как сильно она побледнела. — Это осталось от прежней конторы. Здесь раньше было какое-то бюро или касса… А что, собственно говоря, вы ищете?

— Евгений Борисович, — позвала Клавдия, — подойдите сюда. Видите, белые волоски, — указала она на карниз окошка.

— Собачья шерсть, — подтвердил посрамленный Беркович, всеми силами жаждущий загладить вину.

— То-то и оно, — усмехнулась Клавдия. — Я никак не могла понять, откуда у меня на рукаве налипшие шерстинки… Они так трудно отчищаются…

Она продолжала обследовать помещение.

— Вам не кажется, — вновь обратилась она к эксперту, — что совсем недавно здесь производилась перестановка? Обратите внимание на эту линию пыли… и сравните вот с этой…

Ираида Петровна мрачно наблюдала за происходящим.

Казалось, она уже поняла бесполезность отпирательств и лишь сосредоточенно решала для себя, о чем стоит рассказывать, а о чем умолчать.

— Задняя дверь должна открываться, — сообщила инспекторша. — Во всяком случае, недавно этим выходом пользовались. Здесь свежая грязь на порожке…

— Итак, — Клавдия холодно поглядела на хозяйку, — по-моему, вам есть что добавить к прежним своим показаниям.

— А по-моему, — отрезала Ираида Петровна, — я и без того была слишком разговорчива. Предъявите мне конкретное обвинение, тогда и побеседуем.

— Никаких обвинений я предъявлять не стану, — ответила Дежкина. — Меня лишь интересует, кто мог воспользоваться этим помещением не далее как вчера вечером?

— Понятия не имею, — глухо отозвалась хозяйка.

— У кого, кроме вас, имеются ключи от входной двери и от заднего крыльца?

— У моего мужа, — но он сейчас в Италии на научном симпозиуме.

— Вы уверены?

— Вчера вечером мы разговаривали по телефону. Он звонил из Рима, из своего гостиничного номера. Можете проверить, если угодно.

— Обязательно проверим, — заверила Клавдия, внося пометку в блокнот. — А теперь посмотрите внимательно: все ли, что вы оставляли здесь в свое последнее посещение, находится на прежних местах?

— Вот этот плакат не был оторван, — зло кивнула в сторону лохматого терьера Ираида Петровна.

— Еще? — не теряла выдержки Дежкина.

— Не знаю.

— Когда вы были здесь в последний раз?

— Не помню.

— А вы попытайтесь.

— Не помню, — упрямо повторила хозяйка.

— В таком случае позвольте поинтересоваться, каким ветром вас занесло сюда сегодня и как раз в то время, когда мы пытались вскрыть дверь помещения?

Не подымая от пола глаз, Ираида Петровна ответила:

— Совпадение.

— Что ж, — вздохнула Клавдия, захлопывая блокнот, — не желаете давать показания, — не надо. Боюсь, однако, что вас ждут серьезные неприятности.

Блондинка снисходительно поглядела на Дежкину, а потом процедила сквозь зубы:

— Глупая ты…

— Вот как?

— Глупая и наивная. Ну и что ты узнала? Что вчера была именно здесь? А дальше? На каком основании ты меня допрашиваешь, а? Думаешь, эти твои корочки на кого-нибудь могут произвести впечатление? Да ты их в жопу себе засунь — свое удостоверение прокурорское. — Ираида Петровна засмеялась низким хрипловатым смехом. — Ну допустим, кто-то открывал вчера эту дверь и делал перестановку. А где тут криминал? Допустим, я отдала кому-нибудь свои ключи или ключи мужа. И что же? Да у меня за спиной такие тылы, вам и в страшном сне не снилось. Стоит мне только свистнуть — правда, свистеть лень, — она потянулась и попыталась изобразить зевок. — Так что давайте сворачивайте свои исследования и выметайтесь отсюда подобру-поздорову. А то я к педикюрше опаздываю. Она у меня капризная, ждать не любит.

Все члены следственной бригады внимательно выслушали этот длинный монолог. Беркович даже рот приоткрыл от изумления.

— Ну вот что, — грозным тоном начала было инспекторша, на лице которой возникло негодование и ледяная надменность, — ну вот что…

Она не договорила, — Клавдия жестом остановила ее.

