8.45–10.00

Он стоял у проходной, растерянно глядя на проходящих мимо людей и как бы извиняясь взглядом за свою не совсем подходящую для этого места одежду. Кто-то даже хотел сунуть ему в руку мелочь, думая, что он собирает на храм.

Клавдия заметила его еще издали. А монах даже не сразу узнал ее, когда она подошла к нему и остановилась напротив.

— Здравствуйте, Эдуард Артурович.

— Ну наконец! — Он несколько раз перекрестился и вдруг заплакал. — Ох, грех какой. Грех-то какой!..

— Что стряслось? Что с вами? — Дежкина схватила его за руку и потащила на вахту. — А ну перестаньте реветь! Как баба, прямо. Толком можете объяснить?

— Дежкина! — еще издали раздался торжествующий вопль Патищевой. — Взносы! Платить собираешься?!

Не обращая никакого внимания на монаха, она подскочила к Клавдии и загородила дорогу своим большим туловищем.

— Ну вот, теперь не уйдешь. Давай, плати. — Глаза Патищевой блестели от радости.

Клавдия подошла к ней, подманила к себе пальчиком, склонилась над ее ухом и вдруг со всей силы крикнула:

— Не буду!

С перепугу бедная Патищева отскочила к стенке и сшибла мусорное ведро.

— Пойдемте, брат Симон. — Клавдия Васильевна взяла его под локоть и повела в кабинет.

— Ну, что случилось? — спокойно спросила Клавдия, усадив его в кресло и налив стакан воды.

— Ох, грех какой взял на себя, ох, какой грех. — Монах выпил воду, половину расплескав на пол, и поставил стакан на стол. — Соврал я вам давеча, товарищ следователь. Простите, гражданин… гражданка.

— Госпожа. — Клавдия улыбнулась. — У нас теперь все господа.

— Неправду я вам сказал. Про того мужика с фотографии, что вы мне вчера показывали.

— А я знаю. — Дежкина улыбнулась. — Мне не привыкать. Мы потом у Мамина были, он нам все про тот день рассказал.

— Зато мне привыкать. — Симон немного успокоился. — Как же это у меня так получилось? Взял и соврал.

— Вы из-за этого сюда приехали? — Клавдия села за стол. — Чайку хотите?

— Да, если можно… Конечно, из-за этого. Вы как ушли в пятницу, меня прямо как по голове стукнуло. Как же это я мог сказать неправду? Я же обет давал. Я же монах! Я за вами на станцию бросился, а вас нет. Ну я в электричку прыгнул, и… Не догадался, что вы к Диме Мамину зайдете.

— Ну, мирянам это тоже не очень простительно. — Клавдия поставила перед ним чашку чая и сахарницу. — Так вы что, всю ночь тут под проходной простояли? Вас же арестовать могли.

— Не всю. Часов до двенадцати. А потом в Даниловский ночевать поехал. Там лепота, службу отстоял субботнюю и воскресную, каялся. А сегодня пришел пораньше, чтобы вас не упустить. Я ж не знаю, как вас найти.

— Ну зато мы знаем. Мы бы вас сами нашли.

— Я признаться вам хочу, Клавдия Васильевна. Я этого мужика помню на самом деле. Очень даже хорошо помню. Это Корыто. Как звать не знаю, врать не буду. Он к дяде Гене приходил несколько раз.

— Эдуард Артурович. — Клавдия вынула из стола ящика диктофон и поставила его на стол. — Вы не возражаете, если я буду записывать? Только сразу хочу предупредить, что, если вы согласитесь, эта запись будет фигурировать в деле как улика. Это ваши показания.

— Да, конечно, можете записывать. — Монах пожал плечами.

— Ну тогда можете говорить. — Клавдия нажала кнопку записи.

— А что еще говорить? Я все сказал. — Симон виновато улыбнулся. — А что еще?

— Как, все? — Дежкина от недоумения даже открыла рот. — Что, совсем все?

— Да.

— Ну хорошо, давайте по порядку, — сказала она, взяв себя в руки. — Скажите, а чего вы так испугались? Почему сказали неправду?