— Мы уходим, — спокойно произнесла она. — Вы уже закончили? — обратилась к Вене и Берковичу. Они синхронно кивнули. — Славно. Как видите, мы не слишком задержали вас, Ираида… — она наморщила лоб, точно припоминая ее отчество, — Ираида Петровна. Полагаю, нам еще доведется встретиться.

— Вам же хуже, — криво усмехнулась Ираида Петровна и отвернулась.

— Да, кстати, — вдруг остановилась на пороге Клавдия. Она покидала помещение «Дружка» последней, и так получилось, что оказалась один на один со строптивой хозяйкой, — кстати, не в службу, а в дружбу: может, вы шепнете мне по секрету, что за «крыша» у вашей фирмы?

— Какая еще крыша? — буркнула хозяйка, растерявшись от доверительно-вкрадчивой интонации Дежкиной.

— Ну, мы же с вами взрослые люди. Чтобы получить помещение на этой площади, да еще держать его закрытым и ничего не бояться — для этого нужна серьезная защита. Кем, вы сказали, работает ваш муж?

— Ничего такого я вам не говорила, — отрезала Ираида Петровна, — и никакой «крыши» у меня нет. А если бы и была, — прибавила она, не сдержавшись, — то вам до нее бы в жизни не добраться.

Клавдия загадочно улыбнулась. Честно сказать, неприятная была улыбочка. Хозяйку даже передернуло.

 

Понедельник. 19.57–20.51

Клавдия успела заскочить в булочную перед самым ее закрытием. Купила черствого хлеба (продавщица назвала его «ночным») и приблизилась к маленькому круглому окошечку букмекерской конторы.

— Скажите, пожалуйста, а как сыграл «Сиэтл Суперсоникс»? — робко спросила она парня-клерка, который, видимо, уже собирался уходить и суматошно перекладывал на своем столике какие-то тетради.

— Там! — парень небрежно указал рукой на стену.

Дежкина обернулась и действительно обнаружила на стене длинные списки результатов сыгранных накануне футбольных, хоккейных и баскетбольных матчей. Она долго искала название «своей» команды и нашла ее в самом левом столбце, пятой снизу. «Суперсоникс» выиграл. Значит, та первая ставка была сделана правильно, и, если бы не грабители, вероломно отобравшие у нее счастливый купон, она получила бы сейчас целую тысячу.

Поднявшись по лестнице на свой этаж (лифт опять не работал), Клавдия пыталась при свете тусклой лампочки отыскать в необъятной сумке связку ключей. Спустя несколько минут поиски так и не увенчались успехом (не иначе как ключики покоились на самом дне), и Дежкина надавила бляшку электрического звонка. В ответ тишина. Она позвонила еще раз и прислушалась. Откуда-то из глубины квартиры доносилось: «Я на тебе никогда не женюсь. Я лучше съем возле загса свой паспорт!» Опять Ленка врубила «мофон», и все члены семьи оказались оглушенными.

«Укупник, — Клавдия без труда узнала голос певца. — Концерт по заявкам следователей городской прокуратуры. Станцевать, что ли?»

— Откгойте хто-нибудь! — шепеляво завопил Федор (видно, из своей комнатушки). — Васа мать приела, козлятуски!

Затем последовала небольшая пауза, после чего Федор от души выругался и его босые пятки зашлепали по коридорному паркету.

— Федя, лежи! — крикнула в замочную скважину Дежкина. — Что доктор тебе сказал?

— Так и помрес под дверями, а никто не откгоет… — Федор открыл дверь и без разведки повел наступление на жену, как бы в продолжение вчерашнего неоконченного монолога. — Это все твое воспитание! Нарозала дураков, воспитала их по-уродски и получаес теперь благодарность! Хоть обзвонись — им по фигу!

Он выглядел значительно лучше, нежели утром (опухоль на лице спала, кровоподтеки побледнели, заплывший глаз уже мог открываться и с укором поглядывать из-под нависшей брови). Но до полного выздоровления было еще далековато — правую ногу при ходьбе он волочил.

Клавдия почуяла, что ее муженек настроен по-боевому и явно нарывается на очередной скандал, вот только не может пока найти подходящего повода. И это обстоятельство больше всего раздражало Федора. А еще Клавдия уловила исходивший от благоверного неприятный запах спиртного. То-то болеутоляющие таблетки, оставленные ею утром на тумбочке в прихожей, остались нетронутыми.

— Отправляйся в постель, — приказала Клавдия.

— Сам разберусь! — рявкнул супруг. — Нагулялась? Как там нас хахаль позивает?