— Даже не знаю, как объяснить. — Симон опустил голову. — Я ведь вам говорил, что у меня с Машей Шилкиной было…

— Да, я понимаю.

— Ну вот, как-то — день рождения у кого-то был — она сильно выпила. Ну и Корыто стал за ней ухаживать. Откровенно так ухаживать, нагло. А она хохотала все время, в общем довольно безобразно себя вела. А под вечер вообще ничего уже не соображала. Ну, он ее в охапку и потащил к дяде Гене в сарай. А я ничего сделать не смог.

— Побоялись? — тихо спросила Клавдия.

— Побоялся, — закивал головой Симон, глядя себе под ноги. — И еще ведь себе не хотел в этом признаться. Он там ее в сарае… А я сидел с остальными, водку пил, шашлык ел, анекдоты рассказывал. Потом он вышел и остальным предложил воспользоваться. Ну тут Жорик вскочил и побежал. А я еще пошутил, что, дескать, надкушенное яблоко не ем. Ох, до сих пор вспоминать противно… Поэтому и соврал. — Он вдруг поднял голову и посмотрел Клавдии в глаза. — Не знаю, поймете или нет.

— Понимаю. Ну раз уж вы здесь, я хочу вас просить поподробнее рассказать, что в тот день было. С самого начала и до самого конца.

— Ну, что было… — Он пожал плечами. — Похороны были утром. Ну, не утром, а скорее ближе к полудню.

— Кто обслуживал?

— Мы. Я и дядя Гена. Мы стояли, надгробные речи слушали, а Мамин с Машкой шашлыки жарили. Как родственники с похорон ушли, мы сразу к столу. Даже могилу закапывать не стали.

— А вот с этого момента попрошу поподробнее, — сказала Дежкина. — Ну, по крайней мере, насколько это возможно через двадцать лет.

— Да ничего особенного и не было. Начали выпивать вчетвером. Потом Корыто пришел с этим, с Жориком. Они всегда вдвоем ходили. Ну, как узнали, что пьянка, Жорик сбегал, купил еще. Потом сидели, пили, болтали.

— О чем говорили, не помните?

— Откуда? — Симон улыбнулся. — Я вообще пивец был не стойкий.

— Да, вы больше по другой части были, — улыбнулась Клавдия. — И тем не менее. Мне интересно, о чем Корыто говорил.

— Да о каком-то дружке своем. Друг у них с Геной общий откуда-то вернулся. Потом еще про рыбалку что-то, а потом я уже смутно помню. Тогда Корыто как раз Машу и потащил в сарай. Ну, я и решил напиться.

— А дальше что было?

— После этого? — Симон посмотрел на Дежкину усталыми глазами. — После этого опять пили, анекдоты травили. Потом Машка вернулась. Вообще уже никакая. Стакан водки залпом и спать пошла. Она в ту ночь сторожила.

— Понятно. Дальше?

— Потом дурачиться начали. Жорик с Тарзаном печеной картошкой бросаться начали. Потом водой стали друг друга поливать. Дурачились, короче, как дети. До того разошлись, что Тарзан на Жорике рубашку порвал. Жорик обиделся, чуть в драку не полез. Ну и Тарзан ему свою отдал.

— Тарзан — кто это? С вами еще кто-то был?

— Это Колька Егоршев. — Симон ухмыльнулся. — У него кличка такая была. Они вместе с Жориком в армии служили, в спецназе, где-то в тропиках. То ли в Сальвадоре, то ли в Гватемале. Посольство наше охраняли…

12.23

— Коли дома нету. — Дверь открыла молодая смазливая крашеная блондинка. — А вы кто?

— Я Клавдия Васильевна Дежкина из Московской прокуратуры. — А вы, наверное, Люся? Вы простите, я звонила ему на работу, и мне сказали, что он еще не приходил. Я думала, что он дома.

— Нет, он вышел недавно. — Люся сняла с двери цепочку и пропустила Клавдию в холл. — А что он натворил? Может, вы попозже зайдете, когда он вернется? Или я могу передать, чтобы он вам позвонил.