«Только не отвечать, — сцепила зубы Клавдия. — Только не поддаваться на провокации…»

— Молчис? Ну молци, молци, сказать-то тебе нецего… — опираясь на швабру, чрезвычайно удачно заменявшую костыль, Федор подпрыгивал на одной ноге. — От тебя опять пахнет музскими духами! Несет за километр!

— Температуру мерил? — Клавдия быстро сбросила сапоги, повесила на вешалку свое пальтишко и, не дожидаясь ответа, направилась в конец коридора к стенному шкафу.

Федор поковылял за ней, продолжая упрямо гнуть свое.

— У тебя на плеце седой волос! — шипел он. — Интересно было бы узнать, цей это волосок? Ты сто, с лысым загуляла?

— Макс давно пришел? — Дежкина распахнула створки шкафа, обвела быстрым взглядом скудный ассортимент семейного гардероба и ужаснулась. Плаща не было!

Она кинулась в комнату дочери, по дороге чуть не сбив с ног Федора.

— Ленка, я же тебя просила! Почему хотя бы один раз в жизни нельзя выполнить мою просьбу?

Дочь лежала на диване, задрав длинные ноги на стену, и пребывала, видимо, в состоянии блаженства. Появление матери явилось для нее полнейшей неожиданностью.

— Не надо, ма! — заканючила девчонка, когда Клавдия вырубила грохочущий магнитофон. — Весь кайф обломала!

— Почему ты не забрала из химчистки плащ? — уперев руки в бока, Дежкина склонилась над дочерью. Вид у нее был воинственный и не предвещал ничего хорошего.

— Че ты на меня орешь? — В последнее время Ленка взяла на вооружение безотказно действующий приемчик — как только на нее повышали голос (даже если она и в самом деле сильно провинилась), она сразу же переходила в стремительную контратаку. После этого «противник» обычно начинал теряться и постепенно умолкал. — Ты на мужа своего ори!

— Встань, хамка! — вскипела Клавдия. — Ишь, разлеглась!

— Хочу и лежу! — не осталась в долгу дочка.

— Бить тебя некому!

— Да я сама кого хочешь ударю!

«Остановись! — скомандовала себе Дежкина. — Нужно взять себя в руки и успокоиться. Неприятности на службе — это одно, а отношения внутри семьи — совсем другое. Не стоит их путать и смешивать…»

— Мир? — она протянула дочери вытянутый мизинец.

— Мир! — весело ответила Лена и коснулась пальца матери своим мизинцем. — Мирись, мирись, мирись и больше не дерись!

— А если будешь драться, я буду кусаться!.. — закончила детскую считалочку Дежкина, крепко прижимая к себе Ленку.

Победила дружба. Все-таки хорошо, когда родные люди не зацикливаются на обидах, а находят общий язык, сознавая, что во всем мире нет никого ближе, что все ссоры и связанные с ними переживания не стоят и выеденного яйца.

— Ты хоть ела что-нибудь?

— Да. Макс сосисок сварил.

— А отца кормили?

— Да пошел он! Весь вечер покоя не дает, нудила…

— Тих-тих-тих, — приголубила дочку Клавдия. — Вы уж не ссорьтесь тут без меня. А кто будет ругаться…

— Ты будешь кусаться.

— Нет, я вас всех в тюрьму посажу.

— Ну и шуточки у тебя ментовские, — укоризненно покачала головой Ленка. — Правильно говорят: с кем поведешься, от того и неберешься. Слава Богу, еще по фене не заговорила… Мамуль, обещай, что не набросишься на меня с кулаками. Я тебе сейчас кое-что покажу, но ты обещай.

В голосе Лены появилась какая-то медовая елейность, какие-то заискивающие интонации. Дежкина отметила это, но не придала большого значения.

— Обещаю.

— Поклянись, — потребовала Ленка. — А то я тебя знаю. Сначала пообещаешь, а потом…

— Клянусь, — Клавдия театрально приложила руку к груди.

— Закрой глаза, — заговорщицки подмигнула ей дочка. — Закрой, закрой.

Клавдия покорно выполнила эту просьбу, прикрыла веки и в следующее мгновение почувствовала, как ее потянуло в сон. Все-таки намоталась она за прошедший денек, врагу не пожелаешь…

— Можно открывать!

Ленка стояла перед ней, стройненькая, фигуристая и необычайно красивая (Дежкина вынуждена была признать, что ее кроха будет красивой женщиной. Неужели она не сбережет себя и в недалеком будущем сообщит: «Мама, я беременна»? Ведь у нынешней молодежи сплошной секс на уме… Нет, лучше об этом не задумываться). Клавдия с удовольствием смотрела на дочь.

— Ну как тебе? — Ленка вдруг по-детски начала жеманничать. — Полный улет, да?

— Спасайся кто может, — сказала Клавдия, разглядывая ее новую юбочку. — За что же я должна была тебя ругать, глупыха? Сколько же с меня причитается за эту обновку?

— Ты что? Неужели материальчик не узнаешь?

Дежкина присмотрелась к юбочке повнимательней, и у нее потемнело в глазах. Как же она могла не узнать материальчик, если проносила его на себе и в дождь, и в слякоть целых четыре года?

— Чертовка! — она бросилась к Ленке и обязательно поддала бы ей, если бы та вовремя не успела увернуться. — Что ж ты наделала?

— Ты же обещала! — Девчонка в испуге металась по комнате. — Ты же поклялась! Не прикасайся ко мне!

— Как ты посмела, бессовестная? — Клавдия не стала продолжать погоню. — Дурная голова рукам покоя не дает? Так?

— Что, жалко стало? — ерепенилась Лепка. — А то, что мне ходить не в чем, — об этом ты подумала? Будто мне больше делать нечего, кроме как старые тряпки перешивать. Тоже мне, Золушку себе нашла. Хорошо устроилась, мамаша!

— Миленькая, ты даже представить себе не можешь, что ты наделала! — заголосила Клавдия, чувствуя, как к ее горлу подступает горький ком. — Все пропало! Все!

— Что тут у вас происходит? — в комнату заглянул Федор.

— Дверь закрой! — рявкнули на него в один голос мать и дочка.

Удивительно, но Дежкин-старший не стал лезть на рожон, а тихонько ретировался.

— Ma, я, правда, не ожидала, что ты так расстроишься… — виновато потупилась Ленка. — Прости, ма… Хочешь, я у Макса денег возьму и завтра же тебе новый плащ куплю?

— Да разве дело в плаще?

— А в чем?

— В том, что лежало в кармане.

— А что лежало в кармане?

— Я не знаю! — Клавдии хотелось завыть волком от досады. — Но что-то должно было лежать, какой-то важный документ.

— Лично я заметила только кусочек шоколадной обертки, совсем не похожий на документ, а уж тем более важный.

— Кусочек обертки? — встрепенулась Дежкина. — В кармане лежал кусочек шоколадной обертки?

— Не-a, не в кармане, а за подкладкой. У тебя в кармане вот такущая дыра была.

— Где он?

— Выбросила…

— Куда?

— В окно…

 

Понедельник. 23.01–00.00

Уже второй час под окнами, выходившими во двор, при вялом свете уличного фонаря велись отчаянные поиски. Вернее, Ленка стояла поодаль и, сгорая от стыда (прохожие оборачивались в их сторону), наблюдала, как ее мать, пригнув голову к земле, ползает на коленях под кустами.

— Ма, сдалась тебе эта бумажка!.. — поеживаясь от холода, ныла девчонка. — Хватит, ма, пошли домой. Все равно ни черта не видно.

— Много ты понимаешь, — отозвалась Дежкина. — Ты иди, а я еще здесь чуток поищу. Иди-иди, спать пора.

— Да нет уж, буду группой поддержки. Только не понятно, зачем ради какой-то хрюкалоны все колени себе стирать?

— Следи за дикцией, — наставительно произнесла из кустов Клавдия. — У тебя во рту каша.

— Ничего не каша…

— Я, например, абсолютно ничего не расслышала. Хрю… что?

— Хрюкалона, — повторила Ленка.

— Это что? Новое неприличное словечко?

— Уж не знаю, приличное или неприличное, тебе видней.

— Мне?

— На бумажке было написано — «Хрюкалона». Я и запомнила, потому что это — маразм. У меня память хорошая на всякие маразмы.

Кусты зашевелились. Сначала над голыми ветками появилась голова Дежкиной, а вслед за головой и сама она. Все ее движения были замедленны, как в кино, когда бег лошадей красиво показывают. Она несколько раз безмолвно открыла и закрыла рот, прежде чем потрясенно произнесла:

— Ты прочитала написанный на бумажке текст, запомнила его и до сих пор молчала? Я как каторжанка ползаю тут на карачках, а ты смотришь на меня и молчишь?