— Нет, не надо, большое спасибо. — Клавдия улыбнулась. — Простите, от вас можно позвонить?

— Да, конечно, можно. — Люся ушла на кухню и вернулась с трубкой радиотелефона. — Вот, пожалуйста.

— Спасибо. — Дежкина набрала номер и посмотрела на женщину.

— Да-да, конечно… — Люся понимающе закивала и вышла.

— Алло, Игорек, это ты?

— Да, я, Клавдия Васильевна! — радостным голосом ответил Порогин. — Вы представляете, я прихожу на работу, а в кабинете сидит…

— Вальдберг, я знаю, — перебила Клавдия. — А где Ирина?

— Нет ее. Убежала куда-то.

— И где ее черти носят… Ладно, позвони Малютову, пусть выписывает ордер на Егоршева. И прямо с ордером к нему на работу. По дороге меня подберете, у выхода из метро. Все понял?

— Но Клавдия Васильевна, а как же Вальдберг? Я же его еще не…

— Я уже допросила. Срочно действуй. По дороге все расскажу. Понятно?

— А вы где сейчас?

— Я у него дома. Все, пока. — Клавдия отключила трубку и громко сказала. — Большое спасибо, Люся!

— Да что вы, не за что. — Люся вышла из комнаты. Глазки ее бегали, она старалась не смотреть на Дежкину. Клавдия поняла, что она все слышала.

— Люся, это не совсем то, о чем вы подумали. — Клавдия улыбнулась. — Просто он должен дать свидетельские показания. Его ограбили недавно, а он не хочет подавать в суд на этого человека. Вот мы и хотим его задержать и допросить, пока он глупостей не наделал.

— Ограбили? — Люся недоверчиво посмотрела на Дежкину. — А он мне ничего не говорил.

— Ну вот видите. Он никому ничего не говорил. Бизнесмены… Ладно, всего хорошего. — Клавдия открыла дверь и вышла.

Теперь все было понятно. Все встало на свои места. Как в шахматах, когда все ходы, сделанные раньше, складываются вдруг в стройную комбинацию. Так и здесь — все улики в определенный момент сплетаются в четкий узор. Золотые зубы, этот тропический червяк в суставах, отрезанная правая рука, сломанная шея. Нет, нераскрываемых преступлений действительно не бывает. Рукописи не горят, а нераскрываемых преступлений не бывает. Мистика, но это так. Ведь Бербрайеры могли просто оставить могилу в покое и спокойно укатить в Израиль. И могильщик Федя мог получше соврать, и протез тот никогда бы не нашли. И Аристов мог не хранить столько лет слепки зубов. И те вандалы могли не заметить могилу, не разбить ее. Гена бы остался жив, пропала бы еще одна улика. Этот Корытов мог просто не позариться на пьяную Шилкину. Хотя нет, этот ублюдок никогда не прошел бы мимо. Но Симон ведь мог не встретить Мамина у метро. И никогда не вспомнить, что у теперешнего нового русского Егоршева была кличка Тарзан.

Клавдия вдруг заметила, что уже минуты две стоит и без толку жмет кнопку лифта. Вот черт, не работает. Придется спускаться с двадцать второго этажа по черной лестнице.

Остается только установить личность этого Жорика Блондина. Но в любом случае это уже вряд ли что-то изменит. Все теперь понятно и так.

На лестнице довольно темно. Только бы не споткнуться и не сломать себе шею.

Значит, Егоршев и Жорик служили вместе. Василюк, скорее всего, свел их обоих с Корытовым. Сначала просто так, без всякой цели. А может, и не без цели. Мог же он затаить на Шрама злость за то, что сел за ту кражу, а Шрам отмазался; за то, что он слесарем пашет на кладбище, а Шрам — вор в законе. Но это в любом случае тоже ничего не меняет. Василюк наверняка подбил Егоршева грохнуть Шрама, а у того вполне могли быть счеты с Жориком. А может, этот Жорик просто был у Шрама телохранителем. Или учеником. Вот их обоих и грохнули. Скорее всего план у Василюка с Егоршевым созрел давно, ждали только подходящего случая…

Клавдия медленно спускалась пролет за пролетом и прокручивала в голове все детали, каждой находя свое место.