— Ma, откуда мне было знать? — Лепка была потрясена не меньше матери. — Ты ж нормально не объяснила…

— Ну-ка повтори!

— Ты ж нормально не объяснила…

— Слово повтори, бестолочь!

— Хрюкалона.

— Точно? Ничего не напутала?

— Чтоб мне провалиться!

«Хрюкалона… Хрюкалона… — судорожно соображала Клавдия. — Что бы это могло быть? Город? Деревня? Поселок? Река? Гора? Озеро? Имя? Фамилия? И какое эта Хрюкалона имеет отношение ко всему тому, что начало происходить два дня назад?»

Вернувшись домой, Дежкина первым делом отыскала на книжной полке энциклопедический словарь и раскрыла его на букве «X».

Хрусталь, Хруцкий, Хрущаки, Хрущев, Хрущи, Хрущов, Хрюкин… Дальше следовало — «Хряк». О Хрюкалоне никаких упоминаний не было.

«Завтра же сбегаю в библиотеку, в справочниках покопаюсь, вот только читательский билет нужно отыскать», — решила Клавдия, но тут же вспомнила, что до сих пор еще не вернула сборник стихов Маршака, взятый ею несколько лет назад, когда Ленка ходила в четвертый класс. Теперь книжку вряд ли дадут.

А в это время Федор сидел на кухне и умиленно наблюдал за тем, как его сын колдует над компьютером. Максима немного стесняло присутствие отца, но внешне это никак не выражалось. Не прогонять же его, в самом деле. Пусть торчит, лишь бы не мешал.

— В наше время таких штуковин не было, — Федор украдкой оглянулся на дверь и мгновенно опрокинул в себя очередную рюмашку.

Как ни странно, от выпитого шепелявость Федора куда-то пропала.

— Не было… — не отрывая взгляда от мерцающего монитора и увлеченно перебирая пальцами по клавиатуре, согласился с отцом Макс.

— Мы все больше голубей гоняли по крышам да в подкидного с дворовыми ребятами до одури, — у Дежкина-старшего обычно увлажнялись глаза, когда он начинал вспоминать босоногое детство. — Прибегали после школы и сразу на чердак, в подкидного. Нет, не на деньги. На щелбаны. Вот так, зажимаешь в руке колоду и по кончику носа р-р-раз, р-р-раз! Знаешь, как больно?

— Знаю-знаю, — автоматически отвечал Максим, вынужденный выслушивать эту историю в тысячный раз.

— Родители, конечно, ругались, но разве нас, пацанов, загонишь домой. — Федор опять потянулся к спиртному, но сын опередил его, отодвинув бутылку на другой, недосягаемый для отца угол стола. — Это теперь молодежь закрывается в своих каморках, совсем воздухом не дышит. Вот тебе, родной, почему бы в футбол со сверстниками не погонять, а? Гляди какой момон себе отрастил! Стыдись!

— Стыжусь…

— А что толку, что стыдишься? Жиру от этого не убавится и мускулов не прибавится. Я в твоем возрасте шестнадцатикилограммовую гирю пятьдесят раз отжать мог. А ты можешь?

— Могу, могу…

— А давай докажи прям щас! — оживился папашка. — Вон она, гиря-то, на балконе пылится!

— Батя, отстань, а? — Макс хмуро взглянул на Дежкина-старшего. — Тебе поговорить не с кем, а я зашиваюсь…

— Зашивается он, — обиженно прогундосил Федор. — При желании и обезьяну можно научить на кнопки нажимать. Ты только скажи, какая от этого польза? Объясни папке, а то он отсталый, не понимает.

— Польза? — Макс поднял на Федора воспаленные глаза. — Я деньги в дом приношу, вот какая польза.

— Ну да, ну да… — вынужден был согласиться с ним отец. — Но деньги — это результат. А в чем заключается сам процесс? Вот что ты сейчас делаешь?

Максим понял, что ему будет не так-то просто отделаться от папаши. Тот явно был расположен к долгой душевной беседе. Бороться с этим можно было только одним способом — наглядно показать Федору всю его несостоятельность в области компьютерных технологий, после чего его дилетантский интерес исчезнет сам собой. Если бы только парень знал, как сильно он ошибался.