…Тут и любвеобильный Вальдберг как раз удачно подвернулся, и пьянка, и могилка незарытая. И даже Шилкину они, если можно так сказать, удачно изнасиловали — наверняка ведь видела, что ночью творилось, но подумала, что это они за нее мстят, поэтому и молчала…

Шаги Клавдии гулко разносились по пустому темному подъезду…

…Золото Василюк с Егоршевым, скорее всего, поделили пополам. Но Егоршев слесаря все равно переиграл. Василюк с могилой подставился сам, а Егоршев спрятался за Вальдберга. А потом, когда могилу разломали, он предпочел грохнуть дядю Гену, чтобы убрать лишнего свидетеля. Все подумали, что несчастный случай. Про то, что могилу вскрыли и трупы нашли, наверняка этому торговцу дешевыми компьютерами Шилкина сообщила. Он и ее убрал, чтобы не проболталась. Вальдберга с Маминым просто не смог найти, а то наверняка и их бы уже…

— Как ты догадалась?

Этот голос прозвучал так неожиданно, что Дежкина вздрогнула и выронила из рук сумку.

— Кто здесь? — она огляделась по сторонам, но в темноте никого не было видно.

— Как ты меня вычислила? — От стены отделилась тень и двинулась в ее сторону.

— Не подходи, Егоршев! — Клавдия попятилась назад. — Все равно тебя возьмут, так что…

Ступенька. Она не заметила ступеньку. А ведь еще в самом начале подумала, что может споткнуться и…

— …Пришла в себя. Ну наконец. Эй, она пришла в себя!

Разноцветные пятна перед глазами начали потихоньку приобретать контуры.

— Где я? — спросила Клавдия, но вместо голоса из горла вылетел какой-то булькающий хрип. А вместо него в горло ворвалась резкая режущая боль.

— Клавдия Васильевна, ну слава Богу! — над Дежкиной склонилась Ирина. — Вы очнулись.

— Что со мной? — прохрипела Клавдия. — Я жива?

— Еще как жива! — рассмеялась Калашникова. — Пока я стажировку не окончу, ничего с вами не станется!

— Где он? — Клавдия огляделась по сторонам и увидела, что лежит на носилках в машине «скорой помощи».

— В реанимации. — Ирина вынула из кармана плаща газовый пистолет. — Секунд на десять опоздала бы — он бы вам точно шею свернул. А так только связки голосовые порвал. Но ничего, врачи говорят, что недельки через две восстановятся. Еще споем с вами на два голоса.

— А как ты догадалась? — Клавдия улыбнулась.

— Монах. — Ирина пожала плечами. — Когда я пришла, он мне сказал, что вы с ним только что разговаривали. А потом вдруг вскочили и куда-то выбежали. Я спросила, что он вам сказал. А как услышала про Тарзана, так все и поняла.

— Ты его что, этим чуть не убила? — Клавдия покосилась на пистолет в ее руке. — Это ж газовый.

— Ага. Мне мой кавалер подарил, как я на стажировку пошла. Сказал — чтоб бандитов распугивать. Ну я как дала ему по башке рукояткой. Он вас выпустил, равновесие потерял и полетел вниз с лестницы. Голову разбил сильно и шею чуть не свернул. — Ирина вдруг рассмеялась. — Вот смеху было бы, если бы свернул!

Она сидела напротив Клавдии, молодая, красивая, здоровая, и смеялась. И Клавдия, хоть и лежала сейчас на носилках, не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, но рядом с ней вдруг и сама почувствовала себя молодой и здоровой.

— Ириша, можешь ответить мне на один вопрос? — прохрипела она, улыбаясь.

— Не обещаю. Но постараюсь! — ответила Калашникова.

— Скажи, откуда ты узнала, что у меня годовщина знакомства была в тот день?

— Понимаете, Клавдия Васильевна, — лицо Ирины стало серьезным, даже немного суровым. — У меня работа такая — госпожа следователь.

И опять машину заполнил ее звонкий веселый смех!..