— Процесс заключается в том, чтобы разработать новую вирусную программу, от которой не сможет избавиться ни один диск-доктор.

— Че? — с глуповатой улыбкой спросил Федор. — Какой доктор?

— Диск-доктор — это тоже программа, но иного свойства. Она должна проверять винчестер на наличие в нем зараженных директорий и, если таковые имеются, лечить их или уничтожать.

— Эка! — крякнул Дежкин-старший. — Надо же, что только эти япошки не придумают! — И вдруг лицо его сделалось сумрачным. — Погоди-погоди… Не понял…

— И не поймешь, нечего стараться, — строго сказал Макс.

— Погоди-погоди… — Брови Федора сошлись на переносице забавным клинышком. — Ты сейчас делаешь вирусную программу?

— Совершенно верно.

— Чтобы потом ее уничтожил доктор?

— Наоборот. Чтобы НЕ уничтожил.

— Значит, если в компьютер попадает вирус — это хорошо?

— Для меня хорошо…

— А для компьютера?

— Смотря какой вирус. Если он проникает в оперативную память, то весь системный блок можно выкидывать на помойку.

— Зачем выкидывать?

— Для того, чтобы купить новый.

— Погоди-погоди… Предположим, ты написал свою вирусную программу и что потом?

— Потом я вгоняю ее в компьютер.

— И компьютер ломается?

— Скажем, выходит из строя.

— Чертовщина какая-то… — задумчиво почесал затылок Федор. — Какой дурак позволит тебе ломать его компьютер?

— А дурак ни о чем не подозревает. Он думает, что я провожу профилактику.

Какое-то время Дежкин-старший молчал, раздувая ноздри. Затем поднял на сына тяжелый взгляд и угрожающе пробасил:

— Я все понял! Все! Сначала ты запускаешь вирус в компьютер, а потом говоришь его хозяину: «Так, мол, и так, нужно менять детали, полетел подшипник, придется раскошелиться!»

— Подшипник — совсем из другой области, — Максим был поражен отцовской проницательностью. — Но сама идея верна.

— Подонок! Ты пользуешься доверчивостью людей и мерзким, бессовестным обманом выкачиваешь из их карманов деньги!

— Допустим, — насупился Макс. — Что из этого?

— А то, что так жить нельзя! — заревел Федор. — Немедленно прекрати этим заниматься! Я приказываю тебе!

— Как-нибудь сам разберусь, — ощерился парень. — Занимайся своими делами, а в мои не лезь!

— Зло никогда не остается безнаказанным! — Дежкин-старший потрясал в воздухе кулаком. — Вспомни своих тараканов! Вспомни, как тебя отлупили! Все жильцы дома сговорились, подкараулили тебя и отлупили. Опять нарваться захотел? И ведь нарвешься! Обязательно нарвешься, ребрышки тебе пересчитают!

— Тебе, я гляжу, уже пересчитали, — ехидно ухмыльнулся Макс.

Задетый за самое больное, Федор не смог стерпеть этой издевательской насмешки. Он распрямился во весь рост и, схватив швабру-костыль, уже было занес ее над головой, как в кухню ворвалась Клавдия. Если бы не она, ее благоверный обязательно свершил бы отцовский самосуд, покарал бы своего отпрыска.

В семье Дежкиных опять воцарился зыбкий покой. Ленка плескалась в ванне, Макс продолжал возиться с компьютером, а Федор, почитав газеты, наконец-то вырубился, и теперь его клокочущий храп был слышен даже на улице.

Клавдию сморило мгновенно, едва она села в кресло-качалку перед телевизором, намереваясь взглянуть на «Эротические шоу мира». Трель телефонного звонка разбудила ее, когда на экране уже мелькали полосы, а из динамика доносилось шипение. Настенные часы показывали начало третьего.

— Клавдия Васильевна, умоляю, простите! — на другом конце провода был Подколзин. — Разбудил, да?

— Я еще не ложилась, — Дежкина попыталась придать своему голосу свежесть.

— Клавдия Васильевна, нам нужно срочно встретиться.

— Что произошло?

— Это не телефонный разговор. Жду вас завтра в десять ноль-ноль у главного входа в телецентр.

— Хорошо, — в душе Клавдии начало зарождаться нехорошее предчувствие. — Приду.

— Это очень важно, — повторил Михаил. — Прошу вас, не опаздывайте. Ровно в десять ноль-ноль.

И в трубке зазвучали короткие гудки.